Глава 6

Казино было готово. Ушел последний декоратор, последний Драпировщик развесил шелковые и бархатные шторы, последнюю мебель расставили по местам. Они опоздали на месяц. Открытие теперь назначили на сентябрь. Стивен и Анжела бродили по комнатам. Он не хотел, чтобы кто-то чужой делил с ними торжество. Он привел жену в казино вечером, чтобы показать ей всю эту роскошь при ярком освещении, какой будут ее видеть богачи и знаменитости.

Столики для баккара стояли в salon prive, куда будут допущены только самые богатые. В наружных комнатах – рулетки и столы для игры в блэк-джек, и ставки там более скромные. Они ходили по комнатам, и Стивен держал Анжелу за руку; у одного столика с рулеткой он остановился и, бросив шарик, повернул колесо. Он закатился в красную лунку.

– Семь, – сказал он. – Мое счастливое число, дорогая. И я так обязан тебе. Ты навела тут такую красоту. – Он обнял ее. – Я хочу, чтобы ты стала частью этого. Чтобы ты радовалась тому, что мы сделали вместе. Ты ведь рада, правда?

– Ты же знаешь, – сказала Анжела. – Это чудесно, Стивен. Я очень горжусь тобой.

– Мы заживем что надо, – сказал он. – Получим большую прибыль, и у нас будет хороший бизнес, который мы сможем передать сыну. Я не собираюсь на этом останавливаться, дорогая. Это только начало. Я построю гостиницу. Хочу приобрести здесь недвижимость. На побережье огромные возможности для деятельности. Буду заниматься не только игорным делом. Ты ведь довольна, правда?

– Да, – согласилась она. – Только одно меня беспокоит.

– Скажи мне, – мягко попросил он, – скажи, в чем дело.

– Рассказы Ральфа о людях, которые кончают с собой из-за того, что все проиграли. Ты ведь этого не допустишь, верно?

– Я не верю половине того, что он болтает, – сказал Стивен. – Ральф любит производить впечатление. Это часть его работы. А как насчет тех, кто выигрывает состояния?

– Это, кажется, бывает не слишком часто, – сказала она.

– Поблагодари Бога за это, – поддразнил он ее. И серьезно продолжал: – Но если тебе хочется, пусть это будет нашей политикой. Как только мы узнаем, что кто-то слишком увлекся, мы прекратим игру. Как ты на это посмотришь?

– О милый, ты правда так сделаешь? Я буду просто счастлива. И ты тоже.

– Думаю, что да, – согласился он. – Я это устрою.

Ночь гала-открытия была прекрасна. Стояла жара, с моря веял легкий ветерок, небо – черный бархатный занавес – усыпано брильянтами-звездами. Казино тонуло в свете прожекторов, сады были подсвечены.

Стивен пришел рано, чтобы проследить за последними приготовлениями. Мэкстон провел там весь день. Наверху, в кабинете, он переоделся в вечерний костюм. Он был взволнован и сам этому удивлялся. Долгие годы он не знал сильных чувств. Только игра могла вызвать у него инстинктивное возбуждение, сердцебиение, дрожание рук. Но сегодня он был взвинчен.

Все получилось очень быстро, как обычно и бывает с подобными проектами: после задержек и разочарований, когда казалось уже, что открытия не дождаться никогда. И вдруг все оказалось готово! Все до мелочей: поставили последний букет цветов, срочно заменили перегоревшие лампочки, уронили поднос с бокалами, сотрудники выстроились в ряд для осмотра, крупье и банкометы в безупречных вечерних костюмах заняли места.

Ральф Мэкстон заказал шампанское в кабинет, красивый личный кабинет, где стояли элегантный стол, несколько кожаных кресел, бар, чтобы угощать посетителей коктейлями. Он откупорил бутылку и налил себе полный бокал, поднял его и произнес в одиночестве личный тост:

– За тебя, дед Олег. Где бы ты ни был, старый черт. Сегодня ты был бы доволен.

Он уговорил Фалькони не менять названия. И Анжела его поддержала. Казино «Де Полякоф» – торжественное, романтичное название. И хорошая реклама. Чтобы подстегнуть общественный интерес, Мэкстон стал распространять разные истории, истинные и выдуманные, о происхождении роскошного дома, выстроенного сумасшедшим аристократом из царской России для любовницы-француженки. В качестве финального аккорда он предложил повесить в вестибюле портрет графа.

– Но у нас же его нет, – удивился Стивен.

– Может быть... может быть, я сумею достать фотографию. Тогда нам останется только найти художника, чтобы скопировать, – объяснил он.

Позже он объяснил Анжеле:

– Я ничего не сказал Стивену, но старик мне вроде как предок. Моя бабка была его сестрой.

– Муж знает, – сказала Анжела. – Значит, у вас есть фотография?

– Есть, – ответил он. – Когда я в последний раз ездил в Англию, я привез оттуда старый альбом. Там вклеены фотографии моей матери, которые мне нравились, но было жалко их выдирать, вот я и прихватил весь альбом. Там потрясающий снимок деда Олега в военной форме. Думаю, по нему можно изготовить отличный портрет. Я не знал, что Стивену известно о нашем родстве. – Последние слова он произнес между прочим, как нечто несущественное.

– Стивену известно о вас все, Ральф, – сказала Анжела. – Так что не пытайтесь от него ничего скрывать. Ему это не понравится.

– Да я бы и не смог, даже если бы захотел.

Ральф был раздражен, и она заметила это. Он вскоре покинул ее. Когда через два дня они встретились снова, Мэкстон был обаятелен и покладист, как всегда.

* * *

На открытие они привезли сына. Ральф считал, что это глупо. По его мнению, Чарли был неплохим парнишкой, но существовала опасность, что родители его испортят. Стивен оказался слишком снисходительным отчимом, куда хуже Анжелы, та по крайней мере настаивала, чтобы сын не прогуливал школу и серьезно относился к экзаменам. Странно, как Стивен привязан к чужому сыну. По нему не скажешь, что он способен изливать потоки отцовской любви на пасынка. Мэкстону это не нравилось. Это разрушало его теорию об отношении отцов к сыновьям. Но он был достаточно умен, чтобы подозревать, что истинная причина этого – холодные отношения в его, Ральфа, собственной семье в детстве и юности.

Смешно, но, увидев Фалькони вместе с Чарли, он почувствовал укол ревности. Стивен учил мальчика играть в гольф. Сам Стивен не интересовался спортом, но занялся теннисом, верховой ездой, а теперь и гольфом, просто чтобы составлять компанию Чарли, когда тот приезжал сюда. Потом были еще приятели подростка. Они прилетели за счет Стивена, и их поселили на вилле. Наняли яхту со шкипером, чтобы совершать с ними морские прогулки, купили и построили все, начиная от водных лыж и кончая вышкой для ныряния.

Снова Мэкстон почувствовал ревность. Он завидовал Чарли Лоуренсу оттого, что тот красив и уверен в себе. Он завидовал, что Чарли достается столько любви и внимания, сколько в жизни не снилось ему самому. Он рос в семье нелюбимым ребенком. Умный некрасивый мальчик с сумасшедшинкой. У него был природный дар причинять неприятности и никакого интереса к солидным занятиям – лошади, ружью и собаке. Он ненавидел охоту, а с точки зрения его отца это походило на преступление. Но он обожал скачки: еще в школе его поймали при заключении пари на победителя Дерби[20]и чуть не выгнали с позором. Он приносил родственникам одни неприятности, они никогда не могли им гордиться. Однажды еще подростком, когда он впал в немилость за какую-то проделку, он услышал, как кто-то сказал: «Не иначе, это русская кровь – такая необузданность». Кажется, это сказала тетка в разговоре с отцом, точно он не помнил.

Стивен так нервничал из-за открытия, что Мэкстон даже удивлялся. Но совсем уж изумился, когда хозяин объявил о новом правиле заведения. Клиентам запрещается делать ставки не по средствам. Опытные сотрудники быстро могли определить, когда человек начинал играть от отчаяния. В таком случае им было приказано, под страхом увольнения, прекращать игру. Мэкстон заметил, что о подобном человеколюбии в казино никто никогда не слыхивал.

Стивен отмел его возражение. «Так хочет Анжела. Ее расстроили ваши истории о самоубийствах. Я обещал ей, и так оно и будет».

Мэкстону казалось маловероятным, что Фалькони могут поколебать моральные соображения его жены, но он и здесь ошибался. Анжела сделала мужа совсем другим человеком; он был уже не тот, кто приезжал в казино в Монте-Карло много лет назад с той, прежней женой; не тот, кто стоял и холодно смотрел, как немецкая аристократка проигрывает состояние. Она уже умерла, та баронесса. Наркотики, выпивка и долги, которых ее муж больше не желал платить...

Прежнему Стивену Фалькони всякая филантропия и в голову не пришла бы. Вот что значит любовь добродетельной женщины, с издевкой говорил себе Мэкстон, но насмешка предназначалась ему самому. В глубине души он испытывал зависть. Фалькони не заслуживал любви Анжелы. Мэкстон и не представлял, кто бы мог заслужить ее. «Я согреваю холодное сердце у твоего очага». Ральф любил стихи, и эта строчка из поэта эпохи Возрождения всегда приходила ему на ум, когда он был рядом с Анжелой. Он не был влюблен в нее. Он вообще никогда не был влюблен в женщину. Мадлен, алчная маленькая poule de luxe, которая разделила с ним рождественский кутеж в отеле «Де Пари», презрительно посмеялась бы, если бы он произнес это слово. Как будто назло кому-то, он включил ее имя в список приглашенных на открытие. Нет, он не влюблен в Анжелу Фалькони.

– Да сгинет такая мысль, – сказал он вслух и допил второй бокал, прежде чем идти вниз, к Стивену. Было введено еще одно правило, менее удивительное, но более трудновыполнимое, чем приказ банкометам и крупье «спасать души». Запрещалось фотографировать владельца и его семью. За это отвечал Ральф. На само празднество прессу не допустили, что вызвало, естественно, недовольство, учитывая, сколько шума уже было в газетах по поводу нового казино. Снимки знаменитых гостей сделает специально нанятый фотограф, и не произойдет никаких неприятностей. Мэкстон намекал, что причиной была щекотливая ситуация, в которой замешан член княжеской фамилии Монако. Он плел чушь о романтической любви и надеялся, что ему поверят. Если Стивен не желает, чтобы его фотографировали, Мэкстон, прекрасно обученный в жестокой школе Монте-Карло, сделает все, чтобы желание его хозяина было выполнено. Он сильно подозревал, что, если что-то окажется не так, он, Ральф, первый расстанется со своей хорошо оплачиваемой работой.

Владелец казино ждал в главном зале. Чарли должен был сопровождать мать. Стивен увидел Мэкстона и сказал:

– Они опаздывают. На пять минут.

– На улицах пробки, – успокоил его Мэкстон. Он быстро взглянул на часы. Красивый золотой «ролекс». Подарок от себя самого. Старые он заложил в свои «тощие годы». – Я вижу фары. – Он вышел через стеклянную дверь, что вела на крыльцо с колоннами. – Приехали, – сказал он. – Не волнуйтесь, Стивен.

Двое привратников в ливреях распахнули входные двери, и вошла Анжела с сыном.

– Ты красавица, – сказал Стивен и взял ее руки в своп. – Правда, твоя мама красавица? – обратился он к Чарли и, не ожидая ответа, продолжал: – Ты тоже отлично выглядишь, сынок. Белый смокинг – очень нарядно.

– Это мама выбирала, – сообщил Чарли. – Ух ты, какая красотища! Одни цветы и огни чего стоят.

Стивен повел их к лестнице.

– У нас есть пятнадцать минут до приезда гостей. Шампанское охлаждается наверху. Пойдемте. Выпьем за успех!

Мэкстон смотрел, как они поднимаются. Лестница была очень широкая, так что Фалькони обнял одной рукой жену, другой – мальчика и шел посредине. Ральф отвернулся.

