– Я думала, ты уже уехала, – сказала Нэт часом позже, когда зашла в кабинет. – Слышала мотор твоей машины.
– Это Джо поехал домой.
Кристина сидела на полу и играла со щенками.
– Скучает, наверное, по своей малышке.
В этой фразе была вся Нэт – какая устаревшая сентиментальность. Она присела рядом с Кристиной, почесывая за ухом у щенка, забравшегося к ней на колени.
– Что ты знаешь об этом странном браке? – спросила Кристина.
– Не так уж много.
– Я надеялась, тебе удалось расколоть Джо.
– Вряд ли это любовь, – задумчиво произнесла Нэт.
– Конечно. Я в этом не сомневаюсь.
– Никогда не думала, что Джо может быть таким скрытным. Он явно чего-то недоговаривает. Постоянно начеку.
Кристина прекрасно понимала, что имеет в виду Нэт. У нее тоже было ощущение, что за этим браком скрывается какая-то тайна. Она выдавила из себя улыбку.
– Ты, случайно, не поинтересовалась у него, не выкрал ли он малышку у родителей?
– Не смогла удержаться от искушения, – с простодушной прямотой призналась Нэт.
– Она выглядит не намного счастливее его, тебе не кажется?
– Честно говоря, я не слишком к ней приглядывалась. Она настолько неприметная, что ее можно принять за предмет обстановки.
– Ты к ней несправедлива, Нэт. У Марины есть и собственное мнение, и характер, и она неглупа.
– Может быть, но, честно говоря, я не думаю, что она подходящая пара для Джо.
– Потому что она не особенно симпатичная?
– И поэтому тоже. Я считала, что если уж Джо решит жениться, то непременно на этакой топ-модели с экстравагантной внешностью и копной рыжих волос.
– Сомневаюсь, чтобы он стал искать себе топ-модель.
– Назови меня сумасшедшей, Крис, но мне кажется, что если он и искал кого-нибудь, то еще не нашел.
– Ну что же, во мне он тоже не нашел того, чего искал.
– Может, он и нашел бы в тебе то, что искал, если бы ты не ушла от него.
Кристина прижала одного из щенков к щеке.
– Нет, – тихо сказала она. – То, чего он искал, я никогда не смогу ему дать.
Марина сидела на веранде в компании Слейда и немалого количества людей, чьих имен она так и не успела запомнить, когда подъехал Джо. Казалось, он не заметил ни Марины, ни остальных. Погруженный в свои мысли, он вылез из машины и пошел к конюшне.
– Что это его так озаботило? – пробормотал Слейд.
– Откуда мне знать, – пожала плечами Марина. – Я всего лишь его жена, а не духовник.
– Не говори так, любовь моя, а то у меня опасно разыгрывается воображение.
В тот момент Марине было все равно, что подумает Слейд.
Ей было смертельно скучно находиться здесь, посреди пустоты, пленницей обстоятельств, над которыми она была не властна. Единственным занятием, способным хоть как-то развеять тоску, могло бы стать изучение тех людей, невольной заложницей которых она оказалась.
– Ты знал Кристину в то время, когда она была замужем за Джозефом?
Слейд откинулся назад, закинув руки за голову, а длинные ноги протянул вперед.
– Хотел бы, но не довелось. Однако я не раз пытался представить эту парочку вместе, и получалось у меня всегда черт знает что!
– Я тебя понимаю, они очень разные, и все же у меня такое ощущение, будто они очень любили друг друга. Слейд изучал мыски своих видавших виды кроссовок.
– Красивые кожаные туфли цвета коньяка.
– Слейд, ты о чем?
– О паре туфель, на которую я положил глаз.
– Какого черта ты заговорил об обуви?
– Стоит упомянуть Кристину и Бойскаута, и я тут же начинаю думать о тех дорогих туфлях.
