Знак розы

Глава 31

Держа в руке кожаный портфель, Амос настраивал регулятор температуры, перед тем как уйти из офиса, и в это время зазвонил телефон. «Пусть поработает автоответчик», — подумал он. У него не было настроения отвечать на звонки; к тому же он был слегка пьян.

— Амос, если ты там, возьми трубку, — услышал он голос Перси.

Адвокат тут же подошел к аппарату.

— Перси? Это я. Чем я могу тебе помочь? — Последовала пауза, и сердце Амоса замерло. — В чем дело? Что случилось?

— Мэри... У нее случился сердечный приступ.

Амос обошел письменный стол, ногой пододвигая кресло.

— Насколько это серьезно?

— Она умерла, Амос. Прямо на веранде. Сасси прислала за нами Генри. Матт тоже здесь...

Амос прижал руку к пылающему лбу. Голова у него раскалывалась от боли. Господи Иисусе! Мэри умерла? Это невозможно! Что же будет с Рэйчел? Теперь она уже никогда не узнает, что заставило Мэри составить дополнение к завещанию.

— Амос?

—Я сейчас приеду, Перси. Ты в Уорик-холле?

— Да. «Скорая» только что увезла тело Мэри к коронеру. Вскрытия не будет. Причина смерти очевидна. Тебе придется сообщить обо всем Рэйчел.

Отчаяние, охватившее Амоса, стало невыносимым.

— Я позвоню ей из твоего дома.

Ставя свой темно-зеленый «БМВ» на отведенное для него место на стоянке у здания «Толивер фармз уэст», Рэйчел с удивлением обнаружила, что в тени под навесом сидит Рон и явно ждет ее. Ее вновь охватили дурные предчувствия. Нью-йоркский представитель текстильной фабрики прибыл на встречу без контракта. Из уважения к их долговременному сотрудничеству он появился лишь для того, чтобы принести извинения, но объясниться не пожелал.

— В чем дело, Рон?

Рэйчел сразу же поняла, что что-то случилось, судя по тому, как он неохотно встал со стула, сдвинул на затылок соломенную шляпу и сунул большие пальцы в карманы джинсов.

— Может, и ни в чем, — в характерной техасской манере, растягивая слова, ответил Рон. — Но когда я пришел за накладной, позвонил Амос Хайнс. Он был очень взволнован. Вы должны перезвонить ему как можно скорее. Ну, я и решил задержаться... на случай если новости плохие.

Она пожала ему руку, пробегая мимо.

— Амос у себя в офисе?

— Нет, он в доме человека по имени Перси Уорик. Номер лежит у вас на столе.

Рэйчел бросила на стол сумочку и потянулась к телефону, думая о том, что с Перси случилась беда. Если так, она вылетает немедленно, чтобы быть со своей двоюродной бабушкой. Тете Мэри будет невероятно трудно научиться жить без Перси.

Амос поднял трубку после первого же гудка.

—Рэйчел?

— Да, это я, Амос. Что случилось?

— Рэйчел... боюсь, у меня плохие новости. Мэри умерла пару часов назад от внезапного сердечного приступа.

Поначалу Рэйчел оцепенела, а потом ощутила, как по ее телу растекается боль, словно кровь, сочащаяся из раны. Рон подхватил ее под руку, помогая опуститься в кресло.

— Ох, Амос...

— Дорогая моя девочка, не могу выразить словами, как мне жаль.

— Где она была? Как это случилось?

— На веранде своего дома, около часу дня. Мэри вернулась из города и сидела в кресле на крыльце. Сасси застала ее... в агонии. После этого Мэри прожила еще минуту.

— Она... сказала что-нибудь?

— По словам Сасси, Мэри... говорила что-то насчет того, что ей нужно подняться на чердак. Незадолго до этого она посылала туда Генри, чтобы он отпер сундук. А еще она... выкрикнула твое имя, Рэйчел... в самом конце.

По лицу девушки потекли слезы. Рон молча взял с кофейного столика коробку с бумажными салфетками и поставил рядом с ней.

— Мое дорогое дитя, — сказал Амос. — С тобой может побыть кто-нибудь?

— Да, здесь Рон. Со мной все будет в порядке. Я очень рада, что Перси не один. Как он?

— Он сильно переживает, как ты легко можешь себе представить. Матт отправил его наверх, отдохнуть.

— А вы, Амос? Как вы себя чувствуете?

На другом конце линии воцарилась тишина. Похоже, он подбирал нужные слова.

— Я... совершенно разбит, дитя мое, и бесконечно расстроен... особенно из-за тебя.

«Добрый любящий Амос», — подумала она, глотая слезы.

— Со мной все будет в порядке, — сказала Рэйчел.

— Ты можешь сказать, когда прилетаешь к нам? Я спрашиваю потому, что могу предварительно договориться о встрече с распорядителем похорон, владельцем цветочного магазина и так далее. Самолет заправлен и готов к полету. Ты ведь знаешь, Мэри собиралась завтра отправиться на нем к тебе.

От удивления слезы Рэйчел моментально высохли.

—Я впервые об этом слышу.

— Тогда, боюсь, она умерла раньше, чем успела сообщить тебе о своем приезде, но я знаю, что она собиралась повидаться с тобой. Мэри сама сказала мне об этом сегодня утром, когда... нанесла визит в мой офис.

— Вы видели ее сегодня? Как хорошо, что вы повидались с ней в последний раз, Амос. Жаль, что меня не было с вами. Тетя Мэри не говорила, зачем хотела прилететь? Это... было не в ее духе - преподносить такие сюрпризы.

— Речь шла... о последних изменениях, насколько мне известно. И еще она сказала мне, что любит тебя.

Рэйчел вновь закрыла глаза. И это тоже было совершенно не похоже на ее двоюродную бабку. Или Мэри догадывалась, что серьезно больна?

— Она никогда не жаловалась на проблемы с сердцем? — спросила Рэйчел.

— Нет, Мэри никогда не говорила мне, что ее беспокоит сердце. Это стало неожиданностью для всех нас. А теперь, возвращаясь к вопросу о твоем прибытии...

—Я постараюсь быть у вас к десяти утра, — сказала Рэйчел, — и я была бы вам благодарна, если бы вы заранее договорились о встречах. Не знаю, сумею ли я убедить мать и брата поехать со мной и отцом, но не могли бы вы предупредить Сасси, чтобы она на всякий случай приготовила еще одну гостевую комнату?

Последовала очередная пауза, словно Амос тщательно взвешивал слова, прежде чем заговорить.

— Я посоветовал бы тебе убедить хотя бы Джимми в том, что он должен присоединиться к отцу. Я уверен, Мэри хотела бы, чтобы они оба присутствовали во время оглашения ее завещания...

—Я постараюсь, — отозвалась Рэйчел.

Завещание тети Мэри служило вечным источником раздора в их семье. В голове у Рэйчел зазвучал голос матери: «Я никогда не прощу тебя, Рэйчел Толивер, если твоя двоюродная бабка оставит тебе все, а твоему отцу и брату - ничего!»

— Что ж, тогда до завтра, — сказал Амос.

Рэйчел медленно положила трубку. Ей не давало покоя ощущение, что Амоса беспокоит еще что-то, помимо смерти Мэри... Вот уже во второй раз за день у девушки появилось нехорошее предчувствие.

— Насколько я понимаю, ваша двоюродная бабушка ушла от нас? — негромко поинтересовался Рон, вытаскивая из заднего кармана платок и прижимая его к глазам.

— Да, она умерла, Рон. Тебе придется подменить меня. И скажи Даниэлле, хорошо? Я убегаю через несколько минут. Надо сообщить обо всем родителям.

Когда дверь за Роном закрылась, Рэйчел несколько минут сидела неподвижно, вслушиваясь в наступившую тишину, которая казалась ей особенной. «Тишина начинает звенеть, когда умирает тот, кого ты любил», — подумала она. Перед тем как снять трубку, Рэйчел встала и подошла к окну. Было время, когда номер, по которому она собиралась позвонить, означал для нее самое желанное место на земле, пуповину, соединявшую ее с теми, кто всегда понимал ее, принимал и любил. Но это было до того, как она познакомилась с тетей Мэри. И увидела Сомерсет.

Глава 32

— Дед? — негромко произнес Матт и осторожно постучал костяшками пальцев в дверь гостиной.

— Входи. Я не сплю.

Матт вошел и обнаружил деда сидящим в глубоком кресле с откидывающейся спинкой. Выглядел Перси плохо, короткий сон явно не пошел ему на пользу. Его лицо было строгим и сосредоточенным. У Матта защемило сердце, как бывало всегда, когда он с болью осознавал, что дни деда сочтены.

— Рэйчел только что перезвонила Амосу. Я сказал Саванне, чтобы она угостила его обедом. Он с утра ничего не ел.

— Зато пил. Судя по запаху, «Джонни Уокер Рэд»[17] — проворчал Перси. — Это не похоже на Амоса.

— Ну, может, он и пропустил стаканчик-другой после твоего звонка. Как и я, Амос разговаривал с Мэри всего за несколько часов до ее смерти. Он болезненно переживает ее кончину.

— Да, это тяжелая потеря для него. Они были близкими друзьями. Амос был даже немного влюблен в Мэри. Тогда он был еще очень молод. Боже правый, да разве найдется мужчина, который не был немножко влюблен в нее?

Матт не мог удержаться от вопроса:

— Включая тебя?

Перси выразительно приподнял густые брови, похожие на темные щетки.

— Почему ты спрашиваешь?

Матт потянул себя за мочку уха, давая понять, что жалеет о том, что задал вопрос.

— Как я тебе уже говорил, я наткнулся на Мэри, когда она стояла под старым вязом возле статуи святого Франциска. Но я не сказал тебе, что она была явно растеряна и разговаривала сама с собой.

— Вот как? — В покрасневших глазах Перси засверкали огоньки. — И что же она говорила?

— Ну... — Матт поежился под тяжелым взглядом деда. — Она решила, что я - это ты. Похоже, она унеслась мыслями в прошлое. Когда я окликнул ее по имени, она повернулась ко мне и сказала...

Матт почувствовал, как вдруг напрягся дед.

— Продолжай, сынок. Она сказала...

— Она сказала: «Перси, любовь моя, зачем ты выпил всюсодовую? Ты же знаешь, в тот день я так хотела ее, ничуть не меньше тебя». Надеюсь, я не вытащил на свет старые воспоминания.

— Нет, не вытащил. Еще что-нибудь?

— В общем, да. — Матт вновь поежился. — Мэри сказала: «Я была слишком молода и глупа, и во мне было чересчур много от Толиверов. Ах, если бы только я не была так глупа». И в этот момент я легонько встряхнул ее и представился. — Он сделал паузу, ожидая реакции Перси. — Вот почему я спросил, не был ли и ты влюблен в нее когда-то.

Перси хрипло рассмеялся.

— Не был ли я влюблен в нее когда-то?

Он перевел взгляд на каминную полку. Матт не мог понять, куда смотрит дед - на портреты или на мрачную акварель, подаренную отцом Матта. Охрипшим от воспоминаний голосом Перси проговорил:

— Это было в июле 1914 года. Вот куда перенеслась в воспоминаниях Мэри, когда ты столкнулся с ней. Ей тогда было четырнадцать, а мне - девятнадцать. На ней было белое платье. Я уже тогда любил ее и собирался на ней жениться, но она не знала об этом.

— Будь я проклят! — Матт ощутил прилив возбуждения. — А она узнала об этом хоть когда-нибудь?

Перси ответил:

— Да, она знала об этом.

— Ну, и что случилось? Почему вы не поженились?

— Случился Сомерсет, — сказал Перси, поглаживая костяшки пальцев на правой руке.

Матт уже знал, что это - знак того, что дед думает о чем-то своем.

— Хочешь поговорить об этом? — предложил он. — Кажется, глоток «Джонни Уокера» - не такая уж плохая идея.

Перси покачал головой.

— Боюсь, виски не поможет.

— Дедушка... — Матта вдруг как иглой пронзило сострадание к деду. — Ты разбиваешь мне сердце. А бабушка знает о тебе и о Мэри?

— О да, она знала обо всем, но мы с Мэри расстались еще до того, как я женился на твоей бабке, а потом уже не было никакого «о тебе и о Мэри».

— А ты... по-прежнему любил ее, женившись на бабушке?

Перси помассировал руки.

— Я любил Мэри всю жизнь, с того самого момента, как она появилась на свет.

«Боже милосердный, — подумал Матт. — Восемьдесят пять лет...» В комнате повисла тишина. Перси по-прежнему разминал руки.

— А Олли знал об этом?

— Всегда.

Матт изумленно присвистнул.

— Так это из-за Мэри бабушка оставила тебя?

— И из-за нее тоже, хотя у твоей бабки хватало и других причин. — Перси поерзал в кресле, словно ему вдруг стало неудобно сидеть. — С тех пор столько воды утекло.

«И это не та вода, в которой можно ловить рыбку», — решил Матт, но, раз забросив удочку, не собирался отпускать деда с крючка.

— Знаешь, я бы хотел, чтобы ты заполнил белые пятна в истории нашей семьи... пока еще не поздно.

Перси бросил на него удивленный взгляд.

— Вот, значит, как ты относишься... к определенным периодам семейной истории - как к белым пятнам?

— Почему вы с бабушкой не развелись?

— И это вопрос давно минувших дней, который тебя совершенно не касается. — Перси улыбнулся своей знаменитой улыбкой, которая неизменно обезоруживала его оппонентов. — Тебе, кстати, не мешало бы посмотреть, как там Амос. Ему сейчас очень плохо, а ведь он должен будет сообщить Рэйчел о смерти Мэри. Но по крайней мере он может утешаться тем, что теперь Рэйчел переедет жить в Хоубаткер. Он обожает эту девочку.

Матт смирился с тем, что его выставляют за дверь.

— Я сам с нетерпением жду, когда сюда переедет Рэйчел, — сообщил он, поднимаясь на ноги. — Нам самое время узнать друг друга получше.

Перси окинул его внимательным взглядом.

— На твоем месте, Матт, я бы не питал напрасных надежд. Рэйчел очень похожа на Мэри в молодые годы, причем не только внешне.

Матт посмотрел на деда.

— Это похоже на одно из белых пятен, и если Рэйчел все так же мила, то мужчине трудно не питать надежд на ее счет.

Перси стал серьезным.

— Давай считать, что в случае с Рэйчел яблочко упало прямо под яблонькой, и мне бы не хотелось, чтобы ты повторил мои ошибки.

Матт шутливо ткнул деда в плечо.

— До тех пор пока ты не расскажешь, чего мне следует опасаться, придется рискнуть и надеяться на лучшее.

Перси слушал, как затихают вдали шаги Матта. Мальчишка. Он понятия не имеет, что его ждет. Перси не беспокоился бы о нем, если бы внук не был так похож на него...

Он медленно поднялся и вышел на затененное крыльцо. День был такой же жаркий, как и тогда, в 1914 году, и Перси вспомнил фруктовую газировку с шоколадным мороженым и то, как высокомерно Мэри отвергла ее. О Мэри он помнил все, ее вкус, запах... даже сейчас.

Перси оттащил шезлонг подальше в тень и опустился в него, вытянув ноги. Единственный способ подготовить Матта к встрече с Рэйчел - это заполнить пробелы, о которых говорил внук, а он, Перси, никогда этого не сделает. Но если он когда-нибудь решится рассказать о том, как своими руками погубил собственное счастье, то с чего начнет? Наверное, с того дня, когда его постигло самое большое несчастье в жизни. Вернувшись из Канады, он узнал, что Мэри вышла замуж за Олли...

Глава 33. История Перси

Хоубаткер, октябрь 1920 года

Поезд опаздывал. Перси проспал почти всю дорогу от Онтарио. Он выходил перед рассветом в тамбур, чтобы покурить, или засиживался далеко за полночь в вагоне-ресторане, выпив бессчетное число чашек кофе и проклиная себя за то, что оказался таким дураком. Ему следовало сообщить родителям о своем приезде, но мать наверняка предупредила бы Мэри, а он не был уверен, как она отреагирует. Перси надеялся застать Мэри врасплох, подхватить на руки и целовать до беспамятства. А потом сказать ей, что он любит ее и ему плевать на ее одержимость Сомерсетом, если она согласится выйти за него замуж.

Прошлую ночь Перси, однако, спал так крепко, что едва не пропустил появления Пайни-вудс. Он проснулся, как от толчка, и торопливо натянул брюки и рубашку, а потом бросился к последнему тамбуру. Перси стоял, вцепившись в поручни, ветер надувал его расстегнутую рубашку, а он полной грудью вдыхал пронзительно-свежий прохладный воздух. Подъезжаем, подъезжаем, подъезжаем,стучали колеса, и Перси поверил их ритму.

Да, слава Богу, они почти приехали, и совсем скоро он вновь окажется в объятиях Мэри, покидать которые ему не следовало никогда. А он уехал, злой и уязвленный, надеясь, что со временем сможет забыть ее. Он никогда не играл вторую скрипку. Он будет только первым.

Но холод канадских Скалистых гор выдул из него излишнюю самоуверенность. Разлука излечила уязвленную гордость. Лежа в палатке по ночам, под хвастливые россказни лесорубов о своих женщинах, Перси слышал в их голосах тоску, горечь и одиночество, ощущая, как ледяной ветер заползает к нему в душу, согреть которую могла только Мэри. А днем, когда он взбирался на деревья, пилил и грузил стволы, желание быть с ней становилось сильнее голода и жажды.

В конце концов по прошествии двух месяцев Перси сдался. Совсем скоро ему исполнится двадцать шесть. Он отчаянно хотел иметь семью... Он хотел, лежа в постели, слышать, как бьется сердце Мэри, а сидя за столом по вечерам, держать ее за руку. Он готов был научиться играть вторую скрипку. Главное - оказаться в составе оркестра.

В коридоре Перси встретил молодого чернокожего носильщика. Тот был родом из Хоубаткера и знал его в лицо.

— Мистер Перси, сегодня утром вы остались без завтрака. Хотите, принесу вам что-нибудь перекусить?

— Нет, спасибо, Тит. Мы прибываем через несколько минут, и я знаю, где смогу съесть лучший завтрак по эту сторону Сабины.

— Где же, сэр?

— У Сасси в Хоубаткере.

Тит кивнул.

— Полагаю, вы имеете в виду резиденцию мисс Мэри. Или, точнее говоря, миссис Олли ДюМонт. — Он улыбнулся во весь рот, радуясь возможности сообщить столь потрясающие сведения, и свет ламп отразился от его ослепительно-белых зубов.

Сердце Перси замерло, голова пошла кругом, и, чтобы не упасть, он ухватился за перила.

— Прошу прощения, Тит. Что ты сказал?

—Я думал, что вы знаете о свадьбе.

Перси вдруг оглушило, как бывало в окопах, когда снаряд разрывался слишком близко. На несколько жутких мгновений земля ушла у него из-под ног, и он тупо смотрел, как беззвучно шевелятся губы Тита.

— Мистер Перси, с вами все в порядке?

Перси с трудом разлепил губы.

— Откуда ты знаешь об этом?

— Как откуда? Это было в газетах. Там даже поместили фотографию новобрачных. Мисс Мэри была вся в белом, а мистер Олли надел один из своих лучших костюмов.

Перси бессильно привалился к обшитой деревянными панелями стене коридора. Этого не может быть. Он бредит. Мэри не могла выйти замуж ни за кого другого. Они созданы друг для друга.

Перси добрался до своего купе и, повалившись на постель, застыл, не в силах поверить в происходящее. Сила гнева на себя и на Мэри ошеломила его.

Когда поезд въехал в Хоубаткер, Перси сидел, обхватив голову руками. На ночном столике остывал нетронутый кофе.

Не успел состав остановиться, как Перси спрыгнул на перрон и окликнул Айзека, одного из двух извозчиков в Хоубаткере.

— К особняку Толиверов на Хьюстон-авеню, — сказал он, забрасывая багаж в симпатичный наемный экипаж, а потом вскарабкался на облучок рядом с кучером. Ему нужно было ощутить на лице отрезвляющий октябрьский ветер.

Едва Айзек остановил лошадь рядом со ступеньками, ведущими на веранду Толиверов, Перси спрыгнул на землю.

— Подождите меня здесь, — распорядился он и устремился к входной двери.

Яростно зазвенел колокольчик. Дверь открыла Сасси.

— Входите, — сказала она, взглянув на лицо Перси, и ее скорбно поджатые губы подтвердили слова Тита.

— Значит, это правда? — выдавил Перси.

— Они поженились вчера и уехали пятичасовым поездом. Все случилось очень быстро, потому что мистер Олли должен попасть в Париж на выставку одежды. Так, во всяком случае, сказала мисс Мэри.

— Что ты имеешь в виду?

Сасси передернула плечами и сложила руки на животе поверх цветастого фартука.

— То, что она так сказала, только и всего. Мистер Олли любит ее. Пусть вас утешает хотя бы это, мистер Перси.

— Почему она так поступила, Сасси? — всхлипнул он.

Сасси обняла его, прижала его голову к своей груди и стала ласково гладить по волосам.

— Мисс Мэри обожает вас, мистер Перси. Она даже заболела от тоски. Она думала, что вы уехали навсегда. Мистер Олли помог ей выпутаться из неприятностей с Сомерсетом, и она, должно быть, решила, что в долгу перед ним. Если мисс Мэри не собиралась выйти замуж за вас, то разве можно найти ей лучшего мужа?

Перси плакал, уткнувшись носом в шею Сасси.

— Что же я наделал?

— Вы молоды, вот что вы оба наделали. Любовь не должна приходить к молодым. Только старики обладают достаточной мудростью, чтобы обращаться с нею правильно. Я бы предложила вам выпить, но в доме нет ни капли спиртного.

Перси выпрямился, достал носовой платок и вытер лицо.

— Все в порядке. Я найду бутылку.

Вернувшись к экипажу, он спросил:

— Сколько вы хотите за бутылку джина, которую держите под сиденьем, Айзек?

— Два доллара. Она уже наполовину пустая.

— Я дам вам еще пять, если вы раздобудете вторую по пути туда, куда я вам укажу.

Айзек щелкнул вожжами по спине серой кобылки.

— Полагаю, это можно устроить, мистер Перси.

Получасом позже Перси вылез из экипажа возле хижины в лесу. Он протянул извозчику деньги.

— Айзек, дайте мне двадцать четыре часа и не говорите никому, что я вернулся и где нахожусь. А потом позвоните моим родителям и скажите им, чтобы они приехали за мной.

— Хорошо, мистер Перси.

Беатриса приехала за ним одна. Когда позвонил Айзек, ее муж был в конторе. Это уже потом Перси узнал, что мать, которая никогда не садилась за руль автомобиля Уориков, распорядилась приготовить легкий кабриолет, после чего выбрала кое-какие продукты из кладовки. Затем она поднялась в комнату сына и сложила в саквояж кое-что из одежды.

Она застала Перси лежащим без сна. Его лицо было пепельно-серым, а взгляд остекленевших глаз был устремлен в потолок. В хижине стоял резкий запах дешевого алкоголя и рвоты, свежие следы которой виднелись на рубашке Перси.

Беатриса оставила дверь открытой, подняла жалюзи и развела огонь в чугунной печке. Она сняла с Перси перепачканную одежду и загнала его в душ. Перси вытерся, завернулся в стеганое одеяло, которое оставила ему мать, и вернулся в хижину, где съел тарелку горячего домашнего супа и выпил чашку свежезаваренного кофе. Потом они разговорились.

—Я люблю Мэри, мама, и она любит меня.

— Совершенно очевидно, Сомерсет она любит больше, как и ты - свою гордость.

— Моя гордость может убираться к дьяволу. Она обходится мне слишком дорого.

— Все равно мужчине невероятно трудно жить с женщиной, которая ставит собственные интересы превыше всего. Со временем... когда страсть угаснет...

— Я мог бы смириться с ее одержимостью, и наша страсть никогда бы не угасла.

Беатриса лишь вздохнула и не стала спорить. Одного взгляда на ее лицо оказалось достаточно, чтобы Перси понял - мать согласна с ним.

— Наверное, всему городу известно, почему Мэри вышла замуж за Олли? — Тоска в его голосе означала надежду на то, что он ошибался.

Беатриса убрала тарелку со стола.

— Да, сынок, весь город поверил, что Мэри вышла замуж за Олли только ради того, чтобы спасти Сомерсет.

— А что тыдумаешь об этом?

— Ты поступил неблагоразумно, оставив ее одну, сынок. Она нуждалась в тебе. И к кому еще, кроме Олли, могла она обратиться, думая, что ты бросил ее навсегда? Мэри осталась одна. Олли был рядом... ...

Перси обхватил голову руками.

— О Боже, мама. Как мне жить дальше?

Беатриса положила руку на его золотистую голову, словно священник, дарующий благословение.

— Ты должен любить их так же глубоко и искренне, как и всегда, Перси, но теперь уже как единое целое. Это будет твой подарок им. Они вернутся и захотят получить твое прощение, и ты должен даровать им его искренне, как белую розу. И себя ты тоже должен простить.

— Как? — Перси поднял на мать глаза, полные слез.

Беатриса наклонилась и вытерла его слезы.

— Помни об одном: то, что ты не можешь изменить, следует принять. А приняв - особенно если они будут счастливы вдвоем, - ты обретешь способность простить себя.

Глава 34

В ноябре Перси узнал, что Мэри беременна. Абель ДюМонт, обычно очень сдержанный и полный достоинства, во время ужина взлетел по ступенькам особняка Уориков, вдавил, не отпуская, кнопку звонка и, когда растерянная служанка открыла ему дверь, захлебываясь от радости, выкрикнул, что скоро станет дедом. Только представьте себе! Дедом!

На следующий вечер Абель устроил импровизированный прием у себя дома, раздавая гостям сигары и бокалы с шампанским. Перси с трудом высидел положенное время, искренне благодарный матери за то, что та выдумала какой-то предлог, позволивший ему уйти пораньше.

— Тебе нужно почаще бывать на людях, — посоветовала сыну Беатриса. — Ты слишком много времени проводишь за работой.

— А с кем я должен почаще бывать на людях, мама? Хоубаткер, в общем-то, не кишит молодыми незамужними женщинами.

Этой репликой он хотел унять тревогу матери, которая подозревала, что он потерял интерес к женщинам и теперь вообще не сможет доверить представительницам прекрасного пола. Надо сказать, Беатриса была недалека от истины. Еще с тех пор, когда молодая вдова директора церковного хора познакомила Перси с плотскими радостями, занятия сексом превратились для него в выражение симпатии. До Мэри он не знал всего богатства оттенков, которые несет в себе половой акт, когда два тела, поглощенных любовью друг к другу, отдают и берут без остатка. А после Мэри... как он мог смотреть на других женщин?

И вот в апреле, когда Мэри и Олли отсутствовали уже почти восемь месяцев, а их возвращения ожидали не раньше сентября, на Пасху к Уорикам пожаловала Люси Джентри.

