Звезды любви

Глава 1

Сан-Франциско, Калифорния

Август 1895 года

На праздничном приеме в роскошном особняке Ноб-Хилл лишь один человек не веселился. Смуглый, стройный мужчина в прекрасно сшитом вечернем костюме из грифельно-серой льняной ткани небрежно развалился в обтянутом парчой кресле в стиле Людовика XV. Модные и чрезвычайно элегантные брюки этого джентльмена были узки и заутюжены в стрелки, манжеты и воротник белоснежной рубашки жестко накрахмалены, шелковый галстук-самовяз цвета бледной лаванды завязан широким плоским узлом, ботинки из мягчайшей английской кожи сверкали.

Довольно длинные черные волосы мужчины, эффектно тронутые на висках сединой, блестели в свете электрических люстр, которые декоратор, оформлявший прием, увешал гирляндами из тонких серебристых пластинок. Его загорелое лицо нельзя было назвать красивым в классическом смысле этого слова: худощавое, с твердыми чертами и темными, почти всегда лениво полуприкрытыми задумчивыми глазами. Тяжелые веки, да еще с небольшим шрамом под черной левой бровью, нос, когда-то сломанный и не совсем правильно сросшийся, губы, достаточно полные, чтобы предположить, что их обладатель чувственный человек, но при этом выглядевшие на удивление жесткими, в целом делали внешность немного зловещей.

Это был Бенджамин Стар. Он обладал безупречными манерами и острым умом. Ему было присуще большое чувство юмора. Он был высоким, стройным и гибким, отличавшимся особой врожденной легкостью движений. Смуглые руки были красивы; длинные пальцы сужались к концам. Он не имел привычки жестикулировать, когда говорил. И сейчас, пока он сидел в кресле, его пальцы не теребили парчу, и он не трудился даже повернуть голову в ответ на любопытные взгляды запоздавших гостей. Мистер Стар никогда не смеялся слишком громко, не пил слишком много и не старался привлечь к себе внимание.

Бенджамин Стар был джентльменом до кончиков ногтей. Образованным. Воспитанным. Цивилизованным. И все же…

Дамы в дорогих элегантных туалетах, увешанные мерцающими бриллиантами, не тянулись бы так к ускользающему от них Бену Стару, будь он всего лишь безупречным джентльменом. Нет, любая из женщин, присутствовавших в этот летний вечер на приеме в Ноб-Хилл, чувствовала себя беспомощной перед ним, который привлекал дикарской, почти звериной силой натуры. Разве можно было, глядя на Бена Стара, усомниться в том, что его внешняя невозмутимость и прекрасно сшитый костюм с трудом скрывают избыток этой мужской силы, что ни одна женщина не будет в безопасности, оставшись с ним наедине?..

Бен Стар поднес к губам сверкающий резной бокал и отпил глоток превосходного французского шампанского. Он случайно заметил троицу молодых светских дам, очень богатых и хорошеньких, которые таращились на него так, словно он был буфетом, битком набитым закусками, а они умирали с голоду. Стар поморщился. Подобная реакция дамочек на его присутствие давно не была для него новинкой. Он привык к этому за последние пятнадцать лет.

Но в этот вечер, на этом приеме Бену Стару казалось, что ему уже тысячи и тысячи раз приходилось переживать подобные мгновения. И, как уже бывало не раз, ему внезапно захотелось вскочить и убежать. Сейчас же, сию секунду броситься к ближайшему выходу. Уйти, укрыться далеко от этой наполненной людьми гостиной.

Но Бен Стар остался на месте.

Он не терпел грубости. Ни в самом себе, ни в других. Его пригласили в этот дом, он принял приглашение. И он пробудет здесь столько, сколько положено, и будет терпеть скучную болтовню и постоянно мучающее его чувство, что он попался в западню. Что за ним наблюдают. Что его посадили в клетку.

Зато завтра…

— Прошу внимания, дорогие гости! — Прекрасная хозяйка дома, подняв вверх изящные руки, захлопала в ладоши, нарушив приятные мечты Стара. — Прошу внимания, леди и джентльмены!

Темные глаза Бена Стара лениво открылись, взгляд остановился на стройной блондинке в ошеломляющем легчайшем платье из шифона цвета ночной синевы. Она стояла на мраморной лестнице, ведущей из холла в гостиную. Овдовевшая менее года назад, тридцатичетырехлетняя миссис Ричард Барнс Крокер была одной из самых богатых и уважаемых горожанок Бэй-Сити. Старая гвардия Сан-Франциско обожала и восхищалась обаятельной Марибель Крокер. Ее поведение после смерти супруга было, вне всяких сомнений, в высшей степени похвальным. Несмотря на то что Марибель, безусловно, горевала по любившему ее мужу, она продолжала выполнять светские обязанности, занималась благотворительностью.

Хотя молодая вдова наверняка чувствовала себя одинокой, ее никогда не видели наедине с мужчиной. Никогда! Марибель явно не намеревалась позволить кому-то занять в ее сердце место дорогого Ричарда. Во всяком случае, в ближайшие годы. А может быть, и до конца жизни.

— …Прелестный сюрприз, который вас порадует! — говорила Марибель внимательно слушающим гостям. — Берите с собой выпивку и отправляйтесь в сад, все! Я подготовила для вас лучший из фейерверков, какой вы когда-либо видели в этом городе! — Она сверкнула чарующей улыбкой, ее светлые волосы светились, как лунный луч. — Ну, идем? — Она подобрала пышную шифоновую юбку и грациозно спустилась в гостиную, указывая обнаженной рукой на открытые французские окна в противоположной стороне комнаты.

Смех и возбужденные голоса наполнили гостиную; гости устремились в сад, спеша занять местечко получше, чтобы полюбоваться фейерверком. Вежливо переждав, Бен Стар отставил бокал и поднялся. Он не спеша двинулся вслед за гостями, но светловолосая прекрасная Марибель Крокер, так властно и быстро выставившая гостей из дома, мгновенно повернулась. Она толкнула створку окна, прикрыв его, и улыбнулась высокому, эффектному Бену Стару.

— Ты заперла их в саду или нас внутри? — с ответной улыбкой спросил Бен, и голос его, низкий и монотонный, прозвучал странно и загадочно.

— И то и другое, — кокетливо ответила Марибель. — Они в саду. Ты — внутри, со мной.

— А я-то думал, ты любишь фейерверки, — сказал Бен, и уголки его жесткого рта приподнялись в обаятельной улыбке.

— Ох да, я их люблю, — согласилась Марибель, медленно подходя к нему. — Ты отлично знаешь, Бен, что я их люблю. — Она остановилась прямо перед ним, подняла белую руку, украшенную драгоценными кольцами, и коснулась его шелкового голубого галстука. — Просто я подумала — может быть, пока остальные смотрят на фейерверк над заливом, ты и я можем взлететь ракетой прямиком наверх, в мою спальню. — Она снова улыбнулась Бену и добавила: — Как ты думаешь, дорогой, сумею я поджечь твой фитиль?

Бен Стар не был поражен ее словами. Да, репутация благородной вдовы была безупречной и незапятнанной, и тем не менее Бен Стар отнюдь не однажды делил постель с этой красавицей последние несколько недель. Но на людях они всегда держались как посторонние друг другу. И Бена слегка ошарашило то, что Марибель могла предложить ему заняться любовью в доме, битком набитом гостями.

— Звучит соблазнительно, — вежливо ответил он. — Но тебе не кажется, что это немножко опасно?

— Да… опасно, — задохнувшись, согласилась Марибель, и ее большие изумрудные глаза вспыхнули от сладостного предвкушения. Она обеими руками взяла загорелую руку Стара и повела его к мраморным ступеням. — Нам придется поспешить, чтобы нас не застукали. — И она весело рассмеялась, приоткрыв алые, как малина, губы.

Бен Стар усмехнулся, позволяя глупой, развращенной женщине увлечь себя по широкой лестнице наверх, к роскошным хозяйским покоям. Он ничего не имел против того, чтобы доставить женщине физическое наслаждение, к которому она так опрометчиво стремилась. Марибель была одной из самых соблазнительных и ненасытных женщин, каких ему только доводилось знать. Бен и вдова не тратили слишком много времени на предварительные разговоры. Он почти ничего не знал о ней, кроме того, что она похожа на десятки других бледнолицых красавиц, с которыми он имел дело в последние годы.

Она желала его потому, что он представлял собой нечто запретное, дикое, опасное. Ей нравилось нарушать традиции и условности. Ее возбуждала мысль о том, что она отдается мужчине вопреки тому, что предписывают ей законы светского общества. Она вспыхивала, когда его смуглые руки грубо касались ее белого тела. Ее радовало чувство греховного наслаждения.

Но для Бена все это ничего не значило.

Для него Марибель Крокер была просто теплой, отзывчивой любовницей, готовой выполнять все его желания, доставлять ему удовольствие. И у нее не было повода жаловаться на Бена, потому что и сама она всегда получала то, что хотела.

Бен был способен заниматься любовью в любой момент, а ничто другое Марибель не интересовало. И ей никогда не приходило в голову, что ее интересный партнер может иметь какие-то иные чувства, что он может желать и искать таких отношений, которые не ограничиваются одним только сексом.

Едва пара вошла в огромную спальню, Марибель отпустила руку Бена и мгновенно очутилась у огромного окна, выходившего на балкон.

— Здесь! — сказала она, оборачиваясь к Бену. Улыбаясь, она подняла руку и вынула из длинных светлых волос усыпанные бриллиантами шпильки, чтобы локоны упали на плечи, как нравилось Бену. — Мы сможем любоваться фейерверком и в то же время займемся кое-чем еще. Разве это не восхитительно?

— О, у меня нет слов! — откликнулся Бен. Она стояла, повернувшись спиной к окну, и сверкающие снаружи городские огни создавали вокруг нее волшебный ореол. — Помочь тебе раздеться?

Дрожа от возбуждения, Марибель энергично кивнула и откинула назад блестящие, пышные волосы.

— Тебя это не затруднит, милый? Твои пальцы так искусны в подобных делах! — Она взглянула в его темные, пылающие, странно притягивающие глаза… в иные моменты она могла бы поклясться, что глаза эти вовсе не черные, а очень темные, синие… — Мне нравится ощущать твои руки на своем теле, — добавила она низким шепотом.

Стар наклонился и запечатлел нежный, долгий поцелуй в уголке ее ярко накрашенного рта, потом дразняще прихватил ее полную нижнюю губу. И, подняв руки и взяв женщину за обнаженные плечи, мягко развернул ее спиной к себе. Он начал расстегивать крошечные крючки, стягивающие на спине синее шифоновое платье…

Из сада донеслись восторженные крики гостей, когда в ночном небе взорвались пышные многоцветные шары ярких огней. И в то же мгновение восторженные вздохи послышались в хозяйской спальне. Ловкие руки Бена Стара спустили платье и шелковую сорочку Марибель до талии и обхватили ее полные груди цвета слоновой кости.

Они стояли перед распахнутым французским окном, глядя на волшебные огненные цветы в небе. И пока красные, синие и золотые огни пылали в черном бархате ночи над Сан-Франциско, Марибель Крокер вздыхала и прижималась затылком к твердой груди Бена, а его руки ласкали и прижимали ее тяжелые, налитые груди, и длинные опытные пальцы Бена щекотали, дразня, крупные набухшие соски. Марибель, замирая от счастья, ощущала спиной крепкое, неподатливое тело Бена.

Внезапно охваченная желанием слиться с Беном прежде, чем закончится фейерверк, Марибель схватила его ладони, поднесла их к лицу и поцеловала, а потом стремительно повернулась.

— Бен, люби меня… Сейчас, милый, прямо сейчас! Поспешим… давай поспешим, иначе будет поздно…

Не дожидаясь его ответа, она наклонилась и сбросила едва держащееся на бедрах платье. Бен Стар, наблюдая за ней с легкой улыбкой, неторопливо передернул плечами и снял серый льняной смокинг. Когда он отбросил его в сторону, из внутреннего кармана выпал сложенный листок бумаги и упал на толстый бежевый ковер. Заинтересованная, Марибель, отшвырнув свой изысканный туалет, наклонилась и подобрала листок.

— Что это такое? — спросила она, отдергивая руку, когда Бен потянулся к ней, чтобы забрать бумагу. Она развернула листок и увидела, что это билет на поезд Тихоокеанской железной дороги. На билете синими чернилами было написано: «Денвер, Колорадо». Изумрудные глаза Марибель рассерженно уставились на Бена. — Дорогой, но ведь ты не намерен…

Прежде чем она успела договорить, Бен Стар заставил ее умолкнуть, закрыв губы женщины требовательным поцелуем. Рывком притянув ее к себе, он запустил темную руку в пышные светлые локоны.

В неярком свете на правом запястье Стара сверкнул широкий серебряный браслет. Под браслетом скрывался белый шелковистый шрам.

Шрам этот имел форму буквы «X».

Глава 2

В этот же самый августовский вечер в трех тысячах миль от Сан-Франциско молодая женщина стояла в одиночестве на балконе одного из правительственных зданий в Вашингтоне.

У нее была экзотическая внешность. Черные как глубокая ночь волосы спускались до самой талии. Кожа молодой женщины была белой и гладкой, как фарфор.

Эта высокая и стройная леди была одета в мягко спадающее платье такого же цвета, как и ее большие выразительные глаза — изумительного бледно-фиолетового. Затененные длинными и густыми черными ресницами, глаза темнели, приобретая пурпурный оттенок, когда девушка бывала разгневанна или взволнованна. Над волшебными фиалковыми глазами взлетали безупречно очерченные черные брови.

Маленький точеный носик имел надменные патрицианские очертания, но ее полные, нежные губы заставляли предположить, что ей не чужды и земные, житейские интересы. Твердый подбородок и четкий овал лица придавали девушке вид высокомерный и недосягаемый. Но в то же время под ее холодной аристократичностью таилось нечто иное, некий намек на горячую страстность, готовую пробудиться в любой момент.

Ее звали Диана Бакхэннан. Мисс Диана Говард Бакхэннан. Она была не замужем, и сегодня у нее был не просто день рождения, а юбилей. Важная веха в жизни любой женщины. Четверть века.

Но она ничуть не беспокоилась и не чувствовала себя неполноценной из-за того, что к этому дню не вышла замуж и даже не была обручена. И несмотря на то что в обществе принято было думать, что женщина, достигшая столь зрелого возраста, обречена навеки остаться в старых девах, Диана плевать хотела на подобные глупые мнения. Диану вполне устраивало ее одиночество; ей нравилось быть независимой и самой распоряжаться собственной судьбой. «Я сама себе хозяйка, я капитан своего судна», — частенько повторяла она. К числу беспокойных доброжелателей найти ей подходящую пару относилась и тетушка Лидия, у которой Диана жила в настоящее время. Однако все друзья Дианы, хотя и неохотно, признавали, что умная, самостоятельная девушка действительно вполне успешно справляется с жизнью и ведет свой корабль.

И так было всегда.

Диана осиротела в возрасте двух лет; ее родители погибли из-за несчастного случая на дороге, когда перевернулась их карета, и с тех пор ее воспитывали бабушка и дедушка со стороны отца — вспыльчивый полковник Бак Бакхэннан и тихая, невозмутимая Руфь Бакхэннан. И эти преданные друг другу люди с сильной волей многому научили Диану; она стала понимать, что такое жизнь, и любовь, и верность.

И независимость.

А вот теперь Диана Говард Бакхэннан стояла одна в лунном свете — потому что она сама решила так. Она мечтательно смотрела вниз, на серебряную ленту Потомака, неторопливо и уверенно стремящегося на восток, к необъятному Атлантическому океану. За спиной Дианы, в ярко освещенном городском доме, звучала музыка, раздавались смех и оживленная болтовня.

Вечер, на который были приглашены десятки гостей, продолжался. Это был вечер Дианы, бал в ее честь. Диана знала, что ей следовало бы вернуться в дом, что ее поведение граничит с невежливостью. Но как же ей было скучно с гостями, как неуютно, как хотелось поскорее уехать… Она давным-давно устала от Вашингтона и бесконечных приемов и вечеринок, на которых разговоры постоянно вертелись вокруг политики.

Диана была умна, образованна и хорошо знала жизнь. Когда ей исполнился двадцать один год, она приехала сюда, в столицу, на родину своей матери, где по-прежнему жила ее единственная родственница из семьи Говардов. Фамилия Говард была хорошо известна в Вашингтоне. Тетушка Дианы, Лидия Говард-Дансби, искренне наслаждалась своим авторитетом и влиянием в этом городе.

Лидия Говард-Дансби пригласила свою единственную племянницу Диану пожить в величественном фамильном особняке Говардов, пообещав, что поможет ей испытать свои силы на какой-либо службе. Диана тут же откликнулась на приглашение, и тетушка Лидия приложила все силы к тому, чтобы девушка не осталась разочарованной.

За прошедшие четыре года Диана добилась завидного положения; она стала высокооплачиваемой стенографисткой и доверенным секретарем одного из наиболее перспективных молодых сенаторов. Диана стремилась прежде всего к самоутверждению, и это ей неплохо удавалось. Но теперь ей хотелось испытать себя иначе.

Несмотря на то что сенатор от штата Монтана Клэй Дод-сон всячески пытался убедить ее остаться на службе, Диана твердо решила уехать. Ничто не могло поколебать ее. Ни уговоры тетушки Лидии, ни интересный сенатор.

— Но, дорогая Диана, — умоляюще говорил ей молодой сенатор, когда она впервые сообщила ему о своих планах, — вы не можете покинуть меня! Вы просто не вправе! Вы нужны мне, Диана!

— Мне очень жаль, Клэй, действительно жаль, — отвечала она, тронутая нежностью и огорчением, звучавшими в его голосе и светившимися в его добрых карих глазах, — но есть кое-кто, кому я нужна гораздо больше.

И это было правдой.

Она была очень нужна тем, кого бесконечно любила, — полковнику и бабуле Бакхэннан.

Дед и бабушка владели и руководили труппой «Шоу „Дикий Запад“ полковника Бака Бакхэннана». Когда Диана была еще ребенком, она путешествовала вместе с этим представлением-буфф по всей Америке и Европе. Артисты выступали на арендуемых на время площадках. В те счастливые дни шоу полковника имело огромный успех, и труппа переезжала с места на место в сверкающих вагонах, сделанных на заказ, отправлялась в Европу на лучших пароходах, снимала номера в самых роскошных отелях и в Америке, и за границей.

Теперь же все было иначе.

Уже несколько лет как «Шоу „Дикий Запад“ полковника Бака Бакхэннана» находилось в критическом финансовом состоянии. Тому было много причин. Прежде всего исчезла прелесть новизны. То, что было необычным и волнующим спектаклем двадцать лет назад, сегодня выглядело знакомым и привычным. Зрители пресытились. Они уже десятки раз видели родео, объездчиков и мексиканских вакеро, и гурты буйволов, и сцены ограбления почтовых карет…

Кроме того, появились новые зрелища. Театр. Опера. Яркий, экзотичный цирк Барнума. Кинематоскопы Томаса Эдисона.

Но хуже всего было то, что появились аналогичные шоу на тему Дикого Запада. Когда создавалась труппа полковника Бака Бакхэннана, его представление было единственным в своем роде и они гастролировали по всему свету, не зная соперничества. А теперь существовало более двух дюжин подобных трупп, многие имели лучших актеров, и их программы отличались большей оригинальностью.

Однако самым страшным для Дианы было то, что до нее дошли слухи о попытках некоего Пауни Билла — владельца весьма доходного «Шоу „Дикий Запад“ Пауни Билла» и заклятого врага деда Дианы — завладеть труппой полковника.

Диана не могла позволить, чтобы это случилось.

Она добилась положения в Вашингтоне, а теперь была намерена присоединиться к гибнущему шоу дедушки. Она поставит свое имя в афишу, она использует все свои таланты, чтобы поднять сборы. Онаразберется в документации, поможет деду наладить дела, найти банк, готовый предоставить необходимую ссуду.

Фиалковые глаза Дианы вспыхнули твердой решимостью. «Да, милые мои! Я встречу поезд полковника, когда он прибудет», — сказала она.

— Диана? Вы здесь, Диана? — прервал ее мечты голос сенатора Додсона. — Вы с кем-то говорите?

Худощавый молодой человек, вышедший на балкон, огляделся в поисках того, к кому обращалась Диана.

Диана глубоко вздохнула и повернулась к сенатору. Улыбнувшись, она сказала:

— Нет, Клэй. Я тут одна. Наверное, я просто думала вслух.

— Ну, это бывает, — согласился он, подходя ближе. — Но вот прятаться от гостей — не слишком хорошо. — Он мягко, понимающе улыбнулся.

— Я знаю, — виновато ответила Диана. — Я просто вышла, чтобы глотнуть свежего воздуха. — Она одарила сенатора сияющей улыбкой, взяла его под руку и добавила: — Идемте в дом.

Но Клэй Додсон не тронулся с места. Он лишь не отрываясь смотрел на девушку. Наконец он произнес:

— Здесь действительно чудесно. И мы здесь вдвоем. Почему бы нам…

— Так кто это прячется от гостей?! — воскликнула Диана, заметив в его глазах выражение, которого предпочла бы не видеть. — Идемте! Я умираю от желания заглянуть в буфет!

Сенатор Додсон неохотно отправился в дом вслед за девушкой. Вечеринка тянулась уже второй час. Гости решили, что теперь в самый раз поднять бокалы с шампанским в честь улыбающейся почетной гостьи, и сенатор Клэй Додсон стал запевалой, когда хор приглашенных с воодушевлением исполнил «Она — отличный парень!».

Искренне тронутая, Диана смушенно порозовела и с улыбкой произнесла короткую благодарственную речь. И к собственному удивлению, обнаружила вдруг, что к глазам подступили слезы… ведь ей, пожалуй, никогда больше не придется увидеть этих людей.

А потом все обнимали Диану и просили не исчезать бесследно, и вот наконец Клэй проводил ее вниз по широкой лестнице и на улицу, в душную вашингтонскую ночь.

Молодой сенатор из Биллингса медленно шел рядом с Дианой к дому Говардов, расположенному неподалеку, всего в трех кварталах. Было довольно поздно. На улице не было прохожих. В тишине громко распевали сверчки, а где-то вдали, на реке, коротко свистнул буксир.

Молодые люди медленно шагали по тротуару, изредка обмениваясь словами. Все уже было сказано. Сенатор пребывал в мрачном настроении; его глаза то и дело скользили по бледному прекрасному лицу Дианы, по ее зачесанным наверх угольно-черным волосам… Диана, даже не глядя на него, ощущала его грусть.

Но она была так взволнована завтрашним отъездом, что едва ощущала землю под ногами; однако ей удавалось скрыть свое возбуждение.

Они дошли до огромного трехэтажного особняка Говардов. Страшась, что прощание затянется, что ей не удастся избежать объяснения с сенатором, Диана обернулась к Клэю, едва они остановились у парадного входа с висящим над ним ярким фонарем.

— Клэй, милый Клэй, — мягко сказала она. — Это были прекрасные годы. Спасибо вам за все.

— Диана, — проговорил он сдавленным голосом, — Диана. Внезапно он схватил ее за руку, чтобы притянуть к себе.

Диана от изумления открыла рот, но в этот момент из ее руки вылетел сложенный листок бумаги. Он упал на мощеный тротуар у ног девушки. Глаза сенатора остановились на нем. Молодой человек поднял бумажку и развернул ее, чтобы рассмотреть в свете электрического фонаря.

Это был билет на экспресс Тихоокеанской железной дороги. Яркими синими чернилами на нем было написано: «Денвер, Колорадо».

— Диана, мне бы очень хотелось, чтобы вы передумали…

Диана не дала ему договорить. Она быстро поцеловала сенатора, пожелала ему доброй ночи и торопливо вошла в дом, чтобы собрать вещи для дальнего путешествия:

Глава 3

Несколькими днями позже, около двух часов пополудни, длинный поезд полз, извиваясь, по восточным долинам Колорадо. Его долгий путь из Канзаса в штате Миссури подходил к концу. Впереди уже обозначались, все приближаясь и приближаясь, грозные вершины Берегового хребта приводящих в трепет Скалистых гор, четко вырисовывающиеся на фоне безоблачного августовского неба.

Направляясь прямиком к этим взмывающим ввысь горам, пыхтящий паровоз горделиво тащил внушительную процессию из тридцати четырех вагонов. Лишь на самом локомотиве не было яркой, бросающейся в глаза надписи, украшавшей каждый из вагонов: «Шоу „Дикий Запад“ полковника Бака Бакхэннана». Буквы сверкали золотом.

В самом начале поезда, в пышущей жаром кабине, Боз Уитман, машинист, соскочил со своей вращающейся табуретки. Улыбаясь от уха до уха, Боз дотянулся до шнурка, висящего над его головой. Паровоз тут же издал долгий, громкий свист, напугавший небольшое стадо беломордых коров, пасшихся неподалеку от железной дороги. Машинист возбужденно рассмеялся. На нем были форменная полосатая железнодорожная фуражка, яркий красный шейный платок, красная рубаха, полосатый комбинезон и автомобильные очки, защищавшие его чувствительные шестидесятидвухлетние глаза от пыли и золы.

Продолжая смеяться, Боз снова дернул за шнур свистка, потом передвинул регулятор и дернул за ручку тормоза. Раздался оглушительный скрежет. Оранжевые искры вылетели из-под стальных колес. Постепенно поезд замедлил ход и остановился. Удивленные актеры и рабочие выглядывали в окна вагонов, гадая, почему они остановились, если до Денвера оставалось еще не меньше двух миль.

Когда локомотив остановился окончательно, в конце поезда открылись раздвижные двери одного из вагонов; вагон был из тех, в которых перевозили животных. На землю спустили широкий трап. Затем в дверях показался широкоплечий, крепко сложенный молодой человек с темно-русыми волосами.

В программе выступления этот человек значился как Малыш Чероки; сейчас он успокаивал нервничавшего гнедого жеребца, основательно нагруженного оружием и походным снаряжением, заставляя того спуститься по трапу из вагона.

Следом за Малышом Чероки выбрались два мускулистых укротителя, постоянно участвовавших в шоу полковника Бакхэннана, — это были братья Лезервуд, Дэнни и Дэви. Веселые, громкоголосые, братья Лезервуд грубо дергали поводья лошадей, не слишком тревожась о том, что железные удила больно ранят нежные рты животных.

Следом за ними показался невысокий ковбой средних лет. Уильям Джонс, или Коротышка, был некрупным человеком с обветренным лицом; он был таким тощим, что на нем едва удерживались штаны. На шее болтался серебряный свисток на цепочке, а с губы свисала сигарета. Одной рукой поддергивая бриджи, а в другой держа поводья, он вел за собой чалого мерина, вглядываясь в окружающее сквозь дым сигареты. Не вынимая изо рта самокрутки, Коротышка предостерегал бездумных долговязых братьев Лезервуд:

— Эй, мальчики, полегче! Полегче!

Коротышка был главным конюхом труппы, и он совершенно не выносил, когда с животными обращались плохо. Очень тихий, очень застенчивый человек, Коротышка всегда был мягок с Божьими тварями — людьми и животными, — и его болезненно задевало то, как задиристые Лезервуды терзают испуганных лошадей.

Вместе с Коротышкой из вагона вышел седоволосый старый индеец; его бронзовое, обветренное лицо с резкими чертами пересекали глубокие морщины. Индеец разделял тревогу Коротышки за лошадей. Он вел в поводу крупного пони. Индейца звали Древний Глаз, и когда-то он был вождем племени ютов в Колорадо. Но те дни давно миновали. Древний Глаз уже проводил семьдесят пятую зиму своей жизни. Последние двадцать лет он провел в разъездах вместе с шоу «Дикий Запад». Древний Глаз прекрасно понимал, что теперь он не представляет для полковника Бакхэннана такой ценности, как в былые времена. Он слишком состарился, чтобы изображать свирепого воина, — а именно такой была прежде его роль в шоу. Но он знал, что до тех пор, пока будет существовать это представление, он останется в нем, в труппе, с полковником и своими старыми любимыми друзьями.

Забросив длинные кожаные поводья на склоненную голову пони, Древний Глаз с легким кряхтеньем взобрался в седло. Вдруг старый ют содрогнулся. Коротышка заметил, как плотное, полное тело юта пронзила дрожь.

— Эй, вождь, с тобой все в порядке? — негромко спросил Коротышка, чтобы никто, кроме Древнего Глаза, не мог услышать его. — Ты не заболел?

Древний Глаз передернул плечами и отрицательно качнул головой, заставив жесткие седые волосы, достигающие плеч, взметнуться вокруг темного сморщенного лица. Он посмотрел в глаза Коротышке и признался:

— На какую-то секунду… это было, словно… — Он взмахнул широкой ладонью, указывая на чистое голубое небо. — Словно старые друзья из мира духов, куда они давно ушли, предостерегли меня: ничего хорошего нас не ждет. Случится что-то очень плохое.

Коротышка не рассмеялся и не проявил никакого легкомыслия, услышав предсказание вождя. Он лишь мягко спросил:

— Ты имеешь в виду выступления в Денвере? Древний Глаз снова покачал головой:

— Нет. Я о той охоте, которую мы затеяли, о поездке в Сверкающие горы.

Прежде чем Коротышка успел что-либо сказать, раздвижные двери захлопнулись, раздался свисток, и Боз, машинист, тронул поезд с места. А нетерпеливый Малыш Чероки, поднявшись на стременах, громко закричал:

— Эй, чего мы ждем? Вперед, за большой кошкой! Опустившись в отделанное серебряным галуном седло, он вонзил острые шпоры с колесиками в бока жеребца, и чуткий гнедой рванулся вперед. Поезд медленно набирал ход. Неугомонные братья Лезервуд галопом помчались за Малышом Чероки, завывая и гикая. Коротышка и Древний Глаз обменялись неодобрительными взглядами, но направились вслед за ними.

Впереди всех несся через равнину Малыш Чероки. Он держал курс на Скалистые горы.

Всадники не остановились в городе, лежавшем на их пути. У них было всего три дня до начала представлений шоу «Дикий Запад» в Денвере. Пока труппа будет занята натягиванием тентов, установкой временных трибун и репетициями, пятеро, покинувшие поезд на подступах к Денверу, должны будут поймать для представления горного льва. Малыш Чероки, всегда стремившийся услышать от полковника слова одобрения, пообещал старому импресарио, что не спустится с гор, пока не добудет ценного зверя. И он намеревался сдержать свое обещание.

А потому всадники стремительно неслись к подножию гор, в то время как поезд, везущий труппу, упорно пыхтел, подбираясь к окраинам Денвера.

На платформе перед заново отстроенным вокзалом стояла Диана Бакхэннан, залитая яркими лучами полуденного августовского солнца. Она была одета удобно и в то же время эффектно: белое накрахмаленное пикейное платьице, соломенная шляпка с широкими полями и легчайшим фиолетовым шарфом вокруг тульи, фиолетовые перчатки. Над головой — шелковый зонтик того же оттенка. Диана беспокойно смотрела на уходящие вдаль рельсы, ожидая поезд, который должен был подойти к станции с минуты на минуту. Она шагала взад и вперед по почти пустой платформе, сгорая от нетерпения поскорее увидеть полковника и бабулю Бакхэннан. Ей было очень интересно, какое лицо будет у полковника, когда он выйдет из вагона и обнаружит, что его встречает Диана.

Диана улыбнулась, предвкушая радость этого мгновения.

