А после они... (СИ)

Глава 8

Она нравилась мне всегда. И не нравилась одновременно с этим. В двадцать мне, конечно, не хватило мозгов понять, как такое возможно. Я просто интуитивно держался от Женьки на расстоянии. А что не так с моим отношением к ней, понял лишь спустя годы.

Есть просто такие женщины, которые могут заставить любого мужика сомневаться — а точно ли она ему по зубам. Женька из этой редкой бесячей породы. Рядом с ней я ощущаю постоянный напряг. И вроде она ничего такого не делает, но ведь хрен расслабишься. Она вся такая цельная, правильная, преисполненная достоинства. Ты мечешься, ищешь себя, а она как будто еще в пеленках постигла суть жизни. И эта мысль просто сводит тебя с ума. Ты изводишь, пытаешься ее продавить, подчинить себе, следуя сложившейся годами эволюции практике, где мужчина вообще-то главный, а она класть хотела на эти стереотипы. У нее своя жизнь, которая никогда не будет крутиться вокруг мужика. А если этот мужик, как я, с детства привык едва ли не к поклонению, смириться с обратным… сложно.

С Аленкой все было иначе. Такой уж она была: легкой, смешливой, понятной. Ее невозможно было не любить. Когда у нас закрутилось, я о Женьке забыл и думать. В отношениях с Аленкой меня удовлетворяло буквально все, а что нет — было легко исправить. Дорожа нашими отношениями, Аленка запросто уступала, прогибалась, сглаживала. В общем, проявляла нетипичную для такой юной особы мудрость. А глядя на то, как она старается, я и сам почти не косячил.

— Молодой человек, могу я вам что-то посоветовать?

Ч-черт. Сколько я стою, гипнотизируя взглядом прилавок с дарами моря? Так задумался, что просто нафиг выпал из реальности.

Киваю. Вдыхаю влажный соленый бриз, смешанный с пряными ароматами жарящейся неподалеку рыбы. Пять утра, но по рынку бродят толпы туристов. Бодрые, несмотря на ранний час, продавцы во все горло нахваливают свой товар — огромные креветки соседствуют с серебристыми тушками меч-рыбы, перламутровыми кальмарами и багровыми осьминогами.

— Пожалуй, я возьму вот этого лобстера.

А еще пасту, зелень, и дуриан, плоды которого лично я предпочитаю употреблять под утренний кофе. Надеюсь, и Женьке он по вкусу. Потому как, чтобы там ни говорили, вкус дуриана заходит далеко не всем.

Может быть, вам интересно, какого черта я делаю в пять утра на ночном рынке?

Да черт его знает. Я неплохо готовлю. И кажется, таким образом хочу… ну, не знаю. Может быть, принести Женьке свои извинения? Вел я себя по отношению к ней как мудак. Тут даже не берусь спорить. Бешусь на себя, а отыгрываюсь на ней.

Нет, ну кто бы мог подумать, что мы вот так встретимся?

А если бы мог, разве стал бы я что-то менять в своей жизни? В конце концов, меня в ней все более чем устраивает. Делаю что хочу, еду куда пожелаю. Нигде не задерживаюсь надолго. Ни к кому не привязываюсь. Я свободен как ветер. Свободен от каких-либо обязательств и клятв. От чужих ожиданий и необходимости держать марку. От меня никто больше не зависит, я сам по себе. После двух лет заботы об онкобольной девушке… Это облегчение, за которое я испытываю мучительный стыд. В теории я знаю, что это нормальное чувство в сложившейся ситуации. Чувство, с которым неизбежно сталкиваются родные неизлечимо больных, но это понимание мало чем облегчает мое неприятие. Я не должен был испытывать этого. Не должен. И все.

Может, она и сдалась, потому что увидела, как меня это угнетает? Нет, я не демонстрировал своих чувств в открытую и до последнего неплохо держался, но мало ли? Вдруг я ошибался?

На последние купив все, что задумал, возвращаюсь домой. К утру большинство неоновых вывесок погасли, и горизонт стал потихоньку светлеть, но пройдет еще не меньше часа, прежде чем солнце покажется.

Готовлю в летней кухне, оборудованной под специальным навесом. Вряд ли бы я мог потревожить сон Женьки, воспользовавшись кухней внутри, но вот запахи даже с включенной вытяжкой пропитали бы напрочь ее роскошную квартиру. Здесь и лук, и чеснок, и перец чили… Получится вкусный соус.

