Зимний сад

Глава 9

Вот уже несколько вечеров, до того как отправиться в поместье барона, Мадлен с Томасом играли в шахматы. В первый раз он позволил ей выиграть, и она это поняла. Остальные партии Томас играл уже всерьез и неизменно обыгрывал Мадлен, хотя она играла очень неплохо, во всяком случае, ей всегда так казалось.

В этот вечер Мадлен, как обычно, устроилась на диване, Томас же сидел на стуле. Сегодня она была в халате, поскольку ее повседневное платье Бет Беркли захватила с собой перед уходом, чтобы отнести в прачечную. Освещенная лишь тусклым светом лампы – пламя камина отбрасывало на ее блестящие каштановые волосы причудливые блики, – Мадлен, чуть наморщив лоб, смотрела на доску. Время от времени поглядывая на свою напарницу, Томас мысленно улыбался. Разумеется, она прекрасно знает, что нравится ему, очень нравится... И скоро он сделает очередной шаг – снова поцелует ее, если, конечно, представится такая возможность.

По-прежнему глядя на доску, она пробормотала:

– Я все время думаю об этом свете, Томас. О фонарях...

Его восхищала эта способность Мадлен: она могла сосредоточиться на игре и одновременно не забывала о главном. Да, Мадлен Дюмэ была прекрасным агентом.

Он передвинул на несколько клеток своего слона:

– Вам снова не дают покоя эти мысли, Мадлен?

– А вам, Томас? – Она наконец-то взглянула на него. – Ведь совершенно очевидно: в особняке барона что-то происходит, и Дездемона Уинсетт знает больше, чем говорит.

Он кивнул:

– Очень может быть. Хотя никаких привидений в поместье нет.

Мадлен сделала очередной ход и снова взглянула на Томаса.

– Барон занимается контрабандой – я в этом уверена.

– Вполне вероятно.

– Наверняка! – заявила Мадлен. – И все же... Мне кажется, он допускает ошибки.

Томас усмехнулся:

– Вы решили так лишь потому, что видели свет фонарей?

– Не только поэтому. – Мадлен едва заметно улыбнулась.

– Что же еще? Что заставило вас сделать такие выводы?

Мадлен пожала плечами:

– Во-первых, интуиция...

– Что ж, я тоже частенько ею руководствуюсь, – заметил Томас.

– Значит, вы со мной согласны? Он покачал головой:

– Не совсем. Нам необходимы доказательства. Нужны неопровержимые улики. Иначе мы можем совершить ошибку.

Мадлен пристально взглянула на собеседника:

– А нельзя ли поточнее?

Томас задумался. Собравшись с мыслями, проговорил:

– Возможно, барон действительно занимается контрабандой опиума. Но не следует делать поспешные выводы. Не следует делать выводы, основываясь лишь на некоторых необычных явлениях, свидетелями которых мы стали. Вполне вероятно, что барон не имеет к этому ни малейшего отношения.

– Нет, имеет! – заявила Мадлен. – Потому что... я чувствую!

Томас улыбнулся. Сейчас Мадлен рассуждала как любая другая женщина.

Немного помедлив, он сказал:

– Я с вами согласен. Мы должны выяснить, что известно Дездемоне. Но до этого, мне кажется, нам следует воздержаться от каких-либо выводов.

– А еще нам нужно пробраться в его дом.

– Да, разумеется, – кивнул Томас.

– И чем скорее, тем лучше.

– Конечно. – Он снова кивнул.

Тут Мадлен тихонько рассмеялась и, сделав ход конем, заявила:

– Вам шах.

Томас перевел взгляд на доску и, казалось, задумался.

– По-моему, мистер Блэквуд, я почти выиграла. – Мадлен лукаво улыбнулась. – Скажите, было когда-нибудь, чтобы женщина взяла над вами верх?

Томас понял намек. Закинув ногу на ногу, он откинулся на спинку стула и взглянул Мадлен прямо в глаза.

– Где вы так хорошо выучили английский? Мадлен помедлила с ответом.

– Вы пытаетесь перевести разговор на другую тему, потому что проигрываете?

Томас покачал головой:

– Я никогда не проигрываю, мадам Дюмэ. Просто я подумал, что пришло время побольше узнать друг о друге. – И, выдержав эффектную паузу, он добавил: – Вы со мной согласны?