Она не предупредила своих родных, что приедет в Денвер, не сообщила, что намерена присоединиться к труппе. Все это должно было стать сюрпризом, но Диана все-таки не совсем была уверена в том, что полковник с радостью воспримет подобную новость. Отличавшийся вспыльчивым характером, старик мог впасть и в ярость из-за того, что его выскочка внучка возомнила, будто он нуждается в ее помощи, чтобы справиться со своими финансовыми трудностями.

Полковник всегда отличался чрезвычайной гордостью. Его богатая приключениями жизнь была из тех, что со временем превращается в легенду. Уроженец Аризоны, Бак Бакхэннан в молодости сражался с индейцами, служил разведчиком в армии, был солдатом во время гражданской войны, и его синий мундир украшала целая коллекция медалей.

Многочисленные шрамы, которыми полковник очень гордился, остались ему на память о бурной молодости. Его левое плечо пронзила стрела апачей; пуля, выпущенная солдатом армии южан, пронзила его правое бедро. На широкой груди полковника остались следы схватки с медведем-гризли, а какой-то ревнивый муж оставил давным-давно отметину на красивом лице полковника.

Когда полковнику было уже пятьдесят, он укрощал дикого мустанга, но взбесившийся конь, весивший едва ли не тысячу фунтов, упал и, катаясь по земле, сломал Бакхэннану ногу. С тех пор полковник прихрамывал.

Однако он искренне наслаждался каждым мгновением жизни. Все для него было забавой, но ничто не радовало так, как обладание огромным гастролирующим шоу «Дикий Запад». И тем больнее для бесстрашного разведчика была мысль о том, что его любимая игрушка находится в опасности.

Короткий и громкий свисток паровоза заставил Диану вскинуть голову и снова всмотреться в даль.

Пыхтящий и дымящий локомотив приближался к вокзалу, и рельсы гудели и вибрировали… и старый Боз, машинист, выглядывал из окна кабины и махал полосатым кепи — да, это подходил тот самый длинный, непохожий на другие поезд, который и ожидала Диана.

Внезапно вокруг Дианы образовалась возбужденная, шумная толпа людей. Диана поняла — и ее чрезвычайно обрадовало это, — что все эти люди пришли сюда затем, чтобы встретить поезд полковника Бакхэннана. При виде оживленных лиц Диана почувствовала облегчение. Она очень боялась, что встречающих будет мало. И тогда полковник был бы горько разочарован.

Довольная улыбка озарила лицо Дианы. Девушка быстро сложила зонтик и поспешила к поезду, бесцеремонно расталкивая увеличивающуюся толпу. Но ей не удалось прорваться к первому пассажирскому вагону, на котором светились золотом огромные буквы: «Шоу „Дикий Запад“ полковника Бака Бакхэннана».

Но вот поезд остановился.

Кондуктор в форме и белых перчатках открыл дверь вагона. Он установил перед дверью небольшую лесенку, выпрямился и одернул тужурку; затем, приподняв на мгновение фуражку, кивнул кому-то находящемуся внутри вагона.

Глаза толпы неотрывно следили за вагонной дверью. Репортеры из «Роки-Маунтин ньюс» и «Денвер пост» замерли, держа наготове блокноты, карандаши и фотокамеры, чтобы не упустить возможность взять интервью.

Ползли мгновения. Напряжение нарастало. Диана усмехнулась.

Она хорошо знала полковника. Он был хитрым и опытным специалистом по части увеселений и знал, как заинтриговать толпу. Можно было не сомневаться, что сейчас он стоит в вагоне, затаившись в тени и выжидая нужное мгновение.

Наконец, после нескольких томительных секунд, первый пассажир поезда появился в дверях вагона. Это была величественная фигура, одетая в костюм из мягчайшей замши, отделанный бахромой по вороту куртки и по швам брюк, в замшевые перчатки цвета ржавчины, ковбойские башмаки ручной работы, белый стетсон, и со сливочно-желтым платком, повязанным на шее. Краснощекий, голубоглазый полковник, сверкая белозубой улыбкой, сорвал с головы стетсон, обнажив седую голову с длинными волосами, завязанными в хвост, приветствуя оживленную, свистящую и аплодирующую толпу.

— Полковник! — радостно закричала Диана, обращаясь к деду так, как ему нравилось больше всего. — Полковник Бакхэннан!

Он не услышал ее.

Обиженная, Диана, забыв о хороших манерах, энергично заработала локтями и стала пробираться сквозь толпу, чтобы поскорее очутиться возле заметно хромающего пожилого человека, который с довольной улыбкой уже позировал перед денверскими фотографами.

— Полковник! — снова закричала Диана, и яркие голубые глаза, моргнув, уставились на нее.

На долю мгновения в этих глазах вспыхнуло крайнее изумление, но полковник был не из тех, кого легко застать врасплох. В следующую секунду он уже просиял радостью. Полковник сразу понял, зачем приехала Диана. И ему стало ясно, что Диана рассчитывает привлечь новых зрителей своей эффектной внешностью и своим немалым искусством верховой езды, которому полковник обучал ее с самого раннего детства.

И, словно он ожидал именно этого, и ничего иного, полковник быстро вскинул крепкие крупные руки, обнял черноволосую внучку, поцеловал ее в щеку и горделиво обратился к представителям прессы:

— Парни, позвольте представить вам новую звезду «Шоу „Дикий Запад“ полковника Бакхэннана» — мисс Диану Бакхэннан!

Глава 4

Полковник Бакхэннан и репортер «Роки-Маунтин ньюс» Роберт Митчелл стояли, опершись на не слишком высокую изгородь денверской ярмарочной площади, арендованной полковником для своего шоу.

И старый полковник, и молодой репортер не отрывали глаз от одинокой всадницы в центре пыльной арены. Они всматривались в силуэт, вырисовывающийся на фоне лазурного неба; конь и человек двигались так, словно были единым существом. Вороной жеребец с белым чулком на передней ноге сверкал холеной шерстью. Всадница, высокая и гибкая, с угольно-черными волосами, была одета в обтягивающие замшевые брюки, белую блузку и мягкие мокасины, расшитые бусами.

Роберт Митчелл, репортер, замер от восторга, когда отчаянная всадница, пустив коня бешеным галопом, вдруг встала на седле вороного во весь рост. Ее спина была выпрямлена, колени чуть согнуты, ступни расставлены под углом, чтобы обеспечить надежное равновесие… Бесстрашная наездница перебросила поводья в одну руку и, быстро вскинув другую, выдернула из пышных волос сдерживающую их заколку.

Блестящие длинные локоны на мгновение закрыли лицо и обтянутые белой блузкой плечи, но тут же ветер подхватил их, и они, словно черное шелковое знамя, взвились в воздух, как и вздымающиеся волнами грива и хвост вороного жеребца.

Репортер надолго лишился дара речи. Когда же он наконец вновь обрел голос, то, запинаясь, произнес:

— Полковник, каково это — быть дедом живой легенды?

— Диана, — бросил в ответ полковник, кладя руку на плечо молодого человека, — звезда нашего представления, отличная актриса и мастер вольтижировки и работы с лассо. А легенда — это я\ — Он мягко поаплодировал — то ли Диане, то ли самому себе — и продолжал хвастать: — Сынок, я научил эту девочку всему, что знал и умел сам. Это мое умение. — Потом, сложив ладони рупором, он окликнул девушку: — Диана! На сегодня довольно! Пора отдохнуть! Я не хочу, чтобы ты слишком устала и не смогла участвовать в завтрашнем параде!

Была среда, поддень.

Труппа пробыла в Денвере неполных двадцать восемь часов, но Диана не желала тратить время понапрасну. Уже в первый вечер, через несколько часов после прибытия поезда, она тщательно выбрала лошадь для своего выступления. Впрочем, ей стоило лишь бросить взгляд на этого великолепного вороного, как она поняла — это именно то, что нужно. А получасом позже Диана вывела его на арену и подвергла тщательным испытаниям. Он выдержал их с честью. Диана была более чем довольна.

И с того момента Диана каждую свободную минуту проводила на арене, отрабатывая свой номер. Но она никогда не оставалась одна. Площадка, наполненная людьми с восхода до заката, гудела как улей.

Маленькие афишки, рекламирующие предстоящий спектакль, распространялись по городу местными школьниками. А на телеграфных столбах уже были наклеены огромные яркие плакаты, и такие же листы красовались в витринах магазинов по всему городу. В воздухе витало возбуждение, и мужское население Денвера нетерпеливо околачивалось на территории ярмарки, где шла подготовка к выступлениям.

Горожане наблюдали за тем, как крепкие рабочие труппы перетаскивают бревна, стучат молотками и работают пилами под жаркими лучами августовского солнца, поспешно устанавливая временные трибуны.

Помощники Коротышки хлопотали вокруг многочисленных животных, занятых в представлении. С северной стороны, на краю площади, устраивались загоны и устанавливались клетки. Животных переводили туда из вагонов, кормили и поили, купали и расчесывали, их осматривал ветеринар.

Большинство актеров тоже были здесь. Многие репетировали свои номера; другие же просто глазели по сторонам, или играли в покер, или сплетничали, или просто отдыхали, набираясь сил перед представлением. Длинный ряд вагонов специального поезда располагался не более чем в сотне ярдов, на запасном пути, подходящем к площади городской ярмарки. Участники шоу жили в своих вагонах.

Однако в этот полдень и актеры, и рабочие, и праздные зеваки, явившиеся из города, собрались у арены, чтобы насладиться удивительным зрелищем. Стройная черноволосая всадница на огромном вороном коне привлекала их внимание, и это не прошло мимо глаз искушенного полковника.

В ответ на оклик деда Диана помахала рукой, подогнула колени и легко опустилась в седло; в толпе мужчин, собравшихся у ограждения арены, раздались одобрительные возгласы. Диана, конечно, давно заметила присутствие зрителей. И их искренний интерес. Но она ничего не имела против наблюдателей во время репетиции.

Наоборот, она надеялась, что произвела на них достаточно сильное впечатление, чтобы они вернулись позже, но уже заплатив за билеты.

Уперев одну руку в бок, Диана развернула коня и пустила его легким галопом вдоль ограды, а потом, наклонившись к лошадиному уху, проговорила:

— Ну-ка, малыш, давай! Поклонись им! — Она крепко прижала пальцы к шее коня, слева за челюстью, и скомандовала: — Ну, давай, Чэмп!

Вороной откликнулся на ее слова именно так, как того ожидала девушка. Отлично тренированный, жеребец, весивший едва ли не тысячу фунтов, опустился на правое переднее колено, выбросил вперед левую ногу с белым чулком и эффектно склонил огромную голову.

Благодарные зрители громко засвистели и зааплодировали.

— Браво, браво! — воскликнул довольный полковник.

— Изумительно! — восхищенно закричал молодой репортер.

— Хороший мальчик, — негромко сказала Диана, похлопывая вороного по холке. Она приказала ему оставаться в том же положении и, ловко соскользнув вниз, вдоль грациозно изогнутой конской шеи, уверенно встала на землю.

Она торжествующе вскинула руки, сделала пируэт, вытянув носки обутых в мягкие мокасины ног, и, сверкнув улыбкой на миллион долларов, тут же повернулась к вороному и щелкнула пальцами. Конь в то же мгновение поднялся на ноги, величественно выпрямился и встряхнул головой, так что его пышная грива волной взлетела в воздух. Диана рассмеялась и выудила из кармана узких замшевых брюк кусок сахара.

Чэмп жадно схватил его и сразу же мягко ткнул Диану носом в плечо. Тихонько заржав, он попросил еще.

Но Диана отрицательно покачала головой. Захватив пальцами пучок густой, жесткой гривы, она легонько дернула его и сказала:

— Запомни, мальчик, я не люблю попрошаек. И чем скорее ты усвоишь этот урок, тем легче нам с тобой будет работать.

Но при этом она ласково обняла вороного за шею, прижала голову коня к груди и коснулась щекой шелковистой морды. Потом быстро оттолкнула жеребца, потому что он начал энергично втягивать воздух, обнюхивая блузку Дианы в поисках спрятанного сахара.

Один из конюхов уже спешил к девушке. Диана бросила ему поводья, поблагодарила за заботу и, шлепнув лошадь по крупу, пошла прочь. Солнце светило ей в спину, а пышные черные волосы образовали светящийся ореол вокруг головы.

Полковник представил молодых людей друг другу. Роберт Митчелл энергично перегнулся через изгородь, чтобы пожать руку Дианы.

— Мисс Бакхэннан, — восторженно воскликнул он, — вы были великолепны!

— Это не так, — скромно откликнулась она. — Великолепной была лошадь.

С некоторым трудом освободив руку, она повернулась к деду:

— Полковник, если Коротышка не слишком занят, мне бы хотелось, чтобы он лично присматривал за Чэмпом.

— Я попрошу его, — заверил ее полковник. Репортер намекающе откашлялся. Полковник бросил взгляд на юношу. Роберт Митчелл странно гримасничал. — В чем дело, сынок?.. Ох… да, да. — Полковник снова повернулся к Диане. — Этот молодой человек пригласил меня на ленч в «Метрополитен», и он надеется, что ты тоже присоединишься к нам.

— О, мне очень жаль, но я уже обещала Кэт Техаске, что пойду на ленч с ней. — Диана одарила репортера улыбкой. — Возможно, в другой раз?..

На физиономии репортера отразилось глубокое разочарование, но он кивнул:

— Да, конечно… может быть, завтра?.. Но Диана уже отвернулась и пошла прочь.

Кэт Техаска раскладывала пасьянс «Клондайк». Пасьянс раскладывался из колоды в пятьдесят одну карту. Это было любимым времяпрепровождением Кэт. Она хвастала, что пасьянс сходился у нее не меньше чем через раз. И с тех пор как она присоединилась к «Шоу „Дикий Запад“ полковника Бакхэннана», Кэт истрепала не меньше сотни колод карт.

Кэт Техаска была крупной, худощавой, с теплыми карими глазами, удивительно изящным носиком и ртом, полным крупных зубов. Лицо Кэт было простым, широким и загорелым, как лицо мужчины. Она никогда не носила шляпы. Ее коротко подстриженные каштановые волосы тронула седина, а возле глаз от постоянного смеха образовались разбегающиеся веером морщинки.

Кэт Техаска была громогласной, любила хорошую шутку, даже если подшучивали над ней самой. Она никогда не сплетничала, не совалась ни к кому с непрошеными советами, не хныкала и не жаловалась, когда дела шли не слишком хорошо. Она была надежным товарищем, обладала добрым сердцем и ровным характером.

Кэт выступала в шоу как женщина-снайпер с 1878 года, с того лета, как ей исполнилось тридцать три года, и ее очень любила публика. В тот год она приехала навестить дальних родственников в Чикаго. В городе шли представления «Шоу „Дикий Запад“ полковника Бакхэннана», и родные Кэт пригласили ее на спектакль.

Катерина Луиза Уортингтон, уроженка штата Техас, была очарована блеском представления, яркими костюмами и искусной верховой ездой. Но когда на арену вышел меткий стрелок, чтобы продемонстрировать свое искусство, Кэт не выразила восторга.

— Да я бы победила этого парня, даже если бы стреляла левой рукой! — сказала она своим родственникам.

И очень скоро ей представилась возможность доказать справедливость своих слов.

Самоуверенный стрелок предложил «любому мужчине из публики», думающему, что он может проделать то же самое, выйти на арену.

— Идите сюда и попробуйте сразиться со мной!

С полдюжины не менее самоуверенных горожан тут же поднялись со своих мест и отправились на арену. Катерина Луиза Уортингтон терпеливо ждала. Когда все шестеро потерпели поражение и вернулись на свои места, она встала.

Улыбающийся непобедимый стрелок, стоящий в центре арены, поднял пару револьверов с украшенными перламутром рукоятками, приветствуя одобрительно аплодирующую толпу, и в это мгновение раздался громкий голос Катерины Луизы Уортингтон, в котором звучал явный техасский выговор:

— А как насчет того, чтобы дать шанс леди, а, мистер?

Зрители грубо захохотали. И стрелок тоже. Но их смех очень быстро замер.

Катерина Луиза Уортингтон не стала дожидаться ответа. Она спустилась к высокой ограде арены и с легкостью акробата перепрыгнула через нее. Пышные нижние юбки мелькнули перед глазами изумленной публики. Стрелок смотрел на женщину, и снисходительная улыбка не сходила с его полноватого интересного лица. Катерина Луиза Уортингтон не обратила внимания на его высокомерие. Она уверенным шагом направилась прямо к нему.

И уже через пять минут арена была во власти этой женщины. И зрители — тоже.

Полковник Бак Бакхэннан в тот вечер следил за представлением из-за кулис. За сорок восемь лет своей жизни ему ни разу не приходилось видеть столь поразительно меткой стрельбы. Когда удивительная женщина легко и убедительно победила в соревновании его высокооплачиваемого снайпера, полковник поспешил перехватить ее, прежде чем она вернулась на место.

Он предложил Катерине Луизе Уортингтон жалованье даже более высокое, чем то, какое он платил побежденному стрелку. Катерина Луиза Уортингтон отказалась. Она сказала, что, конечно, все это звучит очень соблазнительно, однако она должна вернуться на ранчо в Южном Техасе, принадлежащее ее мужу. В Чикаго она приехала лишь ненадолго, в гости.

Сообразительный полковник тут же сказал Кэт, что ее муж вполне мог бы выступать в группе «Отчаянных наездников». Но Катерина Луиза Уортингтон сообщила полковнику, что именно сейчас ее муж никак не может присоединиться к шоу.

— Видите ли, полковник Бакхэннан, — объяснила улыбающаяся женщина, запустив пальцы в светлые каштановые кудряшки, — Тедди Рэй… так зовут моего милого мужа… Тедди Рэй еще не вернулся с войны.

— С войны? Какой войны? Я что-то не слышал…

— Да ну вас, я говорю о войне между Севером и Югом, само собой! — Кэт посмотрела на полковника так, словно тот был полным идиотом. — Тедди Рэй оставил меня в Техасе, а сам ушел с армией южан, когда мы только лишь поженились, мне тогда было шестнадцать лет.

Ему и самому-то было всего девятнадцать, но у нас уже были небольшой клочок земли и несколько коров. Я так и работаю на ферме. Полагаю, Тедди Рэй вернется домой со дня на день. — Она улыбнулась, подумав о своем любимом муже. — Я даже чувствую себя виноватой из-за того, что так задержалась в Чикаго.

Полковник мягко произнес:

— Но, дорогая моя, война кончилась уже тринадцать лет назад…

— Бог мой, да знаю я это! Вы что, думаете, я свихнулась? — Катерина Луиза Уортинггон гордо подбоченилась. — Я сказала Тедди Рэю, что буду его ждать, и я его жду! Мне не сообщали о том, что он умер. Мне сказали, что он просто пропал без вести после большой битвы у Роузи-Риджа. А пропасть без вести не значит умереть, полковник! Нет, сэр! Мой милый Тедди Рэй может вернуться в любой день, а когда он приедет…

— Вот что я вам скажу, миссис Уортингтон, — перебил ее полковник. — Оставьте дома сообщение о том, где вы находитесь и чем занимаетесь. И поехали с нами! А когда Тедди Рэй вернется, вы сразу бросите работу и поедете домой, на ранчо. Как, подходит вам это?

Катерина Луиза Уортингтон прищурила карие глаза и задумчиво взглянула на полковника.

— Вы хотите сказать, я могу поработать у вас временно, — медленно произнесла она, явно заинтересованная предложением. — А как только Тедди Рэй…

— Ну разумеется! Вы будете выступать только до возвращения Тедди Рэя.

Этот разговор произошел семнадцать лет назад, и Кэт Техаска по сей день гастролировала с шоу, изумляя публику своим невероятным талантом стрелка; вся труппа полюбила ее. И до сих пор она не уставала напоминать полковнику и всем прочим, что она лишь временно выступает в шоу «Дикий Запад». А как только вернется ее Тедди Рэй, она тут же отправится на свое ранчо.

Кэт Техаска положила трефового короля — последнюю из тех карт, что держала в руке, — на стопку из четырех других карт и громко, весело рассмеялась. Диана, услышав этот смех, поняла, что пасьянс снова сошелся… Она постучала в полуоткрытую дверь. Кэт махнула ей рукой, приглашая войти.

Диана уже шагнула внутрь комнаты, когда с арены внезапно донесся шум, заставивший ее обернуться. Кэт тоже услышала громкие голоса, отодвинула стул, поднялась и торопливо подошла к двери.

Обе женщины уставились на нескольких мужчин, скачущих с запада. Первым мчался мускулистый темно-русый парень, который возбужденно кричал что-то полковнику.

— Кто это? — спросила Диана, подняв руку, чтобы защитить глаза от ярких солнечных лучей.

— Это Малыш Чероки, — ответила Кэт Техаска, всматриваясь в приближающихся всадников. — Ладно, пошли. Не на что тут смотреть. Просто парни вернулись с гор. Ха, могу спорить, им так и не удалось поймать большую кошку. — Кэт засмеялась и ушла.

— М-м-м… — промычала Диана, все еще глядя на верховых. Она видела, что и ее прихрамывающий дед, и молодой репортер торопливо направились навстречу вновь прибывшим, и ей тоже захотелось побежать туда и выяснить, из-за чего поднялся такой шум.

Но, вздохнув, она отвела взгляд и вошла в уютное вагонное купе, которое она делила с Кэт Техаской.

Полковник едва дышал, когда добежал наконец до западной границы ярмарочной площади. Малыш Чероки лихо соскочил на землю и шагнул ему навстречу, улыбаясь во всю свою небритую физиономию.

— Ну, сынок, раздобыли вы большую кошку? — спросил полковник.

— Конечно! — ответил Малыш Чероки, стягивая лайковые перчатки и засовывая их в карман. — Но забудьте на минутку о кугуаре. Я привез вам настоящий сюрприз, полковник! — Оглянувшись, он крикнул через плечо: — Дэви, давай его сюда!

Освещенные ярким солнцем, братья Лезервуд с трудом тащили свою упирающуюся добычу.

Скованный по рукам и ногам, с железной цепью на шее, высокий, дикого вида индеец упорно пытался вырваться из плена; его глаза пылали ненавистью, обнаженное тело покрывали свежие синяки. Жертву гордо представили перед изумленным полковником.

— Вы можете в такое поверить? — воскликнул сияющий Малыш Чероки. — Самый что ни на есть дикий индеец!

Темное лицо индейца пылало, сверкающие зубы обнажились в зверином оскале, глаза горели.

Когда его бешеный взгляд встретился со взглядом полковника, краснокожий шевельнул губами, словно пытаясь что-то сказать. Но не мог вымолвить ни слова. Лишь тихое звериное ворчание вырывалось из его горла и шумное, тяжелое дыхание.

— Я уже видел как-то раз подобную тварь, — похвастался Малыш Чероки. — Ну и страшный он был! Глаза кровавые, у рта пена!

Полковник промолчал. Он продолжал рассматривать злобного, дикого язычника, тщетно пытавшегося освободиться от цепей. Под горячими лучами солнца его грязная кожа повлажнела, каждый мускул вздувался от напряжения. Это огромное полуобнаженное существо походило на попавшего в западню зверя. Индеец источал угрозу. От него пахло опасностью. И опасность светилась в его злых черных глазах.

Малыш Чероки снова заговорил с надеждой в голосе:

— Ну конечно, у нас в труппе есть индейцы, и много, но, черт побери, они же все немолоды, а то и вовсе старики, и они ручные и жирные, как дряхлые леди! Они и ребенка не напугают! А этот язычник такой же неукрощенный, как его предки-убийцы, снимавшие скальпы с белых людей! — Малыш посмотрел на краснокожего и рассмеялся. — Кто знает? Может быть, именно этот иеху из каменного века заставит журналистов взвыть от восторга и сделать нам рекламу! Уж он-то всем даст жару!

Полковник Бакхэннан все так же внимательно изучал связанного индейца. Он подошел к дикарю поближе, подо смотрел ему прямо в глаза и спросил:

— Ты понимаешь по-английски?

Индеец фыркнул, губы снова сложились так, будто он хотел что-то сказать, но не произнес ни слова. Глаза сверкнули, в очередной раз он отчаянно напрягся, пытаясь разорвать цепи, но лишь крепче натянул железную петлю на шее, снова фыркнул и тихо зарычал.

— Эта тварь не понимает английского, — сказал Малыш Чероки. — Можете мне поверить, полковник! Это совершеннейший дикарь, он и не нюхал цивилизации, и это как раз то, что нужно для нашего шоу!

Полковник нахмурился, покачал седой головой и задумчиво потер подбородок. Актер до мозга костей, он уже видел перед глазами огромные толпы изумленных зрителей, собравшихся, чтобы взглянуть на хрупкую, стройную Диану Бакхэннан и дикого, пугающего, неукрощенного краснокожего.

Красавица и Чудовище!

Тут не о чем было размышлять; дикарь представлял собой козырную карту. Полковник словно наяву узрел новые афиши…

Они назовут его КРАСНОКОЖИЙ СО СКАЛИСТЫХ ГОР!..

Глава 5

Новость распространилась мгновенно.

Не прошло и часа, как все, от полковника до последнего подсобного рабочего труппы, только об этом и говорили. И всем отчаянно хотелось хоть краешком глаза посмотреть на краснокожего со Скалистых гор.

И Диане Бакхэннан тоже.

В обеденный час в палатке-столовой стоял гул возбужденных голосов; Кэт Техаска, пробираясь мимо накрытых столов, ловила обрывки фраз. Везде слышались рассказы о том, как на Малыша Чероки, который забрался высоко в горы и отстал от своих спутников, внезапно напал жестокий кровожадный дикарь. Малыш, захваченный врасплох, лишь чудом остался жив!

Диана точно так же сгорала от любопытства, как и все остальные. Она торопливо, за считанные минуты, покончила с едой и ушла, оставив Кэт за яблочным пирогом. Выйдя, Диана огляделась по сторонам, намереваясь спросить у кого-нибудь, где держат краснокожего. Но помощь не понадобилась. Ей нужно было просто идти туда же, куда направлялись все.

Так она и сделала.

А все спешили к северной части ярмарочной площади, где располагались загоны для скота и клетки для зверей. Диана уже почти обогнула овал арены, как вдруг наткнулась на своего деда.

— Диана! — Он, прихрамывая, подошел вплотную к внучке и взял ее за руку. — Погоди-ка минутку. Куда это ты направилась?

— А как ты думаешь? — переведя дыхание, ответила вопросом Диана. — Разумеется, посмотреть на чудовище.

Старый импресарио покачал седой головой и мягко повернул Диану в обратную сторону.

— Детка, держись подальше от краснокожего. Он совершенно дик и чрезвычайно опасен. Не стоит и говорить о том, что он может сделать с хорошенькой женщиной вроде тебя.

— Но разве он не заперт? — раздраженно поинтересовалась Диана.

— Да, он в клетке и скован по рукам и ногам, но это не гарантия того, что он не сумеет освободиться. Он очень силен, и находиться поблизости от него рискованно. Ты слышишь меня? Попадись только мне поблизости от его клетки!

— Ладно… не попадусь.

Позже, в тот же день, Диана медленно подбиралась к зарешеченному закутку.

Она осторожно ступала на пыльную землю в мягких мокасинах, и ее шаги почти не были слышны. Закусив нижнюю губу и сдерживая дыхание, Диана упорно подкрадывалась к индейцу.

Он стоял спиной к ней. Свободное положение его тела свидетельствовало о том, что он ничего не подозревает. Сознавая, что он в любое мгновение может ощутить ее присутствие, Диана подошла совсем близко и остановилась не более чем в футе от него. Медленно, осторожно она подняла руки. И стремительным жестом закрыла глаза индейца ладонями. На долю секунды индеец замер. Он не шевельнул ни одним мускулом. Не издал ни звука.

А потом глубокий, низкий смех вырвался из его массивной груди, сотрясая смуглое тело. Диана тоже расхохоталась и убрала руки. Он отвернулся от забранного решеткой окошка кассы, и его широкое морщинистое лицо осветилось радостью.

— Олененок! — весело воскликнул Древний Глаз, обнимая Диану огромными руками и сильно сжимая ее. — Как дела, Олененок?

Смеющаяся Диана прижималась к старому вождю ютов, который никогда не называл ее другим именем. Для него она была не Дианой, для него она была только Олененком. Древний Глаз был другом Дианы с самого раннего ее детства. Качаясь на его колене, она часами слушала истории о старых днях, о волшебных днях, когда он жил среди своего народа. О счастливых днях, когда он был молод и силен и скитался в суровых Скалистых горах, свободный, как парящий в небе орел. Вольный, как ветер, несущийся над вздымающимися — в небо вершинами.

Диана, безуспешно пытаясь вырваться из стального захвата, сказала:

— У меня все отлично, а как ты?

Древний Глаз наконец отпустил ее. На его широком морщинистом лице по-прежнему сияла улыбка, черные глаза блестели.

— Я уж стар. Что тут хорошего? — И он демонстративно пожал плечами.

— Ты никогда не будешь старым! — возразила Диана. И тут же спросила: — Но что ты делаешь в билетной кассе? Что-то ищешь?

Индеец усмехнулся и признался:

— Я подумал, может, кто-нибудь забыл тут немного табаку или сигаретку. Но — не повезло, ничего не нашел. У тебя есть табак, Олененок?

Диана рассмеялась:

— Нет, но я тебе помогу его найти. Идем!

Диана взяла индейца за руку, и они направились к только что возведенным трибунам для зрителей. По дороге они натолкнулись на одного из «Отчаянных наездников» — ковбоев, участвующих в представлении. Диана кивком указала на желтый кисет с табаком, выглядывающий из кармана ковбоя.

Минутой позже Древний Глаз с довольным видом раскуривал торопливо свернутую самокрутку, а Диана благодарно улыбнулась услужливому ковбою. Индеец и девушка продолжили путь и подошли к трибунам. Там они уселись на солнышке и стали с наслаждением болтать и смеяться, как дети.

Древний Глаз бесконечно восхищался Вашингтоном. Когда-то, давным-давно, он бывал в этом далеком городе со старым вождем Оурэем. Там они встречались с Большим Белым Отцом Эндрю Джонсоном. Древнему Глазу хотелось знать все о новом Большом Белом Отце, так что Диане пришлось отвечать на множество вопросов. Наконец ей удалось и самой спросить.

— Расскажи мне о краснокожем, — попросила она, глядя прямо в темные глаза индейца, окруженные морщинками. Она уловила странное выражение, мелькнувшее в этих обсидиановых глазах, заметила, как на мгновение сжались губы Древнего Глаза. — В чем дело? Что-то не так?

— Ничего. Совсем ничего, — сказал Древний Глаз.

Но Диана смутно чувствовала, что старого вождя что-то тревожит. Что-то, о чем он не хочет говорить. Что-то, касающееся краснокожего со Скалистых гор.

Диана, всегда уважавшая чужие чувства, пожалела, что задала этот вопрос. И поспешила сменить тему. Она стала спрашивать, как Древний Глаз относится к ее возвращению в шоу, что он думает о вороном Чэмпе, как ему нравятся ход коня и ее трюки на лошадиной спине.

— Ты свернешь себе шею, если не будешь осторожной, Олененок! — предостерег ее Древний Глаз.

— Ты забыл, что сам учил меня?

— Кто, я?

— Да, ты!

Индеец весело ухмыльнулся:

— Я уже старый. Забыл.

Но Диана прекрасно видела горделивый блеск его глаз, свидетельствующий о том, что старый вождь все отлично помнит.

Наконец этот длинный день подошел к концу, и яростное солнце начало спускаться за Береговой хребет Скалистых гор. Сухая, изнуряющая жара спала. Прозрачный воздух наполнился прохладой.

Диана Бакхэннан, которой уже несколько раз мешали в ее попытках взглянуть на краснокожего, была уверена, что на этот раз ее ждет успех. Она мудро решила подойти к клеткам в час ужина.