Просыпаются птицы и город… Утро наполняется звуками — к шуму волн присоединяются стрекот насекомых и доносящийся издалека рев байков.

— Что ты делаешь?

Оборачиваюсь на Женькин сонный голос.

— Доброе утро. Садись. Сейчас будем завтракать.

— Лобстером?

— Спустил последние деньги, чтобы тебя побаловать.

— Не надо было, — Женька с ногами забирается в плетеное кресло. — Но спасибо.

Покачивая вок в руке, мешаю рамен. А сам кошусь на острые Женькины коленки. Блин, я ее реально трахнул. Еще и без резинки. Озноб прокатывается по позвоночнику, несмотря на то, что готовлю я на открытом огне, у которого адски жарко. Наверное, из-за этой всей кутерьмы с полицией уже поздно принимать меры экстренной контрацепции? Пипец.

— Что случилось?

— М-м-м?

— Тебя всего перекосило. О чем ты подумал?

— Вспомнил, как накосячил. Жень, слушай…

— Только не говори, что ты чем-то болен.

— Совсем спятила?! — охреневаю. — Я что, по-твоему, хер на помойке нашел, а?

— Откуда мне знать, куда ты его… кхм…

— Я не трахаюсь без гондона!

— Да? Ну-у-у, как ты понимаешь, у меня имеются некоторые сомнения.

— С тобой все было по-другому!

— Вот как? — ловит меня на слове. — И в чем же разница?

Да блин! Вот как я попал в эту ловушку?! Действительно. В чем? Как ей объяснить? Дескать, знаешь, Жень, я так давно хотел тебя трахнуть, что у меня просто сорвало башню? Да она же никогда этого не поймет. Еще и решит чего доброго, что я Аленку предал. А я не предавал! Хотя под конец мы уже вообще не трахались, у нее тупо не было сил. Да и у меня, заебавшегося, чего скрывать — тоже. Но бывало, какой тут смысл отрицать, тело подводило меня в самые неожиданные моменты горячим приливом похоти. Я не знаю, можно ли осуждать молодого здорового мужчину за банальные физиологические реакции, но я себя за них просто ненавидел. Впрочем, это никак не мешало моим стоякам. На Женьку они у меня случались регулярно. Почему на нее? Да потому что именно она мелькала у меня перед глазами чаще других. Гораздо, гораздо чаще… Даже не знаю, как мне удалось сдержаться и не нагнуть лучшую подругу моей умирающей девушки.

— Ну, ты — это ты. Плесни мне, пожалуйста, кофе.

— Понятнее не стало, — отзывается Женя, выбираясь из плетеного кресла. Проснувшись, она надела короткие шорты, которых вообще не видно из-под огромной с чужого плеча футболки. Явно мужского плеча… Наследство от бывшего?

— Тебе подлить молока?

— Ага.

— У меня только миндальное.

— Валяй.

Женя приносит чашку. Ее руки немного дрожат — это похмельное. Равно как и жадный взгляд, которым она утыкается в сковородку.

— Голодная?

— Очень, — как-то… просто отвечает она. Я зависаю, потому что нечасто мы говорим, как нормальные люди. Хрен его знает, почему так. Дураку ведь ясно, что ни черта хорошего из этих отношений не выйдет. Если я, молодой да перспективный, сомневался, что ее вывезу, то сейчас… Да на хрен. Кому нужны эти сложности?

— Знаешь, я забыла, что ты умеешь готовить. Вкусно. Сто лет не ела домашней еды.

— Так ты вроде тоже могла.

— М-м-м, сейчас я не готовлю практически. Для себя одной лень… — пожимает плечами. — К тому же расслабляет обилие забегаловок в городе. Они просто на любой вкус.

— Что-то мне подсказывает, что в забегаловки тебя и калачом не заманишь.

— Да ну. Есть же проверенные места. Не чета той рыгаловке. Если перестанешь вести себя как говнюк, покажу тебе пару классных кафешек.

— Кстати, об этом. Я должен извиниться.

— Должен? Или хочешь?

Теряюсь. Отбрасываю от себя палочки. Перевожу взгляд на кусты живой изгороди, на которые села стайка маленьких пестрых птичек.

— Хочу.

— Что ж, извинения приняты. Что думаешь делать дальше?

— Сначала надо перебрать и отнести в прачечную свое тряпье. Милена, кстати, успела выбросить в окно мое барахло, прикинь.

— Серьезно? — Женька начинает тихо посмеиваться. И этот смех так преображает ее и без того хорошенькое личико, что я залипаю на нем как дурак. — Что? Я запачкалась?

