Зигзаги судьбы. Жизнь продолжается

Глава 21

Женский истерический крик Богдан услышал ещё на улице. Орала Подгорная, при этом орала с душой, так что слов разобрать нельзя было. Понятно, муж в тяжёлом состоянии, пусть он и козёл первостатейный, но какой-никакой, а близкий человек.

– Что случилось на этот раз? – Богдан сложил джинсы и положил их на полку в шкафчик. – По работе али как?

Его сменщик махнул рукой и безрадостно произнёс:

– Готовьтесь, она с утра всем своим папашей угрожает. И кто такой этот неизвестный публике Муравин, что она так разоралась?

– Это точно, – подтвердил другой фельдшер, быстро подсчитывая ампулы в укладке. – Настроение у нашей людоедки сегодня – всячески ерепениться, кочевряжиться, своевольничать, фордыбачиться, а также немножечко хорохориться. Чего ржёте? – Он поднял голову и шумно закрыл красный чемоданчик. – Эх, хорошая дeвка из Эллочки вышла... И всё никак не вернётся. Ну, погнали мы, до встрЭчи.

Богдан быстро пересёк коридор и остановился у порога к диспетчерскую. Второй дежурный диспетчер кивком поздоровалась с Шаниным, посмотрела в потолок и устало проговорила в трубку:

– Нeт ... Нeт ... Мужчинa, «‎скорая помощь» не использует прeпараты, повышающие потeнцию ... Мужчинa, дaже если вы вызовете бригаду к себе на дом, вам никто не даст лeкарства для повышения потeнции, у нас их просто физически нет, понимaeте? Вы обрaтились не по профилю. Я рекомендую вам обратиться в круглосуточную aптеку и купить сaмостоятельно всё, что вaм нужно ... Да, самому обрaтиться в аптеку и всё самостоятельно купить ... Можете жаловаться ... До свидания.

Она положила трубку, потёрла покрасневшие глаза и тихо пробормотала:

– Звездец какой-то, люди совсем уже озверели. Привет, Шанин. Как там наш Матвейка? – Богдан показал ей большой палец и услышал облегчённый выдох. Тут опять раздался голос Подгорной. – Эта орёт с утра, как потерпевшая, всё твою семью вспоминает и грозит всем своим папашей. Что у вас там случилось? А то, блин, как в Вероне – нет повести печальнее...

– Но-но, не надо таких параллелей! Какой из меня Ромео? Глеба не видели?

– Бегал тут, злой как собака, карты писал. Его сегодня на ранение глаза вызывали, а оказалось ранение в потерянную голову. Из гаубицы, – со смехом закончила диспетчер.

– Танька, это ты у меня щаз голову потеряешь. – Назаров вышел из комнаты отдыха темнее тучи, но было заметно, что замечание диспетчера его вовсе не злит.

– Ах, Глеб Олегович, я бы потеряла сейчас голову с радостью, но она у меня намертво прибита жизненным опытом.

Назаров усмехнулся и протянул руку для приветствия:

– Здорово, как Матвей?

– Нормально, уже ходит, ругается понемногу. Не привык наш живчик быть беспомощным. Я с отцом ещё не говорил, но думаю, что недели через полторы можно будет его хоть на одну пару в институт свозить, сессию сдавать всё равно придётся. А что за ранение у тебя было? Зрение спасли?

Глеб закатил глаза и скривил губы, услышав смешок диспетчера:

– Повод для вызова был серьёзный: женщине в глаз воткнулся твёрдый предмет. Включаем сирену, Саня несётся по городу с матами и наилучшими пожеланиями, представляем себе бедную женщину с большим предметом, застрявшим в глазнице, высокой кровопотерей, может, даже мозг повреждён. Дело в том, – Глеб вздохнул и поморщился, – что у нас уже был такой страшный случай. Мама с дочерью уроки делали, мама орала-орала, а потом дочери подзатыльник отвесила, девочка упала лицом на шариковую ручку, что в руках держала, ручка в глаз попала – травма была тяжеленная! А сегодня приезжаем и видим молодую девку, сидящую на ступеньках. Спрашиваем, где находится наш пациент. Она отвечает: «Это я. Позвонила, потому что мне в глаз попала ресница, и я не могу её вытащить». Простите – что? Мы предлагаем умыться и потереть глаз. Нет, она хочет поехать в больницу. Кстати, это уже второй такой вызов, вчера она, оказывается, тоже бригаду вызывала по такому же поводу. Господи, дай людям ума и терпения, каждому по телеге. Пошли, а то голос Эллочки всё ближе и ближе.

Но их побегу не суждено было состояться. Подгорная вылетела в коридор и резко остановилась, со злостью рассматривая спокойного Богдана.

– Это всё твоя мамаша бесноватая! Сначала моему отцу жизнь сломала, а теперь за мужа принялась? Да если бы не папа, хрен бы она ваш распрекрасный институт закончила! Только благодаря папе её к экзаменам допускали. Думала всё время только о мужиках! Даже к отцу моему, бесстыжая, цеплялась, а потом ещё и оговорила его! Да и папаша твой безрукий сколько людей загубил?

Она продолжала что-то орать, брызжа слюной и размахивая руками, а Шанин смотрел на неё и молчал, опасно прищурив глаза. Когда Эллочка в очередной раз замолкла на секунду, чтобы сделать вдох, Богдан усмехнулся и неожиданно для всех собравшихся на подстанции спросил:

– А как ваш отец предал своего учителя, он вам не рассказывал? Кто такой Виктор Степанович Золотарёв – вы знаете? И куда ваш отец прятал письма с войны?

Подгорная часто заморгала густо накрашенными ресницами и переспросила:

– Какой войны?