На этот вечер Мэкстон нанял квартет модных музыкантов. Их усадили в холле в укромном местечке, заказав на первые полтора часа легкую популярную музыку. Он снова посмотрел на часы. Движение около казино регулировали дежурные полицейские; по обе стороны входа теснилась толпа зевак. Во дворе постелили красный ковер, он тянулся дальше, на лестницу; на случай дождя над ним водрузили длинный яркий навес. Привратников и официантов Мэкстон обрядил в красно-золотые ливреи и пудреные парики. Да, согласился он, когда Анжела стала протестовать, это очень вульгарно. Но клиенты будут в восторге. Интересно, подумал он, оценит ли его усилия этот самодовольный мерзавец... но тут же отмахнулся от глупой жалости к самому себе. Все это оттого, что его не пригласили присоединиться к семейному празднованию наверху.

Он послал лакея посмотреть, не приближаются ли автомобили. Большие шишки приедут поздно. Только выскочки прискачут вовремя. Он улыбнулся собственной остроте. На душе стало лучше. Надо будет сказать Мадлен. Она оценит. Он надеялся, что та не станет строить из себя гранд-даму и привезет своего дурацкого богатого любовника пораньше. Ему хотелось, чтобы кто-то был с ним рядом. Лакей вернулся.

– Автомобили уже близко, месье Мэкстон.

– Хорошо. Пойдите наверх, доложите месье Лоуренсу.

* * *

Тост произнес Чарли. Анжела вспомнила, что так было и в день их свадьбы. Она так гордилась мальчиком, а он Стивеном.

– Выпьем за сегодняшний вечер, папа. За удачу, за фортуну и за много прекрасных денег! – Они засмеялись и выпили.

– Спасибо, Чарли, – сказал Стивен. – Выпьем за la bella for tuna и за тебя, моя дорогая, ты ведь так много сделала для того чтобы все получилось. – Он взял руку Анжелы и поцеловал.

Чарли ухмылялся, глядя на них.

– Мама краснеет, – заявил он. Потом выглянул в окно и сказал: – Ух ты, сколько машин!

Лакей постучал в дверь, и Стивен сказал:

– Пора спускаться. Ты готова, Анжелина? И ты тоже, Чар ли. Я хочу, чтобы ты был с нами.

Главный зал вскоре был заполнен, буфет и стойки с шампанским расставлены в комнатах для приемов на первом этаже, где набилось полно людей. Музыка тонула в приглушенной болтовне четырехсот человек, которые циркулировали между буфетными стойками, здоровались друг с другом, разыскивали фотографов. Стивен, пожимая всем подряд руки, уже не пытался расслышать имена; Мэкстон представлял важных гостей по мере их прибытия, и конечно, он оказался поблизости, когда, опираясь на руку высокого красивого мужчины, прибыла главная гостья.

Мэкстон шагнул вперед, взял ее руку, унизанную брильянтами, и поцеловал.

– Нетти, моя дорогая. Вы сногсшибательно выглядите! Пойдемте, я вас представлю.

Анжела увидела, как приближается эта женщина. Она была не просто красива. Там собралось так много прекрасных женщин, изысканно одетых и увешанных драгоценностями, что Анжела потеряла им счет. Но эта была особенная. Крошечного роста, она создавала вокруг себя особое пространство. Она все время оказывалась в центре внимания. Темные волосы с одной светлой прядью у левого виска, правильное лицо с огромными голубыми глазами, розовые, чуть вздернутые губы, на которых появилась очаровательная улыбка, когда она подошла к Стивену.

– Разрешите вам представить: месье Лоуренс. И мадам Лоуренс. Ее высочество принцесса Орбах.

Она на миг помедлила, задержав руку в ладони Стивена. Ее шея и грудь были увешаны сапфирами и брильянтами, огромные серьги качались и сверкали, когда принцесса поворачивала голову. Затем она остановилась рядом с Анжелой: «Мадам...» Она наклонила голову, по-прежнему очаровательно улыбаясь, но в голубых глазах было равнодушие. Она пошла дальше, а ее спутник, чье имя оказалось непроизносимым, поцеловал Анжеле руку, пробормотал: «Enchante»[21]– и поспешил за своей принцессой. Это была кульминация вечера.

– Ну что ж, – пробормотал Мэкстон. – По крайней мере, она явилась. Это уже что-то.

– Но ведь она приняла приглашение, – сказала Анжела. – Я видела ее имя в списке.

– Это ровно ничего не значит, – объяснил Ральф. – Она соглашается на все, что кажется ей занятным, но очень часто в конце концов не приходит. Ладно, посмотрим, как долго она здесь пробудет. Это важно. А как вам этот венгерский осел?

Анжела не выносила его смеха. Кудахчущий, визгливый, без тени добродушного юмора. Жестокий смех, подумала вдруг она, как будто он веселится только над неудачами и глупостью других.

– Не знаю, – сказала она. – Он, собственно, особо со мной не разговаривал.

– Не посмел, – сказал Мэкстон. – Тон задает она. Деньги-то у нее. Он думает, бедный недотепа, что она выйдет за него замуж, но ничего подобного. Она выжмет его как лимон, а потом вдруг сообщит подружкам, что он «такой зануда, дорогая моя, я просто ни минуты не могла больше терпеть...» – Он безжалостно передразнил ее. – А в здешнем так называемом светском обществе это все равно что смертный приговор.

Анжела не улыбнулась. Она сказала:

– Наверное, она ужасная женщина. Пойду поищу Чарли.

– Он там. – Ральф указал в направлении буфета. – Давайте я закажу вам что-нибудь поесть, – тихо сказал он. – Вы правы. Просто жуткая баба, но я так долго жил среди этих людей, что привык к ним. Благодарение Богу, что вы не привыкли.

– И надеюсь, никогда не привыкну, – сказала Анжела.

* * *

В половине двенадцатого открылись игровые залы. После ужина Мэкстон оставил Анжелу на попечение Чарли и поспешил к очень хорошенькой девушке, что подавала ему знаки из дверей.

– Я уже наелся, мама, – сказал Чарли. – Может быть, взять что-нибудь еще для тебя? Тут потрясный пудинг, называется «бомба-сюрприз». Хочешь попробовать?

– Нет, спасибо, сынок. Тебе весело?

– Да, здесь потрясно. А с кем это пошел Ральф? Какая хорошенькая, правда? – Он восхищенно смотрел на Мадлен. С ней был старый толстый мужчина, и она знакомила его с Мэкстоном.

– Пойдем поищем Стивена, – сказала Анжела. – Я его сто лет не видела.

Глупо, что ей не по себе. Глупо, что она чувствует себя одинокой: в толпе были и ее знакомые; они подходили, улыбались, рассыпались в поздравлениях. Ральф заботился о ней. Чарли очень хотел, чтобы она разделила с ним удовольствие от «потрясной» еды и питья, но она чувствовала, что сын тоже не в своей тарелке.

– Пойдем, – сказала она.

Он схватил ее за руку.

– Смотри, вон он. Я приведу его.

– Не надо. Он с кем-то разговаривает; мы подойдем и присоединимся к ним.

* * *

Мадлен смеялась. Она ущипнула своего спутника за пухлую щеку и состроила ему гримаску.

– Ну, Бернар, мой милый, я знаю, что тебе не терпится пойти наверх и выиграть для меня немного. Ты ступай, а я подойду попозже и принесу тебе удачу. Только выпью бокал шампанского и явлюсь, ладно?

Ее пальцы оставили маленький красный след на его обвисшей коже. Он взглянул на уродливого мужчину с крючковатым носом и узким лицом и решил, что Мадлен можно спокойно оставить с ним на некоторое время. Бернару не терпелось начать играть, а она поощряла его. Она всегда поощряла его, что бы он ни делал, какую бы форму это ни принимало. И у нее такой прелестный смех, как у шаловливой девочки. Порочная девчонка, называл он ее, порочная, злая и неотразимая, как и демон азартной игры, снедавший его с такой же силой. Он оставил ее с уродливым англичанином.

– О, Dieu merci[22], – прошептала Мадлен, когда он ушел. – Какой же он нудный, Ральфи... и такая грязная старая скотина. Знаешь, чего он требовал от меня перед тем, как мы сюда пришли?

– Нет, – твердо сказал Мэкстон. – И знать не хочу. Для меня ты просто милое невинное дитя. Ну что, глотнем шампанского?

Она взяла его под руку и прижалась к нему.

– Давай, – сказала она. – А потом пойдем наверх, я возьму у него фишек, и мы развлечемся, да?

Они уселись на диван, задвинутый в стенную нишу. С Мадлен Ральфу было весело; она подбадривала его и поощряла в нем как раз ту фальшивую, циничную сторону характера, что так расстраивала Анжелу. С Мадлен он чувствовал себя в своей стихии. Оба они принадлежали к одному и тому же пустому, никчемному миру. Он наливал себе и пил не пьянея, только чувства его слегка притуплялись.

– Это твой босс? – Сильные пальчики Мадлен впились ему в запястье. – Я видела, как он здоровался с гостями в вестибюле.

– Да, а ты с ним не познакомилась?

– Нет. – Она с отвращением приподняла шелковистое плечико. – Мой старый пердун не пожелал становиться в очередь – ты же знаешь, что он за тип. Боже, Ральфи, разве он не красавец?

– Тебе видней, – сказал Мэкстон.

Стивен беседовал с супружеской парой, их Мэкстон как-то приглашал на виллу. Мужу приносила большую прибыль собственность на побережье. Анжела разговаривала с женой; конечно, ей больше по душе симпатичная французская матрона, чем сверкающая Нетти Орбах и ей подобные. Ральф понял, что злится на Анжелу за то, что она дала ему отпор. Он никогда не умел принимать критику; твой величайший недостаток, бушевал когда-то его отец. «Ты всегда прав, не так ли, мой мальчик? Что ж, да поможет тебе Бог, когда ты поймешь, что это не так».

Мадлен не сводила глаз со Стивена. Он знал этот взгляд: прищуренные глаза, полные, жадные губы приоткрыты, так что виден кончик сладострастного язычка.

– Можешь забыть о нем, – поддразнил ее Мэкстон. – Рядом с ним – его жена, та блондинка в белом платье.

– Ну и что? – спросила она. – В ней ничего особенного. Сын у него тоже красивый. Почему бы мне тогда не познакомиться с ним?

– Милая моя, ему шестнадцать. – Ральф ухмылялся. – Кстати, это его пасынок.

Мадлен повернулась к нему, теперь ее глаза широко раскрылись.

– Что за глупости! Какой еще пасынок! Они же похожи как две капли воды. Явно отец и сын.

Раньше Ральф никогда этого не замечал. Он присмотрелся к ним, впервые за долгое время присмотрелся по-настоящему. Мадлен права. Совершенно права. Те же волосы, глаза, одинаковые черты лица, жесты, выражения – как в зеркале. Они говорят – пасынок, и никому в голову не приходит приглядеться.

– Какая ты, черт возьми, умненькая! – пробормотал он. – Востроглазенькая, верно, милая? Черт возьми, ты права. Конечно, мальчишка – его сын.

Она улыбнулась и снова сжала его запястье.

– Неужели они обманывали Ральфи? А Ральфи все проглотил? О-о, как не похоже на тебя, милый. Ты же чуешь ложь за милю.

– Потому что обычно это моя собственная ложь, – возразил он. – Я вру людям, а они врут мне в ответ. Ну, пойдем, посмотрим, что затевает твой толстый приятель. Может быть, он даст тебе несколько франков на игру.

Она поднялась, взяв его под руку, и пошла рядом с ним, вызывающе вихляя бедрами; мужчины так и таращились на нее. Она чувствовала, что он рассержен. Бедный Ральфи, обманутый обманщик. Мадлен хихикнула. Вот ведь умора. Он действительно злится, она видела это по складке у его некрасивого рта.

