Алая нить

Глава 8

Ральф Мэкстон любил читать газеты лежа в постели. Мадлен пристроилась рядом и гладила его бедро, чтобы привлечь к себе внимание. В газетах ее интересовали только светские сплетни.

– Перестань, милая, – рассеянно сказал он. – Все равно не заставишь журавля снова нырнуть в колодец...

– А вот и заставлю, – захихикала она.

Он уже был готов подтвердить ее способности. Или свои способности, подумал он и улыбнулся своей остроте.

Потом он увидел заголовок и фотографии. «УБИЙСТВА НА СВАДЬБЕ У МАФИИ». Фамилия Фалькони, напечатанная жирным шрифтом, бросалась в глаза. Он стряхнул с себя Мадлен и схватился за газету. Он даже не слышал ее возмущенных протестов.

– Замолчи, ради Бога, замолчи...

Она с обиженным видом села в постели.

– Что случилось? Ну и пожалуйста. Пойду приму ванну. Подавись своей дурацкой газетой!

Он ничего не замечал. Он снова и снова перечитывал сообщение об убийстве главаря банды Альдо Фабрицци и человека, который только что обвенчался с его дочерью, Кларой, вдовой знаменитого мафиози Стивена Фалькони. Полицейские, расследовавшие дело, говорят о мести одной банды другой и предсказывают войну за наследство Фабрицци между соперничающими кланами.

Мэкстон встал. Он позвонил вниз и заказал другие американские газеты. Через час они с Мадлен собирались на лыжную прогулку. Они устроили себе очень удачный короткий отдых в Валь-д'Изер, с лыжами и без лыж, и до этого мига он был уверен, что счастлив и что жизнь прекрасна. Уютные встречи Рождества в Англии, по выражению Мадлен, предназначены строго для пижонов. Он не говорил ей, почему его так смешит это выражение, чтобы она не перестала его употреблять.

Он посмотрел на фотографию. Та, щадя зрителя, была не очень отчетливой. Кто-то набросил пальто на труп на переднем плане; видны были только торчащие из-под покрова ноги. Другой труп лежал поодаль, на ступенях церкви, частично заслоненный столпившимися людьми.

Мэкстон сел, положив газету на колени. Звук льющейся воды в ванной умолк, и появилась Мадлен, завернутая в полотенце.

– Милый, что случилось? – спросила она. – У тебя ужасный вид.

Мэкстон поднял голову и посмотрел на нее.

– Негодяй, – медленно проговорил он.

– Кто? Что такое? – Она подошла и села рядом. Взяла в руки газету. – Это убийство в Америке? Тебе-то что до этого? И кто негодяй?

Он забрал у нее газету и продолжал, словно разговаривая сам с собой:

– Он даже не разведен с той – это двоеженство. Он обманул ту несчастную идиотку и ее тоже...

– Я одеваюсь, – объявила Мадлен. – Мы опоздаем.

Он больше ничего не сказал. Принял душ, переоделся в лыжный костюм, и они не опоздали. Но она знала, что каникулы придется прервать. Женщины, которые живут за счет мужчин, инстинктивно чувствуют в них перемену настроения. А Мэкстон даже не пытался притворяться. Он, правда, вел себя очень мило: смягчил удар тем, что повел ее по магазинам. Она слегка наказала его за нарушение планов, потратив больше, чем он рассчитывал, но ему, казалось, было все равно. Они уезжали каждый своей дорогой, и в аэропорту она поцеловала его.

– Я тебя люблю, – сказала она. – И нам было весело, правда?

– Очень весело, – подтвердил Мэкстон. Она была очень хорошенькой в лисьей шубке с большим капюшоном, завязанным под подбородком. У нее не будет недостатка в мужчинах, которые бы заботились о ней, пока в ней жива способность ублажать их и выкачивать из них деньги. И говорить всем, что любит их, так же как любит его.

На месте сердца у нее пустота, величиной с кулак, не меньше. Он поцеловал ее и посадил в самолет, отправлявшийся в Париж. Сам он вечером улетал в Ниццу.

Американские газеты сообщили об этой истории со всеми подробностями, а если бы ему требовалось доказательство, то в «Нью-Йорк таймс» была фотография Клары Фалькони. Он сразу узнал ее. Та самая темноволосая итальянская красотка, которую он видел в казино во время медового месяца, только старше, строже. Так значит, Фалькони инсценировал свою смерть, чтобы сбежать. Он женился на Анжеле при живой жене. Новый ребенок тоже будет незаконным, как Чарли.

Неудивительно, что он взял фамилию Лоуренс. Неудивительно, что не хотел фотографироваться в казино. Он лгал Анжеле, Мэкстон в этом не сомневался. Эта внезапная поездка в Марокко оказалась очень кстати, в прессе как раз должна была разорваться кровавая бомба. Он, наверное, знал... Его отец был упомянут в списке гостей, которые ничего не видели и не узнали убийц.

Omerta. Круговая порука, ее принимают те, кто отрицает законное правосудие. В одном из сообщений кратко говорилось, что невеста упала в обморок и ее отвезли в больницу.