– А кто такая Голубовская Аня – он вам тоже не рассказывал? Нет? А Голубовская Софья Дмитриевна? Тоже нет? А может быть, вы знаете что-то о дневниках и черновиках профессора Золотарёва, в которых рылся ваш папаша? – Богдан хорошо помнил рассказанную родителями историю, что связывала их семью с Муравиным. Мама, вспомнив ушедших родителей и все гнусности, что, оказывается, пришлось ей пережить в молодости по вине этого чинуши от медицины, молча вышла из комнаты, затем ушёл отец, и Богдан ещё долго слышал его успокаивающий шёпот в родительской комнате.

– Тринадцатая, на вызов!

Голос диспетчера отвлёк всех от скандала, Подгорная мотнула головой и презрительно прошипела:

– Я знать не знаю никаких профессоров, щенок! Это из-за твоей безграмотной мамаши моему отцу не позволили закончить его научный труд!

– А вот об этом не мешало бы прямо спросить у него самого. Моя безграмотная, как вы тут всем прошипели, «‎мамаша» – кандидат медицинских наук, заведующая отделением в Центре травмы, мой отец – доктор наук и тоже заведует отделением, кстати, уже не один год. На их счету тысячи спасённых жизней, а что за душой у вашего отца и у вас, Эллочка?

– А ты чего это вздумал родительскими регалиями тут щеголять? Сам-то что представляешь из себя?

– Ничего. Надеюсь, пока ничего. Но в отличие от вас, неуважаемая, я этими самыми родительскими регалиями никому не угрожаю и не размахиваю ими на каждом углу. И не они поступили в институт, и не они учатся и успешно сдают экзамены. И не родительские регалии заставили меня пойти работать. И не орущим придатком к пашущим врачам и фельдшерам, а помощником и непосредственным участником всех вызовов на этой подстанции. Знаете, когда я увидел вашу семью у отца в отделении, я пожалел вас. Подумал, что вы несчастная, обделённая любовью и заботой женщина. Но я ошибся. Вы злая, завистливая, тупая баба, которая кроме гадостей ничего людям и дать не может.

Подгорная покраснела, глубоко вдохнула и завизжала на всю подстанцию:

– Щенок! Дебил! Хамло! Сосунок недоразвитый!

– Человек, перешедший в споре на оскорбления, доказывает не свою правоту, а лишь подтверждает наличие статуса моральноограниченного быдла и отсутствие весомых аргументов, – неожиданно раздался голос заведующей. Она стояла чуть в стороне от всего собравшегося коллектива, держа руки в карманах белого халата и с презрением глядя на орущую Эллочку. – Я требую, чтобы вы, Элеонора Станиславовна, написали заявление на увольнение. Думаю, что меня поддержат все сотрудники нашей подстанции. И не надо мне угрожать и перебивать меня тоже не стоит! – она повысила голос, прерывая поток оскорблений.

Богдан с удивлением глянул на эту тихую, спокойную женщину, которую-то и не видно было в суете работы и вызовов. А она, оказывается, тот ещё кремень! А ведь реально – и подстанция работает как часы, никто и никогда не задумывался даже, откуда в аптечном пункте берутся лекарства, вода в огромным кулерах всегда свежая и привозится в срок, у санитаров веники и тряпки в наличии, лампочки горят во всех помещениях. И всё это делается тихо, незаметно, без крика и душевного надрыва, от дежурных требуется только бумаги как следует заполнять и спокойно выполнять свои обязанности.

Подгорная глубоко задышала и тихо прошептала:

– Вы пожалеете ещё об этом.

– Возможно, но терпеть ваше поведение я больше не буду. Сдайте смену и вы свободны. Можете даже не отрабатывать положенные две недели. Всем остальным довожу – пока я здесь руковожу, я не потерплю склок, оскорблений и хамства. Довольно! Мне плевать, что будет со мной, но работу моей подстанции развалить я не позволю.

– Семнадцатая, на выезд!

Глеб и Богдан переглянулись и побежали за укладкой и кардиографом. Уже сидя в машине, что неслась по городу, Глеб как-то странно посмотрел на своего помощника и тихо спросил:

– А теперь колись – Виктор Степанович и Софья Дмитриевна тебе кто?

– Какие Виктор и Софья? Ты о чём, Глеб?

Назаров усмехнулся и покачал головой:

– Ну, что ты не просто пацан с улицы, я давно знал, Шанины фамилия известная. Но Золотарёв с Голубовской тебе кто? И учти, у них ещё мои родители учились, так что придумай отмазку поприличней, договорились?

– Это дедушка и бабушка, Глеб. Мамины родители. Мне их очень не хватает. И хорошо, что эта змея не коснулась их памяти.

Водитель Саша усмехнулся и заметил:

– Это вы ещё с настоящими змеями не встречались. Я на этой подстанции уже лет десять водителем работаю. Везу как-то бригаду на вызов. Час ночи. Адрес – в центре города. Укусила змея! Откуда взяться змее в городе, скажи? Оказывается, всё проще простого. Днём ездили в лес за черемшой, поймали какую-то змеюку, засунули в трёхлитровую банку и привезли с собой. Вот зачем, спрашивается? Пришли друзья вечерком, выпили и решили достать змею из банки. Она, конечно, за руку тяпнула. Так что змеи они такие. Даже дома куснуть могут. И на работе. Прибыли, мужики, выгружаемся!

Глеб и Богдан переглянулись и с улыбками выпрыгнули из машины. Где-то шумел город, солнце уже садилось, окрашивая горизонт в розовый цвет, порыв ветра принёс запах первых распустившихся цветов. Жизнь продолжалась.