Афродита

Волосы Кризи

— Взгляни! — воскликнула вдруг Родис. — Кто это там?

Певица оглянулась: вдали торопливо шла какая-то женщина.

— Я узнала ее, — снова сказала флейтистка. — Это Кризи, ее золотистая туника.

— Как, она уже на ногах?!

— Ничего не понимаю. Она никогда не выходит раньше полудня, а солнце-то едва встало. Может быть, что-то случилось? Но если даже и так, то, похоже, что-то весьма приятное.

— Привет, Кризи.

— Привет. Давно вы здесь?

— Едва ли. Впрочем, уже рассвело, когда мы пришли.

— Был здесь кто-то еще?

— Ни души.

— В самом деле? Вы уверены?

— Разумеется. Почему ты спрашиваешь?

Кризи промолчала. Тогда Родис спросила вновь:

— Ты кого-то искала?

— Да... может быть. Но, наверное, это к лучшему, что не найду. Напрасно я возвращалась!

— Что происходит, Кризи, скажешь ты наконец?

— О нет!

— Даже нам? Даже нам, твоим лучшим подругам?

— Вы узнаете об этом позднее, вместе со всем городом.

— Вот спасибо!

— Ну хорошо, чуть раньше, если так уже нетерпеливы; но только не сегодня. Происходят удивительные вещи! Я просто умираю от желания все вам рассказать, но... пока нельзя, я должна молчать. Вы возвращаетесь домой? Идите спать ко мне. Я сегодня совсем одна.

— О Кризи, Кризидион, мы так устали! Мы возвращаемся лишь для того, чтобы в самом деле поспать.

— Подумаешь! Поспите потом. Сегодня ведь канун праздника Афродиты. Кто отдыхает в этот день?! Разве старики. Если хотите, чтобы богиня покровительствовала вам и сделала счастливым этот год, нужно прийти в храм с веками темными, как цветы фиалок, и бледными, словно лилии, щеками. Пойдемте со мною и поразмыслим над этим.

Она обхватила каждую за талию и торопливо увлекла за собой.

Однако Родис не унималась.

— Ну а теперь, когда мы пошли с тобою, ты расскажешь, что случилось и кого ты искала?

— Я вам расскажу все что пожелаете, но об этом должна молчать.

— Даже когда мы окажемся в твоей постели, в твоих объятиях?

— Не настаивай, Родис. Ты все узнаешь завтра.

— А то, что случится завтра, принесет тебе счастье или богатство?

— Богатство.

Родис широко открыла свои большие глаза и воскликнула:

— Неужели ты провела ночь с царицей?!

— Нет, — засмеялась в ответ Кризи, — но я стану богаче ее. И могущественней. Тогда проси о чем хочешь! Что тебе нужно?

— О, мое желание неисполнимо, — отмахнулась Родис, но Миртоклея вмешалась:

— В Эфесе есть такой закон: если две девственницы, достигшие половой зрелости, любят друг друга, — вот как мы с Родис, — им разрешено пожениться. Они идут в храм Афины, куда жертвуют свои пояса девственниц, затем в святилище Арсинои, чтобы оставить там смешанные пряди их волос, и, наконец, под перистиль храма Дионисия, где той, которой больше подходит роль мужчины, вводят в лоно тонкий золотой кинжал и дают белый лоскут, чтобы оставить след крови. Вечером ту из двух, которая будет женой, в повозке, украшенной цветами, везут при свете факелов и под аккомпанемент флейт в новый дом. И впредь они обладают всеми правами супругов; они могут удочерить маленьких девочек и дозволять им участвовать в своей интимной жизни. Их уважают. Они семья. Здесь, в Александрии, нет такого обычая. Вот мечта Родис...

— Закон будет, — сказала Кризи. — Вы поженитесь, обещаю.

— О, неужели это возможно! — в один голос воскликнули девушки, порозовев от счастья.

— Да, и я не спрашиваю, кто из вас двоих будет мужем! Но ты, Мирто, обладаешь всем необходимым, чтобы создать эту иллюзию. Какая ты счастливая, Родис, имея такую подругу! Что и говорить, истинную любовь редко встретишь!

Тем временем они приблизились к дому Кризи, где на пороге сидела Джала и ткала льняное полотно. Рабыня поднялась, чтобы пропустить хозяйку и ее подруг, и вошла следом.

В одно мгновение музыкантши сбросили свою незатейливую одежду. Они быстро омыли друг друга в большом фонтане зеленого мрамора, вода из которого стекала в бассейн, и бросились на постель.

Кризи смотрела на них с легкой улыбкой, но ничего не видела. В ее памяти, слово за словом, бесконечно повторялся разговор с Деметриосом. Она не заметила, как Джала отвязала и свернула ее шафрановую тунику, сняла пояс, ожерелья, браслеты, кольца, серебряные змейки с запястий, убрала золотые шпильки из прически, и только распущенные волосы, защекотавшие спину, заставили ее очнуться.

Она взглянула в зеркало.

Или боялась она увидеть, что недостаточно красива, чтобы удержать этого нового любовника — а его нужно было удержать! — после всех тех безумств, которые она потребовала от него? Или просто хотела вновь убедиться в своей неотразимости?

Она разглядывала в зеркальце все свое тело, не переставая поглаживать и ласкать себя. Она пристально осмотрела свою белую кожу, словно проверяла ее нежность и теплоту. Оценила упругость живота и полноту грудей. Прищурилась от сияния своих волос. Затем испытала могущество своего взгляда, чувственность своего рта, жар своего дыхания и покрыла медленными поцелуями свою обнаженную руку от подмышки до локтя.

Странное смешение нетерпения и гордости, смущения и уверенности в себе охватило ее. Она повернулась, как будто ища поддержки, и, увидев на своей постели двух девственниц, бросилась между ними, обвила обеих руками с какой-то безумной страстностью, и ее длинные золотистые волосы, разметавшись, укрыли всех троих.