Зеркало, зеркало

Глава 21

Франческа сидела в саду Аполлонии де Тион в пригороде Парижа и читала письмо от Эдуарда. Она надеялась узнать о санатории, но Эдуард сообщал лишь о том, как идет бизнес и как живут их именитые клиенты. В основном же он пытался убедить Франческу, что она должна жить, несмотря ни на что.

«Иногда мне кажется, что вы не осознаете, как прекрасны». Прочитав эти слова, Франческа смяла письмо. Даже если бы в «Розе Лайфорда» и возникли какие-то проблемы, деликатный и добрый Эдуард не стал бы сообщать о них. Его самоотверженность смущала Франческу. Да, по сравнению с ним она суетна и тщеславна, а к тому же жалость к себе настолько захлестнула ее, что она перестала радоваться жизни.

С резной каменной скамьи Франческа видела огромное пшеничное поле. Неподалеку от нее гудели пчелы кружившиеся над анютиными глазками и отцветающими желтыми тюльпанами. Как всегда, поздней весной уже благоухали розы. Воспользовавшись услугами дизайнеров, Аполлония восстановила свой великолепный сад в полном соответствии с канонами восемнадцатого столетия. Живая изгородь шла по обеим сторонам мощенных плитами дорожек, прекрасные скульптуры радовали глаз. Казалось, это место создано специально для влюбленных, и, согласно легенде, именно здесь Мария Антуанетта, переодетая пастушкой, соблазняла своих возлюбленных. Между тем сама Франческа сомневалась, хватит ли у нее смелости когда-нибудь снова полюбить.

В противоположном конце сада сидела Жози и радовалась теплому весеннему солнцу. Франческа привезла ее в дом Аполлонии, надеясь, что сестре тоже не помешает перемена обстановки. Перед этим Жози провела несколько недель в клинике Эдуарда, преодолевая наркотическую зависимость от амфетаминов. Сейчас, возрождаясь к жизни, она преисполнилась решимости продолжить карьеру певицы. Франческа же по-прежнему пребывала в депрессии и с ужасом ждала большого приема, назначенного Аполлонией на этот вечер.

Уже в который раз она спрашивала себя, почему скрывает ото всех, что Жози — ее сестра. В чем дело: в обычном снобизме или в том, что Жози выдала отцу (их отцу, напомнила себе Франческа) место тайного свидания с Джеком и она все еще не может простить ее?

Карло принудил сестру к предательству, в этом Франческа не сомневалась. Не верила она и в то, что Майкла погубило проклятие Жози.

Но почему же тогда она не может произнести такие простые слова: «Это Жози Лапуаре, моя сестра». Ей так и не удалось сказать их ни Кристоферу, ни Аполлонии, ни Эдуарду. Вот и сегодня вечером, представляя Жози гостям, она снова будет чувствовать себя виноватой.

И сестра опять смолчит. Долго ли она будет терпеть? Как скоро вновь отвернется от нее?

Франческа испытала к себе отвращение, невольно осознав, что Жози стала для нее эмоциональной нагрузкой. Презирая себя за это, она вместе с тем понимала, что ей будет легче, если сестра исчезнет из ее жизни. Тяжкий гнет, лежавший у нее на душе, усугублялся теперь еще муками совести.

Франческе давно пора было идти в свою комнату и готовиться к приему, но при мысли, что придется предстать перед гостями и фотографами, у нее подгибались колени. В этот вечер она впервые появится на публике с обезображенным лицом. Шрам не скрыть никаким макияжем. Люди будут смотреть на нее с ужасом и жалостью.

Франческа окинула взглядом классический фасад французского особняка восемнадцатого столетия. Его величавая строгость и простота, несомненно, произвели бы впечатление на Карло. Высокие эркеры не нарушали классических форм здания с коринфскими колоннами. Естественная терраса спускалась в сад к огромному мраморному фонтану. Когда солнце садилось между холмами, окна особняка полыхали огнем, а стройные колонны оживали в игре света и тени.

При внешней простоте комнаты поражали роскошью отделки. Высокие сводчатые потолки были украшены росписью на мифологические сюжеты. В старинных серебряных канделябрах горели свечи, в камине потрескивали поленья. Пламя бросало отблески на позолоченную мебель и мраморные полы.

Франческе было здесь не по себе, ибо каждое зеркало причиняло ей боль.

Аполлония готовилась к приему истово. Сегодня к ней собирались гости со всей Европы, а человек десять предполагали остаться до воскресенья — в этот день в Монте-Карло должны были состояться автомобильные гонки.

Франческа догадывалась, что Аполлония затеяла все лишь для того, чтобы показать обществу своего очередного воздыхателя.

Марио в течение последнего месяца часто навещал особняк и порой проводил в нем по нескольку дней. К приему Марио не выказывал никакого интереса, а накануне вдруг объявил, что решил пораньше отправиться в Монте-Карло. Аполлония объяснила это стремление Марио тем, что ему нужно потренироваться на трассе перед соревнованиями.

Он уже несколько лет не завоевывал приз и теперь хотел снова стяжать славу. Однако Франческа подозревала, что у него совсем иные мотивы.

В жилах высокого светловолосого Марио текла австрийская и итальянская кровь. Хотя ему перевалило за сорок, на его красивом лице не было ни одной морщины. От аристократических предков он, видимо, унаследовал лишь любовь к роскоши и непомерные претензии. Марио не питал интереса ни к чему, кроме гоночных автомобилей, и Франческу отталкивала его черствость. Гонщик держался со всеми холодно и высокомерно, а его внимание к Аполлонии, вероятно, было продиктовано расчетом. Он изображал преданность, но Франческа не замечала в его глазах ни искры любви к Аполлонии, поэтому подозревала, что Марио привлекают богатство и известность герцогини.

Разумеется, Франческа не собиралась делиться с подругой своими догадками — та могла позаботиться о себе сама. Аполлония между тем оплатила гоночный автомобиль и, по-видимому, ничуть не огорчалась, что Марио отказался прийти на прием.

— Дорогая, на мой маленький праздник слетятся десятки мужчин, — сказала она Франческе. — Нам будет из кого выбрать, сама увидишь.

Столь циничное отношение к любви смутило Франческу. Впрочем, подруге можно лишь позавидовать, ей-то самой никогда не удавалось относиться ко всему так легко.

Тяжело вздохнув, Франческа поднялась со скамейки. Пора готовиться к приему.

Невыносимо тягостный обед, которому, казалось, не будет конца, наконец завершился. Франческа старалась держаться подальше от общества и с нетерпением ждала выступления Жози, но ей отчаянно хотелось скрыться от любопытных глаз. Как почетная гостья Аполлонии она и так уже стала объектом пристального внимания. Наконец молодая женщина удалилась туда, где увидеть ее могли только слуги, уже привыкшие к ней.

Однако едва Жози запела, Франческа забыла о себе. Волшебный голос певицы заворожил ее.

Салон наполнила дивная музыка эпохи рококо. Казалось, и сама экзотическая красавица растворилась в этих звуках. Гром аплодисментов вернул Жози на землю, и лицо ее озарила сияющая улыбка. За сентиментальной балладой последовала веселая карибская песня. Публика не отпускала певицу.

Франческа поняла, что Жози полностью завладела слушателями. Счастливый смех сестры вернул ее в прошлое. Пять лет назад она тоже ликовала на своем первом балу. Но сейчас центром внимания стала Жози, на нее устремились восхищенные взгляды гостей. Когда Жози исполняла последнюю песню, Франческа незаметно покинула зал.

Она тихо вышла в пустынный сад и опустилась на каменную скамью, однако тут же увидела, как из дома вышли несколько оживленно беседующих гостей и направились в ее сторону. Молодая женщина мечтала остаться незамеченной. К счастью, вскоре все растворились в темноте, и только двое мужчин сели на скамейку слева от Франчески, явно не заметив ее.

Один из них, плешивый и круглолицый, небрежно, с некоторым оттенком самодовольства говорил с высоким молодым человеком, видимо, зависевшим от него.

Молодая женщина поневоле слышала их беседу. Старший рассказывал о своем недавно вышедшем в свет романе, слухи о котором дошли даже до Нассау. Один из гостей санатория, похвалив книгу, сказал, что ее автор часто бывал в Лайфорд-Кэй. Но имени писателя Франческа не помнила.

Между тем тот же человек начал остроумно, хотя и язвительно говорить о гостях Аполлонии.

— Дочь графа и графини Нордонья, — проговорил плешивый. — Ты наверняка слышал о знаменитой Сюзанне. Видимо, судьба бедной Франчески не менее трагична.

— Будет тебе, Конверс, — добродушно отозвался молодой мужчина. — Это ты знаком со всеми европейскими аристократами. А я не узнаю их, даже столкнувшись с ними нос к носу.

Конверс Арчер! Вспомнив это имя, Франческа замерла. Что за сюрприз ее ожидает? Очередные злобные выходки против матери?

— Графиня была американкой и такой превосходной наездницей, что прославилась и в Европе, и в Америке. — Арчер кашлянул. — О ее смерти ходили самые невероятные слухи. Я одним из последних видел Сюзанну живой.

Франческа потупила взгляд и залилась краской.

Стеклянные двери вновь распахнулись, и в сад вышла шумная компания. Заметив Жози, Франческа отодвинулась поглубже в тень, боясь, как бы ее не обнаружили именно в тот момент, когда писатель сплетничает о Сюзанне.

— Некоторые считали, что она убила свою любовницу, Сибиллу Хиллфорд. — Арчер многозначительно помолчал.

— Перестань, Арчер! — нетерпеливо воскликнул второй. — Заткнись или не тяни резину. Ты выдаешь старые сплетни в час по чайной ложке!

Мимо скамейки медленно прошла Жози, поглощенная разговором с арабским принцем. Франческа уже видела этого чувственного властного мужчину. Жози кокетливо прильнула к нему и не сводила глаз со смуглого привлекательного лица араба.

Франческа вздохнула с облегчением и вновь прислушалась к словам Арчера.

1955

Хотя Сюзанна была на несколько лет старше Сибиллы, каждый видел, что именно младшая женщина занимает активную позицию, а ее подруга, как застигнутый бурей ребенок, мечтает об укрытии. На людях обе пытались скрыть свои отношения.

Приехав в Венецию, женщины вскоре пригласили Конверса Арчера на чашку чая. Он вошел в старинное палаццо с чувством благоговения.

Благодаря безупречному вкусу Сюзанны реставрированный дом выглядел как во времена Ренессанса.

Арчера провели в библиотеку. На стенах висели гобелены с изображением единорогов и средневековых гороскопов. Сибилла сидела в огромном резном кресле.

— Конверс, я пригласила вас не случайно, — оживленно начала она. — Кстати, не хотите ли чаю?

— Пожалуй, не откажусь. — Арчера поражало ее бесстыдство.

— Я только что узнала, что мои картины выставляются в одной из самых престижных галерей Нью-Йорка, и пыталась втолковать Сюзанне, какая это удача. Надеюсь, скоро мои работы смогут прокормить нас обеих.

Сюзанна поставила чашку на столик. Она была в белой блузке, застегнутой на пуговицы. Рыжие волосы Сюзанна зачесала назад и собрала в низкий пучок. Лицо ее казалось неестественно бледным.

— Сибилла, неужели необходимо обсуждать это именно сейчас? Поверь, я не сомневаюсь в твоем успехе и понимаю, как много это значит для тебя.

Конверс с сочувствием взглянул на Сюзанну, догадавшись обо всем. Значит, Сибилла вообразила, что ей удастся содержать в Нью-Йорке себя и Сюзанну, продавая картины. Какая наивность! Однако она пригласила Конверса, надеясь, что он поддержит ее. Намереваясь исчезнуть под любым благовидным предлогом, Конверс сел на диван. Над ним висело мрачное и загадочное полотно Тициана «Сдирание кожи».

— Дорогая, — он дружески похлопал Сибиллу по руке, — это прекрасная новость. У вас яркий талант, и я не сомневаюсь в вашем успехе.

— Этого мало, — возразила Сибилла. Конверса поразил ее апломб. Неужели двадцатичетырехлетняя женщина не осознает, какая великая честь удостоиться выставки в известной галерее?

— Да, этого действительно мало, — согласился Конверс. — Но до поры до времени стоит довольствоваться и этим.

Сибилла усмехнулась.

— Конверс, скажите вы ей, ради Бога, как славно мы заживем в Нью-Йорке! — Она не отрываясь смотрела на Сюзанну. — Карло отдаст тебе Франческу. Ему придется это сделать: детей такого возраста всегда оставляют матери.

Сюзанна казалась растерянной и смущенной.

— Ты даже не пыталась уговорить Карло! — воскликнула Сибилла.

Конверс почувствовал, что Сюзанна ждет его ухода — ей было крайне неприятно обсуждать все это при нем.

— Сюзанна, мне пора, — сказал он. — Надеюсь увидеть вас у себя на балу в этот уик-энд. Хотя, пожалуй, я бы еще перекинулся парой слов наедине с Сибиллой, если не возражаете. Дам ей несколько отеческих советов.

Обрадованная тем, что Конверс собирается образумить Сибиллу, Сюзанна встала, попрощалась с ним и вышла из комнаты.

— Вам знакома эта картина? — спросил Конверс, оставшись с Сибиллой наедине. — Это одна из самых замечательных работ Тициана, хотя и не слишком известная.

Его снисходительный тон разозлил Сибиллу.

— Нет! — резко ответила она.

— Не правда ли, довольно странно, что лесные звери с улыбкой наблюдают за тем, как с подвешенного за пятки сатира живьем сдирают шкуру? Зрелище на редкость жестокое. Тициан изобразил здесь и себя. У меня есть кое-какие соображения насчет этой картины.

Конверс помолчал, ожидая, что Сибилла заинтересуется, но та смотрела на него с раздражением.

— Согласно мифу, богиня Минерва бросила флейту в лесу. Сатир Марсий подобрал ее, ходил по лесу и наигрывал на флейте, пока не овладел этим искусством, после чего вызвал на соревнование самого Аполлона. Представляете, какая дерзость!

Сибилла слушала его равнодушно.

— Посмел вообразить, что способен играть так же прекрасно, как бог солнца! Разумеется, Аполлон победил. На картине изображено наказание, последовавшее за поражением. Так почему же звери улыбаются, видя его страдания?

Сибилла взглянула на полотно. На дереве висел сатир. Его голое тело блестело, а звери радостно улыбались, видя, как бог сдирает шкуру с сатира.

— Ужасно! — Сибилла поежилась. — Тициан — садист.

— О нет! По-моему, картина открывает нам одну истину. Аполлон не просто наказывает сатира. Он раскрывает ему тайну бессмертия. Сатиры — полубоги, полузвери, помните? Так вот, Аполлон освобождает его от звериной шкуры, и, может статься, вопли сатира нечеловечески прекрасны. Наблюдатели слышат, что Марсий впервые издал божественные звуки, — вот почему они так загадочно улыбаются.

— В чем же смысл этой истории?

— А в том, дорогая, что каждый художник должен постоянно учиться. Искусство не знает великих откровений, которые не были выстраданы.

Сибилла молчала.

— Страдания избежать невозможно, но художник, преображая его, создает нечто удивительное, — пояснил Конверс. — Он трогает наши души открытиями, вынесенными из мучительного столкновения с богами.

— Значит, вы тоже хотите, чтобы я уехала в Нью-Йорк одна?

— Сибилла, оглянитесь вокруг. Это дом Сюзанны, ее мир. Она сама создала его, движимая любовью к семье. Чем же можно заменить этот мир и людей, для которых он был создан?

Это уязвило Сибиллу.

— Любовь к семье? Разве вы не понимаете, что происходит между мной и Сюзанной?

Конверс, безусловно, понимал, поэтому предпочел промолчать.

— Мы бы прекрасно жили в Нью-Йорке. Я найду себе студию, но, если Сюзанна захочет, мы снимем квартиру на Пятой авеню. Франческа будет ходить в лучшую школу. В большом городе мы найдем уединение. Никто не заметит, что две женщины живут вместе, никто не посмотрит на нас косо. Я добьюсь успеха, да, в сущности, уже добилась. Деньги не составят для нас проблемы.

— Полагаю, эта мечта воплотится, если ваши картины будут раскупать, как полотна Рембрандта.

— Мне не нужны деньги. В худшем случае Сюзанна всегда может получить их от Карло. Поймите, Конверс, без нее мне не видать успеха. Я стала так хорошо писать только с тех пор, как мы вместе. Сюзанна вдохновляет меня. Без нее я не способна не только писать, но и жить. Лучше уж умереть.

Конверс с грустью взглянул на Сибиллу. Обычно он завидовал молодости, но сейчас радовался, что бурные страсти позади. В прежние годы он был так же жалок.

— Сибилла, поверьте, вы полюбите снова. Обязательно полюбите. — Он поднялся. — Когда нам кажется, что мы встретили самого лучшего, самого совершенного человека на свете и не можем без него жить, — это всего лишь иллюзия. Еще древнегреческие философы понимали, что объект страсти не имеет к этому отношения. Любовь приходит как болезнь, под влиянием ее чар мы сверх всякой меры преувеличиваем достоинства своих избранников, но потом болезнь проходит, к нам возвращается разум, и жизнь продолжается.

— Не говорите мне про греческих философов, я все знаю, — язвительно возразила Сибилла. — Они считали, что женщину вообще невозможно любить.

Она пошла проводить гостя. В вестибюле они задержались.

— Рада, что зашли, Конверс, — высокомерно сказала она.

Арчер увидел над лестницей новый портрет Сюзанны в темно-зеленом бархатном платье. Необычайная, блистательная красота. Он вдруг подумал, что Сибилла всегда добивается того, чего хочет, и поступает только так, как ей нравится. Какое же горькое открытие ей предстоит сделать!

Но пока Сюзанна и Сибилла мучительно боролись за свое будущее, их отношения стали широко известны. Не проходило дня без новой сплетни о молодых любовницах из Нассау, появившихся в Венеции и закружившихся в вихре светской жизни, неразделимых, как сиамские близнецы. Сюзанна коротко постриглась, как Сибилла, а на следующую ночь та появилась в баре «Гаррис» с темнорыжими локонами — точь-в-точь такого же цвета, как у ее подруги.

Сибилла никогда не пыталась скрыть свою любовь к Сюзанне, напротив, она держалась вызывающе. В конце концов перестала таиться и Сюзанна. Даже в обществе ее взгляд неизменно останавливался на подруге, и она то и дело нежно прикасалась к ней. Слухи распространялись быстро, вспыхнул скандал, но Сибилле это доставляло лишь удовольствие.

Только в ночь, когда они посетили бал, Конверс понял, что Сибилла зашла слишком далеко. Сначала гости находили экстравагантную пару забавной и милой. Они появились на балу, держась за руки, — обе в расшитых блестками платьях одинакового фасона с длинным рукавом. Стояла одна из тех опьяняющих весенних ночей, когда, казалось, даже воздух был напоен таинственным очарованием Венеции. Большая часть гостей уже прошла сквозь толпу папарацци, стоявших на широких мраморных ступенях сияющего огнями «Гритти-Палас». Стоя на внутреннем балконе над бальным залом, Конверс смотрел, как женщины гордо шествуют перед фотографами. Ему бы следовало спуститься и встретить молодых дам, но он почему-то не двинулся с места. Они обнимали друг друга за талию. На лицо Сибиллы упал свет, и Конверс заметил в ее глазах вызывающее выражение собственницы. Бедняжка! Где ей тягаться с несравненной Сюзанной! Ослепительно белое платье графини сверкало блестками. Да, она затмит всех женщин на этом балу!

Конверс наконец спустился и направился приветствовать влюбленных.

— Графиня! Леди Сибилла! — Он склонился над рукой Сюзанны, потом поднес к губам руку Сибиллы. — Теперь можно начинать бал!

— Надеюсь, мы не слишком опоздали, — тихо проговорила Сюзанна.

— Вам удалось преобразить этот дом. Он всегда выглядел внушительно, но теперь просто великолепен. — Сибилла огляделась. — И похоже, все подчинились вашим инструкциям и пришли сюда в черном и белом. Да, и ваши платья великолепны. Узнаю руку Ренаты!

Глаза Сибиллы горели неистовым огнем, и Конверс подумал, не начала ли она снова принимать наркотики.

Он проводил их в бальный зал. Играл оркестр, несколько пар скользили по паркету в медленном танце, но большая часть гостей разделилась на группы, беседуя со старыми друзьями и сплетничая. Молодые дамы надели полумаски, тоже украшенные блестками, и теперь стали почти неразличимы. Когда Сибилла еще в дверях притянула Сюзанну к себе, Конверс замер. Сюзанна, казалось, смутилась, однако она взглянула на подругу, и губы ее тронула улыбка. Чувственно кружась в вальсе, они походили на девушек, впервые познавших колдовство любви. Конверс видел, что многие с любопытством уставились на них.

Сейчас эти женщины еще больше напоминали рыжеволосых сиамских близнецов. Конверс рассмеялся. Да, графиня Нордонья всегда производила неизгладимое впечатление. Она способна придать респектабельность даже скандалу.

К Арчеру подошел судостроительный магнат Стричос. Он только что порвал с последней любовницей и явился на бал один.

— Что это они выделывают, Конверс? — спросил он. — Где это видано, чтобы женщины танцевали друг с другом? — У него был такой вид, словно он предчувствовал конец света.

— Ничего страшного, Эри. Вот увидишь, через неделю половина венецианок покрасятся в рыжий цвет и заведут себе любовниц. Это всего лишь преходящее увлечение, не более.

— То-то и оно, — вздохнул Стричос. — Графиня необычайно прекрасна, и больно думать, на что она себя тратит.

Конверс присоединился к гостям, но так и не избавился от тревожного ощущения, которое вызывали у него графиня и ее молодая любовница. Дерзкое, вызывающее поведение Сибиллы только усугубляло ситуацию. Она заставила Сюзанну танцевать исключительно с ней, Перевалило далеко за полночь. Напряжение Сюзанны заметно росло. Наконец она оторвалась от Сибиллы и вышла на балкон. Подруга последовала за ней. Обе много выпили, и Конверс незаметно наблюдал за ними. У него появились дурные предчувствия.

Арчер приблизился к ним, но они, поглощенные друг другом, не заметили его. Он отступил в ярко освещенный зал, видя отсюда их силуэты возле балюстрады балкона. Сибилла почти сливалась с ночной темнотой, а белое платье Сюзанны таинственно мерцало. Она напоминала Конверсу Диану-охотницу, прекрасную и сильную богиню. Сейчас сила женщины была не в моде и отнюдь не соответствовала современному идеалу женщины. Неудивительно, что Сюзанна влюбилась в эту бунтарку, в эту импульсивную богемную девушку. В ее окружении нет ни одной, равной Сибилле и столь же одержимой искусством. Не потому ли Сюзанна питала к ней такую нежность, что Сибилла, презирающая условности, очень походила на нее в прошлом? Сюзанне пришлось подавить в себе многое, став графиней.

Сюзанна открыла фамильный перстень с гербом Нордонья и поднесла его к лицу Сибиллы. Кокаин — догадался Конверс. Сибилла вдохнула и вскоре заметно повеселела, но раздражение по-прежнему одолевало ее. Она схватила Сюзанну за плечи.

— Я не позволю тебе уйти!

Конверс видел, как Сибилла прижала Сюзанну к перилам балкона и впилась в ее губы. Сюзанна обмякла, но внезапно дернулась словно от боли и вскрикнула, потеряв равновесие. Конверс замер, поняв, что не успеет спасти Сюзанну. Но та спаслась сама. Спина ее наполовину перегнулась через перила, но она, с усилием выпрямившись, оказалась вне опасности. Сибилла и пальцем не пошевелила, чтобы помочь ей, напротив, отступила на шаг и спокойно наблюдала за происходящим.

— Ты же меня чуть не убила! — Сюзанна старалась не привлекать внимания гостей. Щеки ее пылали, из губы сочилась кровь. — Смотри, что ты натворила! Зачем нужно было так меня целовать?

Сибилла молчала.

— Зачем? — тихо повторила Сюзанна. — Ты испугала меня!

— Я к этому и стремилась, — наконец ответила Сибилла.

Арчер умолк, погрузившись в воспоминания восемнадцатилетней давности. Молчание так затянулось, что его спутник не выдержал:

— Ну, Конверс, что же дальше? Это же не конец истории!

Арчер кивнул:

— Последнего акта я не видел, как, впрочем, и никто другой. Не знаю, что произошло на самом деле. Известно одно: в ту же ночь Сибилла Хиллфорд умерла в палаццо Нордонья, и с ней была только Сюзанна. Газеты сообщили: смерть наступила от сердечного приступа. — Он рассмеялся. — Конечно, в эту чепуху никто не поверил, но полагаю, такая версия избавила семейства Нордонья и Хиллфордов от судебного разбирательства. Бедная малышка Сибилла с ее огромным талантом и извращенным умом. И бедная Сюзанна с ее очарованием и привязанностью к мужу и дочери.

— Что же с ней стало? Если смерть Сибиллы приписали естественным причинам, Сюзанна должна была остаться на свободе?

Арчер кивнул:

— Да, но вскоре она погибла в автомобильной катастрофе где-то в горах.

— Господи, Конверс, какая ужасная история! Черт бы тебя побрал, из-за твоего рассказа я совсем протрезвел и праздничное настроение улетучилось.

Франческа бросилась в дом. С красочных фресок на нее смотрели бесстрастные лица. Она почти бежала по коридору, мечтая только о том, чтобы никого не встретить. С зеркальных стен на нее смотрело обезображенное шрамом лицо, и Франческе казалось, что она в плену призраков прошлого. Добравшись до главной лестницы, молодая женщина едва не столкнулась с Аполлонией, встречавшей запоздалого гостя. Когда Франческу окликнул знакомый голос, она решила, что у нее слуховые галлюцинации.

Глава 22

На мгновение Франческа замерла возле лестницы, не в силах ни убежать, ни оглянуться.

«Это невозможно, мне просто мерещится, — твердила она себе. — Это еще одна иллюзия; всему виною зеркала». В памяти ожили другой бал и иной город. Не может быть, чтобы мужчина, чей голос она только что услышала и чьи светлые волосы и сейчас видела краем глаза, тот самый человек, с которым она танцевала пять лет назад.

Подхватив подол длинной юбки, она бросилась наверх. Он не должен видеть ее! Франческа распахнула дверь спальни и тут же захлопнула ее. Какой злой рок привел сюда Джека Уэстмана? Ну почему он не вернулся раньше, до того, как пожар искалечил ее и лишил надежд на будущее! Вот тогда бы он горько пожалел, что бросил ее в Венеции! А сейчас его появление казалось жестокой насмешкой судьбы.

В комнате было так тихо, что она слышала, как неистово стучит ее сердце. Джек узнал ее и окликнул! Может, он не заметил шрама?

Стоя возле широкой кровати с пологом, Франческа видела свое отражение в зеркале. Комната, отделанная парчой и бархатом, по мнению Франчески, была безвкусной. Она тосковала по своей простой уютной спальне в Лайфорд-Кэй. Только там ее истерзанная душа, возможно, вновь обретет покой.

Франческа лихорадочно обдумывала пути к отступлению. Нужно быстро переодеться и спуститься по лестнице в другом крыле, взять машину Аполлонии, доехать до аэропорта Орли и ночным рейсом вылететь в Нью-Йорк. Или остаться в особняке и укрыться в комнатах слуг, где Джек ни за что ее не отыщет.

Сердцебиение немного успокоилось, но тут Франческа услышала робкий стук в дверь. Она бросилась на кровать и сунула голову под подушку.

— Франческа! — Джек, видимо, прижался губами к замочной скважине. — Впусти меня, пожалуйста. Прошу тебя.

Франческа боялась разрыдаться. До пожара она не задумываясь подлетела бы к двери, распахнула бы ее… и забыла бы о годах, прошедших с того дня, когда она последний раз лежала в его объятиях. Тогда она снова попыталась бы завоевать Джека. Но сейчас у нее изъян, от которого не существует лекарства. И придется навсегда распрощаться с гордостью, если Джек увидит ее лицо.

Она не откликалась, но стук становился громче и настойчивее.

— Франческа, мне нужно с тобой поговорить.

Она поднялась и растерянно уставилась на дверь. Голос Джека звучал как музыка. Конечно, он ведь актер, отсюда и столь выразительные модуляции. Но даже сознавая это, Франческа поддалась обаянию Джека, как и в Венеции.

— Я не могу снова потерять тебя!

