Зеркала и лица: Солнечный Зайчик

Глава 9 Будь ты проклята!

Лили проводила время за учебниками, боясь, что в школе окажется единственной, кто не знает ничего. Она штудировала их от корки до корки, с головой окунаясь в волшебную историю и описания заклятий.

Памятуя о страстном интересе своего друга к зельям, особенно тщательно изучала «Тысячу волшебных трав и грибов», «Волшебные отвары и зелья», выписывая названия трав, описание их свойств и возможных сочетаний.

Они часто встречались с Северусом. Он охотно разъяснял то, что оставалось для девочки непонятным. Иногда вместе готовили простенькие зелья. Вернее, готовила Лили, а Северус сидел рядом и контролировал процесс. Чаще всего атаке юных магов подвергалась кухня Розы Эванс, которая с понимающей улыбкой и тайной гордостью наблюдала за действиями ребятишек.

Петуния, стоило Северусу переступить порог дома Эвансов, демонстративно задерживалась у подруг, в библиотеке, на площадке, да где угодно. Лишь бы не встречаться «с этим Снейпом».

— Она меня ненавидит, — с горечью поделилась Лили душевной болью. — Она всех магов ненавидит.

Северус скривил губы:

— Эта стерва просто тебе завидует.

— Не смей называть так мою сестру! Петуния — не стерва.

— А со стороны так выглядит, что очень даже… И кстати, не просто стерва, а лицемерная стерва. Потому что делает вид, будто презирает то, чем сама на самом деле хочет обладать.

— Даже если и так! Все равно, не смей, Северус! Не смей! Или мы сильно поссоримся! Ясно?

— Яснее не придумаешь. Значит, — скрестил руки на груди мальчик, — твоя сестра ненавидит магов, да? А как ты объяснишь вот это?

Северус не воспользовался палочкой. Лили не понимала, как он это сделал, но в её руке оказался свиток.

— Что это? — подозрительно сощурилась она.

— Письмо.

— Письмо?

— Да, письмо.

— Из Средневековья, судя по форме?

— Из Хогвартса.

— Мне письмо?

— Нет, не тебе, — сладким голосом ответил мальчик. — Ты читай, читай…

— Но… нехорошо читать чужие письма.

— Читай, Лили. Или я сделаю это сам.

— Что за галиматья? — удивилась Лили, отрываясь от письма. — Это чья-то шутка?

— Нет. Стандартная форма официального письма. Читай дальше, Лили. Чи-тай.

— Что это, Сев?

— Это же очевидно. Письмо директора Хогвартса к твоей сестре, — лишь в темных глазах друга таилась недобрая усмешка, как всегда, не задевая его губ. — Судя по стилю, ответное.

— Но…как? Как Туни могла связаться с ним? Ведь в вашем мире обычная почта не работает, правда?

— «В вашем»? — невесело хмыкнул Снейп, скрещивая руки на груди. — Да. В нашем мире не требуются конверты и марки. Видимо, твоя сестра действительно умнее тебя, Лили. Скорее всего, она использовала твою сову. И твои учебники. Твоя сестра стерва — уж извини, но я буду называть вещи своими именами. Но она умная стерва, и…

Вжих!

На бледной щеке мальчика остался багровый след.

Лили и Северус оба в недоумении смотрели друг на друга.

Лили посмотрела на руку, будто та действовала сама по себе. Без её ведома.

— Ты ударила меня? — не столько гневно, сколько удивленно воскликнул мальчик, держась за щёку.

— Моя сестра не вещь, — непривычно тихо и твердо сказала девочка. — Извини, мне, конечно, не стоило…

— Я понял. Ты тоже…извини.

Но на бледном лице не отражалось раскаяние. Понял ли он Лили? Или просто спешил замять ненужную сейчас ссору?

— Ах, Северус! Ну почему ты бываешь таким чужим? — воскликнула девочка, заломив руки. — Ты все время застегнут на все пуговицы. Никогда не поймешь, что у тебя на душе на самом деле!

Снейп улыбнулся. На сей раз одними губами. Глаза его оставались тусклыми и холодными, словно погасшие угли.

«Боже! Каким этот человек станет, когда вырастет?!», — подумала Лили.

— Ты хотела бы знать, что у меня на душе?

— Конечно.

— А ты не боишься?

— Чего?

— Того, что тебе это может вовсе не понравиться.

— Боюсь, — честно призналась Лили. — Боюсь тебя потерять. Я так люблю тебя, что все за тебя готова отдать, — все свои тайны и мысли; все мои любимые книжки, игрушки …

— О! Даже так? — язвительно засмеялся мальчик. — Такую жертву с твоей стороны я никогда не приму. Игрушки и конфеты? — это уж слишком жестоко, право…

— Не смейся надо мной. Это не смешно. Ты стал частью моей жизни, частью меня самой. Но мне иногда страшно, что для тебя это ничего не значит. Наверное, это неправильно, вот так прямо говорить о том, что думаешь, что чувствуешь? Ты никогда так не делаешь. Ты всегда ставишь между собой и людьми барьеры. Северус, что у тебя на сердце, на душе?