Поднялись наверх, в salon prive. Бернара нашли за игрой в баккара. Он проигрывал и, когда она дотронулась до его плеча, поднял хмурое лицо.

– Где ты была? Ты же сказала: один бокал шампанского, – проворчал он.

– Извини, мой дорогой, но я же уже здесь. И не волнуйся. Сейчас я принесу тебе удачу.

Так оно и случилось; Мэкстон стоял рядом с ней и смотрел, как он делает ставки и выигрывает. Через час она потребовала и получила десять тысяч франков. Вместе с Ральфом она отправилась играть в рулетку. Этой ночью ей везло. Кучка фишек рядом с ней росла, и она возбуждалась все больше.

Интересно, кладет ли она деньги в банк, подумал Мэкстон. Внешность и фигура не вечны, особенно если он прав насчет ее марокканской крови.

– Я бы на твоем месте сейчас остановился, – сказал он.

Она подняла голову; на щеках у нее были красные пятна.

– Почему? – Она понизила голос до шепота. – Это жульническая рулетка, да?

– Ничего подобного, – ответил он. – Мы играем по закону средних чисел. Никакого мошенничества. А согласно этому закону, ты сейчас начнешь проигрывать. Но это твое дело, милая.

– Я всегда тебя слушаюсь, – объявила она. – Я всегда считаю, что мужчине виднее. – Она кокетливо подмигнула ему, собрала выигрыш и вышла из-за столика. – Пойду к Бернару, – решила она. – Не скажу ему, что я выиграла. Тогда, если ему повезет, он сделает мне подарок. Когда мы увидимся, Ральфи?

– А когда он уезжает домой?

Она обменяла фишки на деньги, сложила купюры в толстенькую пачку и засунула в вечернюю сумочку. Довольно большая сумочка, не какая-нибудь крошечная модная фитюлька. Держу пари, что она кладет в банк все до последнего пенни, подумал он. Что ж, тем лучше для нее.

– Я тебе сообщу, – пообещала она. Поднявшись на цыпочки, легко поцеловала его в щеку. – С тобой так весело, милый, – сказала она. – Я так люблю, когда мы вместе. Я позвоню тебе. – И скользнула прочь, крепко держа под мышкой сумочку с деньгами.

* * *

– Дорогая, – сказал Стивен, – если ты устала, почему бы тебе не поехать домой? Такой длинный вечер. Я вызову машину, и Чарли может отправиться с тобой. Он доволен?

– Да, ему понравилось все. Но он еще молод для таких вещей. Я не разрешила ему играть. Он был очень разочарован.

– Я поговорю с ним, – сказал Стивен. – Ты подожди здесь, я пришлю его к тебе. Ты права. Я ему так и скажу.

Он не сразу нашел Чарли. Мальчика не оказалось в буфете, где подавали завтрак. Он исчез, наверное обиженный, и оставил мать одну. Никаких оправданий, подумал Стивен. Должен научиться заботиться о ней и уважать меня. Я достаточно люблю его, чтобы рассердиться, даже сегодня.

Чарльз оказался наверху, в маленьком салоне, смотрел, как играют в рулетку. Он вздрогнул, когда Стивен встал, за его спиной.

– Ой, привет, папа. Папа, я хотел обменять немного денег и попытать счастья в рулетку, но мне не дали фишек. Ты не можешь ничего сделать? Это же какая-то глупость.

– Кассиры делают то, что я им сказал, – тихо ответил Стивен. – Тебе нельзя играть. Пойдем со мной, Чарли. – Они направились к кабинету Стивена; он отпер дверь, включил свет и сказал: – Закрой дверь. Я тебе кое-что покажу.

Чарли покорно следовал за ним. Он был озадачен, даже слегка напуган. Стивен никогда прежде на него не сердился. Сгорбясь, сын прикидывал, хватит ли у него смелости возражать отцу. Да, не следовало оставлять мать одну. Он жалел, что так поступил. Но из-за нее он чувствовал себя ребенком, а ему хотелось побыть взрослым.

Стивен нажал настенный переключатель. Панели раздвинулись.

– Подойди сюда, Чарли, – сказал он. – Посмотри.

Это был телевизионный экран. На нем было видно, что происходит в salon prive. Стивен нажал другую кнопку, и камера показала один из столов крупным планом. Звук отсутствовал, одно изображение. Он переводил камеру из салона в салон, показывал рулетку, карточные столики, лица, увеличенные так, что они занимали весь экран.

– Ух ты, я никогда о таком даже не слышал. Фантастика. Ты можешь наблюдать за всем происходящим.

– Да, Я могу наблюдать за игрой, за игроками и за сотрудниками. Сидеть здесь и смотреть, как люди проигрывают состояния, делают глупости, напиваются. Я могу сидеть здесь и видеть жадность, хитрость и то, как люди выбрасывают деньги только ради того, чтобы на них смотрели.

– Ты так ужасно говоришь, – сказал Чарли. – Я-то думал, что это просто хорошая забава.

– Это, – тихо сказал Стивен, указав на экран с изображением общего вида большого игорного зала под ними, – это не забава. Это работа. Моя работа, а когда-нибудь, может быть, станет и твоей. Я не играю, и ты никогда не будешь играть, слышишь? Оставь это простофилям. Работа – это не забава, Чарли. Этому я должен тебя научить. Бизнес не похож ни на что другое. У него иные правила. Если ты хочешь преуспеть, хочешь, чтобы тебя уважали, изволь соблюдать их. Ты содержишь казино, и ты не должен шутить с прибылью. Это первое правило. Если бы кто-нибудь дал тебе сегодня фишки или позволил играть за столом, он бы вылетел с работы. А второе – если я велю тебе позаботиться о матери, то я говорю это всерьез. Понял?

– Да. Я больше не буду.

– Надеюсь, что не будешь, – сказал Стивен. – Она ждет внизу. Сейчас подъедет машина, и ты отвезешь ее домой. И извинишься перед ней.

– Хорошо, – сказал Чарли. Стивен говорил таким тоном, что он покраснел. – Я только отошел на минутку, – сказал он. – Хотел поучаствовать, как все остальные.

– Ты здесь – не все остальные, – был ответ. – Это тебе тоже нужно запомнить. Ну, иди к матери.

Он выключил экран. Панели скользнули на место. Он сел за стол и стал искать сигареты. Он сурово обошелся с мальчиком. Но это необходимо. Чарли может иметь все, что захочет, но должен соблюдать правила. Он же еще мальчишка, сказал себе Стивен. Его жизнь перевернулась с появлением отчима, затем ставшего отцом, – деньги, путешествия, роскошь, что душе угодно. Это не вскружило ему голову, но может вскружить. Конечно, гордость Чарли была задета. Его чувства тоже – из-за того, каким тоном его осудили и призвали к порядку.

Стивен погасил окурок. Он, оказывается, просидел здесь дольше, чем ему казалось. Жаль, не увидит сына до утра. Он спустился вниз. Буфет был почти пуст, у стоек еще были люди, но почти все сборище рассосалось вскоре после полуночи. Четыре часа утра.

Он поднялся по лестнице и начал обходить комнаты. Мэкстон наблюдал за игрой в баккара. Здесь остались самые заядлые игроки. Они будут сидеть до закрытия. Стивен подошел к Ральфу.

– Как дела?

– Прекрасно. Тут пижоны играют по-крупному.

Стивен удивился, услышав от него словцо шулеров.

– Какие ставки?

– Полмиллиона франков. Не хотите посмотреть? Когда они играют, то ненавидят друг друга всем нутром, а в остальное время – лучшие друзья.

– Кто они такие? – Стивен видел двух человек, с холодной яростью состязавшихся у банка.

– Французы. Богаты до омерзения. Один занимается электроникой, другой – сталью и судоходством. А это они считают отдыхом. Хороший знак, что они остались. И Нетти Орбах тоже. Она уехала только после двух. Это значит, мы на уровне!

У Мэкстона был усталый вид, глаза и рот ввалились и казались ямами на худом лице. Чуть-чуть пьян, решил Стивен. Немного перебрал.

Ральф улыбнулся и сказал:

– Поздравляю. Думаю, вы показали сегодня класс, Стивен.

– Если так, то это наша общая заслуга. И в первую очередь ваша. Спасибо.

Мэкстон отвесил ему легкий иронический поклон. Снова перебрал, но уже не едва заметно.

– Это вам спасибо! В прошлом году в это время я затыкал газетами дыры в ботинках.

– Через двадцать минут закрывайте, – сказал Стивен. – Я еду домой.

* * *

Анжела не будила его. Когда он проснулся, она уже несколько часов была на ногах и одета. Он вышел в халате на балкон и потянулся на теплом солнце. До него доносились пряные ароматы сада, и он видел, как среди кустов двигается Анжела. Она обожала садовничать. Если ее поселить в пустыне, она и там что-нибудь вырастит. Стивен улыбался, наблюдая за ней. Он любил ее до невозможности. Он любил прямоту, честность, которую она принесла в его жизнь, и это странное несгибаемое упрямство. Он любил ее за мягкосердечие и доброту. Он просто любил ее, вовсе не раскладывая вот так, по полочкам, за что и почему любит.

Подставляя лицо солнечным лучам, он подумал о Сицилии и внезапно ощутил острую тоску по рыжей земле, по причудливым холмам старой родины, по раскаленному небу и выгоревшим от солнца зданиям. Там был его дом, его родина. Ему хотелось вернуться туда, где они с Анжелой лили вино в пыль и впервые занимались любовью. А еще ему хотелось взять туда сына.

– Анжелина! – позвал он.

Она подняла голову и помахала рукой.

– Доброе утро, милый. Будешь завтракать?

– Сейчас спущусь. Скажи, чтобы приготовили кофе.

– Я решила дать тебе поспать, – сказала она, когда они сидели вдвоем на террасе. – Вчера был такой длинный день. Сама-то я встала рано. Я была все еще возбуждена. Все прошло хорошо, правда, милый?

– Ральф говорит, что с большим успехом. А он-то знает в этом толк. Мне тоже так показалось. Это чувствуется по атмосфере. Толпа придет куда угодно, если там можно бесплатно поесть, выпить и поглазеть на людей. Но в воздухе было какое-то особое напряжение. Пришли крупные игроки и остались до конца. – Он улыбался, держа ее за руку. – Я хочу съездить туда, кое-что подсчитать. Хочу посмотреть, какая у нас будет прибыль.

– Когда, по-твоему, мы покроем расходы? – спросила Анжела.

– Не раньше чем через год, – ответил он. – Зимой народа мало, так что мы на это время закроемся. Но я могу довольно точно подсчитать, каким окажется доход. Когда мы возместим расходы на открытие, мы начнем покрывать начальные вложения. Оглянуться не успеешь, как мы разбогатеем!

– Чарли пошел погулять, – сказала она. – Он ужасно жалел, что рассердил тебя. Ты уж сегодня на него не сердись, ладно, милый?

– Не говори глупостей. Что было вчера, то было вчера. Пойдем-ка погуляем по саду.

– А почему нельзя поговорить здесь? А то я буду показывать тебе растения, и ты умрешь от скуки. Ты же не отличаешь сорняк от вистерии.

– Да, и мне это не надо, – согласился он. – Сад твой. Я предоставляю его тебе. Я хочу погулять с тобой потому, что не могу поцеловать собственную жену, чтобы эта сова Жанин не подглядывала. Пойдем.

– Ты разве не знаешь, что она сокровище, – поддразнила Анжела.

– Она подглядывает, – ответил он, поднимая ее на ноги. – Ей нужно завести собственного мужа.

Горничная Жанин была чудо-служанкой. Она чистила, и скребла, и содержала все в безукоризненном порядке. Но отличалась безудержным любопытством. Иногда это действовало Стивену на нервы.

Когда они углубились в сад и их отделяли от дома деревья и ряд цветущих розовых олеандров, он обнял ее.

– Мне не хватало тебя, когда я проснулся утром.

