И сердце пополам

= 31

На следующий день Тошин явился к Глебу больной и бледный с багровыми вмятинами на щеке.

— Умираю, — простонал он.

Его и впрямь заметно потряхивало.

— У тебя не осталось пива, а? — спросил с надеждой. — До магазина я не доползу.

Глеб всё ещё злился на Тёму, но, глядя на его мученическое выражение, сдержался.

— Тёплое только.

— Да хоть какое. Пусть, — оживился Тошин.

Дрожащей рукой вцепился в жестяную банку, поддел пальцем ушко, дёрнул. Пиво зашипело, пошло пеной, но Тошин тут же приник с жадностью к отверстию и выдул всё в два присеста.

И сразу же заметно воспрянул духом.

— Может, ещё? Давай? Я сгоняю. Я теперь могу.

Почему бы и нет, подумал Глеб. Может, хоть его отпустит, а то он всю ночь маялся. И главное, не понимал, почему.

— Ну, сгоняй.

И десяти минут не прошло, как Тошин снова нарисовался на пороге, весёлый, румяный, с упаковкой пива. Даже раздеваться у себя не стал, так и пришёл в куртке, в ботинках.

— А то бы Кирюха на хвост упал, — пояснил он, скинув куртку.

Что хорошо с Тёмой — не надо никогда думать, о чём поговорить. Тот мог долго и непринуждённо разглагольствовать о чём угодно, а тут тем более тема была животрепещущая.

— Видел бы ты, как вчера накидался Кирюха! Начал тискать Милку, она ему такую плюху отвесила. Вообще вчера такая злая была. Иванов тоже уснул прямо за столом, почти как в анекдоте — лицом в оливье. И Женька со Светкой разругались, только не понял из-за чего…

Глеб слушал его вполуха, думая о своём, но Тёме это не мешало делиться воспоминаниями.

— … еле их разняли. Что потом было, даже не помню. Надо девок спросить. Вот, кстати, я не понял: почему-то с моей кровати скинули матрас и всю постель на пол, и там спал Кирюха. Я сам спал просто на панцирной сетке, утром еле рожу поднял. Зато его кровать стояла свободная…

Зажевав хвостик сушеной мойвы, Тошин поднял глаза на Глеба.

— Ты чего такой молчун сегодня? Ты вчера из-за… Саши психанул?

— Я не психанул, меня достало просто всё. Ты нафига всем сказал про неё, что она чучело? Мы же договаривались, что ты только предупредишь, что она дочь Фурцевой, чтобы про её мать при ней не болтали.

— Да это всё девки разнылись. Встали в позу — не пойдём, раз у вас теперь новые подруги… Да я сам не думал, что они на неё так накинутся. А вообще, она ничего такая, да? Вблизи-то… Портрет ещё нарисовала, я в шоке просто. Даже как-то неловко стало. Ну а ты… вы… было у вас что?

— Ничего не было.

— Вы же к тебе пошли… или нет?

— Я её просто домой проводил.

— Ну и что она, нормально? Не сильно расстроилась из-за девок?

— Сначала расстроилась, потом вроде нормально, — Глеб поморщился. Пиво, хоть и холодное, казалось кислым и противным.

— А-а-а, — расплылся в улыбке Тошин. — Поня-я-ятно. Утешил девочку. А точно ничего не было? И когда вы в следующий раз встречаетесь?

— Не будет следующего раза, — помолчав, ответил Глеб.

— Как это? — озадачился Тёма. — Ещё же ничего не было…

— Ничего и не будет, Тоха.

— Да почему? Всё же идёт как надо. Я видел, как она на тебя смотрит. Немного дожать и готово. И мы у цели. К тому же, она из себя, оказывается, вполне, с такой мутить не стрёмно.

Глеб хмурился.

— Я тебе рассказывал, что раньше мы с родителями жили в посёлке? В общем-то, это деревня, просто большая по деревенским меркам, поэтому типа посёлок. Жили в своём доме. Ну и короче, был у нас пёс. Султан. Хороший пёс, здоровый, умный такой, сидел во дворе на цепи. Попусту вообще не лаял никогда. Я по детству пытался его дрессировать. Что-то там получалось даже. И вот мы переезжаем. Мне тогда девять было. Дом продали. Вопрос: куда Султана деть? С собой — ну, никак. Потому что мы там сначала к родственникам матери поселились, не сразу ведь своё жильё купили. К ним его везти неудобно — мы сами там теснились кое-как, на птичьих правах. Короче, пока некуда было. Отдали Султана брату отца, приглядеть на время. Ну и… умер мой Султан. От тоски. Быстро так. Ничего не ел, только лежал и смотрел на ворота.

— Жесть, конечно, — поёрзал Тёма. — Жалко… Только дочка Фурцевой тут при чём?

— Не знаю. Просто такое ощущение, что если она привяжется к кому-нибудь, то потом вот так же от тоски сдохнет. Или умом тронется. Ну или просто будет ей очень-очень плохо. А я не хочу быть тем, из-за кого…

— Да с чего ты взял такую ерунду? — хохотнул Тошин. — Люди сплошь и рядом сначала привязываются, потом расстаются. Если бы каждый, у кого не сложились отношения, умирал, то людей бы не осталось.

— Да в том-то и дело, что кто-то расстался и ему пофиг, живёт себе дальше, как ни в чём не бывало. А она не такая. У неё всё серьёзно. Такие, если привяжутся к человеку, то больше ничего и никого им не надо. И если что-то там не склеится, то для них это катастрофа вселенского масштаба. А я не хочу быть причиной её катастрофы. Не хочу, чтобы она ко мне привязывалась.

— Да ты сам, как погляжу, такой у нас чувствительный.

— Иди к чёрту, — беззлобно бросил Глеб.

— И что теперь?

— И всё теперь. Пока вся эта фигня далеко не зашла, надо завязывать.

— Так ты с ней больше встречаться не будешь?

— Ну а о чём я тебе говорю?

— И в армию готов пойти?

— Вот только не начинай, а? К чему я точно не готов — так это сломать этой девчонке жизнь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— А она знает, что вы разбежались?

— Ну, поймёт, думаю, не дура.

— Так ты ничего ей не сказал?

— Нет. А зачем? У нас с ней, слава богу, ничего не было. Никаких отношений. Как мы можем разбежаться, если и не были вместе? Мы всего два раза виделись, так что… Зачем говорить человеку неприятное? Время пройдёт — сама догадается.

— А тебе-то она как?

Глеб долго не отвечал. Потом не глядя на Тошина, произнёс:

— Да теперь-то какая разница…