— Мне ничего не оставалось, кроме как пригласить ее, — сказала за завтраком Беатриса. Барабанная дробь ее пальцев недвусмысленно выражала сожаление по этому поводу. — Как я могла сказать ей «нет»? Девочка умоляла приютить ее, пока школа будет закрыта на пасхальные каникулы. Она уверяет, что отец не в состоянии оплатить ее поездку в Атланту, так что она будет единственной преподавательницей, которая останется на праздники в общежитии.

Сын и супруг взглянули поверх газет на Беатрису, кипевшую негодованием во главе стола.

— Я бы сказал, невеселая перспектива, — заметил Перси.

—Ужасная, — согласился Джереми.

— Все это ложь, шитая белыми нитками, — резко бросила Беатриса. — Только слепой не догадается, что у нее на уме.

— И что же? — полюбопытствовал Джереми.

Супруга метнула на него презрительный взгляд.

— Ты сам знаешь что, Джереми Уорик. Эта девчонка - с подачи своего ужасного папаши - уже давно положила глаз на Перси.

— Что ж, пусть смотрит и любуется, — невозмутимо ответствовал ее супруг и перевел взгляд на сына. — Я прав?

Перси улыбнулся.

— У меня иммунитет к Люси Джентри. Не волнуйся, мама. Мне ничего не грозит.

Недовольно поджатые губы Беатрисы, которая принялась намазывать гренок маслом, выражали сомнение.

— Да поможет нам Господь, если ты ошибаешься, — заметила она.

В день приезда Люси Перси проспал и едва не опоздал к прибытию поезда.

Все пассажиры уже вышли из вагонов, когда Перси припарковал автомобиль на стоянке. Люси заметила Перси сразу же, едва он показался из-за угла здания вокзала. И ее личико осветилось такой искренней радостью, что Перси расхохотался.

— Вот и ты, Перси Уорик, — пропела она. — А я уже начала бояться, что обо мне забыли.

— Это невозможно, — сказал он, глядя в ее хитрые голубые глазки. — А у тебя, кажется, новая прическа.

— И еще я укоротила подол. — Люси жеманно покрутилась перед ним, распахнув полы пальто, и Перси увидел юбку до колена. — Ну, что скажешь?

— Скажу, что мне нравится.

— Это последний писк моды.

— Да, Абель ДюМонт говорит то же самое.

Теперь он вспомнил ее. Невысокая, полненькая, с круглым кукольным личиком. Прошло чуть больше года с тех пор, как он видел ее в последний раз, но Люси уже успела исчезнуть из его памяти, как туман под солнцем. Перси нагнулся было, чтобы поднять ее саквояжи, но она сама подхватила один, свободной рукой лихо взяв его под локоть с фамильярностью старой знакомой. Люси едва доходила ему до плеча, и Перси забавлялся, глядя сверху вниз на ореол ее светло-каштановых волос и коротенькие ножки, едва поспевающие за ним.

В тот вечер в доме Уориков зазвучал смех, рассеивая обычно сдержанную атмосферу. Люси развлекала хозяев уморительными историями из своей учительской практики, столь выразительно закатывая глазки и размахивая маленькими пухленькими ручками, что даже Беатриса попала под действие ее обаяния.

В пятницу Люси отправилась с Перси на склад пиломатериалов и, называя вслух цифры с накладной, вдвое сократила время, необходимое для того, чтобы пересчитать полученные бревна. В субботу он сопровождал ее на пикник у Кендриков, а потом увел оттуда пораньше, чтобы заглянуть на ужин, который устраивал один из его друзей.

—Я думала, ты уже женат, — заявила Люси тем вечером. — Что случилось с девушкой, которую ты любил всю жизнь?

— Она вышла замуж за другого.

— Она предпочла тебедругого мужчину!

— Он предложил ей больше, чем я.

— Я в это не верю!

— Так оно и есть.

— И где же она сейчас?

— Жених увез ее с собой.

— Ты расстроился из-за того, что она вышла замуж за другого?

— Разумеется, но все это осталось в прошлом.

Провожая Люси на поезд, Перси вдруг понял, что сожалеет о ее отъезде. За то время, что они провели вместе, он обнаружил, что черты характера Люси, которые так раздражали Мэри, кажутся ему забавными и оригинальными. Она называла вещи своими именами и не собиралась из вежливости терпеть претенциозность, высокомерие или педантизм. Перси был слушателем по натуре, и ему нравилось, что Люси разговорчива и имеет собственное мнение обо всем на свете, хотя эта импульсивная черта характера и заставляла ее соседку по комнате прятать голову под подушку в спальне Беллингтон-холла.

И хотя личико Люси «не вдохновило бы индейцев на разбойный рейд», как однажды зло пошутила Беатриса, Перси восхищался его непредсказуемостью - тем, как вспыхивали ее глаза, как озорно морщился маленький носик и как изящно округлялись губы в бесконечном выражении удивления и восторга.

В тот день, прощаясь с Люси, он впервые поцеловал ее. Поначалу он всего лишь намеревался по-братски коснуться губами ее щеки и пожелать ей доброго пути, но, когда Люси подняла на него свои голубые глазки и Перси не увидел в них ничего, кроме беспредельного восхищения, он обнял ее за талию и притянул к себе. Ее губы оказались теплыми, мягкими и покорными, и Перси отпустил ее с большой неохотой.

К своему величайшему удивлению, он услышал собственный голос:

— Ты не против, если я навещу тебя в следующие выходные?

Округлившимися от удивления глазами Люси уставилась на него.

— Перси! Ты шутишь!

— Нисколько, — со смехом ответил он.

Вот так все и началось.

Его мать забеспокоилась, хотя и не выражала неудовольствия чересчур явно.

— Не волнуйся, мама, — успокаивал ее Перси. — Эти визиты нужны мне лишь для того, чтобы развлечься.

— Боюсь, что Люси воспринимает их не только как развлечение.

— Я ничего ей не обещал.

— Это не имеет значения.

Иногда Перси не вспоминал о Люси несколько дней, но зато она всегда была рядом, чтобы скрасить свободный уик-энд, или заставить его рассмеяться, или польстить его самолюбию, самоотверженно заботясь о нем без надежды на взаимность.

Она была женщиной, в которой таились бесконечные сюрпризы. Перси рассчитывал, что его богатство произведет на нее впечатление, но вскоре обнаружил, что, за исключением неизбежной необходимости обеспечивать первоочередные потребности, Люси не интересуют деньги. Удовольствия, которые ей нравились, были простыми, и на них не было ценников. Люси предпочитала прогулку по весеннему лесу в двухколесном экипаже поездке в его роскошном новом «кадиллаке» на вечеринку для избранных, сбор черники танцам ночь напролет в загородном клубе и пикник на берегах Каддо изысканному ужину в шикарном отеле.

И во время одной из этих незамысловатых экскурсий жизнь Перси совершила необратимый поворот.

Они устроили пикник на холме. Перси приехал на выходные, остановившись, по обыкновению, в пансионе. Стоял июнь, а в Восточном Техасе в это время года уже жарко. Перси ослабил узел галстука, думая о том, как неприятно есть на свежем воздухе в такую духоту. К счастью, день выдался облачным, но едва Люси стала разбирать корзинку, как тучи рассеялись и на землю упали солнечные лучи.

— Проклятье! — выругался Перси. — Опять это солнце.

— Не обращай внимания, — со свойственной ей невозмутимостью заметила Люси. — Оно выглянуло только для того, чтобы взглянуть, что у нас на обед. Через минуту солнце скроется.

И действительно, после быстрого досмотра солнце вновь спряталось в облаках и не показывалось оттуда до самого вечера. Приятно удивленный, Перси откинулся на спину и принялся наблюдать за тем, как Люси раскладывает на скатерти приборы и еду. В который раз на него произвел впечатление ее оригинальный образ мышления.

Перси смотрел, как она деловито накладывает ему на тарелку бутерброды, отрезает большой кусок шоколадного торта, испеченного ею специально для него, и добавляет в чай со льдом ровно столько сахара, сколько он любил.

— Люси, — произнес Перси, — ты выйдешь за меня замуж?

Глава 35

Они поженились первого июля, а в свадебное путешествие отправились на острова Карибского моря, где и провели две недели, после чего вернулись домой к отъезду Джереми и Беатрисы, которые каждый год отдыхали в Мэне. К тому времени как его родители вернулись после двухмесячного отдыха, брак Перси уже дал трещину и стал тонуть в неожиданном болоте его сексуальной апатии.

— Я не могу в это поверить! — кричала Люси. — У великого Перси Уорика нет разряда в его громоотводе! Кто бы мог подумать? Наверное, у Олли с его отстреленной ногой осталось больше пороха в стволе, чем у тебя вообще когда-либо было!

— Люси, пожалуйста, потише. Тебя услышат мои родители, — взмолился Перси, пораженный теперь уже тем, что она мастерски владеет таким лексиконом.

— Ты оказался в уязвимом положении, — пояснила его мать, на лице которой было написано такое же отчаяние, как и у Перси. — Я все видела, но не могла защитить тебя. Но должна же быть причина, из-за которой чувства Люси к тебе настолько изменились. Она ведь так тебя обожала. Или она узнала о тебе и о Мэри?

Это объяснение было ничем не хуже других. Перси отвернулся, чтобы по его лицу мать не догадалась, что он ее обманывает.

— Да, — сказал он.

Но правда заключалась в том, что он больше не хотел Люси. Он не занимался сексом с женщинами, которые не вызывали в нем симпатии или уважения, а он не испытывал таких чувств к своей жене.

Причем поворот в его отношении к ней случился весьма неожиданно. Выйдя из церкви и направляясь на круизный лайнер, они не имели ни малейших оснований полагать, будто солнце не будет озарять ярким светом их совместное будущее и в особенности сексуальные утехи, которые оба предвкушали с нетерпением. В тот день Люси смотрела на Перси с обожанием, и ее взгляд способен был растопить сомнения любого мужчины, спрашивающего себя, не сделал ли он ошибку, женившись на женщине, которой до сих пор не спешил признаться в любви.

Но его пыл начал угасать буквально в начале путешествия. Люси, опьяневшая от шампанского и их первого сексуального опыта в каюте, заставила погрузиться в изумленное молчание всех сидевших за столом, когда заявила супруге пэра Англии, с ног до головы обвешанной жемчугами:

— Ни к чему ковыряться в этой креветке, леди Карр. Какашки вылезают из них от страха еще во время ловли.

В последнюю ночь круиза Люси имела все основания спросить: «Что случилось?», когда, выбираясь из плена ее цепких ног, Перси внезапно отстранился.

Что он мог ответить? Что за две недели у него появилось отвращение к женщине, на которой он женился? Похоть, вспыхивавшая в Люси во время каждого переодевания, бесчувственность к вещам, которыми он дорожил, полное отсутствие интереса к интеллектуальным и культурным вопросам оскорбляли его. Теперь его смущало в ней то, что раньше привлекало, - соленые словечки, полное пренебрежение к условностям и стремление высказать свое мнение по любому поводу и без оного. Слова вылетали у нее изо рта подобно пулям, безо всякого уважения к тем, кого они могли ранить. Перси хорошо знал себя. Отвращение неизбежно перекочевало в постель.

В ответ Перси пробормотал:

— Ничего, Люси. Это я виноват. Устал, должно быть.

— От чего, ради всего святого? От игры в пинг-понг? — Ее оскорбленный тон в очередной раз дал понять, что она мечтала о шоколадном торте, а ей подсунули жидкий заварной крем.

Как он мог быть таким слепым... как мог так ошибаться, полагая, что будет счастлив с Люси? Оставалось только смириться.

Тем не менее он не мог дать Люси понять, что вина за его неудачи лежит на ней. Правда окажется намного болезненнее и опаснее лжи, а уж эту-то ложь она заслужила. Люси вышла за него замуж из самых лучших побуждений, полагая, что он принял ее такой, какая она есть, в то время как он женился на ней с единственной целью - чтобы не быть одному, когда Мэри и Олли вернутся домой.

— Ты ни при чем, Люси. Это я во всем виноват, — говорил Перси.

В течение первого месяца за этим признанием следовали слезы. Затем они сменились ледяным молчанием, пока наконец однажды ночью он не услышал в темноте ее негромкий голос:

— Почему ты меня не хочешь, Перси? Разве тебе не нравитсясекс?

«Только не с тобой», — подумал он. Он знал, что достаточно дать Люси удовлетворение, которого она так жаждала, чтобы жизнь с ней стала сносной, но он не позволит превратить себя в племенного жеребца, чтобы погасить огонь в ее чреслах, когда остальные удовольствия, на которые он рассчитывал в браке, отсутствовали напрочь. Обладая поистине сверхъестественной способностью читать его мысли, Люси как-то бросила ему в лицо:

— Ты - евнух!Ты считался лучшим жеребцом, который когда-либо покрывал кобылу. Тебе достаточно было взглянуть на девушку, чтобы она задрала хвост и...

— О Боже, Люси, выбирай выражения.

— Выбирать выражения?— Люси с такой силой пнула ногой мужа, сидевшего на краю кровати, что тот свалился на пол, едва не ударившись виском об угол прикроватной тумбочки. — Вот что заботит тебя больше всего? Мои выражения? — Ее голос перешел в пронзительный визг. Отбросив простыни, она обежала кровать и остановилась над ошеломленным Перси, который сидел на полу, раскинув ноги и выставив на обозрение свое мужское достоинство. — А как насчет моей гордости, моих чувств, моих потребностей, того, что я должна получить от тебя как женщина, в конце концов? Как насчет всего этого, Перси? — Она двинулась на него, выставив перед собой скрюченные руки с короткими пальцами, которые сейчас походили на когти.

Перси поспешно отполз в сторону, отбиваясь от нее, затем вскочил на ноги. Он едва сумел удержаться, чтобы не ударить Люси, но вовремя напомнил себе, что она не виновата в том, что случилось.

Он женился на Люси, надеясь, что в конце концов полюбит ее, но сейчас с трудом мог вспомнить ту девушку, которая так сильно увлекла его. Куда-то подевался ее звонкий смех, а озорные огоньки больше не вспыхивали в ее глазах. Сладкие пухлые губки теперь неизменно складывались в гримасу брюзгливого недовольства. Виня во всем одного себя, Перси с грустью сознавал, что девушка, которую он мог бы полюбить, исчезла прежде, чем он успел ее как следует рассмотреть.

А его уверения в том, что она ни в чем не виновата, не давали ей утешения и не вызывали сочувствия.

— О, как это мило с твоей стороны! — визжала Люси. — Ты чертовски прав - в этом нет моей вины. Во всем виноват ты, Перси Уорик. Оказывается, все эти годы твоя репутация была сплошной фикцией.

К середине октября, каждый день сталкиваясь с ее хмурым недовольством, а по ночам - с эмоциональными и физическими домогательствами и оскорблениями, Перси уже готов был предложить Люси расторгнуть брак. Он предоставит ей свободу и будет оплачивать расходы до конца жизни, если только она оставит его в покое.

Но не успел он открыть рот, чтобы заговорить об этом, как жена опередила его:

— А теперь можешь смеяться. Я беременна.

Глава 36

Беатриса положила телеграмму Олли на колени и сняла очки, а потом подняла глаза на сына, наливавшего в противоположном конце гостиной аперитивы перед вечерней трапезой. Люси редко присоединялась к этому ритуалу. Иногда она даже не выходила к ужину.

— Как мило со стороны Олли дать нам знать, когда они будут дома. Ты согласишься стать крестным отцом ребенка?

— Конечно, — ответил Перси. — Почту за честь, если меня об этом попросят.

— Я знаю, Абель ждет не дождется возможности взять внука на руки, — заметил Джереми. — Мы должны как-то отметить их приезд. Может, устроим небольшой прием?

Все они знали, что есть одна проблема, которую зовут Люси. Учитывая ее странное и зачастую непредсказуемое поведение в последние дни, как они могли быть уверены в том, что она не выкинет какую-нибудь глупость?

— Предоставьте Люси мне, — произнесла Беатриса, отвечая на невысказанную тревогу в голосе мужа. — Я все устрою.

В тот вечер, когда должна была состояться вечеринка, срочные дела потребовали присутствия Перси, так что он пропустил момент прибытия почетных гостей. Олли и Мэри уже сидели в гостиной с его родителями и Абелем, и Мэри покачивала детскую коляску с плетеным верхом, когда Перси появился в дверях. Перси сосредоточил внимание на Олли, а не на гибкой фигурке в платье цвета слоновой кости.

— Перси, старина! — воскликнул Олли, улыбаясь от уха до уха и ковыляя к нему на костылях.

Они крепко обнялись, и Перси едва не прослезился от радости.

— Добро пожаловать, дружище, — сказал он. — Нам тебя чертовски не хватало. — Он повернулся к Мэри. — И тебя тоже, крошка Мэри.

В ней появилась зрелость, которую выдавали, правда, лишь глаза. Перси никогда бы не поверил, что женщина может быть такой красивой. Неяркое платье придавало ее коже оттенок меда, подчеркивая черноту волос, собранных в высокую прическу и украшенных цепочкой с золотыми цехинами.

Они не стали обниматься. Перси был уверен, что Мэри постарается избежать его взгляда, но она так посмотрела ему в глаза, что у него едва не остановилось сердце. Протягивая ему руку, она негромко произнесла:

— Мы тоже скучали по тебе, Перси. Как хорошо вернуться домой.

Он наклонил голову, чтобы поцеловать ее в щеку, ту, которая была не видна остальным гостям, и на мгновение прикрыл глаза в приступе острой тайной печали. Ее пальчики напряглись в его ладони. Он бережно пожал их и отпустил. Отворачиваясь от Мэри, Перси с улыбкой произнес:

— Ну а теперь давайте взглянем на нашего маленького приятеля!

Он склонился над коляской, и остальные присоединились к нему.

— Ну разве он не красавчик? — прошептал Абель. — Я, конечно, сужу предвзято, но мне еще никогда не приходилось видеть такого славного малыша.

— Почему бы тебе и впрямь не судить предвзято? — сказала Беатриса. — Когда у меня родится внук, я собираюсь взять с тебя пример.

— Он просто чудо, — пробормотал Перси, глядя на спящего мальчика.

В нем не было ровным счетом ничего от Олли. От кончиков крошечных пальчиков на ногах до завитков черных волос на затылке он был вылитый Толивер. Едва не задохнувшись от внезапно нахлынувшей нежности, Перси погладил крохотную ладошку. А малыш вдруг проснулся и крепко ухватил его за палец, с любопытством глядя на него. Перси отпрянул и рассмеялся, наслаждаясь прикосновением маленьких пальчиков.

— Сколько этому юному тигру?

— Три месяца, — хором откликнулись его родители, а Олли добавил, поудобнее перехватывая костыли:

— И он рассчитывает, что крестный научит его играть в мяч.

— С удовольствием, — сказал Перси, которого по-прежнему цепко держал за палец малыш. — А как зовут моего крестника?

— Мэттью, — ответила Мэри, стоявшая по другую сторону коляски. — Мэттью Толивер ДюМонт.

Перси поднял на нее глаза.

— Разумеется, — сказал он, опуская взгляд на ребенка.

Как загипнотизированный, он смотрел, как маленький ротик приоткрылся в розовом круглом зевке, причмокнул губами и закрылся. С огромной неохотой Перси высвободил палец из мягкого плена и отошел от коляски, чтобы поприветствовать прибывающих гостей и свою жену, спускающуюся по лестнице.

Мимоходом заглянув в коляску, Люси начисто позабыла о ребенке.

— Что ж, Мэри, — заявила она, — со своими черными волосами, вдовьим мыском и всем прочим он - вылитая ты. Вы только взгляните на эту ямочку на подбородке! Олли, а в этом ребенке есть хоть что-нибудь от тебя?

Вместо мужа ответила Мэри:

— Надеюсь, сердце.

— Да, действительно. Что еще остается? — подхватила Люси.

Взгляды двух женщин встретились и зазвенели, как булатные клинки. Бывшие соседки по комнате приветствовали друг друга весьма сдержанно, обойдясь без таких глупостей, как объятия и поцелуи. Обе сбросили маски показной дружбы. В их молчаливых взорах, устремленных друг на друга, читалось объявление войны.

— Мэри, дорогая, пожалуй, будет лучше, если ты отвезешь коляску в библиотеку, чтобы наш малыш отдохнул от шума и суеты, — невозмутимо предложил Олли.

— Какая чудесная мысль, — произнесла Люси.

Вечером, когда Перси вошел в комнату жены, чтобы пожелать ей спокойной ночи, Люси, сидя за туалетным столиком, небрежно обронила:

— Да, Олли сорвал большой куш и славно потрудился над своей цыпочкой, хотя она такая здоровенная, что ему, наверное, пришлось влезть на дерево, чтобы ее трахнуть.

Перси стиснул зубы.

— Рост Мэри составляет пять футов семь дюймов. Наверное, ты чувствуешь себя карлицей в ее присутствии, — заявил он ледяным тоном, в котором явственно читалось желание отвесить супруге хорошую оплеуху.

Люси метнула на него косой взгляд, не зная, как воспринимать сто слова - как оскорбление или как комплимент.

— Мне показалось, что их ребенок просто покорил тебя, — сказала она.

— Его зовут Мэттью, Люси. И да, он очень симпатичный малыш. Если у нас родится мальчик, я надеюсь, что они подружатся так же крепко, как мы с Олли.

— Посмотрим. Жаль, что о нашем еще не рожденном ребенке ты не проявил и половины той заботы, которую выказал сыну Олли.

— Здешняя атмосфера как-то не располагает к этому, — сухо напомнил ей Перси.

— Ты надеешься, что она станет лучше, когда ребенок появится на свет? Спешу предупредить тебя, что этот ребенок - мой. Ты задолжал его мне.

— Ребенок наш, Люси. Ты не сможешь использовать его в качестве молотка, чтобы бить меня по голове, как бы тебе того ни хотелось.

Супруги занимали теперь две спальни, причем слугам было сказано, что беременность Люси требует, чтобы она спала в отдельной кровати. Перси не представлял, какую причину они выдумают потом.

Он уже направился к двери, когда Люси окликнула его:

— Тебе придется смириться, Перси. С чего бы мне хотеть, чтобы тыимел хоть какое-нибудь отношение к воспитанию моегоребенка?

— А почему бы и нет? — полюбопытствовал он, поворачиваясь к ней. — Я его отец.

— Потому что...

Перси заметил тревогу в ее глазах, когда она увидела, как он спокойно и неторопливо возвращается к ней, и поспешно вскочила на ноги.

— Так все-таки почему, Люси?

— Потому что ты... ты...

— Кто? — мягко пожелал узнать Перси.

— Потому что ты - гомик!

Несколько мгновений Перси в немом изумлении смотрел на жену, а потом фыркнул и расхохотался.

— Вот, значит, как ты считаешь, Люси?

Она с вызовом уперла руки в бока.

— А что, разве я не права?

— Нет.

— А ты раньше занимался этим?

— Да, — ответил он, все еще не в силах справиться с изумлением.

— И сколько раз?

Перси не хотел причинять Люси боль, но будь он проклят, если позволит ей упорствовать в своем заблуждении, которым она сможет воспользоваться как оружием, чтобы не подпустить его к собственному ребенку.

— Достаточно часто, чтобы ты могла не беспокоиться о том, что я окажу на нашего сына нежелательное влияние.

—Я тебе не верю. Это единственная причина, которая объясняет все. — Медленно откинув голову и глядя на него из-под полуопущенных ресниц, Люси распахнула полы халата, под которым оказалось обнаженное тело. Небольшой выступающий животик подтверждал, что она ждет ребенка. Она обхватила свою набухшую грудь ладонями. — Как ты можешь отказываться от этого? Любой мужик, который хоть раз видел меня, готов на что угодно, только бы добраться до них. — Она шагнула к нему, выставляя напоказ все, чем щедро одарила ее природа. — Смотри, какие они сладкие, Перси! Какие восхитительные сиськи, а? Почему ты меня не хочешь?

— Люси, прекрати, — негромко приказал Перси, запахивая полы ее халата.

Он не хотел ее. Беременность не портила его жену, и он с удовольствием подхватил бы ее на руки, отнес на кровать и излился бы в нее. Но в их отношениях ничего бы не изменилось, зато непременно возникли бы новые осложнения.

Люси ощутила его намеренную холодность, и ее маленькое круглое личико исказилось злобой и отчаянием. Она плотно запахнула халат и крепко вцепилась в отвороты его пиджака.

— Ты сволочь! Я не подпущу тебя к своему сыну. Он будет мой, и только мой, Перси. Уж я позабочусь об этом. Еще не хватало, чтобы какой-нибудь гомик воспитывал моегосына! Гомик, гомик, гомик!— злорадно крикнула она в спину Перси, когда он вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь, чтобы не слышать ее боли.

Глава 37

Закончился старый год, и новый, 1922-й, принес очередные приобретения и приумножил богатства триумвирата Хоубаткера. В отсутствие Мэри Хоуги Картер на удивление успешно управлялся с Сомерсетом и собрал такой урожай, который не только позволил ей расплатиться с «Хоубаткер стейт банк», но и профинансировать сооружение более современной системы орошения. Уорики приобрели несколько деревообрабатывающих предприятий, что заставило их переименовать свою компанию в «Уорик индастриз», а Олли ДюМонт открыл второй универсальный магазин в Хьюстоне.

Фигура Люси заметно округлилась. При ходьбе она переваливалась, как утка, и ее мягкая и нежная, словно у ребенка, кожа блестела от пота. Вынужденная почти все время проводить дома, в четырех стенах, в последние недели беременности она неожиданно сблизилась с Беатрисой. Несколько раз, возвращаясь с работы, Перси заставал женщин вдвоем - они шили детскую одежду и негромко переговаривались, как давние подруги.

— Так грустно смотреть на Люси, когда ты входишь в комнату, — сказала однажды Беатриса сыну. — Она похожа на сердитого щенка, виляющего хвостом в ожидании, когда хозяин обратит на него внимание.

—Я знаю, мама.

У Перси появилась привычка заходить в гости к ДюМонтам в конце рабочего дня, по крайней мере два раза в неделю. Поначалу Перси опасался натолкнуться на неловкость или холодный прием, но ему было одиноко, и он соскучился по малышу, чей образ неизменно стоял у него перед глазами. Но Олли развеял все его страхи.

— Перси, мой мальчик! — вскричал старый друг, когда Перси позвонил ему в магазин. — Я уже положил руку на рычаг, чтобы позвонить тебе, когда моя секретарша сказала, что ты на линии. Я хотел предложить тебе зайти к нам после окончания рабочего дня. Не знаю, правда, сможет ли Мэри присоединиться к нам. Тебе же известно, какой она бывает во время посевной.

— Да, это точно, — негромко произнес Перси.

Но Мэри оказалась дома. Она потягивала лимонад и качала колыбель, прислушиваясь к разговору мужчин, которые общались, как в старые добрые времена.

Вскоре Мэри начала понемногу приходить в себя, и они весело смеялись вместе, делая вид, что между ними не было ничего, кроме самой обыкновенной дружбы. По взаимному молчаливому соглашению они избегали смотреть друг другу в глаза и не допускали прикосновений.