Для всех актеров и работников «Шоу „Дикий Запад“ полковника Бака Бакхэннана» столы накрывались трижды в день; еда готовилась в специально оборудованном вагоне. И время еды было установлено раз и навсегда и соблюдалось весьма строго. Тот, кто не являлся вовремя в палатку-столовую, оставался голодным.

Этот ужин Диана решила пропустить. Когда все потянулись к столовой, она выскользнула из купе, которое они занимали вместе с Кэт Техаской, и шмыгнула в противоположную от обеденного тента сторону; вскоре она достигла края арены и, обогнув ее, направилась к загонам.

Голоса спешащих на ужин замерли вдали. Угасли последние лучи солнца. Диана быстро углубилась в сумрачный лабиринт узких проходов между деревянными оградами загонов. Чем дальше она забиралась, тем темнее становилось вокруг. При ее приближении лошади вскидывали головы, выглядывали из стойл и начинали тихо, взволнованно ржать. Диана машинально прижала палец к губам и прошептала: «Тише, тише!..»

Но легко возбудимые цирковые лошади в испуге прижимали уши и таращили глаза. Они подняли такой шум, что Диана стала опасаться — ведь ржание лошадей могли услышать Коротышка и его помощники, сидевшие сейчас за ужином.

Однако конюхи не услышали шума… зато его услышал кое-кто другой.

Диана увидела впереди конец длинного узкого прохода и вздохнула с облегчением. Она прибавила шагу. Но не прошла она и трех метров, как в темноте внезапно вспыхнула спичка. Диана остановилась. Ее глаза уставились на мужское лицо, слабо освещенное оранжевым огоньком. Мужчина небрежно привалился к крайней стойке загона у выхода из коридора.

Диана шагнула вперед. Мужчина поднял ногу, оперся башмаком о перекладину напротив и загородил проход. Повернувшись лицом к Диане, он сказал с улыбкой:

— Меня зовут Фил Ловери, мисс Бакхэннан. Но меня знают скорее как Малыша Чероки, так я значусь в афишах. Надеюсь, я вас не напугал?

Диана уже полностью овладела собой. Она посмотрела на улыбающегося мужчину и ответила:

— Я не из тех, кто легко пугается, мистер Ловери. Не будете ли вы так любезны пропустить меня?

— Куда вы направляетесь, мисс? Может быть, пойдем вместе?

— Едва ли, мистер Ловери.

— Малыш, — поправил он ее. — Называйте меня Малыш Чероки. Так куда же вы идете?

— Уверена, вас это совершенно не касается. — Она посмотрела на вытянутую поперек прохода ногу Малыша, закрывающую путь.

Но Малыш не потрудился переменить позу.

— Вам опасно здесь находиться, — сказал он, медленно переводя взгляд с лица Дианы на ее стройное тело. — Очень опасно. — Он снова посмотрел ей в глаза. — Вы слишком красивая женщина, Диана… можно мне называть вас Дианой? Ведь вас именно так зовут, верно?

Диана раздраженно вздохнула:

— У меня нет определенной цели, мистер… э-э… Малыш. Я просто гуляю.

— Вижу. — Он кивнул и поднес к губам сигарету. — Ну, я думаю, ваш дедушка был бы не против того, чтобы я вас предостерег от одиноких прогулок в этом месте. — Он наконец опустил длинную ногу и выпрямился. И тут же коснулся руки Дианы. — Вы знаете, куда забрели? К клеткам диких зверей и диких людей.

— Ну, я полагаю, вы тоже один из дикарей, — презрительно бросила Диана, давая ему понять, что ничего не боится.

Малыш Чероки улыбнулся и слегка потянул ее за руку.

— Может быть, — сказал он. — Хотите проверить?

— Ну уж нет.

— Нет? Я вам не верю. Я думаю, вам было бы любопытно.

— Да вы бредите! — язвительно произнесла она. Он не обратил внимания на ее сарказм.

— Я вас провожу обратно, — сказал он, продолжая сжимать руку Дианы. — Может быть, вы передумаете, пока мы идем.

— На это не рассчитывайте, — огрызнулась Диана, испытывая куда более сильное раздражение, чем мог предположить Малыш. Девушке показалось, что вокруг нее организован заговор и что вся труппа твердо решила не дать ей возможности увидеть краснокожего!

Но когда разочарование слегка утихло, Диана нашла Малыша Чероки вполне приятным спутником. И он в отличие от Древнего Глаза не отказывался поговорить о краснокожем. Он честно признал, что был жутко напуган, когда на него прямо средь бела дня напало это дикое существо. И сказал, что ему пришлось в буквальном смысле бороться за свою жизнь в этой неожиданной схватке.

Когда они дошли до вагона Дианы, девушка повернулась к провожатому, чтобы как следует рассмотреть его. В неярком свете, пробивавшемся сквозь полуоткрытую дверь купе, Диана увидела, что Малыш Чероки не только высок и крепко сложен, но и очень хорош.

У него были густые темно-русые волосы, зеленые глаза, прямой нос, соблазнительно полные губы, красиво очерченный подбородок. Малыш был чисто выбрит. На нем были свежая белая рубаха, тщательно отутюженные бежевые брюки и отлично начищенные ботинки. Он явно приоделся для вечерней прогулки.

— Что ж, доброй ночи, Малыш. Я устала, пора, пожалуй, и в постель. — И Диана насмешливо добавила: — А как насчет вас? Вы тоже отправитесь прямиком в постельку?

— Да, — мгновенно откликнулся он. — Именно это я и собираюсь сделать.

И он не солгал.

Через четверть часа, покинув Диану, Малыш Чероки уже входил в дверь «Зеркального дома» Дженни Роджер, заведения, которое его владелица называла лучшим борделем на территории от Миссури до Западного побережья.

Десятки красивых молодых женщин сидели на диванах и кушетках, обтянутых серым бархатом, в обширной гостиной второго этажа. Улыбающийся чернокожий играл на ореховом рояле «Птичку в золотой клетке». Малыш Чероки задержался в дверях и огляделся.

Он точно знал, что ему нужно. И сразу выбрал стройную, моложавую женщину, чьи распущенные черные волосы падали пышной волной до пояса.

— Вон та, — сказал он подошедшей к нему мадам, которая сделала знак Чарилайн.

— Займи королевские покои, — распорядилась мадам, когда чернокудрая женщина подошла к Малышу Чероки.

Кивнув, Чарилайн взяла Малыша за руку и повела его по длинному тихому коридору к крошечному лифту с золотой решетчатой дверью. В этом лифте едва могли поместиться два человека, и они поневоле прикасались друг к другу — Тесный лифт был идеей Дженни Роджер. Она хотела, чтобы гости ее заведения приходили в нужное настроение уже по дороге в номера.

На Малыша Чероки лифт, безусловно, подействовал. Возбужденный близостью брюнетки, он едва мог дождаться, когда они очутятся в постели.

— Черт побери… — пробормотал он, когда Чарилайн ввела его в просторную комнату, в которой находился лишь один-единственный и весьма необычный предмет обстановки.

Длинный узкий ковер из красного бархата вел через комнату к сверкающему беломраморному возвышению, на котором стоял сверкающий позолотой трон с высокой спинкой. Откуда-то сверху лился свет, образующий круг, в котором этот царский трон, казалось, горел жаром. Малыш был крайне заинтересован.

— Зачем все это?

— Для фантазий, — ответила Чарилайн. — Если гостю того захочется, он может сделать вид, что он — простолюдин, которому позволено… нет, приказано заняться любовью с королевой.

Малыш ухмыльнулся:

— Пожалуй, стоит попробовать.

Чарилайн сидела на роскошном золоченом троне. Она и вправду походила на королеву. На ней было длинное нарядное платье с узкими рукавами, отделанное затейливо переплетенной золотой тесьмой. Облегающий лиф подчеркивал талию, высокий воротник закрывал шею. А очень пышную юбку Чарилайн откинула на подлокотники кресла, открыв ноги в золоченых туфельках.

На плечи Чарилайн набросила длинную мантию, отделанную мехом горностая; мантия эффектно свешивалась на одну сторону трона, спадая на полированный белый мрамор. На черноволосой голове Чарилайн красовалась золотая корона, усыпанная яркими переливающимися камнями. В руке она держала золотой скипетр.

— Подойди ближе, мой добрый подданный, и расскажи, зачем ты искал встречи со своей королевой, — заговорила Чарилайн, и голос ее звучал низко и уверенно.

Малыш шагнул вперед и отвесил низкий поклон.

— Ваше королевское величество, мой долг и мое желание состоят в том, чтобы заняться любовью с вами. Умоляю, даруйте мне эту милость. Снизойдите до смиренного простолюдина, исполните его просьбу.

— Подойди ближе, — приказала королева.

Простолюдин поднялся по мраморным ступеням и остановился перед ней. Королева подняла золотой скипетр, мягко коснулась им вспухших чресл просителя и произнесла:

— Если твое крестьянское тело откликнется на призыв моего символа власти и если ты готов должным образом войти в королевскую плоть, ты можешь осуществить свои мечты.

Малыш снова поклонился. Он сжимал кулаки, когда ее дерзкое величество медленно водила скипетром вокруг возбужденной плоти, дразня своего подданного. Малышу нравилась такая игра, но, в конце концов, он уже едва сдерживался, готовый взорваться.

Королева, облизывая пухлые алые губы кончиком розового языка, не отводила взгляда от свидетельства физического желания, вырастающего у нее на глазах, пока не заметила, что брюки Малыша уже едва выдерживают внутренний напор. Тогда она сжалилась над подданным.

Подняв скипетр и коснувшись им заросшей волосами груди Малыша, королева сказала:

— Ни один вельможа не мог бы похвастать подобными достоинствами. Иди сюда и исполни свой долг…

В одно мгновение Малыш сбросил брюки, схватил женщину за руки и, подняв ее с трона, упал на бархатное сиденье, широко расставив ноги. Притянув к себе Чарилайн, он резким движением поднял ее пышную юбку и с восторгом обнаружил, что под ней ничего нет. Элегантная королева уселась верхом на Малыша и прижалась к нему своей пульсирующей плотью.

И в горячем белом свете, льющемся с потолка, королева с венцом на голове позволила своему огромному обнаженному подданному любить ее, сидя на золотом троне. Признательный простолюдин, вцепившись в подлокотники, ритмично двигался, наслаждаясь ощущением горячей женской глубины, охватывающей его мужское естество, но не видя ничего, поскольку пышная юбка закрывала бедра.

Сговорчивая монархиня крепко держалась за обнаженную шею простолюдина и ловко, искусно прижималась к нему, и ее также возбуждало то, что королевское платье не позволяло видеть соития.

Они готовы были к финалу. Однако Малышу Чероки так понравилась игра, что он, переменив позу, решил повторить. Теперь он завладел скипетром. Наконец ее величество, без сил повиснув на широкой груди Малыша и уткнувшись носом в его плечо, сказала:

— В соседней комнате есть отличная мягкая кроватка. Может, переберемся туда?

— Разумеется, королева! — ответил Малыш Чероки, ухмыляясь. — Я как раз и обещал кое-кому, что отправлюсь прямиком в постельку!

Диана дождалась, пока Малыш Чероки не скрылся окончательно из виду. А потом снова выскользнула из вагона и, торопливо шмыгнув в сгущающиеся сумерки, стала пробираться к загонам. Она промчалась мимо них, не обращая на этот раз внимания на ржание лошадей.

Ее тревожные поиски длились не слишком долго. Она нашла краснокожего именно там, где и ожидала найти. И так, как ожидала. Запертым в клетку. Вплотную к ней стояла такая же клетка, в которой был могучий горный лев. Диана, едва дыша, с бешено колотящимся сердцем подкралась поближе. И остановилась, глядя во все глаза то на человека, то на зверя.

Оба они беспокойно метались по своим клеткам.

Оба угрожающе рычали; звук исходил из глубины горла… и оба не отводили глаз от уставившейся на них Дианы. Глаза обоих пылали бешеной ненавистью. Мощные мускулы перекатывались у обоих под кожей…

Диана содрогнулась.

Кто из них был более опасен? Человек или зверь?

Она подошла чуть ближе к клетке горного льва. Он вскинул голову, и Диана увидела белое четко выделяющееся ромбовидное пятно на груди. Рыкнув, лев бросился на прутья клетки и мгновенно просунул лапу с огромными острыми когтями между металлическими прутьями. Диана, задохнувшись, испуганно отскочила назад.

Когда ее бешено колотившееся сердце немного успокоилось, она направилась к клетке краснокожего. Он прекратил свое бесконечное хождение, неподвижно замер на месте и немигающим взглядом уставился на девушку. Его лицо было грубым, словно высеченным из камня; черные глаза горели угрозой. Губы индейца, хотя и полные, выглядели пугающе жесткими. Жесткие, спутанные черные волосы почти достигали бронзовых обнаженных плеч, а единственной одеждой была широкая, расшитая бусами лента на горле. Он стоял в дерзкой, вызывающей позе, широко расставив длинные смуглые ноги. Взгляд темных, гипнотизирующих глаз предостерегал Диану, не позволяя ей подойти ближе.

Диана храбро передернула плечами и шагнула к клетке, но тут же взвизгнула и в страхе отскочила назад, потому что краснокожий метнулся в клетке как молния, просунул руку между прутьями и едва не схватил Диану.

Диана, чуть дыша, отошла еще немного назад, не в силах отвести испуганных глаз от длинных, гибких пальцев индейца… от темного запястья, охваченного широким серебряным браслетом, слабо мерцавшим в сумерках.

Глава 6

Наконец наступил великий день.

Парад труппы, прошедший в полдень по улицам Денвера, имел ошеломительный успех. Люди толпились на тротуарах, высовывались из окон домов… но они и понятия не имели, что перед самым началом парада чуть не случилась грандиозная катастрофа.

Решено было, что краснокожий со Скалистых гор тоже примет участие в шествии. Наскоро заказали дорогие цветные афиши, превозносящие до небес красавицу мисс Диану Бакхэннан, искуснейшую наездницу, и пугающие дичайшим, первобытнейшим, опаснейшим существом — краснокожим со Скалистых гор.

И так уж вышло — краснокожий доказал, что он и в самом деле чрезвычайно опасен.

Коротышка Джонс дождался, пока все участники парада выстроятся в процессию. Потом принес веревку, стальные наручники и тяжелую цепь. Замысел был простым: надеть на индейца наручники, накинуть ему на шею цепь, усадить его верхом на крупного пони и связать ноги под брюхом лошади. Малыш Чероки, верхом на своем огромном сером мерине, должен был вести в поводу пони с сидящим на нем почти нагим дикарем по улицам Денвера, позволяя любому мужчине, женщине или ребенку хорошенько рассмотреть краснокожего со Скалистых гор.

Коротышка подошел к запертой клетке дикаря. Ключ от клетки был только что извлечен из тайного хранилища в купе Древнего Глаза. Кроме самого старого юта, лишь Коротышка знал, где спрятан этот ключ. Коротышка отпер решетчатую дверь и вошел в клетку.

И тут же взвыл от испуга и боли, когда краснокожий яростно отшвырнул его, пулей выскочил из клетки и побежал так быстро, что был уже в сотне ярдов от территории ярмарки, прежде чем кто-либо успел понять, что происходит. Поднялся ужасный шум, раздались крики, свист… Диана, сидевшая уже верхом на вороном жеребце, повернулась и поднялась на стременах. Когда она увидела почти нагого, босого краснокожего, мчащегося со всех ног по равнине, у нее перехватило дыхание. Он казался и свирепым, и грациозным…

Малыш Чероки с полудюжиной верховых ковбоев развернули лошадей и пустились вслед за убегающим дикарем. Но несмотря на их явное преимущество, краснокожему почти удалось уйти от погони.

Индеец, отчаянно стремясь спасти свою свободу, несся со скоростью молнии, уходя к западным предгорьям; посеребренные сединой волосы развевались вокруг гордой головы, длинные бронзовые ноги взлетали в воздух и опускались, поглощая пространство… но вдруг он то ли наступил на острый обломок скалы, то ли просто подвернул лодыжку… И один лишь неверный шаг лишил его надежды спастись.

Малыш Чероки пришпорил коня и изловчился на ходу вцепиться в развевающиеся черные волосы индейца. От сильного, жесткого рывка тело краснокожего качнулось назад. Он споткнулся, упал на колени, но попытался снова подняться.

Однако всадники уже окружили его. Отлично скрученное лассо обвило плечи краснокожего и, соскользнув на грудь, стянуло его, крепко прижав руки к бокам. Двое верховых мгновенно спешились, сбили краснокожего с ног и связали ему руки за спиной. Радостно улыбаясь, они повлекли вновь плененного индейца назад, к ярмарочной площади. Участники процессии зааплодировали, когда Малыш Чероки пустил коня легким галопом, заставив краснокожего бежать следом, прихрамывая на поврежденную ногу.

Веревка, за которую тянул индейца Малыш, не давала пленнику упасть.

Беглый краснокожий был должным образом водворен в клетку и тщательно заперт. Ему все же предстояло принять участие в параде труппы — нельзя было разочаровывать публику, — но оставаясь при этом в клетке, запертой на надежный замок. Клетку водрузили на платформу, запряженную четверкой лошадей.

Пока рабочие труппы занимались необходимыми приготовлениями, полковник подскакал к Малышу Чероки.

Малыш, глянув на него, встряхнул русой головой и сказал:

— На этот раз повезло, полковник. Но боюсь, что от этого дикаря будут одни лишь неприятности.

— Напротив, Малыш, — спокойно откликнулся хозяин шоу. — Это истинный Божий дар для нас! Его побег может стать частью представления.

Малыш Чероки нахмурился:

— Вы хотите сказать… ну нет… я не думаю…

— Мы не на востоке, Малыш. В Колорадо люди еще помнят резню при Минер-Массакре. Мы выпустим эту тварь на арену. Дадим ему возможность, пусть попытается бежать. — Полковник широко улыбнулся. — А потом появишься ты, верхом, и снова возьмешь его в плен под бурные аплодисменты!

Малыш с сомнением покачал головой:

— Представляю, что начнется на трибунах, когда мы его выпустим!

— Но я это сделаю, Малыш! И ни у Пауни Билла, ни у кого-либо еще из владельцев таких шоу нет и не будет ничего подобного!

После парада все члены труппы воспользовались возможностью немного отдохнуть, чтобы набраться сил перед первым выступлением, которое начиналось в восемь вечера.

Стоял очень тихий, очень жаркий августовский день. Улицы Денвера почти опустели. Рабочие и торговцы и те, кто просто явился посмотреть на парад, укрылись в прохладе своих домов, чтобы немного поостыть, расслабиться, и потом поужинать, прежде чем отправиться в город, на премьеру гастрольного представления-буфф полковника Бака Бакхэннана.

Но Диана Бакхэннан не отдыхала. Ее мучила тревога. Она в одиночестве шагала по пустынным городским улицам, останавливаясь, чтобы взглянуть на витрины магазинов, задерживаясь возле ресторанов, чтобы прочесть меню, выставленные в витринах у дверей. Ни одно из предлагаемых кушаний не соблазняло ее. Она не была голодна, хотя близилось время ужина, и винила в отсутствии аппетита денверскую жару.

Диана бесцельно брела вдоль по улице, пока не кончился тротуар. Напротив, всего в нескольких десятках метров от нее, начиналась ярмарочная площадь, на которой расположилось шоу полковника Бакхэннана. Она остановилась и виновато улыбнулась, понимая, что находится не слишком далеко от клетки краснокожего и что ее влечет сюда неодолимая сила. Диана просто совершила обходной маневр, выбрав самый далекий путь к этому месту, чтобы никто из труппы не смог ее заметить.

Диана перешла улицу и уверенно зашагала через заросший сорняками пустырь, отшвыривая с дороги засохшие подсолнухи, раздражаясь, когда кусты терна цеплялись за ее юбки. Она почти уже добралась до конца пустыря, когда вдруг услышала жалобный писк, чей-то смех, неясный шум…

Диана приостановилась, повернула голову, прислушалась… Звуки повторились. Пройдя несколько шагов, она увидела за кустами заброшенный дощатый сарай, возле которого стояли двое мальчишек лет пятнадцати и издевались над крошечным белым котенком.

Диана закричала на мальчишек и бросилась на спасение котенка. Ее глаза сверкали пурпурным огнем; она яростно схватила одного из хулиганов за ворот рубахи и рванула его с такой силой, что долговязый парень по-настоящему испугался. Он вскинул руки, закрывая лицо, и попытался вырваться из цепких пальцев Дианы.

— А ну, убирайтесь отсюда, вы, оба! — громко скомандовала Диана. — Да как вам не стыдно мучить такое крошечное существо!

Она резко отшвырнула от себя мальчишку, и оба задиры помчались от нее со всех ног. Выпятив подбородок, Диана кричала им вслед:

— А если бы с вами самими кто-нибудь обошелся так же, а? Да вы просто позор рода человеческого!

Потом выражение ее лица мгновенно смягчилось, она осторожно подняла дрожащего котенка и прижала к груди. Диана гладила его взъерошенный мягкий белый мех, прижимала дрожащее тельце к щеке. Котенок, немного успокоившись, перестал дрожать и беспрерывно мяукать. Держа теплый белый комочек у обнаженной шеи, она отправилась на поиски мамаши котенка. Через несколько секунд обрадованная старая кошка выскочила из зарослей сорняков, и Диана быстро отпустила котенка. А потом еще некоторое время стояла, наблюдая за тем, как радостно облизывали друг друга мать и дитя.

За этой сценой наблюдал и кое-кто еще.

Кое-кто был свидетелем внезапной вспышки гнева Дианы Бакхэннан, вызванной жестокостью двух юных хулиганов. Кое-кто молчаливо наблюдал за тем, как девушка с отчаянной храбростью бросилась на двух сильных мальчишек, не думая о собственной безопасности. И этот зритель видел, с какой искренней, естественной нежностью прекрасная черноволосая женщина прижимала к груди пушистого белого котенка, утешая его. Этот зритель немигающим взглядом следил за всей сценой из-за решеток клетки, стоящей напротив, за пыльным проходом.

И это был свирепый краснокожий со Скалистых гор.

Глава 7

К заходу солнца только что установленные трибуны для зрителей были набиты битком. Пришлось даже наскоро устроить дополнительные приставные места, чтобы впустить как можно больше народу. Казалось, не только все жители Денвера, но и весь штат Колорадо собрался сюда, чтобы увидеть вечернее представление «Шоу „Дикий Запад“ полковника Бака Бакхэннана».

С приближением начала выступления сердца всех участников шоу начали биться немного быстрее. Это было естественное волнение перед премьерой. Конечно, труппа была опытной и уверенной в своих силах, но тем не менее первое выступление в новом городе всегда вызывало у них немного детское желание блеснуть своим умением так, чтобы сразу и навсегда завоевать впервые видящих их зрителей.

Все было готово.

Репетиция прошла гладко. Освещение было проверено и перепроверено. Пыльная арена тщательно полита водой. Огромные яркие декорации стояли наготове за ареной, тщательно пронумерованные в соответствии с номерами представления.

И когда тихие летние сумерки уже опустились на город, расположенный у самых Скалистых гор, когда ковбои полковника Бака Бакхэннана усадили наконец на места последних прорвавшихся на трибуны зрителей, в программу выступления было внесено некое изменение. Конечно, зрители о нем и не догадывались. Взволнованная толпа, заполнившая ярмарочную площадь с установленными на ней деревянными трибунами, не ожидала, что представление будет даже более эффектным и интересным, чем говорилось в афишах.

Итак, пришел час начала.

На овальной арене было темно. Толпа, заполнившая трибуны, сидела во мраке. Лишь краткие вспышки зажигаемых спичек да крошечные пятнышки тлеющих сигарет отмечали расположение дешевых мест. Казалось, арену окружило огромное сборище маленьких оранжевых светлячков. Гул сотен голосов едва ли не заглушал оркестр, исполняющий марши и веселые мелодии.

А потом…

Загремели оглушительные фанфары. И в то же мгновение вспыхнули ослепительным светом кальциевые лампы, очертив пустую арену, над которой медленно поднимались знамена. Разговоры утихли. Каждая пара глаз жадно уставилась на расположенный с южной стороны выход.

Одобрительные крики и свист наполнили вечерний воздух, когда старый герой равнин полковник Бак Бакхэннан галопом пронесся по арене на великолепном белом жеребце с бешено горящими глазами. Конь и всадник, залитые голубоватым ярким светом, представляли впечатляющее зрелище.

Полковник был одет в белоснежный костюм. Его куртку и брюки украшали густая бахрома и затейливая, сверкающая серебром вышивка. Брюки были заправлены в кожаные сапоги ручной работы, верх которых также был отделан серебром. На руках полковника красовались белые перчатки с бахромой, а седую голову прикрывал белый стетсон, лихо сдвинутый набок.

Могучий белый конь, Капитан, тоже сверкал серебром. Длинная грива и пышный хвост жеребца были заплетены в десятки затейливо украшенных серебряной тесьмой косичек. Сбруя, седло и уздечка расшиты серебряными нитями.

Широкая улыбка на лице полковника сияла ярче прожекторов. Полковник поднял Капитана на задние ноги и, сорвав с головы шляпу, широким жестом приветствовал зрителей. Раздались аплодисменты, и они все нарастали, пока могучий конь делал танцевальные па, кружась на задних ногах, в то время как фигура человека, сидящего на его спине, сохраняла военную выправку.

Полковник, одной рукой небрежно держа поводья, другой горделиво взмахивал шляпой и улыбался глядя на трибуны. Белый жеребец то выступал важно, то пускался легким галопом, то вдруг становился на дыбы, словно откликаясь на звуки музыки, сопровождающей объезд арены.

Толпа зрителей была настолько зачарована видом великолепного, старого актера и прекрасного коня, что не сразу заметила, как на арене появились другие участники представления.

Гастрольное представление-буфф «Шоу „Дикий Запад“ полковника Бака Бакхэннана» всегда открывалось красочным большим ревю. И эта недолгая часть спектакля заставляла зрителей задохнуться от восторга. Прославленные ковбои бешеным галопом вылетали на арену и внезапно останавливали лошадей прямо перед заполненными людьми трибунами. Одни лошади вставали на дыбы, как конь полковника. Другие кланялись. Некоторые танцевали, то отступая назад, то снова надвигаясь на зрителей.

Сияющие улыбками звезды шоу, проделав вслед за полковником круг, исчезли во тьме, и на арену стали по очереди выходить другие участники представления. Сначала выкатился огромный дилижанс, увешанный колокольчиками, которые громко и весело звенели, — этот дилижанс тянула четверка знаменитых бельгийских лошадей, весивших почти по тонне каждая. Потом выехала походная кухня первопроходцев, описавшая по арене точную восьмерку. Затем появилась золоченая клетка с горным львом. Мускулистый огромный кот рычал и метался за частой решеткой. Следом проехали другие клетки с позолоченными прутьями — в них сидели разные дикие звери.

Настала очередь индейцев. Их возглавлял Древний Глаз в военном головном уборе с пышными перьями, с громадным копьем в руке. Развевались перья, индейцы с раскрашенными лицами визжали и завывали… огромный отряд ютов и арапахо на крупных пони проскакал по арене бешеным галопом.

За индейцами появились мексиканские вакеро в ярких живописных серапе и невероятно огромных сомбреро, казаки и уланы в национальных костюмах. А потом — отчаянные объездчики диких мустангов. И тут арена внезапно наполнилась десятками ковбоев, верховых и пеших, вперемешку с молодыми быками, буйволами и мулами.

Крики всадников, свист кнутов, ржание лошадей, мычание буйволов и фырканье всех животных, скрип кожаных седел, яркие многоцветные костюмы, возбуждающая музыка — все это составляло потрясающий спектакль. С удивительной четкостью десятки людей и животных сделали круг по арене и снова исчезли во тьме.

Сразу же после их ухода на арену выкатила специальная коляска, в которой ехала прославленная женщина — меткий стрелок Кэт Техаска. Она белозубо улыбалась и махала рукой, наслаждаясь звуком громких аплодисментов. Широкое сияющее лицо окружали седеющие каштановые волосы, завитые в мелкие кудряшки. На Кэт были надеты украшенные бахромой блуза и юбка, галстук «боло» в виде шнурка с орнаментальным зажимом и кожаные башмаки. На груди красовались многочисленные медали, полученные за меткую стрельбу.

Коляска остановилась точно в центре арены. Кэт Техаска вышла в освещенный круг, держа пистолет, винтовку и охотничье ружье. Номер Кэт всегда стоял первым в программе. Уже много лет назад полковник выстроил план шоу таким образом, чтобы возбуждение зрителей нарастало с каждой минутой. И, будучи уверен, что грохот стрельбы может непредвиденным образом изменить настроение зрителей, особенно детей и дам, он выпускал Кэт Техаску в самом начале представления.

Кэт начинала свое выступление мягко, стреляя из одного лишь пистолета. Это действовало на публику наилучшим образом. Ребятишки и нервные дамы из публики видели улыбающуюся, безобидную женщину — и сразу успокаивались, несмотря на гром выстрелов. А Кэт, завоевав их доверие, бралась за винтовку, открывала шквальный огонь и весьма искусно подготовляла зрителей к самой устрашающей части номера. Добрую четверть часа Кэт демонстрировала такое искусство стрельбы, какого публике никогда не доводилось видеть. Пули одна за другой поражали разлетающиеся вдребезги предметы, а улыбающаяся снайперша била без промаха — будь ее цель стоящей на месте, передвигающейся или летящей. Кэт Техаска даже побила собственный рекорд, подстрелив сорок девять из пятидесяти стеклянных шаров, запущенных в воздух. С тридцати шагов она попадала в поставленную к ней ребром игральную карту. И уверенно сшибала летящий вверх десятицентовик.

Номер Кэт заканчивался трюком, доводящим зрителей до экстаза. Тихий, незаметный Коротышка Джонс застенчиво выходил в освещенный круг, держа в руке пачку сигарет. На арену выкатывали защитную кирпичную стенку и устанавливали за его спиной.

Коротышка Джонс вообще-то не был актером, но он всегда выходил в качестве помощника в номере Кэт. На это были две причины. Во-первых, других добровольцев в труппе не нашлось. А во-вторых, Коротышка пользовался любой возможностью побыть рядом с Кэт, потому что был тайно и безнадежно влюблен в нее уже этак лет с десять. Он никогда не говорил лишних слов, но подозревал, что Кэт догадывается о его чувствах. Беда была в том, что она все еще ждала другого мужчину. И Коротышка знал, что ему и надеяться нечего сравниться с исчезнувшим Тедди Рэем Уортингтоном.

Коротышка встал возле кирпичного заслона, вытряхнул из пачки сигарету, сунул ее в рот и прикурил. Кэт Техаска взяла пару пистолетов с перламутровыми рукоятками, эффектно вскинула их вверх и отошла от Коротышки на пятьдесят шагов. Повернувшись, она мгновенно открыла огонь, сначала с одной руки, потом с другой — каждым выстрелом отрывая по крошечному кусочку от сигареты Коротышки.

Она стреляла так быстро и так метко, что ее невероятное выступление закончилось прежде, чем громко вопящие зрители успели насладиться как следует. Публика все еще свистела и требовала продолжения, когда Кэт Техаска, сопровождаемая Коротышкой Джонсом, вскочила в коляску и умчалась из освещенного круга в темноту.

Наконец бешеные аплодисменты умолкли.

Настала тишина.

И вдруг послышался громкий крик из публики:

— Красавица! Где Красавица? Давайте сюда Красавицу! С противоположной стороны трибун откликнулись:

— Красавица! Мы хотим видеть Красавицу! Красавицу и Чудовище!