– А мне тебя, – ответила Анжела и пригнула его голову, чтобы поцеловать в губы. Поцелуй был долгим.

– Я думал о том, как я люблю тебя, – сказал он. – Я увидел тебя в саду и подумал: я люблю ее все больше с каждым днем.

– Я тоже так люблю тебя, – ответила она. – Вначале я все время беспокоилась. Все думала о том, от чего я тебя оторвала.

– О чем же, например? – Он погладил ее волосы.

– О твоей семье. О прежней жизни. Я не имею в виду дурное, а твой дом и друзей. Я так боялась, что ты будешь жалеть об этом. Я не представляла, как я смогу заменить тебе это, даже вместе с Чарли.

– А ты мне поверишь, если я тебе кое-что скажу? И не будешь больше так говорить? Обещаешь? – Он говорил серьезно. Теплое желание, которое он испытывал к ней, исчезло.

– Да, скажи мне, – ответила Анжела.

– Никогда в жизни я не был так счастлив. Да, я скучаю по семье. Я люблю их. Отца, и мать, и брата, и племянников. Я сицилиец. У нас очень тесные семейные связи, ты же знаешь. Я бы отдал все на свете, чтобы вы с Чарли и они все были вместе. Но что касается остального, послушай меня. Слушай как следует, как мы выражаемся. Я не скучаю по Штатам. Я жил там, вырос, но это не моя родина. Друзей помимо работы у меня не было. И я не тоскую по той жизни. По телохранителям, без которых не выходил из дома, по бронированным автомобилям, в которых я ездил, ожидая, что в меня вот-вот всадят пулю. Я не сожалею о доходах от преступного бизнеса, Анжела. Мне представляется, что я умру стариком в своей постели, и мне это нравится. У меня есть дом, жена, сын, я люблю свою жизнь. И бизнес; не запятнанный кровью. Так что посмотри на меня и обещай выбросить из головы всю эту чушь.

– О? милый, – сказала она. – Ну конечно, с этой же минуты. А теперь пойдем гулять.

– Я вот о чем думал, – сказал он. – Почему бы нам не съездить отдохнуть. Я хочу свозить Чарли на Сицилию. Мы можем полететь самолетом, если хочешь, остановимся в Таормине. Там очень красиво. И несколько дней поездим по окрестностям. – Он обнял ее. – Может быть, съездим к тому холму, где провели наш первый день?

– Чарли нужно в школу, – сказала она. – Мы же обещали, что он вернется к концу недели. Может быть, поедем на рождественские каникулы?

– Ты же знаешь, как там холодно зимой. Нет, дорогая. Я хотел сейчас, пока погода хорошая. Это лучшее время года. Несколько дней никому не повредят. Я покажу тебе Этну ночью. На это стоит посмотреть. Ну скажи «да», милая.

– Ну если тебе так хочется, поедем, – сказала она.

– Неудивительно, что я так обожаю тебя, – пробормотал он. – А в школу я позвоню и все улажу. Им, кажется, нужны пожертвования на плавательный бассейн? Значит, я беру билеты на конец недели.

Возвращаясь на виллу, Анжела спросила:

– А что мы скажем Чарли? Почему Сицилия?

– Потому что я там родился. Однажды он узнает, что я его отец, и ему будет что вспомнить. Пойдем посмотрим, не вернулся ли он с прогулки.

* * *

Это началось с шепотка, что шелестел по барам и тратториям, по кухням и гостиным Малой Италии. Шепоток среди маленьких людей, простых солдат в могущественном полку мафии. Дон Фабрицци разговаривает о делах с дочерью. Началось все с кузины Джины, она рассказала своему отцу, что Дон запирается вдвоем с Кларой и беседует с ней на запретные для женщин темы, в то время как мать Клары и Джина заняты на кухне. Кузина ненавидела Клару за то, что та держалась с ней так холодно и высокомерно. Луиза Фабрицци ей нравилась.

Отец, выслушав, только присвистнул и не поверил ей. Но сказал кому-то словечко-другое, и, словно легкая зыбь на спокойной воде, слухи покатились волной. Рой Джамбино и его брат Виктор тоже прослышали об этом, и, хотя не очень-то поверили, но их любопытство было задето. Они пригласили будущего жениха и за основательным обедом с большим количеством вина поздравили его с удачей и спросили о невесте. Они слышали, что она умная девка. Папина любимица. Он нашел себе подходящую штучку.

Польщенный Бруно разговорился. Он хвастался людям, которые были его боссами с того времени, как он служил на побегушках.

Он трахал ее хорошо и часто, и она ходит у него на поводу. Да, конечно, Дон ей обо всем рассказывает. И это хорошо, вызывающе сказал он. Хорошо для него, когда он женится. Тогда-то он сам станет просматривать бухгалтерские книги.

– Как, она контролирует книги, счета, цифры? – спросил Виктор.

От вина Бруно сделался агрессивным. Да, он злился, когда от него запирались или отсылали его, потому что Кларе требовалось поговорить с отцом. Но когда он женится, убеждал он их, он ей покажет ее место. Приятели смеялись и отпускали грубые шуточки, и он, пошатываясь, отправился домой, довольный собой.

Джамбино действовали независимо; они возглавляли небольшую, но активную «семью» в Вест-Сайде. Они содержали публичные дома и брали дань со всех маленьких предприятий в своем районе. У них была прочная связь с «семьей» Лючано из Чикаго.

После ухода Бруно Рой сказал Виктору:

– Похоже, это правда. Мать твою так! Она ревизует бухгалтерские книги!

Виктор не торопился с ответом. Это был крупный, медлительный человек, но соображал он быстро.

– Все сходится, – сказал он наконец. – Зачем бы после такого мужика, как Фалькони, выбирать в зятья заведомую жопу? Думаешь, Фабрицци хочет, чтобы Бруно занял место Фалькони после его смерти? Как бы не так! У него другое на уме, Рой. Бруно – это для отвода глаз.

– Не может быть, – заявил Рой. – Это же безумие. Фабрицци свихнулся, если думает, что может поставить бабу на место мужчины.

– Это может расколоть все «семьи», – сказал Виктор. – У нас тут все поделено. Черт возьми, а банды из Детройта, из Чикаго – им только скажи! Они услышат об этом и все заявятся сюда. За территорию Фабрицци начнется война – ирлашки, жиды, фрицы, вся чертова шайка-лейка постарается отхватить себе куски. Это надо остановить.

Его брат кивнул и уплатил по счету.

– Нам понадобится помощь. Самим нам с Фабрицци не справиться. Но держу пари, его люди не знают, что он затеял. Во всяком случае, главари.

– Значит, кто-то должен им сказать, – предложил Виктор.

Встречи проводились с большой осторожностью. Каждый дал клятву о молчании. Только пятеро из восьми главарей «семьи» Фабрицци захотели разговаривать с Роем и Виктором, но это были очень важные люди, по своему могуществу и влиянию лишь немного уступавшие дону Альдо. Они выслушали Джамбино и ни словом не обмолвились о своем плане убрать Луку Фалькони и его людей. Клятва молчать об этом была такой же священной, как та, которую они дали при встрече с Роем и Виктором. Все сошлись на том, что нужно что-то делать, если все это действительно так. Легче всего было убедить тех, кто знал Бруно Сальвиатти. Он может быть жеребцом для дочки, но не наследником для Альдо.

Кто-то предложил, и все согласились, что в дом дона Альдо нужно запустить лазутчика. Человека, который мог бы проверить, правдивы ли рассказы о еженедельных совещаниях Клары с отцом. Один из самых доверенных и давних приятелей и приспешников Альдо предложил устроить это. Ему хотелось, объяснил он, поскорее доказать, что эти слухи – только дурацкие сплетни. Он попросит дона Альдо приютить на несколько недель молоденькую родственницу. Как глава семьи, Дон не откажет в помощи.

* * *

– И долго она еще будет здесь торчать? – вопросила Клара.

Мать ответила примирительным тоном:

– Всего неделю или около того. Она хорошая девочка, помогает мне. А тебе вовсе не мешает.

Луиза с опаской присматривалась к дочери. Сейчас с ней стало особенно трудно. У нее такой красивый мужчина, скоро свадьба, новая жизнь; но Кларе, казалось, нет до этого никакого дела.

Она вела с отцом разговоры наедине, и даже за семейным столом они сидели отдельно от женщин. Луиза смотрела на дочь и дивилась происшедшей в ней перемене. Похоже, она совсем не уважает Бруно и не считается с ним. Как бы тот ни хорохорился, Луизу не обманешь. Она, может быть, не такая умная, как Клара, но уж мужчин-то она знает и видит, что парню не по себе. И обидно. Если Клара не изменит отношения к нему, брак не будет счастливым.

Но Луиза не смела ничего сказать. Она была рада, что у них гостит Николь. Конечно, Альдо согласился приютить ее, пока не утрясутся домашние проблемы. Он добрый человек и знает обязанности по отношению к своим людям. Отец девушки сидит в тюрьме. Она убежала от ухажера своей матери, чтобы сохранить добродетель. Если она будет жить под крылом у дона Альдо, мать с ухажером не посмеют требовать, чтобы она вернулась. А потом родственники ее отца уладят дело, и она уйдет.

Николь была тихой и застенчивой. И Луиза привязалась к ней всем своим добрым от природы сердцем. Клара сделалась чужой. Луиза радовалась возможности позаботиться о ком-то, попавшем в беду. Она была счастлива, что в ней нуждались. Клара-то теперь думает только о себе.

Клара закурила. Ее злило, что под родительским кровом живет чужая девчонка. Она без особого сочувствия отнеслась к истории бедствий Николь. Если отец считает нужным приютить ее, она, конечно, не станет спорить. Но она не разделяла мнения матери об этой девушке. Клара считала, что она хитра и вовсе не такая оскорбленная невинность, какой прикидывается. Клара невзлюбила Николь и не скрывала этого. Почему бы каким-нибудь другим родственникам не взять ее к себе, вопросила она, когда две недели растянулись на месяц, а девица и не думала уезжать.

– Только твой отец достаточно могуществен, чтобы обеспечить ей безопасность, – объяснила Луиза. – Мать живет с плохим человеком, очень плохим. С настоящим хулиганом. Он хотел соблазнить бедную девочку. Он бьет ее мать.

Кларе было наплевать, что он там вытворял с ними обеими. Ей было не по себе оттого, что за дверью постоянно находится Николь, но она не могла объяснить отцу этого чувства.

Она оставляла Бруно в доме, когда ей этого хотелось. От их отношений в постели она получала жестокое удовольствие. Для него это была единственная возможность утвердиться, но она легко противостояла в этом. Содрогания плоти ни разу не вызвали в ней ни тени нежного чувства. Похоть, а не страсть. Она удовлетворяла свою похоть; страсть она испытывала только к Стивену. Для Клары страсть означала любовь, со всей ее уязвимостью и болью. Она никогда не думала о Бруно Сальвиатти в другом плане, кроме постели. Груб, необразован, тщеславен и глуп. Она не замечала его хороших качеств, потому что они ее не интересовали. Он был верным, по-своему великодушным, любил детей. Он был отважен. Роя и Виктора Джамбино не очень интересовали его мозги, но за его храбрость они могли поручиться. Клара совсем не проявляла к нему внимания и если покупала для него дорогую одежду, то лишь потому, что ее бесило его безвкусие.

Альдо был доволен. Бруно полон уважения к нему. И, кажется, хорошо относится к Кларе. Луиза одобряла его. Со Стивеном Фалькони она всегда чувствовала себя неловко. А отец с дочерью с головой ушли в план некоего предприятия, придуманного Кларой.