Франческа в ужасе смотрела на дверь.

— Позволь мне увидеть тебя! Всего лишь на одно мгновение!

Она опять бросилась на кровать и зарылась лицом в подушки.

Джек толкнул дверь, и она распахнулась. Франческа не смела поднять глаза, явственно представляя себе его высокую фигуру на фоне дверного проема. Джек подошел к кровати, и Франческа вздрогнула, когда он положил ей на спину свою широкую ладонь. Она тихо всхлипнула. Джек попытался успокоить ее, но от его прикосновения она зарыдала.

— Ну же, Франческа, успокойся, — тихо повторял он. — Разве ты не знаешь, что я не в силах вынести, когда девушки ударяются в слезы от одного моего вида?

Франческа зарылась в подушку еще глубже.

— Ради Бога, Джек, оставь меня в покое!

— Проси о чем угодно, дорогая, но после стольких лет разлуки с тобой я не в силах этого сделать.

Рука Джека скользнула вверх по спине и стала знакомым движением поглаживать ее волосы.

— Я все знаю про пожар. Аполлония рассказала, как ты мучаешься из-за своего шрама.

Джек взял ее за плечи и повернул к себе.

— Прислонись к моему плечу. Я обещаю не смотреть, просто хочу обнять тебя.

Сильные руки обвились вокруг нее, и Франческа спрятала лицо у него на груди, вдыхая знакомый запах с такой жадностью, словно это был первый глоток свежего воздуха за последние пять лет. Не пытаясь заставить ее поднять голову, Джек гладил Франческу по голове, по спине и говорил — тихо, нежно, ласково.

Наконец она тоже обняла его. Франческа чувствовала на лбу дыхание Джека. Все в нем было таким знакомым, таким родным… Франческа ощутила покой в его объятиях и даже не вздрогнула, когда Джек легонько коснулся шрама, а потом, чуть отстранив, осторожно приподнял ее подбородок. Она посмотрела ему в глаза, синие и сияющие. Джека ничуть не испугал шрам, лицо его не выразило ни ужаса, ни жалости. Она уже забыла обо всем, кроме Джека.

За все эти годы Франческа только раз осмелилась взглянуть на его фотографию, но сейчас поняла, что ни один снимок не передает особого очарования Джека, неповторимого выражения пронзительно-голубых глаз.

И вот его губы слегка коснулись ее губ — быстро, всего на секунду, потом переместились на левую щеку и скользнули вдоль шрама. Франческа, словно защищаясь, подняла руку, но Джек перехватил ее.

— Ты всегда все преувеличивала, любовь моя, — прошептал он и снова прижал ее к своей груди. — Глупышка, ты по-прежнему прекрасна!

Джек отстранил от себя Франческу, пристально вгляделся в нее и снова прижался губами к шраму.

— Ну же, улыбнись, я хочу видеть твою улыбку!

Франческа с изумлением услышала свой смех.

Джек порывисто обнял ее и вздохнул с облегчением.

— Ах, дорогая, если бы ты знала, сколько раз я слышал твой смех во сне! Боже милостивый, как я по тебе скучал!

Он быстро поцеловал Франческу в губы, потом поднял ее с кровати. Она отошла к туалетному столику, чтобы поправить прическу, и встретила в зеркале полный восхищения взгляд Джека. К ней неожиданно вернулась уверенность в себе. В глазах Джека не было ни намека на отвращение. Франческа счастливо улыбнулась.

— Джек, хочу кое-что сказать тебе. У меня сын.

Джек знал от Жози, что Франческа вышла замуж и родила сына.

— Странно, я никогда не представлял тебя в роли матери. Для меня ты навсегда останешься той же невинной девушкой, какой я увидел тебя перед церковью Санта-Мария делла Салуте.

— Но я стала матерью.

— Это ничего не меняет. Я люблю тебя так же, как и тогда. Где мальчик?

— Спит в соседней комнате.

Они вошли на цыпочках в комнату Кристофера и остановились у кровати. Мальчик безмятежно спал. Глядя на его розовые нежные губки и чуть голубоватые веки, Франческа подумала, что, наверное, это и есть настоящее счастье — смотреть на спящего сына вместе с его отцом. Она оглянулась на Джека: в его глазах светилась нежность, но он смотрел не на ребенка, а на нее. Сходство отца и сына поражало. Увидев их рядом, каждый догадался бы, что Джек — отец Кристофера. Но только не Джек, для которого в эту минуту существовала одна Франческа.

Она удержалась от признания. Нужно подождать подходящего момента.

Франческа взяла Джека под руку, они спустились по главной лестнице и вошли в танцевальный зал. Не думая больше о шраме, она впервые за все это время спокойно огляделась и наконец оценила великолепие этой огромной, залитой огнями комнаты.

Все стихли и смотрели на них. Стоя в дверях и опираясь на руку Джека, Франческа наслаждалась произведенным впечатлением. Пять лет назад в палаццо Нордонья гости тоже взирали на нее с восхищением, только теперь она опиралась на руку Джека, а не отца. Если бы тогда она знала то, что знает сейчас, едва ли ей хватило бы храбрости предстать перед теми, кто помнил трагическую историю Сюзанны.

Как жаль, что она услышала ее. Правда это или вымысел, но рассказ Арчера терзал ее душу и отравлял радость.

Франческа и Джек закружились в вальсе. Отдавшись во власть музыки, она расслабилась в его объятиях и словно перенеслась в Венецию, в те времена, когда была юной, невинной и счастливой. У нее снова появилось ощущение, что именно для этого она и рождена.

Только Жози не радовалась, видя, как кружится в вальсе Франческа в объятиях красивого американца. Жози пристально наблюдала за парой, и когда принц Бенор Фаби предложил ей потанцевать, она ответила, что у нее разболелась голова, и отправилась к себе в комнату. Жози не лгала; ее в самом деле мучила пульсирующая боль в висках. Девушка была близка к обмороку. Теперь Франческа узнает, что это она, Жози, написала Джеку письмо от ее имени. При воспоминании об этом Жози покраснела. Хотя Франческа так и не сказала никому, что они сестры, любовь Жози к ней была сильнее зависти и уязвленного самолюбия. Теперь-то она научилась терпению! Но Франческа скоро выяснит, какую неприглядную роль сыграла сестра в развязке ее романа с Джеком.

Оставшись одна, Жози бросилась на кровать и задумалась о том, к какой катастрофе привели ее собственные деяния.

— Жози? Разрешите войти?

Она узнала голос принца.

— Входите, Бенор!

— Я принес вам аспирин. У меня всегда с собой аптечка. — Сунув руку в карман, Бенор достал пузырек с аспирином. — Еще я принес вот это — он дал ей лекарство из тех, что отпускаются строго по рецепту. — Это эффективное обезболивающее, но будьте с ним поосторожнее.

Жози, взяв лекарство, ушла в ванную, открыла упаковку с обезболивающим и пересчитала капсулы. Всего семь, только-только хватит, чтобы пережить трудный уик-энд. Она проглотила одну капсулу, потом выпила вторую, после чего привела в порядок прическу. Шпилька выскользнула из пальцев, Жози нагнулась за ней, и в тот же миг почувствовала, как по телу растекается приятная опийная истома. Неужели зелье подействовало так быстро? Она открыла дверь. Красавец принц сидел, откинувшись на спинку дивана.

— Спасибо, — сладко протянула Жози, готовая замурлыкать от удовольствия. — Мне уже лучше. Но, пожалуй, стоит запить таблетку шампанским. Может, принесете?

— Конечно, милая. — Бенор вышел за бутылкой и стаканами.

Жози улыбнулась. Ей вдруг стало все нипочем. Все тревоги, связанные с Франческой, исчезли в мгновение ока, как и головная боль. Она сбросила туфли и сняла чулки. Скорее бы принц вернулся!

Тихонько посмеиваясь, Жози вспомнила, как одна из дам сегодня сообщила ей по секрету, что принц Бенор — ценная находка. Мультимиллионер! Но он не кичился богатством и властью, вел себя безупречно-сдержанно. Хотя все здесь хорошо знали принца, Бенор держался чуть отчужденно, словно, как и Жози, чувствовал себя аутсайдером среди европейцев. Девушка видела, что заинтересовала принца.

Что там еще говорила та болтливая дама? «Он пытается доказать, что не все арабы — варвары. Знаете, ведь большинство из них и впрямь думают, что их разразит гром, если они не будут трахаться по семь раз на дню. А этот такой правильный, что даже скучно, никогда ни к кому не подкатывается. Он так печется о своем имидже, что ведет себя как евнух».

Жози сняла платье и откинула с кровати покрывало.

— Ничего, мы еще посмотрим, насколько принц добродетелен, — прошептала она. Возможно, связь продлится всего одну ночь — ну и что в этом плохого? Сейчас ей было так хорошо, что она с удовольствием разделила бы с кем-нибудь свою радость. Богатый арабский принц, подходил для этого.

Когда Бенор вернулся с шампанским, Жози стояла возле кровати в одной комбинации. Свет падал на нее сзади, и она понимала: принц сразу увидит, что, кроме этого, на ней ничего нет.

Бенар молча окинул ее взглядом и открыл шампанское. «Ага, значит, он застенчив, — решила Жози. — Что ж, я помогу ему почувствовать себя свободнее».

— Вы едете завтра с нами на гонки в Монте-Карло? — непринужденно спросила она.

Бенор протянул ей бокал шампанского.

— Нет, мне нужно вернуться в Париж. К тому же на гонках всегда толпы народу. Городок крохотный, улочки узкие, кривые — там и местным жителям не хватает места, не говоря уже о тысячах туристов. К тому же я однажды видел, как Марио выиграл соревнования.

— Жаль, что не поедете. — Жози подняла бокал. — Выпьем за гонки.

Они чокнулись. Девушка пристально смотрела на принца.

— Мне тоже жаль. — Бенор стоял рядом с ней. — Я восхищен вашим голосом. Может, дадите мне знать, когда будете в Париже?

Жози улыбнулась. Видимо, если она не проявит инициативу, он так и исчезнет, и тогда ей предстоит весьма неприятная встреча с Франческой и Джеком.

— Возьмите меня с собой. — У Жози захватило дух от собственной дерзости.

Не выказав удивления, принц спросил:

— Что вы будете делать в Париже?

— Петь для вас.

Она спустила бретельки комбинации, подалась вперед и поцеловала принца в полные губы. Принц привлек ее к себе.

Жози отпрянула и рассмеялась.

— В чем дело?

— Никогда еще не целовалась с усатым мужчиной. Щекотно.

Бенор подхватил ее на руки и опустил на постель. Руки принца скользнули по ее телу, и Жози поняла, что Бенор вовсе не застенчив.

«Господи, только не это!» — взмолилась девушка, когда от прикосновений его языка ее тело охватила дрожь. Убедившись, что Жози более чем готова принять его, Бенор начал раздеваться. Она видела, что он очень возбужден и неистово желает овладеть ею. Девушка взглянула в черные глаза. У нее не было сил даже раздеться.

Несмотря на дурман, Жози с удивлением отметила, что Бенор протянул руки к тонкому кружеву, прикрывающему ее грудь. Она завороженно смотрела, как принц разорвал комбинацию сверху донизу.

Жози, раскрыв рот, уставилась на него. Эта ночь, подумала она с испугом и радостью, принесет ей несколько тысяч франков. И тут же сказала себе: «Ну и ну, детка, хороша же из тебя соблазнительница! Что за подсчеты?»

Принц, очевидно, угадал ее мысли и рассмеялся:

— У тебя будет тысяча таких рубашек. Несколько тысяч, если пожелаешь.

После этого события развивались так быстро, что ее затуманенный мозг не успевал их фиксировать. Принц был крупным и тяжелым, секс с ним изматывал и вместе с тем доставлял невероятное наслаждение. Как скоро убедилась Жози, он был ненасытен.

В полудреме ей привиделась Марианна. Жози протянула руки к матери и услышала чей-то плач. Позже, возможно, через несколько часов, девушка вдруг вспомнила что-то, связанное с Франческой. Не понимая, в чем дело, она знала точно: ей необходимо бежать из особняка — это вопрос жизни и смерти. Смерть. Убийство. Вот оно! Она убила Майкла своим проклятием. Это стоит между нею и Франческой.

Утром принц вошел в нее, когда Жози еще спала, и, не успев еще толком проснуться, она сразу же отдалась грубому первобытному наслаждению. Бенор освобождал ее от напряжения и отчаяния.

Когда он утолил страсть, Жози с трудом добрела до ванной. Голова раскалывалась, на лице виднелись синяки. Она приняла еще одну капсулу. Осталось всего четыре.

Войдя в спальню, она увидела на столике поднос с кофе. Бенор протянул Жози чашку.

— Собирайся. Через полчаса мы уезжаем в Париж.

Спустя два месяца после бала в особняке Аполлонии Франческа и Джек стояли на балконе их общего дома на острове Сен-Луи. Окна выходили на Сену. В небо взметнулся праздничный фейерверк в честь 14 июля — Дня взятия Бастилии. Ночь выдалась слишком жаркой. Франческа много выпила и чувствовала себя неуютно среди незнакомых людей, хотя в основном это были друзья Джека и околокиношная публика. Их фамильярность смущала Франческу, но она догадывалась, что это принято в актерской среде. Джек клялся ей в любви, однако временами Франческа мучительно-остро ощущала свой изъян. Сейчас на душе у нее было так неспокойно, что даже рука Джека, лежащая на плечах Франчески, казалась тяжелой. От него пахло спиртным. От нее не укрылось, что он напряжен. Так всегда действовали на него эти люди. Ей бы радоваться, вспоминая, как они вот так же стояли на балконе палаццо в ночь ее восемнадцатилетия. Над головами вспыхивали и гасли разноцветные гроздья огней, со всех сторон слышались восторженные восклицания. Вдруг в перерыве между вспышками на мгновение стало темно и повеял прохладный ветерок.

Франческа с облегчением вздохнула:

— Лев пролетел!

— Что?

— В Венеции считается, что, если в душную ночь неожиданно повеет бриз, как сейчас, значит, это взмахнул крыльями лев с площади Сан-Марко.

Джек удивленно посмотрел на нее.

— Забудь об этом.

Она отпрянула от него и, не оглядываясь, направилась в свою комнату. Ей необходимо приободриться! В комнате было темно, только из-под двери ванной пробивалась тонкая полоска света. Франческа села на кровать и закурила. При свете спички она увидела на тумбочке свое письмо, адресованное в Венецию Ренате. Оно вернулось обратно. Франческа курила и размышляла, удастся ли ей когда-нибудь разыскать портниху. Рената — единственная, кто может рассказать ей правду о матери.

Через дверь донесся взрыв пьяного хохота. Франческа встала и заперла дверь на ключ. Гостям так весело, что они не сразу заметят ее отсутствие.

Она раскинулась на кровати. Глаза постепенно привыкали к темноте. Как удачно, что им удалось найти дом, обставленный по ее вкусу! Франческе нравилось быть здесь хозяйкой. «Все прекрасно, просто сегодня жаркая ночь и слишком много гостей, — сказала она себе. — Поэтому — и только поэтому — у меня возникло гнетущее ощущение… потери, что ли. Откуда оно? Мне не хватает… да, мне не хватает Жози!» Стоило Франческе признаться в этом себе, как в горле запершило и к глазам подступили слезы обиды и бессилия. Почему Жози предала ее? Неужели она решилась на это, узнав, что они сестры? А может, всему виной было высокомерие отца? Эти вопросы по-прежнему мучили ее.

В первые дни после встречи Джек и Франческа, заново узнавая друг друга, вспоминали Венецию, воссоздавали все подробности прошлого, пытаясь понять, что привело их к разрыву. Джек тогда упомянул о письме, полученном через Жози, в котором Франческа отвергала его. Она не могла в это поверить и так дотошно расспрашивала Джека, что тот рассердился и спросил, не считает ли его Франческа лжецом. По иронии судьбы они снова ссорились из-за этого. Вероломство Жози повергло ее в отчаяние. Наверное, сестренка порадовалась бы этому. Неудивительно, что она так поспешно скрылась с арабским принцем. А может, в ней проснулась совесть? Или Жози просто струсила? Франческа тщетно пыталась забыть сестру. Давняя привязанность к веселой, жизнерадостной Жози не исчезла с годами. Сестра учила Франческу легче смотреть на жизнь, и сейчас эти уроки пришлись бы весьма кстати. Будь Жози на ее месте, она бы не сидела в этой темной комнате, предаваясь мрачным размышлениям. О нет! Жози веселилась бы с гостями.

Франческа поднялась и включила свет. Ополоснув лицо холодной водой, она намазала губы и поправила прическу. «А теперь улыбнись!» Иногда приходится изображать хорошее настроение, чтобы почувствовать его. Жози частенько так делала, и порой это срабатывало.

Все, кого Франческа расспрашивала о Ренате, считали, что знаменитая модельерша умерла. Ночные кошмары, возобновившиеся после рассказа Конверса, мучили ее даже в объятиях любимого мужчины. Просыпаясь, она лгала Джеку, что ей снова снились Венеция и предательство Жози. Он убеждал Франческу забыть о прошлом. Она часто задумывалась, почему лжет, но догадывалась, что сохранить тайну матери для нее дело чести.

Наступил конец октября. Франческа с Джеком остались одни, лето они провели хорошо, почти счастливо. Поиски Ренаты не принесли результатов, однако Франческа не отступала. Однажды, стоя возле окна библиотеки, она смотрела на улицу. Париж напоминал черно-белую гравюру. По узкому тротуару шли люди, придерживая шляпы и пряча головы в поднятые воротники. Нагие ветви старого каштана темнели на фоне серого неба. Держа возле уха телефонную трубку, Франческа напряженно вслушивалась в слова итальянской телефонистки. Ей сообщили, что номер Ренаты по-прежнему отключен.

Франческа переставила вазу с чайными розами с кофейного столика на каминную полку. Над камином висело огромное старое зеркало. Раму его украшали мифические существа, напоминающие сатиров. Франческа посмотрела в зеркало.

Лицо, утопающее в розах, пришлось ей совсем не по душе. Алый шрам был виден сейчас особенно отчетливо. Да, с таким изъяном можно предложить себя в любовницы только одному из этих сатиров!

— Не будь к себе так строга, — прошептала Франческа, заметив в себе некоторые изменения. Шрам, конечно, не уменьшился, на это и надеяться нечего. Однако ее взгляд, прежде кроткий, теперь стал твердым. Лицо ее выражало внутреннюю силу. Руки тоже уже не казались хрупкими. В ней появилась какая-то необычная красота. Конечно, странно видеть эти существа в собственной библиотеке, еще более странно все еще пытаться примириться с лицом, которое смотрит на нее из зеркала. Но тем не менее оно принадлежит ей. Джек любит ее, во всяком случае, желает. Поэтому Франческа больше не съеживалась, увидев себя в зеркале.

Она вышла в гостиную и поискала место для изысканных ирисов. Пожалуй, они будут хорошо смотреться в комнате с ярким восточным ковром на полу и бархатными темно-лиловыми диванами. Франческа воспринимала этот дом как дорогую игрушку, поскольку он не принадлежал ей. Хорошо, что Джек пока не хочет возвращаться в Америку, где его популярность еще больше возросла после шумного успеха двух недавних театральных спектаклей. Поклонники стали просто одержимыми: они мечтали коснуться Джека, рвали на нем одежду, надеясь завладеть хоть чем-то, принадлежащим кумиру.

— Ты и не представляешь, что это такое, — рассказывал Джек. — В Калифорнии иногда разбивают лагерь у моих ворот, пытаются проникнуть в дом, роются в мусоре. Мне пришлось нанять телохранителей, и я давным-давно перестал появляться на публике. А теперь мне не удастся даже плавать в бассейне — у них камеры с телеобъективами.

Франческа считала, что Джек слишком дорого заплатил за успех последних спектаклей. Он всегда высоко ценил неприкосновенность частной жизни, не нуждался в шумных похвалах и тяготился чрезмерным вниманием к своей особе. Джек стремился осуществить собственный проект в кино, но преследование поклонников так выводило его из себя, что он запер свой дом в Малибу и снял на острове Сен-Луи в Париже дом, построенный в девятнадцатом столетии.

Позади красивого особняка был заросший сад. Крошечный дворик отделял его от мощенной булыжником улицы. Франческе этот дом казался воплощением ее детских грез. Чугунная ограда с причудливым узором украшала особняк. За садом текла река. С верхнего этажа была видна таинственная громада Нотр-Дам. Звуки ночного города, доносившиеся со стороны Сены, успокаивали Франческу. Плеск воды, гудки кораблей, отдаленный звон цепей, иногда долетавший запах рыбы и керосина — все напоминало ей ночную Венецию. Казалось, сама судьба позаботилась, чтобы она жила возле воды.

Джек тоже был счастлив в Париже. Первое время он спокойно гулял по улицам города, ибо здесь его не узнавали. Они с Франческой подолгу сидели в маленьких кафе на левом берегу и азартно торговались на открытых рынках неподалеку от дома. Но как только в парижских кинотеатрах пошли фильмы с его участием, Джеку снова пришлось надеть темные очки. Как-то днем он и Франческа отправились в кино посмотреть его фильм на французском. Маленький кинотеатр неподалеку от Сорбонны был битком набит студентами. Услышав с экрана речь французского дублера, Джек рассмеялся:

— Да он разговаривает, как Дональд Дак! Неужели я говорю по-французски так же комично?

— Ну, не совсем… — Франческа смутилась.

Когда Джек рассмеялся еще раз, какой-то студент выругал его. Джек взял Франческу под руку и вывел из темного зала.

— Что мне сказал этот парень?

— Боюсь, ничего хорошего. По-моему, обозвал тебя скотиной.

— Неужели? — Джек был доволен. — Восхитительно!

Однако по мере того, как дело двигалось к зиме, воодушевление Джека пошло на убыль. Он читал бесчисленное множество сценариев, но не находил ничего себе по душе. Встречам с режиссерами и продюсерами не было конца, но Джек все не мог угомониться.

Как-то днем, когда Франческа читала, лежа на диване, Джек влетел веселый, в распахнутом пальто, несмотря на холодную погоду. Еще с порога он возбужденно выпалил:

— Мы приглашены на открытие выставки в галерею Арко и на прием по этому случаю. Ради Бога, дорогая, скажи, что ты идешь! Сегодня утром все только об этом и говорили. Там будет много знакомых, я уже обещал, что мы придем.

— Ты не хочешь поздороваться? — Франческа положила руки ему на плечи, поднялась на цыпочки и поцеловала его. — Неужели мне необходимо участвовать в этом светском спектакле вместе с тобой?

Коснувшись губами щеки Джека и вдохнув запах его кожи, Франческа подумала: «А не соблазнить ли его прямо сейчас? Это, несомненно, отвлечет его от открытия выставки».

Словно угадав ее намерения, Джек осторожно отстранил от себя Франческу.

— Любовь моя, тебе не удастся заставить меня забыть о банкете, и не надейся. — Он изобразил страдание. — Ты не выпускаешь меня из кровати и, боюсь, доведешь до истощения.

Франческа залилась смехом, но Джек приложил палец к ее губам.

— Скоро мы поженимся и проведем вместе всю жизнь. Но сейчас я хочу вывести тебя в свет. Пообщаешься с людьми, развлечешься.

— Ты же знаешь, мне тяжело и страшно встречаться с чужими людьми, и так, вероятно, будет всегда.

— Глупышка, разве ты не видишь, что шрам придает тебе неповторимую индивидуальность?

— Не нужно мне такой индивидуальности.

Джек приподнял ее подбородок.

— Но ты особенная, Франческа, и очень красивая. — Он коснулся ее губами. — Все должны увидеть необыкновенную женщину, на которой я собираюсь жениться.

Франческа потупила глаза. Каждый раз, когда Джек упоминал о браке, ее охватывал страх. Она очень этого хотела, поэтому боялась, что свадьба не состоится. Увы, она не походит на мать, убежденную в том, что она достойна любви. Как бы Джек ни старался приободрить ее, Франческе не удавалось обрести уверенность в себе. Вместе с красотой она утратила часть себя и теперь никогда не станет такой, как мать. Даже другая мечта, выйти замуж за Джека, казалась ей несбыточной.

Она встретила его взгляд.

— Джек, эти люди будут жалеть меня и чувствовать себя неуютно рядом со мной. Нет, я этого не выдержу.

Он снова поцеловал ее.

— Ладно, Франческа, я понимаю. Мне не следовало упоминать о выставке. — Ему не удалось скрыть разочарования. — Что у нас на ленч, дорогая?

— Ленч будет в американском стиле: жареные бутерброды с сыром. — Заметив его гримасу, она пожала плечами. — Я же тебя давно предупреждала, что никогда не училась готовить.

— Верно. Что ж, придется смириться и с таким пороком дочки богатых родителей. Как я понял, кухарка сегодня выходная?

— Она пошла к дантисту, вернется поздно.

Франческа увела его в кухню. За трапезой Джек расспрашивал о Кристофере.

Она все еще не рассказала Джеку, что Кристофер — его сын. Ждала, когда Джек и мальчик проникнутся взаимной симпатией. Но подходящий момент не наступал, и Франческа чувствовала, что Джек не слишком интересуется ребенком, скорее изображает интерес ради нее.

Разговор перешел на другие темы, и Джек больше ни словом не упомянул о вечере. Франческа пыталась понять, не обижен ли он, но видела в его глазах только нежность и любовь. К концу ленча ее стали мучить угрызения совести.

— Чтобы еще раз показать, как сильно я тебя люблю, — торжественно заявил Джек, — готов помочь тебе мыть посуду.

— О, сэр, вы очень добры! — Франческа открыла дверцу посудомоечной машины, а Джек составил посуду и нажал кнопку. — Отлично сработано, сэр! И к тому же очень быстро.

— Пойду наверх переоденусь. Спущусь через минуту.

— Джек! — окликнула Франческа. — Я хочу примерить новое платье. Посмотри и скажи, подойдет ли оно для сегодняшнего приема.

— Ты не должна делать это ради меня, — тихо сказал Джек. — Я же не принуждаю тебя.

— Джек, я сама хочу пойти на выставку.

— Это не так. Ты просто боишься утратить мою любовь. — Он взял Франческу за руки. — Так знай, я никогда не перестану любить тебя, что бы ты ни сделала.

Она почувствовала, как к горлу подступили слезы.

— Спасибо тебе за эти слова. Но я действительно хочу пойти. — Она смахнула слезу и улыбнулась. — Поэтому, если ты не возьмешь меня с собой, мне придется ехать одной.

— Считай, что я назначил тебе свидание. Ну, показывай свое платье. Может, оно мне не понравится.

Они вместе поднялись наверх, и Джек наблюдал, как Франческа надевает сиреневое бархатное платье. Этот цвет очень шел к ее золотисто-рыжим волосам и зеленым глазам.

— Повернись-ка! — сказал Джек, окинув Франческу придирчивым взглядом.

Она медленно повернулась.

— Надень туфли.

Она надела туфли на высоких каблуках.

— Ну, что скажешь? Годится?

— Потрясающие ноги!

— Позвольте уточнить, сэр, меня интересовало ваше мнение о платье.

— С платьем все в порядке. Впечатляет то, что под ним. — Джек подошел ближе. — Подними подбородок.

Он повернул Франческу лицом к зеркалу, отражающему ее в полный рост.

— Посмотри на свое лицо. — Палец его скользнул вдоль шрама. — Это не уродство. Он делает тебя еще интереснее. Раньше ты была безупречно красива, а теперь стала обворожительна.

Франческа бросила на Джека недоверчивый взгляд. Его лицо выражало искреннее восхищение.

— Ты должна обыграть этот шрам. Не позволяй ему портить тебе жизнь, победи его. Смотри, что мы сделаем! — Джек порылся в старой жестянке, где хранил сценический грим, достал тюбик белил и тонким слоем нанес их на лицо Франчески. Потом взял ее темно-красную помаду и закрасил шрам так, что он стал похож на татуировку.

— Боевая раскраска индейцев, — неуверенно улыбнулась Франческа.

— Зачем пытаться скрыть шрам макияжем? Все равно до конца не замаскируешь. Лучше подчеркивай его.