— Красавица и Чудовище! — нарастали голоса. — Красавица и Чудовище! Красавица и…

Но в это мгновение арену внезапно заполнили охотники и вакеро, а с ними выбежали мычащие волы, неукрощенные мустанги и мощные буйволы, и шум, производимый ими, заглушил крики зрителей и привлек их внимание. В воздухе свистели лассо, захватывая животных за шеи, рога, даже за хвосты. Проворные вакеро перескакивали с лошади на лошадь, спрыгивали с коней на полном скаку и вновь оказывались в седлах.

А потом стремительно вылетели «Отчаянные объездчики» — группа крепких худощавых ковбоев во главе с русоволосым красивым Малышом Чероки на фыркающем гнедом жеребце. Это были настоящие укротители диких зверей и мустангов, без подделки; это были мужчины той сильной породы, представителей которой осталось совсем немного, потому что их постепенно вытесняет с равнин наступающая цивилизация. Они бешено пронеслись по арене, паля из ружей и пугая зрителей и рассыпавшихся в стороны пастухов и вакеро.

Объездчики в одно мгновение согнали весь скот в плотное стадо и, выбрав сильного молодого быка, набросили на него лассо, вытащили его в центр арены и, ловко связав, поставили на ухо клеймо и так же быстро исчезли.

Когда улеглась пыль и утихли аплодисменты, послышался тихий рокот барабанов. По арене гордо замаршировали краснокожие, а барабаны стучали все громче и громче, быстрее и быстрее. Взлетели в воздух копья, легкий ветерок развевал длинные перья головных уборов, и старый предводитель со своими воинами исполнил под шумное одобрение публики ритуальный танец.

Но как бы ни была увлечена толпа колоритным зрелищем индейской церемонии, номер этот продолжался недолго. Да и тот индеец, которого больше всего жаждали увидеть зрители, не танцевал под грохот барабанов. Его вообще не было пока на арене. Краснокожий со Скалистых гор еще не показывался.

Индейцы, пританцовывая, удалились, гром барабанов постепенно затих, и снова наступила тишина. Прожектора погасли, на арене воцарилась тьма. Текли секунды. Но вот узкий голубоватый луч прорезал тьму и круглым пятном упал в центр арены. Круг света медленно расширился. Прожектор выхватил из темноты лошадь и всадницу. Стройная черноволосая женщина и великолепный вороной жеребец. Оба они сохраняли полную неподвижность. Они могли бы показаться безупречной скульптурой, если бы не легкий ветерок, шевеливший угольно-черные волосы женщины и черную гриву коня.

На мгновение замершая толпа зрителей завопила и затопала ногами от восторга. На бледном прекрасном лице всадницы появилась сияющая улыбка.

— Красавица! — кричали зрители. — Красавица! Красавица!..

Диана и в самом деле была достойна восхищения. Одетая в черную атласную блузу и обтягивающие черные кожаные штаны, она горделиво восседала на вороном могучем коне, являя собой истинную королеву подлинного Запада, до последней капли крови принадлежащую племени первопроходцев. Она являла собой также предмет зависти каждой женщины из публики, она была мечтой каждого мужчины.

Диана начала свое выступление.

Шум на трибунах утих. Диана одним словом заставила Чэмпа помчаться вокруг арены стремительным ровным галопом.

В следующие полчаса она безраздельно владела вниманием публики, демонстрируя фантастическое искусство вольтижировки и работы с лассо. Свесившись с седла набок, касалась земли, в то время как вороной бешено несся по арене; снова оказывалась сидящей в седле; соскальзывала под шею коня; разворачивалась в седле задом наперед и вообще умудрялась удерживаться на спине вороного в самых невероятных позах и положениях.

Она выхватила лассо и показала, что может управляться с ним с такой же ловкостью, с какой удерживалась в седле. Обвивала лассо то шею коня, то его живот, то ухо, то хвост… Затем зацепила одну переднюю ногу, потом обе. Она веревкой начертила в воздухе свое имя, вызвав восторг публики, наблюдавшей, как одна за другой вырисовываются четкие буквы, в которые складывалось отлично скрученное лассо. Толпа свистела и топала ногами, когда Диана забрасывала лассо в публику, касаясь его концом то одного зрителя, то другого. Наконец Диана, освободив ноги из стремян, вскочила на спину лошади и выпрямилась во весь рот, готовясь к финальному трюку: прыжку сальто с седла.

Громкие аплодисменты, крики «Браво, Красавица! Браво, браво!» сопровождали ее, когда она покидала арену. Задыхающаяся, но оживленная, Диана соскользнула на землю, бросила поводья одному из конюхов и посмотрела вслед жеребцу, которого увели в конюшню.

В тусклом свете кулис она наткнулась на что-то и, повернувшись, увидела, что это клетка краснокожего. На мгновение их глаза встретились. Индеец обжег Диану злым взглядом, заставившим ее содрогнуться, и продолжал смотреть на нее, когда его клетку увозили на арену. Испуганная, Диана на несколько секунд застыла на месте.

Рев толпы привлек ее внимание к арене. Зрители вопили: «Краснокожий! Чудовище! Это Чудовище! Краснокожий со Скалистых гор!»

Диана нервно вздохнула, встряхнула головой и пошла было прочь, но тут же передумала. Быстро оглядевшись по сторонам, она взобралась на высокую загородку арены, страшась того, что ей предстояло увидеть.

Крепкие братцы Лезервуд медленно везли стоящую на небольшой колесной платформе клетку с краснокожим по внутреннему периметру арены. Каждые несколько ярдов Лезервуды останавливались и предлагали всем желающим из публики подойти поближе и как следует рассмотреть дикую злобную тварь.

Диана в ужасе наблюдала за тем, как женщины покидали свои места на трибунах и подходили вплотную к клетке, в которой сидел индеец. Сузившимися от отвращения глазами она всматривалась в женщин, молодых и старых, хорошеньких и уродливых, толпившихся возле клетки, болтающих и нервно хохочущих. Похоже, полуобнаженный дикарь не казался им слишком уж отталкивающим зрелищем.

Диана похолодела при виде того, как женщины буквально дрались, пробиваясь поближе к клетке. В диком существе с прекрасным, безупречным телом чувствовалась явная эротическая сила и некая тайна. И глупых женщин притягивало к клетке как магнитом. Диана была взбешена. Но она не уходила. Она продолжала сидеть на деревянной загородке.

Возбужденные дамы Денвера устремлялись вниз с трибун, как хищные птицы, и Диана едва поверила собственным глазам, когда увидела, как хорошенькая девушка, явно из приличной семьи, вытащила из прически ленту и сунула ее в клетку. И тут же сквозь прутья посыпались кружевные носовые платки, свежие цветы… и все это сопровождалось раскатами женского хохота.

Диана чувствовала, как у нее перехватило дыхание, когда чрезвычайно глупая молодая блондинка вдруг оторвала жемчужную пуговку от воротника своего легкого платья и, положив на ладонь, протянула сквозь прутья клетки краснокожему. Диана, замерев, ожидала, что дикарь схватит девчонку за руку, прижмет к прутьям…

Но краснокожий даже не шевельнулся.

Он не протянул руки к светловолосой дурочке; он не взял протянутую ему жемчужинку. Он лишь смотрел на глупую девицу, и в его темных глазах сверкали презрение и ненависть. Клетка покатила дальше. Обиженно надувшая губы блондинка швырнула в индейца своей пуговкой и вернулась на место.

Диана перевела дыхание.

Клетка описала полный круг. Она была уже у выхода на арену. Краснокожий был явно разъярен и оскорблен тем, что его показывали как зверя.

Диана невольно опустила взгляд. Ей хотелось, чтобы клетку поскорее убрали с освещенного места. Чего они там ждали? Почему остановились, задерживаясь на арене?..

И тут она увидела…

Дэвид Лезервуд отпер дверцу клетки и выпустил индейца. К изумлению Дианы — и всей почтеннейшей публики, — взбешенный краснокожий тут же налетел на Лезервуда. Метнувшись со скоростью змеи, худощавый индеец сбил с ног огромного, мускулистого объездчика. Он принялся колотить кулаками по лицу Лезервуда; хлынула кровь…

Завизжали женщины, закричали мужчины…

Дэнни Лезервуд бросился вперед и оттащил краснокожего от своего брата и тут же повернулся и одарил зрителей улыбкой, словно все происшедшее было просто частью программы. Но улыбка ненадолго задержалась на его физиономии, потому что индеец, вырвавшись, так ударил Дэнни в челюсть, что тот не удержался на ногах.

Прежде чем братья Лезервуд успели опомниться, краснокожий бросился бежать. Вопли ужаса и возбуждения поднялись над толпой зрителей, когда полуобнаженный дикарь пронесся через пыльную арену в искренней попытке избежать плена. Он почти достиг северного края, когда на арену вырвались вооруженные верховые во главе с Малышом Чероки.

У краснокожего не осталось ни единого шанса.

«Отчаянные объездчики» поймали его, но сначала они потешились, играя с индейцем, как кот с мышью. Беглого краснокожего гоняли взад и вперед по кругу, то позволяя ускользнуть, то набрасывая на него лассо… и всадники при этом вопили и свистели, вызывая одобрительные аплодисменты публики.

Наконец индейца изловили. Он был измучен и едва дышал, его длинные ноги и обнаженная грудь блестели от покрывавшего их пота. Сияющий Малыш Чероки связал ему руки веревкой. К пленному индейцу подобрались разозленные братья Лезервуд.

— А ну, попробуй-ка теперь меня ударить, ты, краснокожий выродок! — выпятив подбородок, прорычал Дэнни Лезервуд. Он говорил злобно, однако настолько тихо, что зрители не могли его услышать.

Краснокожий, чьи руки были крепко притянуты к бокам, внезапно резко наклонил голову и щелкнул зубами. Дэнни Лезервуд отчаянно взвыл от боли и схватился за разорванную, кровоточащую мочку уха. Зрители на трибунах громко ахнули.

Малыш Чероки торопливо спешился. Пока братья Лезервуд крепко держали индейца, Малыш опутал свирепого краснокожего тяжелыми цепями по рукам и ногам, а потом затолкал его обратно в клетку.

Диана неподвижно сидела на загородке.

Она чувствовала себя почти больной.

Но публике зрелище понравилось.

Глава 8

После премьеры полковник и миссис Бакхэннан пригласили всех на вечеринку. Им хотелось отпраздновать большой успех представления. Вечеринку решено было устроить на арене.

Талантливый реквизитор и декоратор труппы превратил пыльную арену в волшебный замок. Для танцев была устроена гладкая дощатая площадка, со всех сторон окруженная корзинами со свежими цветами и написанными на огромных холстах прелестными пейзажами. Джазовый оркестр расположился на довольно высоком помосте. Лампы были пригашены и бросали на все мягкий, рассеянный свет. У ворот, ведущих на арену, наскоро соорудили длинный бар. За стойкой красовались Коротышка с вечной сигаретой, свисающей с нижней губы, и Древний Глаз, повязавший вокруг обширной талии белое посудное полотенце. Они выпивали.

Диана явилась как раз в тот момент, когда джаз с воодушевлением заиграл «О, будь прокляты мои тапочки!». Улыбаясь, она обняла полковника, поздравила его с успехом представления (сбор в этот вечер был самым большим за последние два года), а потом наклонилась и поцеловала в щеку бабушку. Искренне довольная, Руфь Бакхэннан похлопала Диану по худощавой спине и шепнула ей на ухо:

— Ты выглядишь чудесно, дорогая, но это платье может довести до беды, когда вокруг все эти «Отчаянные объездчики»…

— Я сумею позаботиться о себе, бабуля, — прошептала в ответ Диана, высвобождаясь из рук миссис Бакхэннан и направляясь к бару.

Она отлично знала, что имела в виду пожилая леди. Ее желтое платье из легкой кисеи с ткаными горошинами, безусловно, соответствовало последней моде, но, может быть, выглядело слишком открытым и смелым здесь, в пограничных землях. Да, в искушенных вашингтонских кругах, в гостиных столицы на это платье никто и не взглянул бы второй раз, но то был Вашингтон… Диана, решительно передернув обнаженными плечами, шагнула к длинному бару.

— Дадут ли здесь выпить несчастной леди? — спросила она, стукнув кулачком по блестящему дереву стойки.

— Ну разумеется! Что будете пить, мисс Диана? — Глаза Коротышки прищурились из-за попавшего в них дыма сигареты.

Прежде чем Диана успела ответить, Древний Глаз произнес:

— Содовой для Олененка!

И тут же пододвинул к ней стакан с ледяной шипучкой из корнеплодов, известной под названием «рутбир».

Диана покачала головой, но протянула руку и взяла предложенный ей напиток.

— Интересно, кто-нибудь в этой труппе будет когда-нибудь обращаться со мной как со взрослой женщиной?

— Разумеется, мисс. Я к вашим услугам, — раздался голос у нее за спиной.

Диана быстро обернулась. И тут же наткнулась на крепкую широкую грудь Малыша Чероки. Шипучка выплеснулась из стакана и залила белую крахмальную рубашку.

— О Боже… Простите, пожалуйста! — Диана с виноватым видом вытащила из-за глубоко вырезанного лифа платья кружевной платочек и принялась неловко промокать мокрые пятна на рубашке Малыша. — Пожалуйста, извините меня!

Малыш Чероки улыбнулся:

— Я вас прошу оказать мне одну небольшую любезность. Диана подняла на него фиалковые глаза:

— Только скажите!

— Потанцуйте со мной.

— Ну пожалуй, это наименьшее, что я могу для вас сделать, — сказала Диана.

— Действительно, наименьшее.

Поставив стакан на стойку, Малыш стряхнул с рубашки последние капли шипучки и повел Диану к танцевальной площадке.

Малыш Чероки весь вечер не отпускал от себя Диану. Он вежливо, но твердо разворачивал пылких ковбоев и вакеро, пытавшихся пригласить ее на танец. Когда вечеринка закончилась, он даже не стал спрашивать разрешения проводить ее. Он просто пошел с ней.

У двери вагона Малыш сказал:

— Мне хочется встретиться с вами еще раз. Диана повернулась к нему.

— Ну, учитывая обстоятельства, — сказала она, обводя взглядом ярмарочную площадь, — вам трудно будет не видеть меня, вам не кажется?

— Вы знаете, что я имею в виду, — возразил он и подошел к ней совсем близко.

— Да, — ответила она. — Я знаю.

Диана задумчиво посмотрела на него. Темно-русый, с зелеными глазами, он был очень привлекательным мужчиной, и Диана подумала, что с ним было бы неплохо погулять по городу.

Диана положила ладонь на его мускулистую грудь.

— Мне говорили, что здесь дают напрокат велосипеды, в Браун-Палас. Мы могли бы как-нибудь отправиться на прогулку.

Большая, широкая ладонь Малыша накрыла ее руку.

— Я зайду за вами утром, ровно в девять.

Он наклонился, поцеловал ее в щеку, шепотом пожелал ей доброй ночи и ушел.

Диана стояла в лунном свете, глядя ему вслед. Он мог быть для нее отличным сопровождающим: красивый, внушающий симпатию, отличный танцор… Но в ту же минуту, как Малыш исчез из виду, Диана забыла о нем. Она повернулась, чтобы войти в вагон, однако задержалась, передумав. Было уже поздно, но ей ничуть не хотелось спать.

Диана вздохнула, села на ступени вагона, сбросила черные бальные туфельки и обхватила руками колени. Потом вытащила из волос шпильки, и черные локоны упали пышным каскадом на обнаженные плечи. Откинув голову, Диана посмотрела в небо, наслаждаясь чистой ночной прохладой, и принялась рассматривать бледную серебристую луну и ярко светящиеся звезды.

Внезапно на нее нахлынуло чувство, нередко охватывавшее ее в детстве, в те минуты, когда она, бывало, лежала на зеленой лужайке перед большим домом на ранчо бабули в Северной Аризоне и смотрела на ночное небо.

Это были некие неопределенные мечты. Беспокойство. Желания.

Диана снова вздохнула и вернулась мыслями к прошедшему вечеру. Там был смех, там были музыка, танцы… Все радовались успеху представления, ведь на вечер премьеры был объявлен аншлаг, и зрителям понравились пышность и блеск шоу. И как надеялась Диана, вечер принес немалую прибыль. Она вспоминала свое волнение перед началом номера, в ее ушах еще звучали бурные аплодисменты. Она вспоминала выступления других актеров и… и кое-что еще…

В ее памяти всплыл краснокожий со Скалистых гор, отодвинув другие воспоминания. Диана нахмурилась, снова, как наяву, увидев глупых женщин, спешащих на арену, к клетке краснокожего. Девушка нахмурилась и закусила нижнюю губу, когда всплыла неприятная картина: несчастный индеец, мчащийся через пыльную арену в безнадежной попытке спастись…

Она подумала о том, что краснокожий сейчас сидит в клетке, в то время как все остальные танцуют и веселятся на вечеринке… Доносились ли до того места, где располагались загоны, смех и музыка? Что он делает сейчас? Может быть, тревожно шагает взад и вперед по клетке? Или давно уснул? А может, вспоминает о другой жизни? Жизни, естественной для него…

Диана встала.

Она огляделась по сторонам, окинула внимательным взглядом длинный ряд вагонов, стоящих у подножия горы. Везде было темно. Все уже спали. Это был ее шанс, один на миллион.

Она посмотрела на свои ноги и тут же решила, что безопаснее и быстрее будет идти босиком.

Диана спустилась со ступенек. Еще раз осмотревшись по сторонам, она со всех ног помчалась к темной арене. Достигнув высокой ограды, окружающей арену, она повернула к площадке, где располагались загоны.

На этот раз она вполне разумно решила не идти напрямик через лошадиные стойла. От этого ее путь удлинялся минут на пять, но она все же обогнула конюшни и сумела добраться до места, где располагались клетки, не подняв шума. Наконец, она увидела две бросающиеся в глаза золоченые решетки ярдах в пятидесяти от себя. Их прутья поблескивали в лунном свете.

Но вдруг Диана заколебалась.

Что вообще она делает здесь? Ведь было уже за полночь. Ей следовало мирно спать в своей постели, а не бродить между загонами и клетками. А что, если ее кто-нибудь заметит?

Приподняв юбку почти до колен, Диана замерла, не зная, то ли ей продолжать путь, то ли вернуться в вагон прежде, чем ее кто-либо спохватится.

Но краснокожий слишком сильно притягивал ее. И она невольно шагнула в сторону его клетки. Диана оправдывала себя тем, что у нее просто не будет другой возможности как следует рассмотреть дикаря, ведь ей постоянно кто-нибудь мешал сделать это.

С бешено колотящимся сердцем Диана на цыпочках ступала по пыльной земле. Через несколько секунд она уже остановилась напротив парных клеток и почувствовала огромное облегчение, обнаружив, что оба — и человек и горный лев — мирно спят. Ей наконец представилась возможность удовлетворить свое любопытство.

Сначала Диана шагнула к клетке кугуара — и тут же улыбнулась. Свирепый горный лев выглядел сейчас безобиднее домашнего котенка; он лежал, развалясь на спине, его лапы болтались, как лапы мягкой игрушки, глаза были плотно закрыты. Диана почувствовала глупое желание просунуть руку сквозь прутья клетки и осторожно погладить белый пушистый живот, ровно вздымающийся и опадающий при дыхании. Но она прекрасно понимала, что, несмотря на то что сейчас зверь спал так же мирно, как ручная полосатая кошка, это прекрасное существо было чрезвычайно опасным.

«Не буди спящего тигра». Знакомая пословица всплыла в памяти Дианы.

Она шагнула в сторону и очень осторожно приблизилась к клетке краснокожего. Некоторое время она просто с наслаждением смотрела на жестокого индейца, погруженного в глубокий сон.

Он, как и горный лев, спал, лежа на спине. Тронутые сединой волосы упали в сторону, открыв высокий лоб. Резко очерченное лицо со злобными глазами сейчас, во сне, выглядело почти мальчишеским. Полные губы расслабились, отчасти утратив присущее им выражение жесткости.

Внимательный взгляд Дианы оторвался от лица индейца и скользнул по расшитой бусами ленте, охватывающей шею, к обнаженному торсу, длинным, мускулистым рукам и широким плечам. Гладкая бронзовая грудь ровно дышала, талия была узкой, живот плоским, почти впалым.

Диана тяжело проглотила слюну.

Узкая набедренная повязка краснокожего сползла довольно низко, едва держась на бедрах. И Диана отчетливо видела его пупок, чуть ниже которого кудрявились черные волоски… Лишь на мгновение задержав взгляд на выпуклости паха, четко обрисованной мягкой кожей повязки, Диана посмотрела на длинные безупречные ноги индейца, добравшись наконец до кончиков пальцев. Потом Диана так же медленно стала оглядывать дикаря в обратном направлении, с интересом отметив, что кожа его везде, даже под сдвинувшейся набедренной повязкой, была одного и того же ровного цвета, цвета темной золотистой бронзы.

Диана была уверена, что если бы она сейчас протянула руку и дернула за шнурки, удерживающие набедренную повязку, то и на той части тела, которая не открывается лучам солнца, увидела бы кожу того же приятного оттенка.

Внезапно Диану пронзило неприятное ощущение, заставившее девушку похолодеть. Ей показалось, что зловещее существо наблюдает за ней. Ее лицо мгновенно залилось краской. Стыд обжег щеки. Она резко вскинула голову и посмотрела на лицо краснокожего.

И застыла как пораженная громом.

Глаза индейца были широко открыты и поблескивали в полутьме. Он не шевельнул ни одним мускулом своего длинного, худощавого тела, но его черные глаза в упор смотрели на Диану. Диану охватили страх и чувство вины.

Давно ли он проснулся? Видел ли он, как Диана бесстыдно и подробно рассматривала его тело, не пропуская ни одной детали? Она обхватила себя руками, невольно натянув платье так, что и без того глубокий вырез опустился еще ниже.

Глаза краснокожего, черные, ясные и странно неподвижные, продолжали смотреть на нее с ледяной ненавистью. Оскаленные зубы блестели в темноте, и Диана почувствовала, как по спине пробежал холод. Проснувшийся индеец источал ярость, он выглядел готовым к взрыву и чрезвычайно опасным. Но было в нем и что-то еще, кроме угрозы…

Диана улавливала темную, почти мистическую чувственность.

Диана повернулась и в ужасе бросилась бежать, клянясь себе, что никогда больше не подойдет близко к клетке дикаря.

Никогда!

Глава 9

Диана и Малыш Чероки катили на взятых напрокат велосипедах к тому месту, где Платт-Ривер впадала в Черри-Крик. Поездка началась беззаботно, они ехали не спеша, любуясь пейзажами. Но потом Малыш Чероки совершил ошибку, вызвав Диану на соревнование. Отчаянно честолюбивая женщина тут же рванулась вперед, не тратя времени на дальнейшие разговоры. Нажимая на педали так, словно за ней гнался сам дьявол, Диана летела по пыльной улице; ее темные волосы развевались, зубы сверкали в уверенной усмешке. И она таки первой примчалась к тенистой, поросшей мягкой густой травой лощинке, где поворачивала узкая Черри-Крик. Усталая, но весьма довольная победой, Диана соскочила с велосипеда и с удовольствием растянулась на траве. Она наслаждалась природой, теплом, прекрасным утром, внушающими благоговение горами, вздымающимися вокруг нее. Диана вновь засмеялась, подняв голову и увидя Малыша Чероки, с трудом одолевающего последние метры пути; колеса его велосипеда виляли, широкая грудь Малыша тяжело вздымалась. Молодой человек подошел к Диане, посмотрел на нее сверху вниз и опустился рядом с ней на колени.

— Я победила! — сказала Диана, с улыбкой глядя на него. — Я победила!

— Нет, — возразил он, стараясь восстановить дыхание. — Нет, вы не победили. — Он лег на живот рядом с ней. — Это я победил.

— Вы! Что это вы придумываете?

Малыш, сердце которого все еще билось слишком быстро, сказал:

— Вы так отчаянно хотели выиграть, что чуть не уморили себя до смерти этой гонкой.

— А вы? Разве нет?

Малыш Чероки покачал головой и усмехнулся. Подняв руку, он коснулся указательным пальцем нижней губы Дианы.

— Вы настолько утомлены, что я могу сделать с вами все, что угодно. Вы слишком слабы сейчас, чтобы сопротивляться.

— На это не рассчитывайте, — предостерегла его Диана, продолжая улыбаться.

— Я собираюсь поцеловать вас, Диана Бакхэннан, — сообщил Малыш, тоже улыбаясь.

— Я знаю, — спокойно ответила она, глядя прямо в его зеленые глаза и по-прежнему лежа все так же, закинув руки за голову.

Малыш Чероки положил руку на грудь Дианы. Потом его пальцы мягко скользнули к талии. Он наклонился и поцеловал Диану, горячие губы пылко прижались к ее губам. Однако руки Дианы не поднялись к его шее, как он того ожидал. Она не ответила на его поцелуй, она лишь чуть повернула голову, спокойно позволяя Малышу целовать себя.

Как только Малыш, оторвавшись от нее, поднял русоволосую голову, она толкнула его в широкую грудь, села и сказала:

— Я умираю от голода. Поехали к «Пеллзфиш», пора перекусить.

Она мгновенно вскочила на ноги. Малыш был ошеломлен ее поведением, ее свободными манерами и тем, что его поцелуй не произвел на Диану никакого впечатления. Он привык к тому, что женщины нервно вздыхали и стонали, когда он ласкал их. Прищурив зеленые глаза, Малыш Чероки наблюдал за тем, как Диана стремительно бросилась к своему велосипеду и подняла его, весело улыбаясь. Его вдруг охватило неприятное подозрение; ему показалось, что эта черноволосая, слишком независимая красавица решила позабавиться с ним, заставив гоняться за собой.

Подобная перспектива ему не нравилась, подобные мысли вызвали в нем раздражение. В нем начала просыпаться ярость, его охватило желание… Малышу захотелось столкнуть девушку с этого проклятого велосипеда, швырнуть ее в густую траву и целовать до тех пор, пока она не забудет о всяких глупостях и не начнет самозабвенно выкрикивать его имя, охваченная страстью…

Малыш глубоко вздохнул. Он не мог этого сделать. Ему следовало подавить свою гордость и долго и терпеливо ухаживать за этой женщиной. Она была не просто девицей, с которой ему хотелось лечь в постель. Это была Диана Бакхэннан, единственная внучка полковника. И похоже, эта маленькая сучка наслаждалась, играя с ним. Ну что ж, он позволит ей поиграть.

Улыбнувшись, Малыш Чероки поднялся и поспешил сесть на свой велосипед, чтобы догнать прекрасную, сводящую его с ума женщину. Впервые в жизни он решил повести честную игру. Полковнику Малыш нравился, в этом молодой человек не сомневался. За те два года, что Малыш Чероки провел в труппе, полковник пару раз выручал его из неприятных историй. И вместо того чтобы читать потом проповеди, старый актер лишь смеялся, хлопая Малыша по спине, и говорил: «Ну, Малыш, ты мне напоминаешь меня самого в молодости. Да уж, пока я не женился на моей милой Руфи, я таки побуянил немало!»

Малыш строил далеко идущие планы. В них немалое место занимала смеющаяся молодая женщина, крутящая сейчас педали велосипеда. Впрочем, едва ли не с того самого дня, как Малыш присоединился к шоу полковника Бака Бакхэннана, он начал прикидывать, что произойдет, когда полковник и миссис Бакхэннан станут слишком старыми и не смогут постоянно гастролировать.

А как только Малыш встретился с очаровательной Дианой, их единственной внучкой и наследницей, он тут же решил, что должен жениться на Диане, и тогда полковника можно будет просто отставить в сторонку. К тому же совсем неплохо иметь такую жену, как Диана. Она отличалась редкой красотой, и Малыш не сомневался, что сумеет усмирить ее и сделать из нее такую жену, какая ему нравится. Милую. Страстную. Преданную. Терпеливую. Послушную. Готовую без жалоб прощать его случайные измены.

Да, жениться на Диане Бакхэннан было бы, безусловно, решением всех проблем. Тогда и шоу, и девушка оказались бы в руках Малыша…

Малыш Чероки нажал на педали, догоняя Диану. Когда она оглянулась, Малыш одарил ее самой обаятельной из своих улыбок и сказал:

— Диана, я не… я не хотел напугать вас там, у ручья.

Ее темные, безупречно очерченные брови чуть приподнялись, фиалковые глаза насмешливо блеснули.

— Малыш, вы не смогли бы напугать меня, даже если бы очень захотели!

У ошеломленного ее неожиданным ответом Малыша хватило все же ума скрыть свое изумление и не показать, как Диана задела его самолюбие. Он покорно доехал за ней до города, обмениваясь ничего не значащими словами и прилагая все силы, чтобы очаровать девушку. Они неплохо поели в «Пеллзфише» и направились к ярмарочной площади.

Диана вовсе не стремилась к клетке краснокожего. Во всяком случае, она сама себе говорила именно так. Но едва она добралась до площади, как вдруг очутилась прямо перед золочеными решетками и ее тревожный взгляд стал искать индейца.

Она подошла поближе к клетке и всмотрелась в сидящего краснокожего.

— Ну, разве он не великолепен? — проник в ее сознание голос Малыша. — Настоящий дикарь. Грязный, невежественный неандерталец из каменного века.

Краснокожий, развалившийся в тени, в глубине клетки, перевел скучающий, презрительный взгляд на глазеющую на него пару. Его губы сжались в твердую тонкую линию, мускулы тела дрогнули, плоский живот втянулся…

— Диана, держитесь подальше отсюда, если меня нет с вами, — предостерег девушку Малыш Чероки. — Если вдруг ему удастся освободиться…

— Да, конечно… — пробормотала Диана, не в состоянии отвести глаз от свободно сидящего краснокожего. Дикарь не проявлял никаких эмоций. Вообще никаких. Чувствовал ли он что-нибудь? Может ли она сделать или сказать что-нибудь такое, что привлекло бы его внимание?

Диана понимала, что ведет себя безрассудно и даже жестоко, но она поймала себя на том, что ей отчаянно хочется добиться хоть какой-нибудь реакции краснокожего. Увидеть, что он чем-то взволнован. Глядя прямо на индейца, Диана шагнула ближе к Малышу Чероки, взяла его под руку и кокетливо заговорила:

— Я получила огромное удовольствие от нашей утренней прогулки… а вы, Малыш? Так чудесно быть вдвоем, далеко ото всех! Только вдвоем, вы и я! — Ее голос звучал низко и просто источал мед.

Польщенный, но изрядно озадаченный, Малыш ответил:

— Да, само собой! Жаль только, что это было так недолго.

Диана понимающе улыбнулась и прижалась черноволосой головой к его плечу. Она весело флиртовала с Малышом, она вела себя так, как и не подумала бы вести во время утренней прогулки. Она мягко смеялась, стискивала его руку, прижималась к нему… Она заглядывала Малышу в глаза и приподнималась на цыпочки, чтобы шепнуть что-то ему на ухо. Вообще-то она говорила сущую ерунду, но ее большой русый кавалер улыбался, кивал и выглядел чрезвычайно довольным.

Пока они оба смеялись, шептались и кокетничали, Диана то и дело бросала быстрые любопытные взгляды на запертого в клетке дикаря. Он полулежал в тени в каких-то десяти футах от нее. Но вдруг она заметила, что его черные глаза закрылись, а обнаженная грудь вздымается и опадает в ровном, ритмичном дыхании… и она почувствовала жгучую обиду.

Дикарь просто-напросто заснул!