Мэкстон поехал в казино. Начиналась работа. Он все проверил, проследил за реконструкцией и расширением гардеробных. Ничто не выдавало его внутреннего смятения.

Теперь он может сказать правду себе самому. Он освободился от самообмана. Он ненавидит Стивена Фалькони, и не потому, что тот – гангстер, а потому, что он обладает единственной женщиной, которую Мэкстон когда-либо в своей жизни любил. Стивен завладел ею с помощью обмана и лжи. Она морально не принадлежит ему, Мэкстон всегда это чувствовал. И по закону она ему не жена. Мэкстон не мог ничего сделать и решить до рождения ребенка. Но у него была надежда, а надежда породила отчаянную решимость. Он выполняет свой долг перед хозяином. Он заслуженно получает большой оклад и оправдывает доверие Стивена. Но он будет ждать. Он прекрасно знает, что такое выдержка и терпение. Недаром он один из лучших игроков в покер своего времени.

– Ты выглядишь лучше, – сказал Джо Нимми. – Мы рады это видеть.

– Прошло много времени, – сказал Виктор Джамбино. – Нам было жаль услышать о смерти вашей матери. Но может быть, для нее это было лучше, чем такая жизнь.

Они все собрались в гостиной у Альдо. Они пришли выказать свое уважение его дочери. Она понесла двойную утрату: умерла ее мать. И сама она только месяц как выписалась из больницы.

Выглядит она плохо, но что еще я мог сказать? – спрашивал себя Джо Нимми. Она была бледна и худа до прозрачности. Но ей лучше. Вышла из больницы и вернулась в родительский дом. Она сидела в отцовском кресле. Вся в черном, выделяется только бледное лицо и жуткий мазок ярко-красной помады на губах. Как будто кровь пила. Джо считал, что неуместно красить губы по такому случаю. Он возглавил делегацию, пришедшую повидать ее и предложить ей помощь, если нужно. И дать совет. Разумный, трезвый совет женщине, у которой нет мужчин, чтобы направлять ее. Совет, которому ей придется последовать, потому что они не хотят неприятностей. Эти чертовы газеты уже осипли орать о войне кланов, что должна разразиться на улицах. Не было никакой войны. Все уладили мирным путем. Территории Фабрицци разделили, пока Клара лежала в больнице. Все прошло гладко. У ее матери был удар; всем было жаль ее. Ее парализовало, отнялся язык. Ее навещали в больнице, приносили ей цветы.

Альдо похоронили по всем правилам, и родственники Сальвиатти похоронили своего сына рядом с ним. Уличное движение останавливалось, чтобы пропустить похоронные процессии, на старой родине разыскали несколько родственников Фабрицци, их усадили в машину главных плакальщиков, потому что жена и дочь были больны и не могли присутствовать на церемонии. Цветы были роскошные. Все собрались в церкви и на кладбище: главы «семей», многочисленные представители от Флориды, Чикаго, Детройта, все боссы Нью-Йорка. Вытирали слезы, когда гробы опускали в землю и кропили святой водой. Все было сделано честь честью, с уважением и торжественностью, которые пристали человеку такого ранга, как Альдо. Жаль, что пришлось его убрать, но он сам виноват. Никаких личных чувств, никакого удовлетворения, никакого сведения счетов не было. Только деловая необходимость, все они понимали, что дело – это самое главное.

Клара сидела сложив руки. Она оглядывала посетителей, одного за другим. Джо Нимми, старый друг отца еще с уличных дней. Его племяннице дали приют в этом самом доме. Джамбино, боссы Бруно, главы более мелких «семей». Лука Фалькони не пришел. Он болен, сказали ей. Брат Стивена Пьеро тоже отсутствовал, он уехал из города по делам. Был только двоюродный брат, Сполетто.

– Спасибо, что вы пришли, – сказала она. – Моей матери лучше, чем мне. Она ушла быстро и без страданий. Что до меня, то я смирилась. Я потеряла отца и мужа. Двух мужей. Я испытала достаточно горя.

Раздался сочувственный говор.

– Да, Клара, – сказал Джо Нимми. – Господь знает, как тебе тяжело. Мы все тебе сочувствуем. И поэтому, – сказал он, слегка повысив голос, – мы здесь. Все мы твои друзья. И хотим помочь.

Она промолчала. Все они замешаны в этом. Они знают, что, говоря о смерти Стивена Фалькони, она лгала; знают, что пули предназначались для Луки, Пьеро и Сполетто. Они знают, и она тоже знает, что это комедия, но ломают ее с определенной целью. Все дело в этой цели. Теперь ей скажут, что это за цель.

– Я рада принять вашу помощь, Джо. Буду благодарна за нее, – произнесла она.

– Так мы и думали, – сказал он, ласково улыбаясь. – Мы желаем тебе счастья, Клара. Тебе теперь не надо заботиться о маме, и у тебя есть шанс. Бизнес твоего папы в надежных руках. Никаких неприятностей не было; мы выделили часть и тебе. Ты увидишь, мы были достаточно щедры.