Пока Джек заканчивал раскраску, Франческа изумленно смотрела в зеркало. С белым лицом она напоминала мима. Ее охватило странное ощущение. Нечто подобное она испытывала во сне, видя приближение матери. Именно так выглядела в ее кошмарах Сюзанна, заглядывающая в окно бунгало. Франческа смело взглянула на свое отражение. Шрам стал теперь почти черным, как клеймо. Джек не просто вылепил ей новое лицо, но изменил характер. Ужасный шов странным образом подчеркивал красоту ее черт. И Франческе вдруг захотелось явить миру лицо женщины, познавшей столь же трагическую жизнь, как Сюзанна.

В ту ночь начала расти популярность Джека в Париже. Они попали в галерею легко, но едва люди услышали, что в зале присутствует Джек Уэстман, как на охранников, стоявших у стеклянных дверей, стала напирать толпа. Франческа испугалась. Впечатлений оказалось для нее сегодня более чем достаточно. Весь вечер знакомые говорили Франческе, что в восторге от ее нового облика, незнакомцы взирали на нее зачарованно. Один художественный критик уделил Франческе гораздо больше внимания, чем картинам, и наконец заявил, что этот поразительный шрам не только не умаляет красоты молодой дамы, но даже подчеркивает ее.

— Мне он тоже нравится. — Хозяйка галереи, невысокая женщина с проницательными зелеными глазами, вдруг решила излить свои чувства в самой гуще толпы. — Одно только плохо — на вас все засматриваются! Никто не обращает внимания на картины.

Франческа отнесла эти слова прежде всего к Джеку. Он почти не смотрел на картины, хотя и считал себя знатоком современного искусства. Франческа еще раньше заметила, что его знания в этой сфере весьма поверхностны. Джек был не так хорошо образован, чтобы всерьез судить о современном искусстве. Он пришел сюда, что называется, себя показать. Его приподнято-возбужденное настроение навело ее на мысль, что он втайне жаждал славы. Именно слава и сознание своей неотразимости вселяли в Джека уверенность. Наконец-то он покорил Париж — как прежде Нью-Йорк и Лос-Анджелес. Джеку, видимо, было приятно, что журналисты и обозреватели светской хроники, обычно следующие за ним по пятам на светских мероприятиях, сегодня вьются вокруг Франчески. Однако когда натиск усилился, Джек быстро оттеснил журналистов.

— Ну как, поняла теперь, что такое слава? Надеюсь, с тебя достаточно? — спросил он. — Давай-ка удерем отсюда и заглянем в тот ресторанчик, который рекомендовала Марион. Я умираю с голоду.

Возле парадного входа в галерею шумела толпа папарацци. Хозяйка провела их к черной лестнице, и они, надеясь избежать встречи с фотографами, вышли в пустой темный двор. Джек и Франческа осторожно пробрались между мусорными баками, но вдруг оказались перед высокими железными воротами. Джек попытался их открыть, но цепь крепко держала их.

— Черт побери! Заперто на замок. Придется перелезать. Иди сюда! — Джек обхватил Франческу за талию, подставил ей под ногу плечо, и она, подтянувшись, перебралась на другую сторону. Джек одним махом взлетел на забор и спрыгнул на тротуар. В этот момент яркая вспышка возвестила о появлении фотографов. Джек и Франческа помчались прочь со всех ног.

— Куда бежим? — крикнул Джек на бегу.

— В метро!

Вскоре они рухнули на сиденье и рассмеялись.

— Ну что, едем в ресторан? — спросил Джек.

— Нет! Посмотри, на кого мы похожи! У тебя порвано пальто, перепачкано лицо, а у меня дыра на чулке. — Франческа послюнявила носовой платок и протерла щеку Джека.

— Теперь все порядке? — Он слегка коснулся губами ее шрама.

Франческа взяла его руку, думая о том, как приятно вновь чувствовать, что на тебя смотрят с восхищением, а не со смущением или жалостью.

— Признайся, — шепотом спросил Джек, — у нас есть что-нибудь в холодильнике?

Франческа рассмеялась:

— Думаю, кое-что найдется. Кажется, осталась клубника и немного шампанского. Возможно, еще замороженный стейк.

— Тогда решено! Мы идем домой.

— Стейк не обещаю.

— А что обещаешь?

— Клубнику.

— Звучит заманчиво.

Франческа ощутила желание и страх. Джек пожирал ее взглядом. Он уже давно стремился убедить Франческу не придерживаться условностей, навязанных ей воспитанием. Он заставлял ее тело непосредственно откликаться на ласки, и с ним Франческа теряла власть над собой. Так было даже сейчас, в вагоне метро, где на них украдкой бросали взгляды.

— Джек, — шепнула она, — по-моему, тебя опять узнали.

К ним подсели две молоденькие девушки. Одна застенчиво улыбалась, другая попросила у Джека автограф.

— Я не говорю по-французски. — Он пожал плечами.

Едва поезд остановился, Джек пулей вылетел из вагона, увлекая за собой Франческу.

До дома они добрались на такси.

Франческа поднялась наверх, а Джек тем временем направился в кухню.

Кристофер крепко спал. Она поцеловала сына, приняла душ, накинула халат и, спустившись вниз, увидела, что Джек хлопочет возле стола.

— Стейк и шампанское, — торжественно объявил он, ставя перед ней хрустальный фужер.

— Признавайся, — сказала Франческа, сделав глоток шампанского, — что за всем этим скрывается?

Джек загадочно улыбнулся:

— Похоть.

— А если серьезно?

— Ладно, я и в самом деле хотел с тобой поговорить. Мне представилась возможность поставить хороший фильм. Именно этому и была посвящена моя утренняя встреча. Снимать придется в Штатах, так что, если я приму предложение, мы переедем туда. До сегодняшнего вечера я думал отказаться, полагая, что ты не выдержишь пристального внимания, которое неизбежно ждет нас в Америке. Но сегодня вечером ты была великолепна, и теперь я убежден, что тебя ничто не напугает. Что скажешь?

— Когда это произойдет?

— Трудно сказать. Возможно, в конце весны. — Джек возбужденно добавил: — Здесь меня узнают уже слишком многие. Скоро в Париже будет не легче, чем в Лос-Анджелесе. Популярность — крест каждого актера. Во Франции с моими фильмами познакомились недавно, поэтому боюсь, что дома обо мне начинают понемножку забывать.

— Разве ты не хочешь, чтобы о тебе забыли?

Джек озадаченно улыбнулся, словно не вполне понимая самого себя.

— Никогда.

— Но ты же говорил, что ненавидишь шумиху!

Он положил в рот кусочек стейка.

— Думаю, это неизбежное зло. Было бы гораздо хуже, если бы меня перестали замечать.

Франческа пристально посмотрела на него. Волосы уже начали седеть на висках, вокруг глаз пролегли морщины.

— А еще мне пора менять имидж, — продолжил Джек. — Сейчас публика видит во мне только беспечного плейбоя, поскольку таким меня изображают средства массовой информации. Это ограничивает мои возможности, как актерские, так и режиссерские. Публика должна увидеть во мне серьезного семейного человека.

Франческа изумилась:

— Значит, ты хочешь взять меня в Лос-Анджелес, чтобы я улучшила твой имидж?

Джек изобразил глубокую обиду, но Франческа подозревала, что это только игра.

— Я не верю тебе! Ты решил представить меня американской прессе как женщину, на которую ты имеешь серьезные виды. А для большей убедительности образа используешь и моего сына! Да, Джек Уэстман, ты самый эгоцентричный мужчина, какого я когда-либо встречала!

Джек рассмеялся:

— Будет тебе, малышка! Ты ведь знаешь, я без ума от тебя и пошлю этот фильм ко всем чертям, если ты не хочешь ехать со мной в Штаты. Честно говоря, до сегодняшнего вечера именно так я и думал поступить. Конечно, вы с Кристофером улучшили бы мой имидж. Но я хочу, чтобы ты поехала со мной, вовсе не поэтому.

— Не знаю, Джек, на пользу ли это Кристоферу. Он только-только начал привыкать к школе, у него появились друзья, и тут я его забираю… Едва ли следует срывать его с места. После пожара в его жизни слишком многое изменилось. — Заметив разочарование Джека, она опустила глаза. — Я не могу сделать тебя счастливым и не вписываюсь в твой образ жизни.

Джек взял ее руки.

— Послушай меня, Франческа. Ты и только ты способна дать мне счастье. Прошу тебя, поверь этому. — Он привлек ее к себе. — Любовь моя, мы оба устали, обсудим все утром и придем к разумному решению. — Не дав Франческе возразить, он закрыл ей рот поцелуем.

Джек на руках отнес ее в спальню и осторожно опустил на кровать. В темной комнате был слышен лишь плеск реки.

Джек разделся и крепко обнял Франческу, словно желая навсегда избавить ее от всех сомнений. Внутреннее напряжение не позволяло Франческе расслабиться, но его ласки постепенно успокоили ее, а когда горячие губы Джека добрались до груди и сомкнулись вокруг соска, она сдалась окончательно. Они во всем разберутся! Джек сумеет наладить ее жизнь, как сумел оживить ее тело. Франческа нетерпеливо приняла его в себя, жадно всматриваясь в темноте в лицо Джека. Он быстро довел ее до пика наслаждения и только после этого перестал сдерживать себя.

На следующее утро в газетах появились их фотографии. Джек и Франческа сидели на ковре в библиотеке, просматривая газеты, а Кристофер, устроившись между ними, уплетал поджаренный хлеб с клубничным джемом. Фотографы показали Франческу крупным планом, запечатлели момент, когда она с Джеком перелезала через забор. Под этой фотографией было написано «Чехарда». Вниманию публики предложили и погоню за ними по ночным улицам. Одна из газет дала Франческе прозвище «La Contesse Marquée» — «Клейменая графиня».

— Мне это не слишком нравится, — заметила она. — Газеты уделили мне больше внимания, чем тебе.

— Дорогая, меня это вполне устраивает. Я для них уже старая новость. Возможно, мне стоит на время отойти от дел и передать эстафету тебе.

Франческа подошла к окну, где теперь стоял сын, и вдруг заметила внизу незнакомца, глядящего на их дом. Она поспешно увела Кристофера в другой конец комнаты.

— Джек, за воротами стоит какой-то странный тип.

Джек бросил взгляд в окно, рассмеялся и закрыл жалюзи.

— Что делать? — взволнованно спросила Франческа.

— Ничего. — Джек поцеловал ее. — Поздравляю с обретением популярности!

Одним из любимых развлечений Жози был огромный бассейн в подвале дома Бенора. В Нассау она плавала почти каждый день. Когда принц впервые показал ей свой бассейн, Жози вскрикнула от восторга, сбросила одежду и нырнула. Бенор решил сделать ей сюрприз. Он на целую неделю запретил Жози спускаться в подвал, а когда привел ее туда, она увидела, что бассейн превратился в настоящий подводный рай с водорослями, тропическими рыбами, кораллами и гигантскими ракушками. Искусная подсветка давала иллюзию солнечного света. Жози, утратив дар речи, сняла вечернее платье, протянула его Бенору и прыгнула в воду. Бенор сел в плетеное кресло и включил проигрыватель, откуда полились волшебные звуки. Закурив трубку с гашишем, он наблюдал, как Жози грациозно скользит под водой. Наконец она, смеясь, вынырнула.

— О, Бенор! — Девушка вышла из бассейна и наградила принца горячим поцелуем. Радостно усмехнувшись, Бенор игриво шлепнул ее, и она снова погрузилась в воду. Вокруг бассейна был проложен подземный коридор с большими окнами, как в аквариуме, так что Бенор мог разглядывать свою новую игрушку со всех сторон. Подводный мир казался на удивление естественным.

Сознавая, какое удовольствие получает принц от созерцания ее гибкого тела, Жози плавала близко к окнам, но никогда не смотрела на Бенора. Она дразнила его, то приближаясь, то ускользая прочь. Когда Жози вынырнула, принц ждал ее у бортика бассейна.

— Наверх!

— О нет, дорогой, еще немножко! — Девушка лукаво улыбнулась и легла на спину, покачиваясь на воде. Они затеяли новую игру, весьма оригинальную. Жози играла по своим правилам, но всегда позволяла Бенору побеждать.

Это было три месяца назад, однако изобретать игры становилось все труднее. Жози с тревогой думала об этом, направляясь в свою комнату и на ходу стягивая длинные перчатки. Она целый день репетировала и очень обессилела. Сейчас ей хотелось остаться одной и расслабиться в горячей ванне. Наконец Жози вошла в свою спальню, в который раз наслаждаясь красотой этой просторной комнаты с высоким потолком, французскими окнами, выходящими в сад, цветами в вазах и полотном Боннара над камином.

На постели лежало роскошное покрывало абрикосового цвета в тон занавескам.

Жози краем глаза заметила, что из-под коврика вылез пушистый рыжий котенок и, мяукая, потянулся.

— Под цвет комнаты, — рассмеялся Бенор, подарив ей этот крошечный пушистый комочек.

Она вошла в ванную, разительно отличавшуюся от изящной спальни. Ярко-красные стены украшали откровенные эротические гравюры известных мастеров, а над маленьким мраморным камином висел рисунок Пикассо, изображающий женщину, на которую набросился сатир. В самом центре возвышалась старинная, покрытая черной эмалью ванна на позолоченных ножках в виде львиных лап. На полу лежал белый пушистый ковер. Ванная комната напоминала дорогой бордель.

Едва Жози разделась, как появилась темнокожая горничная и помогла ей забраться в ванну.

Тут же вошел Бенор в халате. Он опустился на кушетку, обитую красным бархатом. Что-то подсказало Жози, что вся эта процедура — своеобразный ритуал и она здесь далеко не первая.

Горничная налила в ванну ароматическое мыло со сладковатым запахом. Жози погрузилась в воду, но понежиться ей не удалось. Принц сделал чуть заметный знак рукой, и горничная заставила Жози встать на колени. Медленными, успокаивающими, точно рассчитанными движениями она стала намыливать девушку. Мягкая губка совершала плавные круговые движения вокруг каждой груди. Соски набухли и затвердели. Возбудившись, Жози хотела опуститься в воду, но женщина подняла ее на ноги.

Глаза Бенора сузились, как щелочки. Затянувшись трубкой с гашишем, он расплылся в улыбке.

Горничная повернула Жози спиной к нему, и губка заскользила по ягодицам. Наконец девушке позволили погрузиться в воду, но ненадолго. Бенор сделал нетерпеливый жест, горничная помогла Жози выйти из ванны, накинула на нее полотенце и начала энергично вытирать тело девушки. Когда оно порозовело, женщина отступила на шаг, словно показывая Бенору произведение искусства. Бенор протянул Жози бокал шампанского, взглянул на горничную, и та немедленно удалилась. Едва за ней закрылась дверь, как принц сбросил халат и прислонил Жози к высокому бортику ванны. Она поняла, что Бенор не расположен к нежностям. Все произошло очень быстро. Жози только успела ухватиться за бортик ванны, а Бенор уже раздвинул ее бедра и вошел в нее. Обычно девушке бывало больно, когда он действовал так резко, но на этот раз она испытала неизведанное прежде удовольствие. Голова немного кружилась от шампанского. Жози шире раздвинула ноги, расслабилась и подалась ему навстречу, надеясь наконец получить наслаждение. Чувствуя приближение оргазма, она застонала… но все уже кончилось. Бенор грубо оттолкнул ее и потянулся за халатом. Жози дрожала.

— Бенор, — взмолилась она.

Он презрительно ухмыльнулся, завязал халат и вышел.

Жози опустилась на ковер и уставилась на догорающие в камине поленья. Между тем пальцы нашли влажное пушистое местечко, все еще горячее и пульсирующее. Бенор так и не позволил ей достичь блаженства!

Жози закрыла глаза и, испытав острое наслаждение, вскоре успокоилась и задремала.

Проснувшись, она почувствовала себя гораздо бодрее. Негромко напевая, она приняла душ, побрызгала на себя туалетной водой и надела свою любимую ночную сорочку, привезенную еще из Нассау. Цветочки вокруг ворота, старательно вышитые Марианной, поблекли. Открыв окно, Жози нырнула в постель. «В сущности, жизнь не так уж плоха, — подумала Жози. — У меня есть красивая одежда, плавательный бассейн, роскошный дом, а главное, я имею возможность петь перед знатными гостями Бенора. Наконец-то я смогу сделать карьеру. Завтра нужно придумать что-нибудь экзотическое и ублажить Бенора. Пока я не завоюю популярность и не смогу содержать себя, мне следует оставаться с принцем».

Жози задержала взгляд на картине Боннара, едва различимой в лунном свете. Потом веки ее сомкнулись, и она уплыла в своих снах в Нассау, в далекий и беззаботный мир детства.

Глава 23

Горничная позвала Франческу к телефону:

— Мадам, это срочно!

Сразу подумав о Джеке, Франческа бросилась к аппарату. Джеку предложили поставить фильм, и он работал в Лос-Анджелесе над сценарием. Сегодня Джек должен был вернуться в Париж. Франческу охватил ужас при мысли, что ей сейчас сообщат о том, что самолет разбился. Если же с Джеком все в порядке, значит, она услышит дурные вести из санатория. От Эдуарда приходили все более тревожные письма. Финансовое положение ухудшалось. Франческа понимала, что ее неожиданная популярность губительно повлияла на дела клиники. Клиенты узнали, что она уже не встретит их как гостеприимная хозяйка в Лайфорд-Кэй. Однако интригующий шрам Франчески и ее связь с Джеком Уэстманом поразили воображение публики. Ее лицо смотрело из всех газетных киосков. Каждая светская колонка считала своим долгом подробно написать о Франческе, ибо публика проявляла ненасытное любопытство ко всему, что касалось жизни графини Нордонья. Франческа все больше стремилась к уединению, но Джек, бывая дома, настойчиво просил ее появляться вместе с ним на всех светских приемах.

— Наконец-то ты прославилась, — посмеивался Джек, — и стала для меня громоотводом. Рядом с тобой я чувствую себя почти безвестным.

Он, конечно, лукавил. Жизнь в Париже позволяла ему заигрывать со средствами массовой информации, изображая при этом полную недоступность. Теперь, когда Джек решил испробовать себя на поприще режиссуры, реклама стала для него еще важнее, чем раньше. Он рассматривал ее как своего рода страховку и не придавал особого значения тому, хорошо о нем говорят или плохо. Дурным знаком Джек считал только молчание.

Как обычно, при мысли о Джеке сердце Франчески учащенно забилось. Он вернул ей уверенность в себе. Любовь к Джеку и Кристоферу составляла единственный смысл ее существования. Она ревновала его к репортерам, страшно скучала о нем и не желала делить Джека ни с публикой, ни с продюсерами. Конечно, он не идеален, но Франческа подозревала, что в ней самой есть какой-то дефект, поэтому она так отчаянно нуждается в любви и ищет в ней опору. С тех пор как она потеряла вечно ускользающую мать, ей не удавалось искоренить в себе эту ненасытную потребность в любви.

— Франческа! — Певучий голос с французским акцептом захлебывался от восторга. — Вы уже видели новый «Вог»? Нет? Не может быть! Какой сюрприз!

Франческа вздохнула с облегчением. Это Аполлония! Связавшись с Марио, она стала разговаривать именно так — возбужденно, отрывисто, словно всегда спешила сообщить, что ее любовник завоевал очередной приз. Куда только делась ее степенная профессорская манера?

— Неужели это и есть срочное дело? — насмешливо спросила Франческа. — Вы звоните по поводу французского «Вог»?

— Mais oui[16], ведь в редакционной статье помещена ваша фотография, а говорится в ней о Франческе Нордонья и природе женской красоты. Дорогая, вы для них — «великолепный пример современной независимой женщины»! Знаете, как они вас называют? «Муза знаменитого американца»! Чему вы смеетесь? Разве вас не распирает от гордости?

— Конечно, Аполлония, я почти в восторге. — Франческа сильно сомневалась, что может служить кому-нибудь примером. — Если на меня нападет хандра, сразу же куплю этот номер. Спасибо, что рассказали.

Ее реакция на сногсшибательную новость, видимо, разочаровала Аполлонию.

— Ладно, но уж Джек точно придет в восторг. Кстати, мне нужно сказать вам кое-что еще, так, мелочь, но вот это в самом деле срочно. — Голос Аполлонии звучал теперь серьезно. — Звонил Эдуард. Он прилетает в Париж, хочет поговорить со мной. Боюсь, неприятности с санаторием.

Да, это следовало предвидеть. Франческа смущенно подумала, что постыдно пренебрегла Эдуардом и своими обязанностями в их общем предприятии. Ей будет трудно встретиться с Эдуардом.

— Бедный Эдуард, у него столько дел, а приходится тратить время на дальнюю поездку. Мне страшно неловко, что я сбежала и взвалила все на него.

— Франческа, вы тут ни при чем. Эдуард хочет поговорить о моих делах. Точнее, о поступке Марио, ответственность за который лежит на мне.

Франческа понятия не имела, какое отношение имеет Марио к делам санатория. Гонщика, зацикленного на своих машинах, не удавалось затащить даже на званый обед. Впрочем, и на людях он говорил только об автомобилях.

— С нашего общего счета пропала определенная сумма. Деньги, предназначенные на рекламную кампанию для санатория, были случайно положены на мой личный счет и теперь исчезли. Все это ужасная ошибка.

Франческа отметила, что Аполлония слишком напирает на слово «ошибка». Между тем проблема не казалась особенно серьезной.

— Конечно, Аполлония, это неприятно, но думаю, вполне поправимо. Мы покроем недостающую сумму, а потом Марио вернет деньги. — Франческа знала, что Марио иногда везет. Несомненно, он снова завоюет свои позиции, как это уже было в Каннах.

— Если только Марио сам вернется, — вздохнула Аполлония. — К сожалению, все не так просто, девочка моя. Банк выдал ему в кредит огромную сумму с нашего совместного счета. Я даже не решаюсь назвать ее.

— Неужели все так плохо? Мы с Джеком вам поможем. Прошу вас, Аполлония, не волнуйтесь из-за санатория.

— Вот это мне и предстоит обсудить с Эдуардом. Хочу попросить вас о любезности, Франческа: пойдите со мной на эту встречу. Мне нужна ваша помощь. Сами знаете, как Эдуард относится к вам.

Франческа догадывалась, что Эдуард небезразличен к ней, но удивилась, что Аполлонии это известно.

— Хорошо. Когда он прилетает?

— Сейчас.

— Сейчас? Неужели это настолько срочно?

— Вот именно, девочка моя. — Аполлония грустно вздохнула. — Очень срочно.

На следующее утро Эдуард позвонил в дом Франчески. Джек отправился на встречу с одним из своих продюсеров.

Франческа выглянула в окно. Эдуард стоял у ворот в легком плаще, несмотря на холодный и сырой мартовский день. У нее потеплело на душе: Эдуард прекрасно смотрелся на парижской улице. А почему бы и нет? Ведь это его родная страна. Каждого мужчину Франческа невольно сравнивала с Джеком, неизменно решая вопрос в его пользу. Высокий Эдуард казался все же ниже Джека. Он был изящным и утонченным, полным жизни, однако не обладал необычайным магнетизмом Джека. Тем не менее, увидев Эдуарда, Франческа обрадовалась и выбежала ему навстречу.

Она сразу заметила, что Эдуард утомлен и чем-то озабочен. Франческа догадалась, что дело совсем не в трансатлантическом перелете и смене часовых поясов. Он был больше обычного загружен делами в клинике, но руководство санаторием истощило его до предела. Обязанности Франчески Эдуард возложил на менеджера, но ему приходилось контролировать все самому. Теперь, когда количество предварительных заказов на места в «Розе Лайфорда» стало падать, Эдуард счел необходимым восстановить их общее предприятие.

— Франческа, мне очень трудно говорить об этом. Я никогда еще не терпел такого провала, потому что делал все на профессиональном уровне и не позволял себе снижать планку. А теперь мне впервые в жизни страшно, что я… вернее, мы потерпим неудачу.

Длинные пальцы хирурга забарабанили по подлокотнику кресла.

— Даже не верится, что мы так близки к провалу.

— Вам следует вернуться в Лайфорд-Кэй и проверить бухгалтерские книги. Этой зимой мы понесли огромные потери.

— Но доход…

Раздался звонок. Франческа пошла встретить Аполлонию.

Та держалась неуверенно и была явно удручена. Эдуард пожал руку Аполлонии, и все трое сели. Франческа вдруг поняла, что гостья вот-вот расплачется. Однако герцогиня все же овладела собой.

— Не помню, когда мы последний раз собирались вместе. «Роза Лайфорда» дала каждому из нас новую жизнь. А теперь… смотрите, что я натворила.

Франческе хотелось утешить Аполлонию, но тут заговорил Эдуард:

— Зачем рассуждать о вине? Вы просто неправильно оценили Марио, вот и все. Но скажите на милость, с какой стати вам вздумалось открыть совместный счет, если вы не состоите в браке?

— Эта идея принадлежала мне. Мы прожили вместе целый год. Меня смущало, что я выдаю ему деньги, вынуждаю просить их… Это ущемляет таких мужчин, как Марио.

— У таких мужчин самолюбия нет, — сердито возразил Эдуард. Франческу покоробила его резкость.

— Сначала Марио внес на наш счет свой выигрыш в Каннах, несколько сотен тысяч долларов. Уверяю вас, я внесла гораздо меньше. Потом у него началась полоса неудач, потребовались новая машина, новый мотор. Не хотелось задевать его гордость, требуя отчета за каждый франк, и я разрешила ему брать деньги в банке. Осенью у меня начались лекции в университете, и я перестала следить за этим. — Аполлония беспомощно развела руками, словно удивляясь поступку Марио.

— Но как же ему удалось наложить лапу на средства «Розы Лайфорда»?

Несмотря на сдержанность Эдуарда, Франческа понимала, что он презирает Марио.

— Меня это потрясло не меньше, чем вас. Я дала Марио деньги и просила сделать вклад. Он положил их на наш совместный счет. После этого он легко мог их снять — требовалось лишь выписать чек. Я обнаружила, что деньги сняты, когда он уже уехал на соревнования в Мексику, откуда не вернулся.

Эдуард обратился к Франческе:

— Проблема в том, что Аполлония не считает это преступлением и не сообщила в полицию.

— Конечно, не сообщила! — воскликнула герцогиня. — Он мне скоро позвонит и все объяснит. Уверена, Марио взял деньги взаймы.

«Поразительно, как она слепа в том, что касается Марио!» — ужаснулась Франческа.

— Он уже и раньше так поступал? Сбегал не позвонив?

Аполлония бросила на нее растерянный взгляд. Большие голубые глаза заблестели от слез.

— Да, — тихо пробормотала она.

— Что ж, значит, деньги потеряны навсегда, — заключил Эдуард. — Мы должны известить полицию, выяснить, покроет ли потерю ваша страховка, или, может быть, наша. Необходимо изыскать способ возместить эти деньги. Без новой рекламы, причем очень эффективной, «Розу Лайфорда» ждет крах.

Франческа украдкой взглянула на Эдуарда. Она знала, что он прав и у него есть основания сердиться на нее. Видя его гнев и разочарование, она чувствовала себя почти так же беспомощно, как герцогиня.

Аполлония достала из своей сумки свернутый в трубку журнал — французский выпуск «Вог», напечатавший статью о Франческе.

— Вот, Эдуард, специально принесла вам показать. Здесь целых три страницы фотографий Франчески. «Клейменая графиня»! А в конце они упоминают «Розу Лайфорда». Как вы считаете, это сработает на нас?

Эдуард просмотрел журнал с заметным неудовольствием. Франческа предвидела, что он будет задет и шокирован.

— Так вот как вы теперь проводите время, — с болью сказал он. — Не знал, что вы ищете дешевой популярности. Я-то думал, что в прошлом году вы позировали для всех этих газет и модных журналов, желая привлечь внимание к «Розе Лайфорда». Что ж, я ошибся. Это, — он презрительно ткнул пальцем в журнал, — совершенно бесполезно для нас. Более того, теперь все узнают, что Франческа Нордонья больше не управляет санаторием. Неужели вы не понимаете? Они съезжались к нам из-за вас, надеясь познакомиться с вами и вашим детищем. Никакая вы не «Клейменая графиня», все это чушь собачья! Вы — «Роза Лайфорда».

Аполлония не выдержала:

— Эдуард, прошу вас! Вы слишком далеко зашли!

— Боюсь, я не сумел объяснить вам всю серьезность нашего финансового положения. Вы, мои партнеры, ведете легкомысленный образ жизни. Если не хотите работать, давайте закроем санаторий. Такова наша обязанность перед клиентами.

Герцогиня поднялась:

— Прошу вас, Эдуард, дайте мне неделю на поиски Марио. Даю слово, я возмещу потерю.

