Зима в сердце (СИ)

Глава 12 Котёнок

Несмотря на дикую загруженность последующих дней, связанную с подготовкой к проведению в школе ЕГЭ — единого государственного экзамена по русскому языку, я много думаю о Даниле Зимине.

Во мне борются очень противоречивые чувства. Он уже давно не посещает мои уроки, а я запретила себе чувствовать вину за это. Никакого общения между нами теперь просто нет. Естественно, будет жаль, если Зимин покажет плохой уровень знаний на ЕГЭ, но это его выбор.

Мне известно, что он продолжает выдавать в медийное пространство треки, как горячие пирожки, покоряя вершины и рейтинги каких-то там хит-парадов. Но не особо слежу за этим — некогда.

Еще, мне не даёт покоя мысль о той странной девочке, Ане Маркиной! Это стало страшным для меня из-за одной ситуации, после которой кажется, что я, может быть, схожу с ума.

Дело в том, что однажды, на днях, я решилась и подловила в одном из коридоров Татьяну Ивановну, чтобы задать ей вопрос об этой девочке. В учительской завуч обычно очень занята, да еще и постоянно присутствуют другие учителя.

От ее ответа меня мороз продрал по коже — двенадцатилетняя Аня Маркина умерла в прошлом году. Завуч ответила коротко, без подробностей. Да они и не нужны, иначе я сойду с ума уже точно. Мне тогда даже стало нехорошо.

Могла ли я видеть призрак в тот злополучный день?! И не придёт ли он ко мне ещё раз? Если да, то боюсь, что просто хлопнусь в обморок от ужаса. Я вообще трусиха, а тут такое! Впервые в жизни.

Одно время мне очень хотелось рассказать о ней дяде Ване. Он-то, в отличие от меня, реалист и прагматик. Но, я то никак не могла застать его на рабочем месте, а разговор не телефонный, то потом просто стало как-то не до того.

И вот, только-только я пытаюсь взять себя в руки и начать работать спокойно, как ещё тот рыжий хам из выпускного класса активизировался! Тот самый, которого когда-то на первом моем уроке так хорошо осадил Зимин.

Теперь он почти на каждом занятии норовит поддеть меня при одноклассниках. Мелет какую-то чушь на тему того, что я якобы когда-то дала надежду Зимину на отношения, а потом «кинула».

Спустя пару недель подобного троллинга, я поняла, что очень устала от этого идиота. Хотя знаю, что шила в мешке не утаишь — Зимин действительно вел себя по отношению ко мне весьма недвусмысленно. В таких небольших и закрытых коллективах, как школа или детдом, подобное помнят долго.

В день ЕГЭ по русскому я, вконец измаявшаяся, вдруг увидела его в числе явившихся на экзамен. Это стало хотя бы небольшим облегчением его участи — если бы он «просквозил» такой важный экзамен, ему бы точно не простили. Даже результаты не так важны, как сам факт присутствия.

Обстановка в школе в тот день предусматривалась как особо торжественная. В огромном и холодном спортивном зале для одного маленького по численности класса зачем-то выставили парты, стулья и накрытый белой скатертью длиннющий стол.

Стол, само собой, предназначен для экзаменационной комиссии. Увенчивает его неуместная и громоздкая хрустальная ваза с красными розами. Но всем учителям эта обстановка нравится, или же они делают вид.

Войдя, я только мельком взглянула на небрежно развалившегося за партой, одетого в черную толстовку с кислотно-ярким принтом Зимина. Он же, не стесняясь, начинает «поедать» меня глазами. Ведет себя так, как будто мы здесь одни.

Жаль, что Зимин не подозревает о моей задумке попытаться хоть как-нибудь, незаметно подсказать ему по тестам. Теперь этот план точно провален.

Не выдержав игру «в гляделки» первой и боясь быть замеченной в таком пристальном внимании ко мне со стороны ученика другими членами экзаменационной комиссии, я позорно сбегаю из зала под предлогом принести еще ручек и чистой бумаги из учительской. Не хватало еще, чтобы подумали, что мы с ним в сговоре!

В учительскую я все же захожу, и несколько минут просто стою у окна. Наблюдаю издалека за младшей школьной группой во дворе детдома. Оборачиваюсь из-за странного ощущения, как будто на меня кто-то смотрит. В проёме открытой двери стоит Зимин.

— Ты что тут делаешь?! — вздрагиваю.

— Я думал, ты хотела поговорить, — откликается он, запросто заходя в учительскую. Феерическая наглость.

— Я? С чего вдруг?

— Ну, ты посмотрела… на меня… и ушла, — неторопливо объясняет.

— Потому что ты пялился на меня как ненормальный, — перехожу на сердитый шепот, — а я тебе подсказать хотела, между прочим. Как тебя отпустили?

— А я уже закончил, — он улыбается, — и сдал работу.