Бесконечно разочарованная, она мгновенно оттолкнула Малыша и сказала:

— Поздно уже. Мне пора к себе.

Удивленный стремительной сменой ее настроения, Малыш Чероки неуверенно произнес:

— Ну… подождите же! Я… я пойду с вами.

— Нет. — Она резким жестом остановила его. — Вы вернете велосипеды. Хорошо?

И, повернувшись, она пошла прочь.

Нахмурясь, Малыш Чероки крикнул ей вслед:

— Но вы поужинаете со мной после представления? — Ответа не последовало. — Пожалуйста, Диана! Поужинайте со мной!

— Ладно! — бросила она через плечо, даже не взглянув на своего кавалера.

Малыш Чероки лез из кожи вон, чтобы произвести впечатление на прекрасную Диану Бакхэннан. Он тратил все свободное время на бесконечные попытки увлечь, взволновать и победить ее своим мужским обаянием. Как-то днем он пригласил ее покататься в коляске по парку. Назавтра повез на пикник в предгорья, и они отлично провели время на зеленой лужайке в тысяче футов над городом.

Он сопровождал ее в прогулках по городу, и Диана рассматривала витрины магазинов «Мэй компани», «Денвер Драй», «Даниэльс» и универмага Фишера. Диана не походила на других девушек. Она не тащила его во все эти роскошные магазины в надежде, что он что-нибудь ей купит. Она вполне удовлетворялась рассматриванием витрин. Малыш нашел это весьма новым и приятным.

Он приглашал ее в лучшие рестораны Денвера, такие, как элегантное заведение Тортини, с уютными, интимными кабинетами; водил в темноватую тихую «Таверну», в ресторан отеля «Уиндзор», украшенный брюссельскими коврами и дорогой мебелью, сверкающий зеркалами и полированным мрамором.

Они вместе посетили цыганскую оперу, здание которой, отличавшееся невероятной пышностью и вычурностью, было своеобразным памятником тщеславию одного из недавно разбогатевших серебряных королей. Они бродили по огромному замку Ричхофен, выстроенному честолюбивым и глупым прусским бароном Вальтоном фон Ричхофеном. Они поднимались на крышу здания пивной компании «Тиволи Юнион» и пили там пенистое пиво. Они пробовали ударяющую в нос минеральную воду в аптеке Мак-Мэхана, ходили на дневные спектакли в театры и даже забрели как-то после шоу в ночной клуб и немного выиграли в рулетку.

Дерзкая и много знающая, Диана пыталась уговорить Малыша Чероки повести ее в денверский район красных фонарей. Но он отказался наотрез. Диана была разочарована. Она слышала о домах Мэтти Силке и Дженни Роджер и умирала от желания хотя бы снаружи посмотреть на прославленные бордели.

— Вы сами-то видели эти дома? — спросила она Малыша.

— Конечно, нет! — быстро ответил он, надеясь, что не покраснел при этом, но про себя усмехнулся, припомнив свои забавы в комнате с троном в заведении Дженни Роджер.

Малыш Чероки осыпал Диану маленькими сентиментальными подарками, комплиментами, он уделял ей столько внимания, сколько в жизни не уделял ни одной женщине. Но произвести впечатление на Диану Бакхэннан было не так-то легко. Она ведь была не из тех милых, простеньких фермерских девочек, что являлись на ярмарочную площадь и, вытаращив глаза, смотрели на звезд шоу, мечтая о романтических приключениях.

Диана Бакхэннан, как говорится, «выросла на дороге». Полковник и миссис Бакхэннан стали ее опекунами, когда девочке исполнилось всего два года. И Диана вместе с ними объездила весь мир, встречаясь с великими и знаменитыми людьми. Ей даже довелось как-то сидеть на коленях самой королевы Виктории — когда шоу полковника гастролировало по Европе, и она трижды получала приглашения в Уайтхолл.

Когда Диана стала взрослой, десятки богатых, красивых молодых людей добивались ее внимания.

И она вовсе не собиралась падать в объятия Малыша Чероки, как тот надеялся.

Однако Малыш и не думал сдаваться. Ставки были слишком высоки.

Полковник Бакхэннан твердо встал на сторону Малыша. Малыш Чероки весьма ловко сумел заморочить голову старому актеру. Но почти все, что рассказывал Малыш полковнику о своем прошлом, было ложью. Лгать Малыш Чероки умел преотлично. Этим он успешно занимался всю свою жизнь. Так что полковник и не подозревал, что на самом деле представлял собой Филипп Ловери — Малыш Чероки. А Малыш был человеком честолюбивым, самовлюбленным и совершенно не испытывал уважения к товарищам по труппе. То есть обладал именно теми качествами, которые позволяют людям определенного типа добиваться успеха.

Старый полковник давно заметил, что молодая пара стала почти неразлучной. Ему это нравилось. Полковника привлекала мысль о том, что его слишком отважная и умная внучка может наконец выйти замуж и устроиться в тихой гавани. Он, подмигивая голубым глазом, давал Малышу советы, с какой стороны подходить к его норовистой наследнице.

Он говорил:

— Нужно быть человеком с железной волей, сильным сердцем и деликатными манерами, чтобы укротить Диану Бакхэннан.

Глава 10

Диана никак не могла выбросить из головы краснокожего со Скалистых гор.

Она пользовалась любой возможностью, чтобы очутиться возле клетки индейца с резким, грубоватым лицом. Возможно, он и был неукрощенным и опасным, но физически он являл собой само совершенство, и Диана с тревогой чувствовала, что он все сильнее интересует ее.

Она говорила себе, что это всего лишь безобидное любопытство, точно такое же, какое она испытывает к мускулистому горному льву, запертому в соседней клетке. Ей приятно было смотреть на обоих пленников, особенно когда они не замечали ее присутствия, и думать, что свирепый дикарь является таким же отличным от нее существом, как и огромный самец-кугуар. И в этом крылось их очарование. Это совершенно нормально. Нет ничего нездорового в том, чтобы любоваться изумительно прекрасной парой.

Но Диана не раз уже замечала, что дикарь бросает на нее странные, притягивающие взгляды, когда она проходит мимо его клетки. Что бы это значило? Что происходит в его голове?

И не раз случалось, что Диану охватывал необычайный интерес и она, набравшись храбрости, останавливалась, подходила к клетке и задумчиво всматривалась в краснокожего; похоже, это приводило его в ярость. Но в то же время Диана могла поклясться, что раз-другой ей удавалось уловить насмешку в глубине его сверкающих черных глаз, а губы индейца при этом складывались в нечто напоминающее улыбку. Но в то же время не оставалось сомнений в том, что иногда одно лишь присутствие Дианы наполняло краснокожего безрассудной яростью.

Было утро понедельника.

Диана проснулась очень рано. И первой мыслью, мелькнувшей в ее сонном уме, была мысль о краснокожем со Скалистых гор. Диана торопливо оделась и отправилась в сторону загонов сразу после восхода солнца.

Подсобный рабочий, держа в руках шланг для поливки, мыл клетку краснокожего. Остановившись в нескольких шагах, Диана застыла от ужаса, видя как бьющая под сильным напором вода ударила его в лицо, заставив закрыть глаза и отвернуться, потом — в грудь, в живот. Менее крепкий человек был бы просто сбит с ног.

Но это прекрасное существо устояло. Индеец стоял в вызывающей позе, и каждый мускул его безупречной плоти был натянут как пружина, словно он пытался разорвать невидимые цепи. Он не отступил перед напором воды. Он не издал ни звука, не попытался избежать жестокой атаки.

Сердце Дианы бешено заколотилось в груди при виде гордого дикаря, молча выносящего бессмысленную пытку.

Она закричала во все горло. Рабочий опустил шланг. Глаза краснокожего открылись.

— А ну брось шланг и убирайся отсюда! — закричала Диана на бестолкового работягу. Тот пожал плечами, перекрыл воду и, повернувшись, потащился прочь, качая головой.

Диана подошла к клетке. К ее удивлению и недоумению, молчаливый дикарь, только что бесстрастно выносивший издевательство и даже не шевельнувший рукой, чтобы закрыться от сильной струи, — этот дикарь внезапно впал в необъяснимую ярость.

И его гнев был направлен на Диану.

Ошеломленная его реакцией, Диана в молчаливом ужасе смотрела, как краснокожий рычал по-звериному, вцепившись в расшитую бусами ленту, закрывающую его горло. Его глаза из-под мокрых ресниц пылали бешенством и угрозой. Он по-волчьи оскалил зубы, крепкие и пугающие.

Вцепившись в холодные железные прутья, индеец рванул их с нечеловеческой силой; его мощные бицепсы вздулись, на шее набухла вена, глаза налились кровью.

Его безумное поведение взволновало могучего горного льва, сидящего в соседней клетке. Огромный кот тоже впал в бешенство. Он рычал, прыгал, просовывал лапу с крепкими как сталь когтями сквозь прутья, кидался на ограждение, словно сгорал от нетерпения разорвать Диану в клочья.

Она будто приросла к пыльной земле, испуганная и недоумевающая. Она видела изумительную пару в ее естественном, неприкрытом виде. Это были неуправляемые существа. Диана снова посмотрела в злые, хищные глаза краснокожего. Они горели угрозой, и Диана была уверена, что именно ее появление вызвало взрыв.

Но пока девушка наблюдала за индейцем, его гнев утих. Он отошел в глубь клетки и медленно опустился на пол, прислонясь спиной к прутьям. Ручейки воды и пота стекали по его темному лицу и стройному телу. Несколько капель задержались на длинных ресницах, на кончике когда-то сломанного носа, на мочках ушей.

Когда он поднял руку, чтобы откинуть со лба мокрые волосы, на его правом запястье сверкнул серебряный браслет. И больше индеец не двигался. Он замер — угрюмый, молчаливый, непроницаемый.

Горный лев, еще раз рыкнув на Диану и оскалив зубы, величественно развернулся и неторопливо отошел в глубину своей решетчатой тюрьмы. Он улегся на пол, сложив передние лапы, высоко вскинув голову; на его темной мягкой шее отчетливо вырисовывалось ромбовидное белое пятно. Золотистые глаза кугуара остановились на человеке, сидящем в соседней клетке. Кот замурлыкал; низкий, ровный, очень мягкий звук исходил из самой глубины горла… он словно пытался утешить погруженного в раздумье молчаливого дикаря.

Потрясенная, Диана отступила назад.

Наконец она повернулась и почти побежала к поезду, стоявшему в тупике, к вагону, который занимали ее дедушка и бабушка. В ее мозгу билась одна-единственная мысль. Она должна поговорить с полковником, должна убедить его отпустить на свободу краснокожего со Скалистых гор. Держать его в плену — слишком бесчеловечно.

За дни, проведенные в Денвере, Диана увидела и поняла, как изменилось шоу полковника Бака Бакхэннана. Оно было насквозь фальшивым и банальным, это был перепев старого. Нечто вроде самопародии. Эксцентричная охота на краснокожего была задумана просто от отчаяния, у полковника не оставалось другого выхода. Охота была жалким номером, недостойным славного прошлого представления-буфф. Диана должна обо всем сказать полковнику. Сказать сегодня, не откладывая.

Диана громко постучала в дверь купе полковника. Дверь тут же открылась, и Диана увидела бабушку.

— Доброе утро, бабуля! — улыбнулась Диана крохотной седоволосой женщине. — Я знаю, что еще рановато, но мне нужно поговорить с полковником.

Изнутри донесся гулкий голос Бакхэннана:

— Это кто? Диана? Хорошо, хорошо! Заходи, малышка! Я тебе кое-что покажу!

Диана вошла в вагон и увидела, что полковник сидит за письменным столом, разложив перед собой бумаги и счетные книги.

— Милая моя! — воскликнул полковник, поднимая на внучку сияющие голубые глаза. — У нас отличные новости! «Шоу „Дикий Запад“ полковника Бака Бакхэннана» в Денвере собрало больше публики, чем мы собирали где-либо вообще за все последние годы! Подряд три дневных представления и четыре вечерних без единого свободного места на трибунах! Все билеты проданы, до одного!

Он засмеялся и хлопнул в ладоши, как развеселившийся мальчишка.

— А все благодаря тебе и краснокожему со Скалистых гор! Красавица и Чудовище. Ты и дикарь заставляете местных жителей приходить сюда каждый день! — Довольно хихикнув, он всмотрелся в Диану и лишь теперь заметил, что та не радуется вместе с ним. — Что случилось, детка? Ты пришла, чтобы о чем-то поговорить? Или хочешь попросить о чем-то? Скажи старому полковнику, и он все сделает для тебя.

Диана заставила себя улыбнуться любимому деду. И сказала:

— Да нет, ничего мне не нужно. Просто у меня возникла идея: а не добавить ли в программу лошадиные бега? Ковбои против индейцев, например…

— Да! Мне это нравится! И еще выпустим казаков и арабов! Руфи, ты слышишь? Наша маленькая внучка удалась в нашу породу, не будь я полковником Баком Бакхэннаном! — И он бодро добавил: — Если дела и дальше пойдут так, этому чертову Пауни Биллу никогда не наложить лапу на мое шоу!

Гастроли в Денвере подходили к концу. Толпы зрителей продолжали заполнять ярмарочную площадь. Актеры и рабочие труппы пребывали в постоянном радостном волнении; они снова неплохо зарабатывали. Праздничное настроение не оставляло людей, они поздравляли друг друга с успехом и смеялись больше обычного.

Даже Коротышка добродушно пошутил, говоря как-то с Дианой:

— Полковник, пожалуй, мог бы и мне прибавить жалованье! — Поковыряв пяткой башмака в пыли, он пояснил: — А то что я имею? Двенадцать долларов в неделю и кучу навоза, с которым могу делать что хочу, хоть домой уносить!

Диана расхохоталась, думая, что Коротышке следовало бы проявить себя и перед Кэт Техаской; она ведь и не подозревала, что главный конюх умеет и пошутить, и посмеяться. Если бы Коротышка чувствовал себя немного свободнее, когда находился рядом с веселой, остроумной Кэт, он, пожалуй, сумел бы завоевать ее внимание.

Диана все еще улыбалась, когда они с Малышом Чероки, оставив Коротышку, бесцельно побрели по ярмарочной площади с двумя «Отчаянными объездчиками» и их временными денверскими возлюбленными. Одна из девушек предложила пойти посмотреть на краснокожего.

Диана, гневно вспыхнув, бросила резкий взгляд на рыжеволосую глупышку. Но не сказала ни слова. Когда они подошли к клетке, Диана тревожно всмотрелась в индейца.

Он нервно метался по клетке, словно раненое животное. Его густые, длинные черные волосы волнами вздымались и опадали. Ощутив присутствие посторонних, он остановился и холодно уставился на зрителей.

Рыжеволосая девица подошла ближе к решетке.

— Бог мой! Его рожей можно пугать детишек, но его тело… — Она нервно рассмеялась и добавила: — Должно быть, бедра у него отлиты из бронзы!

— Тебе-то что за дело до его бедер? — предостерегающе произнес сопровождавший ее объездчик.

Ледяной взгляд черных глаз краснокожего остановился на рыжей девице.

Но ненадолго. Диана танцующим шагом с намеренно вызывающим видом подошла ближе. Пышный край ее юбки взметнулся, когда девушка соблазнительно качнула бедрами. Диана не смотрела на индейца, но сразу почувствовала, что его взгляд сосредоточился на ней.

Малыш Чероки хлопнул в ладоши, и Диана сделала танцевальное па, другие весело поддержали его. Вся компания принялась резвиться на глазах у пленного краснокожего. Диана, хотя и ощущала в глубине души чувство вины, не отставала от прочих. Она по-детски дразнила его и насмехалась.

Но стыд и угрызения совести все нарастали в ее сердце. И когда веселая компания наконец удалилась, Диана почувствовала себя несчастной, она страдала из-за своего непростительного поведения. Она не могла забыть глаз индейца.

В этих темных, диких глазах светился ум!

Огорчение Дианы еще более усилилось вечером, во время представления, шедшего перед битком набитыми трибунами. Не в силах удержаться от того, чтобы вновь наблюдать за сценой, которая, она знала это, лишь вызовет в ней новый всплеск протеста и огорчения, она уселась на ограждении арены и смотрела на «номер» индейца, вызывавший бурный восторг толпы зрителей. Жалость и глубокое чувство вины терзали ее грудь. Она с отвращением наблюдала за тем, как клетку выкатили на арену, как смеющиеся женщины сбегали вниз с трибун и тыкали пальцами в краснокожего. А потом с печалью наблюдала за тем, как клетку в очередной раз открыли настежь и как великолепный дикарь, осыпаемый насмешками, предпринял очередную отчаянную попытку спастись…

Диана закрыла глаза, когда Малыш Чероки и его «Отчаянные объездчики» поскакали вслед за краснокожим.

Ее силы иссякли.

Она чувствовала себя душевно истощенной, и ей совсем не хотелось встречаться после представления с Малышом Чероки. Едва передвигая ноги, она тащилась к своему вагону. До нее донеслись вопли и бешеные аплодисменты, означающие, что краснокожий снова захвачен в плен.

И именно тогда, услышав эти оглушительные крики, Диана приняла окончательное решение.

Она должна освободить краснокожего со Скалистых гор.

Глава 11

Диана весьма неохотно отправилась ужинать с Малышом, когда шоу закончилось, и постаралась уйти как можно скорее, сославшись на головную боль.

Но на самом деле у нее отчаянно болело сердце.

Ее мучили сомнения. Она твердо решила отпустить на свободу индейца, но это привело к тому, что ее охватила странная смесь чувств… К спокойной уверенности примешивалась горькая тревога. Она была уверена, что совершит правильный поступок, и это утешало ее. Но в то же время она нанесет непоправимый вред успеху труппы и приведет в отчаяние полковника…

Ведь Диана приехала сюда из Вашингтона с единственной целью: помочь стареющим дедушке и бабушке спасти их любимое шоу. А открыв дверцу клетки, она тем самым захлопнет двери перед мечтами полковника…

Диана лежала без сна в своей узкой кровати, беспокойно ворочаясь. Было очень поздно; она рассталась с Малышом Чероки несколько часов назад. Должно быть, время приближалось к трем. Кэт Техаска, лежавшая на койке в противоположном конце купе, похрапывала. Свистящие звуки раздражающе действовали на и без того взвинченные нервы Дианы.

Вздохнув, Диана села, посмотрела на Кэт и стиснула зубы. Отбросив одеяло, она встала с кровати, взяла шелковый халат и, не зажигая света, осторожно прокралась в крохотную гостиную и плотно закрыла за собой дверь.

Надев халат, Диана поправила длинные растрепанные волосы и пошла к двери. Открыв ее, она высунулась наружу и огляделась.

Луна уже заходила, звезды побледнели. Было очень темно. Ни одно из окон вагонов длинного поезда не светилось.

Вся труппа спала.

Покрепче завязав пояс халата, Диана вышла. Августовская ночь оказалась на удивление холодна, а на Диане, можно сказать, почти ничего не было. Ее бледно-голубые ночная рубашка и халат были сшиты из тончайшего шелка и кружев. Сильный ветер проникал сквозь мягкую, легкую ткань. Диана запахнула халат и слегка вздрогнула.

Она прекрасно понимала, что ей бы следовало повернуться и уйти в вагон, она должна была лечь в постель…

Но вместо этого девушка спустилась по ступеням и босиком зашагала к северному краю арены. Она ни разу не посмотрела назад, уверенная, что в поезде все крепко спят.

Однако кое-кто все же бодрствовал.

В темном вагоне, расположенном ближе к концу поезда, не мог заснуть Древний Глаз. Он сидел в любимом кресле перед открытым окном; старый вождь ютов наслаждался предутренней прохладой, уйдя мыслями в прошлое. Его широкое некрасивое лицо было бесстрастно.

Внезапно черные глаза индейца расширились от удивления; он заметил, как стройная темноволосая женщина крадется в ночи. Вцепившись в обшарпанные подлокотники кресла, старый ют наклонился вперед, всматриваясь.

Потом едва слышно шепнул:

— Олененок!..

Тяжело сглотнув, он недоуменно следил за тем, как Диана быстро и уверенно обогнула огромную арену и скрылась в темноте. Снова шепнув: «Олененок…», — он подумал, что ему следовало бы пойти за ней.

Поднявшись с кресла, индеец поплотнее натянул на плечи пестрое одеяло, в которое завернулся. Но тут же снова сел. Малышка Бакхэннан была отчаянно независима, обладала взрывоопасным характером и могла впасть в ярость, если индеец примется следить за ней. Она взрослая женщина, которая решила отправиться куда-то среди ночи в одной лишь рубашке…

Сердце Древнего Глаза сжалось. Он догадывался, что все это значит. Олененок проводила все свое свободное время в компании Малыша Чероки. Похоже, сейчас она отправилась именно к нему. Старый ют печально покачал головой. Ему было больно; ведь девушка, которую он любил так, словно она была ему родной дочерью, портила себе жизнь, связываясь с таким типом, как Филипп Ловери. Ловери просто не достоин был Олененка.

Древний Глаз тяжело вздохнул. Он говорил полковнику — сразу после того, как Филипп Ловери появился в их труппе, — что считает этого молодого человека слишком честолюбивым и беспринципным, способным доставить одни лишь неприятности. Но полковнику Ловери понравился, и он не стал слушать вождя. А теперь, похоже, полковник одобряет растущую дружбу своей внучки с Малышом Чероки.

Что ж, это его дело.

И все же встревоженный ют отбросил одеяло, встал и торопливо оделся. Он бесшумно вышел из вагона и скрылся в окружающей ярмарочную площадь темноте.

Диана замерзла и едва дышала, когда добежала до клетки краснокожего. Рядом горел висящий на шесте фонарь. Он бросал широкий круг неяркого света, который освещал льва и лишь краем задевал индейца.

Диана остановилась, всматриваясь.

Ей видны были лишь длинные бронзовые ноги с крепкими мускулами. Световое пятно приходилось как раз на то место, где начиналась узкая набедренная повязка. Ноги упирались в решетку, примыкающую к клетке кугуара.

Невероятно, но мягкая пушистая лапа горного льва прижималась к голой подошве краснокожего. Зачарованный взгляд Дианы проследил за кошачьей лапой до того места, где заканчивался круг света, — до мощного мускулистого плеча. И Диана невольно улыбнулась.

Несколько долгих минут Диана молча стояла между фонарем и клетками, замерев в неподвижности, не издавая ни звука.

Однако краснокожий ощутил ее присутствие в темноте даже до того, как до него донесся аромат ее духов. Он бесшумно повернул голову. И стал наблюдать за рассматривающей его Дианой.

Ее волосы чуть отсвечивали синевой под мягким мерцающим светом фонаря. Черные как смоль локоны трепетали под легким ветерком, падая на бледное лицо и изящные плечи.

Темные полуприкрытые глаза краснокожего посмотрели на длинную шею цвета слоновой кости. Кружевные отвороты голубого шелкового халата Дианы разошлись. И внимательному взгляду индейца предстала пышная грудь…

Мускулы обнаженного живота напряглись, руки, свободно лежавшие вдоль боков, с силой прижались к дощатому полу клетки.

И в тo же мгновение сильный порыв ночного ветра ударил в лицо Дианы. Она машинально закрыла глаза и чуть наклонилась, сопротивляясь воздушной волне. Некрепко завязанный пояс голубого халата упал, его полы взвились за спиной Дианы, а кружевной подол ночной рубашки задрался, открыв голые колени. Диана шагнула к шесту, чтобы поддержать фонарь, яростно раскачивавшийся на ветру.

И пока она стояла, освещенная лучами мигающего фонаря, ее стройное тело просвечивало сквозь мягкий голубой шелк, и краснокожий мог видеть затвердевшие от холода соски ее прекрасной груди, натянувшие тонкую ткань. Прозрачный шелк плотно облегал тонкую талию, соблазнительный изгиб пышных бедер, обрисовал мягкую женственную линию между ногами…

Одной рукой придерживая шест с фонарем, другой пытаясь извлечь песчинку, залетевшую в слезящийся теперь глаз, Диана и не подозревала, что краснокожий давно не спит, что его горящий черный взор прикован к ней.

Наконец ветер утих. Диана выпустила угомонившийся шест, избавилась от соринки в глазу, потом тщательно запахнула халат и, подняв свалившийся пояс, плотно повязала его вокруг талии. Затем подняла голову и посмотрела на клетку краснокожего.

И тут же застыла в ужасе.

Она прижала ладонь к горлу и полными испуга глазами уставилась на индейца. Тот уже сидел; его обнаженные плечи и темноволосую голову заливал мягкий свет фонаря. И он смотрел на Диану в упор. Лицо его было неподвижно; жесткие губы сжались в тонкую прямую линию. Он выглядел зловещим, как ворон, сидящий на могильном камне.

Диану внезапно охватил панический страх. Она попятилась назад и продолжала отступать, спотыкаясь о разбросанные предметы реквизита, налетая на декорации, стоящие вокруг. Выбравшись из освещенного пространства, она остановилась, глядя на клетку. Краснокожий встал, выпрямившись во весь свой великолепный рост, и молча вглядывался во тьму, отыскивая Диану.

И Диана понимала, что, будь он хоть в клетке, хоть закован в тяжелые цепи, в нем все равно слишком заметно нечто дикое, необузданное, непредсказуемое. Диана судорожно втянула воздух, не отводя взгляда от индейца. Ей вдруг стало ужасно холодно, и в то же время она пылала…

Она поняла, что загадочный краснокожий излучает постоянную, осязаемую волну эротического притяжения… смешанного с угрозой стремительного насилия… Он был опасен. Но Диана, хотя и боялась свирепого, неукрощенного дикаря, все же поймала себя на том, что ее неудержимо влечет его сексуальная сила.

Она стояла, укрывшись в тени, наблюдая за индейцем и гадая, не слишком ли рискованно будет подойти поближе. Или ей лучше поскорее убежать отсюда, забыть эту странную минуту. Оставить свой глупый план освобождения дикаря.

Нет…

Нет, держать его в клетке — слишком бесчеловечно. Он был диким, прекрасным существом, которому следует скитаться на воле, в его любимых горах. Так же, как и горному льву, сидящему в соседней клетке. Им обоим следует быть свободными. Они должны стать свободными. И скоро ими станут.

Диана стояла, не обращая внимания на холодный ночной ветер. Она видела, что краснокожий вцепился в железные прутья решетки. Мощные мускулы его бронзового тела напряглись, все его существо, казалось, безмолвно взывает о помощи, стремясь на свободу. Да, это был искренний призыв. И он ранил ее сердце.

Подобную несправедливость следовало исправить.

И она намеревалась сделать это.

Она еще не знала точно, как и когда ей это удастся, но она твердо решила освободить обоих.

Наконец краснокожий снова медленно опустился на пол. Он сел, согнув колени и обхватив их руками, и опустил голову. Его длинные волосы упали на обнаженные руки. В такой позе он совсем не казался лютым или свирепым, он выглядел почти беззащитным.

Диана осторожно приблизилась к клетке. Голова индейца мгновенно поднялась. Он втянул воздух, как зверь. Он почуял запах ее тела. Диана сделала над собой усилие, чтобы сохранить спокойствие, и продолжала идти вперед. Она храбро шагнула к самой клетке, каждую секунду ожидая, что дикарь вскочит и перепугает ее до полусмерти.

Но, к ее облегчению, дикое существо продолжало сидеть. Индеец вытянул длинные ноги, скрестив их, и сложил руки на груди. Диана подкралась еще ближе. Он смотрел прямо на нее. Их взгляды встретились.

После нескольких напряженных секунд молчания Диана мягко спросила:

— Если я выпущу тебя на свободу, ты ведь не причинишь мне вреда, правда?

Краснокожий не произнес в ответ ни звука. Он поднял руку и длинными смуглыми пальцами коснулся расшитой бусами ленты, охватывающей горло. Темные глаза сверкнули, из груди вырвался странный, отчаянно прозвучавший стон.

Диана покачала головой. Он не понял ее. Или все-таки понял? Она не была уверена. И предприняла еще одну попытку: попробовала разозлить индейца — дразнила его, насмехалась…

Но он молчал и не двигался.

Диана осмелела. Она принялась беззастенчиво кокетничать с ним: облизывала губы кончиком розового языка, изображала поцелуй в каком-нибудь футе от его резко очерченного лица. Глубоко вздохнув, она выставила вперед одну ногу и изогнулась в соблазнительной позе.

Никакого отклика.

Диана улыбнулась и встряхнула головой, перебросив длинные распущенные волосы через плечо. Захватив пальцами прядь густых черных локонов, она поднесла их чуть ли не к самому лицу краснокожего. И наконец, с громко бьющимся от страха сердцем дерзко просунула руку сквозь прутья разделявшей их решетки.

Краснокожий не шевельнулся.

Лишь его странные прекрасные глаза неотрывно смотрели на Диану. Черные, пылающие глаза, которых ей до сих пор не доводилось видеть так близко. Холодные, угрожающие глаза, притягивавшие и порабощавшие Диану. Глубокие, бездонные глаза, которые в иные мгновения казались не черными, а темно-синими, цвета ночного неба…

Глава 12

Кэт Техаска вытащила из волос папильотки, бросила их на туалетный столик и уставилась на свое отражение в овальном зеркале. На лоб падала круто завитая кудряшка.

— Боже, как это здорово — быть молодой и хорошенькой, когда с волосами только одно и нужно сделать — вымыть их! — Она взглянула через зеркало на торопливо одевавшуюся Диану.

Едва она успела договорить, как раздался удар грома, от которого задрожали стекла вагона; он заглушил ответ Дианы. Кэт вздрогнула, потом покачала кудрявой головой. Утро было ясным, тихим. А теперь, после ленча, небо потемнело, над городом сгустились мрачные облака, стремительно несущиеся на восток. Солнце скрылось.

Была среда, двадцать восьмое августа. Прощальное выступление «Шоу „Дикий Запад“ полковника Бака Бакхэннана» было назначено именно на этот день, до него оставалось немногим больше часа. Гастроли в Денвере заканчивались. Но похоже, из-за грозы представление могло быть отложено до вечера.

— Такая молния напугает кого угодно… эй, а ты не рановато принарядилась, а? — Кэт наморщила брови. — Боже, детка, до начала шоу всего час, а с минуты на минуту может хлынуть ливень!

Натягивая черные кожаные штаны, Диана сказала:

— Мне нужно кое-куда сбегать.

— Сбегать? Ну, милая, если тебе нужно что-то купить или сделать, ты можешь попросить об этом кого-нибудь из наших ребят. Пошли Коротышку; он будет рад тебе услужить. Он всегда меня выручает.

Диана, глубоко вздохнув, застегнула последнюю пуговку обтягивающих кожаных штанов. Она подошла к Кэт, положила руку на крепкое плечо подруги, улыбнулась, глядя в зеркало, и сказала:

— Хотела бы я знать почему.

Кэт увидела в зеркале глаза Дианы.

— Ну, ты же знаешь Коротышку. Этот тощий конюх просто очень добр и любезен, только и всего.

— Да, это так, — согласилась Диана. — Но тебе не кажется, что дело не только в этом?

— Ох, ну тебя! Ты же знаешь, я порядочная замужняя женщина, а мой Тедди Рэй ужасно ревнив! — Кэт добродушно хихикнула, и ее крепко завитые седоватые кудряшки подпрыгнули. — Ох, молодежь… только и думаете, что о любви и приключениях!

Приключения и романтика, пожалуй, были последними вещами, которые могли прийти в голову Дианы в этот жаркий, облачный августовский день, но она усмехнулась и кивнула, протягивая Кэт левую руку. Кэт быстро застегнула манжету черной атласной блузы Дианы, потом схватила щетку для волос и энергично воткнула ее в кудри, обрамляющие ее лицо. Наконец, заканчивая приготовления, Кэт взяла кроличью лапку и, обмакнув ее в пудру, щедро напудрила обе румяные щеки.