— Очень настоятельно советую вам, Аполлония, как можно скорее вернуться в Лайфорд-Кэй. Это крайне важно — как для санатория, так и для вас самой. — Эдуард пожал герцогине руку и улыбнулся.

Проводив Аполлонию, Франческа вернулась в гостиную. Эдуард, стоявший перед камином, обернулся:

— Сожалею, что мне пришлось привезти такие дурные вести.

— Неужели все действительно настолько плохо?

— Да. Но хуже всего у Аполлонии. Я так настойчиво пытаюсь вернуть ее в Лайфорд-Кэй потому, что у нее начался рецидив.

— О нет… Почему же она ничего мне не рассказала? — ужаснулась Франческа.

— Этого не знает никто. Аполлония не хочет подвергаться химиотерапии или еще одной операции.

— Давно ли она узнала?

— Несколько месяцев назад. Ее парижский врач — мой хороший знакомый, и, поскольку герцогиня все еще считается моей пациенткой, он связался со мной. Но Аполлония отказывается лечиться в Париже и не желает возвращаться в Лайфорд-Кэй, где я мог бы ею заняться.

— Что ее ждет?

— Это зависит от стадии болезни. Она жаловалась на сильные боли в желудке. Врач советовал ей произвести сканирование, мы все узнаем, когда получим результаты. А вам, Франческа, следует с ней поговорить. Она понапрасну тратит время на этого прощелыгу. У нас еще есть шанс спасти Аполлонию, но нужно поторопиться.

— Сделаю все, что смогу. Подумать только, ни словом не обмолвилась! Наверное, боялась, что я стану уговаривать ее вернуться в клинику.

— А вы поедете вместе с ней домой?

Вопрос застал Франческу врасплох. Домой? Но ее дом здесь, с Джеком!

— Не знаю, Эдуард, не уверена. Я сейчас нужна Джеку. Возможно, я смогу раз-другой уехать на уик-энд, но когда я перееду навсегда… трудно сказать.

Эдуард нахмурился:

— Хотелось бы выяснить точнее.

— Эдуард, прошу вас. Я сделаю все, что от меня зависит. Знаю, мы подвели вас. Я займу деньги и покрою убытки Аполлонии. Потом заключу договор с каким-нибудь рекламным агентством в Париже. По крайней мере с этим я в состоянии управиться. И пожалуйста, не принимайте это так близко к сердцу. Для меня очень важно быть рядом с Аполлонией. Если она вернется на Багамы, я попытаюсь убедить Джека сделать нашей базой Нассау. — Франческа понимала, что это почти безнадежно. Джек хотел совсем другого — забрать ее и Кристофера в Калифорнию.

— Чутье подсказывает мне, Джек не придет в восторг и не захочет, чтобы вы работали.

— Ах, Эдуард, порой мне кажется, что вы понимаете меня лучше, чем я сама. Джек по натуре собственник. В Париже вся моя жизнь сосредоточена только на нем. Даже если я уговорю его переехать в Нассау, сомневаюсь, что он позволит мне работать на полную катушку. Но все же попытаюсь.

— Как заинтересованное лицо, не стану давать никаких советов. Вы нужны мне в Нассау. К тому же теперешняя ваша жизнь недостойна вас. — Он поцеловал руку Франчески. — Но как бы вы ни поступили, желаю вам счастья.

В тот же день Франческа позвонила Аполлонии:

— Дорогая, Эдуард мне все рассказал.

— Лучше бы он не делал этого. Я хотела сохранить все это в тайне.

— Но почему?

— Потому что лечение еще хуже, чем болезнь. Я влюблена! Как же мне проходить курс химиотерапии? От этого ужасно портится внешность, иссякают силы. В прошлый раз я почти совсем облысела! У меня не останется шансов вернуть Марио.

— А разве сейчас они есть? Да стоит ли из-за него умирать? — рассердилась Франческа.

— Я предпочитаю прожить остаток дней так, как мне хочется, — сдержанно ответила Аполлония. В ее голосе снова звучало спокойное достоинство. — Прошлой осенью я много думала и приняла решение. К тому же за последние полгода Марио дал мне больше, чем я могла мечтать.

— Но почему вы думаете, что это конец? Надеюсь, курс лечения поможет.

— Сомневаюсь. Симптомы убеждают меня в обратном. Впрочем, выбора нет, боли очень усилились. Мне придется отдать себя в руки врачей. Ну скажите, Франческа, разве не смешно? Я чувствую себя как преступник, решивший сдаться властям. Что ж, «Роза Лайфорда» — прекрасная тюрьма.

— Кристофер пришел, — солгала Франческа, боясь разрыдаться. — Я перезвоню позже.

Ближе к вечеру приехал парикмахер, и Франческа начала готовиться к очередному приему. Скоро должен был вернуться Джек. Увидев, что Кристофер играет с няней, Франческа пошла с парикмахером наверх. Невысокий Фердинанд, с проницательными глазами и тонкими, чуткими руками художника, отличался своеобразным вкусом и безукоризненной вежливостью. Он владел собственным салоном в престижном округе Парижа, а кроме того, занимался бизнесом. Клиенты считали его кудесником. В виде особой любезности Фердинанд приходил к Франческе на дом, чтобы сделать прическу. Для нее он был не просто парикмахером, но отчасти поверенным. Пока мастер мыл ей голову и укладывал длинные волнистые волосы, Франческа изливала ему душу. Однако сегодня она молча закрыла глаза и попыталась избавиться от напряжения, пока сильные пальцы Фердинанда массировали ей голову. Но даже его колдовские движения не помогали. Она в каком-то оцепенении сидела перед большим зеркалом в своей гардеробной.

— Трудный выдался день? — поинтересовался Фердинанд.

Франческа поморщилась. Она не могла рассказать ему о болезни Аполлонии и визите Эдуарда, упреки которого терзали ее. «Ведете легкомысленную жизнь». В его словах звучало презрение.

Парикмахер начал расчесывать волосы жесткой щеткой, и Франческа вскрикнула:

— Зачем вы рвете мне волосы?

— Прошу прощения.

Чувствуя вовсе не боль, а раздражение, Франческа поняла, что сегодня ей уже не расслабиться. Она едва выносила присутствие Фердинанда, хотя обычно он действовал на нее успокаивающе.

— Прошу вас, будьте осторожнее.

Рука с расческой застыла, и Франческа встретила в зеркале изумленный взгляд мастера.

— Простите, я не хотел причинить вам боль.

— Тогда продолжайте. — Она устыдилась своей вспышки.

Фердинанд работал теперь с подчеркнутой осторожностью. Франческа заметила его неудовольствие.

— Вы мне понадобитесь на следующей неделе. В четверг вечером мы с Джеком идем в театр.

— Боюсь, в четверг я занят.

— Но вы мне еще две недели назад обещали, что будете в моем распоряжении, когда Джек вернется в Париж! Я на вас рассчитывала, что же мне теперь делать? Уже слишком поздно кого-то искать.

— Если угодно, приходите ко мне в салон. Я назначу вам время, — предложил Фердинанд.

Франческа вдруг заподозрила, что он нарочно злит ее.

— Вы же знаете, я никогда не хожу укладывать волосы. У меня слишком много дел. Не сидеть же мне в очереди с обычными клиентами! — высокомерно воскликнула Франческа.

Фердинанд растерялся.

— Извините, но у меня и в мыслях не было оскорбить вас.

— Это хуже оскорбления! Вы нарушили мои планы! — распалилась Франческа.

Фердинанд отпрянул. Лицо его исказил гнев.

— Мадам, если я не устраиваю вас, мне лучше уйти.

— Нет, сейчас вы никуда не уйдете, — резко возразила Франческа. — Сегодня вечером соберутся фотографы. Я должна быть безупречно причесана.

Парикмахер положил расческу.

— Помоем голову? — Он подтолкнул ее к ванной. Усадив Франческу перед раковиной, мастер намочил ей волосы.

Но она не могла позволить ему одержать победу.

— Фердинанд, все-таки вы должны прийти в четверг! Неопределенность меня не устраивает!

— Но мы же не назначили дату…

— Если дали слово, будьте любезны держать его! Я не позволю обращаться с собой как со случайной клиенткой. Не забывайте, кто я!

— О, это я помню. Но у меня есть и свои дела, а их я, уж простите великодушно, ставлю на первое место.

— Это у вас-то свои дела? Да как вы смеете! Какое неслыханное самомнение!

— Мадам, я бы попросил… Но она прервала его:

— Плевать мне на ваши дела, я плачу парикмахеру, а не бизнесмену. Если не умеете держать слова, вам нечего делать в бизнесе. Как вы думаете, долго ли продержится ваш салон, если узнают, как вы вели себя со мной?

Фердинанд не выдержал:

— Мадам, вы забываетесь. Приходя сюда, я делаю любезность, ибо когда-то вы мне нравились.

— Не смейте разговаривать со мной в подобном тоне! — закричала Франческа. По лицу ее текла вода, от шампуня щипало глаза, и она понимала, что мастер кипит от негодования.

— Меня все знают, и я всем нужен. А вы, мадам, никто. Пустое место, диковинный уродец, забава на один сезон. Да, папарацци слетаются к вам как мухи на мед, но только потому, что вы любовница знаменитого актера. Не будь Джека Уэстмана, кто бы заметил вас? Вы-то сами что сделали и чего достигли? Ничего! Простите, оставляю вас на попечение любовника. Возможно, он терпит вашу грубость.

Фердинанд сполоснул руки и исчез. Франческа, вся в пене, с закрытыми глазами, выскочила в спальню:

— Фердинанд! Где вы?

Молчание! Она бросилась в ванную, сунула голову под душ, вытерлась и спустилась в кухню.

— Что случилось, мадам? — спросила экономка.

— Вы не видели Фердинанда?

— Он только что ушел.

— Не мог же он меня вот так бросить! — в отчаянии воскликнула Франческа.

— Мама, мама! Ты босиком! — закричал Кристофер.

Она всегда запрещала Кристоферу ходить босиком, боясь, что он простудится.

Франческа, чуть не плача, подхватила Кристофера на руки и расцеловала в обе щеки.

— Да, дорогой, я нарушила все-все правила! — Она отпустила мальчика.

«Господи, что же я натворила! Как гадко поступила с Фердинандом! — Франческа содрогнулась, внезапно осознав, что это станет известно парижской публике. — Глупая, тщеславная женщина, не желающая смириться с правдой, которую давным-давно знают все».

Франческа вышла из кухни и направилась к себе. Фердинанд, конечно, все преувеличивал, но в его словах есть доля истины.

Дойдя до своей спальни, Франческа бросилась на постель. Неужели ее веру в себя способны подорвать несколько слов какого-то парикмахера? А почему бы и нет? Ведь она всю сознательную жизнь была лишь тем, за кого принимали ее другие. Пока росла и взрослела, считала себя простушкой. Позже, в Венеции, Джек и светское общество убедили ее, что она красавица, и Франческа стала ею. После пожара Эдуард внушал ей, что она не отвратительна. В Париже без его поддержки Франческа почувствовала себя калекой, но Джеку удалось ее спасти. Видя свое отражение в его глазах, Франческа решила, что вновь обрела себя. Увы, ее достоинство и счастье всецело зависят от мнения окружающих.

Теперь Франческа осознала, что погоня за удовольствиями — не решение проблемы, а лишь уловка. Да, грим Джека преобразил ее, но Франческа всегда помнила о своем уродливом шраме, и это разъедало ей душу, отравляло ее. Вспыльчивость, высокомерие, властность стали маской, под которой скрывалась жалость к себе. Однако она презирала себя за эту жалость!

Вернувшись домой, Джек застал Франческу в спальне и испугался, что она заболела. Но лицо ее было искажено обидой. Джек присел на край кровати.

— Привет, Пятнашка. — Услышав это ласкательное и привычное прозвище, Франческа внутренне содрогнулась, но промолчала. Лицо ее было мертвенно-бледным, мокрые пряди золотисто-рыжих волос рассыпались по плечам и груди.

— Не забыла, что через час мы должны успеть на прием?

— Я никуда не пойду. — Сегодня ее раздражал даже Джек.

— Я выберу для тебя платье.

— Не стоит трудиться.

— Почему ты не хочешь пойти на вечер?

Франческа вдруг взорвалась:

— Неужели ты не можешь никуда пойти один! Зачем повсюду таскаешь меня за собой? Я устала оттого, что все пялятся на меня, глазеют на мой уродливый шрам! Ты представляешь себе, как я выгляжу рядом с тобой?

Джек взъерошил волосы. Он всегда терялся при вспышках Франчески, поэтому вел себя по-ребячески.

Франческа же восприняла это как позу и рассердилась еще больше. Фердинанд хотя бы сказал ей правду в глаза, а Джек пытается ею манипулировать! Она вскочила с кровати и закричала:

— Что ты за человек? Неужели, по-твоему, все должны быть совершенными? Ну а я не такая, пойми наконец! С какой стати мне выставлять себя на посмешище? Ради тебя? Чтобы твои фотографии не сходили со страниц прессы? Чтобы лучше продавались билеты на твои фильмы?

Джек схватил ее за руки:

— Скажи, что означает фраза «Выставлять себя на посмешище»?

— Не притворяйся, Джек. Посмотри на меня!

Джек стоял позади Франчески и сверлил глазами ее спину, словно что-то внушал.

— По-моему, ты прекрасна, — сказал он.

Франческа покачала головой.

— Не все ли тебе равно, что думают посторонние люди? — Джек отвел от лица Франчески мокрые волосы и обхватил ее голову.

— Не знаю. Но почему-то мне это небезразлично. Ах, Джек, я больше не в силах вести такую жизнь и хочу уехать…

Джек коснулся губами ее лба. Франческа всхлипывала в его объятиях, а он целовал ее так, будто его поцелуи могли вернуть ей душевное спокойствие и веру в себя. Но раны были слишком глубоки, а Джек не понимал, как сильно они болят.

Глава 24

Проснувшись холодным мартовским утром в широкой постели, Жози некоторое время пребывала в блаженной истоме. Спальня располагалась в верхнем этаже большого парижского дома, окна выходили на юг, и солнечный свет, отражаясь от крыш, слепил ее полуприкрытые глаза. Чувствуя смутное томление, Жози вдруг вспомнила прошлую ночь с ее темной страстью.

В голове мелькали обрывки странного сна. Она видела спальню в палаццо Нордонья — комнату в веселых зеленых тонах. За окнами во внутреннем дворике стояли старые, искривленные деревья. Во сне Жози была счастлива, потому что знала, что где-то рядом ее сестра. Она искала Франческу по всему дворцу, заглядывала в комнаты, бегала по коридорам, звала ее. Жози хотелось признаться сестре, как низко она пала, как праздно и бесцельно живет.

Нет, это несбыточное желание, подумала Жози, проснувшись окончательно и глядя на свое отражение в зеркальном потолке. Нечего и надеяться на понимание Франчески, она не заслужила его.

Внезапно залившись краской, девушка рассмеялась. Господи, да когда же она в последний раз испытывала смущение? Наверное, несколько месяцев назад! Уж точно до того, как принц Бенор поселил ее в своем городском особняке и все вечера и ночи предавался чувственным наслаждениям с Жози.

И все же при мысли о Франческе она и вправду покраснела. Бедная, маленькая, невинная Франческа! Да можно ли исповедаться в грехах столь чистому созданию? Должно быть, во сне она забыла, как смертельно боялась встретиться с сестрой.

Жози направилась в душ, желая смыть воспоминание о бурной ночи. Хорошо, что принц на этот раз ушел до рассвета, позволив ей поспать почти до полудня. Вечером Жози предстояло важное выступление, и она должна выглядеть — да и чувствовать себя — свежей и отдохнувшей.

Сегодня девушка намеревалась показать свой талант широкой публике. Четыре месяца она ждала возможности выступить перед известными европейскими продюсерами и критиками. Пока же она была почти неизвестна за пределами узкого круга друзей принца. Жози долго и упорно трудилась и теперь надеялась снискать долгожданное признание. Кроме того, принц наконец решил, что она может прибавить славы его имени. Он снял для Жози на один вечер известный ночной клуб. Благодаря ее таланту и его деньгам концерт должен был стать заметным событием в музыкальной жизни. Жози надеялась, что совместными усилиями им удастся преодолеть недоброжелательство критиков к любовнице богатого арабского принца, который покровительствует дилетантке. Девушка предусмотрела все: подобрала костюмы и наняла аккомпаниаторов. Среди них были Чарльз Кэш и Лукас Касуэлл. Чарльз, уже год работавший в Париже, охотно согласился аккомпанировать ей при исполнении любовных баллад, Лукас — при исполнении песен в стиле калипсо.

Предполагалось, что друзья принца не только заполнят ночной клуб, но и приведут критиков. Позади остались две недели репетиций, и Жози не сомневалась ни в выборе репертуара, ни в своих возможностях. Все было бы великолепно, если бы…

Девушка надела бежевую твидовую юбку и кашемировый свитер, оттеняющий ее смуглую кожу, и взглянула в зеркало. После каждой ночи, проведенной в постели Бенора, ей становилось труднее смотреть в глаза своему отражению. А что, если высказать свои сомнения вслух — вдруг поможет? И она громко сказала:

— Сегодня вечером все пройдет хорошо, если я смогу на два часа забыть о том, во что превратилась. Если смогу предстать перед публикой как беззаботная дочка Марианны Лапуаре и верная подруга Франчески Нордонья. Если я всего лишь на вечер избавлюсь от мысли, что продала себя Бенору…

Лицо в зеркале лишь отдаленно напоминало то, что смотрело когда-то из зеркала в спальне Лайфорд-Кэй. Нежные черты юной Жозефины приобрели жесткую определенность, мягкость исчезла без следа.

Выражение утомленных глаз казалось столь безрадостным, что девушка поспешно отвернулась. Взяв сумочку и перчатки, она спустилась вниз. Принца не было — он уходил каждый день. Вероятно, Бенор и сейчас обедает с одним из тех, кто формирует общественное мнение. В последнее время он встречался с имиджмейкерами, с репортерами, с ведущими колонки скандальной хроники, с издателем «Монд». Или Бенор развлекает какого-нибудь члена королевской семьи, случайно оказавшегося в Париже. А может, он консультирует потенциальных инвесторов. Принц участвовал в благотворительных акциях и покровительствовал искусствам ради своей священной миссии — доказать Западу, что арабы вовсе не примитивные дикари. Сам принц отличался внешней утонченностью и изысканными манерами. Впервые услышав Жози в особняке Аполлонии, Бенор увидел в ней живое произведение искусства и приобрел ее, как купил бы картину Матисса или Дега. Чутье подсказывало ему, что вложенный капитал со временем принесет большие проценты. Бенор с предельной откровенностью изложил свои намерения Жози, как только привез ее в Париж. Он выразил готовность представить девушку влиятельным людям — критикам, владельцам ночных клубов, богатым представителям международной элиты — и дать ей возможность выступать на частных приемах. За это она должна была каждую ночь развлекать его какой-нибудь новой сексуальной игрой. То есть принц согласился покровительствовать Жози, пока она не наскучит ему.

Неукоснительно следуя соглашению, девушка мучительно думала о том, как угодить Бенору. Если не удастся ублажить принца, он выставит ее. Жози также хотелось, чтобы принц не только получал удовольствие, но и доставлял его ей. Иногда так и случалось.

Жози вошла в столовую и улыбнулась, вспоминая, как несколько ночей назад принц даровал ей наслаждение.

Отрезав кусочек бекона, она с гордостью подумала о своей хитрости. Что ж, принцу досталось по заслугам! Развлекая богатых гостей, Бенор весь вечер не обращал на нее внимания. Позже, когда все разошлись, он закрылся в библиотеке и занялся финансовыми отчетами.

Жози без спросу явилась в библиотеку и прыгнула на массивный письменный стол. Дорогое платье, созданное Дживанши специально для нее по просьбе принца, облегало ее, блестело и переливалось сине-зеленой радугой, подобно крыльям багамских стрекоз. Стоя на столе перед Бенором, девушка начала медленно стягивать с себя платье, пока не осталась совсем нагой.

Принц отложил бумаги и включил люстру.

— Повернись! — приказал он. Жози повиновалась и физически ощутила, как взгляд Бенора сверлит ей спину. Но едва он протянул к ней руку, девушка спрыгнула со стола и, смеясь, выскочила из комнаты. Обезумевший от желания принц настиг ее в спальне. Жози больше не могла его дразнить. Высокий, широкоплечий, сильный, Бенор повалил ее на кровать и молча застыл рядом. Сердце ее бешено колотилось. Пока руки Бенора скользили по телу девушки, она лежала неподвижно, но когда он стал раздеваться, Жози улучила момент и снова бросилась бежать.

Только почувствовав, что сама не в состоянии терпеть дальше, она наконец позволила Бенору уложить себя на толстый пушистый ковер. Он набросился на нее с жадными ласками, в ход пошли язык и губы, и Жози почувствовала, что внутри нее взрывается ослепительный фейерверк.

Убедившись, что она удовлетворена, Бенор взял от нее, что хотел. А потом все началось сначала.

Да, что это была за ночь! Ее Жози запомнит надолго. Вздохнув, она отхлебнула кофе. Даже такой атлет, как Бенор, едва ли способен повторить это на следующий день. Интересно, куда он отправился, размышляла Жози. Однажды он исчез на неделю, а вернувшись, сообщил, что купил в гористом районе Кении заповедник. По его словам, там было около пятисот львов. Да, принц и впрямь несметно богат. Она завидовала этим львам. В заповеднике они почти свободны, между тем как ее Бенор держит в тесной, хотя и дорогой клетке и донимает своей похотью.

Однако принц все же проявлял внимание к Жози. В Париж он непременно возвращался с подарками и новыми идеями о том, как помочь ей добиться успеха. Сколько же он сделал для нее демозаписей? Четыре? Нет, пять. Бенор разослал копии продюсерам по всей Европе.

Жози подлила в кофе немного сливок и открыла французскую газету. То был родной язык ее матери, и это доставляло девушке удовольствие. Вообще Париж действовал на нее куда благотворнее, чем Венеция. Здесь ее имя произносили так, как Марианна, — с ударением на втором слоге. Жози теперь хорошо владела французским. Годы самостоятельных занятий и несколько месяцев, проведенных в Париже, наконец вытравили из ее речи гаитянский акцент, и она уже не употребляла идиом, так раздражавших Карло Нордонью.

Воспоминания о Марианне принесли с собой тягостное чувство вины, поэтому Жози постаралась избавиться от них. Она пролистала газету, отыскивая раздел, посвященный культурной жизни Парижа, чтобы взглянуть на объявление о своем концерте.

Увы, рядом с этим крошечным объявлением поместили огромную, почти в четверть страницы фотографию Франчески. Лицо сестры было дано крупным планом, поэтому шрам бросался в глаза. Под снимком сообщалось, что известный парижский фотограф избрал Франческу своей музой и сейчас создает целую серию фотопортретов, желая показать, как выразителен ее шрам. На снимке глаза Франчески казались все такими же чистыми и прекрасными и выражали торжество и счастье.

Подавив старую обиду, Жози постаралась проявить объективность. Вопреки всем страданиям, выпавшим на ее долю, Франческа ведет достойную жизнь. Она потеряла Джека, отца, Майкла, красоту, однако не искала утешения в наркотиках, не старалась убежать от себя. А ведь, кроме смерти Марианны, Жози не перенесла ни одного тяжкого потрясения. Но тем не менее Франческа сохранила душевную чистоту, тогда как сестра постепенно деградировала.

Сейчас Жози поняла, что в ней почти не осталось прежней злобы к сестре. Думая о Франческе, она испытывала не гнев, а стыд. Но сможет ли она посмотреть в глаза сестре, после того как продалась Бенору? Та и прежде скрывала, что их связывают родственные узы, а теперь Жози дала ей самое серьезное основание держать это в тайне.

Жози свернула газету и вышла в холл. Ей предстояло репетировать с Лукасом лирические песни Багамских островов. Сегодня она должна собрать волю в кулак и сосредоточиться, поэтому думать о Франческе не следует. Подавив страх и тягостные мысли, Жози вышла на улицу.

Роскошный, элегантный особняк принца казался сейчас тихим и мрачным. Окна были забраны решетками, а ворота охранял солдат в феске — с мечом и большим пистолетом. Принц опасался, как бы религиозные фанатики-мусульмане не объявили джихад — священную войну. Фанатики, правда, составляли меньшую часть населения, но считали, что влияние Запада и прогресс, то есть именно то, сторонником чего был принц Бенор, развращают страну. Материализм и приверженность современному образу жизни фанатики считали смертным грехом, а новые прибыли от добычи нефти — соблазном. Будь принц Бенор, выросший и воспитанный в Европе, поближе к трону, ему бы не уйти от расправы соплеменников, однако опасность сохранялась даже сейчас, хотя он не наследовал корону.

Жози поискала в сумочке записку с адресом Лукаса. Она уже пару раз бывала в репетиционном зале, но прежде ее отвозил туда шофер принца. Сегодня машины не было, и девушке пришлось добираться пешком. Благо, времени у нее хватало. Прочитав адрес, она решительно двинулась в путь, не страшась холодного мартовского ветра.

Минут через десять она очутилась на незнакомой узкой улочке и пошла вперед, надеясь спросить дорогу у первого же прохожего.

Этот старый тихий район не отличался элегантностью. Почти все дома стояли за высокими оградами. Сады утопали в зелени. Жози не видела здесь ни киосков, ни уличных торговцев, ни пешеходов. Только белые голуби важно вышагивали по булыжной мостовой.

К своему удивлению, Жози узнала это место, нередко посещаемое принцем. Иногда шофер высаживал его здесь, а ее вез дальше. Жози ощутила смутное любопытство, заметив среди припаркованных машин черный «мерседес» Бенора. Шофер крепко спал на своем сиденье, рядом валялась форменная фуражка.

Жози присмотрелась к особняку, напротив которого стоял «мерседес». За открытыми железными воротами виднелся старый фасад с окнами, закрытыми ставнями. Поддавшись необъяснимому искушению, девушка подошла к дому. У входа она осторожно заглянула в узкое окошко, расположенное рядом с дверью.

Она так ничего и не увидела, но дверь внезапно распахнулась.

На пороге стояла высокая, очень худая молодая женщина.

— Кто вы? — спросила она по-французски, однако с сильным акцентом.

Женщина с золотисто-медовыми длинными волосами была, несомненно, красива. В такой элегантной кремовой шелковой блузке и темно-синей бархатной юбке она могла бы принимать гостей или отправиться на прием в посольство. Судя по акценту, Жози предположила, что женщина — англичанка.

— Прошу прощения, — пробормотала Жози, попятившись. Ей вдруг захотелось поскорее убежать подальше от этого дома. — Я увидела машину принца Бенора… Он здесь?

Но женщина уже исчезла, и дверь за ней закрылась. С облегчением вздохнув, Жози пошла прочь, однако не успела она сделать и трех шагов, как дверь снова открылась, и на пороге появилась другая женщина. В мгновение ока она догнала Жози и схватила ее за руку. Сейчас девушка мечтала поскорее скрыться, пока принц не увидел ее здесь.

— Простите, мадам, я попала сюда по ошибке, просто проходила мимо…

Хрупкая женщина средних лет вцепилась в ее запястье с неожиданной силой. На этой особе был дорогой светло-синий костюм, на шее — тонкая длинная золотая цепочка, на ногах — элегантные туфли на высоких каблуках. По виду — светская дама, однако с железной хваткой.

— Это просто ошибка, — снова пролепетала Жози.

Женщина пытливо вглядывалась в нее.

— Вас кто-то послал, — сказала она.

— Принц Бенор… — начала Жози.

Женщина потянула ее к дому. Девушке казалось, будто незнакомка видит ее насквозь.

— Вы актриса, — уверенно заявила дама.

Жози покачала головой:

— Нет. Я проходила мимо и подумала, что здесь мой знакомый…

— Вы имеете в виду принца Бенора Фаби? — Она вскинула подведенные брови.

Жози испугалась.

— По словам Элинор, вы упоминали о нем. Да, он здесь. А меня зовут Симона Делю, — приветливо добавила она. — Не стесняйтесь, заходите и выпейте чаю. Такие молодые девушки, как вы, обычно застенчивы, но вы увидите, здесь нечего бояться.