– Спасибо, – сказала Клара. Они налетели на имущество Альдо, как вороны на падаль. – Спасибо, я знаю, вы сделали все, как лучше для меня, и знаю, что вам не будет покоя, пока вы не найдете убийц моего отца и моего мужа.

Они ждали, что она заговорит об этом. Джамбино сказал:

– Мы до них доберемся и посчитаемся с ними; и за Бруно тоже. Он был хороший парень. Мы его знали с детства. – Снова послышался одобрительный говор.

– Но пока, – снова вступил Джо Нимми, он слегка наклонился к ней, держа сжатые руки перед собой, говорил ласково, как дядюшка: – Пока лучше предоставь все нам. Это наше дело, Клара. Больше не думай об этом. Если бы мой старый друг был сейчас с нами, я знаю, чего бы он хотел от тебя. Я знал его, как родного брата.

– Скажите мне, – попросила Клара, – скажите, чего бы хотел от меня отец?

Джо беспокоил этот алый рот; он не сводил с него глаз. На старой родине, когда мужчину убивали, женщины целовали его раны, прежде чем призвать к вендетте.

– Он хотел бы, чтобы ты уехала, – сказал он. – Сменила обстановку. Оставила этот дом, развеяла горе. Тебе нужен длительный отдых. Полгода, может быть, год. – Он ободряюще улыбался ей, чуть склонив голову набок. – Верь мне, Клара, для тебя это самое лучшее.

Она улыбнулась ему в ответ. Алые губы приоткрылись и снова сомкнулись. Она очень тихо произнесла:

– Вы хороший советчик, Джо. Папа всегда это говорил. Вы правы; он тоже почитал вас как родного брата.

Кто-то предложил ей погостить у него на Багамах.

– Сногсшибательная вилла, Клара. Полно прислуги, все, что хотите, и на любой срок. Приезжайте, будьте как дома.

Она поблагодарила за предложение.

– Вы добры ко мне, – сказала она. – Я ценю ваше приглашение. Я ценю все, что папины старые друзья сделали для него и для меня.

Виктор ткнул брата локтем в бок.

– Она на что-то намекает или как? – прошептал он.

Рой тоже ткнул его, призывая молчать. Он сказал:

– Для вас мы сделаем все, Клара. У нас нет владений за пределами города, но кроме этого... – Он не закончил фразы.

Она оглядела их и медленно поднялась с кресла Альдо. Черное траурное платье висело на ней мешком.

– У меня есть место, где я могу пожить. Достаточно далеко отсюда.

Старые друзья отца подходили и обнимали ее; другие, не столь близкие, жали руку. Все обещали помочь.

Подошел Тино Сполетто. Он слегка поклонился.

– Дон Лука говорит, что сделает для вас все, только скажите.

Он был худой, бледный, в очках, с высоким лбом, готовым скоро перейти в раннюю лысину. На миг он посмотрел Кларе в глаза; его глаза были искажены толстыми стеклами очков. Никогда в жизни он не боялся женщин и редко боялся мужчин, несмотря на небольшой рост и вес. От Клары у него мороз пробежал по коже.

– Я благодарна дону Луке, – сказала она. – Передайте ему, чтобы скорее поправлялся. – Она отвернулась.

Она не пошла к двери, только попрощалась; они по очереди выходили из дома и садились в машины с уже заведенными двигателями. Она стояла за шторами, пока не отъехал последний. Улица была пуста. Она осталась одна в доме. Она угощала их вином и традиционными оливками. Некоторые курили, и в комнате еще плавал дым, заметный при искусственном освещении. Был сырой облачный мартовский день, и тяжелые шторы не отдернули до конца. Дом траура, дом мрака. Клара нашла сигарету, закурила, потом открыла буфет, налила чистый виски со льдом. «Клара, Клара, – возмущалась ее бедная покойная мать, – ты пьешь как мужчина...»

Они договорились об убийстве. Они нарушили свою клятву Альдо и решили не трогать Фалькони. Связались с людьми, которых нанял отец, и указали им другую цель. Так просто. А теперь пришли с сочувствием, с предложениями помощи, а на деле – дать ей понять, чтобы она убиралась прочь и не думала поднимать шум. Она села, но не в отцовское кресло – это был жест специально для них, – а на диван, где они обычно сидели вдвоем. Она выпила виски, докурила сигарету. Больше она не принимает лекарств. Никаких транквилизаторов. Теперь ее лечение – отдых и покой. Она сыграла роль, какая от нее требовалась, потому что знала не хуже их, что она беспомощна. Она не может нанести ответный удар. Они – мужчины, обладающие властью. Она всего лишь женщина, и ради нее никто не пойдет против них. Ни за какие деньги. Ей остается лишь изгнание и безвестность. Вилла на Багамах – она засмеялась вслух. Место, где за ней можно следить, где мафия пользуется влиянием и имеет друзей.

