Злые игры. Книга 3

Глава 47

Макс, 1986

Был четверг, один из тех дней, по которым Томми обычно навещал Малыша. Макс решил по дороге домой заехать за ним. Бедняга Малыш. Ужасно было наблюдать, как человек разваливается буквально на глазах. Теперь он постоянно перемещался только в инвалидной коляске, ноги уже совсем не держали его, руки лежали в лубках. В те дни, когда ему бывало особенно плохо, Малыш с большим трудом удерживал голову в нормальном положении, а речь его становилась все более затрудненной и нечленораздельной. Но хуже всего — по словам Томми, делившегося своими наблюдениями с Максом, — было то, что под этими хрупкими останками человеческой оболочки продолжал жить ясный, сильный, энергичный ум, обреченный на одиночество и беспомощность.

— Не знаю, как он это выдерживает.

— Я бы застрелился, — говорил Макс.

— Не смог бы, — грустно возражал Томми, — в таком состоянии человек вообще ничего не способен для себя сделать.

Энджи сама открыла дверь, вид у нее был усталый и подавленный.

— Привет, Макс. Заходи. Выпить чего-нибудь хочешь?

— С удовольствием. А к Малышу можно?

— Конечно. Томми, как всегда, выше всяких похвал. Не знаю, что бы Малыш без него делал.

В холле появилась миссис Викс.

— О, сэр Макс, здравствуйте, — заулыбалась она, — как вы? Анджела, близнецов надо как следует отшлепать, они перевернули все вверх ногами в твоей спальне и брызгаются друг в друга духами.

— Ой, мне уже наплевать, — со вздохом ответила Энджи. — Поди наподдай им, бабушка, если тебе от этого станет легче. А где Дебби?

— Она уехала. У нее сегодня свободный вечер.

— Глупая сучка, — безразлично проговорила Энджи.

— Возможно, она и глупая сучка, — пожала плечами миссис Викс, — в этом я с тобой даже согласна, но право на свой выходной она имеет. Ей приходится очень много работать.

— Мне тоже, между прочим; а теперь еще вот предстоит самой купать этих паршивцев и укладывать их спать. Черт бы все побрал!

Она уселась на нижнюю ступеньку лестницы и опустила голову на колени, обхватив ее руками; Макс сел рядом с Энджи и положил руку ей на плечи:

— Послушай, Томми и я едем сейчас ужинать. С Джеммой. Почему бы и тебе тоже не поехать с нами? Миссис Викс согласится посидеть пока с малышами, я уверен, ведь правда же, миссис Викс? — И он одарил ее одной из самых очаровательных своих улыбок, так что миссис Викс в ответ прямо засияла.

— Разумеется, посижу, — подтвердила она, не сводя глаз с Макса и восторженно моргая накрашенными ресницами. — А потом мы с Малышом посмотрим «Династию». Поезжай, Анджела, тебе это будет полезно.

Энджи немного поколебалась, потом широко улыбнулась Максу.

— Ну что ж, уговорил! — сказала она.

Они отправились в «Каприз». Конечно, им это было не по средствам, счет в банке явно должен был серьезно пострадать в результате такого посещения, но Томми заявил, что Энджи этого заслуживает, и Макс был с ним согласен. Настроение у Энджи очень быстро поднялось; еще перед тем как выйти из дома, они распили бутылку шампанского, и теперь Энджи по очереди флиртовала то с Максом, то с Томми, рассказывала им всякие смешные истории, неприличные анекдоты и каждый раз, когда в зал входил кто-нибудь из ее знакомых, выскакивала из-за стола и нарочито радостно бросалась здороваться.

Джемма постепенно все больше мрачнела, все менее охотно поддерживала разговор; как это ни удивительно, она явно ревновала к Энджи; Макс взглянул на ее сердитое личико и, отчасти из любопытства, отчасти почувствовав раздражение, нарочно принялся с удвоенной энергией ухаживать за Энджи. Потом, где-то в середине ужина, его вдруг охватили угрызения совести, и он положил ладонь на руку Джеммы:

— Ты как, о'кей?

— В порядке, — ответила Джемма. — Просто немного скучно. Только и всего.

— Ну, дорогая, не дуйся. Почаще включайся в общий разговор.