Не успев понять, что происходит, Жози оказалась в узком темном фойе и предстала перед незнакомыми дамами. «Кому бы ни принадлежал этот дом, — подумала она, — принц, вероятно, приглашен на обед». Дамы были одеты так, словно готовились принять особу королевской крови.

— Значит, вас прислал принц, — заметила Симона. — И, говорите, вы не актриса? Тогда кто же, модель?

— Нет, я певица.

— Ах да, конечно! — воскликнула Симона, словно сразу поняв, почему здесь появилась Жози. — Что ж, тогда я готова вам помочь. Вас прислал принц, а это хорошая рекомендация. Вы довольно милы, — добавила она с обезоруживающей улыбкой и провела Жози в просторную гостиную.

Скромный фасад дома отнюдь не обещал того, что предстало глазам потрясенной Жози. Комната была увешана огромными зеркалами в золоченых рамах и устлана роскошными коврами. Повсюду стояли вазоны с тропическими растениями, а между двумя окнами, задернутыми тяжелыми занавесями, красовалось чучело павлина. На мягких бархатных кушетках сидели хорошенькие девушки. Правда, Жози скоро догадалась, что девушка здесь одна, если, конечно, не считать отражений в бесчисленных зеркалах. Симона велела девушке удалиться. Та поднялась — высокая, стройная, в облегающем вечернем платье от дорогого модельера. Лукаво взглянув на Жози, она удалилась.

Когда дверь закрылась, Симона, усмехнувшись, заметила:

— У Мари можно многому поучиться. Она грациозна, как кошка, и от каждого ее движения мужчин бросает в дрожь.

Не понимая, зачем ей это сообщают, Жози спросила, где принц.

— Сейчас вам не следует его беспокоить. Возможно, в следующий раз. Он часто сюда наведывается, почти каждый день. Думаю, вам не придется долго ждать — возможно, принц придет завтра. Я всегда держу для него комнату. У вас есть одежда?

Жози растерялась.

— Конечно…

— Я спрашиваю потому, что все мои девушки очень хорошо одеваются. У меня все самое лучшее. А они, как и вы, начинающие актрисы, певицы. Мой дом посещают многие влиятельные люди, и, когда мои девушки хотят вылететь из гнезда, я их отпускаю, ибо желаю им добра…

Жози попятилась к двери. Симона удивленно взглянула на нее, но не успела вцепиться в руку девушки. Та опрометью помчалась по темному коридору, выскочила во двор и без оглядки помчалась дальше — мимо спящего в «мерседесе» шофера, вперед, по узкой улочке. Добежав до небольшой площади, она увидела автобус, вскочила в него и с трудом перевела дыхание. Только когда автобус тронулся, Жози обернулась. Никто не гнался за ней. Пустынные, тихие улицы были безлюдны. Испуганная Жози удирала так, словно по пятам за ней гналась смерть.

Глава 25

Отель неподалеку от Сорбонны, где поселился Лукас, был таким же старым и невзрачным, как другие, предлагавшие нищим студентам дешевое жилье. Лукас впустил Жози в маленькую комнату и бросился на смятую постель — видимо, она его разбудила. Жози неуверенно остановилась. Кроме широкого окна, откуда был виден какой-то памятник, девушка не заметила ничего примечательного. В комнате стояли только кровать да жесткий стул с прямой спинкой. Пустота производила гнетущее впечатление. Хотя, возможно, в другой ситуации даже такая жалкая комнатушка, но зато в самом центре Парижа показалась бы ей пределом мечтаний. В довершение ко всему в воздухе висел тяжелый запах марихуаны.

— Зачем пожаловали, принцесса?

Голос Лукаса немного приободрил Жози. К счастью, можно рассчитывать на его дружбу, и это единственное, что не менялось в ее жизни после смерти Марианны. Тайная любовь Лукаса согревала Жози, но ответить на его чувства она не могла.

— Лукас, мне нужна твоя помощь. Я так нервничаю из-за сегодняшнего выступления, что всю ночь не сомкнула глаз. Принц не понимает, что следовало бы держаться подальше от меня. — Жози умолкла, внезапно осознав, что лучше не говорить об этом Лукасу. Вовремя остановившись, она не выдала истинных причин своего беспокойства.

— Что стряслось, детка? Уж не хочешь ли ты сказать, что поцеловала своего принца и он снова превратился в лягушку?

— Прошу тебя, Лукас, мне сейчас не до смеха! Я пришла к тебе за помощью.

— Тебе всегда нужна помощь, не так ли, принцесса? По-моему, ты считаешь меня кем-то вроде няньки, — насмешливо проговорил он и глубоко затянулся сигаретой.

Жози растерянно посмотрела на него.

— Нет, что ты, мне очень неприятно взваливать на тебя свои проблемы. Просто у меня сегодня очень напряженный день, а я чертовски паршиво себя чувствую. Ты ведь говорил, что я могу прийти к тебе за помощью и рассчитывать на тебя.

— Точно. Но уж не думаешь ли ты, что моя жизнь только вокруг тебя и вертится? Не заблуждайся. Кроме того, у меня совсем не осталось пилюль. Вчера вечером я устроил распродажу и избавился от всех своих запасов.

— Лукас, зачем ты это делаешь! Когда-нибудь тебя поймают и посадят в тюрьму. Торговать наркотиками запрещено законом.

— Я вовсе не торговец наркотиками. Мне нужны деньги на билет до Нассау. Я не собираюсь всю жизнь аккомпанировать особе, вообразившей себя джазовой певицей. Да на кой черт мне это нужно?

Жози поразил его издевательский тон, хотя она давно догадывалась, что Лукас затаил против нее злобу.

— Но ведь сегодняшний концерт дает шанс и тебе. Ты выступишь как солист, и кто знает, что из этого получится!

— Ничего! — Лукас усмехнулся. Обнажив такие же грязновато-желтые зубы, как и белки его глаз, он швырнул сигарету в пепельницу. — Ни черта из этого не получится, принцесса, потому что меня там не будет! — Он произнес это с вызовом, даже с гордостью, словно желая уязвить Жози. — Мне все это ни к чему. Предпочитаю выступать в клубе «Сисо» под собственным именем, мне самому нравится быть гвоздем программы. А что, принцесса, ты удивлена?

У Жози голова пошла кругом. Без Лукаса ей сегодня не обойтись — кто еще может аккомпанировать, когда она будет исполнять карибские песни? Ее репертуара никто не знает, а даже если какой-нибудь пианист согласился бы выучить новые песни за несколько часов, ему никогда не удастся исполнить их с виртуозностью Лукаса. Остаться без него — значит лишиться половины репертуара, причем именно той неповторимой части, которая дает Жози особые преимущества. Так подвести ее, да еще и в самый последний момент! Жози остолбенела от такой подлости. Понимая, что всему конец, она беспомощно пробормотала:

— Ты не можешь бросить меня в такой момент, слишком поздно искать замену. — Ее охватила злость. — С твоей стороны это просто подлость! Почему ты хочешь меня уничтожить?

— Ты сама себя уничтожила, радость моя. Или принц выполнил за тебя и эту работу?

— Ты меня ненавидишь! Это все из-за ревности.

— Какая ревность? Таких девушек, как ты, заполучить не трудно, особенно в этом городе. Да я встречаю их на каждом углу! Ах, бедняжка! Ладно, я тебе помогу. Сейчас посмотрю, не завалялось ли где-нибудь несколько волшебных пилюль.

Он зевнул и потянулся. Жози заметила, что кожа Лукаса приобрела нездоровый желтоватый оттенок, а из-под нее выступали ребра. Он, пошатываясь, подошел к гардеробу и принялся шарить по карманам брюк и рубашек.

— За «колеса» я ничего с тебя не возьму, можешь считать их прощальным подарком. — В голосе Лукаса звучал сарказм. — Ведь ты так много для меня сделала!

Жози вспыхнула:

— Забудь об этом, Лукас! Не нужны мне ни твоя помощь, ни твоя музыка! И я прекрасно обойдусь без допинга. Может, все даже к лучшему. Справлюсь и без тебя!

Не успела Жози выйти в коридор, как услышала скрип пружин — это Лукас снова плюхнулся на кровать. Когда она спускалась по лестнице, до нее донесся его нарочито громкий смех.

Если Лукас хотел поразить Жози, это ему вполне удалось. И почему только он стал ее врагом? Без его помощи она обречена на неминуемый провал. Нет, сегодня нельзя выступать, какие там песни, Жози не способна издать ничего, кроме вопля отчаяния.

Добравшись до особняка принца, она уединилась в своей спальне. Наверное, нужно сказаться больной и отменить выступление. Жози и вправду чувствовала себя плохо. Она никогда не осознавала, как сильно пристрастилась к амфетаминам, хотя и догадывалась, что дело зашло далеко. Но даже боль не шла в сравнение с гневом, охватившим ее. Вероятно, гнев и придал Жози сил. Она обязана справиться сама, это вопрос чести. Готовясь к концертам, девушка часто аккомпанировала себе на гитаре. Девушка взяла гитару и начала репетировать.

Даже страх перед провалом уже не мог поколебать ее решимости. Она предстанет перед слушателями такая, как есть, и смело выслушает любой приговор. А завтра улетит домой, в Нассау.

Ровно через четыре часа на маленькую эстраду ночного клуба «Лило» поднялись пианист и бас-гитарист. Жози стояла за темно-бордовым бархатным занавесом и, чуть раздвинув его, разглядывала публику, казавшуюся отсюда однородной темной массой. Лучи прожектора выхватывали из темноты чьи-то руки, лица, но Жози никого не узнавала. В зале воцарилась мертвая тишина, означавшая, что люди собрались не случайно, а пришли именно слушать. Жози ощущала такое внутреннее напряжение, что лицо словно сводило судорогой. Вместе с тем волнение возбуждало ее, вселяло необычайную энергию. Девушке захотелось поскорее выйти на сцену. Каким-то чудом Лукас сделал то, к чему стремился: Жози приняла вызов судьбы. Что грозит ей в худшем случае? Критики не примут ее, сочтут, что принц устроил выступление, желая потрафить своей любовнице? Что ж, наложница Бенора недостойна ничего лучшего.

И вот Жози стоит в лучах розового света и смотрит в полутемный молчащий зал. Пианист взял несколько аккордов, и она настроила гитару.

Струны безотказно слушались ее пальцев, и первый же звук успокоил девушку, одинокую и испуганную. Слава Богу, хотя бы гитара никогда не предаст ее. Она претворит в музыку тревогу и смятение Жози. Волшебные звуки словно заворожили Жози, и она запела.

Напряжение почти отпустило девушку, когда в ее памяти всплыли уроки, полученные в Венеции. Жози вздохнула полной грудью, и чарующий голос зазвучал под сводами зала. И тут случилось чудо — пространство вокруг нее расступилось и посветлело, и она перенеслась в солнечную Адриатику, в сказочный мир мечты и воспоминаний. Жози запела песню, которую не собиралась исполнять, — карибский зонг, имитирующий крики птиц. Радостные звуки лились из ее груди, и всем казалось, будто птица расправила крылья и поднялась в воздух. Сердце Жози вдруг ожило: его переполняли счастье и грусть, тоска по родине и надежда на то, что изгнание скоро закончится.

Жози перешла на блюз, ошеломив слушателей экспрессией. Околдованные, люди затаили дыхание. Голос певицы проникал в самую душу, но сама Жози забыла обо всем. Огни сцены рассыпались, словно осколки разбитого зеркала. Теперь она пела для себя и для матери. Марианна знала, каково парить за миллионы миль от Земли среди холодных, равнодушных звезд. Она теперь одинока, как никогда раньше. Богатство, слава — все это мишура! Что они по сравнению с удивительной мелодией этой песни, со звуками, идущими из глубины ее сердца? Жози пела, не думая о том, поймут ли ее и что принесет ей сегодняшнее выступление. Она не стремилась произвести впечатление, а хотела рассказать правду о себе. Она пела о принце, превратившем ее в игрушку, пела о Франческе и влюбленном в нее актере, готовом принять эту женщину и красивой, и страдающей, о Лукасе с его страстью, злобой, завистью и опасными пилюлями. Образы рождались в ней спонтанно, и, выпустив их на свободу, Жози наконец умолкла. Пианист исполнил сольную партию, а вслед за ним девушка спела еще одну песню в стиле калипсо — радостную песню мечты о возвращении домой, о счастливом будущем и обретении себя.

Зал взорвался аплодисментами. Жози не отпускали со сцены, она пела на «бис» еще четыре раза. Теперь, когда ей больше не приходилось усилием воли держать себя в руках, стало сказываться напряжение. Но она продолжала петь, ибо для нее не было ничего слаще этого. Ничто не дарило Жози столь пьянящего ощущения свободы.

Сияя от гордости, она в последний раз поклонилась, ушла за кулисы и рухнула без чувств.

Очнувшись, она поняла, что лежит в спальне принца. Солнце уже проникло в комнату, и хрустальные вазы сверкали в его лучах. Воздух был напоен ароматом роз и орхидей. Жози удивилась: прежде принц никогда не позволял ей проводить всю ночь в его спальне. Бенора здесь не было. Девушка потянулась к колокольчику.

Тут же появилась горничная и принесла на подносе завтрак. Она смотрела на Жози с обожанием и благоговением.

— Откуда столько цветов? Их доставили по распоряжению принца?

— Нет, мадемуазель, цветы прислали его друзья, и это еще не все. Множество букетов внизу, и их до сих пор приносят.

— А где принц?

— Его высочеству сегодня утром позвонили из Лондона, и ему пришлось срочно уехать. Он просил передать, что вернется через неделю. Но принц свяжется с вами.

— Спасибо.

Горничная замешкалась.

— Доктор ждет внизу. Разрешите его пригласить, мадемуазель?

— Врач? Ко мне?

— Да, по настоянию принца, — проговорила горничная и скрылась за дверью.

Жози налила себе кофе и приподняла крышки с блюд. Она увидела омлет и свежеиспеченный круассан. Здесь же на белой льняной салфетке лежал огромный изумруд. Изумленная, Жози осторожно взяла камень в руки. Он висел на старинной золотой цепочке. Казалось, за прозрачными зелеными гранями плещется маленькое море, в которое только что опустилось солнце. Жози заметила записку. На ней было выведено мелким почерком принца: «Под цвет твоих глаз». Все ясно: Бенор решил отблагодарить ее, ибо она не разочаровала его в постели и ему не пришлось краснеть за нее перед гостями.

В дверь тихо постучали, и вошел врач с черным кожаным чемоданчиком. Он смотрел на Жози так озабоченно, словно перед ним лежала тяжелобольная. Между тем Жози чувствовала лишь неимоверное облегчение. Врач осмотрел ее, послушал сердце, измерил давление, заглянул в глаза и рот. Потом велел взвеситься. Посмотрев на шкалу, он сокрушенно покачал головой и посоветовал прибавить в весе. Взяв напоследок кровь на анализ, врач удалился, оставив Жози таблетки транквилизатора и рецепт на какое-то лекарство. Девушка взглянула на маленькую бутылочку с сине-красной этикеткой и усмехнулась: с такими врачами Лукас ей не понадобится!

После ухода врача горничная принесла свежие газеты и почту. В Париже Жози никогда еще не получала писем, но прежде всего просмотрела газеты. Сообщения о вчерашнем концерте и рецензии поместили все. Девушка увидела также свою фотографию: она улыбалась с таким видом, словно ни разу в жизни не испытывала никаких страданий. В рецензиях о ней писали как о самобытной багамской девушке, диковинной находке — вроде экзотической раковины, подобранной на карибском пляже. Однако нельзя сказать, что критики смотрели на нее свысока, они отнеслись к Жози скорее покровительственно. Почти все отмечали ее мастерство и врожденную грацию, а один из критиков предположил, что Жозефина Лапуаре брала уроки у настоящего мастера. Кое-кто предсказывал, что выступление певицы в клубе «Лило» положит начало успешной карьере. Многие выражали желание вновь услышать ее.

Потрясенная Жози откинулась на подушки. Странно читать эти отзывы! А ведь ей казалось, что ее голос режет ухо! Но несмотря на явный успех, она по-прежнему всей душой стремилась вернуться на Багамы. Жози наконец поняла, что эта жизнь не по ней. Карьера обходится слишком дорого, даже слава не стоит такой цены.

Письма пришли не по почте — их доставил посыльный. Каждый корреспондент выражал восхищение ее пением и приглашал на обед. Да, знакомые принца все на один лад — присылают цветы и зовут в гости!

Жози завернула изумруд в носовой платок и спрятала в шкатулку. Когда она одевалась, горничная позвала ее к телефону: звонил принц.

— Я очень доволен твоим вчерашним выступлением, — начал Бенор.

Жози неожиданно смутилась — неужели мнение принца имеет для нее такое значение.

— Спасибо, — пробормотала она. — И спасибо за кулон. — Жози всегда чувствовала себя неловко рядом с принцем, будто была существом низшего сорта.

— К сожалению, меня вызвали в Лондон. Но когда я вернусь, мы устроим грандиозный прием в твою честь и пригласим весь Париж.

— …но, Бенор, я должна тебе кое-что сказать. Мне хочется домой. Поверь, я очень тебе признательна, но лучше, если я…

Принц прервал ее:

— Чушь! Ты не можешь сейчас уехать. На ближайшие две недели у тебя ангажемент на выступления в «Лило», а после — еще несколько предложений. Послушать тебя приедут все мои друзья, имеющие отношение к музыке. Они уже в пути. Пленку мы превратим в пластинку… Так что, как видишь, сейчас не время уезжать, — доброжелательно, но твердо заключил Бенор.

— Пластинка? Но я впервые об этом слышу! И ни с кем об этом не договаривалась!

— Все в порядке. Это сделал я!

В трубке раздался щелчок и короткие гудки. Что ж, во всяком случае, из-за принца она не продлит свое пребывание в Париже.

Внизу, у парадного входа, слышался сердитый голос дворецкого и, как ни странно, испуганное блеяние коз. Жози вышла на верхнюю площадку лестницы посмотреть, в чем дело. Двое арабов пытались затащить в дом пару белых козочек. Животные брыкались, но мужчины дотащили их до середины вестибюля. Побагровевший дворецкий громко ругался.

— Что происходит? — спросила Жози у одного из слуг.

— Эти ребята пытаются доставить вам подарок. Коз прислало одно из арабских племен.

— Но не собираются же они вести животных в дом?

— Напротив. В их племени козы считаются священными животными.

— Отошлите их. Уверена, принц так и поступил бы.

— Ошибаетесь! — вмешался дворецкий. — Мы не можем отказаться от подарка, это было бы страшным оскорблением.

— Но они же испортят ковер! Отведите их хотя бы в сад.

Дворецкий растерялся.

— А может, пожертвовать их зоопарку?

— Прошу прощения, мадемуазель, но вы не понимаете, — вздохнул дворецкий. — Нам необходимо выразить благодарность. Подарок должен оставаться в доме, пока даритель не нанесет вам визит. Кое-где в нашей стране этим козам поклоняются как священным животным.

Почему-то у Жози возникло неприятное чувство, что она виновата в появлении этих козочек. Вестибюль был завален еще не развернутыми букетами цветов, а на столике лежали письма на ее имя. У парадного входа позвонили, и дворецкий поспешил открыть дверь.

— Еще цветы, сколько можно! Придется, видно, скормить их козам. Хорошо еще, что никто не вздумал прислать быка!

Леди Джейн протянула медсестре еще одну фунтовую бумажку и взяла у нее коричневый бумажный пакет.

— Вы такая милая, — прошептала она, сунув банкноту в руку женщины. Медсестра улыбнулась, приложила палец к губам и вышла.

Оставшись одна, леди Джейн достала из пакета журнал «Вог» и номер «Париж геральд». Вот оно — ее единственное развлечение, запретная весточка из внешнего мира, тайно доставляемая раз в неделю.

Старуха быстро пробежала глазами заголовки, вздохнула, уселась поудобнее и стала перелистывать журнал. Вдруг что-то привлекло ее внимание. Так и есть! Леди Джейн не верила своим глазам — с глянцевой страницы на нее гордо смотрела Франческа. Казалось, ее ужасный шрам — медаль за особые заслуги. Она была по-прежнему красива, гордость сделала ее еще прекраснее. Леди Джейн отшвырнула журнал. Руки старухи тряслись от ярости. От гнева рассеялся туман, окутывавший ее с первого дня пребывания в лечебнице. Она встала и подошла к окну. Внизу простиралась обширная зеленая лужайка, за которой виднелись длинные здания в готическом стиле. Архитектура лечебницы напоминала леди Джейн усадьбу покойного мужа, расположенную неподалеку отсюда в такой же сельской местности. Что ж, теперь у нее появилась веская причина покинуть это благословенное заведение. Она считала, что Франческа погибла в огне, а та жива, здорова и даже процветает. Пока у леди Джейн бьется сердце, она этого не допустит! Да как смеет Франческа счастливо улыбаться, когда Майкл лежит в могиле! Старуха вернулась к кровати, схватила журнал и начала внимательно читать статью, вдумываясь в каждое слово. Постепенно у нее созрел четкий изощренный план.

В тот же день удивленный психиатр отметил резкую перемену к лучшему в состоянии леди Джейн.

— Наконец-то мы достигли прогресса. — Врач покровительственно похлопал ее по спине.

Старуха с трудом преодолела искушение сбросить его руку. Леди Джейн даже заставила себя улыбнуться. Теперь, приняв решение, она добьется от этих глупцов всего, чего угодно. Они обещали выпустить леди Джейн на свободу, как только она успешно выдержит тестирование — что ж, это для нее пара пустяков. Раньше леди Джейн было глубоко наплевать на тесты. Теперь все будет иначе.

Франческа открыла дверь, вошла в дом и устало опустилась на диван. Джек и Кристофер следовали за ней с чемоданами и пакетами.

— Где Мари? — спросила она Джека.

— Я дал ей сегодня выходной.

Джек и мальчик поднялись по лестнице, и вскоре Франческа услышала, как они выдвигают ящики комода и хлопают дверцами шкафов. Она закрыла глаза и тут же погрузилась в полудрему.

Голова ее бессильно откинулась на мягкую, обшитую бархатом спинку дивана, и почти сразу чувство одиночества и неудовлетворенности, мучившее женщину последние три недели, исчезло.

— Эй, Пятнашка, проснись! У нас для тебя сюрприз.

Франческа приоткрыла глаза и уставилась на Джека.

— Мы испекли печенье! — с гордостью сообщил Кристофер. — Это наш подарок в честь твоего возвращения. Мы так рады, что ты вернулась! — Мальчик прыгнул на диван и потянулся к матери.

Что-то насторожило Франческу в улыбке Джека. Она посмотрела на поднос, поставленный им на кофейный столик. Рядом с маленьким серебряным кофейником и стаканом молока для Кристофера на блюде лежала горка кружочков непонятного цвета и неправильной формы.

— Печенье, говорите? — нерешительно спросила она.

— Печенье под названием «Шоколадные чипсы», — уточнил Джек. — Взгляни-ка, разве они не аппетитно выглядят? Мы с Кристофером изрядно потрудились, чтобы испечь их к твоему приезду, — возились весь день.

Франческа взглянула в смеющиеся голубые глаза.

— Мечтаю посмотреть на нашу кухню.

Кристофер взял с подноса один кружочек и отправил его в рот.

— Попробуй, мам, — предложил мальчик.

Франческа с опаской откусила кусочек и пригубила кофе.

— Хм, по-моему, в них есть какой-то особенный компонент, правда? Попытаюсь угадать, что это такое.

— Виноградное желе, — подсказал Кристофер, — а еще вишни в шоколаде. Джек их мелко-мелко порезал, а я перемешал со всем остальным.

Франческа рассмеялась, но потом напустила на себя строгий вид.

— У меня зародилось страшное подозрение: пока я была в Лайфорд-Кэй, вы нисколечко без меня не скучали, да?

— В первый день я очень скучал, а потом мы с Джеком каждый вечер ходили в кино, — серьезно ответил Кристофер.

Франческа схватилась за голову и закрыла глаза.

— Я спокойна, я совершенно спокойна, — пробормотала она сквозь зубы.

— Кристофер, не пора ли тебе в кровать? — бодро спросил Джек. — Поднимайся к себе и готовься ко сну. Мы с твоей мамой через минуту зайдем пожелать тебе спокойной ночи.

Кристофер поцеловал мать и покорно побрел в свою комнату.

— Франческа, — начал Джек.

— Не желаю с тобой разговаривать!

— Прости, дорогая, что мы с Кристофером не скучали без тебя, но…

Тут Франческа расхохоталась.

— Ты самый невыносимый мужчина из всех, кого я встречала. Подумать только, я оказалась на другом конце света и до безумия волновалась за вас. А вы с Кристофером развлекались вовсю, как два холостяка, вырвавшиеся на свободу в веселом городе Париже.

Джек поднес к губам ее руку.

— Ну… может, мы время от времени все же скучали… немножко. — Он обнял Франческу и положил ее голову себе на плечо. — Скажи, что ты меня любишь и терпеть не можешь расставаться со мной. — Джек поцеловал ее в нос.

— Я тебя обожаю, и для меня невыносима разлука с тобой, — призналась Франческа. — Вот почему я вернулась раньше срока.

— Как ты решила вопрос с санаторием?

— Никак. Я там нужна, от этого никуда не денешься. Наши гости хотят, чтобы я встречала их и обеспечивала всем необходимым. К сожалению, никто не может заменить меня.

Джек поднялся и начал ходить по комнате. Потом закурил сигарету. Но Франческа слишком устала, чтобы с ним спорить.

— Я часами обсуждала этот вопрос с Эдуардом и Аполлонией.

Проведя последние десять дней с Эдуардом, Франческа невольно заметила, что по сравнению с ним Джек инфантилен. К тому же Эдуард ясно дал ей понять, что их совместное дело — не единственное, ради чего Франческе стоит вернуться в Лайфорд-Кэй. Однако сейчас она смутилась, вспомнив об этом.

— Эта работа для меня так же важна, как для тебя карьера. Если бы я могла проводить там хотя бы шесть месяцев… Ты же все равно собирался жить в Лос-Анджелесе не более полугода. По крайней мере поезжай в Лайфорд-Кэй и посмотри.

Но Джек тем временем поднимался по лестнице.

— Спасибо, но я уже бывал в Нассау, — бросил он на ходу.

— Ах так! Я тоже успела познакомиться с Парижем! — крикнула она. — И он мне не понравился. — Но последнюю фразу Джек не слышал. Он захлопнул дверь.

Франческа со вздохом встала, выключила свет и пошла пожелать спокойной ночи Кристоферу, однако он уснул, не дождавшись ее. Она склонилась над сыном.

Кристофер и Джек неплохо поладили. Странно, но это беспокоило Франческу. Прежде они всегда соблюдали нейтралитет, но настоящей близости между ними не было, хотя никаких ссор не возникало.

Франческа знала, что в этом не виноват ни Джек, ни Кристофер. Именно она обычно вмешивалась, когда у отца и сына завязывался мужской разговор или начиналась какая-нибудь игра. Если Джек собирался пойти куда-нибудь с Кристофером без нее, Франческа отговаривала его. Заботясь о сыне, она никогда не советовалась с Джеком. И теперь близость самых главных в ее жизни людей пугала и тревожила Франческу.

Она убеждала себя, что нельзя вставать между сыном и отцом, но постоянно нарушала этот принцип, в сущности, не осознавая, чем угрожает ей их близость.

Франческа попыталась проанализировать свои чувства.

Конечно, для нее нет никого важнее Кристофера. Даже когда вырастет и покинет родительский дом, он всегда будет любить и хранить в сердце образ матери. В своем чувстве к нему она никогда не сомневалась, равно как и в его к ней. Она не боялась, что он бросит ее, как когда-то Сюзанна, или осудит, как Карло. Франческа беззаветно любила сына.

Но Джек… Джек — совсем другое дело. От него можно ждать всякого. Например, когда-нибудь он просто-напросто ее бросит — улетит в свой Лос-Анджелес и всецело посвятит себя работе. В нем может проснуться зависть к ее популярности. А вдруг ему надоест, что она так упорно отказывается выйти за него замуж. Или в одно прекрасное утро он проснется и скажет себе: «Парень, эта женщина не стоит тех трудностей, которые ты ради нее преодолеваешь».

Франческу очень удивляло, как это Джек до сих пор не понял, что Кристофер — его сын. Уж не решил ли он, что мальчик унаследовал глаза и цвет волос от матери? Кстати, благодаря сходству Кристофера с Франческой никто не заподозрил, что он — не сын Майкла. Никто, кроме самого Майкла.