Лили потянулась к нему, желая погладить по щеке. Но мальчик перехватил тянущуюся к нему ладошку, крепко сжимая.

— Хочешь знать, что в моём сердце, Лили?

Он в упор смотрел на неё, и под этим взглядом Лили охватило привычное желание поежиться. Будто она долго стояла в прохладной комнате.

— Но для того, чтобы ты поняла, мне нужно слишком многое тебе рассказать. Моя мать, Лили, принадлежит к самой верхушке аристократического магического общества. А я вынужден пресмыкаться здесь. Не просто среди магглов — среди маггловского отребья! Я живу не своей жизнью. Я ненавижу все, что меня окружает. Этот Ткацкий тупик — воистину тупик, из которого нет выхода. Знаешь, зачем я день за днем варил эти проклятые зелья? Искал яд. Можешь сколько угодно таращиться на меня, Лили. Но, да! Я искал этот яд, который не смог бы определить ни один маггловкий врач. Я воображал, что если бы отец сдох, мы могли бы с матерью остаться одни, стать свободными! Мы вернулись бы туда, где нам и место.

— Нет, Северус. Ты не смог бы этого сделать…

Мальчик скривился. Это не было ни улыбкой, ни усмешкой. Это было гримасой, жутко искажающей тонкие, неправильные, и без того некрасивые черты:

— Смог бы.

— Нет, ты не такой. Просто тебя все достало. Но ты все равно не смог бы убить своего отца.

— Дело не в том, смог бы я или нет! — заорал он неожиданно, взмахивая руками, будто собираясь улететь. — Дело в том, что это ничего бы не изменило! Я все равно был обречен жить здесь! С вами!

В его голосе гремели боль и ярость. Жгучая, как кислота, ненависть:

— А я хочу домой! Я хочу на то место, которая моя мать, глупая женщина, потеряла! Как она могла так поступить с собой? С нами обоими?! День за днем я живу и вижу, как она ненавидит Ткацкий тупик, этих мелких людишек, копошащихся вокруг нас. Но если для меня ещё есть надежда — для неё её нет! Нет, понимаешь? И я не смогу ничего с этим сделать. Она обречена прожить и сдохнуть здесь!

— Сев! — Лили хотелось заплакать, и она боялась, что не сдержится, понимая, что её слезы ещё больше разозлят друга. — Мне жаль. Правда — жаль! Даже если я не понимаю всего. Но ведь я не виновата…

Снейп моргнул. Слабая улыбка коснулась бледных губ.

— Ты…? Да кто винит тебя, Лили? Я не знаю, как прожил бы без тебя последний год. В тебе столько радости. Ты словно сплетена из теплых лучей полуденного солнца. Это чувствуют даже магглы. Недаром же тебя зовут Солнечным зайчиком.

Лили притянула его пальцы, все ещё сжимающие её руку, к щеке и потерлась о них, ласкаясь, словно кошка.

— Ты спрашиваешь, что в моем сердце? — повторил Северус. — Надежда на то, что я вернусь в мой мир, займу в нем свое место и разделю его с тобой.

— Северус! Я всегда буду с тобой! Я никогда тебя не оставлю. Я — твоя. Вся — сколько меня есть. Я живу для тебя и, если потребуется, — умру…

— Хватит! Хватит уже говорить о смерти. Смерть — не игрушка. Это очень хреновая вещь, Лили.

Мальчик зарылся руками в пушистые светло-рыжие волосы — волосы цвета опавших листьев. В локоны, в которых причудливо и необычно перемешались золото и закат, огонь и солнце.

— Я клянусь тебе, Лили. Клянусь, что завоюю мир и положу его к твоим ногам.

— Ох, Северус! — засмеялась девочка. — Какой ты смешной! Мне не нужно мира. Мир вроде коврика под ногами? Для чего это? Вполне хватает того, что есть: моей семьи, тебя и возможности стать волшебницей. Сколько радости я могу подарить людям? Мне так хочется сотворить какое-нибудь красивое-красивое волшебство! Ну, вроде тех лилий на ветке, что ты мне подарил. Заставить дождь застыть и поцеловать каждую застывшую капельку. А ещё лучше сыграть на них, на висящих в воздухе капельках, как на колокольчиках. Пусть звенят! Или…дай подумать? Превратить жгучие языки пламени в мягкие и нежные, похожие на прикосновения шелка ленты. Пусть красиво летят к небу и не причиняют никому боли…

— Это уже просто издевательство над природой. Давай хоть огню позволим быть самим собой?