Париж. Вот о чем она начала думать еще в больнице, как только оправилась от шока и вышла из тумана транквилизаторов. Париж, где квартира, купленная тайком, ожидает в пыли и запустении. Ею не воспользовались ни разу за все годы. Квартира... О ней она думала, как об убежище для себя и Стивена, где можно будет вновь испытать блаженство медового месяца. Она поедет в Париж. Она сбросит черные траурные одежды.

Пусть они думают, что они в безопасности, что ужасный призыв к мести не прозвучит. Она символически, напоказ намазала губы, предлагая им прочесть знак. Они заплатят за Альдо. За ее мать, убитую горем. За Бруно, упавшего на спину с простреленной головой. Но первым заплатит Стивен Фалькони.

В ящике отцовского стола у нее были заперты документы расследования О'Халлорена.

Джо Нимми этим вечером собирался в театр; он беспокоился, успеет ли зайти домой сменить рубашку. Он обожал оперу, больше всего любил Верди. У него была хорошая коллекция пластинок; он считал Тито Гобби лучшим тенором в мире.

Виктор и Рой шли домой. Они жили на одной и той же улице, в двух домах друг от друга. Их дети вместе играли, учились в одной школе. Жены их были родственницами. Каждые два года они возили свои семейства отдыхать в Неаполь, откуда два поколения назад приехали Джамбино.

Виктор сказал брату:

– У меня на душе до сих пор кошки скребут из-за Бруно.

– Ага, у меня тоже. Но ничего не поделаешь. Бруно бы наделал нам неприятностей; уж она бы позаботилась об этом. Он же был ее мужем. У него была честь. Он был не просто шпана.

– Он был неплохой парень. Рой, по-моему, она все знает. Как она это сказала: я, мол, ценю все, что вы сделали для папы и для меня.

– Конечно, знает, – согласился Рой. – Но, черт побери, что она может сделать? Она сама заварила всю эту проклятую кашу. Она и Альдо. Она знает, чего от нее ждут. Уберется куда-нибудь подальше. Не думай о ней. Почему бы нам всем не пойти сегодня пообедать у Джино? Прихватим детей, устроим праздник?

Виктор просиял.

– Давай! У меня есть мысль, как устроить старуху Бруно. На Семьдесят первой есть хорошенькая маленькая бакалея. Ее хозяин – настоящий прыщ. Мы можем отдать лавочку мамаше Бруно и его брату. Это будет для них неплохой заработок.

– Почему бы и нет? – согласился Рой. – Мы перед ними в долгу. Решено; идем к Джино, а потом, может быть, в кино. Интересно, что дети хотят посмотреть...

Клара отдала последние распоряжения в родительском доме. Она оставила присматривать за ним горничную, у которой были два сына и муж-лежебока, притворявшийся, что у него больное сердце, всякий раз, когда речь заходила о работе. Клара давно бы выставила его за дверь, но отец испытывал к нему слабость. Когда-то он был мужик что надо, говорил Альдо и не желал слушать никаких жалоб на него. Клара из уважения к Альдо оставила семью в доме.

В собственном доме из коричневого кирпича она не была с самого дня свадьбы. Настоящее испытание выдержки. Что, если она придет туда, а там ее ждет Альдо, как в последнее утро его жизни? Ждет, чтобы свести ее по лестнице к машине, убранной шелковыми лентами. Она отчаянно злилась на себя, презирала за суеверность. Это просто нервы, короткий звонок смерти, при шедший из тех кошмаров, от которых она кричала в больнице.

Она выпила очень крепкий виски и поехала к себе. В доме было очень тихо, жалюзи опущены. Не было горничной, которая вышла бы навстречу, внеся хоть какое-то оживление. Она ушла от Клары после трагедии. Она не считала, что чем-то обязана Кларе. Как тихо, подумала Клара. Но Альдо нет. Нет призрака в углу. Стакан виски прогнал его. Она засмеялась и услышала странное эхо, которое напугало ее.

– Давай-давай, продолжай в том же духе, – сказала она себе, – и отправишься снова в Портчестер, а не в Париж... ради Бога, держи себя в руках... и хватит пить. Тебя же предупреждали!

Она подняла жалюзи; солнечный свет тотчас же хлынул в окна. Она провела пальцем по крышке стола, где лежали журналы двухмесячной давности. Палец оказался в пыли. Она глубоко вздохнула. Никаких призраков. Только воспоминания, и все они горькие как желчь.

Жизнь со Стивеном в первые годы. Ее рушащиеся надежды на материнство. Месяц за месяцем кончался слезами. Супружеские объятия без любви в последние годы, когда она изнывала по нему, а он только выполнял свои обязанности. Ссоры, уходы, когда он оставлял ее и она знала, что он пошел по бабам.

Ревность, которой она мучила себя. Последний безумный поступок, продиктованный злостью, – когда она отказалась идти с ним на обед, он пошел один и встретил женщину, чье имя произнес в их первую брачную ночь. «Анжелина». Она схватилась рукой за щеку, будто ее ударили. Он ударил ее тогда, она помнит. Даже сказала об этом О'Халлорену. Он дал ей пощечину, когда она назвала ту бабу шлюхой.