Иногда Перси приходил и узнавал, что Мэри все еще на плантации. Ее отсутствие было вполне предсказуемым, но обидным. Поздно вечером ей полагалось быть дома вместе с мужем и сыном. К этому времени Олли обычно выносил малыша на огороженное ширмой заднее крыльцо, чтобы тот подышал свежим воздухом, и друзья негромко разговаривали, потягивая спиртное и по очереди качая колыбель.

— Ты снова был у ДюМонтов, а? — однажды вечером встретила его вопросом Люси.

Она сидела в гостиной, обметывая подол очередной голубой распашонки для их ребенка.

Перси недовольно скривился. Он уже давно успел подметить: мало что ускользало от внимания его супруги.

— Ты тоже могла бы навещать их, если бы захотела.

Люси впилась в нитку маленькими острыми зубками. Перси пожалел ее и протянул ей ножницы, лежавшие на столике, до которого она не могла дотянуться. Люси молча взяла их, не удостоив его благодарности, отрезала нитку и осведомилась:

— Чтобы смотреть, как ты сюсюкаешь с Мэттью?

Перси вздохнул.

— Тебе мало того, что ты ревнуешь меня к Мэри? Неужели теперь ты перенесла свою ревность и на ее сына?

Люси прижала ладони к своему огромному, как у бегемотихи, животу. Она подняла на мужа глаза, и выражение ее лица смягчилось.

— Да, ревную, ну и что? Я ревную ее ко всему, что у нее есть, но что по праву должно быть моим.

Перси вдруг почувствовал, как по его спине пробежал холодок. Он недовольно нахмурился.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он, и этот вопрос прозвучал резче, чем следовало.

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Она... завоевала твою дружбу, которую ты теперь перенес и на ее сына.

Тихонько выдохнув, Перси потянулся и взял жену за руку.

— Я хочу быть твоим другом, Люси, но ты не даешь мне такой возможности.

Она уставилась на его руку, словно зачарованная его прикосновением.

— Что ж... я попытаюсь подружиться с тобой - ради ребенка. И еще потому, что больше с тебя нечего взять. — Она подняла на него голубые глазки, в которых светилось отчаяние. — И я погорячилась, когда сказала, что не подпущу тебя к ребенку. Я... хочу, чтобы у малыша был отец.

—Я знаю, что ты погорячилась, — произнес Перси, выпуская ее руку. — В мой адрес ты говоришь много такого, чего на самом деле не хочешь сказать.

Однажды Олли спросил у Перси, не сможет ли тот отвезти его в Даллас, где ему должны сделать протез, который он собирался опробовать.

— Я бы поехал на поезде, — пояснил Олли, — но эти чертовы штуки такие неудобные и ненадежные. А просить Мэри мне не хочется, сейчас в разгаре очистка хлопка от семян. Она, конечно, все бросит и поедет со мной, но пока такой необходимости нет. Кроме того, — Олли показал на подогнутую штанину своих брюк, — учитывая обстоятельства, Перси, я предпочел бы твое общество.

В душе Перси, как прокисшее молоко, залегла неприязнь к Мэри. Он согласился, что в данной ситуации его присутствие предпочтительнее, но его бесило то, что Олли не смел посягнуть на обязательства своей жены перед плантацией.

— А Мэттью? — поинтересовался Перси. — За ним присмотрят, пока мы с тобой будем отсутствовать?

— Да, конечно. Сасси обожает мальчика, как собственного сына.

Перси повез Олли в новом шестицилиндровом седане «паккард», но поездка в Госпиталь ветеранов в Далласе все равно получилась долгой и утомительной. К тому времени как они подъехали к входу в больницу, лицо Олли раскраснелось от жары и усталости. Пот выступил у него на лбу и смочил воротник рубашки, и Перси с состраданием смотрел, как друг тяжело выбирается из седана. К ним поспешил санитар с креслом-каталкой, но Олли отослал его прочь и поудобнее перехватил костыли своими мускулистыми руками.

— Ну, двинулись, Перси, мой мальчик, — сказал он и зашагал вслед за санитаром, толкавшим перед собой пустое кресло-каталку.

После того как Олли заполнил анкету - эта задержка показалась обоим бесконечной, - держа под мышкой историю болезни, появился ассистент, чтобы сопроводить пациента в смотровой кабинет. Он находился в дальнем конце длинного коридора, и Олли в отчаянии смотрел на разделявшее их расстояние.

Когда до двери кабинета оставалось совсем немного, Олли простонал:

— Перси, я снова чувствую свою ногу и боль. Пожалуй, я сяду в кресло-каталку.

Однако было уже поздно. Его единственная нога подогнулась, лицо исказилось от боли, и он повалился на пол. Костыли и история болезни разлетелись в разные стороны.

Прибыли носилки, и двое санитаров переложили на них Олли.

— Сэр, если вы поднимете историю болезни и занесете ее в кабинет, мы будем вам очень благодарны, — сказал один из них, обращаясь к Перси.

Перси подобрал с пола костыли и историю болезни; руки у него все еще дрожали. Он постоял с минуту, переводя дыхание и успокаивая собственные нервы, прежде чем последовать за белыми халатами по коридору, но к тому времени, как он вошел в приемную смотрового кабинета, оба санитара вместе с носилками уже скрылись за дверью, на которой красовалась надпись: «Посторонним вход воспрещен».

Перси решил, что подождет, а пока сам ознакомится с состоянием Олли. До сегодняшнего дня он и представить себе не мог, что его друг по-прежнему чувствует боль в ампутированной ноге. Олли никогда не жаловался на это, и Перси прекрасно знал почему. Будучи умным человеком и верным другом, Олли понимал, что чувство вины способно погубить любую дружбу.

К истории болезни прилагался рапорт армейских медиков, написанный торопливым почерком фронтового врача. В нем содержалось описание раны Олли и ампутации, но от одной строчки в самом конце рапорта - добавленной словно после некоторого размышления - кровь застыла у Перси в жилах. Он прочел ее, протер глаза, чтобы убедиться, что ему это не снится, и перечел еще раз: «...в результате ран, полученных капитаном ДюМонтом, в уретре возникла инфекция, вызванная скоплением продуктов выделения, которые обычно выводятся с мочой. Вследствие необратимых повреждений, нанесенных пенису, этот орган утратил способность выполнять свои функции».

История болезни полетела на пол. Перси вскочил со стула и подбежал к раскрытому окну - ему нужен был глоток свежего воздуха. Голова кружилась, перед глазами все плыло. Перси прижался лбом к прохладному алюминию оконной рамы. «Боже мой... Боже ты мой...»

— С вами все в порядке, сэр?

Позади него стоял санитар, который пришел забрать историю болезни. Не оборачиваясь, Перси пробормотал:

—Я в порядке. Занимайтесь капитаном ДюМонтом.

Он повалился на стул у окна и прижал ладони к вискам. Мэттью... этот славный мальчуган - его сын!И очевидная последовательность событий промелькнула в его воспаленном мозгу подобно рваному немому фильму...

Перси закрыл лицо руками и застонал, погрузившись в пучину черного отчаяния. Санитар вернулся полчаса спустя и обнаружил его безвольно обмякшим на стуле. Перси невидящим взглядом смотрел перед собой, как мертвец, его лицо было пепельно-серым, а из глаз текли слезы.

— Э-э, прошу прощения, сэр, — запинаясь, смущенно пробормотал санитар, — но я пришел сообщить вам, что капитан ДюМонт будет госпитализирован для обследования и лечения, прежде чем ему установят искусственную конечность. На это уйдет около недели. Ему дали успокоительное, и сейчас он спит. Вы можете навестить его в палате «Би» сегодня с шести до восьми часов вечера.

Перси не пришлось навещать Олли в госпитале и мучиться неопределенностью. Когда он позвонил домой, Беатриса попросила его вернуться немедленно. Он только что стал отцом здорового малыша весом десять фунтов.

Глава 38

Хоубаткер, 1933 год

— Прошу прощения, мистер Уорик, но к вам на прием пожаловала некая мисс Томпсон.

Перси не поднял головы от отчета, который читал. Близился к концу октябрь, и с момента финансового кризиса на Уолл-стрит минуло четыре года, за время которых нация погрузилась в Великую депрессию. Каждый день контору его секретаря осаждали толпы жаждущих получить любую работу в компании «Уорик индастриз», одном из немногих кораблей, по-прежнему величественно рассекавших беспокойные экономические воды.

— Вы сказали ей, что искать встречи со мной бесполезно, Салли? Наша платежная ведомость и так трещит по швам.

— О, она не ищет работы, мистер Уорик. Мисс Томпсон - учительница. Она пришла поговорить о вашем сыне.

Перси непонимающе уставился на нее, мысленно переваривая фразу «о вашем сыне».

I — Она пришла насчет Вайатта, сэр, — пояснила Салли.

— Ах да, конечно. Пусть она войдет.

Он поднялся, чтобы приветствовать учительницу, как делал всегда, когда к нему приходили посетители.

Мисс Томпсон пришла не для того, чтобы умолять его, - это было видно с первого взгляда. Но, несмотря на ее внешнее спокойствие, Перси понял, что она нервничает. Он предложил ей присесть. Какого дьявола натворил Вайатт?

—У моего сына проблемы, мисс Томпсон? Прошу прощения, я не знал, что вы - его учительница.

Перси постарался не произвести на нее впечатления отца, готового сровнять с землей любого, кто осмелился поднять руку на его отпрыска, хотя и был удивлен тем, что до сих пор не встречал ее. Последние несколько лет он оставался президентом попечительского совета школы. В его обязанности входило лично приветствовать новых учителей, приезжавших в Независимый школьный округ Хоубаткера, на ежегодном торжественном приеме.

— Меня приняли до конца семестра на место мисс Уоллес, которая вышла замуж в начале года, — пояснила мисс Томпсон. — Они с мужем переехали в Оклахома-сити. Мисс Уоллес, если припоминаете, была классным руководителем Вайатта.

Перси откинулся на спинку кресла и сложил пальцы домиком, с удовольствием слушая ее высокий чистый голос.

—Я уверен, что такая замена пойдет ему на пользу, — заявил он, любезно кивнув головой.

— Надеюсь, что вы останетесь при своем мнении после того, как я изложу цель своего прихода.

— Я слушаю вас.

Она сделала глубокий вдох и на мгновение опустила глаза, явно собираясь с духом. Святой Боже, с изумлением подумал Перси. Что же натворил Вайатт, раз это повергло ее в такой трепет? Сын пожалеет об этом, если дело обстоит так плохо, как на то намекает мисс Томпсон. Тем не менее Перси легко мог представить себе, каким образом одиннадцатилетний подросток мог доставить ей неприятности своим недостойным поведением, чтобы обратить на себя ее внимание. Мисс Томпсон была очень красивой молодой женщиной с ясными карими глазами и аккуратно уложенными в высокую прическу волосами цвета спелой пшеницы.

— Ваш сын, — начала она, — намеренно и регулярно обижает Мэттью ДюМонта. Боюсь, если кто-нибудь не остановит Вайатта, он нанесет мальчику серьезную травму.

Кресло под Перси протестующе заскрипело, когда он рывком подался вперед, начисто позабыв о том, что еще мгновение назад наслаждался красотой учительницы.

— Будьте любезны объяснить, что вы имеете в виду, мисс Томпсон.

— Я имею в виду, мистер Уорик, что каждый день в школе Вайатт ухитряется каким-нибудь способом причинить Мэттью боль. Это может быть что угодно, начиная от подножки в коридоре и заканчивая намеренным броском мяча в лицо. Я сбилась со счета, сколько раз у мальчика шла носом кровь после того, как Вайатт избивал его. Я видела его... я видела его... — Она умолкла, оборвав себя на полуслове, и ее щеки зарделись от гнева и смущения.

— Продолжайте.

—Я много раз видела, как он бил Мэттью коленом в пах.

Перси почувствовал, как кровь прилила к его лицу.

— Почему, ради всего святого, вы столько ждали, прежде чем прийти ко мне? Почему вы не обратились к директору школы?

— Я обращалась, мистер Уорик. Я ходила к директору, но он отказался меня выслушать. Я попыталась заручиться поддержкой других учителей, но они также не пожелали помочь мне. Они все боятся вас... вашей власти. Они боятся за свою работу. И за детей тоже. Их отцы работают у вас.

— Святой Боже, — только и смог пробормотать Перси.

— Но сегодняшний день стал последней каплей, — продолжала мисс Томпсон, на глазах обретая уверенность, оттого что добилась, по ее мнению, некоторого успеха.

— Что случилось сегодня?

— Вайатт разрезал именную бейсбольную перчатку Мэттью, а потом зашвырнул ее в выгребную яму на заднем дворе школы. А когда Мэттью вошел в воду, чтобы достать ее оттуда, Вайатт бросил камень и попал ему в висок. Мальчик едва не потерял сознание, камень так глубоко рассек ему кожу, что кровь хлынула ручьем. Он оступился и...

Сара Томпсон закусила губу, словно описать маленького Мэттью, падающего в выгребную яму, окровавленного, с раной на виске, было выше ее сил, но Перси живо представил себе происходящее. Он резко встал и принялся сердито застегивать пуговицы пиджака. Он знал, о какой перчатке шла речь. Это был его подарок на прошлое Рождество.

— Быть может, Мэттью сам напрашивался на побои?

— Никоим образом! — Учительница решительно встала на защиту мальчика. — Я знаю Мэттью только по дискуссионному клубу и по наблюдениям за ним во время занятий физкультурой, но он показался мне одним из лучших учеников. Он пытается защитить себя, но, будучи на год старше, физически он не в состоянии справиться с вашим сыном. Другие мальчики... Они хотят помочь, но боятся Вайатта... и вас.

— Понятно... Как вы сюда добрались, мисс Томпсон?

— Почему вы... — Она явно растерялась от столь неожиданного поворота. — Я пришла пешком.

— Это же более двух миль.

— Важность моей миссии сделала это расстояние незначительным.

— Понятно. — Перси распахнул дверь конторы. — Салли, распорядитесь, чтобы Букер подогнал к входу автомобиль. Я хочу, чтобы он отвез мисс Томпсон домой.

Учительница тоже встала. На ее лице отразились неуверенность и волнение.

— Это очень любезно с вашей стороны, мистер Уорик. Я бесконечно благодарна вам за то, что вы выслушали меня.

— Почему вы не обратились к ДюМонтам? — поинтересовался Перси.

— Из-за Мэттью. Насколько я его знаю, он бы скорее умер, чем пожаловался на Вайатта родителям. Я не могла обратиться к ним... до тех пор пока не поговорю с вами. Это было бы похоже на предательство. Однако же затем я бы непременно пошла к мистеру и миссис ДюМонт.

— Вы восхищаетесь Мэттью, не так ли?

— Он обладает сильной волей и характером.

—А Вайатт?

Сара заколебалась, но потом прямо взглянула Перси в глаза.

— В нем есть затаенная злоба, мистер Уорик, но она направлена исключительно на Мэттью. Если бы... если бы не его явная ревность к мальчику, подозреваю, что они бы подружились. Ваш сын очень одинок, мистер Уорик. У него практически нет друзей.

— Боюсь, он сам в этом виноват.

В дверях появился шофер.

— Отвезите мисс Томпсон домой, Букер. Потом возвращайтесь сюда, заберете наших гостей. Мой автомобиль здесь. Домой я доеду сам. — Перси протянул руку Саре. — Спасибо вам за то, что пришли ко мне. Букер позаботится, чтобы вы благополучно добрались домой.

Сара пожала его руку, хотя по ее лицу было видно, что она немного опасается настроения, в котором он сейчас пребывал. Похоже, его секретарша и шофер тоже уловили, что в воздухе запахло грозой.

— Мистер Уорик, — с беспокойством произнесла учительница, — простите мое любопытство, но что вы намерены делать?

— Если то, что вы мне рассказали, - правда, я намерен сделать так, чтобы Вайатт больше никогда и пальцем не тронул Мэттью ДюМонта. И вам не следует просить у меня прощения. Это я должен извиниться перед вами.

Перси вышел из конторы через дверь, которая выходила в его частный гараж. В сердце у него бушевал гнев, но разум призывал действовать не спеша.

Направляясь к Хьюстон-авеню, он старался сохранять спокойствие. Он ничего не знал о мисс Томпсон. Она могла преувеличить обычные школьные шалости, чтобы попасться ему на глаза и привлечь к себе внимание. Ему уже приходилось иметь дело с подобными трюками. Времена настали трудные, и люди готовы были на что угодно, лишь бы сохранить работу.

Но Перси не верил, что мисс Томпсон способна на такое. Он решил, что эта женщина принадлежит к тому редкому типу людей - вымирающей ныне породе, - которых нельзя подкупить. Ей потребовалось мужество, чтобы прийти к нему в контору. Она поставила на кон свою работу. А тем, что она не пошла сначала к Олли и Мэри, мисс Томпсон продемонстрировала такт и понимание. Она не могла знать о существовании еще одной причины, по которой Мэттью ни за что не стал бы ябедничать на Вайатта. Вайатт был сыном его крестного отца, человека, которого он обожал. Мальчик никогда бы не сказал о Вайатте ничего такого, что причинило бы боль дяде Перси. От осознания его чистоты и преданности сердце Перси разрывалось от любви и гордости, чего он никогда не испытывал, думая о Вайатте.

Перси понимал, что с его стороны было бы верхом наивности надеяться на то, что мальчики станут друзьями. Мэттью был не против, но Вайатт невзлюбил его с самого начала. Между ними было всего девять месяцев разницы. Но Вайатт вечно устраивал ссоры в детском манеже, дрался в песочнице и демонстрировал холодное равнодушие позже, когда две семьи собирались на пикник.

Как и говорила мисс Томпсон, причина враждебности Вайатта была очевидна. Он ревновал Мэттью. Тот был умнее, симпатичнее и обаятельнее. Перси изо всех сил старался оставаться беспристрастным, когда мальчики были вместе, но ему это не удавалось. Люси часто жаловалась на то, что он не проявляет к Вайатту и капли того тепла, которым одаривает «этого мальчишку ДюМонтов».

Но даже Люси нравился Мэттью. Она видела в нем те очаровательные черты, которые так высоко ценила в Олли, и не стеснялась оттаскать Вайатта за уши, когда тот слишком уж грубо обращался со своим более слабым товарищем. Ее давние угрозы были забыты, и теперь она страстно хотела, чтобы Перси и Вайатт стали как можно ближе друг другу, и поощряла их побольше времени проводить вместе. С самого начала ей не давало покоя то, что отца и сына совершенно не тянуло друг к другу.

Как Перси ни старался, его сердце было глухо к неуклюжим попыткам Вайатта завоевать его расположение. В парне не было ничего общего с Уориками. Он как две капли воды походил на Трентона Джентри, покойного отца Люси, всем - манерами, внешним видом и поведением... Мрачный забияка с короткой бычьей шеей и бочкообразной грудью, который ошибочно принимал доброту в мужчинах за слабость. В нем начисто отсутствовали чувство юмора, живость и воодушевление, свойственные Люси.

Крепко сжимая руль, Перси чувствовал, как в нем медленно поднимается холодная ярость, видеть, а тем более испытать которую на себе довелось немногим. Да поможет Вайатту Бог, если он причинил Мэттью боль. И да поможет Бог ему самому, если мисс Томпсон говорила правду.

Перси припарковался позади роскошного особняка Толиверов и вошел в поместье через кованые чугунные ворота. Сасси услышала их скрип и встретила его у задней двери.

— Мистер Перси! Что вы здесь делаете в такой неурочный час? Мистер Олли еще в магазине, а мисс Мэри уехала в Сомерсет.

«Как всегда! А где же ей еще быть?» — с раздражением подумал Перси.

— Я приехал повидаться не с ними. Мой крестник дома?

— Конечно. Он у себя в комнате. Сегодня в школе Мэттью попал в неприятную историю, или, точнее, неприятности сами нашли его. Кто-то бросил в него камень и сильно разбил ему голову. А видели бы вы его одежду!

— С ним раньше случалось что-нибудь подобное, Сасси? Он уже приходил домой с синяком под глазом или с разбитым носом?

Сасси нахмурилась.

— Да, мистер Перси, приходил, но на этот разя собираюсь рассказать обо всем мистеру Олли. Я просто не верю, что мальчик настолько неуклюж. Мэттью говорит, что часто падает. Но и никогда не видела, чтобы он падал дома!

— Рана опасная?

— Еще чуть-чуть, и я бы позвала дока Таннера.

— В любом случае позови его, Сасси, и попроси прибыть как можно скорее. А пока я сам взгляну на мальчика.

— Он будет рад видеть вас, мистер Перси. Захватите вот этот поднос с горячим шоколадом, который я приготовила для него, и я добавлю еще одну чашку для вас. Этот мальчуган любит шоколад больше, чем его папа.

Когда Перси постучал, Мэттью крикнул в ответ:

— Войдите, — мальчишеским тенорком, от которого у Перси всегда щемило сердце.

Он вошел и обнаружил мальчика чисто вымытым и сидящим на кровати. Мэттью смазывал бейсбольную перчатку каким-то ядовито пахнущим раствором. Он явно ждал Сасси. Глаза его округлились, когда в дверь с подносом в руках вошел Перси.

— Дядя Перси! — с удивлением и тревогой воскликнул мальчик, быстро пряча перчатку за спину. — Что вы здесь делаете?

— Я слышал о том, что случилось сегодня в школе, — ответил тот, освобождая место для подноса с горячим шоколадом на соседнем столике. Перси присел рядом с мальчиком на кровать и бережно повернул его лицо за подбородок, чтобы взглянуть на повязку. — Вайатт постарался?

— Это был несчастный случай.

— А это? — Перси достал из-за спины мальчика распоротую перчатку.

Мэттью не ответил, избегая смотреть ему в глаза.

— Мой друг рассказал мне, что случилось. Он сказал, что Вайатт швырнул твою перчатку в выгребную яму, а потом бросил в тебя камень и рассек тебе висок. Это правда?

— Да, сэр, но сейчас уже все в порядке.

Перси внимательно рассматривал перчатку. Она погибла безвозвратно. На прошлое Рождество он подарил обоим мальчишкам одинаковые бейсбольные перчатки, на которых стоял автограф самого Бейба Рута[18]. Перси увидел на лице Вайатта одну из редких улыбок, когда рождественским утром тот открыл коробку с перчаткой.

— Спасибо, папа. Классный подарок, — сказал он, светясь от счастья при виде неожиданного сюрприза.

Но Перси не мог предвидеть, что гордость и радость Вайатта поблекнут, когда он узнает о том, что Мэттью получил точно такой же подарок. А он должен был понимать, что в младшем сыне взыграет ревность, которая, впрочем, никак не извиняла неумеренную злобу Вайатта.

— Я знаю, где ты можешь достать такую же, — сказал Перси. — Правда, она чуть больше размером, но рука у тебя еще вырастет, так что она придется как раз впору.

— О нет, сэр, — запротестовал Мэттью. — Я не возьму перчатку Вайатта. Да и не хочу ее брать. Она - его. Вы сами подарили ее ему. — Мальчик умолк, и на лбу у него пролегла небольшая вертикальная складка.

— В чем дело, сынок? — спросил Перси, любуясь тонкими, изящными чертами его лица.

Мэттью был так похож на мать. Перси редко выпадала возможность побыть со старшим сыном наедине, и он никогда не называл его «сынок» в присутствии Олли. Он заметил, что и Олли поступал точно так же. Он всегда называл его «мой мальчик».

— Я... не знаю, почему Вайатт ненавидит меня, — сказал Мэттью. — Я пытаюсь быть ему другом. Я хочубыть ему другом, но мне кажется... он думает, будто вы любите меня больше, чем его, и... ему больно от этого, дядя Перси.

Волна ошеломляющей любви к этому мальчику, которой он не мог противостоять, заставила Перси подняться на ноги. Из какого генетического колодца почерпнул он эту способность понимать, терпеть и прощать? Уж, во всяком случае, не от него и не от Мэри. Перси протянул Мэттью чашку горячего шоколада.

— Ты поэтому никому не рассказывал о синяках и шишках, которые заработал от Вайатта? Ты знал, какие чувства он испытывает?

— Да, сэр, — негромко ответил Мэттью, не поднимая глаз от чашки, которую держал в тонких пальцах.

— Ну что ж, — сказал Перси и взъерошил мальчику волосы па затылке, сгорая от желания поцеловать его в макушку. — Не исключено, что мы с Вайаттом сможем договориться. Сейчас здесь будет док Таннер, чтобы осмотреть твою рану, и я приношу извинения за жестокость твоего... моего сына. Этого больше не повторится. — Он взял бейсбольную перчатку. — Я позабочусь о том, чтобы ее починили.

Из коридора Перси позвонил Олли в магазин, рассказал ему о том, что случилось, и добавил, что собирается все исправить.

— Мне кажется, тебе лучше приехать домой, — сказал он. — Мэттью не помешает твое общество. Да и Мэри тоже лучше побыть с ним.

— Выезжаю немедленно. Не знаю, правда, сумею ли я связаться с Мэри.

Долго сдерживаемое пламя холодной ярости Перси все-таки вырвалось наружу.

— Какого черта ее нет дома в такое время? Занятия в школе закончились два часа назад.

На другом конце линии воцарилось молчание. Хотя они никогда не говорили об этом, взгляды Перси на постоянное отсутствие Мэри дома не были ни для кого секретом. Олли решил, что его негодование вызвано лишь тревогой о нем самом и о Мэттью.

— Потому что это Мэри, — негромко ответил он.

Проходя через кухню, Перси сказал Сасси, что ей не о чем беспокоиться. Мэттью больше не будет приходить домой в синяках и порезах. Сам же он направился в Уорик-холл, и ярость медленно поднималась у него в душе, подобно вулканической лаве.

Глава 39

Люси сидела в столовой с экономкой, осматривая великолепно накрытый стол, когда в дверь ворвался Перси и широким шагом, не останавливаясь, проследовал по просторному и длинному коридору к лестнице. Он никогда не пользовался парадным входом, а сейчас она увидела его автомобиль, припаркованный у крытой галереи. Люси поспешила к двери столовой.

— Куда ты идешь? Почему ты так рано вернулся домой?

— Мне нужно поговорить с Вайаттом. Он дома? — не останавливаясь, отозвался Перси.

— Он делает домашнее задание. Зачем он тебе понадобился?

Перси не ответил и стал подниматься по лестнице с таким видом, что Люси бросилась за ним следом.

— Через час придут гости, Перси. Ты не хочешь переодеться?

После смерти родителей Перси Люси превратилась в образцовую хозяйку. Она наслаждалась жизнью жены одного из самых богатых и могущественных людей Техаса. Прежде она постоянно находилась в тени своей властной свекрови и теперь с мстительным удовольствием принялась разыгрывать роль хозяйки Уорик-холла, меняя ковры, мебель и обои, а также распорядившись установить самое современное кухонное оборудование. Слуги и экономка отныне носили отделанные рюшами белые передники поверх накрахмаленной серой униформы вместо фартуков и черных платьев, как было во времена Беатрисы. Похоже, Люси вполне удовлетворяла социальная жизнь в качестве жены Перси и личная - в качестве матери Вайатта. В последнее время Перси все чаще посещали подозрения, что, несмотря ни на что, Люси была довольна своей жизнью. По крайней мере ей не приходилось беспокоиться о хлебе насущном, поскольку Перси предвидел обвал фондового рынка и принял некоторые меры предосторожности. Они по-прежнему жили каждый в своей комнате и - к ее величайшему сожалению, которое она часто высказывала вслух, - даже сын не смог вновь соединить их.