— Хорошо, ладно, пусть огонь будет огнём. А мы будем просто летать. Вместе. Всегда.

— И мир таки будет лежать под нашими ногами? — издевательски выгнул бровь Северус. — Ковриком?..

— Ох! — засмеялась Лили, — ну, если только так. Тогда пусть лежит.

В последний день августа Эвансы первый раз провожали свою девочку в Школу Магических Искусств. Миссис Снейп любезно согласилась послужить проводником на Другую Сторону.

В четверть одиннадцатого Лили, охваченная радостным возбуждением, стояла на вокзале Кинг — Кросс.

Она почти всю ночь не спала, переполненная волнением. И сейчас с любопытством посматривала по сторонам, наслаждаясь видом поездов. Пол подрагивал, когда очередной состав вползал по рельсам.

Всё вокруг переполнялось ожиданием.

Вновь прибывшие и уезжающие, все чего-то ждали. Самое волшебное место — вокзалы. Вокзал — родитель множества дорог, разбегающихся в разные концы нашей матушки — планеты. Дороги, ведущие из одного места в другое, дороги, бегущие из прошлого к будущему.

Лили сама себе казалась сосудом, до краев переполненным ожиданием счастья. Огромного, способного разорвать её маленькое тело на части.

Она шагала вместе с мамой и Туни за миссис Снейп и Северусом. Замыкал шествие отец, тащивший за собой тележку, груженную вещами. Билл периодически отдувался — тележка была отнюдь не легкой.

Миссис Сней сбавила шаг, только когда они подошли к платформе, над которой висела большая табличка с цифрой десять.

— Не отставайте, — прозвучал колючий голос матери Северуса.

Лили даже дышать от волнения перестала. Шаг, ещё шаг. К ним стремительно приближался железный барьер.

Ещё секунда, и они в неё врежутся!

Словно пелена скользнула, как будто в глаз что-то попало… и вот перед Лили совсем другой вокзал, полный людьми, так же сильно отличающимися от оставшихся позади, как день отличается от ночи. Одежды, голоса, прически, даже лица у них были другие.

Лили заметила, как жадно её сестра вглядывается во все, что их окружало. Заметила и ощутила острый, болезненный укол. Как ужасно, наверное, бедная Туни чувствует себя, увидев лишь самый краешек чуда, в то время как Лили достанется всё. Она опустошит всю чашу, до донышка.

— Туни! — попыталась Лили взять старшую сестру за руку.

Но та отшатнулась, словно Лили превратилась в трёхглавого змея.

— Туни, пожалуйста! — взмолилась Лили. — Пожалуйста! — Она снова попыталась схватить старшую сестру за руку.

И снова потерпела поражение.

Нужно было немедленно найти слова, что залатали бы брешь, способную потопить кораблик их отношений. Нужно было что-то сделать. А слов не было. Только тупая, саднящая боль в душе да предательская влага на глазах.

— Ну пожалуйста. Ну не сердись на меня! — в отчаянии всхлипнула Лили. — Ну прости!

Лили хотелось вцепиться в сестру и трясти её, пока та не поймет…

А что, собственно, Туни должна была понять?

— Прости! Я… я…послушай! Ты только послушай меня! Может быть, когда я окажусь там… ну, услышь меня, пожалуйста! Может быть, когда я там окажусь, я смогу пойти к профессору Дамблдору и уговорить его изменить своё решение…

Это были не те слова.

Брешь на глазах превращалась в пропасть. Глаза Петунии расширились, губы задрожали. Она вся вспыхнула.

— Ты?! — зашипела Петуния. — Ты рылась в моих вещах?! Гадина!

— Нет, нет! Я не…

— Конечно, ты «не»! Это всё твой мерзкий дружок! Ты бы сама не дотяпала!

— Петуния! Я просто хочу…

— Мне плевать на то, что ты хочешь! Ты для меня умерла, Лили! Слышишь?

Лили потрясенно подняла глаза на сестру. Пальцы вдруг сделались ватными, и рука сестры выскользнула из её руки.

— Что я тебе сделала, что ты так говоришь со мной?

— Лили! — позвал Билл, оборачиваясь. — Ты идешь? Солнечный Зайчик, не опоздай!

— Иди же, великая волшебница! Иди к своему драгоценному «Севу»! Он вон с тебя глаз не сводит. Смог бы, наверное, оторвал бы мне голову! И подарил бы тебе, чтобы ты не плакала, скучая. Заставил бы говорить меня только то, что ты хочешь слышать. Кэтрин хренова, нашла себе Хитклифа? Цепного песика? Иди! Скомандуй ему: «Фас»!

— Туни…как ты можешь…?

