Вера несколько раз встречалась со следователем, рассказав ему все детали покушения на себя. Он ей передал просьбу задержанной, что та хочет с ней переговорить, встретиться. Очень сожалеет, что поддалась эмоциям…
— Мне плевать на нее. Сколько суд присудит, столько пусть отбывает. Надеюсь, ее отправят подальше… Туда, где летом холодно в пальто, и желательно за Полярный круг, — откровенно высказалась, не став душой лукавить. — Мои дети могли остаться сиротами. Страшно представить, что она собиралась сделать, пробуя проникнуть в квартиру, где спят мои маленькие дочки. Этот момент хочу отдельно зафиксировать, — строго взглянула на дознавателя в потертых джинсах.
— Не удается уточнить у Яровой, что хотела. Начинаешь допрос… Только плачет, — вздохнул следователь, разглаживая лист документа в папке тыльной стороной ладони.
— Да, плакать напоказ она умеет, — согласилась Вера. — Только это для отвода глаз, и чтобы вас разжалобить. Она — отъявленная садистка, а хочет казаться феей добра, которая чуть оступилась. Ошибочка вышла, не с той ноги встала с утра. Че такова, да? Нечаянно пырнула ножичком жену своего любовника несколько раз… Наверняка, из самых лучших побуждений?! — Вере хотелось встряхнуть этого худого и бледного язвенника, чтобы из кроссовок вытряхнуть. Взять так за шкирочку и взглянуть в глаза. Какое нахрен покаяние от Людки? О чем он вообще говорит?
Ох, сейчас если не успокоится, от злости шов разойдется.
Вера задышала ртом, делая глубокие вдохи, стараясь угомонить сильно бьющееся сердце. Смахнув холодный пот со лба, косо смотрела, как мужчина неуклюже засобирался. Заметив, что развязались шнурки на одном «тапке», пригнулся, вывязывая бантик
— Знаете, что самое страшное? — сказала Вера тихо.
Спина следователя напряглась. От ее откровений было не по себе и до этих признаний. С жертвами всегда сложно, поскольку они пребывают в глубочайшем стрессе. Вера его не отпускала. Она будто наказывала за предложение пожалеть Яровую. Хотела, чтобы он побывал в ее шкуре, почувствовал ее боль, как свою собственную.
— Ты постоянно думаешь, что сама виновата. Не нужно было никому открывать. Уехать еще вчера из квартиры, забрав с собой детей. Сама виновата в том, что муж нашел себе Людку — глупую утку с надутыми губами. Что где-то недодала, недолюбила, недостаточно хорошо стонала в постели. Супы ему недосаливала. Что-то во мне не так, если он запрыгнул на другую? Голова каждый разрывается от вопросов: «А если бы?». Понимаете? Мозг постоянно складывает невидимый тетрис и каждый раз пазлы не совпадают. Кирпичи рушатся. И в один момент ты понимаешь, что ничего изменить не могла. Не могла и все! — она прикрикнула, словно задыхаясь от нехватки кислорода в легких. — Кто хочет изменить, всегда найдет причину и повод. Чаще всего и повода не нужно. Кто хочет причинить нам зло, отыщет за тысячу верст, сколько от него не бегай. Правда оказывается очень неудобной, но когда ты ее принимаешь, все становится на свои места. Правда с вашей Яровой такова, что она пришла с определенной целью. Она подготовилась, спланировала и частично осуществила свою месть. Ее бросил Дмитрий? Людмила хотела наказать его и меня, и моих детей. Хороший был план, выверенный, надежный… Если бы ни некоторые обстоятельства, то мы бы сейчас с вами не болтали. Так, о чем мне с ней говорить? — шипела Вера, сверкая серыми глазами полными невыносимой тоски и горечи. — Я спляшу на крышке ее гроба. Это ей передайте.
Выдохнувшись, Вера завалилась на больничную кровать и отвернулась от него. Подогнув под себя ноги, свернулась в позе эмбриона, глотая горькую слюну своих обид.