К тревоге, давно поселившейся в ее душе, примешивалось мучительное чувство вины. Когда-то Франческа пыталась обмануть Майкла, надеясь, что он будет считать Кристофера своим сыном. Теперь она обманывает Джека.

Но, скрывая от Джека правду, она никогда не станет такой женщиной, какую он заслуживает. Джек, конечно, несовершенен, поверхностен и эгоистичен. В отличие от Майкла он слишком хорошо осознает свое мужское обаяние. И у него нет серьезной целеустремленности Карло Нордоньи.

Франческа вздохнула и закрыла дверь в детскую. Как же ей выбрать подходящий момент и рассказать Джеку про Кристофера, да и наступит ли такой момент вообще? Джек сам виноват, что она не решается выйти за него замуж. Уж не поставил ли он ее нарочно в такое положение?

Войдя в спальню, Франческа взглянула на Джека. Он спал так же безмятежно, как Кристофер. Сходство отца и сына всегда трогало ее, и она склонилась, чтобы поцеловать Джека.

— Попалась! — Сильные руки схватили ее за плечи.

Франческа вскрикнула от неожиданности. Джек повалил ее на широкую кровать и целовал до тех пор, пока она не рассмеялась, признавая его победу. Его светлые волосы упали на лицо Франчески, она отвела их и встретилась с ним взглядом. Да, он небезупречен, спору нет, но каким бы ни был Джек, она обожает его.

Глава 26

Жози прохаживалась по гостиной, любезно улыбаясь каждому гостю, который бросал взгляд на нее. Однако девушке было не до веселья: от страха сосало под ложечкой, и она делала все, чтобы подавить его перед выступлением. Зачем, ну зачем она выбросила выписанный врачом транквилизатор! И как только додумалась до такой глупости! Или ее настолько ослепил успех, что она вообразила, будто никогда больше не испытает этого леденящего душу ужаса?

С тех пор как несколько месяцев назад Жози с триумфом выступила на сцене «Лило», принц Бенор регулярно устраивал приемы и приглашал на них прессу. Обычно Жози получала от этого удовольствие, но сегодня все раздражало ее.

Ничто не радовало девушку — ни тщательно продуманная программа, ни изысканное угощение, ни интересные гости. Она думала лишь о том, что вечером должна выступить на сцене дворца «Олимпия». А ведь об этом мечтает каждый эстрадный певец!

«Сосредоточься на гостях!» — приказала она себе, окинув взглядом собравшихся. Видимо, половина Парижа сочла своим долгом появиться на этом приеме. Напротив трех самых влиятельных членов французского правительства, рядом с вазой диких орхидей, стояли владельцы всех крупнейших ночных клубов Парижа. Принц Бенор сидел в мягком кресле, беседовал с управляющим «Олимпии». В углах огромного зала застыли манекенщицы, одетые и загримированные под статуи. У стены, под присмотром пастуха, специально доставленного самолетом с Ближнего Востока, смирно стояли две козочки с колокольчиками на шее. За воротами резиденции принца толпились фотографы и набрасывались на каждую вновь прибывшую знаменитость. Жози так и не сосредоточилась на происходящем, замкнулась в себе. Ей почему-то никак не удавалось утолить жажду. Она выпила много шампанского, но во рту пересохло, в горле саднило.

Жози вдруг вспомнила Лукаса. Уж он-то помог бы ей пережить этот вечер. Девушка тряхнула головой: нет, нельзя думать о таких вещах. Она справится, выдержит и выступит прекрасно — нужно лишь верить в это. Ведь уже столько концертов прошло успешно! Всякий раз перед выступлением ее охватывал страх, но исчезал, едва она выходила на сцену. Стоило Жози запеть, как словно по мановению волшебной палочки она вдруг чувствовала, что сливается со зрительным залом в единое целое.

Девушка расправила плечи и потянулась за очередным бокалом шампанского. Осталось недолго, самое страшное — ожидание — уже почти позади. Нужно успокоиться, подумать о приятном, например, о феноменальном успехе, достигнутом за последние три месяца.

Парижские газеты пестрели фотографиями Жози в соблазнительных атласных платьях, облегающих ее стройное тело. Великие джазовые музыканты, бывая в Париже, приглашали Жози выступить вместе с ними. Ей довелось петь даже со знаменитым Каунтом Бейси, на которого талант девушки и умение держаться на сцене произвели столь сильное впечатление, что он прозвал ее «Графиней». Вспомнив об этом, Жози криво усмехнулась — если бы он только знал! На ее концертах бывали Элла Фицджеральд и Мэйбл Мерсер. Пока Жози как джазовую певицу знали лишь во Франции, но у нее уже был шанс стать звездой мировой величины.

Билеты в «Олимпию» на все две недели выступлений Жози распродали за один день — еще одно убедительное доказательство, что ее популярность возросла. Новые друзья помогли девушке обрести веру в себя, и под жаркими лучами софитов к Жози постепенно возвращались надежды на будущее, предвкушение счастья и радость, которая когда-то, в детские годы, слышалась в ее звонком заразительном смехе. И голос Жози, и ее личность были уникальны. Она выбралась из бездны отчаяния и возродилась только потому, что сумела найти опору не в наркотиках, а в собственных душевных ресурсах.

Ужас охватил ее утром этого дня, когда посыльный принес записку от Франчески. Сестра сообщала, что они с Джеком придут на концерт в «Олимпию». Очевидно, они простили ее. Несомненно, Франческа и Джек слышали об успехе молодой певицы и знали, кто ее покровитель, — ведь их миры не так уж далеки друг от друга. Но мысль о том, что придется предстать перед ними, была для Жози невыносима. Только не сейчас, когда она живет в доме Бенора!

Заметив официанта с подносом шампанского, Жози потянулась за фужером, но руки дрожали так сильно, что она пролила вино на голубое платье. Быстро поставив фужер, девушка выбежала из гостиной, поднялась в свою комнату и бросилась на постель.

Шампанское слегка затуманило ей голову, но волнение не прошло. Напротив, к нему присоединилась черная меланхолия. Она попыталась забыться сном, но стоило только закрыть глаза, как Жози тут же видела, будто стоит, парализованная ужасом, на сцене «Олимпии». Ясно, как наяву, она слышала в темноте смех зрителей. Жози пыталась петь, но из пересохшего горла вырывалось лишь хриплое карканье. Смех публики превратился в хохот, потом со всех сторон раздалось громкое улюлюканье.

Жози переживала страшную сцену, привидевшуюся в кошмаре. Она увидела в зале Франческу. Лицо ее белело во мраке, а синие, как море, глаза выражали глубокую жалость к единокровной сестре, продавшей душу за изумрудную подвеску и карьеру певицы, которая теперь рухнула. Жози открыла глаза и помотала головой, стараясь прогнать наваждение. Потом сделала несколько глубоких вздохов, чтобы расслабиться, но еще больше оцепенела от напряжения. Горло, казалось, совсем закрылось, и она лишилась возможности не только петь, но и дышать. Жози коснулась дрожащей рукой изумруда, но холодный камень лишь напомнил ей о загадочном принце и о том, во что она превратилась. Бенор любил не ее, а совместные эротические игры. К счастью, в последнее время, когда Жози много работала, принц, понимая, что она устает, умерил свой сексуальный пыл. В эти дни ему пришлось приберечь свое королевское семя для разряженных шлюх. Едва ли Жози была ему ближе тех женщин, но ее он чуть больше уважал. Их отношения — совсем не то, что у Джека с Франческой. Джек влюбился в видение, в прекрасную девушку, проплывавшую мимо него в гондоле. Он потом любил Франческу такой, какая она есть. Бенор же вообще не способен на глубокое чувство, и Жози — последняя, кто мог на это рассчитывать.

Она встала и сняла голубое вечернее платье. Может, полегчает, если принять горячую ванну? Через минуту Жози включила воду и мельком глянула на себя в зеркало. То, что она увидела, поразило ее. Шею, руки и грудь сплошь покрывали красные полосы.

Жози отошла к двери, где свет был ярче, и стала внимательно разглядывать свое тело. Да, на ногах, бедрах и животе — везде страх оставил метки. Она потрогала красный след на левой руке — в этом месте чувствительность кожи обострилась. Жози бросилась в спальню, к большому зеркалу, и осмотрела себя сзади. То же самое! И на спине болезненные багровые полосы! Она превратилась в уродину!

Схватив телефонную трубку, Жози умоляла помочь ей знакомых музыкантов, джазовых аккомпаниаторов, белых рокеров из Англии, живущих в отеле на левом берегу. Ей необходимо немедленно успокоить нервы! Наконец приехал английский музыкант с двумя приятелями, знакомыми Лукаса, время от времени покупавшими у него товар.

— Что вы мне принесли?

— То, что нужно. Эта штука быстро приведет тебя в норму, — сказал парень, протягивая ей маленький прозрачный пакетик с белым порошком и шприц.

Жози попятилась.

— Я этим не пользуюсь.

— Ничего, один разок не повредит.

Он приготовил раствор наркотика, потом осторожно нащупал на ее руке вену. Жози словно со стороны наблюдала за происходящим. Ее рука, казалось, принадлежала кому-то другому. До чего же тонкая эта рука, изуродованная красными полосами! Жози почувствовала быстрый укол, а потом необыкновенное ощущение невесомости. Напряженное тело вдруг стало воздушным.

— Ну вот, это поможет тебе продержаться один вечер, — сказал парень.

Следующие три часа пронеслись незаметно. Красные полосы постепенно исчезли, и кожа стала такой же ровной и гладкой, как утром.

Шофер Бенора отвез девушку в «Олимпию». Спазмы, сжимавшие горло, прошли, под ложечкой больше не сосало. Только выходя на сцену, Жози поняла, что не просто расслабилась — наркотик словно высосал энергию из ее тела. Податливая и безвольная, как тряпичная кукла, она теперь могла петь, но ей нечего было сказать слушателям. В душе зияла пустота.

Собрался джаз-банд, зал затих. Жози заставила себя взглянуть за огни рампы — туда, где тысячи слушателей ждали, когда она запоет. Девушка растерянно прикрыла глаза рукой, словно прячась от чужих глаз. Оркестр уже начал играть. Жози хотела повернуться к музыкантам и попросить начать сначала, но язык не слушался ее.

Она стояла в круге света, озадаченно уставившись на музыкантов. Группа перестала играть, и в наступившей тишине певица услышала, как по залу пробежал недовольный ропот. «Почему все это мне так знакомо?» — подумала Жози.

Она взглянула на бас-гитариста Мэнни. Музыкант поднял правую руку, отставив большой палец, ободряюще улыбнулся и кивнул. Жози увидела, как он беззвучно произнес одними губами:

— Смелей, ты справишься. Ты можешь.

Девушка в оцепенении смотрела в зал, убеждая себя, что Мэнни прав. Если захочет, она и в самом деле сможет. Голос всегда был подвластен ей, только на него и полагалась Жози.

И она запела, но голос ее звучал как заезженная пластинка. Ее горло, воспаленное непосильными упражнениями, исторгло хриплый звук, напоминающий карканье. Лишь через несколько минут Жози осознала, что отвратительный звук, усиленный громкоговорителями, вырывается из ее собственной груди.

Ошеломленная, она умолкла и поискала глазами Франческу в переполненном зале, но все лица расплывались. Однако Жози отчетливо слышала смешки, покашливание и шарканье ног. Несколько человек поднялись и направились к выходу. Не до конца понимая, что происходит, девушка снова вопросительно посмотрела на бас-гитариста. Лицо его, подсвеченное лампой пюпитра, приобрело голубоватый оттенок, а глаза сверкали, как оранжевые языки пламени.

Жози в ужасе попятилась и наткнулась на вазу с кроваво-красными гвоздиками. Она взглянула на других музыкантов — они тоже трансформировались в жутких монстров с оранжевыми глазами. Издалека доносились крики, смех, ругательства.

И вдруг пол пришел в движение, сцена поплыла вверх, на Жози, словно предлагая ей желанное спасение. Она съежилась на полу, и ни крики зрителей, ни сильные руки Мэнни — ничто не могло заставить ее подняться. Потом над ней склонился рабочий сцены. Жози испугалась: этот человек опасен! У него такие же оранжево-огненные глаза, как у других, а руки, коснувшиеся ее обнаженного плеча, оказались шершавыми, как Наждачная бумага. Уверенная, что он хочет убить ее, девушка пришла в ужас и поползла к авансцене. Там, в темноте, она найдет помощь. Из зала Жози звала Франческа. Сестра поднялась и протягивала к ней руки. Отчаяние придало девушке сил. Она вскочила и бросилась бежать. Сзади кто-то что-то кричал, но Жози не останавливалась.

Когда она скатилась в оркестровую яму, кто-то завизжал. Потом закричали, что нужна «скорая помощь». Наконец Жози погрузилась в спасительную тьму и поняла, что наконец она в безопасности.

Не успел Джек остановить Франческу, как она сорвалась с места и, пробежав по проходу, оказалась в толпе, собравшейся перед оркестровой ямой.

— Жози!

Голос Франчески потонул в общем шуме, но она все же выкрикнула это имя, чувствуя непреодолимую потребность произнести его вслух.

— Франческа! — позвал сзади испуганный Джек. Через мгновение она почувствовала на плече его руку. — Давай вернемся на место, дорогая. — Он увлек ее подальше от толпы. — Ей ты ничем не поможешь, а тебя там задавят. Прошу тебя, Франческа, пойдем отсюда. — Он подтолкнул ее к выходу.

— Нет, Джек, она меня видела. Когда Жози бросилась бежать, она смотрела прямо на меня.

— Это невозможно, дорогая. Мы же сидели в десятом ряду, она не могла видеть тебя с освещенной сцены. Ты зря расстраиваешься.

— Зря?! Да что такое ты говоришь, Жози — моя… — Она запнулась, так и не находя в себе сил сказать правду. — …Она моя подруга.

Тут Франческа увидела, как по проходу пробежали четверо мужчин с носилками. Зрители покидали зал, обмениваясь предположениями о случившемся. При появлении медиков они отступили в узкие проходы между креслами, освобождая им дорогу.

— Как жаль, — сказала какая-то женщина, — видно, бедняжка перепугалась.

— Эта бедняжка просто перебрала наркотиков, — саркастически заметил ее спутник.

Франческа попыталась вырваться из рук Джека.

— Мне надо выяснить, куда ее повезут.

Но он преградил ей путь.

Франческа и сама понимала, что к Жози не пробиться сквозь толпу. Появилась полиция и начала выпроваживать публику.

— Как бы она с нами ни поступила, я никогда не желала ей зла. Мне хотелось встретиться с Жози и помириться с ней, — сказала Франческа, садясь в такси. — А теперь мы потеряли ее навсегда.

— Не волнуйся, любовь моя, Жози станет лучше, и тогда она сама тебя разыщет. — Джек обнял Франческу и привлек к себе. — Мы непременно узнаем, куда ее положили. Попробую позвонить принцу Бенору, хотя едва ли он что-нибудь расскажет.

— Не понимаю, почему она вдруг убежала с ним?

Джек бросил на нее удивленный взгляд.

Франческа умолкла и погрузилась в свои мысли, мучительно пытаясь решить, виновата ли она в печальной участи Жози.

Глава 27

Подходя по мощеной дорожке к дому Бенора, Жози почувствовала стеснение в груди. У нее перехватило горло, когда она увидела, что газон зарос высокой травой, а безжизненные окна особняка помутнели от пыли.

К счастью, болезнь избавила ее почти от всех неприятных последствий провала в «Олимпии». Пока распространялись слухи об этом, она спала в маленькой частной клинике. Принц, разумеется, уладил дело с полицией, и хотя газеты наперебой кричали о передозировке наркотика, официальное расследование так и не было проведено. Жози редко попадалась на глаза скандальная хроника, но она знала, что журналисты в насмешку окрестили ее «Черной Пиаф». Как ни мало она читала, каждое слово жгло ее душу каленым железом, и ей по-прежнему было больно.

Тот вечер в «Олимпии» должен был стать кульминацией ее успехов последних месяцев. Жози упала тогда не просто в оркестровую яму, а в пропасть, разверзшуюся перед ней. Мимолетный успех не спас ее от демонов в собственной душе. Восстановление после нервного срыва заняло почти три месяца. Когда наконец Жози выписали, она взяла такси и поехала в городскую резиденцию принца.

Но дом был пуст. Перед красивой дубовой дверью не стоял охранник, и на звонок никто не отозвался. Девушка открыла дверь своим ключом и вошла. Она бродила по комнатам, вслушиваясь в гулкую тишину. Вся мебель была закрыта чехлами, на стенах почти не осталось ценных картин. Жози поднялась наверх. Одежда принца исчезла, ящики шкафов опустели. Но то, что принадлежало ей, никто не тронул. Пораженная, Жози достала чемоданы и начала автоматически собирать вещи. И легли в чемодан и бальные наряды, и концертные туалеты от парижских кутюрье, и первое ее бальное платье из Венеции. Кроме вечерних туалетов, у Жози почти ничего не было, а их ей, видимо, уже никогда не носить. Коробочка с украшениями стояла на месте. Девушка извлекла из нее изумруд, а вместе с ним и записку Франчески с номером ее телефона. Сунув записку в карман, Жози подхватила чемоданы и гитару и направилась к выходу. У двери она остановилась и окинула комнату прощальным взглядом. Здесь больше ничто не напоминало о Жозефине Лапуаре.

Ей вспомнился Лайфорд-Кэй и день, когда после смерти матери она вернулась в бунгало и истребила в комнатах память о себе и о Марианне. Тогда, одинокая и сраженная горем, она собиралась начать новую жизнь, стараясь убежать подальше от Франчески и всего, что связывало ее с прошлым. Теперь эта пустая безликая комната в доме Бенора знаменует конец еще одной главы ее жизни.

Спускаясь по лестнице, Жози услышала странный звук и выглянула в окно. Во дворе две козочки мирно щипали траву, и одна из них задела пустую консервную банку. Животные уже обглодали цветочные бордюры, нижние ветви деревьев и загадили дорожки. Впрочем, какая разница? Жози даже завидовала их беззаботному существованию.

Она уже знала, что ей надо идти в рабочий район, где останавливался Лукас. Там можно за несколько франков переночевать в убогом студенческом общежитии. В маленьких кафе по соседству разрешалось сидеть часами — только там и могли расслабиться обитатели крохотных комнатушек. Но, садясь в такси, Жози не назвала адреса — она избегала этого места, словно дух ее вероломного приятеля все еще обитает там.

Отель, на котором остановила выбор Жози, находился в самой глубине рабочего района и стоял на пологом холме над Сеной. Окно маленькой комнаты, куда каждое утро заглядывало солнце, выходило на узенькую древнюю улочку. Здесь Жози поклялась себе покончить с пагубной зависимостью от наркотиков и любовников.

Она повесила свои наряды в старый гардероб с треснувшим зеркалом. Ей снова придется добиться возможности надевать это радужное оперенье, но на этот раз она сделает все сама. Она развернула носовой платок и посмотрела на изумруд. Камень все так же непобедимо сиял. Его гладкие твердые грани словно заманивали свет, а потом преломляли его каким-то особенным образом. Этот камень чем-то напоминал дар, данный ей от рождения. Что бы ни случилось, она не продаст изумруд, как продала себя. Оставшись одна, без друзей и без денег в убогой комнатушке, Жози решила, что никогда больше не падет так низко. Ей снова попалась на глаза записка с телефонным номером Франчески, которая несколько раз оставляла для нее сообщения в клинике. Однако гордость не позволяла Жози позвонить. Подумав, она завернула изумруд и записку в платок, положила все это на дно шкатулки и спрятала ее в ящик бюро.

Да, Жози решилась начать все сначала, но ни один из владельцев клубов, прежде называвших ее Графиней и искавших возможности заполучить певицу к себе, теперь не желал ее видеть.

— Они вам не верят, — объяснил Жози один из менеджеров, — после того что случилось в «Олимпии». Билеты были распроданы на две недели вперед. Как по-вашему, кто возместил им убытки?

Каждое слово она воспринимала как пощечину. Жози никогда раньше не задумывалась о финансовой ответственности. Судьба избавила ее от денежных проблем. Сначала Жози содержал Карло, затем Бенор, но оба не любили ее. Лукас сам подыскивал для нее работу, встречался с менеджерами клубов, вел переговоры, торговался. Жози и в голову не приходило, что провал чреват не только моральным ущербом.

Сталкиваясь с материальными проблемами, она терялась как ребенок, ибо не знала, чем, кроме пения, заработать на жизнь. Сейчас Жози по-настоящему испугалась.

— Вы никому не нужны, — сказал менеджер, — но позвольте предупредить вас, мадемуазель. Вы можете нарушить любые обещания, но при этом должны выступать, что бы ни стряслось. Публике плевать, под кайфом вы, фальшивите или выставляете себя дурой. Главное для зрителей — видеть вас на сцене.

Жози растерялась и хотела уйти, но менеджеру явно нравилось поучать ее:

— Не придавайте значения злобным отзывам критики. Они разжигают любопытство публики. Ваше имя мелькает во всех газетах, вас сравнивают с Пиаф — да это стоит миллионов! Если бы вы прибыли на носилках на следующее утро, вам увеличили бы гонорар. Но вы не объявились. — Он с сожалением покачал головой. — Такой шанс упустили! Очень плохо, Графиня.

После двух недель бесплодных попыток Жози сдалась. Менеджер оказался прав — ни один из клубов, где она пела раньше, не хотел идти на риск. Однако когда она обратилась в несколько маленьких джаз-клубов, посещаемых в основном студентами, забрезжила слабая надежда. Ее обещали пригласить при первой возможности, но Жози понимала, что стараться ради нее никто не станет. Менеджеры ценят надежность. На восьмой день тщетных поисков работы подавленная девушка вернулась в отель. «Скоро меня вышвырнут на улицу», — подумала она, садясь на кровать. Жози взяла гитару и начала тихо наигрывать. Обычно знакомые мелодии успокаивали ее, но сейчас и они не помогали. Она вытянулась на кровати и закрыла глаза. Деньги, оставленные ей Бенором — «выходное пособие», — кончились. Последние она истратила на ленч, состоявший из жареной картошки и чашечки кофе. Засыпая, Жози подумала о любимом борделе Бенора: вероятно, мадам Симона примет ее. Но Жози тут же отвергла эту мысль. Нет, она слишком горда для такой жизни.

Проснувшись, Жози долго смотрела на черное ночное небо. До нее доносились голоса прохожих. Она с завистью подумала, что в эту теплую парижскую ночь люди отправляются на ужин, в театры, на вечеринки.

Внезапно Жози вскочила и подбежала к окну. На небе мерцали звезды. В Нассау они совсем другие — яркие и крупные, как цветы камелии в тропическом лесу. Она никогда не умела определять путь по этим маленьким северным звездам. Но раз уж вечер такой теплый и ясный, не попытать ли ей снова счастья? Жози надела короткое розовое платье, подкрасилась и взяла гитару.

Вскоре она дошла до оживленного перекрестка возле бульвара Сен-Мишель. Это место девушка выбрала не случайно — здесь было много ночных клубов и бистро, где вечерами толпился народ.

Жози отыскала нишу в стене дома, положила у ног открытый футляр для гитары и негромко запела. Однако прохожие не останавливались и не обращали на нее внимания. Между тем через некоторое время, когда ее голос зазвучал в полную силу, девушка поняла, что сама наслаждается теплой августовской ночью и поет для собственного удовольствия. Она вдруг почувствовала себя легко и свободно, и голос ее поплыл над многолюдной улицей. Время от времени слышался металлический звон монет, брошенных в футляр от гитары. Иногда прохожие задерживались, чтобы поговорить с Жози, какой-то мужчина пригласил ее поужинать, но она лишь покачала головой.

К ночи становилось все меньше прохожих. У Жози болели ноги, но она продолжала петь. Поняв наконец, что она одна, девушка собрала монеты, убрала гитару в футляр и направилась домой.

В номере Жози пересчитала заработок, и глаза ее засветились от радости. Со дня приезда в Париж она впервые самостоятельно заработала деньги и, несмотря на скромную сумму, испытывала радость.

Вот уж воистину Черная Пиаф! Жози вспомнила, как молодая Эдит Пиаф пела на улицах Парижа, зарабатывая на жизнь.

Критики даже не подозревали, насколько удачно их сравнение.

Внезапно ощутив голод и настоятельную потребность побыть с людьми, хотя бы и незнакомыми, Жози надела джинсы, легкий свитер и вышла на улицу. Она направилась в маленькое уютное кафе, где заказала себе стейк, жареный картофель и стакан красного вина. «Никогда еще мне не случалось отведать такой вкусной еды», — подумала она, расплачиваясь впервые заработанными деньгами. Поужинав, Жози вернулась в отель и уснула, вполне умиротворенная.

На следующий вечер она опять пришла на прежнее место. Несколько человек запомнили ее и снова бросили монеты в футляр. Глубокий, выразительный голос и сердечная теплота вскоре привлекли прохожих, и вокруг Жози собралась небольшая толпа. Исполняя французские баллады и американские блюзы, она наслаждалась живой реакцией слушателей. Иногда ее узнавали, но вскоре она перестала этого пугаться. Лица людей не выражали презрения — только интерес и нескрываемое удовольствие.

Какая-то молодая женщина, узнав ее, захлопала в ладоши и крикнула:

— Жо-зи! Жо-зи! Спой калипсо!

Тронутая просьбой, девушка исполнила несколько карибских песен, и они собрали такую большую толпу, что появились даже два жандарма.

Так Жози выступала в течение месяца, и каждую ночь подсчитывала заработок. Она тратила деньги только на самое необходимое, делая сбережения, чтобы переселиться в отель поприличнее. Каждую ночь она возвращалась на свой пятачок, где уже собравшаяся толпа приветствовала ее криками:

— Жо-зи! Жо-зи! Калипсо!

Среди слушателей она видела бедняков из своего квартала и пела для них от всей души, благодарная им за преданность, хотя многие из них не могли позволить себе бросить ей монету.

Иногда неподалеку останавливалась машина или такси, пассажир выходил, слушал, потом бросал деньги и уезжал. Жози удивлялась, откуда о ней узнали и что заставило людей приехать послушать ее пение.

Просыпаясь утром, она испытывала гордость, когда вспоминала о толпах слушателей, и понимала, что новый успех значит для нее куда больше заработанных денег. Доставляя радость людям, она сознавала, что вновь становится сама собой.

Одним теплым сентябрьским утром Жози села за столик открытого кафе, заказала себе черный кофе, круассан и купила газету. Она просмотрела рекламные объявления, фотографии, заметки. И вдруг девушку словно окатили холодной водой: в разделе развлечений поместили ее фотографию и длинную статью, подробно рассказывающую о жизни Жози — первом появлении в «Лило», провале в «Олимпии» и даже о вчерашнем выступлении на бульваре Сен-Мишель.

Жози внимательно прочитала строку за строкой, и ее вновь охватил леденящий страх. Оказывается, медсестра из частной клиники продала историю певицы журналистам. Те упоминали подробности, неведомые даже ей самой. Так, от медсестры они узнали, что Жози говорила в бреду о Марианне и Майкле и ее преследовали видения, связанные с магическим проклятием.

К глазам девушки подступили слезы. Какую жестокость совершила медсестра ради денег! Репортер провел собственное расследование, впрочем, весьма поверхностное, и сообщил, что Жози проделала путь из «гетто на Багамских островах» до «гарема» ближневосточного шейха, широко известного мецената. Журналист зашел так далеко, что даже упомянул название ее маленького отеля.

Жози ощутила полную безысходность. Почему это случилось именно сейчас? Едва она оправилась и вернула себе утраченное чувство собственного достоинства, как ее жизнь выставили на всеобщее обозрение. Теперь слетится стая зевак поглазеть не на девушку с Багам, которая перестала зарывать в землю свой талант, нет, а на полубезумную, деградировавшую наркоманку.

В тот вечер Жози не пошла на бульвар Сен-Мишель. Глубоко подавленная, она затаилась в своей комнате, преодолевая искушение броситься на поиски вина или таблеток, способных вернуть ее в страну забвения. Дорога к слушателям, ставшим теперь единственной поддержкой Жози, была закрыта.

Когда начался дождь, она отправилась бродить по мокрым улицам и вскоре оказалась на берегу Сены. Облокотившись на парапет, она уставилась в мутную воду.