— Честно говоря, мне довольно трудно вставить хоть слово. И я совершенно не понимаю, что такого интересного в том, чтобы продавать квартиры арабам.

— Ты просто плохо слушала. Самое интересное заключалось в том, что этот шейх Чего-То-Там притащил Энджи сто тысяч фунтов наличными в пластиковом пакете, который ему дали в секс-шопе. И почему бы тебе не постараться сменить тему разговора, если тебе так скучно?

— Ну, когда я что-нибудь говорю, похоже, это никому не интересно, — заявила Джемма.

— Чепуха, нам всем очень интересно, — возразил Макс. — Ведь правда же?

— Правда же что? — переспросил Томми, с видимой неохотой отвлекаясь от весьма фривольной беседы с Энджи: они обсуждали длину ее ног.

— Что нам всем интересна Джемма, — пояснил Макс. — А то она себя чувствует немного позабытой.

— Ничего подобного, — раздраженно фыркнула Джемма. — Не говори глупостей, Макс.

— Джемма, малышка вы наша дорогая, конечно же, вы нас интересуете, — проговорил Томми. Его голубые глаза при этом смотрели на нее чуть угрожающе. — Расскажите нам, дорогая, где и как вы в последний раз снимались, а еще лучше в последние несколько раз, а мы посидим и с затаенным дыханием послушаем.

Джемма прямиком угодила в заготовленную для нее ловушку.

— Это было для «Вог», — начала она. — Мы снимали самую последнюю коллекцию Джаспера, и он сам там был, а фотографировал нас Бэйли, и Джаспер сказал, что я там была единственной из всех девушек, которая могла…

Макс изо всех сил старался сосредоточиться на словах Джеммы и не обращать при этом внимания на то, каким игривым взглядом смотрит на нее Томми; но что-то постоянно мешало, отвлекало его — и это что-то была рука Томми, которая медленно ползла вверх по стройному бедру Энджи.

После ужина Энджи заявила, что теперь ее очередь и она их всех поведет к «Трэмпу».

— Мне очень хочется всех вас туда пригласить, там должно быть очень интересно, пожалуйста, не отказывайтесь. А то у меня снова испортится настроение.

— Мы идем, — в унисон ответили Макс и Томми.

Джемма попыталась возразить, что устала и ей больше бы хотелось поехать домой, но Макс сказал, что сильно расстроится, если она не пойдет с ним: он уже предвкушает, как проводит ее потом прямо до дверей ее квартиры и даже дальше.

В «Трэмпе» был настоящий вечер знаменитостей. Здесь была Джекки Коллинз[43] со свитой; среди танцующих упоенно извивались в буги Майкл Кейнс и Роджер Морес; немного позже появились виконт Линлей и Сюзанна Константин в сопровождении массы народа, по большей части легко узнаваемого.

— Я себя тут чувствую замухрышкой, — пожаловалась Энджи. — Утешь меня, Макс.

— Это тебе не грозит нигде и никогда, — засмеялся Макс, — но буду счастлив попытаться тебя утешить. Пойдем потанцуем.

На Энджи было плотно облегающее платье из черного крепа, короткое, с низким вырезом; золотистые волосы были уложены в хорошо продуманном беспорядке. «Она потрясающе выглядит», — подумал Макс. Так он ей и заявил.

— Ой, перестань, Макс. Я тебе в матери гожусь.

— Ничего подобного, — ответил он, — не надо себя так недооценивать.

Макс распустил галстук, выходная рубашка была у него расстегнута до середины груди.

— Ты похож сейчас на одну из своих фотографий, — проговорила Энджи, скользнув ему в объятия.

— Жуть как приятно тебя чувствовать, — сказал Макс, и сказал искренне, не кривя душой. Энджи была в великолепной форме. Ей теперь должно быть… Интересно, сколько же ей сейчас лет, подумал Макс, вдыхая ее запах, ощущая тепло ее тела и почувствовав вдруг, что оно его сладостно, до головокружения волнует. — Что-нибудь около тридцати пяти. Хороший возраст. Сексуальный, чувственный.

Он улыбнулся, глядя с высоты своего роста прямо в ее зеленые глаза.

— О чем думаешь? — с веселой подначкой спросила Энджи.

— О том, насколько ты потрясающе выглядишь.

— Ну, Макс. Может быть, для моего возраста…

— Не «может быть» и не для возраста. А просто потрясающе. Сколько тебе, кстати?