Мадлен колебалась, и Томас понял: вопрос застал ее врасплох.

– Английскому меня обучил мой близкий друг. По моей просьбе, – ответила она наконец.

– Близкий друг?

Мадлен закинула руку на спинку дивана и, устроившись поудобнее, молча кивнула. На ее очаровательном личике появилась улыбка: казалось, она погрузилась в приятные воспоминания.

– Его звали Жак Гренье. Он был сыном очень богатого французского графа, но отец от него отказался. Талантливый поэт, певец и актер, Жак принимал во мне живейшее участие. И он... Можно сказать, он научил меня жизни.

– Отец отказался от него, потому что он стал актером?

– Совершенно верно, – кивнула Мадлен.

– И он был вашим любовником, не так ли? – сказал Томас ровным голосом, хотя в груди его бушевало пламя.

Томас и до этого знал о Жаке Гренье, но сейчас почему-то испытал приступ ревности. Действительно, почему?.. Ведь для него все это не новость.

Мадлен несколько секунд молчала. Но видимо, решив ничего не скрывать, снова кивнула:

– Да, он был моим любовником. Моим первым любовником. Мне было пятнадцать лет, когда он меня соблазнил. Мы прожили вместе почти шесть лет, из них любовниками были три года. И он был настолько добр, что обучил меня английскому. Жак был весьма образованным человеком и по-английски говорил очень неплохо.

– А почему вам захотелось выучить этот язык? – спросил Томас (впрочем, он прекрасно знал, что ответит Мадлен).

Она внимательно посмотрела на него – то ли удивляясь его любопытству, то ли раздумывая, стоит ли отвечать. Наконец едва заметно кивнула и пробормотала:

– Что ж, об этом придется рассказать... Дело в том, что мой отец был англичанином, капитаном Королевского флота. Он умер от холеры в Вест-Индии, когда мне было двенадцать лет. Я видела его всего четыре раза. И каждый раз – очень короткое время. Но воспоминания об отце – самое дорогое, что у меня есть. Как-то раз он сказал мне, что хотел жениться на моей матери, когда узнал, что она беременна мной, но она и слышать об этом не хотела. Мать всегда была эгоистичной и расчетливой женщиной и презирала отца за все – за то, что он англичанин, и за то, что он мягкий, покладистый, добрый, за то, что он ветеран войны, награжденный орденами и медалями, и за то, что происходил из небогатой, хотя и весьма уважаемой семьи. Тяжко вздохнув, Мадлен сложила руки на коленях и уставилась на пламя в камине.

– Я не вполне уверена, – продолжала она, – но мне кажется, он был ее любовником очень недолго. Отец тогда служил где-то на средиземноморском побережье, а мать гастролировала там со своей труппой. Очевидно, роман их был бурным, но непродолжительным. Он говорил, что очень любил мою мать, однако она это отрицает. Мать пристрастилась к опиуму, к тому же она всегда была весьма посредственной актрисой. И обращалась со мной как со своей служанкой. Таскала меня за собой из одного театра в другой, отдавала мне различные приказания... и совершенно меня не любила. Мать считала меня чопорной, самодовольной англичанкой, каковой я, в сущности, и являлась – ведь мой отец был англичанином! И в то же время она запрещала мне даже упоминать о моих английских корнях и не разрешила поехать в Англию, чтобы познакомиться с родителями отца.

Мадлен снова умолкла, и Томас понял, что она отдалась воспоминаниям. Он тоже молчал, хотя и опасался, что Мадлен, заговорив, сменит тему. Оказалось, что она взяла паузу лишь для того, чтобы собраться с мыслями. Минуту спустя Мадлен с невозмутимым видом продолжила свой рассказ:

– Я узнала о его смерти только через год после того, как это произошло, да и то случайно – нашла письмо от родственников отца в кармане маминого платья. В письме подробно описывались обстоятельства его смерти. Похоже, мать просто забыла показать мне письмо – слишком уж эгоистичной она была, всегда думала только о себе. Когда Жак прочитал мне это смятое письмо... Когда я узнала, что моего дорогого отца уже больше года нет в живых... В общем, именно в тот момент я решила, что стану сама себе хозяйкой. Поскольку мать терпеть не могла англичан, я хотела забыть о том, что наполовину француженка. Отец очень любил меня и хотел сам меня воспитать, вот я и сказала себе: «С этого момента я – англичанка». Разумеется, мне следовало выучить родной язык отца, и я в конце концов добилась своего – учила английский сначала с Жаком, потом самостоятельно. Учила усердно и без устали. К сожалению, я до сих пор никак не могу избавиться от акцента. Зато я прекрасно знаю Францию, и это очень мне сейчас помогает. Теперь, когда я нахожусь на службе у англичан... Знаете, Томас, теперь я чувствую, что действительно приношу пользу. – Мадлен тяжко вздохнула и добавила: – Возможно, это глупо, но у меня именно такое ощущение.

– А как вы связались с этим Гренье? – сквозь зубы процедил Томас. – Вы, кажется, сказали, что вам в то время было пятнадцать?

Мадлен кивнула и снова вздохнула. И Томас вдруг почувствовал, что ему ужасно хочется подойти к ней и заключить ее в объятия.

– Да, мне было пятнадцать. Я познакомилась с ним в Каннах во время постановки музыкальной пьесы, наделавшей много шуму. Он играл коммивояжера и пел, а я была его костюмершей – помогала ему одеваться для роли. И в конце концов начала не только одевать его, но и раздевать. Но стала я его любовницей вовсе не для того, чтобы изучить язык. Он сам предложил мне заняться английским. Предложил до того, как мы стали близки.

– Но вы же в то время были совсем еще девочкой.

– Да. И ужасно наивной.

Томас поерзал на стуле, устраиваясь поудобнее. Потом спросил:

– А вы любили его?

Сердце его бешено колотилось, но он не выдал себя.

Часы на каминной полке пробили десять, и Мадлен, посмотрев на них, почему-то улыбнулась. Затем снова обратила взгляд на собеседника:

– Томас, слишком много личных вопросов для всего лишь одной партии в шахматы. По-моему, вы пытаетесь меня отвлечь, потому что боитесь, что я вас обыграю.

– У вас чересчур живое воображение, мадам, – заметил Томас, делая вид, что шокирован ее словами.

Запрокинув голову, Мадлен весело рассмеялась. Потом вдруг резко наклонилась, так что частично открылись груди в глубоком вырезе ее платья, и пристально посмотрела на Томаса.

– Ваш ход, мистер Блэквуд, – сказала она с улыбкой.

Томас почувствовал, что обливается потом. Однако заставил себя не смотреть на груди Мадлен – нельзя было показывать ей, какую власть она над ним имеет. Во всяком случае, пока.

Передвинув ладью на шесть клеток, он напомнил:

– Мадлен, вы не ответили на мой вопрос. Она усмехнулась и сказала:

– Томас, а что такое любовь? Мне нравился Жак, но я была еще совсем девчонкой, а он – на двадцать восемь лет старше меня. Кроме театра, чтения и английского, у нас с ним не было ничего общего. Или почти ничего. Случилось так, что нам с ним какое-то время суждено было жить вместе. Обычно именно так и происходит, вам не кажется?

Томас прекрасно понял, что Мадлен имеет в виду и чего хочет от их отношений. Или думает, что хочет. К счастью для них обоих, он не собирался ей уступать.

– А вы любили когда-нибудь? – Он пристально посмотрел ей в глаза. – Я имею в виду не короткую интрижку и не просто физическую близость, а настоящую любовь, страстную и захватывающую целиком. Любовь... которую невозможно вообразить.

Мадлен молчала, и Томас почувствовал, что вопрос ее смутил. Она покраснела и облизала губы. Внезапно в глазах ее промелькнуло беспокойство, и она потупилась. Машинально прикоснувшись к своему королю, прошептала:

– А вы, Томас?..

Ни секунды не колеблясь, он прошептал в ответ:

– Да, любил.

Ответ Томаса смутил ее еще больше, чем вопрос, и она беспокойно заерзала на диване. Разговор принимал слишком личный характер, и Мадлен не знала, как реагировать на признание собеседника. Она ужасно нервничала, но скрывала это.

– Вы любили... свою жену?

Томас понял, что наконец-то добился своего – заставил Мадлен проявить интерес к нему и, самое главное, заставил ее говорить серьезно, причем на очень личную тему.

