Афродита

Гости собираются

Бакис занималась ремеслом куртизанки уже двадцать пять лет. Сейчас ей было под сорок, и ее облик давно претерпел те изменения, когда красота юной девушки становится красотою женщины, потом — зрелой женщины, потом... Это самое «потом» и приближалось, наконец.

Мать Бакис, которая много лет была главной управляющей в доме своей дочери и первой ее советчицей в делах житейских, приучила ее к расчетливости и экономии, так что со временем Бакис скопила изрядное состояние. Теперь она могла позволить себе любые ухищрения роскоши, помня, что великолепие одежд и постели заставляет забыть об увядании тела, которое облачено в эти одежды и возлежит на этой постели.

Бакис умела обеспечивать свое будущее. Так, вместо того, чтобы каждый год покупать взрослых рабов, которые ценились дорого и разоряли куртизанок, она уже десять лет довольствовалась одною лишь негритянкой... правда, каждый год эта негритянка рожала, и таким образом Бакис была обеспечена бесплатной прислугою.

Бакис очень тщательно подбирала отцов для будущих детей, и у этой рабыни родилось семь очаровательных девочек-мулаток и три хорошеньких мальчика.

Мальчиков она повелела убивать тотчас после рождения: они должны были вырасти и стать истинными красавцами, а Бакис по опыту знала, что красивый раб порождает в любовнике куртизанки или ревность, или гнусные замыслы.

Девочек Бакис нарекла именами семи планет, распределив при этом занятия, насколько возможно, соответствующие именам. Гелипея была дневной прислугой, Селена — ночной, Аретиас — привратницей, Афродизия готовила постель, Гермиона делала покупки, Крономагира занималась кухней, а Диомеда вела счета.

Афродизия, самая красивая из всех, была любимицей Бакис. Часто она разделяла любовное ложе своей госпожи вместе с мужчинами. Ее даже освободили от тяжелой работы, чтобы не огрубела кожа изящных ручек. По особому позволению хозяйки она могла выходить с непокрытой головою, отчего ее часто принимали за свободную женщину.

А нынче вечером Бакис должна была и впрямь сделать ее свободной, получив за это огромные деньги — тридцать пять мин!

Семь рабынь Бакис, высокие, стройные красавицы, были предметом неистовой гордости хозяйки, и она никогда не выходила без этой великолепной свиты, так что часто дом ее оставался совсем пустым. Именно поэтому Деметриос и проник к ней так легко, чтобы достать первый подарок для Кризи; но Бакис еще не знала, какое несчастье постигло ее по наущению подруги, которую она так зазывала на свою вечеринку.

Кризи явилась первой.

Она была в зеленых одеждах, украшенных на груди розами.

Аретиас отворила ей дверь, провела в боковую комнатку, где по греческому обычаю сняла с гостьи красные сандалии и омыла ее ноги. Затем, осторожно раздвигая складки туники, она надушила Кризи везде, где положено, ибо гостей полагалось избавлять от малейших хлопот, даже связанных с их собственным туалетом. Затем она подала Кризи гребень и шпильки, а еще сухие и жирные румяна для губ и щек. Когда Кризи была наконец готова, она спросила:

— А кто сегодня тени?

Тенями назывались все гости, кроме одного, приглашенного, в честь которого и давали ужин. Он мог привести с собою любого, кто ему нравился, и все тени обязаны были ухаживать за ним и оказывать ему всяческие почести.

Аретиас отвечала:

— Нократес пригласил Филодема с его любовницей Фастиной, которую тот привез из Рима. Он пригласил также Фразиласа и Тимона, а еще твою подругу Сезо из Книда.

Тут отворилась дверь и вошла сама Сезо.

— Кризи!

— Моя дорогая!

Женщины жарко расцеловались и принялись благодарить тот счастливый случай, что дал им возможность наконец-то повидаться.

— Я так боялась опоздать! — воскликнула Сезо. — Этот несчастный Аркитас задержал меня.

— Как? Снова он?!

— Это бесконечно, все одно и то же. Стоит мне собраться в город, как он вбивает себе в голову, что я наконец-то вознамерилась переспать разом со всеми мужчинами Александрии. Он решает тут же отомстить мне заранее, и что начинается!.. Но он меня совсем не знает. Я ведь никогда не обманываю своих любовников, мне их вполне достаточно, зачем чужие?