— Мне… — Немного поколебавшись, она с горьковатой усмешкой ответила: — Тридцать семь.

— Потрясающе смотришься, — повторил он в который уже раз. — Честное слово, очень здорово. По-моему, ты просто великолепна.

Он прижал ее к себе — медленно, смакуя каждое мгновение; его давно уже интересовало, что он испытает, ощутив так близко ее тело. Сейчас, когда они вместе плыли в танце и она прижималась к нему, Энджи казалась Максу очень маленькой, очень хрупкой, и это само по себе действовало на него возбуждающе. И очень жаркой. Духи у нее были пряные, крепкие; она улыбалась Максу, глядя на него снизу вверх, весело, беззаботно, даже немного бесшабашно.

— Хорошо здесь, — сказала она.

Диск-жокей поставил «Я не влюблен» — старую, заезженную, сладенькую вещицу.

— Моя любимая, — обрадовалась Энджи.

Макс чувствовал каждое ее движение, она была послушной партнершей, пластичной и гибкой; он принялся тихо и незаметно, но ласково поглаживать ее по спине, по шее, потом опустил руки на ягодицы. Они оказались маленькими, выпуклыми и твердыми; Макс ощутил, как где-то глубоко в нем рождается опасное, горячее желание, как оно начинает словно грызть его изнутри; это был хороший признак, очень хороший. Энджи подняла на него глаза, их взгляды встретились; она смотрела слегка удивленно, испытующе, радостно.

— Энджи, — проговорил Макс, — Энджи, я… — Но тут пластинка закончилась, ритм сменился, возникший было настрой мгновенно пропал. Энджи вдруг вздохнула и произнесла насмешливым тоном, и ему это не понравилось, совсем не понравилось:

— Ладно, Макс, так не пойдет, нельзя слишком дразнить Джемму, она и без того расстроена. — Потом взяла его за руку и подвела назад, к их столику, и у него возникло такое ощущение, будто его окатили ледяной водой; он почувствовал себя одновременно и очень глупым, просто-таки дураком, и совсем молодым, зеленым юнцом из-за того, что позволил себе поддаться настроению, вызванному медленным танцем и… как же ее называют, Томми вечно цитировал ему по этому поводу Ноэла Коуарда, ах да, дешевой музыкой.

Макс осушил один за другим два бокала шампанского и сидел, стараясь не встречаться больше с радостно-удивленным и задумчивым взглядом Энджи.

Какая-то женщина из свиты Коллинз подошла к их столику, протягивая руки к Томми, и расцеловала его в губы.

Женщина была лощеная, сексапильная, с круглогодичным загаром; Томми обнял ее одной рукой и повернулся к Энджи и Максу.

— Сэмми, познакомься с Энджи Прэгер. И с Максом Хэдли. А, да, и с Джеммой Мортон. А это моя хорошая знакомая Сэмми Браун. Каким ветром тебя сюда занесло, Сэмми?

— Так… хожу по магазинам. Развлекаюсь, — ответила Сэмми. — Просто вырвалась на несколько дней из Лос-Анджелеса.

— Если бы я могла оказаться в Лос-Анджелесе, — улыбнулась ей Энджи, — меня бы сюда точно не тянуло.

— А вы знаете Лос-Анджелес? — спросила Сэмми.

— Немного. Мне он нравится.

— Томми мог бы вас туда свозить. Прокатитесь ненадолго.

— Н-ну… я работающий человек. Боюсь, мне непросто будет вырваться.

— Правда? — Сэмми сразу стало скучно. — А вы из тех Прэгеров, у которых банк? Из их семьи?

— Да. — Голос у Энджи сделался настороженный; Макс и Томми сразу же обратили на это внимание и потому сидели молча, предоставив говорить только ей.

— Тогда вы должны знать Чака Дрю из их нью-йоркского отделения, — продолжала Сэмми.

— Да, я… знакома с ним.

— Его жена — моя большая приятельница. Она вся дрожит от предвкушения переезда в Лондон.

— Правда? — переспросила Энджи. — Ну что ж, я очень рада за нее.

— Сэмми, дорогая, подсаживайся к нам, — предложил Томми.

— Может быть, попозже, — ответила она, снова целуя его в губы довольно долгим поцелуем.