Она воспользовалась своим опытом найма частных сыщиков для слежки за Стивеном. Почему бы не основать собственное агентство, а потом целую сеть по всем Штатам? Это могло дать им материал и поле деятельности для неограниченного шантажа. Политики, общественные деятели, кинозвезды – она составила список потенциальных прибыльных клиентов. Это долгосрочный проект, лет на пять, и главное, агентство нужно контролировать самим. Чем богаче и уязвимее клиенты, тем выше должна быть плата, настаивала она, помня, как обирали ее самое. Альдо был доволен и заинтересован. Умная девочка, и идеи у нее умные. Он еще лучше, чем она, видел, какую власть может дать такая организация человеку, стоящему во главе ее. Он попросил Клару найти подходящую контору: они начнут с того, что зарегистрируют агентство.

Клара с головой погрузилась в работу. Отец начал полагаться на нее как на свою ближайшую помощницу. Он советовался с ней по всем вопросам, начиная с мелких расхождений в квартальной смете и кончая характером и способностями людей, которых собирался повысить в должности.

Она стала его советницей и поверенной. И, естественно, случилось так, что они потеряли осторожность. Не всегда плотно закрывали дверь, не следили за телефонными разговорами, а однажды Николь вошла в комнату, когда они вместе перепроверяли какие-то счета.

За девушкой приехал ее родственник. Альдо радушно встретил старого друга, старый друг расцеловал его в обе щеки и подарил ящик лучшего коньяка и коробку гаванских сигар. Луизе Фабрицци они поднесли изящнейшую викторианскую стеклянную вазу. Николь может ехать домой. Ее мать раскаялась, этот мужчина больше не будет портить жизнь ни той, ни другой. Они навеки в долгу у дона Альдо.

Дон Альдо был удовлетворен. Он любил оказывать услуги, любил, когда им восхищались как патриархом.

– Могли бы и мне что-нибудь привезти, – ядовито заметила Клара. – Она достаточно долго действовала мне на нервы. – Потом она и думать забыла о Николь.

Она нашла маленькое сыскное агентство в Ньюпорте, штат Нью-Джерси, которое показалось ей подходящим. Два партнера, оба ушли из нью-йоркской полиции – один по инвалидности, из-за огнестрельного ранения, другой – ввиду прибавления семейства. У обоих хорошие репутации, чистые лицензии. И не слишком много денег. Агентство существовало всего два года, и Клара выяснила, что у семейного партнера заложен дом, что его очень беспокоило.

Она поехала на автомобиле в Ньюпорт. Это был утомительный, но интересный день. Притворившись возможной клиенткой, она увидела обоих компаньонов фирмы и составила о них мнение. Сыскное агентство «Ас». Есть ли пределы у дурного вкуса? – думала она, обмениваясь рукопожатием с бывшим фараоном, которому при задержании всадили три пули в живот. Он был тощ и глядел настороженно; Кларе это не понравилось. Еще слишком полицейский, слишком скучает по жизни в участке. Тот, у которого жена, дети и заложенный дом, был постарше. Он больше соответствовал намерениям Клары. Подтянутый, быстроглазый. Не успела она достать сигарету, как у него уже оказались наготове зажигалка и пепельница. Он задержал взгляд на портсигаре: золотой и дорого стоит. Он почуял богатую клиентку, а его партнер – интересное дело.

Она стала говорить о своем муже, плетя привычную историю о предполагаемой измене, и при этом заметила, кому из них стало скучно, а кто делал вид, что ему интересно. Ей не пришлось испытать разочарования. Она ушла, не договорившись наверняка, но обещала позвонить, когда что-нибудь надумает.

Фамилия женатого была О'Халлорен. У другого итальянская – Пачеллино, и это насторожило ее с самого начала. Когда итальянцы становятся фараонами, они относятся к своим соплеменникам беспощаднее, чем евреи или ирландцы. Он отпадает. Если все пойдет по ее плану, они от него откупятся. И тогда О'Халлорен найдет себе нового напарника – женщину, единственным требованием которой будет иметь доступ к его документации, а ее вкладом в фирму – неограниченные денежные средства и новехонькая контора на окраине Нью-Йорка.

Она поехала к себе. Скоро должен прийти Бруно. Клара никогда не стряпала, и обедать с ним дома ей было скучно. Она заказала обед в новом китайском ресторане на Сорок третьей улице. Приняла душ, переоделась, прокручивая в голове события дня. На улице резко похолодало. Она выбрала костюм из темно-красного бархата, потом налила себе виски и стала ждать Бруно.

Он никогда не опаздывал. Пришел ровно в восемь, лощеный и подтянутый, как боксер, в новом костюме в тонкую полоску, который она купила ему; на плечи он набросил тяжелое пальто из верблюжьей шерсти. Красивый как картинка, равнодушно подумала она, разрешая ему обнять себя и поцеловать в губы. Когда он начал задирать ей юбку, она оттолкнула его руку.

– Ты что, крошка? – запротестовал он.

– Я голодна. А этот костюм стоит триста долларов, – огрызнулась она. – Хватит меня лапать. Пойдем.

Он направился к подносу с бутылками. Клара не видела выражения его лица, да это ее и не интересовало.

– Хочу выпить виски, – сказал он.

– Выпьешь у Чжоу. Мы пропустим обед.

Она зашла в свою комнату и тут же вышла, накинув длинное норковое манто с капюшоном. Бруно пил из полного бокала. Клара зло посмотрела на него.

– Я сказала, что мы опаздываем. – Она повысила голос.

Бруно не двинулся с места.

– Когда мы поженимся, обедать будем дома. Я предпочитаю, чтобы мой обед и виски были на столе тогда, когда я захочу.

Она не приняла этот вызов всерьез. Он часто пытался доказать свою независимость, и она прекрасно знала, как с этим бороться. Она отбросила полу манто, уперла руку в обтянутое бархатом бедро и сказала:

– Когда мы поженимся, босс, я стану твоей карманной женушкой. А сейчас я иду обедать. Хочешь остаться – пожалуйста!

Он догнал ее уже за дверью.

* * *

Ночью, когда Клара уснула рядом с ним, Бруно Сальвиатти лежал без сна. Ему не нравилась китайская еда. После нее он чувствовал себя голодным. Весь вечер он был скучный и сонный, потому что внутри у него все кипело, но он не мог показать, как он зол. Он занимался с ней любовью, поскольку ей этого захотелось, а она умела возбудить так, что он забывал обо всем на свете. Но после этого у него остался во рту кислый осадок. Он чувствовал себя дрессированным животным, от которого требуют все новых и новых трюков. Она его околдовала, захомутала, заманила перспективой брака, но сейчас, лежа бок о бок с Кларой, он думал, как же он ее ненавидит. Она глубоко уязвила его гордость. Это было труднее всего стерпеть. Она унижала его как мужчину. Другие женщины тоже покупали ему одежду и делали подарки, но он принимал это как должное. Он любил, когда женщины заботились о нем, в ответ был великодушен и добр к ним: А эта пользовалась им и презирала его.

Еще до встречи с ней он был готов жениться, растить детей. Он преуспевал, имел хорошую репутацию. Рой Джамбино поручил ему участок. Потом он увидел ее на праздновании годовщины и приударил за ней. Он хотел выпендриться перед теми сопляками.

Казалось бы, это замечательная возможность пробиться наверх – жениться на дочери Дона, не имеющего ни сыновей, ни внуков, которые бы наследовали ему. Теперь он так не думал.

Когда наутро он проснулся, Клара еще спала. Он не стал ее будить. На кухне хозяйничала горничная. Она сварила ему кофе и яйца. Он смотрел, как она шаркает вокруг него, и думал: вот она, моя жизнь. Моя домашняя жизнь. Он выскочил из дома, не доев завтрак и не попрощавшись с Кларой.

* * *

Бывшему сыщику сержанту Майку О'Халлорену было около сорока. Свои сбережения он вложил в агентство, которое основал вместе со своим приятелем Пачеллино, и в первый год его жена была счастлива. Счастлива, что ему не грозит опасность, что он приходит домой в одно и то же время и может побыть с детьми. Она помолодела на десять лет, и их супружество процветало. Так процветало, что они оглянуться не успели, как она забеременела.

Четверо детей плюс заложенный новый дом. После этого все покатилось под откос. Маленькие долги выросли в большие; агентство в первый год несколько месяцев не приносило прибыли, и счета от доктора для жены и ребенка доставляли немало неприятностей. Он жалел, что поддался ее уговорам и ушел из полиции. Она пилила его, и он стал терять самообладание.

Их агентство провернуло несколько удачных дел, но работа была нерегулярной. Мелочевка, за которую платили гроши. Обычная слежка в связи с делами о разводах, потом посещения суда, которые занимали много времени.

Пачеллино был холостяком, ему жилось легче. Он обитал в маленькой наемной квартире и имел подружку, которая работала в торговле недвижимостью. О'Халлорен нес главную нагрузку. Когда прошло два дня, а богатая стерва из Нью-Йорка все не подавала признаков жизни, он скис. Ему показалось, что там есть чем поживиться. Но потом она позвонила лично и пригласила его на ленч. О'Халлорен не поверил удаче. Он даже согласился на ее просьбу сохранить их встречу в тайне. Чтобы знали только он и она. У нее к нему есть предложение.

Он ничего не сказал Пачеллино. Просто ушел на обеденный перерыв и поехал в мотель, который она назвала. Она уже сидела в кафетерии, перед ней на столе стоял стакан виски. Он извинился, на случай, если заставил ее ждать. Она была совершенно спокойна. Приподняла рукав, показала часы, так что он успел быстро взглянуть на них, и попросила сесть. Он нутром чуял, что дело тут вовсе не в заблудшем муже.

* * *

В тот день мысли О'Халлорена витали далеко от текущего расследования. Он сидел в машине, наблюдая за женой клиента, которая вошла в дом, чтобы провести время со своим дружком, и думал о предложении той женщины. Она хотела иметь собственное сыскное агентство, но не желала, чтобы об этом знали. Она подчеркнула необходимость держать все в полной тайне и повторила это тоном, в котором слышался оттенок угрозы. Красивая, сексапильная дамочка, признал О'Халлорен, но дотронуться до нее – все равно что сунуть руку в клетку тигра в городском зоопарке. Когда она упомянула о капиталовложении, он постарался, чтобы его лицо не дрогнуло. Если дело будет процветать, добавила она, можно будет открыть филиалы в больших городах.

– Тогда через несколько лет у нас будет целая сеть, – сказала она, и он с готовностью кивнул.

Что-то здесь было не так, и он это знал: инстинкт посылал ему предупреждения, они вспыхивали как неоновые огни; но он продолжал сидеть и слушать – очень уж убедительно она говорила. Агентство переедет в Нью-Йорк, она уже присмотрела подходящее помещение. Он наберет надежных сотрудников. Связи в полиции должны ему помочь. Конечно, согласился он. У агентства должна быть широкая реклама, предлагающая клиентам всестороннее обслуживание и призывающая к деловому сотрудничеству корпорации.

Тут О'Халлорен перебил ее:

– Леди, я прослужил двадцать лет в полиции, дослужился до сержанта, но о корпорациях мне ничего не известно!

– Вам и не нужно о них знать, – возразила она. – За это буду отвечать я. А вы будете делать, что потребуется и когда потребуется. Идет?

– Идет, – сказал он и погасил предупреждающе вспыхивающие огни. Он нуждался в деньгах; ему предлагают богатство при условии, что он будет выполнять ту же работу, какую выполняет сейчас за гроши. Он сможет отправить детей в хорошие школы, купить жене красивую одежду, автомобиль. Он наклонился к ней и сказал:

– Поскольку все в рамках закона, мне кажется, что это отличная сделка.

Сидя сгорбившись на сиденье автомобиля, выслеживая еще одну неверную женушку, он вдруг вспомнил ее улыбку. Это была странная улыбка, в какой-то миг почти дружелюбная. Он дал ей то, чего она хотела, и она была им довольна. В основе их партнерства лежала ложь: он солгал и она ответила таким же враньем.

– Все будет в рамках закона, – сказала она. – Я обещаю. Итак, решено, мистер О'Халлорен?

– Решено, – сказал он.