Диана зачесала длинные черные волосы наверх, скрепила их серебряной заколкой и сказала:

— Мне нужно бежать. Увидимся после выступления.

— Если разразится ураган, выступления не будет. Диана не ответила. Она торопливо вышла наружу и подняла встревоженный взгляд к потемневшему небу. Ломаные зигзаги молний вспыхивали в сгустившейся тьме, исчезая за зубчатыми вершинами гор; отдаленные раскаты грома ударяли по натянутым нервам Дианы. В плотном неподвижном воздухе пахло дождем. Она торопливо шла вдоль длинного ряда вагонов, спеша к тому из них, что располагался совсем близко к концу поезда. Это было жилище Древнего Глаза.

Диана громко постучала в дверь, молясь о том, чтобы не услышать ответа. Молясь, чтобы из-за дождя не отложили дневное представление. Молясь, чтобы ее тайный замысел осуществился без сучка без задоринки.

Диана подождала, нервно притопывая по деревянным ступенькам. Она несколько раз окликнула индейца по имени.

Наконец она облегченно вздохнула. Вообще-то Диана знала, что Древнего Глаза в этот час не бывает в купе. Древний Глаз был человеком привычки. И одной из них было заранее одеваться в полное облачение индейского воина, в котором он выступал в шоу, и отправляться на арену или в стойла, где рабочие и конюхи готовили все к представлению. Ему нравилось болтаться там, рассказывая разные истории всем, кто готов был их выслушать, курить фабричные сигареты, которыми его угощали, и давать всем непрошеные советы.

Это был ее шанс. Не чувствуя себя слишком виноватой, Диана проскользнула в купе Древнего Глаза. Внутри было темно, и Диана обругала приближающуюся грозу, из-за которой ей было трудно рассмотреть что-либо вокруг себя. Из-за низко нависшего неба казалось, что уже наступили сумерки, а Диана не могла рискнуть зажечь свет. Закусив нижнюю губу, она стала искать ключ.

Ключ от клетки краснокожего.

Несколько минут она потратила на осмотр ящиков письменного стола, предметов, лежащих на обеденном столе, книжных полок. Мимоходом полистала толстый альбом с пожелтевшими газетными вырезками, улыбнувшись про себя сентиментальности старого индейца. Потом поспешила в спальное отделение. Она подняла с узкой кровати подушку, заглянула под нее и снова положила на место.

И тут же вздрогнула от испуга, услышав грубоватый, низкий голос, прозвучавший за ее спиной:

— Ты не это ищешь, Олененок?

Диана мгновенно обернулась и увидела старого индейца. Древний Глаз, в головном уборе из орлиных перьев, спадающем вдоль его широкой спины, стоял в дверном проеме. В одной руке он держал серебряный ключ, поблескивающий в слабом свете. Широкое, некрасивое лицо индейца расплылось в улыбке. Он подмигнул Диане. Диана улыбнулась в ответ.

— Ни разу в жизни не сумела тебя одурачить!

— Это верно, — согласился он. — Я знал, что ты придешь, Олененок.

Диана следом за Древним Глазом вернулась в гостиную и увидела, как он демонстративно кладет ключ в резную деревянную шкатулку, стоявшую на комоде. Древний Глаз посмотрел на Диану. Она понимающе кивнула.

Немного встревоженная, Диана села, пока Древний Глаз снимал свой пышный головной убор из перьев и усаживался поудобнее в своем любимом широком кресле.

— Расскажи мне о краснокожем! — наконец требовательно произнесла Диана. — Расскажи мне все!

Широкая улыбка Древнего Глаза угасла, его глаза затуманились. Не дожидаясь повторной просьбы, он стал рассказывать о том, что тяжким грузом лежало на его сердце. Глядя в напряженные, внимательные глаза Дианы, он говорил о том дне, который не мог и не хотел забыть.

— Это было в понедельник днем, поезд тогда подходил к Денверу…

Едва он начал, как в окно ударили первые капли летнего дождя.

Старый индеец-ют рассказывал о том, как небольшой отряд охотников — он сам, Коротышка, Малыш Чероки и братья Лезервуд — оставил поезд незадолго до прибытия в Денвер. Они вывели из вагона своих лошадей и сразу же направились к горам. Малыш Чероки и братья Лезервуд замыслили поймать для шоу горного льва.

Древний Глаз и Коротышка постоянно держались вместе, не упуская возможности поймать форель в чистых, питаемых снегом горных вершин ручьях. Они почти не видели своих молодых спутников. Те каждое утро занимались тем, что расставляли капканы, чтобы изловить большую кошку.

В среду Древний Глаз и Коротышка поднялись еще до рассвета и покинули лагерь, когда все спали. Они взобрались вверх по склону, отыскивая местечко получше для рыбной ловли. Примерно в миле от лагеря, там, где ручей образовывал небольшой водопад, они нашли идеальный уголок и устроились, чтобы приятно провести утро.

Около девяти часов они вдруг услышали далеко внизу сильный шум; до них донеслись треск ломающихся ветвей, звериное рычание, крики… Они с Коротышкой переглянулись. Древний Глаз отложил удочку и взял полевой бинокль. Он быстро отыскал источник шума. На поляне, окруженной соснами и зарослями можжевельника, бился огромный кугуар, угодивший в один из расставленных охотниками капканов.

Кугуару уже почти удалось вырваться из ловушки, когда Малыш Чероки и братья Лезервуд выскочили на поляну. Они набросили на большую кошку огромную проволочную сеть, а потом Малыш Чероки принялся бить плененное, испуганное животное рукояткой топора, вновь и вновь опуская ее на спину и голову кугуара.

И в это мгновение неизвестно откуда появился индеец неведомого Древнему Глазу племени; он прыгнул на спину Малышу и отшвырнул его от раненого льва. Малыш взревел, как бешеный бык, и заорал, призывая братьев Лезервуд. Дэнни Лезервуд схватился с краснокожим, а Дэви тем временем затолкал горного льва в клетку, потом вернулся и набросил стальную сеть на голову индейца.

Братья оттащили индейца от Малыша Чероки и затянули вокруг него сеть. Малыш развернулся, схватил топор и бросился на связанного краснокожего. Со всей силой, какая только нашлась в его огромном мощном теле, он ударил рукояткой топора по груди краснокожего. Он бил индейца по животу, по бедрам. И наконец нанес жестокий удар по горлу…

Древний Глаз рассказал Диане, как они с Коротышкой кричали во все горло и Коротышка изо всех сил дул в свой серебряный свисток, пытаясь остановить это безумие, и как они неслись вниз по склону… Но они опоздали. Когда они добрались до поляны, избитый индеец и раненый горный лев были уже заперты в клетки.

Заканчивая рассказ, Древний Глаз произнес печально:

— Я ничуть не лучше Малыша Чероки. — Он покачал седой головой и добавил с сожалением в голосе: — Я видел, как обрадовался полковник, когда Малыш показал ему краснокожего, и я промолчал. Я стыжусь себя. Я стыжусь за полковника.

Диана, сохраняя внешнее спокойствие, мягко погладила ссутулившиеся плечи старого юта и ласково пробормотала:

— Не стоит так горевать, Древний Глаз. Мы это исправим, ты и я.

То, что казалось грозной бурей, надвигающейся на город, обернулось коротким, приносящим прохладу летним дождичком. Ко времени начала представления солнце уже снова радостно светило в безоблачном небе Колорадо. Труппа давала последний спектакль перед огромной толпой зрителей; успешные денверские гастроли «Шоу „Дикий Запад“ полковника Бака Бакхэннана» становились историей.

С той минуты, как с арены ушли последние актеры, у труппы было всего три часа, чтобы разобрать трибуны и погрузить все оборудование в поезд. Диана с острым интересом наблюдала за точными, согласованными действиями рабочих. Она подошла поближе, когда грузили клетки с горным львом и краснокожим; этот вагон находился перед вагоном-кухней. И никто его не охранял.

Вместе со всеми Диана села в поезд, чтобы отправиться в Солт-Лейк-Сити, затем в Сакраменто, а оттуда — в Сан-Франциско, на зимние квартиры. Одетая в легкое летнее платье цвета бледного пурпура, с улыбкой на лице, она вошла в вагон-гостиную, расположенный в начале поезда. Это было сразу после захода солнца; поезд покидал Денвер. Выглянув в окно, Диана помахала рукой и послала воздушный поцелуй толпе, собравшейся на перроне.

Когда же Диана обернулась, ее мгновенно охватило раздражение, потому что рядом с собой она увидела Малыша Чероки. Она теперь не могла смотреть на него без отвращения. Перед ее глазами сразу вставала ужасная картина: он яростно колотит рукояткой топора беззащитное существо. Диана стиснула зубы.

Не подозревая о ее презрении, Малыш одарил Диану самой обаятельной из своих улыбок и сказал, положив руку на спинку ее кресла:

— Усаживайтесь поудобнее и расслабьтесь, до Солт-Лейк путь неблизкий.

И он сжал пальцами плечо девушки.

— Я слишком устала, — бросила она, быстро вставая. — Пойду лучше в свое купе.

— Уже устали? Ну мы же еще не отъезжали от Денвера! Вы хорошо себя чувствуете?

— Прекрасно, благодарю вас. — Коротко пожелав Малышу доброй ночи и жестом отказавшись от предложения проводить ее до купе, Диана торопливо вышла из гостиной.

Малыш удивленно посмотрел ей вслед. Но Диана, не оглядываясь, быстро шла по длинному поезду, минуя вагон за вагоном. Она проскользнула в пустое купе Древнего Глаза и взяла ключ, лежавший в резной деревянной шкатулке. Потом отправилась дальше и наконец добралась до последней двери, отделяющей ее от клеток индейца и кугуара.

Диана на мгновение остановилась, втянула в себя прохладный, чистый воздух, потом открыла дверь и вошла в вагон; ее сердце бешено колотилось.

В темном вагоне две пары сверкающих глаз следили за девушкой, пока она добиралась до центральной раздвижной двери. Диана оттолкнула в стороны тяжелые створки и снова постояла секунду-другую, подставив лицо ветру, сомневаясь, правильно ли она поступает.

Она представила, как человек и зверь не сводят с нее благодарных глаз в то время, как она отпирает клетки и выпускает их обоих на свободу; как радостно будет смотреть им вслед, когда они спрыгнут на землю и грациозно помчатся к горам и ночной ветер будет развевать угольно-черные волосы индейца и шевелить рыжевато-коричневый мех большого кота с ромбовидным пятном на горле.

Улыбнувшись, Диана сначала распахнула клетку кугуара и отступила в сторону; сердце ее билось так, что в ушах стоял звон. Как она и предполагала, прекрасный огромный кот тут же легким прыжком выскочил из клетки и, сделав два длинных шага, спрыгнул с поезда и исчез в темноте.

Диана облегченно вздохнула и закрыла опустевшую клетку.

Теперь она шагнула к железным прутьям клетки краснокожего, старательно избегая при этом взгляда темных, испытующих глаз индейца. Сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Диана так нервничала, что ей не сразу удалось попасть ключом в скважину замка. После нескольких неудачных попыток она наконец справилась с серебряным ключом; когда она повернула его, раздался легкий звон.

Диана, заколебавшись на долю секунды, распахнула дверцу клетки и крикнула:

— Уходи!

В одно мгновение краснокожий очутился вне решеток и остановился возле Дианы, возвышаясь над ней. Его обнаженная грудь блестела от пота, грубоватое, выразительное лицо напряженно застыло.

Диана невольно сжалась, охваченная страхом, и отступила назад. Но правая рука индейца взметнулась, как змея, серебряный браслет блеснул в слабом свете… Твердые бронзовые пальцы крепко обхватили тонкую талию… индеец рывком притянул девушку к себе.

Их глаза на мгновение встретились, и в эту секунду Диане показалось, что она уловила отблеск сомнения в бездонной черной глубине…

Но сомнение тут же растаяло.

Краснокожий со Скалистых гор схватил Диану и выпрыгнул из поезда.

Глава 13

Диана громко закричала, оскорбленная и испуганная. Но ее некому было услышать, кроме краснокожего. Индеец с Дианой на плече уже был не менее чем в пятидесяти ярдах от железнодорожного пути.

После первоначального потрясения живой ум Дианы тут же начал работать с обычной логичной, холодной рассудительностью. Она с предельной ясностью осознала, что попала в плен к дикому, примитивному существу и нужно, чтобы ее немедленно спасли.

А потому, глубоко вздохнув, она громко закричала, упершись руками в спину краснокожего и, насколько это было в ее силах, подняв голову. Она вскинула одну руку и отчаянно замахала ею, молясь, чтобы хоть кто-нибудь в поезде заметил ее. Наверняка же хоть один человек из труппы смотрит сейчас в окно, и он увидит ее и тут же поймет, что ее похитил краснокожий.

Но ничего не случилось.

Поезд продолжал катить по рельсам, набирая скорость и все уменьшаясь и уменьшаясь перед полными ужаса глазами Дианы. Локомотив уверенно полз вперед, таща толстую змею вагонов, и надежда на быстрое спасение растаяла вместе с дымом, поднимающимся из трубы вагона-кухни.

Диана продолжала кричать, но уже не потому, что надеялась привлечь чье-то внимание. Она кричала просто от нарастающего страха и разочарования. Краснокожий внезапно сбросил Диану с плеча, подхватил ее под колени и за талию и понес на руках. Он так крепко прижал девушку к своей каменной груди, что Диана ударилась головой о его плечо и едва не задохнулась. Ее пылающее лицо оказалось в каком-нибудь дюйме от лица краснокожего, и она невольно уставилась на него.

Но индеец не смотрел на Диану. Его темный немигающий взгляд устремился вперед, к западному горизонту. Он длинными, стремительными шагами несся через долину, словно и не замечая, что девушка в его руках кричит и бьется от ужаса. Его ледяная холодность добавила Диане страха. Она ненавидела индейца за то, что он сделал, ей хотелось причинить ему боль. Сжав кулаки, Диана принялась колотить по обнаженной груди и гладким плечам.

Но она лишь ушиблась о его каменно-твердые мышцы и кости и вынуждена была остановиться. Не в силах одолеть желание хоть как-то заставить индейца почувствовать ее ненависть, она вцепилась ногтями в бронзовую грудь и испытала подлинное облегчение, увидев выступившую кровь. Она чуть не засмеялась от радости.

Но веселье длилось недолго.

Индеец никак не отреагировал на ее яростную атаку. Это сильно разочаровало Диану. Она стала извиваться, как червь, толкать его, колотить пятками по ногам, пытаясь остановить. Но дикарь все так же несся вперед, ни разу не споткнувшись.

Диана продолжала кричать, брыкаться, умолять… Но в глубине души она понимала, что никакие крики и мольбы не помогут. Ее захватчик не был человеком, он был животным. Диким, первобытным зверем, лишенным разума и логики. Жестоким, безжалостным дикарем без сердца и разума.

Наконец, Диана без сил повисла на его плече. Она еще раз посмотрела на темное, угрюмое лицо, пытаясь понять, какие мысли кроются за этой мрачной маской.

— Все это ужасная ошибка! — громко сообщила она ему. — Ведь это я освободила тебя! Я отперла твою клетку! Я дала тебе возможность убежать! — Ее голос поднялся почти до визга. — Я тебя спасла, черт бы тебя побрал! Ты хоть понимаешь это? Ты вообще хоть что-нибудь понимаешь?!

На грубоватом лице индейца не шевельнулся ни единый мускул. Он не проявил никаких чувств. Диана похолодела. Ведь индеец, пожалуй, точно также не поведет бровью, когда будет убивать ее… Она протиснула правую руку между их телами, вонзила острый локоть в грудь индейца и, насколько сумела, отодвинулась от него. И отвернулась, твердо решив не смотреть больше на краснокожего.

Диана принялась всматриваться в горизонт, в темные, зубчатые цепи гор, вырисовывающиеся на фоне пурпурного неба, и снова холодный страх сжал сердце. Дикарь нес ее прямиком в Скалистые горы. И если ему удастся скрыться вместе с Дианой в тех диких местах, судьба девушки, пожалуй, будет предрешена. Ей никогда не удастся вернуться назад!

«Милостивый Боже, — безмолвно молила она, — помоги мне, помоги мне, пожалуйста, помоги!..» Бесконечное отчаяние нахлынуло на нее, и Диана заплакала.

А бессердечный краснокожий все бежал.

Вдруг Диана сквозь слезы заметила, как в кустах неподалеку сверкнула пара звериных глаз. Она всмотрелась внимательнее — и увидела, как из густых зарослей выскочил на верхушку огромного камня большой горный лев. Она узнала его — ведь на шее кота красовалось ромбовидное белое пятно… это был тот самый зверь, которого она освободила.

Кот замер на своем высоком постаменте в величественной позе. Диана в ужасе подумала, что краснокожий, похоже, не заметил кугуара, чей силуэт смутно вырисовывался на фоне темнеющего неба. Она быстро повернула голову. Темное, словно высеченное из камня лицо индейца и его холодные, безжалостные черные глаза ничего не выражали. Он не изменил направления. Он бежал прямо к высокому камню.

Охваченная новой волной ужаса, Диана высвободила руку, и, инстинктивно ища защиты, закинула ее за шею краснокожего, уткнувшись носом в широкую грудь, и крепко зажмурила глаза. Они стремительно приближались к поджидавшему их горному льву. Диана была уверена, что через секунду-другую она почувствует, как острые беспощадные клыки вонзаются в ее тело…

Она услышала низкий, вибрирующий рык и, не удержавшись, посмотрела наверх. Они сейчас находились как раз под возвышающимся камнем, и большой кот стоял над их головами, сверкая в сгущающихся сумерках золотистыми глазами.

А потом они миновали его.

Целые и невредимые.

Диана осторожно приподняла голову, всматриваясь назад через плечо краснокожего. Она увидела, как прекрасный зверь мягко спрыгнул с обломка скалы, помчался вслед за ними, потом обогнал их, бесшумно мелькая длинными лапами, и исчез в густых зарослях чапараля.

Истощенная душевно и физически, Диана прильнула к своему захватчику, слишком усталая, чтобы плакать, или кричать, или брыкаться. Отчаявшаяся и беспомощная, она совсем лишилась сил. Было ясно, что она побеждена. Никто ее не спасет, оставалось лишь поберечь остаток энергии и использовать весь свой ум, чтобы самой найти выход из положения.

Она невероятно устала, но об индейце этого сказать было нельзя. Он все так же ровно и стремительно бежал и выглядел так, будто мог продолжать бег целую вечность. Долина уже осталась позади, они приблизились к предгорьям, расположенным к западу от Денвера; индеец легко одолевал подъем. Он несся с грацией дикого зверя; одетый в одну лишь набедренную повязку и мокасины, краснокожий уверенно находил путь между нагромождениями валунов и обломков скал, через узкие лощины, ловко пробирался между колючими зарослями можжевельника и под низко нависшими ветвями горных сосен.

Он нес Диану все выше и выше по склону, пока они наконец не очутились в густом лесу из желтых сосен и серебристых елей. Диану вновь охватило волнение, когда вокруг них сгустилась тьма. Но невозмутимый дикарь продолжал бежать между деревьями, словно он видел в темноте, как лесные звери.

Глаза Дианы сами собой закрылись; голова упала на плечо краснокожего. Ее слегка укололи острые бисеринки ленты, обхватывающей горло индейца, и она чуть передвинулась. Уткнувшись лицом в изгиб крепкой шеи, Диана вдохнула запах дикаря: необычный, мужской и удивительно чистый запах, который никак нельзя было назвать неприятным. Взгляд Дианы затуманился, но остальные чувства на мгновение обострились. Она до сих пор не замечала, что краснокожий дышит хотя и громко, но ровно и медленно, несмотря на огромное напряжение. Или что его угольно-черные волосы, касающиеся ее щеки, так же Мягки и шелковисты, как и ее собственные. Или что на крепкой бронзовой спине такая гладкая мягкая кожа…

Лес вокруг них внезапно расступился, и они очутились в широкой и глубокой горной долине. А когда Диана увидела узкую пыльную дорогу, вьющуюся через широкий луг, в ее душе снова вспыхнула надежда. Ведь дорога должна куда-то вести! Возможно, к горной деревушке? Или к уединенной хижине, в которой тем не менее кто-то живет…

Сердце Дианы радостно забилось, когда краснокожий, дойдя до дороги, повернул и побежал по ней. Диана решила, что поняла его замысел. Краснокожий собирается взять за нее выкуп! Он намерен получить за нее деньги! Почему она прежде об этом не подумала? Конечно, дело именно в этом! Должно быть, так! Иначе какая ему польза от пленницы?

От волнения на ее глазах выступили слезы. Она вытерла их тыльной стороной ладони. Если краснокожий не понимает и не говорит по-английски, ему не обойтись без Дианы при совершении этой сделки. Диана принялась мысленно репетировать, что она скажет людям, с которыми индеец намерен вступить в торг. Она заверит их, что, если они заплатят за ее освобождение и сумеют избавиться от дикаря, она позаботится о том, чтобы их щедро вознаградили.

Краснокожий поднялся чуть выше по склону, и вот ярдах в пятидесяти показался большой, просторный дом, все окна которого были освещены. У Дианы от облегчения даже закружилась голова. Она ничуть не сомневалась, что за этими стенами живет сильный ранчеро, с женой и множеством ребятишек самого разного возраста.

Диана так пристально вглядывалась в теплый, заманчиво выглядевший дом, что и не заметила, как краснокожий свернул с пыльной дороги, чтобы по широкой кривой обойти двор. Когда же она осознала наконец, что индеец не намерен заходить в дом, она поняла, что ее предположения были неверны. И тут же открыла рот, чтобы закричать изо всех сил.

Но индеец крепко зажал ей рот, и Диана, не в силах произнести ни звука, лишь вопросительно вытаращила глаза, царапая ногтями его руку и лягаясь.

Обнаженная мускулистая нога краснокожего толкнула Диану под колени, и девушка упала на траву. Не трудясь даже взглянуть на нее, индеец завернул левую руку ей за спину и прижал к земле, одновременно прижав другую руку коленом. Диана лежала вытянувшись рядом с индейцем. Ей казалось, что так прошла целая вечность.

Над соснами неторопливо поднялась молодая луна, подул ночной ветерок, несущий первый холодок приближающейся осени. Диане мучительно было сознавать, что она лежит вот тут, не в силах ни шевельнуться, ни крикнуть, в то время как спасение совсем рядом, в какой-нибудь сотне ярдов, за стенами этого дома.

Но она никак не могла подать знак живущим там людям. Длинные пальцы индейца по-прежнему зажимали ей рот; его худощавое сильное тело было так близко от нее, что Диана ощущала горячий жар, исходивший от его кожи. Она лежала на спине; краснокожий вытянулся на боку, опершись на локоть и прижимая ее к земле бедром и коленом.

Диана вдруг подумала, что ему не выдержать в такой позе долго. Она была слишком неудобна. Рано или поздно индейцу придется как-то передвинуться, а когда он будет это делать, у Дианы, возможно, появится шанс ускользнуть от него.

Но краснокожий так и не шевельнулся.

Диана вертелась и ерзала, мучаясь, а индеец сохранял полную неподвижность, оставаясь все в том же положении, не дрогнув ни единым мускулом. Он ничем не проявлял беспокойства. И непохоже было, чтобы он испытывал какие-то неудобства.

Текли долгие минуты.

Прошел час.

Отчаявшаяся, Диана вертела головой. Она уже поняла, что из небольшой низинки, в которой они лежали, ей не увидеть дома ранчо, но вдруг она заметила в отдалении мерцающие золотистые глаза горного льва… Эти наводящие ужас глаза, светящиеся в густой мгле начинающегося неподалеку леса, не оставались на месте. Они постоянно передвигались, словно большой кот шагал взад и вперед. Диана беспокойно следила за ними, зная, что кугуар, в свою очередь, следит за лежащими людьми; Диана гадала, когда же горный лев бросится через луг и нападет на них. Она повернула голову набок и не отводила взгляда от непрерывно движущихся золотых глаз. Диане хотелось привлечь к кугуару внимание краснокожего. Но как? Она ведь не могла произнести ни звука…

Диана вздохнула и, отвернувшись от мечущегося горного льва, посмотрела на индейца.

И недоверчиво прищурилась. Положение головы краснокожего совсем не изменилось, он не сдвинулся даже на долю дюйма… Изумленная, Диана пристально смотрела на его словно высеченное из камня лицо, на хищный профиль, резко очерченный в лунном свете.

Обсидианово-черные глаза индейца не отрывались от освещенного дома. Он не посмотрел на Диану, хотя девушка была уверена: он почувствовал ее взгляд. Его темные ресницы ни разу не шелохнулись. Он вообще очень редко мигал. Жестко изогнутые губы тоже не дернулись, не приоткрылись. Диана даже не заметила, чтобы он хоть раз проглотил слюну.

И тем не менее, хотя он и был неподвижен, как статуя, в нем ощущалась звериная настороженность. Диана не сомневалась, что краснокожий упредил бы любое ее движение. И она помнила — постоянно помнила, — что имеет дело отнюдь не с разумным, логически мыслящим человеком. Это существо, так долго лежавшее в невероятно неудобной позе, было готовым к убийству дикарем, способным снять с Дианы скальп и убить ее не моргнув глазом.

Охваченная внутренней дрожью, Диана перевела взгляд с посеребренного луной лица на обнаженный бронзовый торс. Она увидела следы своих ногтей на гладкой коже. Несколько длинных царапин спускались к твердому, плоскому животу дикаря. Засохшая кровь делала их отчетливо видимыми. Диана гадала, в самом ли деле она сумела причинить ему боль. Может ли вообще что-нибудь причинить ему боль.

Пока она разглядывала исцарапанную грудь краснокожего, она вдруг заметила, как слабо, едва заметно напрягся один из бицепсов его левой руки. И в следующее мгновение Диана, не успев ничего понять, уже стояла на ногах, а краснокожий крепко прижимал ее к себе, по-прежнему зажимая ладонью рот.

Глаза Дианы встревоженно метнулись к дому ранчо, и сердце девушки упало. В доме больше не горели огни.

Глава 14

Одной рукой крепко обхватив талию Дианы, краснокожий наполовину повел, наполовину потащил ее к беленым сараям, стоявшим довольно далеко за уснувшим домом. Добравшись до обширных служебных построек, он внезапно остановился и, повернув голову, принюхался к воздуху, как лесной зверь.

Потом индеец подтолкнул Диану к конюшне с покатой крышей. Возле открытой двери он снова остановился. По-прежнему зажимая ей рот, он прижал ее спиной к своему высокому худощавому телу.

Свободная рука индейца скользнула к талии девушки. Диана почувствовала, как его длинные пальцы уверенно взялись за узкий пурпурный поясок, и застыла от ужаса. Пояс соскользнул. Она взвизгнула — но лишь едва слышный звук прорвался сквозь его бронзовую ладонь. Индеец оторвал короткий пышный рукав платья. Легкая ткань чуть слышно треснула.

Да эта бессердечная тварь хочет изнасиловать ее! Он намерен сорвать одежду с ее сопротивляющегося тела, а потом взять ее прямо здесь, где они стоят, в лунном свете… Боже, да что же это за скотина?!.. Почему здесь? Почему сейчас?..

Диана яростно извивалась, глаза наполнились ужасом. Отчаянно дрожа, она скрестила руки на груди, страшась, что теперь дикарь разорвет на ней лиф.

Но в следующее мгновение она уже шипела и отплевывалась, потому что невозмутимый краснокожий холодно и бесстрастно раздвинул пальцы, зажимавшие ее губы, и запихнул оторванный рукав ей в рот, а потом обвязал его пурпурным пояском. Он переждал мгновение-другое, и Диана поняла: он хочет убедиться, что кляп достаточно надежен. Диана снова попыталась вырваться, закричать… но лишь слабый стон прорвался сквозь мягкую ткань.

Удовлетворенный, индеец принялся за осуществление своего плана. Он шагнул из освещенного луной пространства в темноту сарая, таща Диану за собой сильной рукой, сжавшей оба запястья девушки. Внутри он остановился, и Диана предположила, что он так же не видит в темноте, как и она. А она уж точно не различала совершенно ничего. Но зато явственно ощущала сильный конский запах.

Диана заподозрила, что неразумный дикарь хочет украсть лошадей. Ей хотелось засмеяться над его глупостью. Она знала, что в ту же секунду, как лошади в стойлах почуют запах постороннего человека, они поднимут такой шум, что ранчеро тут же выскочит из дома, и, как надеялась Диана, с заряженным ружьем в руках.

Она принялась считать в уме, уверенная, что не доберется и до пяти, как их услышат, но она дошла уже до десяти, а в конюшне не раздалось ни звука, если не считать мягкого дыхания животных. Диану охватило горькое разочарование. А индеец, ведя ее за собой, осторожно пошел в темноте…

Диана знала все, что только можно знать о лошадях, и потому совершенно не могла понять, как индеец сразу сумел найти и успокоить огромного нервного жеребца. Но именно это и произошло. Обхватив Диану рукой, краснокожий прижал ее к себе возмутительно, интимным образом и долго стоял, терпеливо и успокаивающе гладя лошадь, которую Диана и рассмотреть-то не могла.

Еще через несколько минут индеец уже сумел отыскать все, что было ему нужно. Длинной, мягкой полоской кожи он связал руки Дианы. Затем снял с колышка на стене уздечку, со стойки — седло и оседлал жеребца, не проявившего при этом никакого волнения. Он прихватил пару попон и приторочил их к задней луке седла; отыскал большой охотничий нож в кожаных ножнах и засунул его за свою набедренную повязку; взял еще пару ковбойских кожаных штанов, отделанные серебром стремена, потрепанный стетсон и флягу.

Все это время он таскал Диану следом за собой, дергая за кожаную ленту, обхватывавшую запястья девушки. Когда Диана почувствовала вдруг на талии его сильную руку, она поняла, что индеец готов уйти. И в ту же секунду он поднял ее и посадил в седло, мгновенно вскочив следом. Не в состоянии держаться хоть за что-нибудь, она была просто вынуждена прислониться к его крепкой груди. Так она и сделала, искренне ожидая, что неразумный дикарь сразу пустит коня в галоп.

И вот, повинуясь невидимой и беззвучной команде, мощный конь шагнул с места, но не помчался ни галопом, ни даже легкой рысью. Он медленно, чуть пританцовывая, вышел из конюшни. Тогда краснокожий чуть шевельнул поводьями, и отзывчивое животное пустилось по широкому полукругу, унося седоков от ранчо и направляясь в горы.

Приготовясь к тому, что лошадь вот-вот помчится во всю прыть, Диана крепче прижалась к индейцу, прислонилась головой к его плечу и, уставившись в широкую расшитую бусами ленту, охватывающую его горло, ждала. Но ей снова пришлось испытать разочарование.

Этот непредсказуемый молчаливый дикарь никогда не делал того, что она ожидала. И теперь, несмотря на то что ранчо давно скрылось из виду, он и не думал подгонять коня и тот шел неторопливо, словно вез на прогулку при луне влюбленную пару!

Ненависть к краснокожему разгорелась еще сильнее, когда великолепный конь медленно, чуть гарцуя, пересекал широкий, слегка холмистый луг, лежащий у подножия суровых гор.

Диана всегда гордилась своей опасной способностью с легкостью читать все, что происходит в мужском уме. Ее очень трудно было удивить или озадачить. Большинство мужчин, как она рано поняла, представляли собой всего лишь бесхитростных больших мальчишек. Ей не приходилось встречать мужчин, в которых она не могла бы разобраться. До сих пор не приходилось.