— Нет. Просто я… — закусываю щеку, даже как-то стесняясь продолжить.

— Что? Ты можешь со мной поделиться, Фома. Несмотря на то, что случилось, я все еще твой друг.

— Да нечем делиться. Одичал я. Это все… слишком похоже на свидание, а я на них не бывал с тех пор, как Алена заболела.

— Ты сам это затеял, — мягко напоминает Женя.

— Да. В качестве извинения, — спешу разъяснить ситуацию. Улыбка никуда не девается с Женькиных губ. Просто становится как будто пластмассовой.

— Ну, я уже сказала, что извинения приняты. Кстати, погоди…

Женька убегает в дом и возвращается с телефоном.

— Так, ну в сторис пока все чисто. Хорошо, что Миленкин продюсер явно умнее ее самой.

— Мы о чем сейчас? — туплю я.

— О ее угрозах, конечно же. Ты их слышал, — пожимает плечами.

— Всерьез думаешь, что это может по вам ударить?

— Конечно, нет. Но папа бы расстроился. И тогда, боюсь, ударило бы по Милене.

— Да он у тебя настоящий супермен, как я погляжу.

— Ага. Повезло нам с родителями.

Переглядываемся с Женькой и синхронно хмыкаем.

— Она реально примчалась в Камбоджу, да? Ты не врал.

— Какое там. Интересно, почему она еще не ломится сюда.

Стоит этим словам слететь с губ, как из глубин кондо доносится звонок домофона.

— Ждешь кого-то?

— Если только папу, — мямлит Женя. — А теперь, как я понимаю, еще и твою мать.

Встречаться ни с тем, ни тем более с другой, у меня нет абсолютно никакого желания. Я встаю и начинаю пятиться к живой изгороди.

— Ну, нет! — вскакивает на ноги Женька. — Черта с два ты меня сейчас бросишь!

— Жень…

— Клянусь, если ты уйдешь, я не только выкину, к чертям, твои вещи, я их… я их почикаю! — эта дурочка хватает со стола кухонные ножницы, которые я использовал для разделки лобстера, и выставляет перед собой. — Ты втянул меня в это дерьмо! Вот теперь его и расхлебывай.

— Знать бы как.

— Раньше надо было думать!

Стуча пятками по выложенному мрамором полу, Женька заходит в дом. Почесав в затылке, плетусь за ней следом. Она права — мой косяк. Надо хотя бы объясниться с ее отцом. Угу, только что сказать — непонятно.

— Папочка, привет. Ты рано, — щебечет Женя, склоняя отцу на грудь светловолосую головку. Ох, и морда у него… Что-то мне подсказывает, что этот разговор не будет легким. Как в средневековье каком-то, ей богу. Словно я его принцессу скомпрометировал одним своим присутствием.

— Доброе утро.

— Ма-а-ам! — страдальчески тяну я. — А ты тут какими судьбами?

— Приехала познакомиться с твоей девушкой, раз ты не посчитал нужным нас познакомить сам.

— Ну, с какой, блин, девушкой?

— А с кем? — мгновенно становится в стойку Женькин батя.

— Мы просто друзья, пап, я же говорила.

— Поэтому он перебрался к тебе с вещами?

— Да нет же! Ему просто негде жить.

— Что значит — тебе негде жить? Фома?! — вклинивается в разговор маман.

— И давно ты превратила свой дом в ночлежку для бомжей?

— Папа!

— Эй, попрошу, как вас там… — замораживает все вокруг себя голосом мать. Владеет она этим приемом виртуозно, надо заметить. А Женькин старик ничего, держится. Даже имеет наглость поморщиться, отмахиваясь от нее, словно от надоедливой мухи. Вот это яйца у мужика…

— Так! Оба. Прекратите на нас давить, — топает ногой Женька. Мать вздергивает бровь, разглядывая ту как диковинного зверька. А Станислав Георгиевич, напротив, переводит взгляд на меня. И в нем так явно читается — ну и долго ты еще будешь позволять отдуваться за вас двоих моей дочке?

— Да, мам. Заканчивай. Чем ты недовольна на этот раз? Разве не ты мне говорила, что пора остепениться и завести девушку? Вот. Пожалуйста. Остепенился. Жень, познакомься, моя мама, Алла Витольдовна. Станислав Георгиевич… Женин папа. Моя мать.

Женька отчаянно щиплет меня за бок, но я только крепче ее к себе прижимаю.