Она открыла отчет и стала его читать. Все из-за той женщины. Словно какая-то зловещая фигура греческой трагедии она время от времени выплывала на сцену жизни Стивена из-за кулис и разрушала Кларино счастье. Встала из гроба и забрала его. Этот кровавый круг измены, мести и, наконец, смерти начался с нее. И ею закончится. Уж Клара позаботится об этом сама. Не то что тогда, с француженкой, которая увела от нее Стивена. С тех самых пор Клара ни разу не подумала о той женщине. Но сейчас воспоминания заставили ее улыбнуться. Клара чувствовала, что ее обуяла жестокость, пьянящее чувство власти. Француженка заплатила за то, что побывала в постели со Стивеном.

Папа тогда постарался. Только и нужно было позвонить по телефону и сказать несколько слов рыдающим голосом – и вот она изувечена, чуть не убита.

Но тогда, чтобы потешить ее гордость, хватило газетной вырезки. Теперь же, когда Альдо умер, она должна справляться с такими проблемами сама.

У нее есть деньги. Она так богата, что может заплатить любую цену за то, чего хочет. К тому же агентство приносит доход. Она правильно сделала, что выбрала О'Халлорена. Она подумала о нем. Он оказался как раз таким мерзавцем, каким, она тогда угадала, он и должен был быть. И таким продажным, каким она сделала его. Нет ничего хуже, чем фараон, вступивший на дурную дорожку. Слава Богу, от него есть толк: он набрал людей, не имеющих отношения к «семьям». Агентство было под ее началом, но там работали люди, ничем никому не обязанные, кроме подставного лица, платившего им. Она потянулась к телефону, взяла трубку. Она не разговаривала с агентом с того дня, как он вернулся в Нью-Йорк. Он присылал цветы в больницу. Она об этом не знала, кто-то ей сказал. Она была слишком больна, чтобы интересоваться этим. До настоящего момента. Теперь, прочитав отчет, она начала строить планы. Подошел его помощник.

– Мистера О'Халлорена, – сказала Клара. – Какая разница, кто спрашивает? Позовите его!

– Майк? Да, это я. Со мной все в порядке. Да, видела. Вы хороша поработали. Как дела с шантажом? – Она засмеялась, услышав, что он удивленно выругался. – Все нормально? Не сомневаюсь. Вы должны ввести меня в курс дел. Я вылетаю завтра. В Париж. Да-да, в Париж. Хочу там немного пожить. И хочу, чтобы вы тоже приехали. Я остановлюсь в «Криллоне». Приезжайте в четверг, хорошо? Нам о многом нужно по говорить.

Тишина окутала ее как саван. Она села на кровать, надел; туфли. Продам я этот дом, подумала она. За него хорошо заплатят. Когда вернусь, буду жить в папином. Я сумею вести его. Она нарочно подумала «когда», а не «если». Они от нее избавились, Нимми и остальные старые друзья, которые приговорили ее отца к смерти. Она сама исполнит свой долг чести. Нужно только время. Решимости ей не занимать.

– Милый, – встревоженно сказала Анжела, – а ты уверен, что это безопасно?

Стивен обнял ее.

– Уверен, – сказал он.

Они готовились к гала-вечеру в казино в начале нового сезона. И он разрешил свободный вход фотографам из газет. Это ее обеспокоило.

– Если твой снимок попадет в Америку... почему ты теперь не боишься, ведь в прошлом году это было опасно? Он усадил ее к себе на колени.

– А ты стала тяжелая, – сказал он. – Знаешь, я уже волнуюсь.

– Не увиливай, – сказала она. – Зачем ты рискуешь, Стивен? Стоит ли?

Теперь она должна узнать, решил Стивен. Это случилось уже давно. Я могу смягчить новость, сделать ее не такой сокрушительной.

– Клара теперь нас не тронет, – мягко сказал он. – Ее отец умер. Семейное дело разделено. Я разговаривал с братом, и больше мы не будем тебя тревожить.

– Почему ты мне не сказал? – спросила она.

– Потому что это случилось, когда мы были в Марокко. Ее отец ошибся. Людям не понравилось то, что он хотел сделать с нами. И теперь... все кончено.

– Он умер? – спросила она.

Он кивнул.

– Не думай об этом. Нас это не касается.

– А что случилось с ней? – спросила Анжела.

– Ничего. Уехала на длительный отдых. Ей дали понять, что так надо. Никаких проблем. Она поняла. – Он прижал ее к себе. – Я не говорил тебе, – продолжал он. – Я знал, что тебе это будет неприятно. Ты была на четвертом месяце. Я не рад этому, можешь мне поверить. Это больше не относится ко мне. Я сделал свой выбор на Рождество и больше никогда не вернусь туда, даже мысленно. У нас есть наша жизнь здесь, наш сын, наш будущий малыш. И вот что я тебе скажу, дорогая моя. Я должен возместить тебе то, что с мальчиком ты осталась одна. С этим малышом ты у меня будешь принцессой.