Вниз по течению смутно виднелся остров Сен-Луи, где жила Франческа. Сердце Жози защемило. Наверное, после смерти Майкла Франческа испытывала такое же отчаяние, глядя в зеркало и видя, во что превратилась.

Они теперь обе травмированы. У Франчески остался рубец на лице, а у нее — на душе.

Окутанная серой предрассветной мглой, Жози побрела назад. У себя в номере она проспала несколько часов беспокойным сном, пока ее не разбудил стук в дверь. Выглянув в коридор, Жози увидела симпатичную старушку — консьержку с конвертом в руках.

Открыв его, она вынула записку: ее приглашали выступить в небольшом клубе на Монмартре. Управляющий просил Жози позвонить ему, но она тщательно оделась, наложила макияж и отправилась взглянуть на клуб своими глазами.

На Монмартре Жози чувствовала себя уютнее. В отличие от Латинского квартала или других фешенебельных районов на Монмартре царила непринужденная атмосфера и жили люди, не имеющие особых претензий. Среди них было много художников и прочих служителей муз.

Маленький клуб «Ше Ля Луна» располагался на плас дю Тертр, неподалеку от Сакре-Кер. Над дверью висела табличка с неприметными зелеными буквами. В старое здание из серого камня вели двойные дубовые двери на огромных железных петлях. Окон Жози не увидела, но в створке дверей было узкое отверстие, похожее на щель для писем.

Охваченная смутными предчувствиями, Жози постучала. Вскоре послышался какой-то шорох, видимо, кто-то разглядывал ее через щель. Через несколько мгновений дверь открылась. Женщина средних лет в платье свободного покроя провела Жози в помещение, напоминающее подземные монастырские палаты. В полумраке девушка разглядела отполированные до блеска дубовые столы. Невысокий скошенный потолок поддерживали массивные балки. Таинственный полумрак понравился Жози. Казалось, какая-то секта совершает здесь культовые обряды.

На маленькую сцену вышла привлекательная женщина с блестящими, коротко подстриженными, темными волосами. Она направилась к Жози и протянула руку.

— Бет Диаман, — представилась она. — Я управляющая клубом «Ше Ля Луна». А вы, вероятно, Жози Лапуаре.

Девушка улыбнулась и пожала протянутую руку.

— Я слышала вас в «Лило». Мне посоветовала заглянуть туда подруга, у которой особое чутье на таланты. — Бет предложила Жози сесть за стол. — Тогда вы были мне не по карману, а потом я услышала о вашей неудаче и боялась, что вы для нас потеряны.

Заметив, как удручена девушка, Бет ободряюще похлопала ее по руке.

— Прошу вас, мадемуазель Жози, не смотрите на меня так. Я прочла во вчерашней газете статью о вас. Эту жестокую статью состряпали дурные люди. Но, прочтя ее, я подумала, что, возможно, на этот раз мне повезет, и решила пригласить вас.

— Мадам, — начала Жози, — я очень признательна вам…

— Бросьте! — перебила Бет. — Если вы согласитесь петь на этой крошечной сцене и принять скромное вознаграждение, то благодарить вас буду я. Услышав вас в «Лило», я ужасно досадовала, что не могу доставить такого же удовольствия своим клиентам. Но теперь-то уж я порадую их и привлеку сюда Новых посетителей.

Жози догадалась, что за этим предложением кроется не только личная заинтересованность, но и доброта. Что ж, тем лучше. Доброта гораздо приятнее унизительной благотворительности. К ней давно никто не относился бескорыстно. Жози неуверенно высказала свое единственное сомнение:

— Мадам Диаман, мне бы не хотелось стать объектом любопытства…

Бет улыбнулась, и в уголках глаз у нее появились морщинки.

— Жози, девочка, мои клиенты — в основном серьезные деловые женщины. Многим из них пришлось перенести такие испытания, в сравнении с которыми ваша жизнь — просто путь, усыпанный розами. Если вы хорошо выступите, в чем я не сомневаюсь, мои клиенты постараются восстановить вашу репутацию.

Бет назвала сумму вознаграждения и сообщила расписание концертов, предложив Жози после выступлений ужинать в «Ше Ля Луна». Слушая ласковый голос Бет, Жози размышляла о том, кто же такие ее клиенты. И почему серьезные, деловые женщины собираются в этом крошечном клубе на Монмартре?

Когда Бет провожала Жози, в зал вошла молодая женщина и села за стойку бара. Барменша расставляла стаканы и бутылки. Жози заметила нечто специфическое в движениях ее рук и манере держаться. Вдруг ее осенило. «Вот, значит, в чем дело», — подумала она.

— Не хочу торопить вас с ответом, — сказала Бет, открыв дверь, — но если вы согласитесь выступить сегодня вечером, буду очень, очень рада.

Жози зажмурилась, выйдя на яркий солнечный свет, и поспешила в отель. Там она вымыла голову, открыла гардероб и, перебрав туалеты, остановилась на широкой длинной юбке и шелковой блузке в крестьянском стиле. Надев золотые серьги в виде колец, Жози придирчиво оглядела себя в зеркале и почувствовала радостное возбуждение.

О клубе «Ше Ля Луна», эксклюзивном заведении для избранного круга, казалось, не слышала даже пресса. На первое выступление Жози собралась публика из окрестных домов, в основном художники и рабочие. Ближайшие к сцене столики заняли молодые элегантные дамы. В антракте Жози предложили выпить, но она решительно отказалась. К началу второго отделения в темном зале собрались довольно странные люди.

Жози никогда еще не видела таких женщин — соблазнительных, прекрасно сознающих свои чары и при этом откровенно стремящихся к обществу дам. Какая-то особая аура отличала их от прочей публики. На многих были прекрасно сшитые костюмы, но что-то неуловимое выдавало в них бисексуалов, мечтающих воплотить в жизнь свои потаенные мечты. В одной из посетительниц Жози узнала известную американскую актрису. Некоторые пришли с мужчинами, и тех, похоже, атмосфера клуба интриговала и возбуждала. Публика же победнее и более обычного вида держалась достойно и не выражала ни малейшего удивления. Жози вскоре поняла, что именно эти люди примут ее очень тепло. Здесь она чувствовала себя вполне непринужденно, поэтому пела с большой экспрессией.

Глава 28

Со временем посетителей в клубе «Ше Ля Луна» становилось все больше, а контингент их все разнообразнее. Однако Жози довольно скоро начала узнавать завсегдатаев. Одни из них приходили раз или два в неделю послушать ее или встретиться с друзьями, другие появлялись лишь раз в месяц. Но лучше всего Жози запомнила тех, кто появлялся в клубе почти каждый вечер, слушал одно отделение, выпивал коктейль и отправлялся домой.

Иногда в перерывах между выступлениями Жози, приняв приглашение кого-нибудь из завсегдатаев, присоединялась к нему за столиком. Скоро она подружилась с несколькими молодыми мужчинами. Каждый вечер около половины двенадцатого они заходили в клуб по дороге домой из больницы, где работали. Познакомилась она также с молодыми певцами и певицами, узнавшими о Жози по слухам, быстро распространяющимся в музыкальном мире Парижа. К своему удивлению, Жози почувствовала расположение к постоянным посетительницам, которых про себя называла «женщинами Бет», даже к тем, кто пытался замаскировать свою принадлежность к женскому полу мужской одеждой и короткими стрижками. «Женщины Бет» отличались большой добротой и никого никогда не осуждали. Оценили они и то, что молодую певицу ничуть не смущает их сексуальная ориентация.

Теперь Жози с улыбкой вспоминала, что опасалась общества этих женщин и в каждом их комплименте видела скрытый намек.

Она заметила, что одна из «женщин Бет» всегда сидит за определенным столиком. Обычно молчаливая, незнакомка входила в зал после начала выступления, оставалась на час, а затем так же тихо удалялась, явно желая остаться незамеченной. Бет всякий раз минут двадцать сидела с гостьей, и женщины тихо беседовали. Иногда женщина приводила с собой подругу, и они разговаривали только друг с другом или с Бет Диаман. Лица их неизменно скрывал полумрак. Лишь однажды Жози увидела лицо незнакомки. В этот вечер гостья пришла чуть раньше, до того как Жози начала петь, стояла, прислонившись к Стене, и ждала, когда перед началом выступления убавят свет. Жози с любопытством наблюдала за ней из маленькой комнатки за сценой. Незнакомке было под шестьдесят, а может, и больше. Невысокая, худая, с самой заурядной внешностью, она держалась с огромным достоинством. Женщина кого-то мучительно напоминала Жози — не столько лицом, сколько осанкой, манерой держаться очень прямо.

Заинтригованная стремлением женщины сохранить инкогнито, Жози спросила о ней Бет. Однако та уклонилась от прямого ответа:

— Это моя старая добрая знакомая.

— По-моему, она избегает общества, — заметила Жози.

— Она стесняется, — пробормотала Бет и тут же ушла в другой конец зала.

Такая загадочность еще больше разожгла любопытство Жози. Одним холодным дождливым вечером, когда посетителей в клубе было мало, Жози подсела в перерыве к стойке бара и заказала себе безалкогольный коктейль.

— Спокойная выдалась ночь, Тереза, — сказала она барменше.

— Все из-за погоды. Скучно, правда?

— Очень. — Жози указала на занятые столики. — Однако завсегдатаи не пропускают ни одного вечера. Хоть дождь, хоть солнце, они всегда тут как тут, благослови их Бог.

Тереза улыбнулась:

— Да, точно, они нам очень преданы. Правда, большинство из них живут по соседству, так что им не сложно сюда добраться. — Барменша кивнула туда, где сидела таинственная незнакомка. — Взять хотя бы ее, к примеру.

— Застенчивую женщину?

— Хм, она никогда не была застенчивой. Эта дама приходит к нам уже года два. Обычно она растворялась в толпе, несколько раз даже подходила к стойке бара поболтать со мной. Только последние несколько недель она почему-то стала прятаться в темноте. — Тереза пожала плечами. — Как знать, может, к старости она становится эксцентричной.

— Кто она такая?

— Давнишняя приятельница Бет. Она была кутюрье, а сейчас почти отошла от дел. Говорят, очень богата. По утрам работает в своем маленьком магазинчике около плас дю Тертр. Когда-то она была знаменитой, но теперь, кажется, обслуживает лишь нескольких избранных клиентов. Кстати, у нее легкий акцент — по-моему, итальянский.

И тут Жози осенило. Ну конечно! Вздернутый подбородок, прямая осанка.

— Рената?

Тереза кивнула.

— Ты о ней слышала?

— Я встречалась с ней в Венеции несколько лет назад. Рената сшила для моей подруги восхитительное бальное платье. Интересно, почему она в Париже?

Барменша снова пожала плечами:

— Откуда мне знать? Задавать вопросы — не мое дело.

После выступления Жози поспешила в отель. Входя в свою комнату, она подумала о том, как поступила бы на ее месте Марианна. Ответ не вызывал сомнений. Она быстро достала записку с номером Франчески и позвонила. Услышав голос сестры, Франческа разволновалась:

— Жози! Мы так за тебя тревожились! Я оставляла сообщения в клинике, но боялась, что ты так никогда и не позвонишь!

Жози была обрадована и смущена. Да, следовало позвонить давным-давно. Но ничего, она искупит свою вину.

— Ты можешь прийти сегодня в клуб, где я пою? — спросила она и продиктовала Франческе адрес. — Приходи, пожалуйста, у меня есть для тебя сюрприз.

— Ни за что на свете не пропущу твое выступление, — ответила Франческа.

Жози опасалась, что Франческу шокирует «Ше Ля Луна» и его убогое окружение, но, отбросив все страхи, начала разучивать на гитаре новую песню. Девушка готовилась весь день и к вечеру уже испытывала радостное нетерпение. Предстоящая встреча с Франческой волновала Жози, но это ничуть не походило на ужасающее напряжение, когда-то лишившее ее голоса. Такое возбуждение поможет ей петь еще лучше. При мысли о свидании с Франческой она чувствовала счастье и гордость.

В ту ночь она пела с необычайной уверенностью, голос звучал чисто и ясно. Рената, как обычно, села за свой столик, скрытый от посторонних взглядов. Первое отделение еще не кончилось, когда появилась Франческа. В этом странном клубе ее появление произвело настоящую сенсацию. На Франческе были черная блестящая блузка и элегантные слаксы, золотистые волосы она собрала в пышный пучок. Когда она вошла, по залу пробежал восхищенный ропот. На щеке пламенел шрам — как символический иероглиф, как обращение, начертанное на древнем языке знаков. Посетители клуба понимали этот язык. Они видели травмированную, но не сломленную женщину, знающую, что отличается от всех, но не утратившую достоинства. Это самоощущение хорошо знали здешние завсегдатаи.

За ней следовал Джек Уэстман. Многолюдье несколько удивило его, но все видели, что он гордится Франческой. Сев за столик и посмотрев на Жози, они сразу поняли, что она растерялась. Ей не приходило в голову, что Джек тоже появится здесь.

Жози решила во всем признаться Франческе, однако присутствие Джека смутило ее. Нет, говорить с ними обоими она не в состоянии.

Жози пела, стараясь не встречаться с ними взглядом. Закончив, она быстро спустилась со сцены и подошла к столику сестры. Та привстала, чтобы поцеловать ее, и в этот момент Жози хрипло прошептала:

— Я звала тебя не из-за себя. Взгляни туда. — Она указала в сторону полускрытого перегородкой столика.

Франческа с любопытством обернулась, но ничего не увидев, озадаченно уставилась на Жози. Однако та уже перебирала струны гитары, желая сосредоточиться только на музыке.

Франческа вновь посмотрела на указанный сестрой столик и тут только заметила, что там кто-то тихо сидит за гобеленовой занавеской. В полумраке зала она едва разглядела женщину.

К Франческе подошла Бет Диаман.

— Простите за беспокойство, мадам, но с вами хочет поговорить моя старая знакомая. Она будет очень рада, если вы ненадолго пересядете за ее столик.

— С удовольствием. Вы проводите меня?

Франческа подошла вслед за хозяйкой к столику. Вдруг сердце ее неистово забилось.

— Рената! Неужели это вы?

Франческа бросилась к пожилой женщине. Та, ничуть не удивленная, невозмутимо смотрела на Франческу.

— Как я рада вас видеть! — воскликнула Франческа, садясь рядом с Ренатой и все еще не веря своим глазам. — Я всякий раз думаю о вас, когда вспоминаю бал в Венеции. Благодаря вам я была тогда счастлива.

Рената внимательно посмотрела на нее.

— А вы изменились, — тихо заметила она наконец. — Все так же прекрасны, но уже не маленькая хрупкая девочка, а настоящая женщина.

Не желая отпугнуть Ренату вопросами, Франческа заговорила о чем-то незначительном, но та остановила ее:

— Можете завтра утром прийти ко мне домой? Я хочу рассказать вам о матери.

Франческа потеряла дар речи. Неужели ее желание исполнится так легко и быстро? Благослови Господи Жози Лапуаре, подумала она с благодарностью.

Рената дала ей адрес и объяснила, как к ней добраться.

— Приходите часов в десять. В это время я обычно пью кофе. Составите мне компанию.

Стараясь не выдать волнения, Франческа пообещала прийти к десяти.

Портниха между тем продолжала:

— При жизни Карло я не могла рассказать вам о Сюзанне. Властный был человек, настоящий деспот, хотя о мертвых не принято говорить плохо. Кроме того, вы тогда были слишком молоды и наивны, чтобы понять Сюзанну. — Она сжала руку Франчески и улыбнулась. — Думаю, сейчас вы совсем другая. Пришло время поговорить.

Франческа попрощалась с Ренатой и вернулась к Джеку. Слушая песни, она украдкой оглядывалась. Странный клуб! За соседним столиком две женщины держались за руки. Смутившись, Франческа потупила глаза.

Джек, улыбнувшись, прошептал ей в самое ухо:

— Ну что, до тебя наконец дошло?

— Ты знал с самого начала!

Франческа пришла в полное смятение. Она вспомнила Лайфорд-Кэй, больницу и яростные обвинения, брошенные леди Джейн в тот день, когда старуха ворвалась в палату к Карло. Тогда все это показалось Франческе бредом, однако и Конверс Арчер рассказывал своему приятелю о роковой страсти Сюзанны к Сибилле Хиллфорд.

Неужели это возможно? Неужели ее мать была такой, как женщины за соседними столиками? Франческа отказывалась верить в это, ибо помнила мать — женственную, похожую на девочку. Она невольно снова взглянула на молодых дам, державших друг друга за руки, и с горечью призналась себе, что они тоже очень женственны. В них все дышало мягкостью и нежностью!

Вечером Франческа рассказала Джеку без утайки то, что знала о матери. Она уже поняла, что леди Джейн и Конверс Арчер правы. Сюзанна и Сибилла были не просто подругами, а любовницами.

— Не пойму, почему тебе так трудно это принять? — спросил Джек. — Подумай, всего лишь несколько лет назад общество подвергло бы остракизму и нас — ведь мы не состоим в браке. Да и твоя мать пришла бы в ужас, узнав, что мы любовники. А каково было Сюзанне с твоим отцом? Она же, наверное, изголодалась по обычной человеческой нежности!

Последняя фраза помогла Франческе понять, что Сюзанна просто откликнулась на любовь — так же, как когда-то она сама.

Но роман закончился смертью Сибиллы, и это вселяло страх в сердце Франчески.

1955

Вопреки желанию Сюзанны Сибилла решила остаться на балу-маскараде у Конверса Арчера, хотя большая часть гостей уже покинула «Гритти-Палас». Сюзанну смущало, что развязность Сибиллы бросается в глаза. Они шли по длинному коридору мимо комнат, залитых огнями и отделанных парчой и шелком. Сибилла покачивалась и то и дело нарочно падала на Сюзанну, впиваясь в ее губы. Сюзанна понимала, что та провоцирует ее, и едва сдерживала раздражение. Создавшаяся ситуация повергала обеих в отчаяние. Сюзанна боялась взглянуть на подругу, нутром чувствуя, как за ними наблюдают и сплетничают о них.

— Ради Бога, иди спокойно! — прошептала она Сибилле. Они спустились по широким каменным ступеням к каналу и сели в гондолу Нордонья.

Подняв глаза на церковь Санта-Мария делла Салуте, Сюзанна тихо прочла короткую молитву.

— Господи, помоги мне покончить с этим по-хорошему. — И, подумав, добавила: — И пусть это будет полный разрыв — навсегда.

Сибилла, откинувшись на бархатные подушки в маленькой каюте, схватила Сюзанну за руку и властно потянула ее к себе.

— Ты весь вечер была холодна со мной! — недовольно воскликнула она.

Порыв ветра принес с собой соленый запах Адриатики. Гондола, чуть покачиваясь, плавно разрезала воду. Сибилла коснулась губами волос Сюзанны, уха, потом взяла в рот мочку. Сюзанна не двигалась, и Сибилла поцеловала ее в губы. Но та отвернулась.

Сюзанна вдруг представила себе, какой пустой будет ее жизнь без Сибиллы. Целоваться с мужчиной — совсем другое дело. Губы Сибиллы — мягкие, как абрикосы, а поцелуи — сладкие как мед. Конечно, Карло — хороший любовник, умелый и нежный, но его пылкость не сравнима с девичьей нежностью. Страсть Сибиллы обжигает, но не ранит. А разве мужчина способен понять Сюзанну, раздраженную ограничениями, связывающими женщину по рукам и ногам?

Люди подозревали, что их отношения с Сибиллой ненормальны, всех шокировали эти женщины, бросающие вызов общественной морали. Однако союз, основанный на полной свободе, давал им счастье. Между тем эта страсть угрожала ее браку, более того, материнским правам. Сюзанна содрогнулась: как ни больно ей потерять Сибиллу, лишиться дочери во сто крат ужаснее!

Она вытерла губы и, стараясь собраться с мыслями, беспокойно поглядывала на гондольера, служившего у Карло. Лучше бы никто не слышал, что она скажет Сибилле.

Сюзанна понизила голос:

— Ты меня сегодня ужасно перепугала.

— Знаю. — В глазах Сибиллы сверкнул вызов.

— Все это зашло слишком далеко. Прошу тебя, Сибилла, пойми: мы погубим друг друга.

— Ну и что?

Сюзанна знала, что это бравада и подруга скоро изменит тон.

— Господи, Сибилла, там, на балконе, ты же чуть не убила меня! Подумай, что ты делаешь! Сначала едва не убила, а теперь провоцируешь. — Заговорив громче, она заметила, как напряглась спина Виери.

Сибилла молчала. В черной глади канала отражались редкие фонари.

— Признай, у наших отношений нет будущего. Конверс прав: если ты хочешь добиться успеха как художница, тебе следует полностью посвятить себя искусству. А я не могу бросить свою семью, надеюсь, ты меня поймешь.

Сибилла отвернулась к окну и несколько мгновений смотрела в черную зеркальную поверхность воды. Потом взглянула в глаза Сюзанне:

— А я-то считала тебя смелой.

— Я не самоубийца. Ты разрушаешь мою жизнь.

Внезапно Сибилла расплакалась, Сюзанна придвинулась к ней, положила руку на плечо; через мгновение они уже обнимались, а потом слились в поцелуе. Женщины даже не заметили, как остановилась гондола.

Придя в себя, Сюзанна отпрянула от Сибиллы и заметила, как отвернулся Виери. Увидев пристань с двумя каменными львами, Сибилла, несмотря на узкое платье, проворно выскочила из лодки и протянула руку подруге. Сюзанна отпустила Виери до вечера.

— Это наша последняя ночь, — дерзко сказала художница.

Взявшись за руки, они вошли в палаццо. Узнав, что все слуги отпущены до утра, Сибилла издала радостный вопль и бросилась вверх по лестнице, увлекая хозяйку за собой. Сюзанна заперлась в просторной ванной, но Сибилла забарабанила в дверь, требуя впустить ее, и та открыла. Художница, усмехаясь, стала наступать на нее, и Сюзанна попятилась к ванне. Она вдруг испугалась и ухватилась за край ванны, но, потеряв равновесие, упала в нее и сильно ударила голову. Сибилла прыгнула следом. Не успела Сюзанна подняться, как художница оседлала ее, целуя и скользя руками по всему телу. У Сюзанны кружилась голова, в затылке пульсировала боль. Наконец, собравшись с силами, она стряхнула с себя Сибиллу.

— Почему ты меня не предупредила? — Она потерла рукой ушибленный затылок.

— Больно? Тебе помочь? Дай-ка я посмотрю. — Раздвинув густые рыжие волосы, Сибилла увидела широкий лилово-красный рубец. — Синяк будет ужасный, — заметила она с сочувствием, сняла с пальца Сюзанны кольцо и надела его. — Подаришь на память?

— Нет, это кольцо Карло.

Художница нахмурилась.

Сюзанна все еще держалась за голову. Кожа у нее была светлее, чем у Сибиллы, а тело — полнее. Художница смотрела с тоской и желанием на пышную грудь с розовыми сосками и мускулистые руки наездницы. Это тело она считала достойным кисти художника — женственное и вместе с тем сильное. Ей хотелось запомнить его навсегда. Вдруг лицо Сибиллы просветлело.

— Я знаю, что улучшит твое самочувствие.

Она нашла среди туалетных принадлежностей маленькое круглое зеркальце и, нажав на потайную пружинку на перстне Карло, высыпала на стекло остатки кокаина. Потом кончиком византийского кинжала разделила порошок на две части и предложила половину Сюзанне. Та вдохнула, запрокинув голову, и попыталась встать.

— Боже, у меня все ноги в синяках! Должно быть, я их тоже ушибла. Не знаю, смогу ли я идти.

Она хотела подняться, но Сибилла, толкнув подругу в ванну, принялась исступленно ласкать ее.

— Они мои!

— Что твое?

— Твои груди. — Сибилла припала к груди Сюзанны и начала сосать, как младенец.

Сюзанна старалась оттолкнуть ее.

— Будет тебе, отпусти! Мне нужно посмотреть, сильно ли я ударилась.

Но Сибилла уже сидела на ней верхом. Сюзанна беспомощно взмахнула руками.

— Нет, Сибилла! Не здесь! Ты меня утопишь.

— Я хочу заняться с тобой любовью!

Завязалась борьба. Сюзанна погрузилась под воду, но ей удалось приподняться, и она стряхнула с себя Сибиллу.

— Ты чуть не убила меня своей дьявольской любовью! — закричала она.

Но художница вцепилась в нее, и Сюзанна опять погрузилась в воду, внезапно с ужасом поняв, к чему стремится ее подруга. Да, она хочет, чтобы их страсть оборвалась одновременно с жизнью. Сибилла не раз говорила о самоубийстве.

Страх придал Сюзанне сил, и она стала бить художницу по спине, вместе с тем сознавая, что преимущества ее невелики. Она быстро огляделась и, увидев кинжал, схватила его. У нее уже темнело в глазах, но, захлебываясь, Сюзанна успела вонзить нож в спину Сибиллы.

Хватка ослабла. Вода окрасилась кровью. Сюзанна жадно хватала ртом воздух. Через минуту она пришла в себя и уставилась на Сибиллу, не веря своим глазам. Лицо ее подруги погрузилось в воду, окрашенную кровью. Из спины торчал кинжал.

— О Господи, Сибилла, очнись, пожалуйста! — простонала Сюзанна. Но Сибилла не подавала признаков жизни. Взглянув в остекленевшие глаза, Сюзанна выпустила из рук голову. — Господи, что же я натворила!

Но может, она еще жива? Ведь все произошло две-три минуты назад, хотя они показались вечностью. Сюзанна не знала что. Она вытащила кинжал и прислонила Сибиллу к краю ванны. Ее голова свесилась набок. Сюзанна подхватила девушку под мышки и потащила из ванны. Прошло еще несколько минут. «Слишком долго», — в панике подумала она. Сюзанна разминала грудную клетку Сибиллы, отчаянно пытаясь вспомнить, как делается искусственное дыхание. Кожа под ее пальцами была холодная и до странности упругая, а губы — твердые, словно замерзшие.

— Очнись, Сибилла! Ты же никогда не хотела умереть одна! — Сюзанна встряхнула ее за плечи. — Очнись наконец! Ты не можешь так умереть!

Постепенно Сюзанна стала ощущать боль. Кокаин и страх на время притупили чувства, но сейчас она пришла в себя. Женщина с трудом поднялась с колен и только тогда увидела, что стоит над любовницей в луже крови. Все бесполезно: ни искусственное дыхание, ни сила любви не вернут Сибиллу к жизни! Она мертва.

Сюзанна покачнулась от боли, но все же устояла на ногах и даже ухитрилась смыть с себя кровь. Перешагнув через бездыханное тело, она, пошатываясь, прошла в спальню и кое-как оделась.

Выскользнув из палаццо через черный ход, Сюзанна побежала к дому Ренаты. Та много для нее сделала, и Сюзанна доверяла ей. Портниха знала все ее тайны и не раз помогала советами. Никому из своего круга Сюзанна не поведала бы о романе с Сибиллой. Но сказать Ренате — все равно что тетке или бабушке. Она беззаветно предана ей.

Сюзанна разбудила портниху и тут же рассказала ей обо всем. Ее била дрожь, спутанные волосы рассыпались по плечам, в глазах застыл ужас.

— Меня заберут в полицию, — простонала Сюзанна, бросаясь Ренате на шею.

— Карло уладит дело с полицией.

— Его нет в Венеции! — воскликнула Сюзанна. — Полиция…

— Здесь вас никто не найдет, — заверила ее Рената. — Вам нужно прилечь, я дам что-нибудь успокоительное, чтобы вы отдохнули.

Портниха сидела у постели, пока Сюзанна не заснула. На рассвете Рената пришла к решению. Она знала, что делать, и ею руководил трезвый расчет.

Она отправилась в палаццо и позвонила в дверь.

— Боже милостивый, что случилось? — воскликнул разбуженный Эмилио.

— Мы должны позвонить Карло.

Эмилио растерянно смотрел на нее.

— В спальне вашей хозяйки лежит английская леди, умершая от потери крови.

Ошеломленный Эмилио долго молчал, потом спросил:

— Это что, кошмарный сон? Может, я еще сплю?

— Пошли, — сказала Рената. — Быстрее!

В это утро она руководила всем. В покои Сюзанны не впустили ни одну горничную. Рената обмыла и одела Сибиллу, потом тщательно убрала в ванной. Она закончила все до полудня и помчалась к себе домой, чтобы позаботиться о Сюзанне. Когда та проснулась, Рената дала ей еще успокоительного, усадила в «пежо» и повезла в Северную Италию, на маленькую ферму в горах, где провела детство. Близких родственников у Ренаты уже не осталось, и дом принадлежал ей, но она проводила здесь лишь две-три недели в году, когда отдыхала.