Именно поэтому Люси сейчас спешила вслед за своим высоким, крепко сбитым супругом вверх по лестнице, которая вела к комнате их сына.

— Перси, ради всего святого, что случилось?

— Ничего особенного, моя дорогая. Просто мне надо поговорить с Вайаттом по-мужски.

— С каких это пор ты стал думать о своем сыне? — В голубых глазах Люси вспыхнула тревога.

Не потрудившись ответить, Перси распахнул дверь комнаты сына и запер ее за собой. В полном соответствии со словами матери, Вайатт лежал на кровати и штудировал учебник. Учеба давалась ему нелегко, но в отстающих он не числился. Мальчик взглянул на отца, столь неожиданно ворвавшегося к нему в комнату, и его глаза расширились от удивления.

— Поднимайся, — приказал Перси. — Мы с тобой прокатимся в одно место.

— Хорошо, — согласился Вайатт, опуская ноги на пол. Несмотря на свое телосложение, он двигался с кошачьей грацией. Вайатт собрал книги и уложил их в школьный ранец, после чего расправил покрывало. — О'кей, я готов.

В дверь забарабанила Люси.

— Перси, что ты делаешь с Вайаттом? Открывай немедленно!

— Не шуми, ма, — произнес Вайатт. — Со мной все в порядке. Мы с папой едем прокатиться.

Но когда Перси открыл дверь и Люси увидела его лицо, она сразу поняла, почему он пришел домой так рано и что собирается делать.

— Перси, ради Бога! — взмолилась она. — Ему всего одиннадцать лет.

Муж оттолкнул ее.

— В таком случае ему следовало бы быть умнее.

— Перси! Перси! — взывала Люси, бессильно вцепившись ему в рукав и стараясь удержать его, когда он двинулся вниз по лестнице. Перед ним, выпрямив спину и расправив плечи, невозмутимо шагал Вайатт. — Я никогда тебя не прощу, если ты причинишь ему боль. Никогда! Перси, ты меня слышишь - что бы ты ни сделал, я никогда не прощу тебя!

— Тебе никогда не нравились белые розы, — бросил Перси и вышел вслед за Вайаттом.

До хижины в лесу они доехали, не обменявшись ни словом. Солнце уже садилось, и кипарисы на берегу озера горели золотом в лучах заката. Отец пошел вперед, показывая дорогу, и открыл дверь ключом, ржавевшим в цветочном горшке, в котором Мэри когда-то посадила герань.

Сняв пиджак, Перси наконец нарушил молчание.

— Сегодня ко мне приходила мисс Томпсон. Она сказала, что ты разрезал перчатку Мэттью и забросил ее в выгребную яму. А когда он полез за ней, ты швырнул в него камень и разбил ему голову. Он потерял равновесие и упал в грязь. Почему ты сделал это, Вайатт?

Мальчик неподвижно стоял в самом центре незнакомой хижины, о существовании которой не подозревал, и ждал. У него на лице сохранялось равнодушное, даже отсутствующее выражение. Когда он не сделал попытки заговорить, отец прорычал:

— Отвечай!

— Потому что я его ненавижу.

— За что ты его ненавидишь?

— Это мое дело.

Расслышав вызов в его голосе, Перси почувствовал, как брови у него лезут на лоб. Сыну всего одиннадцать лет, а он уже упрям и жесток. У Вайатта были глаза Трентона Джентри. Голубые, как у матери, но маленькие и близко посаженные, такие же как у мужчины, которого Перси презирал всей душой. Вайатт не отвел взгляда, когда Перси принялся засучивать рукава. Следует отдать ему должное, неохотно признал отец, мальчишка - не трус. Негодяй, но не трус.

—Я скажу тебе, за что ты его ненавидишь, — произнес Перси. — Ты ненавидишь его, потому что он умен, внимателен и нежен. Он не такой, каким должен быть по твоему разумению, но я хочу сказать тебе кое-что, Вайатт. Он такой же мужчина до мозга костей, каким ты, похоже, считаешь себя.

—Я знаю.

Ответ оказался совсем не таким, какого ожидал Перси.

— Тогда за что ты его ненавидишь?

Равнодушное пожатие плечами. Непонятный блеск в глазах, с вызовом глядящих на него.

— И тебя никогда не беспокоило, что ты крупнее и сильнее его?

— Нет, сэр.

Перси уставился на сына, не в силах понять эту дьявольскую смесь равнодушия и честности.

— Ты ревнуешь Мэттью, не так ли?

— Ну и что, если даже и так? Какое вам до этого дело?

В голове у Перси взорвалась ярость, застилая глаза. Он видел лишь располосованную бейсбольную перчатку и повязку на голове Мэттью. Он видел любовь в зеленых глазах и ненависть - в голубых. Перси отвел правую руку, сжав ее в кулак, а левой схватил за грудки своего младшего сына, которого не знал, не любил и не хотел признавать своим.

— Сейчас я покажу тебе, что это такое, когда тебя избивает тот, кто сильнее тебя, — произнес он и нанес удар.

Вайатт рухнул как подкошенный и ударился спиной о ножку дивана. Из носа и рассеченной губы у него потекла кровь. Перси вышел наружу, набрал из колодца воды и намочил полотенце.

— Держи, — сказал он и сунул мокрую тряпку сыну, не испытывая ни жалости, ни угрызений совести. — Вытри лицо. И, Вайатт, — наклонившись, он рывком поднял мальчика и усадил на диван, — если ты хотя бы еще раз косо посмотришь на своего...

Голубые глаза встретили его взгляд. Вот уже второй раз за сегодняшний день Перси едва удержался, чтобы не сказать «своего брата».

— Своего соседа и одноклассника, — поправился он, — я позабочусь о том, чтобы ты больше никого не обидел. Тебе понятно, о чем я говорю? — Он в ярости уставился в окровавленное лицо сына. — Понятно?

Кивок, и ответ сквозь окрашенные красным зубы:

— Да, сэр.

Когда они вернулись домой, гости из Калифорнии безудержно и счастливо напивались в гостиной. Обед должны были подать через час.

— Где ты был? — прошипела Люси, встретив мужа в коридоре.

— Знакомился с сыном, — ответил Перси.

Когда наконец приглашенные разъехались, Люси взлетела по лестнице, чтобы взглянуть на Вайатта.

Перси услышал ее жалобные вопли и ожидал вспышки ярости, спокойно снимая в своей комнате запонки, когда она ворвалась к нему.

— Как ты мог так поступить? — заверещала Люси. — Ты едва не убил нашего сына!

— Ты преувеличиваешь. То, что сделал я, не идет ни в какое сравнение с тем, что проделывал он с Мэттью ДюМонтом. Я просто угостил Вайатта его же лекарством.

—Я знаю, что он поступил дурно, Перси, — вскричала Люси, — но ты сделал еще хуже. Он возненавидит тебя.

— Он и так меня ненавидит.

— Только из-за того внимания, что ты уделяешь Мэттью. Вот почему Вайатт обращается с ним так жестоко. Он ревнует.

— Мэттью заслуживает моей привязанности. А Вайатт — нет.

— Мэттью!Мэттью!Мэттью!—Люси несколько раз раздраженно ударила ребром ладони по руке, выкрикивая имя мальчика. — Я только это и слышу от тебя! Матерь Божья, можно подумать, что Мэттью - твой сын!

Слова повисли в комнате, как дым от взрыва. Люси замерла, пораженная в самое сердце, и даже складки ее атласного вечернего платья словно окаменели. Она во все глаза уставилась на Перси, и на ее лице медленно проступило осознание, подобно солнцу, встающему над океаном. Перси отвернулся недостаточно быстро, и она прочла в его глазах подтверждение своего дикого обвинения.

— Нет,— выдохнула Люси. — Мэттью - твой сын! Значит, это правда? Он - твой сын... и Мэри... — Ее голос понизился до еле слышного шепота. — Матерь Божья...

Перси все-таки отвернулся, зная, что никакие слова не помогут скрыть правду, которую только что выдали его глаза.

Люси остановилась перед ним, так напряженно глядя на него, что он буквально кожей ощутил, как ее глаза впиваются в его лицо. А Перси отказывался смотреть на нее. Он устремил свой взор поверх ее головы на безукоризненно ухоженную лужайку за окном спальни, купающуюся в лучах лунного света, и мысленно унесся далеко-далеко. Этому фокусу он научился в окопах, когда пытаться осмыслить кошмар, творящийся вокруг, значило сойти с ума.

Звук пощечины привел его в чувство.

— Какая же ты сволочь! — завизжала Люси. — Как ты смеешь игнорировать меня в такой момент? Скажи мне правду, негодяй!

Щека горела, как в огне. Перси, с облегчением чувствуя, как тяжкая ноша свалилась у него с плеч, устало ответил: — Да, это правда. Мэттью - мой сын.

Не найдя слов, Люси несколько долгих мгновений молча смотрела на него, тяжело дыша, отчего ее внушительная грудь колыхалась подобно океанским волнам.

— Уже по тому, как ты всегда смотрел на Мэттью, мне следовало догадаться, что он - твой сын. Но я поверила Мэри, когда она сказала, что вы не интересуетесь друг другом и что для меня путь свободен. Я поверила ей, потому что знала - она никогда не раздвинет ноги для мужчины, которому наплевать на ее драгоценный Сомерсет... — Рот Люси приоткрылся, когда очередное озарение снизошло на нее. Она отступила, словно для того, чтобы получше размахнуться и отвесить ему очередную пощечину. — Значит, ты мог заниматься этим с ней!Во всяком случае, достаточно долго, чтобы обрюхатить ее.

— Люси, нет никакого смысла обсуждать это.

— Нет смысла обсуждать? — Растопырив пухлые пальцы с наманикюренными ногтями, Люси медленно обошла Перси, готовая выцарапать ему глаза. — А ну, говори, ублюдок. Говори!Он у тебя вставал на нее?

Перси перевел взгляд на искаженное ненавистью лицо жены и решил, что больше не может жить с ложью между ними - как и с нею самой. Ложью он не смог добиться ничего, она лишь высвободила присущую Люси злобу - как и разочарование в их сыне обнажило в его душе не самые лучшие черты.

— Отвечай, ублюдок! — выкрикнула ему в лицо Люси. — Или ты не можешь признаться в том, что даже прекрасной Мэри Толивер оказалось недостаточно, чтобы заставить встать твое мужское достоинство? Каким, должно быть, ударом это стало для лживой суки. — Она захохотала, сгибаясь пополам и упираясь ладонями в обтянутые атласом колени, а подол ее вечернего платья волочился за ней по полу. Из глаз Люси хлынули слезы. — Ты хотя бы можешь себе представить, что она почувствовала, когда обнаружила, что беременна, получив столь немногое за свои страдания? Наверное, у вас это получилось случайно, с первого раза, так что она даже не успела получить удовольствие. Боже, какая ирония! Как же зло судьба подшутила над Мэри!

Терпение Перси лопнуло. Нежные чувства, которые он когда-либо испытывал к Люси, улетучились из его сердца, словно в нем образовалась пробоина. Он шагнул вперед и, заставив ее поперхнуться смехом, ухватил за вырез атласного платья и притянул к себе вплотную, так что ее лицо оказалось в нескольких дюймах от его заледеневших глаз. Перси не мог допустить, чтобы эта маленькая ведьма жалела Мэри - только не его Мэри, страдания и утраты которой были так же велики, как и его собственные.

Глядя в перепуганные голубые глазки, он сказал:

— Позволь мне ответить на твой вопрос, дорогая. Он у меня не только вставал, но я и поднимал ее на нем. Иногда я даже переносил ее на нем на кровать, где мы заканчивали то, что начинали где-нибудь в другом месте.

Люси завозилась, пытаясь освободиться, и даже отвела руку назад, чтобы ударить его, но Перси легко перехватил ее запястье и сжал с такой силой, что она закричала от боли.

— Ты омерзительна, когда занимаешься любовью, Люси. Ты напоминаешь бродячую кошку, у которой началась течка. Вот почему с тобой у меня ничего не получается. В тебе нет загадки, нежности и чувственности. Твой пот похож на гной, и от тебя пышет, как от раскаленной печки. Я скорее суну свой член в свиное рыло, чем тебе во влагалище. Ну, теперь ты понимаешь, почему я не ложусь с тобой в постель?

Перси безжалостно оттолкнул ее от себя. Люси едва не упала, но все-таки сумела устоять на ногах, растерянно глядя на него.

— Ты лжешь! Лжешь!

— Чему ты не веришь, Люси? Тому, что у меня вставал на Мэри, или тому, что с тобой противно заниматься любовью?

Она резко отвернулась, закрыв лицо руками. Перси ждал. Момент был ничуть не хуже любого другого, чтобы разом покончить со всем - со слезами, с болью и обвинениями. Наконец он проговорил:

— Люси, я хочу развестись. Вы с Вайаттом можете уехать, куда захотите. Я позабочусь, чтобы вы ни в чем не нуждались. Так дальше продолжаться не может. Я плохой муж и никудышный отец. Каким-то образом нам надо списать убытки со счета и продолжать жить дальше.

Люси уронила руки и повернулась к нему. Вырез ее платья порвался, на запястье отпечатались следы от пальцев Перси. По лицу размазались тушь и тени.

— Вот так, очень просто. Ты задумал избавиться от Вайатта.

— Ему будет лучше вдали от меня. Как и всем нам.

— Что ты собираешься делать после того, как избавишься от нас? Попытаешься вернуть Мэри и ее сыночка?

—Я думал, что ты успела узнать меня достаточно хорошо.

— После того, что ты сделал с Вайаттом, мне кажется, я тебя совсем не знаю.

— То, что я буду делать после вашего отъезда, - мое дело, и это никоим образом тебя не касается.

Люси задрожала всем телом, ее лицо залила смертельная бледность. Она попыталась успокоиться и спросила голосом, выдававшим внутреннюю борьбу:

— Почему все эти годы ты заставлял меня верить, будто сам виноват во всем? Почему ты не сказал мне... что я тоже виновата?

—Я в долгу перед тобой, Люси. Ты вышла за меня замуж, потому что... любила меня, а мне вообще не следовало жениться на тебе. Я обманывал себя.

— Обманывал себя, — негромко повторила Люси. У нее задрожал подбородок. — Что ж, я всегда знала, что ты меня не любишь. Но все-таки почему ты на мне женился?

— Мне было одиноко, а ты скрашивала мое одиночество - тогда, во всяком случае.

Люси попыталась смехом скрыть печаль, которая вдруг проступила на ее круглом личике.

— Господи, что за пару жалких кляч мы с тобой составили! Нет, только представьте себе: великий Перси Уорик, со своей неотразимой внешностью, популярностью и деньгами, - одинок!Просто невероятно. Почему ты не женился на Мэри? Только не говори мне, что она оказалась такой дурой, что предпочла тебе Сомерсет!

Перси с горечью признался:

— В списке привязанностей Мэри Сомерсет всегда стоял на первом месте.

Уголки губ Люси дрогнули и опустились.

— А вторым ты быть не мог и не хотел, естественно. Ты все еще... хочешь ее?

— Я все еще люблю ее.

Люси вперила в него взгляд, который умолял его солгать ей.

— Вы все еще встречаетесь?

— Разумеется, нет! — резко бросил он. — Я не был с Мэри с тех пор, как уехал в Канаду.

Не успели эти слова слететь с его губ, как он пожалел о них, но было уже поздно. Заметив, как заблестели глаза Люси, Перси почувствовал, как ледяная рука стиснула его сердце.

— Канада... — протянула она. — Ты уехал туда, а вскоре Мэри вышла замуж за Олли... Олли знает, что Мэттью - не его сын?

Теперь она напоминала ядовитую змею, подбирающуюся к беззащитной жертве.

— Знает.

Люси неторопливо подошла к окну и спросила, не оборачиваясь:

— А вот Мэттью не знает, что ты - его отец, не так ли?

Перси почувствовал, как по спине у него пробежала ледяная сороконожка. Правда в руках Люси уничтожит всех... всех, кого он любил.

— Нет, не знает.

Она медленно повернулась к нему. Теперь ее лицо было спокойным, а пальцы перебирали разорванный корсет платья.

— Конечно, не знает. Я помню, как спрашивала у твоей матери, почему тебя не было на свадьбе Мэри и Олли, и Беатриса объяснила мне, что ты вернулся на следующий день после их бракосочетания. Когда ты был в Канаде, Мэри обнаружила, что беременна. Поэтому она обратилась к Олли, своему верному рабу, и он с радостью согласился взять ее в жены. Испорченный товар лучше никакого, особенно для мужчины с одной ногой. Ну и, разумеется, Олли знал, чьи руки пользовали ее...

—Люси, заткнись.

— Не раньше, чем я объясню тебе кое-что, Перси, любовь моя. — Она, вихляя бедрами, подошла к нему и приблизила свое лицо вплотную к его лицу. Перси отшатнулся, чувствуя, как гневно раздуваются его ноздри, и Люси поспешно отступила на шаг. — Господи, как же я ненавижу тебя, разборчивый ублюдок. Ну хорошо, держись, Перси Уорик. Я никогда не дам тебе развод. И не пытайся получить его, потому что в противном случае и пойду к Мэттью и расскажу ему правду о его отце. Я расскажу об этом всему Хоубаткеру. Всему миру. И все, как я, без труда сложат два и два. Они вспомнят, что Мэри и Олли были в Европе, когда родился Мэттью. Они вспомнят поспешную свадьбу, суматошный отъезд за море, и как это не похоже на Мэри - уехать, надолго оставив плантацию без присмотра. Они вспомнят, что ты в то время был в Канаде. И все с легкостью мне поверят.

Люси небрежно принялась снимать сережки, украшенные рубинами и бриллиантами. К ней полностью вернулось самообладание.

— А Мэри и Олли знают, что тебеизвестно о том, что ты - отец Мэттью? — Когда Перси промолчал, она продолжала как ни в чем не бывало: — Нет, не думаю. Судя по их поведению, я могу предположить, что они решили сохранить это в тайне от тебя. Не знаю, как ты догадался обо всем, зато прекрасно знаю, что будет с ними - со всеми вами, - если разразится скандал и тайна рождения Мэттью выплывет наружу.

Перси был уверен, что она с легкостью претворит свои угрозы в жизнь. Ей было нечего терять, а он мог потерять все.

— Почему ты хочешь остаться моей женой, Люси? Ты же страдаешь.

— Ничуть. Мне нравится быть супругой богатого и влиятельного мужчины. И я сделаю так, что это понравится мне еще больше. К тому же если я... отвратительна в постели, значит, у меня нет шансов вновь выйти замуж за достойного человека, не так ли? Но есть еще одна причина, по которой я намерена остаться твоей женой. Я никогда не допущу, чтобы ты женился на Мэри Толивер ДюМонт.

— Даже если я завтра разведусь с тобой, то все равно не смогу жениться на ней.

— Что ж, я сама позабочусь об этом. Нет, Перси, ты останешься моим мужем до конца своих дней - или пока Мэри ДюМонт не умрет.

Довольное выражение внезапно сошло с ее лица, когда Перси шагнул к ней. Его глаза напоминали арктический лед. Люси попятилась, пока не уперлась спиной в камин, - отойти еще дальше не позволяли огонь и ее платье, которое могло легко вспыхнуть.

— Тогда и ты должна понять кое-что, Люси. Если Мэттью когда-нибудь узнает о том, что я его отец, ты вылетишь из этого дома без гроша за душой. Ты пожалеешь, что не убралась раньше, пока у тебя была такая возможность. Ты только что сказала, что совсем не знаешь меня. На твоем месте я бы не забывал об этом.

Люси осторожно обошла его.

— Я могу простить тебя за то, что ты не любишь меня, Перси, — сказала она, приближаясь к двери и свободе, — но я никогда не прощу тебе того, что ты не любишь Вайатта. Он ведь тоже твой сын.

—Я буду помнить об этом, и пусть тебе станет легче от того, что и я никогда не прощу себя за то, что не люблю его.

Глава 40

Хоубаткер, июль 1935 года

— Вам письмо, мистер Уорик. Его доставил мальчишка Уинстонов.

Забирая у секретарши письмо, Перси узнал почерк на конверте. От неожиданности у него перехватило дыхание, и он закашлялся, чтобы скрыть смущение.

— Он сказал, кто попросил его принести письмо?

— Нет, сэр. Я спрашивала его об этом, но он отказался мне ответить.

— Благодарю вас, Салли.

Перси подождал, когда за ней закроется дверь, и только тогда вскрыл запечатанный конверт. Он вытащил единственный листок бумаги, на котором от руки было написано: «Встречаемся сегодня в хижине в три пополудни. КМ».

КМ.Крошка Мэри.

Перси откинулся на спинку кресла и задумался. Что, черт возьми, происходит? Случилось, должно быть, нечто важное, что Мэри хотела бы сохранить в тайне, раз она просит его встретиться с нею и хижине, месте, освященном их воспоминаниями. Они не были там вместе с того самого дня роковой ссоры пятнадцать лет назад.

Она ничем не показала, что у нее неприятности, когда вчера вечером они с Олли устроили небольшой прием в честь приезда Уильяма, сына Майлза, который приехал жить к ним после того, как его отец умер в Париже. Мэри и Олли выглядели слегка расстроенными, но Перси счел, что это следствие нелегких времен, которые наступили почти для всех в стране. Впрочем, насколько они оказались нелегкими, он не знал. Их семьи никогда не обсуждали финансовые проблемы друг с другом, но падение цен на хлопок и снижающиеся объемы розничных продаж не могли не сказаться на них. И хотя будущее ДюМонтов не могло не беспокоить Перси, он больше тревожился о Мэттью. То, что угрожало им, затрагивало и его.

Не касается ли эта записка Вайатта?

Жизнь - странная штука, в которой никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. После разговора с Вайаттом в лесной хижине Перси боялся, что его сын еще сильнее возненавидит Мэттью. Но вышло наоборот. К невероятному удивлению Люси, мисс Томпсон и его самого, уже через несколько дней мальчики подружились, а к концу школьного года стали неразлучны - совсем как братья, говорили окружающие.

Поначалу Перси решил, что столь внезапная дружба - лишь попытка Вайатта заслужить его одобрение. Но вскоре ему стало ясно, что Вайатт и в мыслях не держит заслужить что-либо, будь то его одобрение или порицание. Сын не стремился привлечь к себе внимание отца, и мнение Перси его ничуть не волновало. Мальчик просто перестал его замечать.

— Видишь, что ты наделал? — причитала Люси. — Или не видишь? Ты оттолкнул от себя единственного сына, которого можешь назвать своим. Да, ты можешь не любить его, но зато была надежда, что он когда-нибудь полюбит тебя. А ведь нам всем не помешает любовь, Перси, и не важно, откуда она исходит. Оглянись по сторонам. Ты, может, и не заметил этого, но все колодцы, из которых ты некогда пил, пересохли.

Отправив Вайатта в школу с разбитой губой и распухшим носом, Перси стал каждую неделю заглядывать в класс к Саре Томпсон, чтобы обсудить поведение сына. Слово за слово, и теперь они регулярно встречались в каком-нибудь укромном местечке. Он прилагал все усилия к тому, чтобы их роман и дальше оставался тайной, не столько ради себя, сколько ради Сары. В настоящее время все уже знали о том, что брак Уорика - лишь формальность, и никто не обвинил бы его в том, что он завел любовницу. Тем не менее Перси жил в постоянном страхе. Они уже несколько раз оказывались под угрозой разоблачения, и сейчас Перси со стесненным сердцем надеялся, что Мэри позвала его не для того, чтобы сообщить о предстоящем скандале.

Он приехал к хижине пораньше, но она уже ждала его. Сверкающий родстер[19] был припаркован под деревом, где некогда Мэри привязывала Шони. Перси еще несколько мгновений посидел в своем «кадиллаке», стараясь унять тупую боль, засевшую у него под сердцем. Она всегда оставалась с ним, похороненная так глубоко, что он почти не замечал ее, подобно боли в пораженных ревматизмом суставах, которые болят лишь в плохую погоду.

Мэри стояла посреди комнаты, склонив к плечу голову с гладко зачесанными волосами, и Перси подумал, не прислушивается ли и она к голосам из прошлого. Когда он вошел, она повернулась к нему - волшебное видение в красном платье, которое чудесным образом оттеняло ее иссиня-черные волосы. Ей исполнилось тридцать пять, и она была в расцвете женской красоты.

— Здесь кое-что изменилось, — сказала Мэри. — Раньше тут не было этого дивана.

— Он стоял у меня в конторе, — сказал Перси. — Мэттью конфисковал его по предложению Вайатта.

Она коротко рассмеялась.

— Еще одно поколение мальчиков наслаждается притягательной силой этого места. Мне придется напомнить Мэттью, что здесь необходимо поддерживать чистоту.

— И как ты собираешься сделать это, не выдав того, что сама тут бывала?

Мэри ответила ему беспомощным жестом холеной руки. От макушки до пят она была живым свидетельством внимания и безупречного вкуса своего супруга, который получал истинное удовольствие, одевая ее во все самое лучшее.

— Разумное замечание. Перси, я понимаю, что мы оба с тобой испытываем неудобство, но эта хижина - единственное место, в котором, на мой взгляд, нам никто не помешает. Если кто-нибудь увидит, что мы уединились, Олли почти наверняка догадается, для чего мы с тобой встречались... и ради чего я попросила тебя приехать.

Значит, речь идет не о Саре или Вайатте. Перси вздохнул свободнее, но сердце его екнуло.

— С Олли что-то случилось?

— Давай присядем? Еще рано, но я привезла кое-что. Скотч для тебя. Чай для себя. — Она улыбнулась, чуточку приподняв уголки губ. Теперь он редко видел, чтобы она улыбалась во весь рот.

— Я подожду.

— Ладно. — Мэри похлопала по одному из стульев. Пыль взвилась столбом, но она все равно села, скрестив ноги. — Присаживайся, Перси. Я никогда не могла разговаривать с тобой, когда ты стоишь у меня над головой.

На скулах у Перси заиграли желваки, когда на него обрушились воспоминания. Он присел на краешек дивана в позе «без дураков», как называла ее Люси: сложив руки в замок и положив их на колени, холодно глядя перед собой. В последний раз они с Мэри остались вдвоем как раз в хижине.

— Что случилось с Олли?

От его тона у нее дрогнули веки, но выражение лица осталось невозмутимым.

—У него большие финансовые проблемы. Он может лишиться обоих магазинов. Человек по имени Леви Голштейн держит обе закладные на них, отказываясь продлевать срок выплаты. Он хочет включить их в свою сеть магазинов, торгующих тканями и текстилем. Я уверена, ты понимаешь, каким ударом станет для Олли и его отца, если магазин попадет в руки такого человека. Это убьет Абеля.