Она торжественно пожала ему руку. Он настоял, что по счету уплатит он. Она поблагодарила. У нее были красивые черные глаза. Она купила его; это было ясно из того, как она на него смотрела. Его слегка мучила совесть из-за Пачеллино с продырявленным животом.

– Вы уверены, что вам не нужен Тони?

– Абсолютно, – был ответ. – Я основываю новую контору, и вы должны порвать с ним. Позвоните мне, когда будете готовы переехать. И постарайтесь сделать это поскорее.

У него в кармане лежала ее карточка. Миссис Клара Фалькони и адрес в Ист-Сайде, от которого так и разило богатством.

Он отметил время, когда из дома вышла блудная жена, и поехал в агентство отметиться. Партнера не было на месте. Он огляделся. Тесно, грязно, неуютно. Он помедлил несколько минут, борясь с искушением позвонить кое-кому в Нью-Йорк и попросить последить за одной дамой. Он даже протянул руку к телефону. Но не поднял трубку. Он не хотел знать ответа. Не хотел знать наверняка то, о чем догадывался.

Он напечатал отчет о работе за день и пошел домой. Дома он устроил переполох, сообщив жене и детям, что получил предложение основать новое агентство в Нью-Йорке.

* * *

Стивен оказался прав, расхваливая сентябрь на Сицилии. Было чудесно. Яростная августовская жара сменилась постоянным приятным теплом, по вечерам дул легкий ветерок.

Они отправились в путь из Мессины и по вьющимся горным дорогам выехали на побережье. Стивен показывал им греческие развалины и римские амфитеатры, две тысячи лет назад брошенные на произвол солнца и ветра. Они бродили втроем по горным селеньям, где улицы так узки, что даже расписные повозки, запряженные грустными осликами, не могли проехать по ним. Видели огромные замки старой аристократии, в основном заброшенные, – их владельцы переехали в Палермо или в континентальную Италию, где жить гораздо легче. Стивен понемногу рассказывал сыну о Сицилии, и слово «мафия» естественным образом появилось в его рассказах.

Чарли слушал, и ему передавался страстный интерес Стивена к этой странной, выжженной солнцем стране с такой бурной историей. Этому способствовало и то, что Стивен был прирожденный рассказчик. Древние развалины и ветхие здания оживали в его словах, а Чарли охотно задавал вопросы и хотел знать еще и еще.

Для Анжелы это стало паломничеством в страну воспоминаний. Они нахлынули по пути в Палермо. Когда приехали в город, она показала Чарли Тремоли, место, где стоял их госпиталь. На его месте построили четырехэтажную гостиницу.

– Я работала здесь медсестрой, – сказала она. – Моя лучшая подруга, Кристина, погибла во время бомбежки госпиталя. Теперь от него ничего не осталось.

Чарли взял ее под руку.

– Не расстраивайся, мам. Это же было давно. Давай лучше пойдем посмотрим то место, где ты венчалась с папой. Ты говорила, это где-то здесь, в горах?

Он не заметил, как она быстро взглянула на Стивена, а тот кивнул в знак согласия.

Она улыбнулась.

– Почему бы и нет? Это было в маленькой деревне под названием Альтофонте. Как ты думаешь, милый, ты найдешь туда дорогу?

– Конечно, найду, – сказал Стивен. – Я тоже хочу взглянуть на это место.

Там мало что изменилось. Верный обещанию, данному священнику, Стивен обеспечил неприкосновенность деревне и ее жителям. Они не платили дани и не страдали под игом мафии. Деревня была солнечной и сонной. Краска на стенах выцвела и облупилась, герани по-прежнему цвели в яростном изобилии, выстиранное белье развевалось, как знамена бедности, над темными узкими улочками между домами. Церковь оказалась меньше, чем в воспоминаниях Анжелы, внутри стало как будто еще темнее.

– Странная это, наверно, была свадьба, мам. Тут как-то мрачно, – заметил сын.

Они прошли по проходу к позолоченному раскрашенному алтарю, где стояли статуи святых, в настоящей одежде, с увядшими букетами цветов у ног. Над ними горел красный глаз лампы в сакристии.

– Это была чудесная свадьба, – сказала Анжела и сжала руку Стивена.

Дверь сакристии открылась. Молодой священник вышел к ним, на ходу застегивая сутану.

Стивен заговорил с ним на диалекте. Священник улыбнулся им всем по очереди. Анжела и Чарли пожали ему руку, не понимая, что он говорит.

– Мы поженились здесь в войну, падре, – объяснил Стивен. – Это моя жена и сын. Вы новый приходский священник?

– Я отец Альберто. Старый священник умер три года назад. Вы здешний?

– Да, – ответил Стивен. – Стефано Фалькони.

Они еще раз обменялись рукопожатием, и священник тихо сказал:

– Мы знаем это имя. У нас есть причины благословлять его. Вы дали нам защиту. Наше зерно и наше вино принадлежат нам, и мы живем в покое. Спасибо вам, дон Стефано. Благослови Бог вас и вашу семью.

Он поклонился Анжеле и мальчику.

Стивен достал из бумажника несколько купюр и протянул их священнику.

– Раздайте это самым бедным семьям, – сказал он. – А остальное оставьте для себя и для вашего храма, падре.

– Папа, видно, сделал ему хороший подарок, – прошептал Чарли, когда они вышли. – Ты видела его лицо, мам? Он глазам своим не поверил.

– Это обычай, – объяснила она. – Потом, ты же знаешь, какой отец щедрый. – И, зная, как это важно для Стивена, добавила: – А теперь пойдем посмотрим дом, где жила его семья до переезда в Америку.

Чарли недоверчиво уставился на нее.

– То есть как? Его родители тоже отсюда? Из той самой деревни, где ты венчалась с моим отцом?

– Да, надо же, какое совпадение, правда, Стивен? Я как раз говорила Чарли, что в этой деревне жил твой дед. Ты знаешь, где этот дом? Мы хотим посмотреть на него, правда, Чарли?

– Дом как дом, ничего особенного, – сказал Стивен. Он обнял Анжелу за плечи и прижал к себе в знак молчаливой благодарности. – Мы были бедные крестьяне.

– А он еще стоит там? – спросил Чарли.

– На Сицилии ничего не меняется, – ответил Стивен. – Он наверняка еще цел.

Дом действительно стоял на том же месте, такой же, каким видела его Анжела много лет назад. Дверь и ставни были недавно выкрашены зеленой краской, а на пороге сидела молодая женщина с ребенком, зарыв в пыль босые ступни. Она подозрительно посмотрела, когда они проходили мимо. Ребенок жадно сосал, и, когда чужие удалились, она переключила внимание на него.

– Не этого ты ожидал? – спросил Стивен Чарли. – Я же говорю, мы были бедны как церковные мыши. Поэтому мои родители и эмигрировали в Америку.

– Не надо их обвинять, – сказал Чарли. – Зато там они здорово поправили свои дела. Посмотреть хотя бы на тебя, папа!

– Да, – ответил Стивен. – Они преуспели, Чарли. Им только и нужен был случай. Я горжусь своим дедом. Он был беден, но в деревне его уважали. А теперь давайте посмотрим, где здесь можно поесть и попить. Ты хочешь есть, дорогая?

– Да, и пить, – ответила Анжела. – Как хорошо, что ты помог священнику, милый.

– Он этого ожидал, – заметил Стивен.

* * *

Они заняли лучший многокомнатный номер в отеле «Палаццо Палермо». После плотного сицилийского обеда с большим количеством местного терпкого вина Чарли ушел в свою комнату почитать.

Анжела расхохоталась, увидев кровать в спальне. Старинная и по современным понятиям узкая, но недостаточная ширина ее с лихвой искупалась роскошью отделки: она была обтянута малиновым шелком; позолоченные херувимы держали балдахин, спускавшийся с потолка. Еще несколько таких же херувимов расположились у подножия, а над подушками высилось алое с позолотой сооружение, увенчанное герцогской короной и гербом. Это номер для новобрачных, сообщил им управляющий. Обставлен мебелью с последней распродажи в поместье герцогини Финчула. У вычурного туалетного столика маленькие херувимы поддерживали искусной работы зеркало в шелковых оборках, а стулья напоминали троны с такими же пышными подставками для ног.

– Невообразимо, – воскликнула Анжела. – Просто потрясающе! Неужели люди правда жили в таких комнатах?

– Финчула – обедневший род, – сказал Стивен. – У них большие поместья, а денег нет. Наверное, продали все это оптом и за гроши. Мне не терпится увидеть тебя в этой кровати! – И они оба рассмеялись.

Кровать действительно была очень узкой, и их тела так близко соприкасались, что они кончили заниматься любовью и уснули только в середине ночи. Утром, когда солнечные лучи струились в окна с отдернутыми шторами и открытыми ставнями, они заговорили о сыне.

– Я знаю, что это тебя раздражает, – твердила Анжела. – Я знаю, как тебе хотелось рассказать ему все, когда мы были в Альтофонте.

– Я надеялся, что представится случай и он спросит о чем-нибудь, но он не спросил. Так что еще не время рассказывать. Это произойдет само собой. – Он притянул ее к себе; она положила голову ему на плечо.

– Может быть, мне следовало сказать ему, – проговорила она. – Я знаю, что тебя это расстраивает, Стивен, ведь ты так его любишь. А я так люблю тебя. – Крепко прижимаясь к нему, она повернула голову, чтобы поцеловать его. – Эта ночь была самая лучшая, – прошептала она.

– Это все кровать, – поддразнил Стивен. – Эти высохшие герцоги и герцогини, должно быть, помирали от зависти, глядя на нас.

– Что-что? Какую ерунду ты болтаешь, милый. – Она отодвинулась, дразня его и не давая себя поцеловать.

– Это не ерунда. Когда занимаешься любовью в чужой постели, все мертвецы приходят и смотрят на тебя. Это знают все сицилийцы. Поэтому они селят сюда только иностранцев. – Он опрокинул ее на себя. – И есть еще одно поверье. Когда делаешь так, рождаются дочки. Хочу дочку.

* * *

Чарли улетел в Англию прямо из Италии.

– Прекрасная поездка, – сказал он Стивену. – Просто замечательная. Хотел бы я приехать сюда еще.

Стивен обнял его. Анжела увидела, что муж доволен.

– Приедешь. Как-нибудь мы проведем на острове целые каникулы. А теперь учись как следует, а то мне достанется от мамы, что я позволил тебе прогуливать.

Стоя рука об руку, они смотрели, как взлетал самолет.

– Ему понравилось, правда? Может быть, он почувствовал, что его что-то связывает с этим местом.

Анжела считала, что Чарли проявил обычный восторг школьника, но она знала, как Стивену хотелось видеть в этом нечто большее.

– Неудивительно, если так. У тебя такие крепкие корни; но ты оживил это все для него, милый. Ты сделал это реальностью. Он очень расстроился из-за того, как помещики обращались со своими арендаторами. Он так и заявил мне, мол, единственным защитником этих бедняков была мафия. А раньше он думал, что это просто шайка гангстеров в Америке.

– А что ты на это ответила? – поинтересовался он.

– Я сказала так, как ты говорил мне. Что это хорошо начиналось и плохо кончилось.

– Да, это действительно так, – сказал он. – Мой дед убивал сборщиков налогов. А теперь мы сами – сборщики налогов. Ну, пойдем, дорогая. Мне уже хочется домой. Я позвоню Мэкстону и скажу, чтобы в Ницце нас встречал автомобиль. Мне хочется устроить что-нибудь особенное к закрытию первого сезона.

* * *

– А почему вы не хотите провести Рождество здесь? – спросил Ральф Мэкстон.

Анжела покачала головой.

– Мой отец недостаточно здоров, чтобы приехать. Он твердит, что останется дома, так что мы полетим туда и будем с ним.

У старика ничего серьезного, просто немного хуже стало с сердцем, успокоил ее Джим Халберт. Но долгих путешествий и волнений в таком возрасте лучше избегать. Особенно в плохую погоду. Стивен согласился провести второе Рождество в Хэйвардс-Хит, хотя Анжела знала, что ему хочется остаться во Франции.