Анжела позволила ему обнять себя. Опасности больше нет, больше не надо прятаться. Но за это пришлось заплатить. Не могу об этом думать, сказала она себе. Не знаю и не желаю знать больше того, что он мне говорит. Это легко сказать, когда он рядом и я чувствую, как нужна ему. Вот когда я одна или просыпаюсь ночью, тогда все по-другому...

– Я бы хотела родить дома, – сказала она.

– Ни в коем случае. – Он был непреклонен. – Ты поедешь в клинику, у тебя будут лучшие врачи, лучший уход. Мы не можем рисковать. А теперь иди и отдыхай. И ни о чем не беспокойся. Обещаешь?

– Обещаю, – сказала она.

Он продолжал обнимать ее.

– Я тебя очень люблю, – сообщил он. – Иди, ложись. Я разбужу тебя, когда вернусь.

Она заснула, сама того не желая, и проспала дольше, чем собиралась. Природа сама помогала ей сдержать данное ему обещание. Не волноваться, не думать.

Она пробудилась уже после полудня, и телефон у ее постели звонил. Она сонно ответила. Звонили из Англии.

Это был Джим Халберт. Как можно мягче он сказал ей, что Хью Драммонд умер от инфаркта. Миссис П. обнаружила его в кресле после завтрака и подумала, что он спит. Он умер мирно и безболезненно.

– Я должна была поехать на похороны, Ральф!

– Ничего подобного, – ответил Мэкстон. – Вы чуть не потеряли ребенка. Стивен совершенно прав, Анжела, ваш отец не пожелал бы, чтобы вы так рисковали. Я сам не полетел по единственной причине – я должен следить, чтобы вы лежали в постели и делали то, что вам ведено.

Через несколько часов после того звонка у нее начались боли. Когда ей предложили отправиться в больницу, она так расстроилась, что врач оставил ее на ночь дома, в надежде, что схватки прекратятся от лекарства. При первом признаке кровотечения, сказал он Стивену, нужно срочно везти ее в больницу.

Пока она спала под действием снотворного, муж сидел и смотрел на нее. Утром она проснулась.

– Со мной все в порядке, – еле слышно проговорила она. – О бедный папа... – И она разрыдалась от горя в объятиях Стивена.

И не думать никуда ехать, потребовал врач. Никаких эмоциональных потрясений. Иначе она потеряет ребенка, а ему еще нет и семи месяцев. Мэкстон предложил остаться с ней. Стивен согласился, при условии, что он переедет на виллу.

– А то она, чего доброго, встанет с постели или выкинет еще что-нибудь, например, попытается в последний момент улететь к отцу, – сказал он Мэкстону. – Жанин не сумеет ее остановить, а вы сможете. Это все потому, что он умер столь внезапно... Если бы Анжела была подготовлена, она бы не так тяжело переживала.

– Она не станет рисковать ребенком, – разуверял его Мэкстон. – Она достаточно ответственна, чтобы не сделать ничего подобного. – Он так ненавидел Стивена, что сам удивлялся, как ему удается скрывать это. Преувеличенная тревога казалась ему оскорбительной для Анжелы. Он не понимал, что Стивен говорит так резко из страха за нее и за ребенка. Ведь Мэкстон не сидел над нею всю ночь, ожидая признаков преждевременных родов, что могло привести к гибели их обоих.

– Присматривайте за ней, – сказал Стивен Мэкстону. – Врач приходит каждый день. Я привезу с собой Чарли, когда вернусь. Там я все улажу. Пусть не вздумает волноваться из-за дурацкого завещания или из-за того, что будет с домом и с миссис П. Я ей так и сказал. Она должна предоставить все это мне и думать только о себе и о ребенке.

Мэкстон поднялся в комнату Анжелы. Он принес ей цветы и перевод нового французского романа, купленный в магазине английских книг в Каннах.

Она сидела в кровати, бледная и осунувшаяся. Он никогда не выражал чувств открыто: его родители и няньки не поощряли бурных проявлений привязанности. К тому же он был непривлекательным ребенком. И впоследствии ему никогда не хотелось обвить руками женщину просто для того, чтобы успокоить, утешить ее. Он присел на край кровати и позволил себе взять ее за руку.

– Вы должны быть умницей, – сказал он. – А не то я позвоню старику Мартино и скажу, что вы отплясываете в спальне твист; он вас мигом загонит в свою больницу!

Анжела улыбнулась.

– Я не умею танцевать его, даже когда не беременна, – сказала она.

– Я тоже, – признался он. Это было новое танцевальное безумие, оно пришло из Америки и захлестнуло Европу. – Остеопаты зарабатывают состояния, вправляя вывихнутые суставы.

– Спасибо за цветы. – Анжела взяла книгу. – И за это тоже. Мне бы уже пора прочитать ее по-французски. Говорят, это очень хорошая книга. – Свободной рукой она утерла слезу. – Никак не перестану. Я так ужасно себя чувствую оттого, что не поехала... И вам не дала поехать. Он был очень привязан к вам, Ральф.