Перси был заочно знаком с Леви Голштейном, и ему была известна его репутация. Он выкупал закладные на терпящие бедствие торговые предприятия у банков, которые готовы были любым способом избавиться от ненадежных кредитов, после чего безо всякой жалости отбирал у должника имущество, если тот не мог произвести выплаты в срок. Его план состоял в том, чтобы скупать по дешевке такие предприятия, как «Универсальный магазин ДюМонта», сохранять название, а затем полностью менять фирменный ассортимент, заменяя его товарами низкого качества.

— Обамагазина? — растерянно переспросил Перси. — Включая тот, что в Хоубаткере? Но я думал, что он не заложен.

— Олли оказался... не столь мудр, как ты, Перси, и не понял, что фондовый рынок перегрет спекулянтами. Он... вложил деньги в акции и влез в долги, чтобы построить второй магазин и приобрести для него оборудование, предложив головной магазин в качестве обеспечения. Даже если он сможет продать магазин в Хьюстоне, вырученных денег не хватит, чтобы удержать на плаву магазин в Хоубаткере.

Комната поплыла у Перси перед глазами. Оказывается, дела обстояли намного хуже, чем он предполагал. Олли, его друг и брат, перестанет быть владельцем «Универсального магазина ДюМонта» в Хоубаткере? Это было немыслимо. И Мэри права: Абель не переживет такого удара. Его здоровье изрядно пошатнулось, и, несмотря на любовь к внуку, смерть родителей Перси подкосила его. И как насчет Мэттью, который, как втайне надеялся Перси, пойдет по стопам Олли, а не Мэри?

— Сколько осталось времени? — спросил он.

— До конца месяца, если Олли не сможет полностью покрыть свои обязательства по залогу. — В глазах Мэри вспыхнул мрачный огонек. — Клянусь, я бы продала Сомерсет, весь, до последнего акра, если бы только Олли позволил мне и если бы я смогла выручить за него хотя бы часть его действительной стоимости, не говоря уже о том, чтобы найти подходящего покупателя. Но никому не нужна хлопковая плантация, когда можно легко найти землю в другом месте, где уже выращивают иную, более выгодную культуру. — Она внезапно встала и поднесла руки к горлу. — Прости меня, — сказала она, подходя к раковине. — У меня пересохло во рту. Мне нужно что-нибудь выпить, прежде чем я смогу продолжать.

Перси едва не вскочил, чтобы подойти к ней, но неимоверным усилием воли заставил себя остаться на месте. Скованность и напряжение, сквозившие в линии ее плеч, надрывали ему сердце, но он не мог обнять эту прекрасную женщину, которую любил и хотел до сих пор, жену своего лучшего друга, человека, за которого отдал бы жизнь. Повышая голос, чтобы заглушить звон кубиков льда в стакане, Перси сказал:

— Ты позвала меня сюда, потому что уверена в том, что я могу помочь. А теперь скажи мне, что я, по-твоему, должен сделать.

— Совершить мошенничество, — сказала Мэри.

— Что?

Сделав большой глоток чая со льдом, Мэри потянулась к сумочке, лежавшей на столике возле раковины. Достав оттуда конверт и сложенный документ, она протянула их Перси.

— Это от Майлза, — пояснила она. — Письмо для меня и договор о передаче земли. Я получила их незадолго до его смерти.

Сначала Перси пробежал глазами документ на землю. Он обратил внимание, что на лицевой стороне было написано имя Мэри.

— Это акт собственности на ту полоску земли вдоль Сабины, которую твой отец оставил Майлзу, — сказал он.

Мэри кивнула.

— Майлз передал мне ее с условием, что я сохраню ее для Уильяма, пока ему не исполнится двадцать один год. Как тебе известно, несовершеннолетние не имеют права владеть земельными участками в Техасе. Инструкции изложены в этом письме.

Перси прочел письмо, и постепенно до него дошло, для чего она пригласила его сюда, и слово «мошенничество» эхом прозвучало у него в ушах. Закончив чтение, он в ужасе поднял на нее глаза.

— Мэри, Майлз особо оговаривает, что ты должна сохранить эту землю в доверительной собственности для Уильяма. Ты ведь не хочешь предложить мне купить ее, а?

— Ты сам говорил, что заинтересован в покупке земли вдоль водного пути, чтобы избавиться от отходов целлюлозного завода, который намереваешься построить...

— Господи, Мэри! — Ярость стучала у него в висках. — Я дам тебе сколько угодно денег, но не стану покупать землю, которую Майлз завещал Уильяму.

— Полагаю, что именно так ты поступишь, когда выслушаешь меня, — сказала она. — Я прошу лишь, чтобы ты не перебивал и дал мне высказаться.

Перси шумно выдохнул. Как он мог отказать ей? Однажды он уже сделал это, к своему величайшему и бесконечному сожалению.

— Ну хорошо, — согласился он, стараясь унять гнев. Он устроился поудобнее и вытянул руку вдоль спинки дивана, как делал много лет и несбывшихся надежд назад. — Я весь внимание.

Перси видел, что она слишком взвинчена, чтобы усидеть на месте. Тонкое, как паутинка, платье обвивалось вокруг ног Мэри, когда она принялась расхаживать взад и вперед, излагая ему свои аргументы. Судя по всему, она уже сотни раз мысленно прокручивала их в голове. Перси нужна собственность с доступом к воде, сказала она. Если он откажется от участка Майлза, ему придется искать ее за пределами округа, лишив Хоубаткер потенциальных рабочих мест, чего, она уверена, он никак не хотел. Деньги от покупки покроют задолженность Олли по займам и спасут по крайней мере магазин в Хоубаткере. Перси может не беспокоиться о том, что она обманом лишит Уильяма того, что принадлежит ему по праву рождения. После ее смерти он унаследует половину Сомерсета, стоимость которого намного превышает стоимость полоски земли вдоль Сабины. Кроме того, он унаследует часть акций универсального магазина, что станет невозможным, если тот будет потерян.

— Но при этом Уильям ничего не получит на свой двадцать первый день рождения и никогда не узнает о том, что отец оставил ему полоску земли, — заметил Перси.

— Да, тут ты прав, — согласилась Мэри. Перестав метаться по комнате, она остановилась и с сожалением взглянула на него. — Но как только Уильям станет достаточно взрослым, я с удовольствием передам ему бразды правления Сомерсетом, и он будет делить полученные доходы с Мэттью. Вместо того чтобы стать наследником Майлза, он станет моим наследником. Разве мог бы мой брат желать большего для своего сына?

Перси хранил молчание, но у него задергалась верхняя губа, когда она упомянула имя Мэттью в одной связке со своими надеждами на Уильяма.

— Перси, ты же знаешь, что Олли не возьмет у тебя денег просто так, — продолжала Мэри, опустившись на краешек стула и умоляюще глядя на него. — Однако... если ты сможешь убедить его в том, что отчаянно нуждаешься в этом клочке земли, Олли может принять деньги от продажи. Собственно говоря, — она повысила голос, — давным-давно он заключил со мной соглашение... — Глаза Мэри молили о прощении за то, что она вызывает к жизни столь болезненные воспоминания. — Я заставила его пообещать, что он позволит мне помочь ему, если когда-либо окажется в таком же положении, как я.

Перси убрал руку со спинки дивана и подался вперед. Ее доводы были вполне убедительными. От того, что он купит полоску земли вдоль Сабины, выиграют все. Даже если Сомерсет не удержится на плаву - а вероятность этого была весьма высока, - магазин перейдет Мэттью в наследство. Никто ничего не потеряет - за исключением Уильяма.

— Ты забыла об одном, Мэри, — сказал Перси. — Олли никогда не позволит тебе продать землю Уильяма.

Воцарилось неловкое молчание, нарушаемое лишь стрекотом кузнечиков.

— О чем ты мне не рассказала? — хрипло спросил он.

— Олли не видел этого письма. Я показала Олли лишь земельный акт с моим именем и сказала, что Майлз передал его мне, когда узнал, что умирает.

Перси вдруг испытал отвращение.

— Тогда какого черта ты показала письмо мне, Мэри? Я бы купил землю, не зная о том, что Майлз просил тебя сохранить ее для Уильяма.

Пристыженная, она беспомощно смотрела на него.

— Я... Наверное, я не смогла заставить себя обмануть еще и тебя, Перси. Я... не хотела, чтобы ты согласился на мое предложение, не зная всей правды. — На высоких скулах Мэри заиграл жаркий румянец. — Я хотела, чтобы ты знал все... и мог отказаться... не терзаясь чувством вины.

— Перестань, ради Бога! Можно подумать, у меня есть выбор. — Он рывком поднялся на ноги. — Где скотч?

Мэри со страхом смотрела на него, когда он нашел бутылку и налил себе изрядную порцию. Выждав мгновение и убедившись, что виски начинает действовать, Перси сказал:

— По-моему, есть еще один способ.

— Какой?

— Я могу повидаться с Голштейном и выкупить у него закладные. Олли незачем знать, что покупателем буду я. А потом я могу продлить сроки выплаты.

В глазах Мэри вспыхнула надежда.

— Об этом я не подумала. По-твоему, это возможно?

— Во всяком случае, я могу попытаться. Если Голштейн откажется, я соглашусь на твое предложение, но ты должна пообещать мне одну вещь, Мэри. — Тон его голоса предупреждал о том, что пытаться обмануть его бесполезно.

— Все, что угодно, — быстро отозвалась она.

— Поклянись, что ты делаешь это ради Олли, а не ради Сомерсета.

— Клянусь... душой моего сына.

— В таком случае ты уж постарайся не подвергнуть ее опасности. — Он отставил стакан. — Мне нужно пару дней на то, чтобы встретиться с Голштейном, а потом я свяжусь с тобой - напишу письмо и пришлю кого-нибудь из своих посыльных, чтобы он доставил его тебе. Телефону доверять нельзя.

Неделю спустя Перси сидел за столом и сочинял письмо Мэри. Его переговоры с Леви Голштейном закончились неудачей. Торгаш не только отклонил его щедрое предложение, заявив, что ждал полжизни, чтобы приобрести универсальные магазины знаменитого ДюМонта, но еще и посмеялся над Олли, сказав, что тот сам виноват в постигших его финансовых несчастьях.

— У него отсутствует деловая хватка, — заявил Голштейн в своей убогой крошечной конторе в Хьюстоне, постукивая себя по лбу пальцем с желтым ногтем. — Какой владелец магазина станет в здравом уме принимать расписки за товары в нынешние времена? И какой землевладелец откажется выгнать арендаторов, которые не платят ему ренту, в то время как рабочие с нефтепромыслов в Восточном Техасе готовы платить в двойном размере?

— Может быть, хороший человек? — предположил Перси.

— Глупыйчеловек, мистер Уорик, - коим ни вы, ни я не являемся.

— Вы так уверены в этом, мистер Голштейн? — любезно осведомился Перси, глядя, как побледнел Леви, когда до него дошел смысл вопроса.

Перси запечатал конверт и вызвал одного из посыльных с нижнего этажа.

— Отнеси это письмо миссис ДюМонт и передай ей в собственные руки. Только ей и никому другому. Понял?

— Понял, мистер Уорик.

Из окна в верхнем этаже Перси смотрел, как мальчишка налегает на педали велосипеда. Дорога в ад вымощена благими намерениями, но как насчет дурных поступков, совершенных ради благой цели? Как быть с ними? Жизнь научила его, что то, что начинается с обмана, всегда заканчивается плохо. Но в данном случае, решил Перси, только время и непредсказуемые повороты судьбы могут дать ответ на этот вопрос.

Глава 41

Хоубаткер, сентябрь 1937 года

Перси сидел на семейной скамье Уориков и ждал начала церковной службы. Негромкий гул голосов прихожан и мерный рокот вентиляторов над головой навевали на него дремоту. Он единственный изо всей семьи пришел в церковь. Люси одно время подумывала оставить католическую веру, но так этого и не сделала, а Вайатт провел ночь - как бывало каждую субботу - у ДюМонтов. Если только Олли не взял в руки кнут, мальчики наверняка еще нежились в постелях или поглощали стопки блинов, испеченных Сасси, окуная их в масло и кленовый сироп. Перси и Олли регулярно посещали службу, Мэри же лишь иногда появлялась в церкви, проводя, как правило, воскресное утро в доме Ледбеттера за проверкой бухгалтерских отчетов, а Люси спала без задних ног.

Должно быть, Олли все-таки взял в руки кнут, с изумлением отметил Перси. Открылась боковая дверь, и в церковь вошел его старый друг, за которым гуськом следовали Мэттью, Вайатт и Уильям, сын Майлза. Перси мысленно улыбнулся. Он легко мог представить себе сцену, разыгравшуюся сегодня утром в доме ДюМонтов, когда Олли и Сасси заставили троицу сначала привести себя в порядок, а затем облачиться в сбрую из костюмов и галстуков. Мэри, очевидно, еще до рассвета отправилась в особняк Ледбеттера, поскольку уже наступило время сбора урожая.

Вся четверка заметила его. Олли расплылся в обычной широкой улыбке, обратив глаза к потолку в комической жалобе на испытания, выпавшие на его долю сегодня утром, а Мэттью и Уильям ухмыльнулись и помахали рукой. Только на лице Вайатта не дрогнул ни один мускул, и он отвел глаза, ничем не выдав, что узнал отца.

Перси смотрел, как мальчики идут следом за Олли по дальнему проходу к скамье ДюМонтов, причем Вайатт постарался сесть рядом с Мэттью. Перси ощутил укол зависти, глядя, как усаживается его друг, по обеим сторонам которого расположились его сыновья. К ним теперь присоединился и сын Майлза. Олли не грозила перспектива сидеть в одиночестве на своей скамье, мрачно размышляя о том, как убить остаток дня, в отличие от Перси. По окончании церковной службы Олли отправится домой в окружении мальчишек, где его уже будет ждать Мэри, а в доме будет пахнуть копченой ветчиной, жареной курицей или говядиной. Они с Мэри усядутся в тени на заднем крыльце, она будет пить чай со льдом, а Олли - потягивать французское вино. Тем временем мальчики будут изо всех сил стараться не запачкать свои выходные костюмы, пока не закончится воскресный обед, а затем переоденутся. Потом Олли вздремнет, Мэри будет проверять бухгалтерские книги, а мальчики станут играть на лужайке в те же игры, в которые каждое воскресенье когда-то играли Перси, Олли и Майлз, пока не стали взрослыми. После легкого ужина вся семья соберется возле радиоприемника. Замечательное воскресенье. Перси вспомнил такие же воскресенья в собственном доме, когда были живы его родители и когда в его жизнь еще не вошла Люси. Пожалуй, это время ушло навсегда.

Началась церковная служба. Перси машинально повторял требуемые движения и слова, не сводя глаз с двоих сыновей, сидящих в нескольких рядах от него по другую сторону прохода. Какие они все-таки разные. И, как странно, оба очень похожи на своих матерей. От него они унаследовали только рост, возвышаясь над сверстниками на целую голову. И это при том, что Мэттью исполнилось всего шестнадцать, а Вайатт и вовсе был на девять месяцев младше.

У Вайатта была коренастая фигура Люси, тогда как Мэттью унаследовал от Мэри гибкую стать. У Вайатта всегда будут проблемы с осанкой, чего не скажешь о Мэттью. Перси пожалел, что нет такого устройства, которое позволило бы вытянуть короткую и мощную шею Вайатта и распрямить нескладную сутулость его плеч. Его старший брат сидел на скамье, высоко подняв голову, выпрямив спину и расправив плечи, и все это с не требующей усилий грациозностью Мэри.

«Это мой любимый сын, которым я горжусь...»

Вставая, чтобы запеть вместе со всеми, Перси упрекнул себя в несправедливости. Ему следовало гордиться и Вайаттом. Мальчик упорно старался овладеть тем, что без труда давалось Мэттью. Только агрессивность казалась врожденной чертой Вайатта, нечто вроде управляемой воинственности. Она была весьма кстати во время игры в футбол, в которой преуспели оба.

Мальчики начали играть в футбол еще с седьмого класса и теперь были капитанами университетской команды. Обоим предсказывали, что они приведут Хоубаткер к первому выигрышу чемпионата штата, и Олли с Перси с восторгом предвкушали это знаменательное событие.

Друзья часто посещали тренировки вместе, но на игры приходили с женами и садились в противоположных концах трибуны длиной в добрых пятьдесят ярдов. Мэттью был квартербеком, Вайатт - нападающим. Люси не сводила глаз с грузной фигуры Вайатта. Перси же не отрывал взгляда от стройного силуэта Мэттью, похожего на чистокровного жеребца. Он поражался ловкости, с которой старший сын обыгрывал соперников, его хитроумию при розыгрыше стандартных положений, чистой воды волшебству, с которым он загонял мяч в зачетную зону. Это было захватывающее, великолепное зрелище. Когда в ушах Перси гремел приветственный рев болельщиков, ему хотелось крикнуть: «Это мой сын! Мой сын!»

Но у него были причины гордиться и Вайаттом. Хотя знания давались мальчику нелегко, он накрепко усваивал пройденное. Он упорно учился, засиживаясь далеко за полночь, чтобы расправиться с домашним заданием. Перси следил за его успехами в учебе с помощью Сары и от нее же узнавал о победах и поражениях младшего сына, как и об отметках, которые никогда не отражали глубины затраченных им усилий и упорства.

Теперь, возвращаясь поздно вечером с работы или после свидания с Сарой и видя свет в окне комнаты сына, Перси не заходил к нему, чтобы узнать, как идут дела, что неизменно делал раньше. Вайатт без энтузиазма относился к таким вторжениям и лишь ворчал что-то неразборчивое, не поднимая головы от учебников.

Своими обязанностями на целлюлозной фабрике Вайатт тоже не пренебрегал. Менеджеры превозносили его до небес, не меньше Перси изумленные тем, что он не пользовался преимуществами своего положения, являясь сыном босса, и не пытался переложить работу на других. Впрочем, и сам Перси, занимая пост председателя попечительского совета школы, не требовал от учителей поблажек для Вайатта. Сын относился к похвалам Перси с тем же бесстрастным равнодушием, с каким, как подозревал Перси, он отнесся бы к его критике. Его безразличие притупляло угрызения совести, которые мучили Перси оттого, что он никогда не радовался вымученным и добытым тяжким трудом победам Вайатта так, как легким и естественным успехам Мэттью.

Кашель нарушил сосредоточенное молчание. Несколько голов повернулись в сторону скамьи ДюМонтов. Нарушителем оказался Мэттью. Перси заметил, как Олли быстро сунул мальчику носовой платок. Мэттью вновь закашлялся, прижимая платок ко рту, и согнулся пополам, и Вайатт бросил на него встревоженный взгляд.

Перси ощутил укол беспокойства. Мальчик простудился, подумал он, радуясь уже тому, что Олли будет рядом, чтобы помочь ему. Он мог быть уверен, что Олли не сбежит в магазин, бросив больного Мэттью на произвол судьбы.

— ...давайте, и дастся вам: мерою доброю, утрясенною, нагнетенною и переполненною отсыплют вам в лоно ваше, — читал священник. — Ибо, какою мерою мерите, такою же отмерится и вам...

Перси слушал Евангелие, устремив взгляд на друга. Олли всегда отдавал полной мерой, не считаясь с затратами и потерями. Из всех людей, которых знал Перси, он был самым щедрым. Чаша Олли и впрямь переполнилась, и по праву. Перси был безмерно счастлив за него. Вот только он спрашивал себя - как получилось, что его собственная мера оказалась столь мизерной?

Служба подходила к концу. Когда паства поднялась, чтобы получить благословение, Мэттью широко улыбнулся Перси, оглянувшись через плечо, и забавно пошевелил бровями. Перси коротко рассмеялся, но его беспокойство лишь усилилось. Мальчик выглядел бледным и даже похудел с тех пор, как они виделись последний раз. Как только молитва закончилась, Перси подошел к проходу и стал ждать, пока с ним поравняются Олли и дети.

— Как насчет того, чтобы прийти к нам на воскресный обед, Перси? — предложил Олли. — Сасси приготовила цыпленка с клецками. Наш Мэттью, — он шутливо толкнул парнишку в плечо, — в последнее время потерял аппетит, и Сасси решила, что приготовит угощение, которое вновь заставит его есть. Что до меня, то мне не требуется никаких предлогов, чтобы от души вкусить клецек и цыпленка. Надеюсь, никто не слышал, как у меня урчало в животе.

— Мы слышали, папа, — сказал Мэттью, выразительно закатывая глаза, — но потом решили, что это гром гремит на горизонте.

— Кажется, кое-кому придется надрать уши, — благодушно отмахнулся Олли. — Ну, так что ты мне скажешь, Перси, мой мальчик? Кстати, мы похищаем у тебя Вайатта.

Перси очень хотелось принять приглашение. Люси будет играть в бридж со своими дурно воспитанными приятельницами, с которыми она резвилась каждое воскресенье, зная, что Вайатта накормят и напоят у ДюМонтов. Но Вайатт опустил голову, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, и Перси решил, что сын хочет, чтобы он отказался. Поэтому Перси сказал:

— Спасибо за приглашение, но я собирался немного поработать в конторе.

В действительности же он намеревался чуть позже отправиться к Саре и съесть там приготовленный на гриле сэндвич с сыром. Но Мэттью явно выглядит больным, решил Перси, беспокоясь о том, что ДюМонты без должной серьезности относятся к его состоянию.

— Вайатт, не злоупотребляй гостеприимством, слышишь? — сказал Перси. — Пусть Мэттью сегодня отдохнет. Отфутболь Вайатта домой, Олли, когда он вам надоест.

Олли с любовью посмотрел на Вайатта и хлопнул его по плечу.

— Хорошо. Но Вайатт никогда не злоупотребляет нашим гостеприимством.

— В таком случае веди себя прилично, — сказал Перси и добавил, чтобы сделать младшему сыну приятное: — Впрочем, о чем это я? Вайатт всегда ведет себя хорошо.

— Потому что ты - его отец, — заметил Олли, и в глазах у него заплясали чертики.

Поэтому с некоторым удивлением, не особенно, правда, сильным, Перси, вернувшись от Сары раньше, чем рассчитывал, обнаружил, что Вайатт ждет его.

Глава 42

Перси ехал домой с тяжелым сердцем. Сара оставляла его. Она приняла предложение поработать где-то далеко в Западном Техасе, где школы в богатых нефтеносных районах предлагали учителям заработок в два раза выше, чем в Хоубаткере. Здесь у нее в любом случае нет будущего, сказала она, нежно глядя на него.

Он вырулил на подъездную дорожку к своему дому, жалея о том, что больше поехать ему некуда. Он согласился бы находиться где угодно, только не здесь. Он мог бы поехать в контору, но у него уже не было сил заниматься бумажной работой. Перси был голоден, ему хотелось уюта и покоя, которых он не мог найти в собственном доме. Его особняк и окружающая территория напоминали заброшенный музей. Все слуги разбежались, за исключением уборщиц, которые иногда наведывались к ним, чтобы сделать генеральную уборку, когда Люси, чрезвычайно занятая своими карточными посиделками, вспоминала о таких вещах. Они больше не устраивали приемов и вечеринок - после ухода прежней поварихи Люси не видела необходимости искать ей замену. Ей не хотелось утруждать себя кухонными заботами, составлением меню или проверкой счетов, и она предпочитала готовить простую еду для себя и Вайатта. Ужинали они в кухне, задолго до того, как Перси возвращался с работы. Иногда Люси оставляла для него тарелку с его порцией в духовке, иногда - нет.

Проезжая мимо дома к гаражу, Перси обратил внимание на запущенные цветочные клумбы и опавшие листья, которые давно нужно было убрать. Никто здесь больше не живет, подумал он мрачно, заметив трещину в одном из сводчатых окон на застекленной террасе.

Он вздрогнул от неожиданности, когда у него за спиной хриплый голос произнес:

— Папа?

Перси изумленно оглянулся.

— Вайатт? Что ты здесь делаешь? Я думал, ты еще у ДюМонтов.

Вайатт смахнул паутину, свисавшую с дверной притолоки, и шаркающей походкой вошел в комнату. «Он когда-нибудь поднимает ноги?» — с раздражением спросил себя Перси, а потом сам же и ответил: конечно. Он собственными глазами видел, как Вайатт поднимает свои бутсы сорок шестого размера на футбольном поле. И только в присутствии отца он шаркал ногами.

— Что-то не в порядке с окном?

— Треснуло стекло. Скорее всего, в него врезалась какая-то птица или жук. Надо не забыть заменить его. — Перси выпрямился и отряхнул руки от пыли. Оконные стекла были грязные, как, впрочем, и весь дом. — Здесь все трещит по швам, — сказал он, криво улыбаясь собственному невеселому каламбуру. — Судя по твоему виду, тебя что-то беспокоит. Что стряслось?

Перси решил, что знает, в чем дело. Наверняка Вайатт пришел просить разрешения работать на плантации по субботам вместе с Мэттью. Мальчишки твердо знали, что в течение учебного года каждый из них должен работать на семейном предприятии по субботам, а летом - все рабочие дни, за исключением выходных. Перси частенько задумывался о том, был ли у Мэттью выбор - заняться фермерством или розничной торговлей? Едва он научился ходить, Мэри принялась таскать его за собой по Сомерсету. Скорее всего, парню ни разу не довелось постоять за прилавком в универсальном магазине ДюМонта. Мэттью, похоже, не лучился энтузиазмом, думая об ожидавшем его будущем фермера, но и не противился ему, выполняя свои обязанности с той же жизнерадостностью, как и все остальное, за что брался.

Перси был совсем не уверен в том, какие чувства питает Вайатт к профессии, к которой его готовили. Мальчик трудился в свойственной ему манере, не жалуясь и не ропща, но безо всяких эмоций. Он ни разу не выразил своего отношения к предприятию, ответственность за которое когда-нибудь разделит с отцом - а со временем и унаследует.

— Итак?

Взгляд Вайатта блуждал по комнате, он готов был смотреть куда угодно, только не в глаза отцу - еще одна фобия, которой он страдал в присутствии Перси.

— Мэттью, — наконец в свойственной ему манере, бесстрастно произнес Вайатт.

— Что случилось с Мэттью?

— Думаю, он очень болен, папа, но он взял с меня слово, что я не скажу об этом ни мистеру Олли, ни мисс Мэри, ни тренеру. Но насчет тебя я не обещал ему ничего.

Перси вдруг показалось, что время остановилось.

— Что заставляет тебя думать, будто он очень болен, сынок? — Обращение сорвалось у него с языка непроизвольно. Оба сделали вид, что ничего не заметили. — Мне ты можешь рассказать все. Я слышал, как он кашлял в церкви, и подумал, что Мэттью простудился. Что заставляет тебя думать, будто речь идет не просто о простуде?

— У него жар. Я заставил его померить температуру. Термометр показал сто четыре градуса[20]. И он плохо выглядит. Я очень беспокоюсь о нем, правда.

Впервые в жизни Перси не обратил внимания на грамматические ошибки и корявый порядок слов, что обычно заставляло его скрипеть зубами. В голосе Вайатта он расслышал нотки отчаяния, и голубые глаза сына наконец встретились с его взглядом.

— Где Мэттью сейчас?

— Наверху, в моей комнате. Его родители думают, что мы пошли на тренировку. Но Мэттью еле-еле досидел до конца обеда.