– Ты очень странный человек, Слейд. Слейд рассмеялся:
– Я по крайней мере не прячу всякое барахло на чердаке, любовь моя.
Марина чуть не вскочила.
– Я… Я не знаю, о чем ты.
– Так, ничего. Откровение одного воришки другому.
– Ты, должно быть, что-то напутал.
– Нет, не думаю, – сказал Слейд, нежно похлопав по кожаному футляру фотоаппарата. – Как там говорится? Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
Он, должно быть, лжет. Не может быть, чтобы он сфотографировал ее тайник. Лучше об этом не думать.
– Недостаток сна дурно сказывается на твоем воображении.
– Оптика, часы нашего Бойскаута и пригоршня бриллиантов Кристины. И это только начало. Мне стоит продолжать?
– Нет, – ответила Марина. – Этого хватит.
– Мне нравится решимость в женщинах. Тебе представилась возможность, и ты ее мгновенно использовала.
– Все не совсем так.
– Бедная миссис Кукумбо. Неудивительно, что ты решила вернуть мне одну из моих линз.
– Я нашла ее, – быстро проговорила Марина. – Ты должен был поблагодарить меня, а не обвинять неизвестно в чем.
– Попробуй высказаться начистоту. Полегчает.
Сердце у Марины готово было выпрыгнуть из груди.
– Ты все равно ничего не поймешь.
– Черта с два, пойму. Мы с тобой одного поля ягоды, Марина. Ни ты, ни я не имеем и половины того, чего хотели бы.
Слейд понимающе улыбнулся и подмигнул.
– Но мы постепенно придем к тому, чего хотим, потому что умеем копить, не так ли?
Марина могла бы обрушить на Слейда поток оскорблений, назвать лжецом и все прочее, отрицать все, дать ему пощечину и потребовать немедленных извинений. Но ей и в самом деле надоела навязанная роль маленького ничтожества, женщины, оказавшейся замужем за человеком, который ее не любит, и она решила, что неплохо бы немного поупражнять волю и ум.
– Да, – с улыбкой ответила Марина, – мы с тобой умеем копить на черный день.
– Вопрос в том, для чего нам копить, – сказал Слейд и вопросительно взглянул на Марину – та кивнула ему, давая знак продолжать. – Я был беден, Марина, и, черт побери, мне это совсем не нравилось. Но у меня сложилось впечатление, что ты и понятия не имеешь, что такое жить в нужде.
– Посмотри на меня, – предложила Марина. – Видишь, во что я одета? Ты должен был догадаться, что я небогата.
Слейд смерил ее взглядом:
– Хороший ход, любовь моя, но я не такой простак. Выбор одежды для тебя вопрос тактики, и не более.
– Откуда ты знаешь?
– С такими, как ты, я встречался раньше. Серые мышки с претензиями на социальную совестливость.
– Ты позволяешь себе слишком многое!
– Но ты сама захотела быть серой мышкой. Модная стрижка, чуть-чуть косметики… Марина махнула рукой:
– Я совсем не об этом. Ты говоришь о социальной справедливости так, как будто эти слова – пустой звук.
– Так и есть: клише для политиков. Говоря о социальной справедливости, умные люди набивают карманы и приписывают нули к банковским счетам.
– Как цинично.
– Я не циник, милая, я – реалист. И бедный человек меня бы понял. – Слейд победно улыбнулся. – Вот так я и узнал, что ты родилась с серебряной ложкой во рту.
– Привилегии и деньги не одно и то же, – неожиданно для самой себя сказала Марина: вместо того чтобы заниматься софистикой, надо бы закрыть тему.
– Для меня нет никакой разницы, родился ли человек с громким титулом или кругленькой суммой на банковском счете. Одно предопределяет другое.
– И ты собираешься рассказать о том, что знаешь, моему мужу? – спросила Марина, больше опасаясь, что об украденных бриллиантах узнает Кристина.
– А что, надо рассказать?