— Думаешь, сможешь держать его на поводке? — лицо сестры, искаженное злобой, будет сниться Лили в кошмарах. — Он, твой драгоценный Северус, дикий зверь. И когда-нибудь он разорвет тебя! Он тебя уничтожит!

— Тише, пожалуйста…

— Что? Стесняешься этих чудаков? Открой глаза и посмотри, куда ты попала. Это же бедлам! Настоящий сумасшедший дом: совы, жабы, цилиндры… Чему, интересно, вас станут учить? Пить кока — колу из черепов?!

— Хватит!

В груди образовывался неприятный ком. Будто сестра проделала там огромную дыру. И воздух выходит, выходит…

— Ты действительно думаешь, что меня может это расстроить — отсутствие возможности стать чудачкой и уродкой?

Туни, Туни…

С тобой ли мы делили все — от шоколадки до мечты? Ты отдавала Лили свою порцию сладостей, защищала от бродячих собак, мальчишек и ночных кошмаров. Ты была первой, кто учил Лили читать и рисовать. Ты делилась любимыми мелодиями и книжками…

Никто не сможет ударить так больно, как человек, который знает о тебе все. Который для тебя — всё.

Петуния, охваченная злым духом, не желала тормозить:

— Ты ведь урод, Лили. Ты не понимаешь, тебе никогда не стать нормальной. Уродка! Уродка! — с каким-то сладостным исступлением шептала сестра.

— Я не уродка…

Снейп смотрел на них. Лили затылком чувствовала на себе его взгляд. Кожей ощущала холодную ярость, направленную на её сестру. Ледяные, опасные щупальца, протянутые через пространство…

Лили постаралась выставить щит.

«Не смей! — мысленно кричала она своему другу. — Не суйся. Я сама разберусь!».

— Ты едешь в спецшколу для уродов. Это к лучшему, что вас станут держать подальше от нормальных людей. Это делается для нашей безопасности.

Лили отвернулась.

Родители оглядывали платформу с видимым удовольствием.

«Уродка…для нашей безопасности! Уродка, ты уродка! Уродка!», — гремели в ушах сказанные с ненавистью слова сестры.

— Вряд ли ты думала, что это школа для уродов, когда писала директору и клянчила, чтобы тебя приняли, — жестко сказала Лили.

— Клянчила?! — визгнула Петуния. — Я не клянчила!

— Клянчила. Ещё как. Просилась стать уродкой…

Сестры стояли так близко. И никогда не были так далеки друг от друга.

— Будь. Ты. Проклята! — сказала сестра.

И, развернувшись, пошла прочь.

«Если тебе станет страшно, а меня не будет рядом, просто досчитай до ста. И прежде, чем скажешь „сто“, — я буду рядом», — говорила ей в детстве Туни.

Лили изо всех сил старалась не разреветься.

Туни можно понять…

Ей просто очень больно, очень обидно. Если бы все было наоборот…

Если бы все было наоборот, она, Лили, никогда бы так не сказала!

«Мне плевать на то, что ты хочешь! Ты для меня умерла!

— Ты едешь в спецшколу для уродов. Это к лучшему, что вас станут держать подальше от нормальных людей. Это делается для нашей безопасности.

— Будь. Ты. Проклята!..».

Никогда бы не сказала. Никогда! Никогда — никогда!!!

Не отдавая себе отчета, Лили принялась считать:

«Раз, два, три…»

Мама и папа улыбаются, а Северус так внимательно смотрит на неё. На Лили.

«Десять, одиннадцать, двенадцать…».

Туни вернётся. Она просто погорячилась. Чего в гневе не скажешь? Она опомнится. Она вернётся. Они помирятся. Они не могут вот так расстаться!

«Тридцать три, тридцать четыре, тридцать пять…»

— Если станет страшно… — сорок четыре, сорок пять, сорок шесть, — …а меня не будет рядом… — пятьдесят семь, пятьдесят восемь, пятьдесят девять… — … ты просто досчитай до ста… — семьдесят, семьдесят один, семьдесят два, — …прежде, чем скажешь «сто»… — восемьдесят девять, девяноста один, девяноста два, — …я буду рядом…

СТО!

Петуния не вернулась. Не пришла.

То, что случилось, уже не изменить.

Чаша разбилась…

Взгляд Лили скользил по платформе. По кошкам, совам в клетках. По школьникам, большинство из которых уже надели длинные черные одежды. Кто-то грузил чемоданы в ярко-алый паровоз, кто-то приветствовал друг друга после долгой разлуки.

— Ты чего загрустила, Лилия моей души? — обнял отец. — Не грусти. Мы будем часто писать тебе.

— Вы что? Поссорились с Туни? — нахмурилась Роза.

— Мы не ссорились, — соврала Лили.

Отец в последний раз поцеловал её.

Лили по железным ступенькам взобралась в алый поезд.

Паровозный гудок разнёсся над перроном.