Смотрю на него в удивлении, на такого спокойного и безмятежного. Конечно, что ему уже этот интернат? Сегодня все ученики здесь в блузках и светлых рубашечках, хоть и в казенных, страшненьких. А он один как вечный анархист, в черных джинсах и в такой вызывающей черной толстовке с капюшоном.

Внезапно в учительскую забегает завуч. Мне делается не по себе от неловкости ситуации, Зимину же, как обычно, все равно.

— Это ещё что такое?! — вскидывается она на него, — в учительскую нельзя заходить. Ты разве не знал? Чего тебе?

— Ничего, — дерзко отвечает он и выходит. Она вопросительно смотрит на меня, а я только развожу руками.

— Сказал, что уже сдал работу. Спрашивал, можно ли домой, — выдаю ей первое, что приходит на ум.

— Зимин мало того, что плевать хотел на высокую комиссию из городского отдела образования, — закипает, как чайник, Татьяна Ивановна, — положил бланк, кое-как заполненный и все, справился! Так ещё расхаживает тут. А в учительской документы, между прочим. И личные вещи преподавателей!

Я стою как истукан, совершенно не представляя, что на это все можно ответить. Добавляю зачем-то, что Зимин уточнял, когда будут результаты.

— Какие результаты? У него бланк пустой, галочки за минуту «от фонаря» наставил, — продолжает возмущаться она, — дворник он будущий, вот кто! И алкаш, попомните мое слово. А вы-то, кстати, почему не на ЕГЭ, Антонина Сергеевна?

Теперь она смотрит уже на меня с подозрением.

— Извините, я как раз собиралась идти, — выпаливаю, собирая запасные ручки и бумагу, — вот, вдруг кому-то понадобится. Уже бегу!

Что я, собственно, и делаю, пока она провожает меня недоверчивым взглядом. В одном из поворотов коридора резко торможу оттого, что кто-то хватает меня за запястье и сильно дергает на себя. Затягивает в пустой класс. Мне даже не приходится гадать, кто это! Бешусь.

— Ты, я вижу, никак не угомонишься?! — хмуро смотрю на Зимина исподлобья, — хочешь, чтобы меня уволили отсюда со скандалом?

— Тише, — он закрывает за нами дверь, — не ори так.

— А ну-ка выпусти, Зимин, я тороплюсь, — говорю ему серьезно.

— Но мы не договорили…

Игнорируя его, я возмущенно разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и иду к окну. Там меня парализует.

Я вижу на заднем дворе школы ту маленькую кошмарную девочку, Аню Маркину, играющей среди детей. Большеголовая, несуразная, в каком-то заношенном тряпье, она просто стоит посреди двора и беззубо улыбается.

Данил неслышно подходит и встает где-то рядом. Девочка явно замечает его, и приветственно взмахивает ему рукой. Глядит прямо в наше окно. Я стою, оцепеневшая, наблюдая, как он машет ей в ответ. Потом оборачивается ко мне.

— Тош, ты в порядке? — искренне удивляется моему побледневшему виду.

— Кто это? — я указываю на девочку одними глазами, боясь шелохнуться.

— Это? Котёнок, — он как-то тепло усмехается, — а ты че, котенка, что ли, испугалась?

— Какой ещё котенок?

— Катя Иваковская.

— Как… Катя?! А не Аня Маркина?

— Это она тебе сказала, что Аня Маркина?! Жестко, — Зимин смеётся, — боялась, наверное, чтобы ты ее не нашла потом. И чтоб не наказали. Это она позвала тебя ко мне, ну, в тот день… Я не просил — честно!

— Да зачем? — обалдеваю.

— Хотела помочь! Видела, как меня кроет, — снова смотрит пристально, — и все знали, из-за кого. Прикинь…

Я намеренно пропускаю мимо ушей его последнюю фразу.

— А почему она в школе не учится со всеми?! Что-то я ее не помню среди учащихся.

— Потому что их отдельно учат.

— Кого это их?

— Таких, как она. Больных детей, — он разъясняет на удивление терпеливо, — у них одна училка по всем предметам, и одна группа всех возрастов. Ты бы ее по-любому сама никак не нашла.

На какое-то время мы оба замолкаем. Вот так все мои мистические страхи Зимин разом сваливает, как тяжелый камень с души! Остаются лишь жалость и сочувствие к этому больному, добросердечному Котёнку, которая так нелепо и своеобразно, но, видимо, от души попыталась помочь Данилу.

— Ты знаешь, она вообще-то нормальная девчонка! — вдруг говорит Зимин, и от этих его слов во мне просыпается даже что-то вроде нежности к нему. Это настолько трогательно, что я, в свою очередь, признаюсь:

— Слушай, а я-то! Если бы ты только знал, каких я себе «мультиков» на эту тему накрутила! Еще бы чуть-чуть, и мне бы начали сниться кошмары…

Он ласково хмыкает, придвигаясь ко мне поближе. И, видимо, собирается пошутить или сказать что-то ободряющее, как дверь в класс открывается. Немая сцена! В проеме двери завуч с открытым ртом, и мы с Зиминым рядышком, у окна.