Марина в ответ всего лишь улыбнулась:
– Тебе решать.
Мнение Джо о ее моральном облике меньше всего интересовало Марину, и поэтому, узнай он обо всем, в ее жизни мало что изменилось бы, Кристина – другое дело. Слава Богу, Слейд об этом не знал.
– Ты могла бы убедить меня сохранить твой секрет в тайне.
– Я не собираюсь с тобой спать, если ты мне это предлагаешь.
Слейд рассмеялся, и Марина презрительно поджала губы.
– Ты грубая скотина, даже если мнишь себя любимчиком женщин.
– Ты не поняла, почему я смеюсь, любовь моя. Я собираюсь получить от тебя куда больше, чем ты предполагаешь, за соблюдение конфиденциальности.
Слейд перегнулся через стол и ущипнул ее за щеку.
– Я прошу не твоего тела, Марина, мне нужна твоя история. Ты не любишь этого престарелого Бойскаута, за которым ты замужем, и, следовательно, должна быть какая-то чертовски серьезная причина тому, что вы вместе.
– Как ты смеешь! Я…
– Можешь лгать всем остальным, но не мне. Мы с тобой из одного теста.
– Что за нелепость? – пожав плечами, сказала Марина. Слейд скрестил ноги и задумчиво взглянул на собственные ступни.
– Что ты думаешь насчет туфель из мягкой кордовской кожи глубокого коньячного цвета?
– Что ты так зациклился на этих туфлях?
– Ты мне расскажешь свою историю, любовь моя, я тебе – мою. Так и время пройдет веселее. Здесь, вдали от цивилизации, порой ужасно скучно.
– Никогда!
– Молодость, молодость, – назидательно произнес Слейд, которому самому от силы было двадцать пять. – Неужели ты не знаешь, что никогда нельзя говорить «никогда»?
– Ты меня шантажируешь?
– Какое нехорошее слово. Слейд встал:
– Советую тебе подумать о том, что я сказал, Марина. Как только приедем в Нью-Йорк, пора будет подбивать бабки.
Когда Джо впервые появился на ранчо, Сэм окинул его недоверчивым взглядом, очевидно, считая его городским пройдохой, норовящим обмануть деревенскую девушку, но затем все же протянул руку. Джо был не робкого десятка, но этот высокий худощавый фермер отчего-то внушал ему благоговейный ужас.
– Как ты относишься к лошадям? – хитро прищурившись, спросил Сэм.
– Это зависит от того, как лошади относятся ко мне, – ответил Джо с напускной развязностью.
В этот день Джо дано было познать, что такое унижение. Трудно было держаться с той же городской независимостью верхом на лошади, задавшейся целью послать тебя прямиком в ад. Трудно сохранять достойный вид, когда ты сгребаешь лопатой навоз в конюшне и заглядываешь под куриный зад в поисках яиц.
Но вот чему он действительно научился за эту неделю на ранчо, так это чувствовать себя членом семьи. В конце концов, он не мог сказать, что по этой части у него не было никакого опыта. Но, наблюдая за Кэннонами во время ужина, слушая их безобидные шутки, Джо чувствовал себя как ребенок, сидящий за одним столом с взрослыми в первый раз в жизни. Он не все слова понимал, но в подсознании отложилось: вот она, взрослая жизнь.
У него было очень смутное представление, что такое семейная жизнь: мать умерла рано, а отец его был вечно сердит и угрюм. Он так же хорошо преуспевал в деле воспитания детей, как и в умении, быть счастливым. Джо был предоставлен самому себе и большую часть своей мальчишеской жизни проводил с такими же, как он, беспризорными подростками на улице. Впереди его ждала дорога, ведущая вниз, на самое дно, та же, что и остальных его дружков.
Когда его лучший друг загремел в исправительную колонию, Джо понял – тюрьма ждет и его самого, если он не возьмется за ум. Дед оставил ему некоторую сумму денег на колледж, и, движимый страхом стать неудачником в жизни, Джо взялся за ум, неплохо сдал экзамены и был принят в университет на вечернее отделение.