Глядя на Мадлен все так же пристально, Томас проговорил:

– Да, я любил. Любил женщину, с которой познакомился много лет назад.

Она медленно подняла на него глаза, и Томасу показалось, что он окунулся в восхитительные озера. Дыхание с трудом вырывалось из ее груди; пальцы судорожно сжимали шахматную фигурку.

Томас усмехнулся, прищурился и бросил взгляд на доску. Передвинув своего ферзя на девять клеток, он «съел» ферзя Мадлен и накрыл ее руку ладонью.

– Вам мат, мадам.

Мадлен не шевелилась, и Томас провел ладонью по ее руке.

– Я даже не заметила, что вы собираетесь поставить мне мат, – пробормотала она.

– Разумеется, не заметили. – Томас снова усмехнулся. – Самые большие сюрпризы жизнь нам преподносит, когда меньше всего их ожидаешь.

Мадлен в недоумении захлопала глазами. «Похоже, не поняла намек», – промелькнуло у Томаса.

И тут она удивила его. Поднявшись с дивана, Мадлен положила на бок своего короля, тем самым признавая поражение, и пристально посмотрела на Томаса. Потом вдруг улыбнулась и сказала:

– Думаю, пришло время и для моего выигрыша. Сердце Томаса забилось быстрее: он понял, что его напарница настроена весьма решительно.

– Мадлен... – прошептал он, глядя ей в глаза.

– Мэдди, – поправила она с лукавой улыбкой. Потом обошла столик, на котором стояла шахматная доска, и, наклонившись, прижалась губами к его губам.

Ощутив прикосновение ее теплых губ, Томас не ответил на поцелуй – ему хотелось узнать, что Мадлен будет делать дальше (впрочем, он понимал, что долго не продержится).

Мадлен, как выяснилось почти тотчас, прекрасно знала, что делать. Было очевидно, что она нисколько не преувеличивала, когда как-то раз назвала себя довольно опытной женщиной. Она все крепче прижималась к Томасу, и тот в конце концов ответил на ее поцелуй.

Он по-прежнему сидел на стуле и даже не пытался подняться. Дыхание его вскоре сделалось прерывистым – теперь он уже сдерживался с величайшим трудом. Сразу же почувствовав это, Мадлен провела ладонью по его груди, ииз горла Томаса вырвался стон. Мадлен была ласковой и нежной, и от нее исходил удивительный запах – запах женщины. Как же давно он не позволял себе ничего подобного...

Она по-прежнему поглаживала его грудь, и сквозь рубашку чувствовалось тепло ее ладони.

Затем она принялась расстегивать пуговицы на его рубашке. Расстегнув, снова стала поглаживать грудь, теперь уже обнаженную, поросшую курчавыми волосами. Тут Томас наконец-то ответил на ее ласки – он провел ладонью по бедру, и она тихонько застонала.

– Возьми меня, Томас, – прошептала она ему в ухо.

Сердце Томаса гулко колотилось в груди. Лишь в самых смелых своих мечтах он мог представить, что Мадлен попросит его об этом. И вот мечты стали явью...

Ему казалось, что надо что-то сказать, но у него не было слов – какими словами он мог бы выразить чувства, внезапно охватившие его? Но он решил, что пора исполнить то, о чем давно мечтал.

Томас нарочито медленно поднял руку и накрыл ладонью грудь Мадлен. Она застонала и снова к нему прижалась. Потом чуть отстранилась и, опустив руку, провела пальчиками по его ремню. Затем рука ее скользнула ниже и коснулась восставшей мужской плоти. Томас невольно вздрогнул; он почувствовал, что больше не выдержит, почувствовал, что еще немного – и случится непоправимое.

Схватив Мадлен за руки, он развел их в стороны. Она посмотрела ему прямо в глаза, и Томас увидел в ее взгляде огонь желания, увидел надежду, страсть – подлинную страсть. Ему вдруг вспомнился тот день, когда он впервые увидел Мадлен, и Томас понял: когда она смотрит на него вот так, он не в силах противиться...

Поднявшись со стула, Томас увлек Мадлен к дивану. Она не проронила ни слова, но ее влажные губы дрогнули в улыбке – ей все стало ясно.