Вилла теперь принадлежала им. Он уговорил владельцев продать ее – правда, взяли вдвое дороже, чем она стоила. Но теперь это был их собственный дом, и Анжела наконец могла сменить мебель и внутреннюю отделку. Правда, она не стала почти ничего менять. Ей нравился вкус прежней хозяйки, а после отделки казино ее воображение иссякло. Она купила несколько картин в галерее в Каннах, которая специализировалась на хорошей современной французской живописи, сменила шторы в столовой и решила оставить прочее до весны.

На середину октября был назначен гала-вечер. После этого, по рекомендации Мэкстона, они закрывались до весны. Когда казино станет приносить прибыль, они смогут позволить себе работать и в спокойные зимние месяцы, но пока это невозможно. Ральф и Стивен решили устроить под закрытие благотворительное представление.

Мэкстону пришло в голову связаться с агентом Ренаты Сольди. Она считалась наиболее многообещающей молодой оперной певицей после Марии Каллас.

– Она приедет, потому что браконьерствует на территории Каллас, а остальные – чтобы насолить Каллас. У нее много врагов. Рената Сольди в подметки Марии не годится, но не в этом дело. Народ на нее сбежится. Пустим выручку на благотворительные цели и подцепим несколько крупных игроков, которые не могут позволить себе пропустить такое мероприятие. Закроем лавочку с треском!

Как всегда, Анжела была бы рада, если бы он сдерживал свой безжалостный цинизм. Это портило впечатление от вечера. Ей очень хотелось послушать пение Сольди. И не хотелось думать о вражде и злобе великой артистки по отношению к другой выдающейся певице, не хотелось видеть в публике всего лишь болельщиков этого светского спорта.

Ральф Мэкстон заметил ее реакцию и попытался исправить положение, заговорив о чем-нибудь другом.

– Как приятно, должно быть, Рождество в Англии, – сказал он. – В прошлом году там шел снег, верно? А здесь было холодно и сыро.

Они, как обычно раз в неделю, обедали вместе, и Стивен оставил их за столом допивать кофе, а сам ушел звонить. Анжела знала, что в это время он всегда связывается с Нью-Йорком, и старалась задержать Мэкстона в столовой.

– А куда поедете вы? – спросила она.

Он пожал плечами.

– Зависит от обстоятельств. Я надеялся провести Рождество с приятельницей, но у нее сейчас сложности со старой родственницей, я не уверен, что она выберется. Там еще есть кофе, Анжела? Спасибо.

Мадлен не была уверена, что сможет провести с ним Рождество. Ее любовник требовал, чтобы она находилась поблизости, в Лионе, чтобы он смог вырваться из семейных тисков и навестить ее. Как объяснила Мадлен, в этом году она собиралась выставить его на крупный подарок и боялась, что не получит его, если ослушается. Она уверяла Ральфа, что взбешена, корчила хорошенькие гримаски и обзывала старикана самыми последними словами, но Ральф ее понимал. Конечно, она не откажется от ценной побрякушки или пакета акций только ради того, чтобы поваляться с ним в постели и посмеяться в праздничные дни.

Он собирался провести рождественские праздники в новой гостинице в Валь-д'Изер. Он хорошо катался на лыжах, а Мадлен была спортивнее, чем казалась. Им было бы хорошо. Он ненавидел Рождество: всегда такая тоска, семейные сборища с детьми. Ну, значит, он поедет туда один. Найдет там кого-нибудь подходящего. У него хватит денег, чтобы потратиться на хорошенькую девушку.

Он услышал слова Анжелы:

– А что вы будете делать, Ральф, если ваши планы расстроятся?

Он улыбнулся кривой улыбкой, полной самоиронии:

– Придумаю новые. Я очень быстро ко всему приспосабливаюсь. И будьте умницей и не уговаривайте меня ехать домой, потому что я хочу видеть своих родственничков не больше, чем они желают лицезреть меня.

– Я и не собиралась этого делать, – сказала она. – Я собиралась спросить вас, не хотите ли вы приехать к нам и отдохнуть с нашей семьей.

К ее удивлению, он слегка покраснел.

– Как мило с вашей стороны. Неужели правда?

– А почему бы и нет? Если вы не можете или не хотите ехать к себе, почему не приехать ко мне? Чарли будет рад, отец тоже, а мы со Стивеном будем в восторге. Если только вам подойдет этот уровень. У нас очень скромный деревенский домик, но я обещаю вам, что мы чудесно проведем время. Я обожаю все приготовления, и елку, и подарки, и всенощную службу. Вы сами говорите, что в прошлом году здесь было сыро и противно.

– Я сказал, что было сыро, а противно было потому, что я был на мели, вы же знаете.

– Не увиливайте, – потребовала Анжела. – Почему вы не соглашаетесь? Если ваша приятельница решит свои проблемы с родственницей, то никто не обидится, узнав, что вы передумали. Ну как?

– Более прелестного шантажа и не придумаешь, – сказал он. – А вы не хотите сообщить об этом Стивену? Может быть, он не пожелает, чтобы наемный служащий ел его рождественскую индейку.

– Заткнитесь и не болтайте глупостей. Он вас очень любит. Мы оба вас любим.

Он настолько научился скрывать чувства, что Анжела ничего не заметила, кроме этой легкой краски. Но и это выглядело странно, она не представляла себе, что Мэкстона можно чем-то смутить.

Ральф слегка наклонился к ней через стол. Она выглядела такой хорошенькой, такой нежной в притушенном свете, и, как ни старался, он не увидел в ее глазах ничего, кроме доброты. Он взял ее руку. Он это сделал преувеличенно торжественно, чтобы нельзя было подумать, что это всерьез. Поднес ее руку к губам и коснулся ее на долю секунды.

– Моя прекрасная благодетельница, – продекламировал он, – благодарю вас. Теперь мне не грозит отмечать праздник в одиночестве, рыдая в подушку! Скажите, ну почему вы такая хорошая?

– А почему вы все превращаете в шутку? – парировала она. – Не такая уж я хорошая. Я могу быть очень противной, если захочу, так что берегитесь!

– Что-то я сомневаюсь, – сказал он. – Не пора ли нам присоединиться к Стивену? А то он ворвется и уволит меня за то, что я целую вам руку!

– Что вы за чудак! – рассмеялась она. – Пойдемте. Пусть Жанин уберет со стола. Стивен говорит, что она действует ему на нервы, потому что все время крутится вокруг нас. Он даже предлагал мне избавиться от нее.

– Тогда вы потеряете и мамашу, а она отличная кухарка, как мы только что имели случай убедиться. А следующая будет не только шпионить, но и воровать. Все служанки-француженки шпионят за хозяевами, а итальянки обкрадывают их. Может быть, мне поговорить с ней?

– Не надо, не утруждайте себя. Когда-нибудь я поймаю ее под дверью, разозлюсь и сделаю это сама. Вы правы, Ральф, я не хочу терять обеих. Рыбное суфле было замечательное правда?

– Изумительное, – ответил он. Он открыл дверь и посторонился, пропуская ее. – Но держу пари, ему далеко до вашей рождественской индейки.

* * *

– Милый, ты ведь не возражаешь, правда? Мне показалось таким ужасным, что на Рождество он останется один.

– Не думаю, что для него это так же важно, как для тебя, – сказал Стивен. – Он бы нашел себе компанию. Но если тебе это доставит удовольствие, то пусть едет.

– Спасибо, милый. Я считаю, это добрый поступок. Он так озлоблен на жизнь, но где-то в глубине он очень симпатичный. И такой одинокий, а это грустно.

Стивен улыбнулся.

– Ты во всех находишь хорошее, милая, вот в чем беда. А самое ужасное – что с тобой они правда делаются хорошими! Только не слишком жалей его, а то я буду ревновать.

– Ну еще бы, – подыграла ему Анжела. – Он – само очарование, так что будь начеку.

Они крепко обнялись и расхохотались.

* * *

Билеты на гала-вечер успешно распродали. Анжела была зачарована силой и чистотой голоса молодой оперной звезды. Она никогда не слышала на сцене Марию Каллас и должна была поверить Мэкстону на слово, что Рената Сольди – певица классом ниже.

Все вокруг так и сверкало; дамы были разряжены и увешаны драгоценностями, как павлины; после того как кончился концерт и был убран буфет, она поднялась наверх и стала вместе со Стивеном смотреть на телеэкран. Он был в веселом настроении и показывал ей на экране крупных игроков. Среди них было много женщин, в том числе известная голливудская звезда.

Анжелу утомил долгий вечер, а пение так потрясло ее, что она чувствовала себя опустошенной. Следующим утром казино закроется на зиму. Сотрудники перейдут на половинные ставки, кроме крупье и банкометов, которые будут получать полные оклады и при этом смогут найти себе временную работу то открытия весной. И уже приближается их отъезд в Англию на рождественские каникулы. Чарли звонил и писал. У него было хорошее настроение, и он уверял, что учится изо всех сил.

* * *

Однажды ноябрьским морозным вечером, когда она сидела рядом со Стивеном, смотрела, как в камине горят дрова, и ощущала полный покой и счастье, зазвонил телефон.

– Это брат, – сказал Стивен. – Я возьму аппарат в кабинет, дорогая.

Разговор длился долго. Анжела чуть не уснула в теплой комнате.

– Анжела. – Она, вздрогнув, очнулась. В эти дни она часто дремала вечерами.

– Стивен? Что случилось? Неприятности? – Она мгновенно насторожилась.

Он тяжело опустился рядом.

– Клара снова выходит замуж, – сказал он.

– Но разве это не хорошая новость? – спросила она.

– Моя семья так думает, – ответил он. – Но я не уверен. Совсем не уверен.

– Но почему же? Это доказывает, что они верят в твою смерть.

– Это и брат так говорит. Дескать, запарка кончилась. Она нашла себе мужа, и после Рождества будет свадьба. Этот муж работает у двух братьев из Вест-Сайда. Послушать Пьеро, так это какой-то сосунок, который умеет только приударить за девчонками.

– Может быть, ей это и надо, – предположила Анжела. – Противоположность тебе.

Стивен хмурился, слушая вполуха. Клара, умная, образованная, разбирающаяся в музыке и живописи, – он вспомнил, как в Париже, во время медового месяца, она сказала, что хотела бы стать художницей. И эта Клара выходит замуж за смазливого обормота с накачанными мускулами из банды Джамбино?

Может быть, Анжела права. Возможно, единственный способ для Клары удовлетворить свою ревнивую сексуальность – это опуститься на дно. Но он в это не верил. Такого мужа она могла съесть живьем и выплюнуть косточки.

– Ну ладно, иди ложись, дорогая, – сказал он. – Я скоро приду. Просто хочу все обдумать.

– Хорошо. Я чуть не уснула, пока ты разговаривал. Не волнуйся, все должно быть хорошо. Она начнет новую жизнь. Разбуди меня, если что не так. Обещаешь?

– Обещаю, – сказал он и поцеловал ее.

Конечно, здесь что-то не так. Чем больше он думал об этом, тем меньше все это походило на благополучную версию Пьеро. Клара Фабрицци могла выйти замуж за мелкую мафиозную шпану только в одном случае: если она беременна. Но, судя по времени свадьбы, это исключено. Значит, причина тут другая.

Причина, по которой ее отец допускает такой брак. Пышная свадьба в Нью-Йорке, сказал Пьеро. Все приглашены. Наливая себе стакан виски, Стивен повторил это вслух. Все соберутся в одном месте.

Стивен с такой силой поставил стакан, что донышко откололось. Он не заметил этого. Потянулся к телефону, чтобы нарушить все правила и позвонить отцу. Пьеро не поймет. Только Лука, сам хитрый как змея, прислушается к инстинкту сына и примет его предупреждение.