Перси в ужасе спросил:

— Ты хочешь сказать, что они позволили ему уйти? Они не заметили, что он болен?

— Ты же знаешь Мэттью, папа. По его поведению никто не догадается, что ему плохо. Он боится, что если его родители или тренер что-либо заподозрят, то они не позволят ему сыграть в пятницу вечером.

— Тогда ты обратился не по адресу, Вайатт. Если он болен, я позову его родителей, невзирая на то, есть у вас игра в пятницу или нет.

Вайатт кивнул.

— Вот почему я пришел к тебе. Я знал, что именно так ты и поступишь. Жизнь Мэттью важнее какой-то дурацкой игры в футбол.

Прыгая через две ступеньки, Перси поднялся в комнату Вайатта. Сын следовал за ним по пятам.

— Вайатт, ты же дал слово!— обвиняющим тоном бросил Мэттью, когда Перси ворвался в комнату и он увидел выражение лица крестного.

—Я никогда не обещал тебе, что не стану ничего говорить папе, — возразил Вайатт. — Ты болен, дружище. Тебе нужен врач.

Перси приложил руку ко лбу мальчика. Он весь горел. Его зубы выбивали дробь, несмотря на одеяла, в которые завернул его Вайатт.

— Он прав, Мэттью, — сказал Перси.

Он вдруг ощутил металлический привкус страха. Ему не понравился цвет лица мальчика. Перси уже приходилось видеть подобную картину в 1918 году у своих товарищей по оружию, когда они высаживались на берег после окончания войны, развозя по домам смертельный вирус, унесший четыреста тысяч жизней. «О Господи, пусть это окажется не тем, о чем я думаю!» — взмолился он, чувствуя, что ноги отказываются его держать.

Но все оказалось еще хуже. Стафилококковая пневмония, поставил диагноз новый врач, сменивший на посту дока Таннера. Недавно открытые антибиотики были бессильны против нее. Никто не знал, где и как Мэттью подцепил это заболевание. Те, кто, окаменев от горя, сидели у его кровати, знали лишь, что болезнь развивается с сокрушительной скоростью и не поддается лечению. Только что Мэттью был здоров и полон сил, намеревался привести свою команду к победе, и вот он уже лежит в постели, задыхаясь и кашляя, с пеной на губах, а на тех, кто склоняется над ним, его зелеными глазами уже смотрит сама смерть. Отчаяние встретилось с отчаянием.

— Доктор, сделайтеже что-нибудь! — умоляла Мэри, вцепившись в рукав врача. Ее лицо превратилось в безжизненную маску.

Но он и другие специалисты, к которым обратились за консультацией, с горечью сошлись во мнении, что больше сделать ничего нельзя и остается только молиться о том, чтобы Мэттью выкарабкался. Его организм был молод, здоров и крепок, и медицинская история уже знала случаи, когда пациенты в его возрасте выздоравливали от страшного недуга.

В особняке Толиверов для Перси и Вайатта приготовили комнату, чтобы они могли быть рядом с Мэттью.

— Ты стал для него вторым отцом. Большей заботы не мог проявить никто, и Вайатт не мог бы любить Мэттью больше, даже если бы они были братьями.

Перси взглянул на своего друга - на мужчину, который знал, что это его сын и брат Вайатта умирает сейчас, - и не смог вымолвить ни слова: его душили любовь и тоска. Он был очень благодарен Вайатту за то, что тот сидел у кровати больного.

Именно Вайатта позвал к себе в последний час жизни Мэттью. Перси нашел младшего сына в коридоре, где тот ходил, натыкаясь на стены, как ослепший буйвол, опустив голову, ссутулившись и сунув руки в карманы, отупев от горя.

— Мэттью зовет тебя, сынок, — негромко сказал он, и, не говоря ни слова и избегая встречаться с ним взглядом, Вайатт последовал за отцом в комнату больного и робко переступил порог.

— Привет, Вайатт, — сказал Мэттью.

— Привет, дружище.

— Как идут тренировки?

— Без тебя не очень.

— Ладно, я постараюсь вернуться, если смогу.

Внезапно, словно подхваченный вихрем, Вайатт метнулся через всю комнату, схватил стул и поставил его у изголовья кровати.

— Никаких если!— выпалил он, напряженно вглядываясь в лицо друга. — Ты должен вернуться, Мэттью. Ты нужен нам, дружище. Ты нужен мне.

Мэттью помолчал. А потом прошептал, едва шевеля губами:

—Я вернусь. Может, ты меня и не увидишь, но я буду рядом. Ты, главное, наделай побольше дыр в их защите.

— Нет... — простонал Вайатт. Он схватил руку друга и крепко прижал ее к своей груди. — Нет, Мэттью... ты не можешь бросить меня одного, дружище.

Мэри отвернулась, ее глаза расширились от ужаса, а Перси и Олли склонили головы. Мэттью понял, что умирает.

Рядом с ним оставались те, кто любил его больше всех. Сасси и Тоби испуганно жались у дверей, Абель смотрел печальными глазами на происходящее со стула в углу, а Вайатт, Олли и Мэри стояли у изголовья. Один только Перси держался поодаль, глядя в окно на солнечные лучи, пронизывающие листву окутанных мхом кипарисов, которые вот уже больше века назад посадил Сайлас Толивер, перевезя их с озера Каддо. Фамильное предание Толиверов гласило: никто не ожидал, что кипарисы приживутся, но все, что сажали на своей земле Толиверы, приживалось и выживало, год за годом - несмотря на любые несчастья. Умирали только их дети.

— Папа...

Перси напрягся, но не обернулся. Вместо него ответил Олли.

— Я здесь, мой мальчик, — сказал он, и Перси услышал, как скрипнул его стул, когда он подался к сыну.

За окном полдень растворился в море синего и золотого. Кипарисы плакали.

— Все в порядке, папа, — проговорил Мэттью. Он больше не задыхался. — Я не боюсь умирать. Мне кажется, рай похож на наш дом, а Бог - на тебя.

Перси отвернулся от окна как раз вовремя, чтобы увидеть, как в последний раз вспыхнули зеленые глаза, устремленные на Олли. Потом веки дрогнули, закрылись, и свет погас.

Глава 43

Перси казалось, что в последующие дни Мэри ни разу не отошла от окна гостиной, глядя на восстановленный розовый сад. Когда бы он ни пришел - утром, днем или вечером, - он неизменно заставал ее там. Отчужденная и отстраненная фигура, ушедшая в себя. Перси был бессилен утешить ее. Он не мог взглянуть в скорбящие глаза матери своего сына.

— Cherie...— пытался утешить ее Олли, обнимая напряженно сведенные плечи, гладя ее по голове, касаясь губами высоких, стоически застывших скул. — Ma cherie[21] ...

Наконец терпение Перси лопнуло. Она заживо похоронила себя, обратившись в статую у окна.

— Мэри? — негромко сказал он, кладя ладонь ей на плечо.

К его удивлению, она схватила его руку и прижала к своей ключице, словно давно ждала этого. Они были одни в доме. Олли ушел в магазин, а Сасси отправилась на рынок. Перси пришел по просьбе Сары, чтобы оставить в коридоре корзинку с письмами от одноклассников Мэттью.

—Я думала, это всего лишь переутомление, Перси. Ты же знаешь, как упорно мальчики тренировались и какими уставшими они выглядели после первых недель тренировок, играя в тяжелой защитной форме, при такой жаре и влажности. Я умоляла Мэттью отдыхать и есть побольше, пить много воды...

В ушах у Перси зашумело. К чему она клонит?

— И я не тащила его с собой в Сомерсет против его воли. Я поступала так только потому, что это был единственный способ побыть с ним наедине. Он поговаривал о том, чтобы стать тренером.

Зачем она ему это рассказывает? Хотя нет, кажется, он знает зачем. Да, она угадала: в первые, самые тяжелые дни своей скорби он спрашивал себя, не остался бы Мэттью жив, если бы Мэри чаще бывала дома и вовремя заметила его болезнь. Но это было несправедливо. Она могла находиться рядом с мальчиком двадцать четыре часа в сутки, и это ничего бы не изменило. Мэттью все равно скрыл бы от нее свое состояние. Перси понадобились долгие годы, чтобы понять: Мэттью принадлежал Олли. Мальчик любил Мэри, но предпочитал общество человека, которого считал отцом. Олли был его другом и наперсником. А Мэри казалась чуть ли не посторонней, как ни старалась установить с сыном прочную связь. Мэттью отгородился от нее и - как бывало всегда, когда она оставалась одна, - она обратилась к земле. Только сейчас Перси понял, что она чувствовала и как ей было одиноко.

— Посмотри на меня, Мэри.

Однажды он уже ошибся в ней, решив, что она вышла замуж за Олли, чтобы спасти Сомерсет. Но больше он не повторит своей ошибки.

Она отпустила его руку и повернулась к нему лицом. Сердце у него оборвалось. Скорбь заострила черты ее лица, погасила огонь в глазах, посеребрила пряди в волосах, гладко зачесанных на висках. Перси бережно обнял ее за плечи.

— Мэттью умер не потому, что ты что-то сделала не так. Никто из нас не мог предвидеть того, что случилось.

— Значит, ты не винишь меня? — Глаза Мэри превратились в бездонные колодцы, полные отчаяния. — А я боялась, что ты решишь, будто все дело в проклятии Толиверов.

Поначалу и он так думал. Разве могло быть простым совпадением то, что Мэри вышла замуж за мужчину, который не мог иметь детей, и что она потеряла собственного сына в возрасте шестнадцати лет, оставив Уильяма единственным наследником Толиверов? Перси вспомнил, что и отец ее, и брат верили в проклятие, а Майлз даже предсказывал, что оно обрушится на Мэри. Но потом Перси прогнал от себя эти мысли. Проклятие не имеет никакого отношения к безобразию, в которое они превратили свою жизнь. Они сами стали своим проклятием.

— Чушь, — сказал он. — Полнейшая чушь. Мэттью умер от пневмонии, а не от какого-то идиотского проклятия.

— Я даже начала думать, — Мэри принялась горестно заламывать руки, — что это наказание нам - мне- за то, что я продала тебе землю Майлза... что Господь возвращает Уильяму то, что принадлежит ему по праву... забрав у нас Мэттью.

Нам. Нас.Конечно, она имела в виду себя и Олли.

— Это полнейшая чушь, — повторил Перси уже с раздражением, напуганный чувством вины, появившимся в ее глазах. Если эти вопросы олицетворяли демонов, с которыми Мэри сражалась у окна, то все пропало. Она уже никогда не придет в себя. — Мы сделали все, что могли.

— Правда? — спросила она.

Перси охватило желание хорошенько встряхнуть ее. К чему она ведет?

— Не говори глупостей! Мы поступили так ради Олли. Иначе он потерял бы свой магазин, а тебе пришлось бы продать плантацию, чтобы прокормиться.

— Разве ты тогда не думал о Мэттью?

— Разумеется,я думал о нем! Мне пришлось позаботиться о том, чтобы ему осталось хоть что-нибудь.

Еще одно растерянное мгновение, и в глазах Мэри зажегся новый свет. Перси убрал руки с ее плеч и отступил на шаг, слыша, как эхом звучат в его ушах собственные слова: «чтобы ему осталось хоть что-нибудь».О Господи. Перси почувствовал, как тайна, которую он хранил так долго, медленно рассыпается внутри него на мелкие кусочки.

Мэри спокойно сказала, глядя на него ясным взором:

— Значит, ты обо всем догадался. Я была в этом уверена.

Перси не мог отрицать очевидного. И не мог отказаться от Мэттью.

— Да, — сказал он, чувствуя, что это признание разбивает ему сердце.

— И давно ты догадался?

— В тот день, когда отвез Олли в Даллас за новым протезом. Я прочел его историю болезни и узнал о тяжести его ранения. Тогда я понял, что Мэттью мой сын.

Мэри сжала губы, и они превратились в тонкую линию.

— Тогда тебе известно... все.

— Да, Мэри, мне известно все.

Она закрыла глаза и пошатнулась.

— Ох, Перси, я все испортила.

Он вновь обнял ее за плечи.

— Нет, это мывсе испортили.

— Ты уехал в Канаду, когда я поняла, что беременна. Я ждала тебя и молила Бога, чтобы он направил тебя домой. Но я не знала, на каком я месяце, и никто не знал, где тебя искать, так что мне пришлось обратиться к Олли...

— Я догадался обо всем в Далласе, — сказал Перси, прижимая ее к себе. — Я хочу, чтобы ты знала, Мэри: я ехал домой, чтобы сказать тебе, что не могу жить без тебя. Мне было все равно, каким будет Сомерсет - первым, последним, всегда с тобой, - лишь бы ты вышла за меня замуж.

Она тихонько вздохнула и прижалась к его груди.

— А я хочу, чтобы ты знал: я поняла, что могу жить без Сомерсета, но не могу - без тебя. Я пообещала себе, что продам плантацию, если ты вернешься домой и женишься на мне. Этого было бы достаточно, Перси. Этого было бы более чем достаточно.

—Я верю тебе, — сказал он, ощущая тепло ее слез сквозь ткань рубашки. — Теперь я это знаю.

Они стояли, обнявшись, еще несколько мгновений. Их сердца бились в унисон, но момент близости миновал. Больше этого не повторится. Мэри вытащила из рукава носовой платок, который теперь всегда держала наготове, а Перси спросил:

— Когда ты заподозрила, что мне все известно?

— Я догадалась не сразу, а постепенно, — ответила Мэри, жестом предлагая ему присесть. — Когда я увидела, как ты смотришь на Мэттью... так, как никогда не смотрел на Вайатта. Это любовь к своему первенцу, наверное...

— Олли знает, что мне все известно? — Перси последовал ее примеру, и они уселись в кресла у камина.

— Уверена, что нет. Он всегда объяснял твою привязанность к Мэттью тем, что он... похож на меня.

— И это тоже.

— А Люси?

Перси вздохнул.

— Знает. Она узнала правду четыре года тому назад.

Рука Мэри, которой она вытирала слезы, замерла.

— Святой Боже, Перси, откуда?

— Не имеет значения. Она знает, и все. Вот почему она так злилась на тебя все эти годы... и не пришла выразить свои соболезнования. — Собственно, Люси была потрясена, узнав о смерти Мэттью, но боялась, что любая попытка выказать Мэри сочувствие выдаст тайну, которую она намеревалась сохранить во что бы то ни стало. — Каждое утро Люси ходила на мессу, чтобы помолиться за Мэттью, и поставила Бог знает сколько свечек, — сказал Перси. — Следует отдать ей должное, она проявила понимание к Вайатту и ко мне, пока длился этот кошмар, чего я никак от нее не ожидал.

— Почему же она не разведется с тобой?

Перси хрипло рассмеялся.

— Можешь мне поверить, я предлагал ей это, но Люси не намерена разводиться. Для этого она слишком меня ненавидит. Люси пригрозила, что, если я попробую расторгнуть наш брак, она поведает всему миру о тебе и обо мне - и о Мэттью. Его смерть ничего не изменила. Следует думать о тебе и об Олли, как и о том, что сделает скандал с вами и с памятью о Мэттью.

— И с Вайаттом, — добавила Мэри, лицо которой вновь заливала смертельная бледность - слишком невероятными оказались новости, которые сообщил Перси.

— Да, конечно... и с Вайаттом.

— Почему ты женился на Люси? Ты ведь мог выбрать любую девушку.

Он криво улыбнулся, глядя на нее.

— К тому времени в ручье почти не осталось рыбы. Мне было одиноко. А Люси оказалась рядом.

— Так что же случилось, ради всего святого? Она ведь обожала тебя.

— Она обнаружила, что у ее идола глиняные ноги, — сказал он, давая понять, что дальнейшие разговоры на эту тему неуместны. — Может, стоит рассказать обо всем Олли?

— Нет, — моментально ответила Мэри. — Он заслуживает того, чтобы мы избавили его от лишних страданий. Тот факт, что Мэттью так никогда и не узнал, кто его отец, и так причинил ему сильную боль. Это будет слишком, если он узнает еще и о том, что ты догадался обо всем с самого начала. — Она вновь промокнула глаза платком. — Наша глупость причинила вред слишком многим людям. Мы не дали им жить своей жизнью. Мэттью был лишен родного отца, а твои родители - внука. Вайатт вырос в браке, которого вообще не должно было быть. Он ведь мог стать совсем другим мальчиком, если бы был рожден в счастливом союзе. И Люси... бедная Люси. — Во взгляде Мэри читался страх; она боялась, что ступила на тонкий лед. — Вот что я тебе скажу, Перси. Ее ненависть - всего лишь прикрытие. Это единственный для нее способ вынести любовь, которую она до сих пор к тебе испытывает.

Он внезапно встал, чтобы положить конец разговору, и взял стакан воды со стола, накрытого для тех, кто хотел выразить свои соболезнования.

— Тем не менее лучше бы Люси вышла замуж за кого угодно, только не за меня, — сказал он. — А теперь нам остается лишь сыграть теми картами, что остались у нас на руках.

— И как же мы это сделаем?

Перси глотнул воды. Господь свидетель, он хотел бы знать как. Теперь он нес на себе печать обреченности. Он вновь повернулся к Мэри и неуверенно улыбнулся.

— Пожалуй, нам надо начать с того, чтобы простить себе боль, которую мы причинили.

Мэри опустила глаза и принялась крутить на пальце обручальное колечко, словно раздумывая над его предложением, и ее ресницы вновь напомнили ему о Мэттью. Спустя несколько мгновений она подняла на Перси глаза.

— Может быть, стоит начать с того, чтобы простить друг друга.

На следующий день Перси нанес визит в цветочный магазин и распорядился доставить одну-единственную белую розу Мэри Толивер ДюМонт, приложив к ней записку: «Во имя исцеления. Мое сердце всегда с тобой. Перси».

Когда он приехал к себе в контору, на его столе лежала коробка из цветочной лавки. Он открыл ее. Внутри оказалась одинокая белая роза с приколотой запиской, прочтя которую он слабо улыбнулся. Мэри была лаконична, как всегда: «От моего сердца твоему. Вечно твоя, Мэри».

Глава 44

Следующие два года Перси прожил, как автомат, работающий по заданной программе. Он управлял компанией, принимал решения, построил целлюлозный завод на берегу Сабины, приобрел еще несколько участков строевого леса и создал кучу дочерних предприятий, не отдавая себе отчета, зачем он это делает. Великая депрессия закончилась. Экономика рванула вперед, ведь в Европе разгоралась новая война. Америка оказалась на подъеме, она строила, строила и строила, и «Уорик индастриз» процветала. Компания едва успевала выполнять заказы.

Между тем пропасть, отделявшая его от семьи, становилась все шире. На некоторое время после смерти Мэттью Люси смягчилась, но вскоре вновь отвернулась от него.

— Ты потерял Вайатта, Перси, — с грустью сказала она. — Ты потерял его окончательно и больше никогда не найдешь. Мальчик бродит неприкаянный и одинокий, даже если ты позовешь его, он не откликнется. Он больше никогда не откликнется на голос чужого, незнакомого ему человека.

Говоря по правде, Перси все-таки позвал его. Он был нужен Вайатту так же, как и Вайатт ему, но нельзя вернуть мужчину, если вы потеряли мальчика. Его сын стал мужчиной, в семнадцать лет он был таким же высоким и сильным, как его отец, ответственным и компетентным, не любящим суеты, и с его молчаливым присутствием приходилось считаться на тех совещаниях, на которые приглашал его Перси. Как-то так получилось, что, уходя из детства, сын утратил неуклюжую сутулость и больше не шаркал ногами. Теперь он ходил, высоко подняв голову, держа ее если не гордо, то по крайней мере решительно и уверенно, словно видя перед собой цель, известную только ему.

Перси изо всех сил старался наладить отношения с сыном. Он выезжал с ним на охоту и рыбалку, хотя ни то, ни другое ему никогда особенно не нравилось. Побывав на войне, он обзавелся стойким неприятием к убийству, даже если речь шла о только что пойманной форели на ужин. Их походы имели одну цель - дать возможность отцу и сыну побыть вдвоем, и пусть даже они возвращались в Уорик-холл, так и не став ближе друг другу, но по крайней мере Перси открывал в своем втором ребенке новые черты.

Так, например, он узнал, что Вайатт обладает врожденными инстинктами охотника и рыболова. Несмотря на массивную фигуру и огромный размер ноги, он умел двигаться совершенно бесшумно по высокой траве, преследуя жертву. Перси с благоговейным страхом наблюдал, как его сын терпеливо выжидает час за часом в лодке или на берегу реки, пока рыба не клюнет на удочку. Он убивал быстро и ловко, принимая как должное смерть от своих рук, что для Перси всегда было затруднительно.

Перси взял на себя проверку домашних заданий Вайатта, обязанность, которую Люси раньше с удовольствием делила с Мэттью. С равным облегчением она уступила свое место за вечерним столом. Все эти усилия пропали втуне и не помогли ему вернуть сына, который охладел к нему, хотя и позволили по достоинству оценить его интеллект. Перси пришлось признать, что он крупно ошибался, считая Вайатта тугодумом. Сын по своей природе оказался тружеником, он усваивал новые сведения медленно, но настолько внимательно и тщательно, что Перси мог понять, почему он раньше считал его недалеким. Но стоило Вайатту овладеть новым материалом - и он не забывал его никогда, а такой способностью отличаются немногие люди, пояснил Перси Вайатту. Люси сияла от радости, что супруг наконец-то признал наличие у сына неординарных способностей, но Вайатт, по своему обыкновению, лишь пожал плечами, и на его лице не отразилось никаких эмоций.

Вайатт продолжал играть в футбол, оставаясь капитаном школьной команды последние два года учебы. Номер, который носил Мэттью, остался за ним навечно. Никто и никогда из учеников средней школы Хоубаткера больше не играл под ним. Свитер Мэттью передали Вайатту по просьбе ДюМонтов, и Перси знал, что сын спрятал его подальше вместе с бейсбольной перчаткой, которую он так и не надел после того, как испортил ту, что принадлежала Мэттью. Там же, в укромном месте, он хранил книгу «Приключения Гекльберри Финна», которую Мэттью подарил ему на тринадцатый день рождения. Надпись на титульном листе заставила Вайатта рассмеяться, но он не показал ее родителям. Иногда, после смерти Мэттью, Перси приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы не пробраться тайком в комнату Вайатта в поисках вещей, принадлежавших его первенцу, чтобы прижать к лицу свитер или прочесть строки, написанные рукой Мэттью, - единственное, что осталось ему на память.

Но Перси так и не сделал этого. Он ограничился тем, что ходил на футбол - посмотреть, как Буйвол Уорик проделывает дыры в защите. Перси спрашивал себя, не ощущает ли Вайатт незримого присутствия старшего брата - ведь это ради него он сражался, как лев, вследствие чего школьная команда средней школы Хоубаткера выиграла свой первый чемпионат штата.

Город обезумел. По всему Хоубаткеру гремели торжества, но самый большой и самый торжественный прием устроила, конечно же, компания «Уорик индастриз» в своем клубе. На нем присутствовали все, кто имел хоть малейшее отношение к победе, - все, кроме Вайатта. К этому времени Люси привыкла к частым и неожиданным отлучкам сына. Он был отшельником, предпочитал одиночество компании общительных и жизнерадостных одноклассников и романтичных и наивных девчонок, которые вешались на его широкие мускулистые плечи. Вайатта любили, но никто не искал его дружбы, и после Мэттью настоящих друзей у него не было.

— Ступай и найди его, Перси, — попросила в ночь празднования Люси. — Я хочу, чтобы Вайатт был здесь. Он должен быть здесь, наслаждаться этим шумным весельем. Он один из тех, благодаря кому оно стало возможным.

— Задержи всех, пока мы не придем. Кажется, я знаю, где его искать, — ответил Перси.

Это была еще одна загадка, которую Перси не мог разгадать. Он думал, что, познакомившись с отцовскими кулаками и столкнувшись с угрозой смерти в хижине, мальчик будет избегать этого места, как черт ладана. А Вайатт взял и показал домик Мэттью, и хижина стала тайным убежищем мальчишек.

После похорон Мэттью Вайатт заперся в хижине на двое суток. Сегодня было холоднее, чем тогда, когда Люси отправила мужа на поиски сына, но Перси нашел его там, где и рассчитывал, - на озере, склонившимся над удочкой в лодке. И Перси поступил так же - зная, что его прекрасно видно в лунном свете, он просто стоял, уперев руки в бока, и ждал, пока Вайатт заметит его. Как и тогда, он отчетливо сознавал, что между ними пролегла бездна потерянных лет, пересечь которую было так же невозможно, как и подойти к Вайатту по лунной дорожке, серебрившейся на воде.

В конце концов темный силуэт пошевелился.

— Клюет? — окликнул сына Перси.

— Не-а, слишком холодно, — отозвался Вайатт и принялся сматывать удочку.

Перси услышал негромкий плеск - наживка полетела за борт. Вайатт смотал леску, убрал удочку, взялся за весла и погреб к берегу.

Пока Перси наблюдал за сыном, перед его мысленным взором поплыли воспоминания.

—Перси?

—Я здесь, Люси.

Он вновь услышал голос жены в ту ночь, когда она нашла его в библиотеке и попросила привести домой Вайатта после того, как тот исчез. Заметив Перси в темном углу, где он сидел, освещенный луной, она тихонько опустилась перед ним на колени и взяла его руки в свои.

— Ты сидишь так уже два дня. Сейчас снова ночь.

Снова? Он еще подумал, что ее утверждение неверно. Ночь не кончалась с тех пор, как умер Мэттью. Его маленький мальчик вот уже два дня и две ночи лежал в холодной сырой земле.

—Мне очень жаль, Перси. Пожалуйста, поверь мне.

—Я верю тебе, Люси.

— Не могу представить, каково это - потерять сына. Я молю Бога о том, чтобы этого никогда не случилось со мной.

Должно быть, сам Господь или один из его ангелов приложил тогда палец к губам Перси, запечатав их молчанием и сохранив остатки его брака. Потому что он собирался сказать:

— Надеюсь, с тобой этого никогда не случится, Люси,— и она бы решила, что смерть его второго сына была бы исключительно се потерей.

Этой ночью Перси слушал, как весло равномерно и неспешно погружается в темную воду, и его вдруг пронзила острая, щемящая печаль. Сколько раз Люси посылала его на поиски их сына, но он не находил его? Он сам, своими руками, на этом самом месте, оттолкнул от себя Вайатта, и тот больше не вернулся к нему. Скоро ему исполнится восемнадцать. В сентябре нацисты вторглись в Польшу, а потом и во Францию, заставив Великобританию объявить войну Германии. Его старый друг Жак Мартен, вместе с которым Перси сражался во Франции, прислал ему письмо из Парижа, в котором предрек, что не пройдет и двух лет, как Америка вступит в войну. Два года... два года, чтобы найти своего сына.