Тогда он и встретил Кристину. Эта девушка поразила его своей уверенностью в себе. Ему придавала силы злость, ей – чувство безопасности. Она говорила о том, что, у нее не все ладится в семье, но она любила своих родителей, братьев и сестер, и они любили ее: и в этом была ее сила.
Эта первая поездка на ранчо была сродни возвращению домой… впервые он почувствовал себя окруженным теплом и заботой. Он пока еще не мог отличить тузы от шестерок, но он знал, что научится играть в их игру. И они обращались с ним как с членом семьи: без особой почтительности и церемоний, справедливо и, что самое важное, с искренней симпатией.
Как и положено, в той семье был глава: Сэм, родившийся на этом ранчо и твердо намеревавшийся прожить здесь всю жизнь. Его жена Нонна была такой же неотъемлемой частью этого дома, как и Сэм. В пять лет она осталась сиротой и была взята на воспитание вдовой десятника, работавшего на Кэннонов. Для нее семья значила все: муж и семеро детей занимали все ее время, но иной доли для себя она и не желала.
Потеря Кэннонов осталась в душе Джо почти такой же незаживающей раной, как и потеря Кристины. После развода он скучал по ним почти так же сильно, как и по Кристине. Когда рушится семья, вы теряете куда больше, чем супругу. Он только спрашивал себя, почему на этих ее ток-шоу об этом не говорят.
Но вот он снова здесь, через шесть лет после развода, и чувствует себя так, словно никогда и не уезжал.
– Вот тебе пюре из печеного картофеля с мясной подливой, – сказала Нонна, протягивая ему полную тарелку. – Все, как ты любишь, Джо.
Сюзанна, жена Трейси, начала было сетовать по поводу холестерина и прочего, но Сэм взглянул на нее так, что она замолчала.
Кристина молча улыбалась, глядя в тарелку. Он прекрасно знал, что она не дотронется до соуса, а если и отведает мяса, то только чуть-чуть. Позже он застанет ее с поличным возле холодильника, где она будет жевать морковь и брокколи с таким видом, будто ей действительно вкусно. Хорошо, что некоторые вещи не меняются со временем.
– Отлично, Нонна, – сказал Джо, щедро поливая пюре соусом.
– Готов поспорить, что ничего подобного ты не ела в своих шикарных ресторанах, Кристина.
Франклин был старшим из семерых детей Кэннонов и менее других был в состоянии понять, почему его сестра оставила ранчо.
– Никто не готовит лучше мамы, – сказала Кристина. – Она могла бы заткнуть за пояс любого повара, если бы этого захотела.
Джо видел, как ухмыльнулся Слейд, и готов был изо всех сил дать ему по физиономии, чтобы стереть с нее эту циничную усмешку.
До тебя не доходит, сукин сын, что Кристина и вправду говорит то, что думает. Кристина никогда не была бездумной болтушкой. Любовь и уважение к родителям всегда жили в ее сердце. Впрочем, ублюдок типа Слейда все равно этого не поймет.
Джо доел обед, затем запил все холодной водой, не слишком прислушиваясь к тому, о чем говорили за этим большим сосновым столом.
– Кажется, речь идет о помощи со стороны? – спросил Джо у Сэма после особенно оживленного обсуждения нижних допустимых пределов прибыли.
– Мне жаль, но без этого не обойтись, – сказал Сэм, отламывая кусочек рогалика. – Нам пришлось пригласить наемных рабочих два года назад, когда старая команда ушла в отставку. Но стадо все равно приходится перегонять с места на место, да и на ранчо работы больше, чем рук.
Марта, третий ребенок в семье, получившая профессию адвоката, положила вилку.
– Многие так поступают, – сказала она, и ее муж Дэвид, тоже юрист, согласно кивнул, – но это последний способ поправить дела.