Усевшись на диван, она подобрала под себя ноги и пристально взглянула на Томаса. Тот шагнул к столику и погасил стоявшую на нем лампу – теперь их освещало лишь пламя камина. Повернувшись к Мадлен, Томас невольно залюбовался ею – в полумраке она казалась еще более очаровательной.

Мадлен смотрела на него все так же пристально, и Томас прекрасно понимал, чего она ждет. Ему потребовалась вся сила воли, чтобы не броситься к ней, не задрать ей юбки и не войти в нее тотчас же. Именно этого Мадлен ждала и страстно желала, но именно это он пока не мог себе позволить.

– Томас, платье... – тихонько прошептала она.

Он отрицательно покачал головой. К этому он еще не был готов.

Шагнув к дивану, он опустился на колени, привлек Мадлен к себе и припал губами к ее губам. Она тотчас же обвила руками шею Томаса и запустила пальцы в его мягкие, шелковистые волосы. Почувствовав жар его тела, она крепко прижалась к нему; когда же поцелуй прервался, прерывисто дыша, прошептала:

– Томас, пожалуйста, быстрее...

Тут он принялся покрывать поцелуями ее лицо и шею; руки же его ласкали груди Мадлен. Она затрепетала, ей казалось, что все тело ее объято пламенем.

Он чуть отстранился и, заглянув ей в глаза, прошептал:

– О Мэдди...

– Не останавливайся, Томас. Пожалуйста, быстрее... Он снова припал к ее губам, и на сей раз его поцелуй был долгим и страстным. Мадлен, извиваясь всем телом, пыталась задрать свои юбки, но у нее ничего не получилось. Тогда Томас пришел ей на помощь, и через несколько секунд она уже лежала перед ним в тоненьких льняных штанишках, лежала, объятая безудержным желанием.

Томас вновь отстранился, а потом принялся легонько сквозь тонкую ткань платья покусывать ее соски. Мадлен громко стонала и вскрикивала – ей хотелось большего.

Наконец – Мадлен показалось, что прошла целая вечность, – рука Томаса скользнула в вырез ее платья и стала спускаться все ниже... Потом она почувствовала как он раздвинул ей ноги, а в следующее мгновение его пальцы уже ласкали ее лоно.

Мадлен застонала и, подавшись ему навстречу, прошептала:

– О Томас...

Но он по-прежнему стоял на коленях перед диваном. Стоял, не делая ни малейшей попытки подняться и овладеть ею, – а ведь именно этого она жаждала.

Тут и другая его рука скользнула в вырез ее платья; теперь он одной рукой ласкал ее груди, а другой – нежный бутон, средоточие страсти.

Мадлен поняла, что Томас хочет довести ее до вершины блаженства именно таким способом, и, крепко зажмурившись, изо всех сил вцепилась в его волосы. Она чувствовала: то, чего он добивается, произойдет совсем скоро.

Томас по-прежнему ласкал ее, и его ласки становились все более смелыми. Наконец его палец проник в ее лоно, и Мадлен почувствовала, что у нее перехватило дыхание. Судорожно выдохнув, она снова застонала и вцепилась в руку Томаса – он обеими руками доводил ее до исступления своими ласками.

– Не сдерживайся, Мэдди, – прошептал он ей на ухо. И Мадлен подчинилась.

В следующее мгновение она содрогнулась, и с губ ее сорвался крик. Извиваясь всем телом, она опять вцепилась в волосы Томаса, но почти тотчас же затихла и крепко прижалась к нему.

– О Господи... – прошептал он совсем тихо.

Потом они долго молчали; никто не проронил ни слова и даже не пошевелился. Дыхание Мадлен постепенно восстанавливалось, и в какой-то момент она почувствовала, как по телу ее разливается блаженная истома.

Наконец Томас шевельнулся, потом чуть привстал – и вдруг уткнулся лицом в колени Мадлен. Она провела ладонью по его шелковистым волосам и тихонько прошептала:

– Когда же ты возьмешь меня, Томас?

Он тяжко вздохнул, отстранился и поднялся на ноги. Затем, не сказав ни слова, даже не взглянув в ее сторону, направился к двери. Причем Мадлен показалось, что он хромал сильнее, чем обычно. Вскоре она услышала гулкий стук его башмаков – Томас взбирался по лестнице, ведущей на второй этаж, где находилась его комната.