А что он даст Вайатту, даже если сумеет его отыскать? Любовь? А любил ли он Вайатта? Нет, он не любил его, во всяком случае, не так, как любил Мэттью, когда у него замирало сердце и перехватывало дыхание и он чувствовал, что сын - его плоть от плоти и кровь от крови. Перси не знал, почему так получилось. Вайатт был храбр и упорен, верен и настойчив. Он не был хвастуном или снобом, хотя имел причины и для того, и для другого. Высокий, крепкий и симпатичный, он вызывал зависть, с ним стремились подружиться многие, но он обращал на это внимания не больше, чем на то, что был сыном одного из самых богатых и могущественных людей в Техасе.

«Вайатт никогда не станет таким, — ответила ему Сара, когда он написал ей, поделившись своими наблюдениями. — Он воспринимает подобное внимание как результат того, кем являешься ты, а не он. Твое богатство - источник твоейгордости, а не его. Не могу поверить, что это тот же мальчик, который так жестоко вел себя с Мэттью».

Эта мысль часто приходила в голову Перси.

— Помочь? — предложил он, когда Вайатт приблизился к тому месту, где стоял он.

Вайатт бросил ему конец веревки, и отец подтащил лодку к небольшому причалу, крепко держа ее за борт, пока Вайатт не спрыгнул на берег.

— На приеме стало скучно? — поинтересовался Вайатт, принимая у отца веревку и ловко обматывая ее вокруг сваи.

— Нет, и поэтому я искал тебя. Мы с матерью подумали, что и тебе не помешает немного повеселиться. Ты заслужил это.

— Ты же знаешь, я не люблю вечеринки, — неторопливо растягивая слова, ответил Вайатт. — Предпочитаю ловить рыбу. Жаль, что тебе пришлось идти сюда за мной. Ты наверняка пропустил много интересного.

Перси пытался заглушить острую боль и тоску, которых не испытывал со дня смерти Мэттью. Повинуясь внезапному порыву, он положил руку на плечо Вайатта.

— Сынок, как ты смотришь на то, чтобы напиться? Давненько я не напивался.

— Когда это было, папа?

— Очень давно, еще до того, как мы с твоей матерью поженились.

— Что стало причиной?

Перси заколебался. Отвечать ему не хотелось, но он боялся разрушить возникшую между ними невидимую связь. Перси не мог припомнить ни единого вопроса, который сын задал бы ему о его молодости, о войне, о жизни до него. Только Мэттью интересовали его воспоминания. Перси решил ответить правду. Вайатт был уже взрослым.

— Это случилось из-за женщины.

— Что с ней случилось?

— Она вышла замуж за другого.

— Ты, наверное, любил ее.

Вайатт был выше и крепче, чем мог бы стать Мэттью.

— Да, любил. Очень сильно. А почему еще мужчина может напиться? — Перси попытался улыбнуться, но ничего не получилось.

Вайатт нахмурился.

— Ну а по какой причине мы с тобой собираемся напиться сегодня?

Перси растерялся, не зная, что ответить. Боль внутри разрасталась.

— Не... знаю, — выдавил он. — Это была неудачная мысль. Твоя мать убьет нас обоих. Она, кстати, уже наверняка нас заждалась.

Вайатт кивнул и застегнул куртку.

— В таком случае нам пора, — сказал он.

Глава 45

После того как Вайатт окончил среднюю школу - и наотрез отказался поступать в колледж, - Перси перевел его с целлюлозной фабрики и назначил помощником главного технолога, чья контора находилась в здании штаб-квартиры. Вайатт воспринял повышение с обычной невозмутимостью и на заседаниях руководства компании хранил флегматичное молчание, делая неторопливые записи. В течение двух лет он с бесконечным терпением сносил попытки Перси сделать из него наследника, которому когда-нибудь придется возглавить компанию, и бесконечные просьбы Люси подчиниться отцу.

Спасение пришло к нему в декабре 1941 года, когда Соединенные Штаты объявили войну Японии. Через несколько недель, не посоветовавшись с родителями, Вайатт записался в Корпус морской пехоты США.

— Ты должен остановить его! — в отчаянии умоляла Люси мужа.

— И как, по-твоему, я это сделаю? — поинтересовался Перси, расстроенный не меньше нее.

Теперь ему вновь снилась по ночам орудийная канонада, крики боли и смерти. Он снова покрывался липким потом от страха, чувствовал отвратительный запах ужаса и паники, просыпаясь с забытым привкусом гари во рту. И в ночных кошмарах, посреди вихрящихся клубов дыма, он видел не усталые лица своих боевых товарищей, а Вайатта, голубые глаза которого смотрели в пустоту. В них светился вопрос: « За что?»

— Нашему сыну почти двадцать, Люси. Он стал мужчиной. Я не могу остановить его.

— А ты захотел бы, если бы смог? — бросила она ему в лицо, и в ее словах явственно слышались печаль и тоска, а никак не злоба и раздражение.

Их брак пережил период беспочвенных взаимных обвинений. Люси видела, как Перси пытается завоевать расположение Вайатта.

— Да, клянусь Богом. Я скорее пристрелил бы его сам, чем позволил бы отправиться туда, куда он едет, — заявил Перси, ошеломленный силой собственных чувств.

— Ты уверен, что стоило вступать в армию так рано? — спросил он у Вайатта две недели спустя, когда тот складывал вещи.

Был январь 1942 года. Вайатту было приказано в течение трех дней прибыть для принятия присяги в Кэмп-Пендлетон, где ему предстояло пройти курс молодого бойца. Поезд отправлялся из Хоубаткера через час.

— Нет никаких причин, по которым я мог бы изменить свое решение, — ответил Вайатт. — Совсем скоро нашей стране понадобится каждый здоровый мужчина, чтобы положить конец этой бойне.

— Может быть, ты и прав, — неохотно согласился Перси, вспоминая собственные аргументы, когда он сам уходил на войну.

Он молча смотрел, как Вайатт запихивает в мешок туго скатанные носки, и каждое его движение приближало тот момент, когда он затянет горловину вещмешка и вскинет его на плечо.

«Ада нет, — решил Перси. — Он здесь, на земле». Разве есть более страшные муки, чем смотреть, как сын, которого ты не знаешь, уходит на войну, и неизвестно, вернется ли он домой живым? В его сердце, в том месте, которое должен был занимать Вайатт, образовалась пустота. В нем не было воспоминаний о том, как они смеялись вместе, разговаривали, обменивались мужскими секретами. Они никогда не разговаривали о нем, о его мечтах, амбициях, взглядах и убеждениях. Перси пришла в голову ошеломляющая мысль, что, помимо общего впечатления, он никогда не обращал внимания на отдельные черты лица Вайатта. Он до сих пор помнил лицо Мэттью - как меняли цвет его глаза в зависимости от освещения, помнил маленькое пятнышко над левой бровью, оставшееся на память о его сражении с ветряной оспой. Но черты Вайатта оставались расплывчатыми.

— Сынок... — Перси шагнул вперед.

Его приводила в отчаяние мысль о том, что мальчик уйдет на войну, не оставив после себя ничего, что могло бы заполнить пустоту в его сердце, чего-нибудь, что он мог бы вспоминать.

— Да, сэр? — откликнулся Вайатт, не прерывая сборов.

— Ответь мне на один вопрос.

— Конечно. Какой?

— Почему ты вдруг перестал ненавидеть Мэттью ДюМонта? Почему вы стали близкими друзьями, почти... братьями?

Секунды медленно падали в вечность. Вайатт никак не отреагировал на слова отца, его профиль по-прежнему оставался невозмутимым, когда он брал с кровати одну за другой те вещи, которые отправятся с ним на войну. Наконец он сказал:

— Потому что он на самом делебыл моим братом, не так ли?

В ушах у Перси заревела тишина, словно он вновь оказался слишком близко к тому месту, где только что разорвался снаряд. Руки, которые он держал в карманах, сжались в кулаки.

— И давно... ты знаешь об этом?

Не глядя на него, Вайатт пожал плечами.

— Я понял это в тот день в хижине, когда ты выбил из меня дурь. Ты ведь тогда чуть не выдал себя, помнишь? — Он криво улыбнулся Перси. — Ты сказал: «Если ты еще хотя бы раз косо посмотришь на своего...» Но вовремя спохватился. И тогда я понял все. Догадка была интуитивной, но я был уверен, что ты хотел сказать «своего брата». Я понял, что ты можешь выбить мне зубы за то, что я издеваюсь над ребенком другого мужчины, но ты лишь пригрозил убить меня, если я хоть пальцем прикоснусь к сыну, которого ты любил.

Перси шагнул к нему.

— Вайатт... — начал было он, но ощущение тяжелой утраты обрушилось на него и заставило умолкнуть.

— Все в порядке, папа. Я никогда не винил тебя за то, что ты любишь Мэттью. Черт, — он коротко рассмеялся, — его любили все, даже мама. — Он прервал свое занятие и вперил в отца взгляд, который, казалось, говорил, что он не потерпит никаких возражений. — Но никто не любил его больше меня. Я хочу, чтобы ты знал это. Я никогда не питал к Мэттью ненависти. Я завидовал ему. В этом ты был прав. Но я завидовал ему не потому, что он такой, каким мне никогда не стать. Я завидовал ему, потому что у него было то, чего не было у меня... того, что, как я думал, должно принадлежать мне. Я наказывал его за то, что он заслужил твое уважение и одобрение, чего не удавалось мне, - а ведь он, как я думал тогда, даже не был твоим сыном. А когда я понял, кто он на самом деле... — Вайатт опустил цилиндрический мешок на кровать. — В общем, это многое объясняло.

Перси так и подмывало схватить Вайатта за руки, не дать ему завязать горловину вещмешка.

— И... с того дня у тебя ни разу не возникало сомнений?

— Нет, сэр, — ответил Вайатт, затягивая веревку. — Особенно после того, как я услышал твое признание в ту ночь. Я вышел в коридор, чтобы извиниться, и тогда случайно подслушал, как вы ссорились.

Перси схватился за спинку кровати, чтобы не упасть.

— Ты... слышал все?

— Угу. Абсолютно. И это тоже многое объясняло.

Перси сделал глотательное движение, безуспешно пытаясь прогнать из ушей оглушительное отсутствие звуков.

— Вот почему... мы с тобой... так и не нашли общего языка.

— О нет, папа, совсем напротив - мы с тобой нашли общий язык единственным возможным способом. И мне не хочется оставлять тебя с мыслью, что это из-за Мэттью у нас с тобой все вышло так, как вышло. Если бы он никогда не появился на свет, это не изменило бы твоего отношения ко мне. Просто по сравнению с ним я выглядел хуже, только и всего. И, как мне представляется, узнав в тот день правду, я обрел брата.

«И потерял отца!» — мысленно закричал Перси, давясь слезами, парализованный желанием броситься к сыну и обнять его перед тем, как он уйдет, прижать к груди, чего он так и не сделал, пока Вайатт был маленьким. « Я люблю тебя... люблю...»— хотелось ему сказать. Наконец-то в нем проснулось это чувство, словно птичка, выпущенная на волю после пожизненного заточения в клетке, но Вайатт никогда не поверит, что эти слова исходят из глубины его души, а не сказаны под влиянием момента. « Прости меня...» — вертелось у него на языке, но он боялся услышать ответ Вайатта. Он не сможет жить, если пустоту в его сердце заполнит это воспоминание.

— Есть еще кое-что, — сказал Перси. Он должен знать. — Ты... ты когда-нибудь говорил об этом Мэттью?

— Не-а, он ни о чем не догадывался. Мэттью никогда не был силен в таких вещах. Он принимал мир таким, каков он есть. — Вайатт кивнул на бюро. — В нижнем ящике лежит свитер Мэттью и книга, которую он подарил мне на день рождения. Я бы взял их с собой, но не хочу, чтобы с ними что-нибудь случилось. Если я не вернусь, они твои.

Не в силах вымолвить ни слова, Перси кивнул, глядя, как Вайатт одним движением вскинул тяжелый вещмешок на плечо. Сознавая, что любая попытка не только будет напрасной, но и покажется неестественной, Перси стоял и молча смотрел, как сын бросил последний взгляд по сторонам. Вайатт всегда уважал его. Этого у него не отнять.

— Ну, вот, пожалуй, и все, — сказал Вайатт и взглянул отцу в лицо, что случалось чрезвычайно редко. В его глазах, прозрачных, как весенний ручей, не было ни обвинения, ни коварства, ни осуждения. — Думаю, это хорошо, что ты не поедешь с нами на вокзал, папа. Вы с мамой можете поссориться, а мне не хотелось бы запомнить вас такими. Потом она поедет играть в карты. Ее компаньонки, с которыми она общается, помогут ей пережить все это. — Он протянул руку, и Перси медленно сжал ее. К его ужасу, глаза наполнились слезами.

—Я бы хотел... я бы хотел, чтобы у нас с тобой все было по-другому.

Вайатт покачал головой.

— Мужчина не выбирает себе сыновей. Все идет так, как и должно быть. Мэттью был хорошим парнем. Я рад, что он не участвует в этом бардаке. Позаботься о маме - если она тебе позволит. — Вайатт улыбнулся, отчего его словно вырубленные из камня черты лица смягчились, обретая незнакомое доселе очарование.

Но Перси не мог отпустить его просто так.

— Когда ты вернешься, может, нам стоит попробовать начать сначала?

Вайатт снова тряхнул головой.

— Это ничего не изменит. Я - это я, а ты - это ты. Пока, папа. Я напишу.

И он сдержал слово. Перси прочитывал его письма от корки до корки, следуя за взводом сына по южной части Тихого океана от Коррегидора до Гуама и наконец до Иводжимы[22]. Вайатт отличился в боях, заслужив несколько благодарностей. Перси читал письма и газетные очерки о боях в джунглях, об омерзительных ловушках и зверствах японцев, о дождях, болотной грязи, о малярийных комарах, думая о том, не сопровождает ли Мэттью своего брата от одного плацдарма до другого, от одного окопа до другого, оберегая его от ран.

А потом война закончилась и Вайатт собирался домой. Но не для того, чтобы остаться, написал он в письме. Он нашел свое место в жизни. Он остается служить в морской пехоте. На поле боя его произвели в офицеры, так что теперь он был в чине старшего лейтенанта.

Перси и Люси встречали сына на вокзале. Они едва узнали его, когда он сошел с поезда. Левую сторону его кителя украшали ордена и медали, свидетельствующие о битвах, в которых он участвовал. Прошло четыре года с тех пор, как они виделись последний раз. Перси исполнилось пятьдесят, а Люси, в волосах которой серебрилась седина, перешагнула сорокапятилетний рубеж.

— Привет, — просто сказал Вайатт, и его голос показался им незнакомым, а глаза были глазами чужого человека.

Люси медленно и неуверенно обняла мужчину, которого вырастила. Вайатт был высок и силен, выше Перси, и одним своим видом внушал благоговейный страх. Закаленный в боях, он являл собой образ древнего воина, нашедшего свое племя, свою судьбу и пребывавшего в мире с самим собой.

— Значит, ты не собираешься возвращаться в бизнес? — спросил позже Перси.

— Нет, папа.

Он кивнул. Значит, начинать сначала будет нечего. Он протянул сыну руку и крепко сжал ладонь Вайатта.

— Тогда я желаю тебе благополучной высадки, сынок, — сказал Перси.

В том, что Вайатт принял такое решение, Люси обвинила мужа. Она уже знала, что Вайатт догадался о том, что Мэттью был его братом.

— Почемуон должен работать на отца, который предпочел ему своего первенца?

— Полагаю, Вайатт смирился с этим, Люси, — сказал Перси.

В глазах ее сверкала старая боль. Перси понимал, что жена до глубины души уязвлена тем, что лишилась единственного сына. Она так ждала возвращения Вайатта, ждала, что он женится и у нее появятся внуки.

— Может быть, но не простил тебя, Перси, — заявила Люси. — И не простит никогда. Тот факт, что он решил остаться в морской пехоте, - лучшее тому доказательство.

Прошло пять месяцев с тех пор, как Вайатт вернулся в полк, и однажды утром Перси оторвался от газеты, которую читал, и обнаружил, что рядом с ним стоит Люси. На ней были костюм и шляпка. На плечах красовалось норковое манто.

— Куда это ты собралась в такую рань? — с удивлением поинтересовался он. Его супруга редко продирала глаза раньше десяти.

— В Атланту, — ответила Люси, натягивая перчатки. — Я буду там жить, Перси. Мне больше нечего здесь делать, раз Вайатт не собирается возвращаться домой. Я уже сняла особняк на улице Пич-три и договорилась с Ханной Барвейзе о том, что она упакует и отправит мои вещи. — Она вытащила из сумочки лист бумаги и протянула его обескураженному Перси. — Вот адрес и список моих расходов. Кроме того, я требую определенную сумму каждый месяц на личные нужды. Общий итог внизу страницы. Я уверена, что ты сочтешь сумму приемлемой хотя бы ради того, чтобы навсегда избавиться от меня.

— Я никогда не хотел избавиться от тебя, Люси. И никогда не говорил этого.

— Еще бы! Ты слишком хорошо воспитан. Но так будет лучше для всех нас. А теперь, в память о старых временах, ты не мог бы отвезти меня на вокзал?

Перси не пытался отговорить ее, но уже на перроне, глядя сверху вниз в ее пухленькое личико, он вспомнил ту девушку, встречать которую приехал сюда двадцать шесть лет назад.

— Много воды утекло, Люси, — проговорил Перси, чувствуя, как защемило у него в груди.

— Ага, — согласилась она. — Единственная проблема заключается в том, что мы с тобой стояли и смотрели на нее с разных берегов реки.

Ее шляпка сидела чуточку косо. Он поправил ее и нерешительно поинтересовался:

— Ты не хочешь развестись, пока еще есть время посмотреть, как она течет, стоя на одном берегу с кем-нибудь другим?

— Ни за что на свете! — рассмеялась Люси неприятным смехом. — Можешь забыть об этом. Ни о каком разводе не может быть и речи, во всяком случае до тех пор, пока Мэри Толивер ДюМонт еще жива.

Они не обнялись, когда настало время прощаться. Люси явно не горела желанием оказаться в объятиях Перси и лишь подставила ему щеку для прощального поцелуя. Она позволила ему поддержать себя под локоть, поднимаясь в вагон, но на площадке остановилась и повернулась к нему.

— Прощай, Перси, — негромко сказала она.

— До свидания, — сказал он и, когда локомотив свистнул, готовясь к отправлению, провел пальцами, как встарь, по ее запястью.

Этот жест застал Люси врасплох, и Перси расслышал, как она зашипела сквозь зубы, а потом поспешно отдернула руку, словно обожглась. Поглядев мужу в глаза чуточку дольше, чем намеревалась, она повернулась к нему спиной и исчезла.

Глава 46

После отъезда Люси Перси сделал то, что делал всегда, когда в его жизни возникала пустота, - с головой ушел в работу. Усовершенствовав целлюлозную фабрику, он увеличил ее производительность и распорядился начать строительство бумагоперерабатывающего завода на землях, купленных им у Мэри. Помимо этого, Перси велел расчистить несколько участков под местную застройку - по проекту здесь должны были появиться недорогие дома для рабочих и их семей, которые согласились бы жить рядом с целлюлозной фабрикой. Дома разошлись мгновенно. Ядовитые запахи не отпугнули будущих владельцев, поскольку означали постоянную работу, чеки на зарплату, выдаваемые каждую пятницу, пенсии и оплачиваемый отпуск.

Впрочем, у Перси оставались Олли и Мэри, а вскоре к ним присоединился молодой адвокат по имени Амос Хайнс. Он случайно оказался в Хоубаткере в конце 1945 года, став свидетелем бегства молодого Уильяма Толивера, и Чарльз Уэйт, семейный поверенный, предложил Амосу стать полноправным партнером юридической фирмы, которую возглавлял. Подобно отцу, Уильям обнаружил, что не рожден быть фермером, и однажды утром отправился в дальние края. А Сомерсет в очередной раз остался без наследника.

Криво улыбнувшись Перси, Мэри подвела итог их неудачам одной-единственной фразой:

— Два сапога — пара, не так ли?

— Это точно.

— Ты скучаешь по Люси?

Он поджал губы и задумался.

— Я ощущаю ее отсутствие, но не потерю.

Перси вложил деньги в нефтедобывающую компанию, и его пригласили принять участие в заседаниях в Хьюстоне с еще несколькими партнерами, для которых нефть стала единственным смыслом существования, страстью и источником дохода. Во время одной из таких конференций, через год после того, как Люси переехала в Атланту, Перси познакомился с Амелией Беннетт. Долевое участие досталось ей в качестве наследства от недавно почившего супруга, но в отличие от Перси она досконально разбиралась в добыче и переработке нефти. Они моментально сцепились.

— Право же, мистер Уорик, — проговорила Амелия, смерив его презрительным взглядом с дальнего конца отполированного стола для совещаний, — не представляю, как лесопромышленникможет разбираться в том, где следует бурить скважины. Быть может, вам лучше помолчать и позволить тем, кто знает свое дело, решить, где следует установить буровую платформу компании?

Перси приподнял брови. Ему бросили вызов? С ним давно такого не случалось.

—Я непременно приму ваш упрек к сведению, миссис Беннетт. Потом. А сейчас я настаиваю на том, что скважину следует бурить на участке Доллархайд-филд в Западном Техасе.

Позже, когда они случайно оказались вдвоем в лифте, Амелия окинула выразительным взглядом его внушительную фигуру и заявила:

— Вы самый самоуверенный мужчина, которого я когда-либо встречала.

— Очевидно, так оно и есть, — невозмутимо согласился Перси.

Амелия предпочитала простые туфли-лодочки и темные прямые юбки, которые носила с шелковыми блузками пастельных тонов. Единственным ее украшением было золотое обручальное колечко и серьги с жемчугом, гармонировавшие с перламутровыми пуговицами на ее блузках. Спустя некоторое время Перси получил исключительное удовольствие, продевая эти самые пуговицы в петельки и расстегивая на ней блузку.

— Имей в виду, ты по-прежнему самый самоуверенный нахал, которого я когда-либо встречала, — сказала Амелия, глаза которой отливали блеском изысканного янтаря.

— Я не осмелюсь оспаривать твое мнение, — ответствовал Перси.

Их связь вполне удовлетворяла обоих. Никто из них не думал о браке. Встречались они открыто, не обращая внимания на злые языки. Но никто не стал распускать сплетни на их счет. Время было послевоенное, и общественная мораль стала уже не такой строгой, как прежде. Перси и Амелия были взрослыми людьми. Оба были богаты, влиятельны и могущественны. Оба привыкли поступать так, как им заблагорассудится. И кто, позвольте узнать, осмелится открыто выражать неодобрение здоровой зрелой вдовушке, если она делит постель с магнатом, которого бросила жена?

Полк Вайатта был расквартирован в Кэмп-Пендлетоне. Вайатт редко писал, звонил с поздравлениями только на Рождество и день рождения Перси, а домой не приезжал вовсе. Перси же писал ему часто, сообщая в письмах новости о заводе на Сабине, о застройке участков, о Мэри, об Олли и о своем новом друге Амосе, о местных новостях и событиях, которые помогали Вайатту поддерживать хотя бы иллюзорную связь с Хоубаткером. Однажды, прочитав прощальное письмо Сары, он написал сыну, что мисс Томпсон вышла замуж за директора средней школы в городке Эндрюс, штат Техас. После долгого размышления Перси рискнул признаться, что некогда они с мисс Томпсон были очень близки. К его удивлению, Вайатт ответил сразу же, отозвавшись о Саре единственной фразой: «Она всегда была моей любимой учительницей».

Однажды от Вайатта пришло письмо, в котором он сообщал о своей женитьбе на Клаудии Хоув, школьной учительнице, которую перевели к ним из Виргинии. Они жили в офицерском общежитии на базе. К этому времени Вайатт дослужился до капитана и командовал ротой. Недавно Люси нанесла ему неожиданный визит, прилетев из Атланты, чтобы познакомиться с невесткой. Вайатт не предложил Перси сделать то же самое.

Перси сразу же заказал разговор с Кэмп-Пендлетоном. После первого гудка ему ответил приятный голос хорошо воспитанной женщины.

— Доброе утро, — сказала она. — Квартира капитана Уорика.

— Клаудия? Это Перси Уорик, отец Вайатта.

Ему показалось, что она чуточку растерялась и что его звонок стал для нее приятным сюрпризом. Через несколько мгновений Клаудия отозвалась мелодичным голосом:

— Очень рада слышать вас. Вайатт будет расстроен, узнав, что не смог поговорить с вами. Он на учениях.

Испытав разочарование, Перси сказал:

— Что ж, мне тоже очень жаль. Мне не повезло, я позвонил не вовремя.

— Надеюсь, следующий звонок будет более удачным.

—Я рад был узнать о его женитьбе и надеюсь в скором времени увидеть вас обоих. Вы должны уговорить Вайатта привезти вас в Хоубаткер.

— Я непременно передам ему ваши слова.

Перси отметил про себя, что она не пригласила его приехать к ним, и пожелал им семейного счастья и благополучия, на что Клаудия ответила вежливо, но коротко, давая понять, что не расположена к дальнейшему разговору. Он повесил трубку, чувствуя себя обманутым и подавленным.

Перси послал молодоженам чек на крупную сумму в качестве свадебного подарка, за который его любезно поблагодарила Клаудия, а Вайатт приписал несколько слов. Перси решил, что это невестка настояла на том, чтобы выразить ему признательность. Через год от нее пришло еще одно письмо. Крупным разборчивым почерком она сообщала, что он стал дедушкой и что на прилагаемой фотографии изображен его внук, Мэттью Джереми Уорик. Они звали его просто - Маттом.

На другой день Перси потрясли кричащие заголовки на первой странице воскресного номера «Газетт»: «Войска Северной Кореи пересекли тридцать восьмую параллель и нанесли внезапный удар по позициям Южной Кореи».

В течение нескольких следующих дней Перси с нарастающей треногой следил за сообщениями об отказе Северной Кореи выполнить требование Совета Безопасности ООН о прекращении военных действий и немедленном выводе своих войск за тридцать восьмую параллель. Армия Северной Кореи уже шла маршем на Сеул, столицу Южной Кореи, намереваясь свергнуть демократическое правительство, признанное во всем мире, и объединить страну под эгидой коммунистического правления. Совет Безопасности отреагировал на происходящее, отправив на помощь Южной Корее войска, большую часть которых составляли американские солдаты под командованием генерала Дугласа МакАртура. Один из первых приказов генерала звучал так: «Пришлите мне морских пехотинцев».

«Вот оно! — думал Перси, глядя на фото внука поверх тарелки с завтраком. — Первым же самолетом я лечу в Сан-Диего. И плевать, если Вайатт не хочет меня видеть».

И тут на Перси накатил такой страх, что у него перехватило дыхание. Южная Корея. Кто когда-нибудь слышал о ней и какого черта Соединенные Штаты отправляют туда своих парней умирать? Он раздраженно швырнул салфетку на стол и отодвинулся вместе со стулом. Вайатт, скорее всего, решит, что Перси явился просить у него прощения. Он решит, что Перси пошел на эту уловку, чтобы оказаться рядом с внуком и сделать из него очередного Уорика. В лучшем случае Вайатт подумает, что так поступает каждый отец, чей сын уходит на вторую войну, если ему повезло пережить первую. И он будет прав по каждому пункту. Но он не знает, что Перси приедет из любви к нему, любви, которая становилась все сильнее с каждым разделявшим их годом.