– Все так плохо? – спросил Джо. Сэм глотнул воды.
– Хуже некуда. Как только наше проклятое правительство начало эту возню вокруг пастбищ, мы оказались в большом проигрыше.
Права на пользование землей под пастбища – только вершина айсберга. Джо молча слушал, как Сэм, Франклин и Марта рассказывали истории, способные разбить сердце любому. Истории о том, как жизнь умирала к западу от
Миссисипи, и о том, что никто не был способен ничего с этим поделать.
– Нас готовы обвинить во всем подряд – от озоновой дыры до проблемы ухода воды, – простонал Сэм,
– Сэм… – тихо сказала Нонна, положив ему руку на плечо. – Не забывай о своем давлении.
– Оставь это, Нонна. Человек все равно не живет вечно, и лучше я умру, сказав то, что думаю, чем загнусь под грузом невысказанных обид.
С такой логикой не поспоришь. Немногие готовы стоять насмерть за свои убеждения. Сэм Кэннон был представителем потерянного поколения, и Джо не хотел бы стать свидетелем того, как люди этого типа становятся достоянием истории.
– И еще эти зеленые, – добавил младший брат Кристины Марк, – которые вечно суют свой нос куда не следует.
– У них есть причины для беспокойства о земле, – к всеобщему удивлению, возразил Сэм. – Стада здорово попортили почву, и нам пора внести свою лепту в восстановление земли.
– Чертовы сукины дети, – сказал Роберт, брат-близнец Марка, – они портят наши ограды, отравляют воду. Эти негодяи сломали ветряную мельницу у нашего соседа.
– Экотеррористы, – заключил Джо. – Кто ваши адвокаты?
– Что ты имеешь в виду? – спросила Марта. – Конгрессменов? Лоббистов?
– И тех, и других, – сказал Джо, – и еще тех, кто освещает события в прессе.
– В прессе никто нами не занимается, а вот наш конгрессмен…
Кристина наблюдала, как ее бывший супруг быстро записывает имена и номера телефонов на краю долларовой банкноты. Глаза его лихорадочно блестели. Голос был низким, напряженным, движения точными, выверенными и быстрыми.
О да, думала Кристина, потягивая чай со льдом, все это так понятно: у Джо появились новые обездоленные, за которых надо сражаться, и он будет гасить пламя голыми руками, добиваясь торжества справедливости. Вот ради этого Джо и жил: рыцарь без страха и упрека, готовый погибнуть в битве между добром и злом, независимый одиночка, вступающий в бой с всемогущей, но бездушной монополией.
Как это ему удается сохранять юношеский энтузиазм? Большинство людей меняется с возрастом, пафос сходит на нет, идеалы тускнеют, особенно по мере того, как человек взбирается все выше по лестнице успеха. Конечно, кто-то может сказать, что Джо не очень-то высоко продвинулся по этой воображаемой лестнице, так что ему проще было сохранить верность своим идеалам.
Беседа теперь вращалась вокруг Кристины, но она никак не могла ни на чем сосредоточиться. Утро она провела, наблюдая за восемью толстенькими и крепенькими щенками, нянчилась с ними, пока мать спала. Этой весной у двух кобылиц родились жеребята, и малыши сейчас были воплощением резвости. Жена младшего брата Кристины, Трейси, ждала первенца, который должен был вот-вот появиться, жена Марка только недавно объявила о своей третьей беременности, как раз в день Четвертого июля, когда по традиции семья устраивала праздничный пикник. Тут же были двое малышей Бобби, и малышка Шарлотта, дочь Марты, близнецы Нэт, вернувшиеся домой из колледжа в Техасе, не говоря уже о четырех детях Франклина, старшая из которых уже ждала своего второго ребенка.
Беременные собаки, беременные невестки, Кристина едва ли удивилась бы, узнав, что ее семидесятилетняя мать тоже беременна.