– Я тоже был очень привязан к нему. Может быть, постараетесь не плакать, а, Анжела? Для меня.

– Не буду. Я не хочу вас огорчать. Знаете, так странно, мы с ним вовсе не были так уж близки. И с матерью тоже. Но когда она умерла, мне страшно ее не хватало.

– Неудивительно, – сказал он. – Одна с ребенком, и все надо делать самой. Для вас это было, наверное, ужасно. – Сейчас-то он вовсю суетится вокруг тебя, подумал Мэкстон, а тогда предоставил тебе тонуть или выплывать с мистером Чарли на руках.

– Да, было нелегко, – согласилась Анжела. – Но они хорошо меня приняли, учитывая...

– Учитывая, что вы были не замужем? – Он спросил это очень мягко и при этом слегка сжал ее руку. Еще один шаг к сближению. Он рискует, но он всю жизнь рисковал. И никогда – ради чего-то столь желанного.

Она не ответила. Она оставила свою руку в его руке, подумав: он такой добрый. Таким, наверное, был бы мой брат Джек, если бы не погиб...

– Откуда вы знаете? – наконец спросила она.

– Я догадался, – ответил Мэкстон. – Я понял, что Чарли – сын Стивена, как только увидел их вместе. – Это была неправда, но произнести ее было легче, чем правду. – И, кроме того, я встречал его первую жену в Монте-Карло. Не так трудно было понять, что произошло.

– Мы обвенчались в маленькой церкви на Сицилии, – сказала она. – Мои родители сказали, что это не считается. Стивен никогда не говорил мне, что вы встречались с ней.

– А что тут говорить? – отмахнулся Мэкстон. – Она была не очень-то приятная особа. А теперь давайте-ка я скажу Жанин, чтобы поставила в воду букет, и узнаю, как там насчет чая для вас. У меня с собой карты. Если хотите, можем поиграть в джин. Я бы не отказался выиграть несколько фунтов. – Когда он играл в карты с Хью Драммондом, он всегда позволял ему выигрывать.

– Мне не хочется ни во что играть, – сказала она. – Давайте лучше вместе выпьем чаю.

У него была очаровательная улыбка, которая совершенно преображала его уродливое лицо с орлиным носом.

– Давайте, – согласился он. – Это будет замечательно.

О'Халлорен никогда не бывал в Париже и вообще в Европе – до того, как совершил свою первую поездку на Сицилию. Он летел через Неаполь. Ему приходилось слышать старую поговорку «увидеть Неаполь и умереть». По его мнению, это была чушь. Город показался ему беспорядочным и грязным; у него сделалось расстройство желудка от какого-то блюда из моллюсков. Сицилия предстала холодной и сухой, как пустыня, с яркими красками, которые понравились ему, и со скудным пейзажем, где преобладали горы. Когда он отправился в родную деревню Фалькони, ему пришлось взять переводчика.

Тот говорил за него с молодым священником. Как странно, что он спрашивает о синьоре Фалькони. Это благодетель деревни. Ее защитник. Да, он обвенчался здесь во время войны и всего несколько месяцев назад побывал здесь со своей женой и славным взрослым сыном. Он щедрый человек, и в деревне его почитают.

О'Халлорен переписал графу из приходской книги 1943 года. Он записал все по-английски с помощью переводчика. Стивен Антонио Фалькони. Анжела Фрэнсис Драммонд. Дата и подписи. Священник, улыбаясь, проводил их. Он даже не спросил, зачем американцу понадобились сведения об этом браке. Он был простым человеком и не знал, что такое недоверие.

Имея на руках доказательство брака и неожиданное сообщение о визите далеко не мертвого Стивена Фалькони в прошлом сентябре, Майк О'Халлорен полетел с Сицилии в Англию. Он думал, что это худшая часть поездки. Погода выдалась гнусная: дождливая, пасмурная и холодная.

Он остановился в маленькой удобной гостинице, связался по телефону с Дэвидом Уикхемом и преподнес ему тщательно продуманную «легенду». Одно дело – обмануть сельского священника из маленькой деревни. Гораздо труднее выудить сведения из ловкого преуспевающего бизнесмена. Он выяснил, что агентство Уикхема процветает. Одно из лучших в Лондоне. Уикхем был въедлив, но вежлив.

О'Халлорена поразила вежливость англичан, все эти «спасибо» и «пожалуйста». От этого они не стали нравиться ему больше. Его отец был закоренелым ирландским республиканцем. Он воспитал детей на рассказах о бесчинствах английской власти в Ирландии в течение семисот лет. В элегантной конторе Уикхема Майк чувствовал себя неловко и неудобно, как будто он забыл застегнуть ширинку. Но Уикхем клюнул на рассказ о родственнике из Огайо, который оставил наследство кузине по имени Анжела Драммонд; последнее, что о ней известно, – это как она ездила в отпуск в Нью-Йорк. У него больше не было о ней никаких сведений, тогда он дал объявления в «Гералд трибюн» и «Нью-Йорк таймс», на которые откликнулись люди, сдававшие ей квартиру.