Впрочем, она забыла о главном: ее захватчик не был, по сути, мужчиной. Это было огромное, опасное животное, предпочитавшее дикое существование, это был настоящий неандерталец с первобытными инстинктами. И вряд ли она могла ожидать, что сумеет разобраться в мыслях животного.

Гадая, сообразит ли невежественный абориген вытащить наконец кляп из ее рта, Диана застыла от изумления, когда индеец, словно это он прочел ее мысли, поднял правую руку. Широкий серебряный браслет на его запястье блеснул в лунном свете. Краснокожий развязал тугой узел, которым был стянут пояс Дианы у нее на затылке. Почувствовав его пальцы на своих губах, Диана разозлилась. Однако она невольно испытала признательность, когда он вынул из ее рта влажный, удушающий комок ткани.

Диана откашлялась, глубоко дыша. Индеец, сидя за ее спиной, внимательно смотрел на нее сквозь полуопущенные тяжелые веки. Ощутив его пристальный взгляд, Диана подняла связанные руки прямо к его лицу, показывая глазами, что хочет, чтобы он снял кожаные путы.

Но дикарь не подумал повиноваться. Он даже не потрудился кивнуть или отрицательно покачать головой, хоть как-то давая понять, что понял ее просьбу. И тогда Диана принялась кричать самым нелепым, глупым образом — как это делают люди, пытающиеся что-то объяснить глухому.

— Мои руки! — Она ткнула связанными руками в подбородок дикаря. — Развяжи мне руки! Пожалуйста!

Краснокожий просунул палец под кожаную ленту, стягивающую запястья Дианы, и рывком заставил девушку опустить руки на колени.

— Нет! — визжала она. — Развяжи их! Я хочу, чтобы ты меня развязал!

Она снова взмахнула руками перед его лицом. И он снова опустил их, ничуть не изменив непроницаемого выражения смуглого лица с полуприкрытыми глазами.

— Ты сейчас же развяжешь мне руки, ты слышишь меня?! — кричала Диана. — Это кожа ободрала мне все запястья, и ты в этом виноват! Немедленно развяжи, а то я… а то… — Она вдруг нервно вздохнула, сдаваясь, и уронила голову на грудь. И презрительно пробормотала: — Боже, да понимаешь ли ты вообще хоть что-нибудь? Можно ли хоть как-то вдолбить что-нибудь в твою тупую башку?

Дикарь передернул плечами и бросил на нее яростный взгляд, но Диана не видела этого. Ее волосы, давным-давно растрепавшиеся, свесились набок, закрывая, словно занавесом, тонкое, прекрасное лицо. Диана вздрогнула, когда рука индейца внезапно коснулась ее волос. Он мягко отвел их от лица и заправил за ухо. Диана резко вскинула голову; ее сузившиеся глаза уставились на краснокожего.

Он смотрел прямо перед собой, в неоглядную даль. Казалось, на его лице с высокими скулами лежит покров тайны. Диана опустила глаза. В жестких линиях красивых губ индейца таилась угроза… Диана заново ощутила опасность в этом диком существе.

Раскаиваясь в своей вспышке, она поклялась себе, что никогда больше не будет ни кричать на него, ни строить гримас, ни царапаться и лягаться. Откуда ей знать, что именно выведет его из равновесия? Ей следует быть поосторожнее. Уж чего она хотела меньше всего, так это разъярить его. Диана ощущала, что в этих бронзовых руках достаточно силы, чтобы в одно мгновение вытряхнуть из нее жизнь.

Диана смертельно боялась этого высокого, гибкого индейца с худощавым лицом и сверкающими темными глазами. И в то же время она чувствовала странное влечение к этому человеку, который вообще-то и человеком-то не был, а представлял собой лишь большого прекрасного зверя.

Не желая больше касаться его или допустить, чтобы он прикасался к ней, Диана забросила связанные запястья за переднюю луку седла и выпрямилась, отодвинувшись от своего захватчика. Теперь она будет ехать именно так, как бы ни был далек их путь.

Заговорив низким, мягким голосом, чтобы краснокожий не мог догадаться о смысле ее слов, Диана произнесла:

— Вот так я и буду сидеть… подальше от тебя… потому что мне противно, когда ты прикасаешься ко мне.

Бесстрастный взгляд индейца на мгновение обратился к ее лицу. Диана улыбнулась и пробормотала сладко:

— Ты грязное животное. Ты отвратительная скотина, меня тошнит от тебя. Ты пробуждаешь во мне все самое худшее, и я тебя ненавижу за это!

Непроницаемый взгляд темных глаз индейца задержался на ее лице. Диана посмотрела прямо в его черные глаза и решила, что он ничего не понял. Потому что выражение этих глаз ничуть не изменилось.

И она продолжала изливать душу. Она говорила очень мягко:

— Видишь ли, с самого начала, с того момента, когда я тебя в первый раз увидела в клетке, ты меня пугал, но и чем-то притягивал. Я хотела освободить тебя, но, пожалуй, не столько ради тебя, сколько ради себя самой. — Диана помолчала, внезапно осознав, что она сказала, и потрясенная собственным признанием, поскольку она впервые честно взглянула на причины, заставившие ее отпереть клетку краснокожего.

Еще больше испуганная, она быстро предостерегла индейца:

— Я от тебя сбегу! Я умнее тебя, я что-нибудь придумаю. Да, придумаю, чудовище, непременно! — Умолкнув на секунду-другую, она быстро добавила: — Ты ведь не против того, чтобы я называла тебя Чудовищем, а?

Черные бесстрастные глаза индейца скользнули в сторону, краснокожий снова стал смотреть вперед. Диана судорожно вздохнула, нервно оглянулась по сторонам, не понимая, почему индеец не поворачивает коня прямиком в горы. Он держал путь скорее на север, чем на запад. К этому времени они обогнули поросший лесом склон, и Диана увидела множество огней, разбросанных внизу, прямо под ними, у подножия высоко вздымавшегося отрога Берегового хребта. Диана сосредоточилась, пытаясь понять, где они находятся.

Перед ними раскинулся город. Был ли это Сентрал-Сити? Или Блэкхоук? Нет, это не могут быть они. Они лежат дальше к северу.

Но когда краснокожий направил коня к мерцающим огням, Диана вдруг вспомнила. Буолдер! Конечно, это древнее горное поселение Боулдер, это оно лежит перед ней! И снова сердце Дианы наполнила надежда. Даже если краснокожий не возьмет ее с собой в город, ей стоит лишь исхитриться сбежать ночью, и она без труда доберется до Боулдера.

Надежда росла вместе с тем, как приближались и становились ярче огни города. И надежда угасла, когда дикарь взял в сторону, обходя город и продолжая путь на север. Когда Диана окончательно поняла, что индеец не намерен заезжать в Боулдер, она завизжала изо всех сил, прекрасно понимая, впрочем, что лишь понапрасну тратит силы. И когда, визжа и плача, она подняла взгляд на индейца, то увидела, что его лицо хранит все то же холодное, таинственное выражение.

Наконец огни Боулдера растаяли позади, и тщетные вопли Дианы затихли. Она сообразила, что до боли надсадила горло. И поникла от огорчения. Они продолжали ехать молча, упорно поднимаясь все выше и выше, и свернули на запад. Они двигались по широкой, глубокой горной долине, по обе стороны которой вздымались лесистые крутые склоны.

Когда они углубились в широкий каньон между высокими вершинами Берегового хребта Колорадо, лунный свет исчез. Вместе с темнотой явился и холод горной ночи, и Диана сразу замерзла. Она ужасно устала, ее спина из-за неудобной позы болела, как сломанная. Диана ведь сидела выпрямившись, стараясь не касаться краснокожего, что не преминуло сказаться. Она поневоле представила, как было бы приятно прислониться к теплой, широкой бронзовой груди.

Но она скорее умерла бы, чем сделала это. Диана стиснула зубы, чтобы они не стучали, и расправила плечи. Да, ей холодно, но ведь и индейцу не теплее; пожалуй, ему даже хуже приходится: он почти совсем обнажен. Если Диана устала, то и краснокожий тоже. А она сможет выдержать все, что выдержит на этом чертовом длинном пути мужчина.

Или зверь.

Примерно еще после двух утомительных часов езды в темноте они выбрались из каньона и снова очутились в залитой серебристым лунным светом долине. Но Диана этого не заметила, потому что просто заснула.

Она совсем не почувствовала, как где-то посреди темного холодного каньона впала в блаженную дремоту. Но индеец уловил это мгновение. Не задерживая коня, идущего длинным, стремительным шагом, он потянулся к закинутым за переднюю луку седла связанным рукам Дианы, снял кожаные путы и мягко, осторожно прислонил девушку к своей согнутой правой руке, уложив темноволосую голову себе на плечо.

И продолжал путь.

Очутившись в более удобном положении, Диана бессознательно прижалась покрепче к теплому телу краснокожего. Ее нежные полуоткрытые губы коснулись его обнаженной кожи, и она сладко вздохнула во сне.

Индеец улыбнулся, и его слишком темные глаза на мгновение потеплели.

Глава 15

Поднявшись на склон высоко над Боулдером, индеец направил коня через нагромождение скал, с которого начиналась формация Фонтейн гряды Фларитон. А потом к подножию трехтысячефутовой Ройал-Арк Берегового хребта и дальше, в глубины Фларитона.

Луна побледнела и начала спускаться, когда краснокожий наконец остановил взмыленного жеребца. Приближалось утро, звезды гасли одна за другой. Краснокожий выбрал узкую травянистую лощинку; пышные горные травы начали уже понемногу желтеть, чувствуя приближение осени.

Здесь, в тени островерхих пиков, через маленький холмистый луг протекал один из притоков реки Сент-Врайн; вода сверкала, как стекло.

Остановив коня, индеец довольно долго оставался в седле, медленно оглядывая темную долинку. Через несколько секунд он отыскал подходящее для ночлега место. Это была выступающая козырьком стена каньона; под выступом виднелась и небольшая пещера. Там можно было укрыться от ветра и от лучей утреннего солнца.

Выпала предутренняя роса, воздух похолодел перед рассветом. Индеец посмотрел на спящую женщину, и в его темных глазах появилось странное, почти отеческое выражение. Оно тут же рассеялось, но тем не менее индеец действовал осторожно, чтобы ее не разбудить. Он бросил поводья, протянул руку назад и снял с седла прихваченные им на ранчо попоны, потом соскочил на землю так проворно и легко, что женщина в его руках лишь глубоко вздохнула и прижалась к нему покрепче.

И продолжала спать.

Дойдя до выступа в стене каньона, индеец опустился на колени, расстелил попону и осторожно положил Диану на землю.

Она глубоко спала; ее шелковистые темные волосы веером рассыпались по попоне; тонкая рука была обнажена до самого плеча, где свисали нитки, оставшиеся от оторванного рукава. Глубокий вырез бледного пурпурного платья приоткрывал соблазнительные выпуклости груди, вздымавшейся и опадавшей в медленном, ровном дыхании. Пурпурная юбка, смятая и закрутившаяся вокруг стройного тела, не закрывала красиво очерченные колени, их прикрывали только тончайшие шелковые чулки. На ногах были остроносые домашние туфельки из мягкой белой замши.

Краснокожий с каменным выражением лица снял туфельки, поставил их рядом с попоной, на мгновение задержав взгляд на высоком подъеме ноги. А Диана в этот миг счастливо и глубоко вздохнула. Легкая улыбка тронула губы индейца. Он укрыл ее второй попоной, тщательно подоткнув ее по бокам.

Еще мгновение-другое он постоял на коленях, и его внимательный взгляд медленно вернулся к бледному, нежному лицу Дианы, густым длинным ресницам. Таких глаз он никогда еще не видел. Его завораживали эти выразительные фиалковые глаза, в которых сверкали темно-пурпурные искры, когда девушка сердилась или бывала напугана.

Ее маленький безупречный нос даже во сне выглядел надменным. Но мягкие пухлые губы, чуть приоткрытые сейчас, заставляли предположить в Диане обнаженную чувствительность.

Краснокожий стиснул зубы, на твердой щеке дернулся мускул. Он резко поднялся на ноги, повернулся и вышел из-под прикрытия нависающей скалы. Расседлав коня, он стреножил его и пустил пастись.

Конь с удовольствием щипал траву, а индеец ушел к протекающему всего в нескольких шагах ручью. На поросшем густой травой берегу он остановился, набрал полную флягу холодной чистой воды. Закинув голову, он с жадностью напился, потом снова наполнил флягу и отставил ее в сторону.

Достав заткнутый за набедренную повязку охотничий нож, индеец убедился, что он отлично заточен. Осторожно просунув лезвие между горлом и широкой лентой, расшитой бусами и бисером, одним быстрым движением разрезал ненужное украшение и положил ленту рядом с флягой.

С ножом в руке он развязал узкие кожаные шнурки, удерживавшие набедренную повязку, она упала, и индеец выпрямился, обнаженный. Он с отсутствующим видом потер исцарапанную грудь, глубоко вздохнул, шагнул в холодную, чистую воду ручья и шел, пока вода не достигла талии.

Тогда, зажав острый нож между крепкими белыми зубами, он оттолкнулся от каменистого дна и быстро, уверенно поплыл через ручей. Противоположный берег представлял собой высокую стену из беспорядочно нагроможденных огромных камней. Положив нож на камень, индеец проверил глубину. Вода здесь доходила до его широких плеч.

Отличная глубина для хорошей утренней ванны.

Индеец спиной вперед бросился в воду, и его длинные волосы веером легли на легкие волны. Несколько минут он с наслаждением плавал, ощущая, как усталые, сжавшиеся мускулы расправляются и оживают.

Потом перевернулся на живот, опустил голову и нырнул. Он плыл под водой, пока хватило дыхания, и вырвался на поверхность и жадно насытил воздухом опустевшие легкие.

Затем он принялся за дело.

Он начал искусно массировать зудящую кожу головы, запустив пальцы в мокрые волосы. Потом, откинув волосы назад, сосредоточился на комьях засохшей крови на груди. Сморщившись и оскаля зубы, он молча проклинал красавицу, изодравшую его кожу. Самые глубокие царапины вновь начали кровоточить. Индеец осторожно промывал их ледяной водой, пока они наконец не закрылись.

После этого он тщательно смыл пыль и грязь с тела и, выйдя из воды, растянулся на камнях. Капли медленно стекали с него, он чуть дрожал от холода, но терпеливо ждал, пока взойдет солнце.

Какое-то время он лежал так, прикрыв глаза, но внезапно ощутил чье-то присутствие. Сначала он бросил взгляд через ручей, на женщину. Она лежала в той же позе, в какой он ее оставил, повернув лицо в его сторону.

Краснокожий схватил нож и, повернув темноволосую голову, осторожно огляделся. В сотне футов над ним лениво развалился на глыбе песчаника большой кот с ромбовидным пятном на горле. Огромный горный лев широко зевнул, закинув крупную голову и продемонстрировав острые зубы.

Индеец отложил нож и расслабился.

Летний день наступил быстро. Не прошло и получаса, как небо из стального серого превратилось в алое и тут же засверкало белым золотом поднявшегося солнца. Обнаженный индеец сидел на берегу ручья, наслаждаясь теплом и светом. Под горячими лучами капли воды испарились с его бронзовой кожи. Царапины на груди стали ярко-розовыми. Длинные волосы почти высохли.

Прислонясь спиной к камню, краснокожий снова посмотрел на другую сторону ручья. Он сидел довольно высоко, и ему хорошо была видна темноволосая женщина, спящая в мирной тишине. Индеец не отрывал от нее взгляда до тех пор, пока солнце не поднялось высоко. Тогда он встал, спустился к воде и посмотрел на свое отражение. Оно было четким и ясным, как в зеркале. Найдя надежную точку опоры, индеец зачерпнул пригоршню воды и плеснул себе в лицо несколько раз. Потом, взяв охотничий нож, принялся тщательно бриться, глядя в ручей. Черная щетина исчезла, срезанная острым как бритва лезвием.

Держа нож в руке, он выпрямился во весь рост, на мгновение замер, а затем отправился обратно, но уже не вплавь, а ступая на торчащие из воды камни, чуть ниже по течению.

Затем снова надел набедренную повязку, мокасины и подошел к женщине, все еще спящей под укрытием каменного выступа.

Диана лежала на боку, но теперь она отвернулась от ручья. Укрывавшая ее попона сползла, открыв девушку до самой талии.

Индеец очень осторожно лег рядом с ней, так что спина Дианы почти касалась его. Он устало вытянулся, закинул руки за голову и тихонько зевнул, с наслаждением почувствовав, как расслабляется каждый мускул его тела, как медленно, постепенно одолевает дремота…

Он почти заснул, когда Диана вдруг беспокойно шевельнулась и перевернулась на спину, приподняв голову; длинные черные локоны упали на щеку индейца, на его плечо, на обнаженную грудь…

Он задержал дыхание, уверенный, что девушка просыпается.

Очень медленно и осторожно он повернул голову и увидел, что губы Дианы вздрагивают. Легкая дрожь пробежала по всему ее стройному телу.

Сердце индейца на мгновение замерло, когда девушка, так и не проснувшись, повернулась к нему лицом и прижалась; ее замерзшее тело инстинктивно искало тепла. Голова Дианы очутилась в каком-нибудь дюйме от его поднятой руки. Индеец почувствовал ее влажное, горячее дыхание. Она еще чуть придвинулась к нему, коснувшись его ресницами. Этот нежный укол заставил индейца вздрогнуть всем телом.

Но ему и в голову не пришло повернуться к ней и сжать ее в объятиях. Он все так же лежал на спине, а она сонно к нему прижималась. Ее легкая бледная рука легла на его плоский живот, колено с ямочкой скользнуло вдоль обнаженного бедра…

Прежде чем индеец стал мужчиной, его научили многому, в том числе и сдержанности, и самоограничению. Он прекрасно умел контролировать свои эмоции и желания… и лишь благодаря этому мог сейчас лежать рядом со светлокожей прекрасной женщиной, не пытаясь коснуться ее. Феноменальный самоконтроль делал его желанным любовником, которого добивались прекрасные, ненасытные женщины. Он был способен заниматься любовью когда угодно, вне зависимости от места, времени и обстоятельств.

Но способность к жесткому самоконтролю работала и в противоположном направлении. Его ум управлял телом, справляясь с инстинктами. Если было нужно, он мог не допустить возникновения раздражающего, мешающего физического желания. И сейчас ему пришлось использовать все свое умение…

Он стиснул зубы, когда мягкая грудь Дианы коснулась его; на лбу выступила испарина, когда босые ноги Дианы протиснулись между его икрами; мускулы плоского живота напряглись, когда колено девушки нечаянно сдвинуло его повязку, из-за этого узел кожаной тесемки, удерживающей повязку на бедрах, ослаб…

Индеец тяжело сглотнул, но не пошевельнулся. Он призвал всю свою волю. Он приказал мозгу совладать с телом. Он закрыл глаза и медленно, глубоко вздохнул.

И заснул.

Глава 16

Глаза Дианы, затрепетав ресницами, приоткрылись, потом опустились вновь. Наконец девушка окончательно проснулась. Зевнув, она со вкусом потянулась, вглядываясь в окружавшую полутьму. Необычно низкий потолок показался ей совершенно незнакомым. Он напоминал обломок скалы.

Затуманенное сном сознание Дианы пыталось разобраться, что находится вокруг, что происходит… Она лежала тихо, прислушиваясь. До нее донеслись звуки негромкого дыхания, совсем не похожие на свистящий храп Кэт Техаски.

Диана медленно повернула голову, и ее сонные глаза расширились от страха и недоумения.

Рядом с ней спал краснокожий со Скалистых гор!

И тут она мгновенно все вспомнила. Парализованная ужасом, Диана не могла ни вскрикнуть, ни пошевелиться. Она лежала как скованная, и лишь ее расширившиеся глаза двигались, когда она молча таращилась на спящего дикаря.

Он лежал на спине, закинув длинные руки за темноволосую голову. Испуганный взгляд Дианы медленно, осторожно скользнул по грубоватому лицу. Черные как сажа ресницы были опущены, таящие угрозу глаза закрыты. Высокие выступающие скулы бросали тени на впалые бронзовые щеки. Нос, явно когда-то сломанный, добавлял нечто мягкое, человечное к резким чертам. Жесткие, твердые губы, чуть приоткрывшиеся во сне, выглядели полнее, мягче.

Но все равно в них таилась угроза.

Взгляд Дианы перешел с лица на шею. Расшитая бусами лента исчезла. На горле были отчетливо видны пурпурные и желтые пятна. Диану на мгновение охватило искреннее сочувствие. Нахмурившись, она продолжала рассматривать дикаря. Его гладкая бронзовая грудь была испещрена длинными, неприятного вида розовыми полосами. Она закусила вздрогнувшую нижнюю губу. Это ее рук дело… И снова почувствовала, как ее ногти впиваются в теплую плоть…

Она перевела взгляд ниже и чуть заметно скривила губы.

Кожаный ремень, удерживавший узкую набедренную повязку дикаря, развязался. Крохотный кожаный фартук держался, прикрывая лишь пах. Все остальное обнажилось. И великолепное мускулистое тело полностью открылось нервному, виноватому взгляду девушки.

Насторожившаяся, но охваченная любопытством, Диана молча уставилась в точку, где соединялись ноги. Внимательно изучила выступы бедер, живот, выемку пупка, черный ручеек вьющихся волос, убегающий под набедренную повязку.

Диана прикрыла глаза.

Она пыталась направить свои мысли в другое русло; быстро восстановила в памяти все, что увидела и услышала с момента пробуждения: тень нависшей скалы, индейца, спящего рядом с ней, а за ним — открытое солнечное пространство, глубокое, ровное дыхание дикаря и металлическое позвякивание где-то снаружи.

Диана собралась с мыслями, пытаясь определить, каковы ее шансы на побег. Спящий индеец находился между ней и выходом из пещеры. Украденный жеребец явно был стреножен и пасся совсем неподалеку. Если она сумеет перебраться через индейца, не разбудив его, то сможет поймать лошадь и вырваться на свободу. И такая возможность едва ли повторится…

Диана внимательно всмотрелась в лицо краснокожего. И тут же похолодела. Его темноволосая голова повернулась, безжалостные черные глаза были широко открыты. Диане показалось, что они целую вечность лежали не шевелясь, пристально глядя друг на друга.

Первой нарушила странные чары Диана.

Она быстро перевернулась и встала на колени. И тут же перекинула голую ногу через краснокожего, намереваясь перескочить через него и выбежать наружу.

Но индеец оказался слишком проворен.

Он схватил ее в тот момент, когда ноги Дианы находились по обе стороны от него. Диана взвизгнула, когда он дернул ее за юбку и мгновенно крепко прижал к себе. Его руки вцепились в ее талию. Диана невольно села верхом на его бедра. Она попыталась ударить индейца, но тот отвернул голову.

Напуганная и взбешенная, Диана плакала и молотила кулаками по обнаженному торсу, по подбородку индейца… Не помня себя, она рыдала и выкрикивала:

— Пусти, или я убью тебя! Убью, убью! Ты грязный, глупый дикарь, я тебя ненавижу!

Страх ее нарастал, рыдания становились все громче, и она уже кричала несусветные глупости.

— Отвратительное животное! Бессердечная тварь! — визжала она. — Я вырежу твое сердце этим проклятым краденым ножом! Так я и сделаю, можешь мне поверить! Ты слышишь? Так я и сделаю, сделаю, сделаю!..

Лицо Дианы пылало; спутанные волосы взлетали вокруг головы и падали на глаза… Она почти ослепла от слез, ее сердце колотилось так бешено, что, казалось, вот-вот разорвется. В отчаянии она прилагала все силы, чтобы ударить его побольнее, не осознавая тщетности борьбы.

Но наконец ее руки ослабели от ударов по телу бесстрастного мучителя. А индеец терпеливо вынес град колотушек, никак не ответив на них. Он держал Диану обеими руками за талию, дожидаясь, когда девушка успокоится или просто устанет.

Но до спокойствия Диане было далеко.

Она чувствовала, что совершенно утратила контроль над собой. Понимала, что ведет себя неразумно, однако продолжала визжать и рыдать и яростно бить кулаками лежащего навзничь невозмутимого дикаря. Она как бы со стороны слышала собственные вопли, наполняющие маленькую пещеру, вопли безумной женщины. Она хотела остановиться — и не могла. Она была вне себя, и с каждой секундой ее дикая ярость нарастала. Диана громко визжала. Тряслась в рыданиях. Брыкалась и лупила по твердому неподвижному телу, лежавшему под ней.

Индеец понял, что перепуганная, разгневанная женщина, так опрометчиво пытавшаяся сбежать от него, окончательно впала в истерику. И он сделал то, что необходимо было сделать. Он поднял руку и крепко ударил Диану раскрытой ладонью.

И боль от этого удара отозвалась в его собственном отчаянно бьющемся сердце. Он так стиснул зубы, что у него заболели челюсти.

Диана задохнулась от изумления, и рыдания замерли. Полные слез глаза расширились. Она уставилась на лежащего дикаря, а ее стройное тело все еще непроизвольно вздрагивало… Она фыркнула и судорожно вздохнула.

Но перестала кричать.

На мгновение она замерла в той позе, в какой застала ее пощечина. Колени Дианы развратно обхватили стройную талию дикаря… Грудь лихорадочно вздымалась, натягивая ткань глубоко вырезанного пурпурного лифа.

А потом ее тело, казалось, внезапно лишилось костей, она тяжело опустилась на дикаря, придавив его бедра и пах. Спина расслабилась, и она уже не пыталась сопротивляться, когда индеец мягко положил ее на себя. Ее локти коснулись расстеленной под ним попоны, ее ладони прижались к его твердым бицепсам. И пальцы Дианы естественным движением обхватили эти крепкие руки.

Индеец осторожно прижал лицо Дианы к своему плечу и отвел темные спутавшиеся волосы от покрасневших глаз; широкий серебряный браслет блеснул на его запястье. Диана тяжело вздохнула, позволив себе прильнуть к индейцу всем телом. Она все еще слегка дрожала от пережитого потрясения и не стала возражать, когда почувствовала, как крепкие пальцы успокаивающе скользнули по ее обнаженным рукам к спине. Индеец нежно гладил ее, и это доставляло Диане удивительное наслаждение.

Вконец измученная, Диана чувствовала, как остатки внутреннего напряжения тают под неторопливо массирующими ее спину пальцами. Диана, касаясь виском гладкого смуглого подбородка, закрыла воспаленные глаза и охотно расслабилась.

Она глубоко вздохнула, и вдруг ее поразил чистый мужской запах, исходящий от дикаря. От него пахло так, словно он только что вышел из ванны, свежий, отмытый и согретый солнцем. Диана тихо всхлипнула, когда почувствовала, как осторожные пальцы краснокожего отвели в сторону ее длинные спутанные волосы и принялись массировать напряженные мышцы шеи.

Она тихонько застонала, когда он искусно размял каждый узелок. Его руки, так сдержанно трогавшие ее спину, теперь с силой изгоняли остатки истерических судорог. Диане казалось, что никогда в жизни она не чувствовала себя так спокойно и свободно. Она не знала почему, но это было именно так. И она позволила себе насладиться безмятежностью момента, прекрасной минутой, не омрачаемой мыслью о страхе.

Дикарь, казалось, был вполне доволен тем, что лежал вот так, под Дианой, неподвижный, не представлявший собой сиюминутной угрозы. Наверное, они оба нуждались в передышке в своей непрерывной борьбе… и Диана рада была отдохнуть, пока это было возможно.

Они продолжали лежать тихо, молча, в глубокой тени под выступом скалы. Индеец на спине, женщина на нем, ее колени сжимали бока мужчины, руки упали на ребра.

Но очень скоро в этой спокойной безмятежности возникло что-то иное…

Сначала Диана лишь смутно осознавала непристойность своей позы. Потом это ощущение стало более живым и тревожащим. Ее голова покоилась на обнаженном плече дикаря; ее губы находились в доле дюйма от его покрытого синяками горла. Ее грудь, выскользнувшая из глубокого выреза платья, лежала на мощной плоскости его голой груди. Во время борьбы юбка Дианы сбилась, открыв колени и бедра.

Плоть касалась плоти.

И хуже того — гораздо хуже — было то, что ее ягодицы и бедра прижимались прямиком к паху и тазу индейца.

Диана вспомнила о развязавшемся кожаном шнурке набедренной повязки и невольно подумала, что узкий защитный клочок мог ведь и вовсе соскользнуть. Впрочем, она знала, что так оно и есть. Между их телами не было ничего, кроме тонкого атласа ее нижнего белья.

Ужаснувшись, Диана внезапно ощутила дикий жар, исходящий от тела краснокожего, проникающий сквозь тонкую ткань прямо к самой чувствительной точке ее тела… И почувствовала, как просыпается ее женское естество, как оно трепещет от соприкосновения…

Диана продолжала лежать молча, неподвижно, едва осмеливаясь дышать. Пристыженная и испуганная тем, что происходило в ней, она остро осознала, что вдруг напрягшиеся соски ее груди словно сами собой прижимаются к горячей, гладкой груди индейца. И неожиданно ощутила прикосновение его рук. Когда она в последний раз чувствовала эти руки, они успокаивающе массировали ее плечи. Но теперь… теперь они крепко сжимали ее ребра, и бронзовые большие пальцы настойчиво гладили ее груди.

Из-под полуопущенных ресниц Диана осторожно посмотрела на краснокожего и увидела, как шевельнулись мускулы его горла под покрытой синяками кожей. Она услышала, как он судорожно втянул воздух, почувствовала, как быстро и тяжело бьется его сердце…

И в то же мгновение индеец с удивительной быстротой и ловкостью снял с себя Диану, перевернул ее на спину и тут же оказался лежащим на ней. Его лицо нависло над Дианой. Горячие искры вспыхнули в темных жутковатых глазах, впившихся в девушку, жесткие губы, окаменевшие то ли от страсти, то ли от ненависти, то ли от всего сразу, очутились в нескольких дюймах от губ Дианы.

Диана искренне ожидала, что вот-вот почувствует эти злобные губы на своих губах, что дикарь вопьется в нее страстным поцелуем… Она разрывалась между желанием и страхом: она отвернулась, но почувствовала, как длинные, тронутые сединой волосы дикаря скользнули по ее щеке. И тут же сильные руки обхватили ее лицо и заставили Диану посмотреть прямо на краснокожего.

В ужасе от того, что дикарь, как в том не сомневалась Диана, намерен овладеть ею, девушка, беспомощно лежа под его обнаженным телом, неотрывно смотрела на него испуганными глазами. Ее словно заворожил его пылающий черный взор… да она и не могла отвернуться, потому что ее голову крепко сжимали бронзовые ладони.

Диана чувствовала сексуальную силу, исходящую от дикаря, ощущала опасную, агрессивную страсть, переполнявшую его. Горячее дыхание стало прерывистым… тело индейца жгло Диану сквозь одежду.

Но он все еще колебался.

Диана смотрела в его горящие глаза и гадала, не является ли это промедление частью задуманной пытки. Может быть, ему нравится видеть, как она беспомощна перед ним, и он давал ей время как следует испугаться предстоящего жестокого насилия над ее телом? Может быть, так он продлевает собственное наслаждение?

Может быть, он настолько искусен и жесток, что хочет затянуть грубое, унизительное изнасилование настолько, насколько это возможно?

Диана в страхе смотрела на темную маску. Вдруг он словно очнулся от глубокого транса… и черты его лица снова стали человечными. И Диана, все еще каменеющая от чудовищного ожидания, почувствовала, как его ладони расслабились и отпустили ее голову.