— А как ребенок? Живота совсем не видно.

— Да ведь я пока всего лишь на третьем месяце. Он растет, этот малыш, но пока что особо меня не стесняет. Впрочем, пора как следует потанцевать. Надеюсь, он этого не выдержит и случится выкидыш.

— Ты права, — кивнула Кризи. — Не стоит портить фигуру. Вчера я встретила Филематион — помнишь нашу бывшую подружку? Она уже три года живет в Бубасте с каким-то торговцем зерном. У них дети. Знаешь, какими были ее первые слова? «Ах, если бы ты видела мои груди!» И она даже всплакнула. Я успокаивала ее, говорила, что она ничуть не изменилась, все такая же хорошенькая, как прежде. Но она твердила одно: «Если бы ты видела мои груди! Ах, если бы ты их видела!» В конце концов я решилась на них посмотреть. Боги!.. Это были два пустых отвислых мешка, а не груди! А ведь они были такие упругие, такие высокие! Так что не порти свои, Сезо. Оставь их молодыми. Груди украшают куртизанку лучше самого дорогого ожерелья.

Пока они болтали, Сезо закончила свой туалет, и женщины вошли в праздничный зал, где их стоя приветствовала Бакис, разодетая в пух и прах и украшенная несколькими рядами золотых ожерелий, таких массивных, что последнее даже подпирало ей подбородок.

— Ах, мои красавицы, как хорошо, что Нократес пригласил сегодня вас обеих!

— Мы благодарим тебя и очень рады собраться здесь, — учтиво ответила Кризи, но тут же с невинным видом, скрывавшим самую злую язвительность, вопросила: — А как поживает Дориклос?

Дориклос, любовник Бакис, был молод и богат, но недавно он бросил ее, чтобы жениться на юной сицилианке.

— Я... я рассталась с ним, — с запинкой отвечала Бакис.

— Неужели?

— Да, и поговаривают, что в отместку он собрался жениться чуть ли не на первой встречной. Хотела бы я поглядеть на него после свадьбы — он ведь был без ума от меня!

Кризи спросила про Дориклоса, чтобы не дать сорваться с губ вопросу о зеркальце. Она надеялась прочесть в глазах Бакис беспокойство, если зеркальце пропало, но Бакис прятала глаза, и Кризи так ничего и не поняла. Впрочем, впереди был весь вечер, чтобы утолить сжигающее ее любопытство, и она с трудом заставила себя потерпеть.

В это время прибыли Филодем, Фастина и Нократес. Бакис пошла их встречать. Все восхищались расшитой тогой поэта и прекрасным одеянием его римской любовницы. Изливаясь в комплиментах, женщины про себя изнемогали от смеха. Римлянка не знала александрийских обычаев и, считая, что приобщается к эллинской культуре, нацепила на себя что-то громоздкое и вовсе несообразное для вечеринки, где должны были танцевать нагие девушки. Бакис пуще всех хвалила наряд гостьи, а потом постепенно перевела комплименты на более безопасную почву, расхваливая ее прическу. Волосы у той были и впрямь удивительного иссиня-черного оттенка, и, будто звезды на небосводе, в них блестели капельки духов, которыми Фастина сбрызнула прическу столь щедро, что пришлось приподнять локоны и заколоть волосы шпильками, чтобы ароматическая смола не испортила шелк платья.

Уже приступали к пиршеству, когда появился седьмой гость: Тимон, молодой человек, прославившийся полным отсутствием каких-либо принципов. Однако он не терзался угрызениями совести, ибо нашел у некоторых философов оправдание своему нраву.

— Я привел с собою кое-кого, — объявил Тимон, смеясь.

— Кого же? — удивилась Бакис.

— Некую Демо из Мендеса.

— Демо!.. Но, друг мой, это же уличная девка! Иногда она продается даже за финик!

— Хорошо, хорошо, я не настаиваю. Я ведь познакомился с ней только что, на углу. Она попросила накормить ее, вот я и привел красотку сюда. Но если ты возражаешь...

— Наш Тимон просто невыносим! — воскликнула Бакис и подозвала рабыню: — Гелиопея, скажи сестре, чтобы в три шеи гнала девку, которая ждет за дверью.

Она обернулась к гостям и окинула их взглядом:

— А где же Фразилас? Что-то он задерживается!