Все вокруг плодоносило. Надо было им назвать свое ранчо «Долина плодородия», имея в виду не столько землю, сколько обитателей. Разве не понятно, почему она уехала, как только смогла? У всех это получалось чертовски легко, так, будто рождение ребенка было столь же естественным и легким процессом, как, скажем, чистка зубов. Кристина усмехнулась не без горечи. Иногда ей приходилось прибегать к помощи черного юмора, чтобы справиться с собой, особенно тогда, когда весь ужас ее положения становился особенно очевиден.
Она могла прямо сейчас снять трубку и через минуту ее соединили бы с самим президентом. Если бы ей вздумалось организовать вечеринку, ее непременно украсили бы собой по меньшей мере восемь лауреатов «Оскара», четверо сенаторов, а члены верховного суда напрашивались бы на приглашение.
Черт, подумала Кристина. Неужели этого недостаточно, чтобы сделать счастливой нормальную женщину? Она четырежды становилась номинантом «Эмми», ее лицо украшало обложку «Тайм», и впереди ее ждало блестящее будущее.
Но было нечто, чего она не могла сделать, что было выше ее сил, и нигде на свете не могла она найти места, чтобы укрыться от беспощадной правды – правды о ее браке, правды о ее бесплодии, правды о щемящей тоске одинокого сердца.
Кристина выросла в семье, где только и говорили, что о выведении новых пород, скрещивании, лучших производителях и прочих достаточно скучных житейских делах. Цикл плодородия и обновления определял ритм жизни на ранчо, но с самого начала она знала, что ее жизнь не будет подчиняться этому ритму. Проблема возникла сразу после полового созревания. Две несложные операции в значительной мере способствовали возвращению ее здоровья к норме.
– Небольшие отклонения, возможно, несколько замедлят развитие, но в конечном итоге у тебя все будет в порядке, Кристина, и ты родишь своего малыша.
И какое-то время она действительно в это верила, верила, что сбудутся все ее мечты: слава, деньги, собственная семья.
Отец засмеялся, и, подняв глаза, Кристина увидела, что Марина смотрит прямо на нее.
Так ты действительно собираешься сделать это? Ты действительно собираешься дать ему то, что не могла я?
– Эй, Джо! – крикнул через стол Трейси. – Сюзанна не верит, что ты действительно пережил лавину. Расскажи ей, что я не лгу.
Марина и Джо переглянулись. Вероятно, миссис Мак-Марпи еще только предстояло услышать душещипательный рассказ о чудесном спасении мальчиком королевской крови мальчишки из Бруклина.
– С каких это пор, Джо, ты стал таким застенчивым? – вмешался Сэм. – Чертовски захватывающая история!
– Правда?! – воскликнула Сюзанна, схватившись за свой большой живот.
Марина сосредоточенно пила воду. Кристина не могла не испытывать к девушке жалости. Щеки ее загорелись от стыда. Обидно, должно быть, когда ты узнаешь что-то о муже от членов семьи его бывшей жены.
Джо изложил события в весьма сокращенной версии, но Сюзанна все равно была в восторге. Марина чувствовала себя в крайней степени неловко.
Джо взглянул на девушку и прошептал что-то ей на ухо. Она покачала головой. Он добавил что-то еще, и она кивнула, слабо улыбнувшись.
– А как насчет тебя, Кристи? – с улыбкой обратился к дочери Сэм. – Довольно с нас разговоров о ранчо и снежных лавинах. Это правда, что ты собираешься пригласить на шоу президента и его жену?
Кристина открыла рот, но не нашлась, что сказать. Ее шоу, президент и все прочее… Какое это все имеет значение? Все, что было для нее важно сейчас, так это то, что человек, которого она любила, сидел рядом со своей новой женой, а она, Кристина, чувствовала себя одинокой и потерянной, как еще никогда не чувствовала себя в жизни.