Одинокий деревенский дом казался такой же неотъемлемой частью пейзажа, как доломитовые скалы. По соседству жили родственники. Рената попросила свою престарелую кузину позаботиться о Сюзанне, а сама поспешила в Венецию, чтобы приехать туда до возвращения Карло из Нассау.

Рената надеялась, что простые деревенские люди и чистый горный воздух помогут Сюзанне залечить душевные раны. Но чем больше прояснялся рассудок Сюзанны, тем сильнее она страдала, обвиняя себя в смерти Сибиллы. Рената сообщила ей, что Карло уладил дело с полицией, но это не принесло облегчения — Сюзанну терзали муки совести. Карло хорошо знал начальника полиции, поэтому на вскрытии не настаивали, и публике пришлось принять версию о том, что Сибилла умерла от сердечного приступа. Однако Сюзанну преследовал страх, что ее найдут и привлекут к суду за убийство. Она не могла вернуться в Венецию и предстать перед Карло.

Между тем Рената оставила свои дела на помощниц и проводила много времени с Сюзанной. Только упоминание о маленькой дочери вызвало улыбку на лице несчастной, но и то ненадолго. Рената привезла из Триеста врача. Он не знал ни о чем, но сказал, что молодая женщина в глубокой депрессии.

— Судя по всему, она в полной апатии, — сказал врач.

— Что? — удивилась Рената.

— Она утратила способность чувствовать. Иногда, если женщина, например, теряет любимого, ее эмоции умирают вместе с покойным.

— Есть ли от этого лекарство? — спросила Рената.

— Порой выздоровление происходит спонтанно. Мы не всегда знаем, что помогает больным выйти из этого состояния.

Доктор порекомендовал Сюзанне хорошо питаться, побольше двигаться на свежем воздухе и поскорее обратиться к психоаналитику.

Рената передала это Карло. Он холодно ответил:

— Я не желаю ее видеть, понимаете, Рената? Мне безразлично, что с ней будет.

— Но это жестоко!

— Если я найду ее, то помещу в сумасшедший дом.

— Неужели вы способны так поступить со своей женой!

— Я должен. Это гораздо приятнее тюрьмы.

— Если бы вы только видели, как она страдает…

— Она разрушила столько жизней, разве этого мало? Она больше и пальцем не прикоснется к моей дочери.

— Не обвиняйте ее, она пыталась спасти свою жизнь!

— Я обвиняю ее за то, что она навлекла на мою семью позор. Она годами шла к этому. Если бы я бросил ее с самого начала…

В голосе Карло был только металл. Пораженная Рената повесила трубку. Уж не считает ли он, что отчаяние Сюзанны или ее сексуальная ориентация — заразная болезнь? Или Карло боится, как бы Франческа случайно не узнала, что ее мать, защищаясь, убила девушку? Но из-за ошибки матери больше всех пострадает ребенок! Как мужчина, Карло, вероятно, не понимает, насколько хрупка и зависима от внешних обстоятельств эмоциональная жизнь девочки. Утрата матери может нанести непоправимый вред ее внутреннему миру.

Чтобы помочь Сюзанне избавиться от скорби и чувства вины и заставить ее вновь обрести себя, Рената стала поощрять молодую даму к верховым прогулкам. Сюзанна не испытывала к этому особого стремления, однако уступила настояниям Ренаты. Та привезла ей костюм для верховой езды, помогла в него облачиться, причесала Сюзанну, уложив волосы в пучок, потом взяла ко всему безучастную женщину за руку, посадила в машину и повезла к конюшне.

Конюшня входила в состав курортного комплекса, где в это время года жили несколько гостей. Сверху открывался захватывающий вид на ущелья и долины. Луга покрылись белым ковром из нежных горных цветов, прохладный горный воздух приятно бодрил, а небо сияло чистейшей лазурью.

Сюзанна осталась равнодушна к великолепной панораме, она ее просто не замечала. Но когда конюх вывел из стойла ее лошадь, она впервые оживилась.

— Я хочу другую, — сказала Сюзанна. — Оседлайте для меня того резвого коня, что бьет копытами. Я прокачусь на нем.

Конюх нахмурился.

— Нет, мадам, не могу. На того коня никто не решается сесть. Его привезли сюда лишь для того, чтобы случить с одной из кобыл. Этот конь дикий, почти необъезженный.

— Я поскачу только на нем.

Рената возликовала, услышав этот тон. Сейчас с Сюзанной бесполезно спорить. Наконец-то она изъявила хоть какое-то желание. Портниха умоляюще взглянула на конюха, но тот покачал головой.

— Тогда я сама его оседлаю, — заявила Сюзанна.

— Он разобьет вам голову копытом.

Наконец конюх уступил и оседлал гнедого скакуна. Когда коня выводили из стойла, он фыркал и бил копытом, но, оказавшись во дворе, стих. Сюзанна посмотрела на гордого коня, и глаза ее странно сверкнули.

— Ну, ну, мальчик, тише!

Позже Ренату насторожила внезапная перемена в Сюзанне. Ей, конечно же, следовало догадаться раньше, ведь она замечала кое-какие необычные симптомы. Но уж очень хотелось Ренате увидеть признаки улучшения в состоянии Сюзанны!

Понятно, почему Сюзанна выбрала дикого коня, с которым не справиться даже ей, если она в последний момент изменит свое решение. Сев на этого скакуна, она надеялась найти себе могилу в одном из ущелий и навсегда прекратить страдания.

Сюзанна дважды объехала легкой рысью вокруг загона, потом пустила коня в галоп и, проскакав мимо конюха и Ренаты, направила его в поле.

— Поосторожнее с ним, не заезжайте далеко! — крикнул ей вслед конюх, но, похоже, Сюзанна его не слышала.

Рената испугалась:

— Вам лучше поехать за ней.

Конюх пожал плечами:

— Она так же упряма, как конь.

Рената вернулась к дому и села за столик на террасе. Ей принесли кофе. Рассеянно помешивая ложечкой в чашке, Рената напряженно всматривалась вдаль, надеясь увидеть Сюзанну, и то и дело тревожно поглядывала на часы. Через час, уже собираясь умолять конюха отправиться на поиски Сюзанны, она заметила, что по полю в сторону конюшни скачет гнедой конь. Стремена свободно болтались, поблескивая серебром. Всадника на нем не было.

Сюзанну они отыскали уже днем. Женщина лежала без сознания рядом с тропинкой. Падая, она ударилась головой и сломала челюсть. Возможно, конь наступил на Сюзанну или даже волок по земле: нога у женщины была серьезно повреждена. Сюзанна потеряла много крови, но Рената надеялась, что она выживет, хотя и не знала, вернется ли к ней рассудок.

Рената сообщила Карло о случившемся.

— Уж лучше бы она умерла, — сказал он.

Вскоре после этого Рената, к своему ужасу, прочла в газетах сообщения о смерти Сюзанны. Взбешенная этим, она послала Карло счет из больницы, где Сюзанна лежала в коме под вымышленным именем. Этот день ознаменовал для Ренаты начало новой жизни, ибо она решила оставить Сюзанну при себе как родную дочь. Ведь должен был хоть кто-то заботиться о несчастной женщине!

Сюзанна с трудом возвращалась к жизни; ее реакции были замедлены, а сознание замутнено. Рената считала, что это к лучшему.

Только чеки, поступающие два раза в год, свидетельствовали, что Карло помнит о существовании жены. Граф щедро платил за сокрытие тайны.

Когда Сюзанна немного оправилась, Рената перевезла ее в Венецию и поселила в своем небольшом домике. Теперь ей предстояло заняться своим бизнесом, чтобы оплачивать счета. Сюзанна начала заново учиться ходить. Когда-то она была прекрасной спортсменкой, но, поддавшись болезни, потеряла форму. К ужасу Ренаты, Сюзанна выглядела теперь гораздо старше ее, хотя была значительно моложе. Наконец природа взяла свое, и, несмотря ни на что, Сюзанна окрепла. И тут произошло событие, задевшее ее за живое.

К Ренате пришла Франческа, чтобы заказать платье.

Пока девушка стояла перед зеркалом в примерочной, Сюзанна наблюдала за ней, спрятавшись за дверью. Лицо ее словно окаменело, по щекам струились слезы. Испугавшись, как бы она не выдала себя, Рената сказала, что примерка закончена, и отослала Франческу. С этого дня состояние Сюзанны коренным образом изменилось.

Всего за несколько дней она стала почти такой же, как прежде. Энергия била в ней ключом. Она заявила, что сама сошьет платье для дочери, и теперь жила ожиданием встречи с Франческой. Сюзанна надеялась встретить ее в Венеции, но остаться при этом неузнанной. Они с Ренатой строили бесчисленные планы, как увидеть девушку на расстоянии. Приходилось соблюдать особую осмотрительность: одно неосторожно брошенное слово — и Карло упрячет Сюзанну под замок на всю жизнь.

Газеты взахлеб писали о Франческе, и Сюзанна была счастлива. Но вдруг девушка исчезла, и только от слуг в палаццо Рената узнала, что ее отправили в Нассау. Предположив, что Карло пронюхал об их с Ренатой планах, Сюзанна снова стала обвинять во всем себя. Вернуться же в Нассау, где был когда-то ее дом, она не смела, опасаясь, что Франческа узнает ее. У женщины, убитой горем, начался рецидив.

Через несколько лет Рената прочла в колонке светских сплетен, что Франческа живет в Париже. Там же была помещена фотография молодой женщины с ужасным шрамом, исказившим ее лицо. После долгих колебаний Рената показала фотографию Сюзанне.

— Я должна ехать в Париж, — заявила Сюзанна. — Мне нужно увидеть ее еще раз.

У Ренаты была приятельница лесбиянка, недавно вложившая деньги в недвижимость в Париже. Портниха позвонила ей и попросила разрешения приехать. Сюзанна, сияя от радости, начала собирать вещи.

Парижские газеты сообщали подробную информацию о Франческе, ее сыне, Джеке и их доме. Рената и Сюзанна целыми днями гуляли по набережной Сены и подолгу просиживали в кафе, расположенных напротив острова Сен-Луи, надеясь хоть мельком увидеть Франческу. Вдохновленная этой надеждой и одержимая мечтой находиться возле дочери, Сюзанна почувствовала прилив сил. Однажды она увидела Кристофера, гуляющего с няней недалеко от дома. Сюзанна, почти бегом вернувшись к Ренате, возбужденно рассказала ей об этом. С тех пор, отправляясь, по ее словам, «на встречу» с дочерью, она всегда брала с собой фотоаппарат.

— Какой милый светловолосый мальчик, — говорила Сюзанна, качая головой.

Глядя на нее, Рената думала, что одержимость Сюзанны перейдет в безумие, если не устроить ей встречу с дочерью.

На следующее утро после встречи с Ренатой в клубе «Ше Ля Луна», Франческа приехала на Монмартр. Она дрожала от волнения. Комната, куда ее проводили, была точно такая же, как маленькая студия в Венеции, где несколько лет назад Рената снимала с нее мерки для бального платья.

Рената принесла поднос с дымящимся кофе и свежими круассанами.

— Теперь я работаю очень мало, только чтобы не потерять сноровку, — пояснила портниха. — Лишь самые близкие приятельницы знают, где я живу. Так вот, дорогая Франческа, вам пора узнать правду.

— Это касается моей матери, да?

— Конечно.

Франческа так побледнела, что Рената испугалась, как бы она не упала в обморок. Однако она знала, что пришло время все рассказать.

— Дорогая моя, ваша мать жива.

Рената еще не успела закончить, как Франческа поняла, что в глубине души она всегда это подозревала и не переставала верить в чудо еще с детских лет. По щекам ее потекли слезы. Рената склонилась к ней и взяла ее за руки. Наконец молодая женщина овладела собой.

— Прежде чем увидеть мать, я хочу знать правду.

— Я расскажу вам все, что знаю сама, а Сюзанна со временем расскажет все остальное, — ответила Рената.

Только в полдень женщины вышли из маленькой студии.

Сюзанна стояла в маленьком саду, залитом солнцем. Франческа прошла по длинному коридору, выходившему во внутренний дворик. Рыжие волосы, пламенеющие на солнце, указывали ей путь, как свет маяка. При виде Сюзанны, нагнувшейся над клумбой, молодая женщина затрепетала. Мать мало изменилась с тех пор, как Франческа видела ее в последний раз.

— Сюзанна, я привела твою дочь. — Сюзанна вздрогнула. — Все хорошо, не волнуйся. Девочка все понимает и хочет поговорить с тобой.

Франческа бросилась к матери, порывисто обняла ее, почувствовала, что она дрожит, и разрыдалась. Сюзанна нежно гладила дочь, пока та не успокоилась. Никогда еще жизнь не казалась Франческе такой светлой.

Глава 29

На следующий день Франческа разбудила Джека рано утром, и спор их начался еще в постели.

— Дорогая, ты не можешь тащить мать в Лайфорд-Кэй! Это неподходящее место для нее. Сюзанне стало здесь лучше, но, если ты возьмешь ее в Нассау, у нее вполне может наступить рецидив. — Джек говорил терпеливо, но в голосе его слышалось напряжение. — Подумай сама: ей предстоит встреча с теми, кого она знала. Как ты объяснишь ее двадцатилетнее отсутствие? Возникнет весьма сложная ситуация.

Но, возбужденная, Франческа не принимала его доводов:

— Пока она сама не выразит желания предстать перед публикой, никто ничего не узнает. Я поселю ее как пациентку «Розы Лайфорда». Уверена, едва она окажется в нашей усадьбе, в своем прежнем доме, как сразу оживет. Мама может вообще не раскрывать инкогнито.

Накануне вечером Франческа и Джек перевезли Сюзанну к себе, на остров Сен-Луи, и уложили спать наверху, в комнате для гостей.

— А где же мы проведем Рождество? Неужели ты переедешь в Лайфорд-Кэй и оставишь меня одного в этом огромном доме?

Франческа нервно рассмеялась, ибо, хорошо зная Джека, понимала: он не долго будет страдать от одиночества. Когда они расстались в Венеции, Джек, не долго думая, женился на другой.

— Дорогой, я вовсе не собираюсь тебя бросать. Но, пойми, теперь мне следует заботиться о матери. Не представляю, как она жила последние девятнадцать лет. — Радуясь обретению матери, Франческа глубоко сострадала ей, ибо знала теперь, что пережила Сюзанна.

— Согласен, она действительно нуждается в помощи, но чтобы оказать ее Сюзанне, незачем покидать Париж. В Европе есть превосходные санатории, и многие из них не уступают «Розе Лайфорда».

Франческа поняла, что спорить с Джеком бессмысленно. Он не желает прислушаться к ее доводам, не разделяет ее стремления вернуть Сюзанну туда, где ее настоящий дом.

— Почему ты затихла?

— Ах, Джек, неужели тебе не ясно, что маме нужны не врачи, а дом. Она сама когда-то построила его и любит Лайфорд-Кэй. Я должна вернуть ей его.

— Только если ради этого ты не бросишь мужчину, за которого собираешься замуж. Нельзя же принести жизнь в жертву Сюзанне!

— Я ее люблю!

Франческа очень тревожилась за мать. Прошлой ночью Сюзанна едва осознавала, что происходит. Эмоциональное напряжение, хоть и радостное, было для нее непосильно. Матери следовало помочь как можно скорее.

— А что будет со мной? Я же не бестелесный призрак из твоего прошлого, а живой человек, мужчина и вовсе не хочу оставаться один. — Гнев Франчески подействовал на Джека возбуждающе. Он поцеловал ее руку, потом нежно прижался губами к шее.

— Не вынуждай меня делать выбор между тобой и матерью, — сказала Франческа.

— Я сделаю все, чтобы ты от меня не уехала, — прошептал Джек и лег на нее сверху.

Франческа попыталась возразить, но он прильнул к ее губам. Она чувствовала себя беспомощной перед натиском его страсти. Ее тело жаждало покориться ему, а душа настойчиво противилась этому. Франческа отлично понимала, что сопротивляться не стоит — от этого желание Джека разгорится еще сильнее, более того, тело вот-вот предаст ее и выступит его союзником. Поэтому она не боролась, а лишь наблюдала за происходящим как бы со стороны. Вот рука Джека, лаская, скользнула на грудь… Собственная отчужденность не на шутку испугала Франческу. Такого с ней еще не бывало! Джек вошел в ее податливое, но инертное тело. При этом Франческа, как всегда, ощутила, что утолила наконец изнуряющий голод. Но она не ответила на его ласки, не обвила руками любимого. Ей вдруг показалось, что Джека вполне мог заменить другой мужчина, способный удовлетворить потребности ее тела. То, что он первый и единственный по-настоящему любимый мужчина, отец Кристофера, утратило значение.

— Ты просто чудо! — Теплое дыхание Джека согревало Франческу. Глаза его горели от страсти. Но она отвела взгляд. — Я никогда не смогу тобой насытиться, — продолжал он.

Франческа отвернулась и посмотрела на голые ветви деревьев, качающиеся за окном на осеннем ветру. Ноябрь в Париже — время сырое и холодное. Ее охватила тоска по яркому солнцу, желтому песку и синему теплому морю — по всему тому, что она считала своим настоящим домом.

— О чем ты думаешь?

Франческа быстро взглянула на него. В глазах Джека застыла тревога. Он понимал: с ней что-то происходит, но что?

— О бухте в Лайфорд-Кэй с чистой и прозрачной водой. В Париже воды темные, сумрачные, и, глядя в них, видишь только фантасмагорические образы.

— Не понимаю, о чем ты.

— Наверное, я просто пытаюсь сказать, что не могу соединить в себе все. В душе я не такая уж искушенная женщина и скорее похожа на Жози, простую девушку с островов.

— Значит, ты возвращаешься в Нассау. — Джек сел на край кровати. Напряженная спина и приподнятые плечи выдавали обиду и гнев.

— Давай поедем вместе, прошу тебя! Вот увидишь, тебе там понравится! Ты, я и Кристофер чудесно проведем Рождество! Там сейчас лучшее время года, а в Париже так тоскливо… И мне бы хотелось побыть с Аполлонией, пока еще есть возможность.

Джек пошел в ванную. Она последовала за ним.

— Джек, я не хотела причинить тебе боль. — Франческа положила руку ему на плечо, но он стряхнул ее.

— Ты даже уже не хочешь заниматься со мной любовью, мои ласки для тебя невыносимы.

— Неправда!

— Да? А как тогда понимать то, что произошло минуту назад? Мне казалось, что я лежу на айсберге.

Она молчала.

— Франческа, я снял этот дом для тебя и мечтал жить здесь с тобой, а не с твоей матерью. Здесь, а не в Нассау. Я там уже бывал, слышишь? Место симпатичное, не спорю, но по сравнению с Парижем, Нью-Йорком или Лос-Анджелесом — настоящее захолустье. Я не могу обосноваться на каком-нибудь райском островке в Карибском море. Бог мой, да в таких местах люди поселяются, если хотят, чтобы о них все забыли! Я не желаю скрываться от мира.

— Клянусь прилетать к тебе как можно чаще, но только обещай провести с нами Рождество.

Джек сунул голову под воду, потом с яростью вытер волосы.

— Значит, ты предлагаешь мне выбор? — спросил он, уходя из ванной.

Вскоре Франческа услышала на лестнице быстрые шаги Кристофера. Едва она успела накинуть халат, как мальчик уже распахнул дверь и удивленно посмотрел на нее.

— Мама, мама, ты знаешь, что наверху лежит какая-то тетя?

Франческа улыбнулась.

— Да, это твоя бабушка. — Она прижала сына к себе. — Это моя мама, Кристофер. Пойдем, я тебя с ней познакомлю.

Мальчик взял мать за руку, и они поднялись по лестнице. Каждый думал о своем. Кристоферу появление незнакомой женщины казалось странным. Франческу же беспокоило, как почувствует себя Сюзанна, проснувшись в этом доме. Она тихо постучала.

— Мама?

— Войдите, — ответил дрожащий голос.

Франческа пропустила Кристофера вперед. Мальчик остановился в дверях и смущенно спросил:

— Ты правда моя бабушка?

Сюзанна широко улыбнулась:

— Да, так оно и есть.

Подумав, Кристофер решил, что эта рыжеволосая тетя скорее друг, чем враг. Он подбежал к ней и прыгнул в кровать.

— Раз ты моя бабушка, значит, будешь водить меня в кино. Вот бабушка Жана водит его каждое воскресенье.

Сюзанна привлекла к себе мальчика.

— Конечно, мы обязательно сходим в кино. А еще в парк. — Она разглядывала его как бесценное, вновь обретенное сокровище.

Мальчик позволил себя поцеловать, потом спрыгнул с кровати. Пока он бежал к матери, женщины обменялись взглядами. Кристофер прижался к Франческе, потом выбежал из комнаты.

— Франческа, он просто ангел. Наверное, ты счастлива, что у тебя такой сын.

— Кристофер очень обрадовался, что у него есть бабушка. Принести тебе завтрак или спустишься вниз?

Глаза Сюзанны заблестели от слез.

— Ты умница, Франческа, у тебя прекрасно все получилось — и дом такой красивый, и Кристофера ты хорошо воспитала. Все эти годы я и мечтать не смела, что моя жизнь изменится. Сейчас я самая гордая бабушка на свете.

Франческа обняла мать.

— Я приготовлю тебе ванну, а потом мы подумаем, чем заняться после завтрака.

— Я очень благодарна Жози. Она стала настоящей артисткой, — проговорила Сюзанна.

Только тут до Франчески дошло, что на радостях она совсем забыла о Жози.

— Нужно позвонить и пригласить ее к нам. Знаешь, мама, мы с Жози сильно отдалились.

— Но почему, дорогая? В детстве вы были неразлучны как сестры.

— Да. — Франческа замялась, не зная, как подступиться к столь щекотливой теме. — Марианна старалась заменить мне тебя, — осторожно начала она. — И Жози вела себя как старшая сестра. На самом деле… — Она взяла мать за руку. — На самом деле мы и есть сестры. — Она заметила странный взгляд Сюзанны. — Мама, так ты и раньше знала, что Жози?..

— Конечно, дорогая, но не решалась сказать об этом тебе.

— Знаешь, мама, в то лето, что я провела с отцом, мне многое открылось.

— Думаю, эти открытия так же потрясли тебя, как и меня когда-то.

Франческа покраснела.

— По-твоему, я недостаточно гибкая, мама?

Сюзанна кивнула:

— Возможно, тебе было труднее приспособиться к обстоятельствам, чем мне в твоем возрасте. Но я ни за что не стала бы навязывать тебе моральный кодекс. Его каждый определяет для себя сам. Боюсь, твой отец не из тех, кто способен научить ребенка великодушию.

— Прошу тебя, мама, не надо.

— Погоди, Франческа. Я знаю, тебе очень трудно принять тот выбор, который я когда-то сделала. И поверь, мне это понятно. Жози знает, что Карло ее отец?

Франческа кивнула:

— Она узнала об этом, когда мы жили в Венеции. Ей пришлось нелегко, особенно потому, что папа обращался с ней как со служанкой.

— А ты, девочка моя? Как ты к ней отнеслась?

— Не так, как следовало. И тогда, и потом. Мне было трудно примириться с тем, что отец спал со своей экономкой, а после сделал вид, будто не имеет к Жози никакого отношения!

Сюзанна молчала.

— Мама, я люблю Жози, но для меня невыносима мысль, что она — моя старшая сестра и все, что досталось мне, по праву должно было принадлежать ей.

— Нет, Франческа. Имущество переходит к законному наследнику Карло, а это ты, а не Жози.

— Но это же несправедливо!

— Возможно, дорогая, но такова жизнь. Жози — твоя единокровная сестра. Почему же тебе так трудно с этим смириться?

— Сама не понимаю. Я много об этом думала и ненавижу себя за то, что стыжусь открыто признать Жози сестрой. Но почему-то всякий раз, когда представляется такая возможность, у меня язык не поворачивается.

— Что ж, возможно, когда-нибудь ты все-таки это сделаешь.

Джека злило, что Франческа уделяет так много времени и внимания Сюзанне. Однако к той явно возвращались душевные и физические силы. Забота о матери прибавила сил и Франческе.

Отказавшись ходить с Джеком на приемы, она сказала ему, что не испытывает из-за этого угрызений совести. Нельзя же забывать, что ее мать — инвалид.

Джек сначала пришел в раздражение, потом стал держаться отчужденно. Франческу это мучило, но она утешалась тем, что заметно окрепшая Сюзанна уже справляется с Кристофером и даже собирает вещи для отъезда в Лайфорд-Кэй. Поняв, что проиграл битву за Франческу, Джек помрачнел.

— Вспомни, сколько раз ты оставлял меня одну, — заметила Франческа. — Я никогда не ограничивала твою свободу.

— Я оставлял тебя лишь потому, что ты сама не хотела со мной ехать, боясь лишний раз потревожить Кристофера.

Франческа вздохнула, уже изрядно устав от споров. Будь Джек более уверен в ней, он не видел бы в Сюзанне соперницу. Впрочем, Джек сначала ревновал Франческу и к Кристоферу.

— Приезжай к нам поскорее, — тепло сказала она.

Джек угрюмо посмотрел на чемоданы.

— Судя по количеству багажа, ты собралась не меньше чем на полгода.

Франческа понимала, что он прав: вряд ли ей удастся скоро вернуться. Она попыталась обратить все в шутку.

— Просто мы в Лайфорд-Кэй любим иногда принарядиться к вечеру.

Джек крепко прижал ее к груди.

— Обещай, что не забудешь меня, — пробормотал он.

— Конечно, любимый. — Франческа улыбнулась. — Я и смотреть не могу на других мужчин. — Она ласково пригладила его волосы и заглянула в голубые глаза.

Джеку всегда хотелось, чтобы Франческа увидела в нем не только знаменитого актера, но и живого человека, разделила его одиночество. Теперь ей было жаль покидать Джека. Она нужна ему не меньше, а может, и больше, чем Сюзанне. Оказавшись в милом ее Нассау, мать исцелится сама. Джек же никогда не излечится. Его рана слишком глубока, а теперь он будет страдать еще сильнее.

Жози низко поклонилась.

— Спасибо! Я люблю вас! — крикнула она, зная, что гром аплодисментов заглушит ее слова. — Я люблю вас!

Она ушла со сцены в маленькую полутемную комнатку, где часто сидела одна, стараясь сосредоточиться перед выступлением в клубе Бет Диаман. Девушка опустилась в глубокое кресло и покрутила головой, чтобы расслабиться и размять напряженные шейные мышцы.

Ну и неделька выдалась! По Монмартру быстро распространились слухи, что Бет Диаман отыскала истинное сокровище. Постепенно новость узнал весь Париж. В ночь на прошлую субботу сюда явился инкогнито какой-то критик. На следующий день в газете появилась столь восторженная рецензия, что с тех пор телефон в гостиничном номере Жози звонил не умолкая.

Месяц назад она переселилась в хороший отель и начала наконец наслаждаться комфортом, теперь доступным для нее благодаря постоянному заработку. Но еще больше девушка любила своих слушателей и петь для них считала настоящим счастьем. Эти люди когда-то спасли ей жизнь. Они приняли ее безоговорочно, и это позволило Жози вновь ощутить себя полноценным человеком.

Всю неделю поступали предложения, одно другого соблазнительнее. Жози смущенно известила Бет о своем уходе, заверив ее, что обязательно вернется, как только выкроит неделю, и выступит за тот же гонорар.

На следующий день у Жози начинался двухнедельный ангажемент в роскошном отеле неподалеку от Лувра. Затем ей предстояло петь в Орлеане. Следующий месяц она планировала посвятить записи пластинок, а потом — и это было самое приятное — вернуться в Нассау и выступать в клубе «Сисо». Ее ждет триумфальное возвращение! Жози потянулась, предвкушая, как вновь окунется в теплые воды океана.

Только одно омрачало радость девушки: Франческа по-прежнему отказывалась признать ее сестрой. Хотя они поддерживали связь, прежняя непринужденность исчезла. Теперь им не удалось бы, как прежде, уединиться в комнате и часами болтать, поверяя друг другу самые сокровенные тайны и мечты. Нежелание Франчески признать их родственные узы омрачало отношение сестер.

Во всем прочем, по мнению Жози, ее дела шли превосходно.