— Во всяком случае, не уезжай, не оставив мне своего телефона.

Она отошла и вернулась к своей компании; Энджи с озадаченным видом молча поглядела ей вслед.

— Какого черта Чаку Дрю понадобилось переезжать в Лондон? Или Фред Третий опять что-то задумал, а?

— Бог его знает, — пожал плечами Макс. — Да не волнуйся ты об этом.

— Боюсь, я просто не могу себе позволить не волноваться, — возразила она.

На следующий день Энджи позвонила Максу, якобы для того, чтобы поблагодарить его за вечер накануне.

— Я хотела позвонить пораньше, но Малышу было плохо. Сейчас ему уже лучше.

— Ничего, — ответил Макс. — И не за что тебе меня благодарить. Я тоже получил огромное удовольствие.

— Боюсь, Джемма к такой оценке не присоединилась бы.

— А… с ней все в порядке. Честное слово.

— Надеюсь. Макс, как бы мне разузнать побольше о Чаке Дрю и о том, почему он собирается в Лондон?

— Даже и не знаю. Спрошу Шарлотту, может быть, она что-нибудь слышала.

— Спроси, если можешь, ладно? Меня это всерьез тревожит. Все это как-то странно. Спасибо тебе.

Шарлотта ничего не слышала о Чаке Дрю. Но она тоже встревожилась.

— Может быть, это какая-то ошибка.

— Может быть.

— Пожалуй, я позвоню Гейбу. Он должен знать.

— Позвони, пожалуйста, — попросил Макс. — И у тебя будет хороший предлог возобновить отношения.

— Ах, отцепись ты, — раздраженно огрызнулась Шарлотта.

Она перезвонила Максу несколько дней спустя:

— Гейб не слышал об этом ни единого слова, но обещал покопать. А еще он сказал, что Фредди проявляет исключительную активность и действует сразу во всех мыслимых направлениях. В Гарварде он пробыл только год, а потом вернулся в банк и сейчас пытается создать там собственную империю. Даже сидит в «кабинете наследника».

Голос у Шарлотты был расстроенный. Макс искренне сочувствовал ей.

— Ничего. Ты скоро опять там будешь, не сомневаюсь. Во время свадьбы дедушка, по-моему, смотрел на тебя очень благосклонно.

— Тебе так показалось? Боюсь, сама я не заметила ничего подобного. Мне кажется, что я еще очень и очень не скоро смогу показаться в нью-йоркском «Прэгерсе».

— Ужасная штука секс, — мрачно-торжественно произнес Макс.

— Какое отношение к этому имеет секс? Это была обыкновенная подлость, Макс. Господи, я этого Фредди убить готова. И Джереми Фостера тоже.

— Если тебе понадобится помощь, скажи мне. С удовольствием подсоблю. Любого из них.

— Ну что ж, — проговорил Макс, — мы выдержали.

— Еле-еле, — ответил ему Джейк Джозеф. — Мне нужно чего-нибудь выпить.

Джейк был его наставником и официально начальником в фирме Мортона. Он работал там маклером; низкорослый и очень крепкий, веселый человек, внешне казавшийся каким-то рассеянным, несобранным, он, однако, обладал умом, острым как бритва и быстрым, как ракета. Биржевое дело было у него в крови. Еще его прадед работал в Аллее спекулянтов — так называли небольшую улочку Кейпел-корт позади здания биржи, где спекулянты ценными бумагами времен королевы Виктории ловили новости о выпуске очередного пакета акций железных дорог, а потом мчались по этой аллее, торопясь быстрее превратить полученные известия в деньги. Его дед и отец тоже работали на лондонской бирже; а теперь, с наступлением Большого бума, Джейк и сам превращался в одного из тех новых биржевых спекулянтов мирового масштаба, которые ведут операции с собственных счетов, зарабатывают прибыли для самих себя и задают тон на рынке — собственно говоря, создают сам этот рынок. «Я тебе скажу, — заявил он Максу в самый первый день, когда тот еще только пришел в фирму Мортона, — что по сравнению с этим бизнесом Монте-Карло покажется заурядной автостоянкой».

Джейк часто вспоминал слова Дика Мортона, который имел обыкновение повторять, что стоит ему только войти в здание биржи, как он тут же, немедленно может определить, идет ли сегодня курс на повышение или на понижение. «И я тоже носом это чую, из воздуха», — говорил он. От таких слов сердце у Макса начинало биться чаще и сильнее.