Планы, которые он строил за завтраком, разлетелись вдребезги, когда секретарша протянула ему телеграмму, как только он появился в конторе.

— От Вайатта, — сказала она. — Я расписалась за нее несколько минут назад.

Перси вскрыл желтый конверт: «Папа тчк Приезжаю поездом сегодня 6:00 тчк Везу домой Клаудию и Матта тчк Вайатт».

Перси поднял растерянный взгляд на ожидавшую распоряжений секретаршу.

— Салли, мой сын возвращается домой вместе с семьей. Я хочу, чтобы вы как можно быстрее собрали всех имеющихся в городе уборщиц и отправили их в Уорик-холл. Я заплачу им в двойном размере. Нет, сделаем по-другому. Я хочу, чтобы вы сами отправились в дом и проследили за тем, чтобы каждая комната была вылизана до блеска. Согласны?

— Вы же знаете, что я сделаю все, мистер Уорик.

— И позвоните Герману Штольцу...

— Мяснику, сэр?

— Мяснику. Пусть он отрежет три самых лучших бифштекса. Заодно позвоните в цветочный магазин и закажите цветы для первого этажа и лучшей гостевой комнаты. И еще я хочу заказать букет... алых и белых роз. Поставьте его в передней.

— Да, мистер Уорик.

Перси тут же позвонил Габриэлю, слуге, которого уволила Люси и которого он вновь переманил от ДюМонтов после ее отъезда. Габриэлю исполнилось шестьдесят пять, и он почти не покидал пределов Хьюстон-авеню с тех пор, как родился в жилых комнатах для слуг над гаражом Уориков.

— Габриэль, я высылаю машину. Ты поедешь в мясной магазин Штольца и заберешь там бифштексы, которые я заказал. Пока будешь в городе, я хочу, чтобы ты выбрал любимое угощение мистера Вайатта. Понял? Сегодня вечером мистер Вайатт приезжает домой вместе со своей женой и моим внуком.

Перси пришлось выслушать несколько восторженных восклицаний, прежде чем он смог дать дальнейшие указания.

— Мне кажется, что его жена предпочитает к бифштексу беарнский соус. Как, по-твоему, ты в состоянии его приготовить?

— Я попрошу своего внука Грейди прочесть мне рецепт. Так, я взял карандаш.

Перси вздохнул и по буквам продиктовал название, жалея, что рядом нет Амелии.

Отдав необходимые распоряжения, он позвонил Мэри. Она выслушала его и, пообещав прислать Сасси на помощь Габриэлю, сказала:

— Вайатт привезет ребенка и жену, чтобы оставить их дома, с тобой, а сам отправится в Корею.

— Ты действительно так думаешь?

— Да. Ты получил еще один шанс.

— Надеюсь, ты права.

— Думаю, ты можешь смело рассчитывать на это. Я завидую тебе, Перси.

— Может быть, и у тебя появится второй шанс, Мэри.

Ее смех вновь напомнил ему звук бьющегося хрусталя.

— И откуда же он возьмется?

Все получилось так, как предсказывала Мэри. Перси не стал спрашивать у Вайатта, как отнеслась к его решению Люси. Должно быть, она чувствовала себя уязвленной, но это не помешало ему преисполниться восторга и благодарности.

Малыш был очарователен. Перси не верил своим глазам: нос, лоб и подбородок ребенка неопровержимо свидетельствовали, что перед ним новый Уорик.

Когда они прибыли в Уорик-холл, Салли как раз выпроваживала бригаду уборщиц через заднюю дверь, и Перси смотрел, как Клаудия медленно переступила порог его дома, рассматривая его потрепанное величие и гигантские размеры. Держа на руках ребенка, она остановилась у роскошной композиции из алых и белых роз, отражающейся в зеркале над столом в холле. Вайатт же, казалось, вообще не заметил цветов.

— Как красиво, — сказала Клаудия.

Поезд прибыл точно по расписанию, в шесть часов, и старый Тит, проводник, предложил руку жене капитана морской пехоты США, который сошел на перрон позади нее.

— Вон там мистер Перси Уорик, — донесся до Перси голос Тита. — Настоящий мужчина, таких, как он, больше нет.

Клаудия подошла к нему, держа ребенка на руках, а ее супруг, высокий и властный, последовал за ней.

— Привет, папа, — сказала она.

Поначалу она показалась Перси серой мышкой. Волосы у нее были какого-то неопределенного цвета, лицо - не симпатичное и не уродливое, рост - не высокий и не низкий. И только звук ее нежного голоса привлекал внимание, а потом и глаза - совсем не цвет, а светящиеся в них ум и зрелость, мягкая сила и юмор. Перси полюбил ее с первого взгляда, преисполнившись гордости оттого, что его сын выбрал себе такую жену.

— Доченька, — негромко пробормотал он, обнимая ее, так что ребенок оказался между ними...

— Ну и что ты думаешь об этом месте? — поинтересовался он, имея в виду Уорик-холл, который сверкал, как новая монетка.

— Что я думаю? Что еще можно сказать, кроме того, что он великолепен? Вайатт никогда не рассказывал мне, какой у него дом.

— Но... он должен был... рассказывать тебе... о другом.

— Да, — согласилась Клаудия, и на лице у нее появилось мягкое и понимающее выражение.

Перси не стал ее расспрашивать. Ему было приятно, что ей понравился особняк, который выстроили его предки.

Он пришел в ужас, когда узнал, что Вайатт отплывает в Корею уже через несколько недель, а в Кэмп-Пендлетон вообще уезжает завтра днем.

— Так скоро?

— Боюсь, что да.

Поздно вечером, будучи не в силах заснуть после такого богатого событиями дня, Перси спустился в библиотеку, чтобы выпить глоток бренди. Он знал, что семья сына благополучно устроилась в комнате для гостей и что позаимствованная у Мэри колыбелька стоит рядом с их кроватью, и потому решил, что они уже спят, как вдруг увидел луч света, пробивающийся из-под двери старой комнаты сына.

Сойдя вниз, Перси обнаружил, что посреди комнаты, спиной к нему, стоит Вайатт. Перси молча наблюдал за сыном, спрашивая себя, о чем он думает и какие голоса из прошлого слышит.

Перси откашлялся.

— Мужчина не должен сражаться на двух войнах.

Обратив к нему непроницаемое лицо взрослого человека, по которому по-прежнему ничего нельзя было прочесть, Вайатт сказал:

— Может, эту мы сумеем закончить поскорее. — Он пробежался пальцами по корешку книги, которую держал в руках. Это были все те же драгоценные «Приключения Гекльберри Финна». — Думаю, что на этот раз я возьму с собой подарок Мэттью. Пусть он принесет мне удачу.

— Хорошая мысль. Для солдата удачи никогда не бывает слишком много.

Он столько хотел сказать, но от волнения перехватило дыхание и слова не шли с языка. Вайатт спас их обоих от неловкого замешательства, заговорив первым.

— Папа, я хочу попросить тебя кое о чем. Об одном одолжении.

— Проси о чем угодно, сынок.

— Если... я не вернусь, я бы хотел, чтобы мой сын вырос здесь, с тобой. Клаудия придерживается того же мнения. Она уже без ума от тебя. Я знал, что так и будет. А она не спешит с суждениями, можешь мне поверить. — На губах Вайатта заиграла легкая улыбка, а в глазах вспыхнули горделивые огоньки, смягчившие его суровое лицо. — Они не доставят тебе хлопот, а мне будет спокойнее.

— Ты... хочешь, чтобы я помог вырастить Матта, если... если...

— Да.

Перси взглянул в прозрачные голубые глаза Вайатта. Они ничего не говорили - и они сказали все. Но Перси мог быть уверен лишь в тех словах, которые услышал.

— Они могут оставаться здесь столько, сколько захотят, — проговорил он. — Я бы не хотел, чтобы они жили где-нибудь в другом месте, и очень горд тем, что... ты доверил их мне. Ты должен вернуться, Вайатт. Должен.

—Я постараюсь. Спокойной ночи, папа. И спасибо.

Вайатт коротко кивнул и вышел из комнаты.

Глава 47

Время пролетело незаметно. Казалось, они не уходили с вокзала. Клаудия держала на руках двухмесячного Матта, завернутого в голубое одеяло, а Вайатт щеголял выправкой в безупречной военной форме, левую сторону которой украшали ленточки за участие в многочисленных кампаниях.

— Ты все взял? — спросил Перси, перед тем как они покинули Уорик-холл. — Ничего не забыл?

— Уложил все, — ответил Вайатт. — Я никогда ничего не забываю.

Не совсем так, с грустью подумал Перси. Но, поцеловав на прощание жену и сына и пожав руку Перси, именно к нему обратил Вайатт свои последние слова перед тем, как подняться в вагон.

— Позаботься о том, чтобы мой сын знал, что я люблю его, папа.

— Ты вернешься и сам позаботишься об этом, сынок.

Придя домой, Перси оставил Клаудию и Матта нежиться на летнем солнышке, а сам поднялся в комнату для гостей. Он искал «Приключения Гекльберри Финна», но книги нигде не было. Здесь не осталось никаких следов мужчины, который приехал и уехал, проведя в ней меньше суток. С облегчением он сказал себе, что Вайатт, должно быть, забрал книгу с собой. Втайне от сына Перси взял розу из букета в холле и вложил ее между страниц. Поначалу он хотел прикрепить к стеблю записку, как они поступали с маками в День памяти погибших на войне[23], но потом передумал. Написанные слова столь же бесполезны, как и высказанные вслух, если адресат приписывает их чувству вины. Перси был уверен, что Вайатт ни за что не догадается, как в книгу попала роза, что она означает и что ему следует сделать с ней. Перси не сомневался, что Люси не стала посвящать его в легенду об алой и белой розе, а сам он, во всяком случае, этого не сделал. Но этот жест принес ему некоторое утешение. Теперь он знал, что алая роза отправилась с сыном на войну, олицетворяя собой его искреннее раскаяние, заложенная между страниц в самой дорогой Вайатту вещи.

И вновь Перси следил за ходом войны. На него обрушились новые, незнакомые названия. Вайатт писал: «Мужчины здесь кричат, ругаются и молятся точно так же, как делали это на Второй мировой и на твоей войне, папа. Здесь все такое же - страх, скука, одиночество, всплеск адреналина, дружба, напряжение в ожидании следующей атаки, долгие ночи вдали от дома и семьи. В этой Богом проклятой местности мы лежим в укрытиях и ждем, пока коммуняки пойдут на нас ордой, дудя в свои горны - мы называем их «трещотками», - отчего волосы на затылке встают дыбом. Но в перерывах между атаками я думаю о Клаудии и Матте, о том, что они с тобой, в безопасности».

Вскоре после того, как сын уехал, Перси достал из шкафа предмет, который он спрятал туда, когда Вайатт вернулся домой со Второй мировой войны. Он развернул квадрат белого шелка с красной полосой по краям перед маленьким Маттом, который лежал в колыбельке и пускал пузыри.

— Что это, спросишь ты меня? — сказал Перси. — Эта штука, мой маленький, называется служебным флагом. Я повешу его в окне, выходящем на улицу. Синяя звезда на белом фоне означает, что член семьи на войне.

В конце сентября 1951 года, почти через полтора года после того, как Вайатт отправился в Корею, Перси сидел в кафе «Дом правосудия» вместе с членами КСД - «Клуба старых друзей», - и вдруг ему позвонила Клаудия с просьбой приехать домой. Он не стал спрашивать зачем. Аккуратно положив деньги на стойку, Перси, не говоря ни слова, вышел в золотисто-голубое утро, такое же как то, что осветило своими лучами последний день жизни его старшего сына.

Приехав домой, Перси увидел штабной автомобиль Корпуса морской пехоты США, припаркованный у крытой галереи. Они прислали группу из Хьюстона - священника и двух офицеров, - чтобы сообщить семье о том, что Вайатт Трентон Уорик геройски погиб в бою.

Через несколько дней домой привезли тело Вайатта, обернутое американским флагом, который после похорон сложили треугольником и вручили вдове. Перси сам выбрал место для могилы, несмотря на некоторое неодобрение владельца похоронного бюро, который намеревался похоронить Вайатта в семейной усыпальнице Уориков, в ногах Мэттью ДюМонта.

— Не в ногах, а рядом, — распорядился Перси.

— Если вы настаиваете, — заявил распорядитель. — В конце концов, они были лучшими друзьями.

— Не просто друзьями, — дрожащим от сдерживаемых слез голосом возразил Перси. — Они были братьями.

— Да, такими мы их и запомнили, — не стал спорить распорядитель. — Они были близки, как братья.

Сотрудники целлюлозной фабрики, с которыми работал Вайатт, его одноклассники и подружки, бывшие игроки сборной школы по футболу и тренеры - все пришли на поминальную службу оттуда, где их застало известие о его смерти. Приехала и Люси, вся в черном. Ее бледное, осунувшееся лицо было скрыто под вуалью. Перси отчаянно хотелось заплакать вместе с ней, обнять и утешить мать своего сына, но ее холодный взгляд предупредил его, что ему лучше держаться от нее подальше. Выбирая фамильный венок, который должен был лечь на могилу, она сказала:

— Пожалуйста, Перси, никаких роз...

Вот так и получилось, что на свежем ветру, рядом с местом вечного упокоения Мэттью ДюМонта, трепетали алые маки, когда почетный караул поднял к плечу карабины для прощального салюта. Грохот залпа оглушил Перси и заставил заплакать маленького Матта, которого дед держал на руках.

— Значит, — сказала в тот вечер Люси, — Клаудия и Матт остаются здесь, в Хоубаткере, с тобой.

— Да, Люси.

— Клаудия сказала мне, что так хотел Вайатт.

— Да, Люси.

— В этом мире нет справедливости, Перси Уорик.

— Да, Люси.

Наконец прибыли домой и личные вещи Вайатта. Перси приехал на вокзал, где ему передали средних размеров коробку, которую он поднял и положил на заднее сиденье автомобиля компании. Клаудия настояла, чтобы они вместе разобрали содержимое коробки.

— Что это такое? — спросила она, держа в руках «Приключения Гекльберри Финна».

Это было именно то, что надеялся найти Перси.

— Мэттью подарил эту книгу Вайатту на день рождения, когда они были еще мальчишками, — пояснил он. — Вайатт взял ее с собой, надеясь, что... она принесет ему удачу.

Он взял у невестки книгу и перелистал страницы в поисках алой розы, но ничего не нашел. Видел ли розу Вайатт? Или просто выбросил, не догадываясь о ее истинном значении? Или же она просто выпала, когда товарищи укладывали его вещи в коробку? Этого ему уже никогда не узнать. Ему придется жить с осознанием того, что сын умер, не зная, что отец любит его и просит у него прощения.

Несмотря на постоянную боль, поселившуюся у него в сердце и присоединившуюся к остальным его потерям, жизнь Перси обрела размеренность и спокойствие, которого он не знал с тех пор, как в Уорик-холле распоряжалась его мать. Матт и Клаудия стали центром его вселенной. Под умелым руководством невестки дом засверкал новыми красками. В нем воцарился порядок. Теперь на столе Перси всегда ждала вкусная еда: обедать они предпочитали всей семьей в столовой, и нередко к ним присоединялись ДюМонты, Амос Хайнс и Чарльз Уэйт.

Перси вновь стал вести светскую жизнь, не чураясь приводить домой нежданных гостей из других городов и штатов, которые с восхищением осматривали его идеальную целлюлозную фабрику и бумагоперерабатывающий завод, протянувшиеся вдоль берега Сабины. Амелия, почувствовав, что больше не нужна ему, потихоньку исчезла из его жизни. Иногда Перси хотелось, чтобы Люси разделила с ним восторг, который он испытывал, глядя на внука. Клаудия посылала ей фотографии, и они часто разговаривали по телефону, и Матт, под руководством матери, лепетал приветствия в трубку своей бабушке в Атланте, которую он называл «Габби». Перси спрашивал себя, как Люси проводит время и не завела ли она любовника, чтобы заполнить пустоту.

Война в Корее закончилась, и с болью в сердце Перси прочел, что нация, за которую отдал жизнь его сын и еще пятьдесят тысяч американских военнослужащих, мужчин и женщин, так и осталась разделенной. Политические разногласия не были урегулированы, а права человека по-прежнему нарушались. Перси распорядился повесить в приемной своего кабинета популярный плакат, надпись на котором гласила: «Однажды кто-нибудь объявит войну, но никто не придет, чтобы на ней сразиться». Перси крепко прижимал к себе Матта и молился, чтобы этот день настал прежде, чем его внук вырастет.

А через два года после того, как тело Вайатта доставили домой и предали земле, в кабинет Перси вошла Салли и, сгорая от любопытства, сообщила:

— Мистер Уорик, в приемной ожидает офицер Корпуса морской пехоты США. Он просит разрешения повидаться с вами. Впустить его?

— Разумеется, — ответил Перси, вставая и застегивая пиджак.

Он почувствовал, как его пульс участился.

В дверь вошел майор Корпуса морской пехоты. Он сжимал в руке прямоугольный пакет.

— Мистер Уорик, меня зовут Дэниэль Пауэлл, — представился майор. — Я был знаком с вашим сыном.

— Вот как? — сказал Перси. У него в голове, как в калейдоскопе, вертелись вопросы. Почему этот человек приехал к нему спустя столько лет? Или он прибыл, чтобы рассказать, как и где погиб его сын? Вайатт никогда бы не одобрил такого визита. Или же майор собирается демобилизоваться из морской пехоты и ищет работу? Перси указал на кресло для посетителей. — Что ж, присаживайтесь и скажите мне, что я могу для вас сделать.

— Вайатт просил меня разыскать вас, если с ним что-нибудь случится. Прошу извинить, что мне потребовалось столько времени, чтобы добраться сюда. После войны меня направили в Японию, и только сейчас я смог вернуться в Штаты.

— Сколько времени вы пробыли дома?

Офицер бросил взгляд на наручные часы.

— Менее сорока восьми часов. Я прибыл сюда немедленно после высадки в Сан-Диего.

Перси в растерянности уставился на него.

— Вы хотите сказать, что, ступив на родной берег, первым делом направились сюда?

— Так точно, сэр. Я обещал Вайатту, что повидаюсь с вами при первом же удобном случае. — Морской пехотинец встал и взял в руки странный пакет, завернутый в несколько слоев оберточной бумаги. — Я вожу его с собой после смерти Вайатта. Мы были вместе, когда он купил его в Сеуле. Вайатт просил, чтобы я передал вам его, если он не вернется домой. Посылать пакет по почте я не имел права. Я должен был доставить его вам лично, сколько бы времени для этого ни потребовалось.

Перси окинул внимательным взглядом прямоугольный пакет.

— Это для его жены?

— Нет, сэр. Это для вас. Вайатт сказал, вы поймете, что это означает.

Чувствуя, как во рту пересохло от волнения, Перси перенес пакет на стол. Лента почернела от грязи, а бумага потерлась и запачкалась за те два года, что морпех возил пакет с собой. Перси разрезал ленту и разорвал коричневую оберточную бумагу, обнажая содержимое. Это оказалась картина в стиле импрессионизм. На ней был нарисован улыбающийся мальчик. Он бежал к воротам, изображенным на переднем плане. Поначалу Перси не разобрал, что он держит в руках. А потом, когда ему все стало ясно, он запрокинул голову и закричал, глядя в окно и голубое небо над ним. Мальчик бежал по саду, сжимая букет белых роз.

Мягкая боль в груди вынудила Перси открыть глаза. Он провел ладонью по лицу и ощутил на пальцах влагу. Он знал, что это не пот. Интересно, который час? Перси опустил ноги на пол и потряс головой, приходя в себя. Сколько же он здесь просидел, вызывая к жизни призраки прошлого? Господи Иисусе - его часы показывали начало шестого. Четыре часа назад умерла

Мэри... его Мэри. Он встал и попробовал сделать шаг. Ноги слегка дрожали. Нетвердой походкой, чувствуя, как призраки толпой двинулись за ним, Перси шагнул с веранды в комнату, и его взгляд устремился к акварели над камином. Как по мановению волшебной палочки, боль в груди стихла. Память может стать орудием для пыток, способным причинять страдания спустя много лет после того, как человек отмучился на эшафоте.

— В самом конце, Цыганочка, единственное, на что нам остается надеяться, - это охапка белых роз.

Глава 48

А в Атланте, опираясь на трость, Люси Джентри Уорик осторожно шагала по вымощенной каменными плитами дорожке своего сада. Днем он не представлял собой ничего особенного, а вот ночью на него стоило посмотреть. В заднем дворике росли исключительно белые многолетние цветы — анемоны, хризантемы, — и в темноте их головки светились волшебным, призрачным светом. Люси присела на одну из каменных скамеек, не обращая внимания на красоту сада. Она думала о Мэри Толивер ДюМонт.

Звонок ее старой соседки, Ханны Барвейзе, прервал ее послеобеденный отдых. Ханна по-прежнему жила рядом с особняком Толиверов и теперь звонила, чтобы сообщить, что около полудня к дому подъезжала карета «скорой помощи».

Выслушав подробности, Люси положила трубку. Ее била дрожь. День, которого она ждала сорок лет, наконец настал: Мэри Толивер ДюМонт умерла, а Перси остался один, оплакивая ее. Это была та самая боль, с которой он будет отныне жить до конца своих дней, как она жила со своей.

Тогда почему она не ощущает восторженного подъема, которого так ждала? Почему у нее под грудью возникла тупая боль? Как всегда, даже из могилы Мэри ухитрилась лишить ее удовлетворения, которого она так ждала и заслуживала. Господь свидетель, его было так мало в ее жизни.

Люси постаралась стряхнуть с себя неприятное чувство. Ее замешательство объяснялось лишь тем, что ей самой уже исполнилось восемьдесят пять и что над ней тоже нависла тень, которая накрыла Мэри... Но, прежде чем пробьет ее час, Люси все же испытает долгожданный триумф... а потом... потом пусть эта тень накроет и ее.

— Мисс Люси, что вы здесь делаете в такое время?

Бетти, старая преданная горничная, которая проработала у нее много лет, открыла дверь в патио и нахмурилась. Люси с раздражением уставилась на нее. Матерь Божья! Она-то думала, что улизнула незамеченной.

— Думаю, — ответила Люси.

— Думаете? На такой-то жаре? О чем?

— Не твое дело. Давай-давай, иди досматривай свою программу.

— Разве я могу уйти, зная, что вы сидите здесь, рискуя получить тепловой удар?

—Я слишком стара, чтобы получить тепловой удар. Я скоро вернусь в дом. А пока мне хочется полюбоваться садом. Именно для этого я его и посадила.

Бетти вздохнула.

—Я понимаю, что вас что-то беспокоит, мисс Люси, но иногда вы бываете просто невыносимы. Вам что-нибудь нужно?

Люси подумала, не попросить ли бокал бренди, чтобы укрепиться духом, но Бетти будет торчать под дверью, пока она не выпьет его, а потом станет вертеться поблизости.

— Только тишина и покой, если ты не возражаешь.

Многозначительно покачивая головой, Бетти затворила за собой дверь, и Люси выждала, давая горничной время вернуться к телевизору.

Когда Люси появилась в Атланте, окружающие сочли ее жертвой влиятельного супруга-деспота, который отказался предоставить ей свободу. Надо сказать, она не старалась развеять это романтическое недоразумение. Ее новые знакомые были поражены тем, что Перси продолжал оплачивать ее дом и предоставлял ей все самое лучшее, что только можно купить за деньги. Такое поведение окутало Люси аурой таинственности и моментально открыло ей доступ в высшее общество Атланты.

Убедившись, что Бетти вновь с головой погрузилась в просмотр новостей, Люси открыла дверцу небольшого каменного шкафчика рядом со скамьей и достала оттуда телефонный аппарат. Номер, который она собиралась набрать, Люси помнила наизусть. Это была частная линия в ее старую гостиную. Если на звонок ответит кто-нибудь другой, не Перси, она просто положит трубку, а потом попробует еще раз. Но Люси готова была биться об заклад, что он сидит у телефона и скорбит. Она только надеялась, что Матта не окажется рядом. Мальчик любил ее, но перед Перси он преклонялся, обожал его, чего и добивался их сын Вайатт, так что вряд ли внук снисходительно отнесется к тому, что она намеревается повернуть нож в свежей сердечной ране деда.

И вновь Люси ощутила укол старой ненависти. Она простила Вайатта за то, что он оставил Матта и свою жену на попечении Перси, уходя на войну. Но то, что он доверил сына и жену Перси, вовсе не означало, что он простил отца за то, что тот отверг его, когда Вайатт был еще мальчишкой. Эта мысль принесла Люси некоторое утешение. И пусть Перси не думает, будто Матт стал для него олицетворением белой розы, подаренной Вайаттом.

С внезапно вспыхнувшей застарелой болью Люси вспомнила строки стихотворения Эдны Сент-Винсент Миллей, которое она впервые прочла в Беллингтон-холле и не раз цитировала с тех пор:

Любовь на ладони, одну, без прикрас,

Которая боится сделать больно,

Как букетик полевых цветов

Или яблоки в подоле,

Я несу тебе и кричу, как кричат дети:

«Смотри, что у меня есть! И все это для тебя»[24] .

Эти строки как нельзя лучше подходили для описания ее любви к Перси, но он небрежно вытряхнул яблоки из ее подола и отдал свое сердце женщине, способной любить лишь хлопковую плантацию. Вот из-за чего Люси поссорилась с Мэри. Пусть Перси и все остальные думают, что она презирала ее из-за красоты и изящества. Люси ненавидела Мэри по одной простой причине: та незаслуженно завоевала и сохранила навсегда сердце мужчины, которого любила Люси.

Она поднесла трубку к уху, мысленно в последний раз прокручивая сценарий, который репетировала сотни раз в ожидании этого дня.

— Перси, — скажет она звонким и ясным голосом, после чего, позволив ему справиться с удивлением, оглушит фразой, случая произнести которую ждала столько лет, — вот теперьты можешь развестись со мной.

Не желая терять времени и боясь, что решимость оставит ее, Люси набрала полную грудь воздуха. Теперь, когда отступать было поздно, она надеялась, что Перси все-таки не поднимет трубку сразу - и у нее будет время подготовиться к тому, чтобы услышать голос, который в последний раз звучал у нее в ушах в тот день, когда они похоронили своего сына.

Перси ответил после первого же гудка.

— Алло.

Возраст... и скорбь... состарили голос, который она помнила так хорошо, но Люси все равно узнала бы его. Годы повернули вспять, и она вновь оказалась на крыльце Уорик-холла, с раскрытым ртом глядя на молодого водителя сверкающего «пирс-эрроу», с визгом затормозившего у ступенек. Солнце отражалось в его светлых волосах, и блики скользили по загорелой коже и ослепительно-белым зубам.

— Привет, — бархатным и густым, как солнечные лучи, голосом поздоровался он, и ее сердце упало к его ногам.

— Алло? — повторил Перси.

Люси медленно выдохнула, а потом, не отпуская от себя его голос, бережно положила трубку.