Мать плакала в трубку:

– О, сынок, мой мальчик. Как я рада слышать твой голос. Как ты живешь?

– Прекрасно, мама. Просто замечательно. Я тоже рад тебя слышать. Пьеро тебе передавал мои пожелания? – Слушая, как мать старается подавить слезы, он почувствовал, что сам вот-вот расплачется, он, взрослый, сильный, через многое прошедший мужчина. Конечно, он себе не позволит этого, а как бы хотелось по-мальчишески пожаловаться и поплакаться маме. Ему было плохо и страшно.

– Да, да. Он говорит мне, когда ты звонишь. Я все время думаю о тебе. Молюсь за тебя.

– Я знаю, мама, я тоже думаю о тебе, о папе, о семье. Я так скучаю о вас. – Пьеро говорил ему, что она снова болеет бронхитом. – Как ты себя чувствуешь, мама? Бережешь себя? Ты слишком часто простужаешься.

– Мне лучше, не беспокойся за меня. Пьеро слишком суетится из-за всего. К нам приехала Лючия – присматривать за мной и заботиться о твоем отце.

– Мне нужно с ним поговорить, – сказал Стивен. – Пускай обязательно подойдет к телефону, скажи, что это важно. Мне необходимо с ним поговорить.

– Я попробую, Стефано. Сейчас попробую. Не вешай трубку.

Стивену показалось, что прошла вечность. Он знал отцовскую гордость.

Лука Фалькони посмотрел на жену. Он не сочувствовал ее слезам.

– Нет, – сказал он. – У меня нет сына, с которым я могу говорить. Ему нечего сказать мне. Если ты хочешь говорить с ним, то говори.

Он демонстративно усилил звук у телевизора. Жена медлила, собираясь с силами на новую попытку. Не глядя на нее, он сказал:

– Закрой дверь, Анна.

Она в отчаянии хлопнула дверью.

– Он не хочет с тобой говорить, – сказала она в трубку. – Я не могу его убедить. Извини меня, Стефано.

Стивен выругался в бессильной ярости. Потом ласково сказал:

– Мама, мама, не расстраивайся. Не плачь. Я понимаю его. Слушай меня. Ты только скажи ему. Сделай так, чтобы он тебя послушал. Скажи ему, чтобы не ходил на свадьбу Клары. И Пьеро скажи, чтобы не ходил. Это ловушка, которую они устроили для вас всех. Скажи ему, мама. Заставь его выслушать.

Она пообещала, и он повесил трубку. Он сжал кулак и в отчаянии ударил им по ладони. Он сейчас же позвонит Пьеро, предупредит его о том же, постарается, чтобы брат принял его слова всерьез. Но Пьеро – оптимист. Он не видит дальше своего носа. Он так беззаботно говорил, что наконец-то Клара слезет с их шеи, и еще грубо пошутил для убедительности. Он не захочет понять, что это липа, затеянная, чтобы застать Фалькони врасплох.

Но нужно попытаться.

Стивен застал Пьеро полусонным после плотного обеда. И, как он и опасался, брат не пожелал слушать. Стивена слишком долго не было рядом. Благоговение Пьеро перед старшим братом стало сменяться верой в собственные способности. Сполетто – настоящий сторожевой пес, и он не учуял ничего подозрительного. А он, настаивал Пьеро, всегда так осторожен, что и под кровать заглядывает, е-мое.

– Ты там стал нервный. Мы здесь просто работаем и ведем тихую жизнь. Клара нашла себе здорового бугая, вот и дело с концом. Спокойно, брат, спокойно. – Он закончил разговор бодрым смехом.

Утром Стивен рассказал все Анжеле. Он не мог оставаться на месте, ему не лежалось и в постели рядом с ней. Рассказывая, он мерил шагами комнату.

– Я знаю точно, – твердил он. – Я чувствую это – здесь! – Он ударил себя в грудь. – Все это липа, все подстроено. Клара не вышла бы просто так за шпану, и Альдо бы ей не позволил. Все это чушь, что она хочет благословения моего отца. Я тебе не сказал об этом? Да она ненавидела папу, и в конце концов он возненавидел Клару. И вот они врут с три короба, они назначают день свадьбы, а моя семейка спокойно сидит и глядит сквозь пальцы. Если бы я только мог увидеться с Пьеро, поговорить с ним с глазу на глаз. Ночью он посмеялся надо мной, Анжела. Представляешь? Какого же дьявола мне делать?

Она встала и подошла к нему.

– Успокойся, – тихо сказала она. – Это прежде всего. Свадьба через несколько недель. Не нужно ничего делать сгоряча. У тебя есть время, Стивен. И у твоей семьи есть время.

Он отстранился.

– Вовсе нет, – резко сказал он. – Я знаю Фабрицци. Они сварганят алиби и добьются согласия других «семей» на то, что собираются сделать. Они соорудят из этого дело чести. Вот что. У отца и брата нет никаких шансов. А у таких операций всегда бывает запасной вариант. Если жертва что-то подозревает или показывает, что понимает происходящее, они наносят удар раньше времени. Не следовало мне говорить с Пьеро. Нужно было сесть на самолет и лететь туда, когда отец отказался говорить со мной.

Анжела побледнела.

– Стивен, не вздумай!.. Не вздумай туда лететь. Тебя же убьют!

– Я дал отцу клятву. И брату тоже. Если будет беда, я вернусь. Ничто не заставит меня нарушить свое слово. Даже ты, Анжела.

– А твой сын? – спросила она. – Как же Чарли? Если с тобой что-то случится, что, по-твоему, будет с ним? Да и не только в Чарли дело. – Она отошла и села на кровать.

Он не слушал ее. Он вдруг стал чужим – человек, захваченный пугающим, неведомым миром.

– Ты езжай домой, к отцу, – сказал он. – Готовься к Рождеству. Мэкстон закроет виллу. Я присоединюсь к вам, как только смогу.

– Нет, Стивен кет!

Его удивил ее тон, он повернулся к ней.

– Анжела, не пытайся меня остановить. Пожалуйста, не надо. Я обязан это сделать.

– Ты обязан остаться со мной, – сказала она. – Ты не можешь рисковать жизнью из-за своей семьи, потому что у тебя есть другая семья, о которой ты должен заботиться. Я беременна. Приберегала новость на Рождество, как сюрприз.

Она осеклась и заплакала. Он подошел, сел рядом с ней, обнял ее. Она повернулась и прижалась к нему.

– Если ты уедешь, ты не вернешься. Тебя засосет та жизнь. И для нас все будет кончено.

– Анжелина, – теперь в его голосе звучала мольба, – у меня есть обязанности. Я же поклялся.

Она отстранилась.

– Ты и мне поклялся, когда венчался со мной. Ты поклялся заботиться обо мне, и беречь меня, и ставить меня и детей превыше всего. Это главная клятва, Стивен!

– Нужно было сказать мне, – медленно проговорил он. – Нужно было сказать, что ты беременна.

– Я все спланировала заранее. Это был мой рождественский подарок тебе, Стивен. Ты сказал, что хочешь второго ребенка, и я тоже хотела. Постарайся заставить своего отца рассуждать здраво. Попробуй еще раз, прежде чем делать то, что может уничтожить всех нас. Ты бросил прежнюю жизнь. Ты не имел права давать клятв, из-за которых можешь снова втянуться во все это.

– Что ты такое говоришь, Анжелина? – спросил он.

Она сделала глубокий вдох.

– Вот что я говорю. Я люблю тебя всем сердцем, Стивен. Но ты должен найти другой выход. Если ты оставишь меня и уедешь в Штаты, я не хочу, чтобы ты возвращался.

* * *

В конце ноября Ральф Мэкстон заметил, что между Анжелой и Стивеном пробежала кошка. Стивен был мрачен, вспыльчив, напряжен, как провод. Оба не в силах были скрыть, как им плохо. Мэкстон не мог выносить вида бледной, поникшей Анжелы. Но еще более он не выносил Стивена Фалькони за то, что тот причиняет ей боль. Он собирался ехать с ней на Рождество. Стивен кратко сообщил, что у него деловая поездка и он приедет в Англию позже. Он не сказал, куда едет и зачем. Спросить Мэкстон не рискнул.

Он отправился покупать подарки. Для старика отца отыскал набор для игры в нарды. Он может научить доктора играть в нее. Именно на этой игре он точил зубки игрока, когда был подростком. Для Чарли – теннисная ракетка из модного спортивного магазина в Монте-Карло. Ральф купил ее, собственно, для себя еще летом, но ни разу ею не воспользовался. Для Анжелы – что же? Что можно подарить ей – личное и в то же время не слишком личное? Безделушки, bibelots[23]от «Гермеса» – шарфики, дорогие позолоченные брелоки и прочее – все это не в ее стиле. В конце концов он нашел картинку – вышитые шелком цветы в овальной рамке. Это ей понравится. Он тщательно завернул подарок. Может быть, Стивена и не будет с ними, когда она раскроет пакет. Похоже, что он будет отсутствовать на Рождество, но точно это неизвестно.

Утром, когда ехали в аэропорт в Ницце, Анжела плакала. Мэкстон заметил, что у нее много багажа. Стивен вел машину. Вид у него был мрачный. Анжела сидела рядом со Стивеном на переднем сиденье, а когда он протянул руку, чтобы коснуться ее, Мэкстон заметил, что она отстранилась. В зале для пассажиров Ральф притворился, что не смотрит, как они обнимаются. Прощание было тягостным, как будто они расставались надолго.

Анжела на миг подняла голову.

– Ты не передумаешь?

– Не могу, – прошептал он. – Мы все говорим и говорим об этом. О дорогая, я умоляю тебя, попробуй понять.

– Меня не волнуют твои обещания кому бы то ни было. Ты нарушил обещание, данное мне, – сказала она. – Мне пора. Объявляют наш рейс.

Она буквально вырвалась от него и двинулась к выходу. Мэкстон попрощался со Стивеном. Тот, казалось, не заметил его. Фалькони стоял, глядя вслед жене, потом вдруг резко повернулся и ушел. Ральф устроился рядом с ней на сиденье. Он порылся в кармане.

– От одного трусишки другому, – пробормотал он. – Выпейте капельку перед взлетом. – Он протянул ей маленькую серебряную фляжку бренди. – Вам станет лучше.

Анжела взяла фляжку. Он отвернул крошечную чашку сверху.

– Вряд ли мне что-нибудь поможет, – сказала она и выпила.

Самолет разгонялся, дюзы набирали силу, готовясь к взлету. Она закрыла глаза и тут же снова открыла, глядя, как удаляется земля.

– Если хотите уцепиться за что-нибудь... – сказал Мэкстон, и она схватилась за его руку; самолет толчком поднялся и стал резко набирать высоту. – Все кончилось, – сказал он. – Держитесь, если хотите, на случай воздушных ям.

– Спасибо, Ральф, – сказала Анжела. – Все в порядке. Я не люблю только взлет.

– А я не люблю воздушных ям, – признался он.

– По-моему, вы совсем не боитесь, – сказала она. – Вы это говорите, просто чтобы мне было легче.

Они больше не держались за руки. Над головами у них погасли таблички «Не курить» и «Пристегнуть ремни». Люди вокруг успокоились, зашелестели газетами. Послышался звон. По проходу двинулась тележка с напитками.

– Помните, что вы сказали, когда мы взлетали, – сказал ей Ральф Мэкстон. – Если что-нибудь не так и я могу помочь, вы меня попросите, правда, Анжела?

– Да, Ральф, конечно.

Он больше не давил на нее. Он заказал для них напитки. На борту были английские газеты. Она попыталась читать. Ее тошнило из-за беременности, а на душе было тошно от того, что ждало ее впереди. Слава Богу, что с ней будет Ральф. В крайнем случае, она сможет ему довериться. Отца и Чарли надо оберегать до последнего мига: до конца праздников она будет притворяться, что Стивен уехал по делам. Он не передумал. Она тоже не передумает. Она не вернется во Францию.

Загрузка...