Диана задохнулась, когда рука индейца вдруг протиснулась между их телами. Девушка ожидала услышать треск рвущейся ткани, она была уверена, что индеец сейчас сорвет с нее платье…

И изумленно моргнула, когда он вдруг поднялся над ней на колени. И темная рука, которой так боялась Диана, стыдливо придерживала на бедрах развязавшуюся повязку.

Индеец встал и спокойно завязал кожаные шнурки. Потом, не взглянув на Диану, перешагнул через нее и вышел из полутьмы пещеры на яркий солнечный свет.

Диана села, отчаянно дрожа и чувствуя бесконечное облегчение.

И глубокое разочарование.

— Передайте Бозу, чтобы остановил поезд! Где мои ружья?! Телеграфируйте губернатору!..

Обезумевший полковник Бак Бакхэннан начал выкрикивать приказы в ту же секунду, как Кэт Техаска сообщила ему об исчезновении Дианы.

Кэт Техаска, проснувшись этим утром, обнаружила, что Дианы нет в их купе. Почувствовав неладное, она поспешно оделась и направилась в вагон полковника, по дороге спрашивая всех, не видели ли они Диану. Но никто ее не видел.

Когда Кэт подошла к открытой двери купе полковника, то услышала громкие, возбужденные голоса и узнала, что этой ночью сбежал краснокожий.

Кэт Техаска мгновенно поняла, что дикарь, убегая из поезда, забрал с собой и Диану.

— …А когда губернатор получит телеграмму, — полковник ревел, как раненый буйвол, — немедленно связаться с полицейскими властями, а потом…

— Погодите! — вмешался Малыш Чероки. — Если мы впутаем в это дело губернатора и закон, то предварительная продажа билетов сорвется, и уж тогда Пауни Билл воспользуется нашими затруднениями!

— Черт бы тебя побрал, Малыш, этот дикарь украл мою единственную внучку! Неужели ты думаешь, что я…

— Полковник, я сам отправлюсь в погоню! Я возьму с собой Лезервудов. Мы поедем прямо сейчас.

— Я с вами! — заявил полковник, решительно встряхивая седой головой.

— Бак, ты не можешь! — тут же встревоженно воскликнула его жена, стоявшая рядом. — Тебе не проскакать долго, с твоей-то хромой ногой! Ты только задержишь мальчиков, а сейчас каждая минута на счету!

— Миссис Бакхэннан права, — согласился Малыш Чероки. — Нам придется скакать во всю прыть, чтобы нагнать их. Но я верну вам Диану, полковник. Клянусь! — Малыш помолчал и мягко добавил: — Я не позволю дикарю причинить ей вред. Сэр, я люблю Диану! — Он склонил голову, словно с трудом удерживая слезы.

Тронутый, полковник сжал его плечо.

— Тогда вперед, сынок!

Глава 17

Старый индеец пытался проснуться. Он беспокойно метался, стараясь стряхнуть с себя леденящий ужас, стараясь вырваться из жестокого оцепенения. Голова моталась из стороны в сторону, он невнятно бормотал что-то; бронзовое лицо и обнаженная грудь покрылись испариной.

Несколько раз перевернувшись с боку на бок, он наконец проснулся и сел в постели, широко открыв полные панического страха черные глаза. Он задыхался, грудь его болела. Сердце бешено колотилось. Встревоженно оглядевшись по сторонам, он немного успокоился, увидя привычное окружение.

Но мрачное предчувствие не оставляло его.

Древний Глаз сидел на узкой кровати, вцепившись руками в край матраса, приказывая сердцу не колотиться так бешено, говоря себе, что это был всего лишь ночной кошмар, дурной сон. Он ничего не значит, совсем ничего. Да и сон уже вспоминался смутно.

Но хотя старому вождю и удалось отчасти успокоить себя, в душе по-прежнему таилась тревога. Что-то было не так. Индеец чувствовал это. Тревожный сон был предвестником какого-то реального зла. Индеец слышал, как духи нашептывают что-то о некоей катастрофе.

Древний Глаз рывком поднял оконное стекло. Он выглянул наружу, потом обеспокоенно покачал головой; седые волосы упали на темное, сморщенное лицо. Он всю жизнь просыпался еще до того, как на востоке появлялись первые лучи солнца. Но сегодня уже все было залито светом, день давно наступил.

Старый ют с трудом встал с кровати. Не обращая внимания на боль в груди, он налил в таз воды и торопливо умылся. Быстро оделся. К тому времени, как он натянул голубую рубаху и штаны, он уже снова с ног до головы покрылся испариной.

Его мрачные предчувствия усилились.

Древний Глаз не направился, как обычно, в вагон-столовую. Его слегка тошнило, и он подумал, что у него, наверное, небольшое расстройство желудка.

Кроме того, он просто должен был пойти в другое место, должен был кое-что сделать. Кое о чем позаботиться.

Ключ от клетки исчез из резной шкатулки. Удалось ли Олененку осуществить ее дерзкий замысел?

Древний Глаз пошел вдоль поезда, из вагона в вагон, направляясь в самый конец. И по мере того как он продвигался, тьма, застилавшая его взгляд, сгущалась. Древний Глаз всмотрелся в пейзаж за окнами и нахмурился, потому что солнце внезапно скрылось за облаком. Неожиданно стало темно, и в этой темноте страхи, одолевавшие индейца, усилились. Ему чудилось нечто зловещее.

Во всем виделись страшные предзнаменования.

Само солнце, казалось, в страхе спряталось за облаком.

Древний Глаз был напуган. И почему-то устал. Он только что поднялся с постели, проспал на несколько часов больше обычного, но он не помнил, чтобы когда-то в жизни чувствовал себя таким утомленным. Ноги так ослабели, что индеец с трудом поднимал их. Раздражающая тошнота все усиливалась, он обливался потом… И в то же время холод пробирал его до самых костей.

Навстречу индейцу шел молодой мексиканец-вакеро. Древний Глаз схватил его за рукав и остановил.

— Скажи-ка мне, Арто, — спросил он, — что происходит? Что-то случилось?

Стройный мексиканец дернул плечом, вытаращил карие глаза и воскликнул:

— Бог мой, Древний Глаз, разве ты еще не слышал? Краснокожий со Скалистых гор сбежал! И похитил внучку полковника!

Вакеро поспешил по своим делам. Старый вождь без сил прислонился к двери ближайшего купе. Его широкая ладонь прижалась к ноющей груди. Боль теперь стала почти нестерпимой. Индейцу показалось, что он теряет сознание. Но Древний Глаз с огромным усилием выпрямился, повернулся и, бесконечно встревоженный, отправился к началу поезда.

Во всем был виноват он. Только он один. Все случилось из-за него. Он должен немедленно пойти к полковнику и во всем признаться. Рассказать ему все. Начать с того дня, когда был пойман краснокожий, с того момента, когда Малыш Чероки и братья Лезервуд жестоко избили беспомощного индейца, опутанного металлической сетью. Рассказать, как он, Древний Глаз, сам показал добросердечному Олененку, где лежит ключ от клетки краснокожего.

Древний Глаз мужественно боролся с нараставшей болью, со все усиливавшейся слабостью. Теперь он понимал, что не на шутку болен, однако это не имело значения. Даже если сегодня — день его смерти, он просто обязан очистить совесть. Ведь он оказался недостойным оказанного ему доверия. И он должен рассказать о своей непростительной слабости старому белому брату прежде, чем уйдет в Страну Великой Тайны.

Древний Глаз продвигался теперь совсем медленно, дюйм за дюймом одолевая путь; пот заливал его широкое некрасивое лицо, перед глазами все расплывалось. Но он шел, подталкиваемый чувством долга, не замечая, как встревоженные актеры и рабочие окликали его, спрашивая, не заболел ли он.

Твердо решив добраться до вагона полковника, индеец отвергал все предложения о помощи. Но наконец, споткнувшись на ровном месте, индеец, сраженный сердечным приступом, опустился на колени, задыхаясь и хватаясь за грудь. Актеры-индейцы, находившиеся неподалеку, успели подхватить его, прежде чем он упал.

Обеспокоенный арапахо, держа на руках старого вождя, закричал:

— Приведите нашего доктора! Скорее! Похоже, у Древнего Глаза плохо с сердцем!..

— Нет… нет… — с трудом выговорил Древний Глаз. — Отведите меня… отведите меня… мне нужно видеть полковника…

— Ты не увидишь никого, кроме врача, — твердо заявил арапахо. — Лежи спокойно, старина. Не шевелись.

Древний Глаз, почувствовав, как сознание ускользает от него, яростно схватил молодого индейца за рубаху.

— Я должен… должен… кое-что сказать ему…

— Он теряет сознание, — сказал арапахо, обращаясь к нервно следящим за ними людям, собравшимся в вагоне. — Быстрее, помогите мне перенести его в вагон-госпиталь!

Диана выждала несколько минут, потом встала, свернула попону и, прихватив ее с собой, вышла из тени нависшей скалы под лучи яркого утреннего солнца. Индеец, неторопливо собиравший ветки для костра, даже не посмотрел в ее сторону.

Нахмурившись, Диана осторожно следила за тем, как индеец делал все не спеша, с неподражаемой грацией. Ее поразили то спокойствие, та легкость и в то же время стремительная безрассудность, которые, казалось, были частью его существа.

Диана содрогнулась.

Она смертельно боялась его. Боялась больше, чем кого-либо в своей жизни. И, как это ни было странно, она понимала, что испытывала бы куда меньший страх, если бы этот индеец вел себя как дикое, неукрощенное животное. Но все было иначе. Он таил в себе безмолвную, сдержанную угрозу, готовую внезапно взорваться, и Диана была уверена, что он способен на насилие.

Когда он лежал на ней там, в пещере, он был близок к тому, чтобы взять ее силой. В нем ощущалась звериная свирепость, его плотское желание было почти осязаемым. Каждый мускул его крупного, худощавого тела был тверд как камень, напряжен, готов к действию… К нападению? К жестокой пытке? Изнасилованию?..

Диана нервно повела плечами. Подумать только… она была, конечно, испугана, однако ее и привлекло, почти возбудило опасное желание, исходившее от дикаря: с горящими глазами он был удивительно близок к тому, чтобы сорвать с нее одежду, а она постыдно близка к тому, чтобы позволить это… Диана залилась краской и ужаснулась картине, пронесшейся в ее воображении: она сама со страстью отдается краснокожему… и решила, что должна приложить все силы к тому, чтобы бежать. Сейчас же, немедленно. Хотя и нелегко будет ускользнуть от молчаливого, но бдительного индейца.

Ведь даже сейчас, когда его испытующие глаза не смотрели на нее, он точно знал, о чем она думает… Диана мысленно одернула себя. Это совершеннейшая чушь! Как может первобытный дикарь — по форме, безусловно, являющийся человеком, но по сути, по разуму остающийся всего лишь животным, — как может он знать, что происходит в ее уме?

Он ничего не знает.

Ободрившись, Диана осторожно осмотрелась. Она уснула, когда они добрались до этой узкой долинки, и совсем не представляла сейчас, в какой стороне остался Боулдер. Она посмотрела на солнце, пытаясь определить, где находится. Потом опустила взгляд на пышный травяной ковер, покрывавший горный луг, и увидела отчетливые следы лошадиных копыт, ведущие в каньон.

Диана снова оглянулась на краснокожего. Он уже разжег костер. А теперь аккуратно обрывал листья с длинной рябиновой ветви, явно изготовляя удилище.

Не тратя времени на дальнейшие размышления, Диана отшвырнула попону и бросилась бежать.

Она одолела не более сорока ярдов, когда краснокожий настиг ее и прижал к груди. Диана мгновенно извернулась, очутившись лицом к нему, и гневно закричала, но тут же умолкла, потому что индеец обхватил ладонью ее горло, прижал ее затылок к своему согнутому локтю, заставил Диану поднять голову и посмотреть прямо в его темные, пронзительные глаза.

Он мягко сжал двумя пальцами ее горло, давая почувствовать бешеную силу, таящуюся в его руке. Ледяной холод пробежал по спине Дианы, когда яркий солнечный луч сверкнул на широком серебряном браслете, охватывающем запястье индейца.

Да, если ему вздумается, он может вытряхнуть из нее жизнь в одну секунду. Именно это он и хотел ей сказать. И хотел, чтобы Диана поняла это и запомнила. У нее не было шансов в борьбе с ним. Ни единого. Он мог убить ее одной рукой.

С трудом проглотив комок, Диана со злостью кивнула и сказала:

— Я поняла тебя, Чудовище.

Не успели эти слова слететь с ее губ, как пальцы индейца разжались. Боясь шевельнуться, пока он был так близко, Диана замерла… ее тело прижималось к телу индейца, голова все еще лежала на сгибе его локтя.

Но рука краснокожего не оставила ее горло. Она скользнула по нему, погладила ключицы, неторопливо продвигаясь к груди. Диана нервно прищурила глаза и приказала ему прекратить это. Но он не обратил внимания.

Взгляд стал дерзким и напряженным. Рука мед ленно скользила по груди Дианы к талии…

А потом все кончилось.

Высокий индеец отпустил Диану так внезапно, что она едва удержала равновесие. И изумленно уставилась на него, когда он небрежно повернулся к ней спиной и пошел прочь. Еще минуту-другую Диана стояла на месте, потрясенная его превосходством, разгневанная его высокомерием. Ей придется хорошенько подумать, прежде чем она совершит новую попытку к бегству!

Диана вернулась к пещере.

Она опустилась на землю возле костра, обхватила руками колени, думая о том, что ей ужасно хочется есть и пить. Словно прочитав ее мысли, краснокожий поднял с травы флягу, обогнул костер и присел рядом на корточки. И протянул ей флягу.

Но Диана отказалась. Он пожал плечами, поднес флягу к губам и стал пить. Когда Диана увидела, как холодная чистая вода льется в его открытый рот, ее ненависть возросла стократно. Он был просто чудовищем, наглым выродком!

Стиснув зубы, она вскочила и направилась к ручью. Опустившись на колени на берегу холодного прозрачного потока, она попыталась зачерпнуть воду ладонями и поднести ее к губам — но безуспешно. Она повторила попытку, но в пригоршне каждый раз оставалась лишь капля-другая.

Диана подскочила, когда индеец внезапно похлопал ее по плечу. Он встал на колени рядом с ней, наклонился вперед, зачерпнул полную пригоршню воды и предложил Диане. Диана бешено затрясла головой, надеясь, что он поймет — она не станет пить из его грязных рук, даже если ей придется брести целую неделю по Сахаре!

Индеец выплеснул воду обратно в ручей. И под пристальным взглядом фиолетовых глаз Дианы распластался на поросшем травой берегу. Опираясь на локти и ладони, он опустил голову к самой воде. Прядь волос упала в ручей, но индеец, похоже, не заметил этого. Он приблизил темное лицо к воде и начал лакать, как кошка, едва касаясь губами.

Потом он поднял голову и снова встал на колени возле Дианы. Глядя на нее в упор, он вытер губы тыльной стороной ладони и жестом указал на ручей. Он подзадоривал ее, предлагая попробовать сделать то же самое и, возможно, надеясь, что она свалится головой вперед, в воду.

Диана бросила на него унылый взгляд, надменным жестом заправила волосы за уши и уверенно растянулась на животе. Повторяя все движения краснокожего, она уперлась руками в траву, поерзала на локтях, выбирая удобную позицию, и наклонилась к воде.

Она застонала от огорчения, когда тяжелая прядь длинных вьющихся волос упала в воду. Но ловкие пальцы индейца быстро подхватили локон, прежде чем тот успел намокнуть. Диана осторожно наклонилась, захватывая языком освежающую, холодную воду. Она втягивала ее пересохшими губами, а ее захватчик тем временем держал ее черные волосы.

Когда жажда была утолена, Диана подняла голову, выпрямилась, опираясь о землю, — точно так же, как это делал индеец, — и села на корточки. Одарив краснокожего торжествующей улыбкой, она забрала свои волосы из его руки и перекинула их через плечо.

И тут же съежилась от страха, потому что его пальцы потянулись вдруг к ее лицу. Диана отпрянула, насколько это было возможно в ее положении, но рука индейца следовала за ней. Наконец его указательный палец коснулся маленького носика и смахнул повисшую на нем сверкающую каплю воды.

— Спасибо, Чудовище, — неохотно пробормотала Диана.

Кивнув, он смотрел, как она наклонила голову и промокнула лицо измятой юбкой пурпурного платья.

Выражение его черных глаз смягчилось, стало неотразимо обаятельным. Легкая улыбка тронула жесткие и в то же время чувственные губы дикаря.

Глава 18

Но Диана не видела этого.

К тому времени, как она подняла голову, ни следа нежности не осталось в его темных глазах. Губы сжались в суровую линию, лицо застыло в непроницаемой маске.

Он указал рукой на ручей, потом на Диану, потом потер ладонями длинные руки и грудь. Пантомима была предельно ясна. Он предлагал ей искупаться в ручье.

Диана фальшиво улыбнулась. Потом заговорила наимягчайшим, наидобрейшим тоном:

— Чудовище, я не стану купаться в твоем присутствии, даже если мне целый год придется оставаться немытой! — Продолжая улыбаться, она встала на ноги, посмотрела на индейца сверху вниз и добавила: — Уж поверь, никогда этого не будет — чтобы я сняла с себя одежду, а ты при этом ошивался где-то поблизости!

Она повернулась и пошла к костру, надеясь, что он-то захочет искупаться. Тогда Диана могла бы стащить его скудную одежду, вскочить на лошадь и ускакать, оставив его нагим и босым!

Но ничего подобного не произошло, и Диана ничуть этому не удивилась. Она и не предполагала всерьез, что дикое, первобытное существо интересуется чистотой тела.

Краснокожий поймал форель и зажарил ее на открытом пламени костра. Он лишь безразлично пожал плечами, когда Диана отказалась даже попробовать рыбу. Он уселся рядом с Дианой, скрестив ноги, и с аппетитом съел форель.

Затем с отсутствующим видом погладил живот, вздохнул и довольно потянулся. Диана сидела, внутренне сжавшись и стараясь сохранять такое же бесстрастное выражение, как у краснокожего.

Но не смогла скрыть интереса, когда дикарь снял с горла расшитую бусами ленту и тщательно, аккуратно разрезал ее на маленькие квадратики.

Наморщив лоб, Диана наблюдала за его действиями, гадая, что это еще за новое безумие. Индеец собрал все квадратики — кроме одного, завязал в оторванный рукав платья Дианы и засунул маленький узелок за набедренную повязку.

Он встал, оставив сверкающий яркими бусинами квадратик на траве. Подумав, что индеец просто не заметил его, Диана машинально потянулась к цветному кусочку, намереваясь отдать его краснокожему. Но когда ее пальцы коснулись расшитой кожи, ее руку осторожно, но твердо прижал к траве мягкий мокасин.

Диана резко вскинула голову.

Индеец стоял рядом, возвышаясь над ней, огромный и опасный. Его темные, таящие угрозу глаза пристально смотрели на нее. Она понятия не имела, чем вызвала его неудовольствие, но было очевидно, что это именно так. Он медленно качнул головой справа налево, потом убрал ногу.

Первым желанием Дианы было схватить проклятый пестрый квадратик и зашвырнуть его на середину ручья. Но она благоразумно воздержалась от этого. По каким-то непонятным причинам этот бесполезный кусочек кожи и несколько бусин интересовали дикаря, имели для него какое-то значение. Такое значение, что он не двинулся с места, пока Диана не выпустила из пальцев обрезок ленты. И продолжал стоять рядом, так близко, что его твердое обнаженное бедро находилось лишь в нескольких дюймах от лица Дианы.

Диана медленно отвела руку, не желая лишних неприятностей. Она могла лишь предположить, что странное упражнение по разрезанию ленты и сбору всех кусочков с оставлением одного из них на земле имеет отношение к каким-то глупым первобытным ритуалам. Диана передернула плечами, сложила руки на груди и уставилась на противоположный берег ручья.

— Пожалуйста, если ты от этого станешь счастливым.

Индеец тут же отошел от нее. Делая вид, что ничуть не интересуется краснокожим, Диана украдкой бросила взгляд в его сторону. Он готовился к отъезду. В считанные минуты взнуздал и оседлал жеребца, приторочил к седлу попоны, наполнил флягу водой и повесил ее на переднюю луку седла.

Фиалковые глаза Дианы потемнели от искреннего любопытства, когда индеец встряхнул пару украденных кожаных ковбойских штанов-передника, а потом надел их, завязав ремни вокруг стройной талии. Он ловко разгладил потрепанную кожу и застегнул пряжки у колен.

Диана, наблюдавшая за ним из-под полуопущенных темных ресниц, нашла, что в таком наряде вид у индейца не слишком привлекательный. Но по крайней мере его ноги теперь были прикрыты, хотя бы спереди… однако эти штаны подчеркивали кое-какие особенности мужской анатомии, не нуждавшиеся в данном случае в акцентах. Потому что индеец натянул штаны поверх набедренной повязки, и теперь его бедра и пах были слишком туго обтянуты.

Он казался в эту минуту подчеркнуто сексуальным бронзовым богом, тщеславно красующимся в солнечных лучах. Диану взволновала его первобытная мужественность. Она подумала, что перед ней подлое и жестокое существо… но не могла оторвать взгляд. А ведь он выглядел просто неприлично, особенно когда присел на корточки, широко раздвинув колени, и прикрепил к своим мокасинам отделанные серебром шпоры.

Диана почувствовала, как к ее лицу прилила краска. Она поспешно отвела взгляд и не смотрела в сторону индейца, пока он не встал и не направился в противоположную сторону. Тогда ей вдруг захотелось рассмеяться, потому что сзади индеец выглядел так, словно этот первобытный дикарь нарядился в шутовской костюм, дабы поиграть в какую-то неприличную игру…

Диана вспыхнула до корней волос: предательское воображение нарисовало совсем уж странную картину… она увидела краснокожего в кожаных штанах-переднике без набедренной повязки внизу…

Прежде чем Диана успела полностью совладать с собой, индеец вернулся с украденным стетсоном на голове, ведя оседланного жеребца. Он подошел совсем близко к Диане и протянул ей руку.

Но она, игнорируя и руку, и внимательный взгляд индейца, быстро вскочила на ноги. Индеец заткнул поводья за пояс штанов и положил руку на талию Дианы. Диана нервно оттолкнула его. Шагнув к коню, она взялась за переднюю луку седла и поставила ногу в стремя.

— Чудовище, — сказала она через плечо, — я больше не намерена ехать, сидя поперек седла, чтобы снова весь день поневоле таращиться на тебя. — Она легко вскочила на спину коня, перебросив через него длинную, стройную ногу, и села верхом, стыдливо подоткнув широкую пурпурную юбку вокруг коленей. — Меня тошнит от тебя, — сказала она, заправляя волосы за уши. — Ты просто дурак, если думаешь, что я могу забыть о том, кто ты. Ты животное! Не забуду! Можешь щеголять своим телом, сколько тебе захочется; для меня ты все равно останешься животным. — Она помолчала, посмотрела на него сверху вниз и улыбнулась: — Ну, Чудовище, готов?

На каменном лице краснокожего не дрогнула ни единая черточка. Он забросил поводья на шею жеребца и вскочил в седло позади Дианы. Сняв стетсон, он надел его на голову Дианы и немного помедлил. Диана знала, чего он ждет: что она сорвет шляпу с головы и швырнет ее на землю или нахлобучит ему на голову. Поэтому она не стала делать ни того ни другого. Она надвинула шляпу на лоб, втайне благодарная индейцу за то, что ей не придется весь день изнывать под жгучими лучами солнца.

Длинные руки быстро обхватили Диану. Индеец мягко коснулся шпорами боков коня, и они тронулись. Куда они ехали, Диана не знала.

Когда они миновали место своей ночной стоянки, Диана обернулась и посмотрела назад. На самом краешке скалы над узким ручьем сверкнула пара золотистых глаз; огромный горный лев присел, словно готовясь прыгнуть. Диана уставилась на кугуара, а кугуар — на нее.

Отвернувшись наконец, Диана подумала, что великолепное существо, сидящее высоко на скале, куда менее опасно, чем великолепный зверь, сидящий в седле за ее спиной.

Несколько часов подряд они ехали по узким тропам Берегового хребта Скалистых гор, поднимаясь все выше, оставляя позади широкие и прекрасные горные луга, стремительно несущиеся ручьи с кристально чистой водой. Они проезжали через густые сосновые и пихтовые леса. Все выше, к зубчатым вершинам. По широким склонам. Мимо узких опасных пропастей. Мимо гигантских неустойчивых обломков скал.

Диана понимала, что, пока они едут, ей не грозит непосредственная опасность, и почувствовала себя немного свободнее. Но зато долгое, утомительное путешествие давало ей время для размышлений. Она могла лишь гадать, что ждет ее впереди, но варианты будущего представлялись ей весьма ограниченными. Захватчик мог сделать ее своей женщиной, или подарить какому-то другому дикарю, или обменять на нужные ему товары.

Или убить ее.

Сузившиеся фиалковые глаза Дианы посмотрели на сильные темные руки, обхватывающие ее, на красивые кисти, держащие поводья, на широкий серебряный браслет… Руки индейца постоянно двигались, направляя коня, и Диана принялась рассматривать бронзовые пальцы. Они были длинными и ровными, а ногти на них — чистыми, блестящими и коротко подстриженными.

Волосы на голове Дианы вдруг шевельнулись. Девушка живо вспомнила, как эти руки легли ей на горло. В длинных пальцах дикаря крылась такая сила, что он мог бы сломать шею Дианы, как хрупкую веточку…

По телу Дианы пробежала легкая дрожь.

Она заставила себя не думать о превратностях судьбы, Ей следует подумать о чем-нибудь другом. Просто другом. Она вернулась мыслями к людям, которых любила. Полковник и бабуля Бакхэннан сейчас, безусловно, умирают от беспокойства о ней. И Кэт Техаска. И Коротышка, и бедняга Древний Глаз. Должно быть, вождь ютов теперь проклинает себя за все случившееся и винит себя, хотя вся вина на самом деле лежит на Диане. Благослови Господь старого добряка…

Малыш Чероки не заслужил особого места в мыслях Дианы. Если уж она и должна разделить с кем-то свою вину, то немалая доля принадлежала Малышу. Ему не следовало избивать Чудовище и уводить его с гор. С другой стороны, Диана вполне могла рассчитывать, что Малыш возглавит ее поиски, и если ему хоть немного повезет, то, пожалуй, вовремя ее отыщет и спасет от дикаря.

Узкие плечи Дианы ссутулились. Она оставила место в Вашингтоне с тем, чтобы помочь своим дедушке и бабушке. А вместо этого лишь добавила им неприятностей. Ведь они сейчас не только тревожатся о ней, им нужно еще и подумать о своем шоу… Что-что, а сплетни разлетаются быстро. И то, что звезда шоу полковника находится в плену у дикаря, может вызвать грандиозный скандал, что, безусловно, нанесет немалый финансовый ущерб труппе.

И Пауни Билл, наверное, тут же начнет кружить поблизости, как акула, почуявшая кровь.

Но вот день подошел к концу, они остановились на ночлег, и Диана вновь задумалась о сиюминутных проблемах.

Индеец разбил лагерь на северном склоне вздымающейся высоко в небо Лонгз-Пик, вершины в четырнадцать тысяч футов, как раз под тем местом, где водопад Роаринг-Форк рушился в озеро Чазм. Вода, катящаяся по скалам, беспрерывно гудела.

Ужин состоял из дочерна зажаренной на костре форели, пойманной в озере, но Диана уже настолько проголодалась, что нашла блюдо отличным. Когда пришло время укладываться спать, Диана испуганно напряглась. Неужели настал час, неужели ее ждут насилие и смерть? Вынужденная лечь рядом с индейцем, вплотную к его бронзовому телу, она тревожно вглядывалась во тьму, и, казалось, прошла целая вечность, пока она наконец невольно закрыла глаза и уснула.

Но в течение холодной горной ночи она не раз просыпалась, с трудом выходя из тяжелого забытья, и каждый раз видела устремленные на нее темные, пронзительные глаза. И каждый раз у нее перехватывало дыхание. Пугающее нечто, вроде сильных электрических разрядов, витало в воздухе между ними, и Диана замирала от страха.

Ее пугало выражение загадочных глаз индейца. Чего он ждет? Почему не насилует, не скальпирует, не убивает ее? Это было бы куда милосерднее терзающего душу ожидания!

Наконец настало утро. Диана порадовалась тому, что осталась жива и видит новый день. Поднялись они рано, когда снова отправились в путь, Диана заметила, что индеец оставил на траве еще один квадратик красной кожаной ленты.

Вскоре солнце поднялось в небо и залило все жаром, и прозрачный, разреженный воздух гор не мог смягчить его лучи. Диана поглубже натянула стетсон. Она ослабла, ей трудно было дышать.

Но индеец, кажется, прекрасно чувствовал себя на высоте. Он направлял коня все вверх и вверх и ни разу не проявил признаков неудовольствия.

И похоже, он отлично знал, куда ехал, хотя и ничуть не спешил попасть туда.

При других обстоятельствах изумительные, вызывающие благоговение горные пейзажи, безусловно, произвели бы на Диану огромное впечатление. Легкая сверкающая дымка брызг укрывала водопады на реке Колумбия. Сентябрьское солнце заставляло гореть огнем пики Скалистых гор над озером Спрэг. В глубокой тени горы Индеан-Пик легкое кружево осеннего льда украшало берега озера Ред-Рок.

Диана мельком видела круторогого горного барана и белохвостую лань, пронесшихся по цветущему лугу. Видела синюю пролеску и розовый мох и заросли остролистой индейской травы на высокогорных полянах. Она слышала тихий по-осеннему говор воды реки Хидден-Вэлли. И восхищалась осинами с дрожащими листьями, на которых светились капли воды после короткого дневного дождя.

Для остановки на ночь дикарь выбрал место у начала величественного Гранитного каньона. Едва они спешились, как последние отблески солнца исчезли на поверхности ручья Гласиер, срывающегося водопадом со скалы. И наступила тьма.

Когда был готов ужин, Диана села у костра напротив индейца. Она надеялась, что он слишком устал, чтобы караулить ее ночью. Сама она утомилась настолько, что едва сидела, но твердо решила дождаться, пока он заснет.

Они молча сидели у костра; луна медленно плыла по черному безоблачному небу. Поднялся холодный ветер, заставивший плясать оранжевые языки пламени.

Наконец Диана почувствовала, что ей просто не вынести больше спокойно взирающих на нее глаз индейца, в темной глубине которых отражались искры огня.

Она встала и побрела к берегу ручья. Она остановилась там, освещенная луной, зная, что темные, бездонные глаза по-прежнему следят за ней. Она чувствовала их взгляд. Ей некуда было деться от этих глаз. Ей некуда было деться от индейца. Диана уныло покачала головой.

С того момента, как краснокожий похитил ее, она и умоляла, и ругалась, и плакала, и дралась, и тряслась от страха…

Но ничто не помогало.

Диана тяжело опустилась на траву, обхватила руками колени и глубоко, устало вздохнула. Ветер усилился.

Она сидела так в свете звезд, настолько ярком, что без труда могла различить оба берега ручья, она смотрела на усыпанное звездами небо и наконец в отчаянии, как ребенок, пробормотала вслух:

— Звездочка светлая, звездочка ранняя, та, что исполнит любое желание… мне бы хотелось…

— Мне бы хотелось, — перебил ее низкий, едва слышный голос, говорящий на безупречном английском, — мне бы хотелось, чтобы исполнилось то желание, которое я загадал этой ночью.