Проведя несколько месяцев в фирме Мортона, Макс стал обретать способность к подобному чутью.

А в тот день, 27 октября, учуять можно было очень многое.

Они вышли из конторы фирмы и направились в бар «Фенчерч колони». То, что там происходило, напоминало скорее сцену из какого-нибудь фильма, а не трезвый финансовый мир лондонского Сити. Небольшое помещение бара было до предела забито колышущейся толпой, и каждый из тех, кто был в этой толпе, стремился побыстрее пробиться к стойке бара, пустые бутылки из-под шампанского стояли и валялись повсюду — на полу, на тротуаре, на мостовой, как обычно валяются банки из-под пива. Шампанское не разливали по бокалам, его пили прямо из бутылок, ящиками выносили к поджидавшим машинам, выстреливали им в воздух или в потолок; сегодня новые биржевики отмечали здесь наступление нового мира, и о том, как они праздновали этот самый первый день, впоследствии ходило много разговоров. Не говоря уже о том, что празднование это вызвало предельное отвращение у старой биржевой гвардии.

Собственно сам Большой бум уже шел; он начался некоторое время назад, причем начался со всеобщих стенаний. Десятью днями раньше, в одну из суббот, была проведена полномасштабная генеральная репетиция. В каждую из действующих в Сити фирм было прислано описание новой процедуры работы — так называемой «технологии АСБО», автоматизированной системы биржевых операций, — вместе с подробнейшим сценарием пользования этой технологией, и система в тот день впервые была задействована целиком, в полном объеме; самым запомнившимся событием дня стал тогда полнейший отказ всей этой системы.

В день официального начала Бума и работы по-новому маклеры («Мы отныне и навсегда не просто маклеры, а творцы рынка», — торжественно произнес Джейк) сидели, вперившись в экраны компьютеров, нервно стучали по клавишам, вводя в систему цены и другие условия сделок, каждый при этом пытался понять, что делают и как ведут себя другие маклеры, и все они изо всех сил старались убедить себя в том, что отныне то, чем они сейчас заняты, и будет составлять суть их работы. Рабочий день начался в полной тишине, все сильно нервничали. Макс с любопытством смотрел, как Джейк, всегда такой дерзкий, нахальный, на сто один процент уверенный во всем, что он делал, теперь сидел и, почти не мигая, вглядывался в экран, выстукивая цифры на клавишах; на лбу у Джейка выступили мелкие бисеринки пота, он то кричал что-нибудь в телефон, то принимался ругать брокеров, аналитиков, клиентов, информацию, которую он получал, Макса и самого себя. В помещении было жарко, очень жарко: одни только экраны излучали массу тепла. Постепенно шум в зале нарастал; атмосфера стояла напряженная и гнетущая, поскольку маклеры в непривычных для себя условиях были, как выразился Джейк, перепуганы в усрачку. Дважды система давала полные отказы; трижды Джейк хватался за телефон и кричал в трубку, что он этого больше не выдержит. А потом, где-то уже около трех часов дня, он вдруг глянул на Макса, и глаза его, обычно темные, на этот раз лучились от озарения и возбуждения.

— Я усек, — проговорил он таким тоном, будто только что научился езде на велосипеде. — Порядок. Хорошая система. У нас пойдет.

Всеобщее возбуждение передалось и Максу; оно действовало заразительно сильно, всепоглощающе. Макс вспомнил, что в разное время говорили ему разные люди: Крисси Форсайт — «Операционный зал — это центр Вселенной»; Джейк Джозеф — «Монте-Карло покажется заурядной автостоянкой»; вспомнил, как его собственный дядя, Малыш, когда-то говорил ему, что при виде операционного зала у него встает; и Макс вдруг сразу, мгновенно, остро и резко и с чувством величайшего наслаждения понял и прочувствовал, что все они имели в виду. В конце того дня, когда они уже расстались с Джейком, а голова у него приятно кружилась и от радостного возбуждения, и от выпитого шампанского, он встретился с Джеммой, они вместе поужинали, потом он проводил ее домой и в постель и занимался с ней любовью с каким-то почти неистовым энтузиазмом.

С тех пор секс и деньги слились в его сознании в одно неразделимое целое.