Когда агент упомянул ее имя, Уикхем разговорился. Да, он знал Анжелу Драммонд, она устроилась к нему на работу секретарем. Ему не повезло, что она поехала тогда в Нью-Йорк, а он ведь даже устроил для нее эту квартиру. Невезение, объяснил он О'Халлорену, заключалось в том, что она встретила там кого-то и вышла замуж, даже не приступив к работе. Неприязнь к жениху окончательно развязала ему язык. У О'Халлорена начало складываться определенное представление о Фалькони как о зловещем, по словам Уикхема, американце итальянского происхождения, которого, однако, в сицилийской деревне почитают как защитника.

По этим двум описаниям он мог нарисовать портрет Фалькони. За годы службы в полиции он видел множество таких людей. Уже немолодых. Людей в дорогих костюмах, при золотых часах, людей, кому нелегко далось их место в иерархии. Они завоевывали его пистолетами, ножами и ледорубами. У них были головы на плечах, и со временем эти люди усаживались за конторские столы, предоставляя другим пачкать руки кровью. Да, он хорошо представлял себе Стивена Фалькони.

Но потом изображение смазалось. Оно смазалось в небольшом английском поселке, так не похожем на лепившуюся к горному склону кучку домишек на Сицилии, – у самой границы Хэйвардс-Хит, неподалеку от вымокшей под дождем лужайки, с каменным крестом на постаменте в память о погибших на войне; где стояли старые дома, безусловно живописные, окруженные небольшими оградами, заборами и палисадниками, голыми и промокшими в эту зимнюю пору. Там он нашел дом с медной дощечкой; в баре, за теплым пивом, которое он с усилием глотал, ему сказали, что старый доктор больше не практикует.

Старик Хью Драммонд поначалу был не слишком дружелюбен. Но Майк нашел к нему подход. Не зря он был ирландцем, как говаривал о себе его отец. Он рассказал доктору Хью Драммонду ту же историю, что и Уикхему, только с другим концом. Он, дескать, уверен на девяносто процентов, что Анжела Драммонд, которую он разыскивает, не имеет отношения к доктору Драммонду, но он наметил себе определенный план работы и теперь хочет свести воедино все нити. Он полагает, сказал О'Халлорен, что молодая дама скорее всего находится в Шотландии. Он назвал Шотландию, так как знал, что Драммонд – шотландское имя. Он умел быть хорошим собеседником, и доктор в конце концов предложил ему чашку чаю и начал говорить. Больше всего о внуке. Майку пришлось отвлечь его от рассказа, как мальчик хорошо играет в крикет и в регби и как сдает экзамены в школе. О дочери он говорил хорошо, но отстраненно. Гораздо больше восторга вызывал у него зять.

– Сначала я был не очень доволен: я бы предпочел англичанина, сами понимаете, не в обиду будь сказано... ясное дело, мне хотелось, чтобы она поселилась здесь. Но, должен вам сказать, ей повезло. Очень повезло. Он отличный парень. Любит ее и к мальчику прекрасно относится. И мне всегда рад. Даже хотел, чтобы я жил с ними во Франции. Я-то, конечно, не согласился. Для меня там слишком жарко. Не выношу такой жары... – Он проводил О'Халлорена до дверей, обменялся с ним рукопожатием и извинился, что задержал его, как он выразился, своей трескотней. – Стариковская болезнь – слишком много болтать. А вовсе не та, что вы думаете. – И он усмехнулся собственной шутке.

Так Майк О'Халлорен узнал, где искать их. Фалькони открыл казино. Доктор, казалось, даже гордился этим. Видя, что собеседнику интересно, он поведал ему множество подробностей.

Пора было ехать домой. Пора писать отчет и получить жирный куш. Он купил жене английский кашемир и кучу сувениров детям. Вернувшись домой, он узнал о мафиозных убийствах.

Это было на следующий день после его визита к Кларе Фалькони. Он в это время как раз летел в Италию. Его жена тогда подняла шум из-за того, что он так поздно ее предупредил об отъезде. Цветы не помогли. Он звонил из Неаполя по телефону, но связь была плохая, и к тому времени, как он приехал в Лондон, жена уже соскучилась и спрашивала, когда он вернется. Он надеялся, что кашемировые свитера понравятся ей. Он купил три штуки разных расцветок. Дел у него было по горло, но он беспокоился и звонил в больницу, узнать, как себя чувствует Клара. «Тяжелый шок» – вот все, что ему сказали. Неудивительно. В газетах за прошедшие дни были фотографии убитых на ступенях церкви, репортеры рассказывали о невесте в залитом кровью платье, которую увезла «скорая помощь».

Если она не выкарабкается, что, черт возьми, будет с его агентством? Потом он успокоился. От клиентов не было отбою; а с ними поступали и деньги. Если Клара окажется в дурдоме, он может просто продолжать в том же духе, пока кто-нибудь не явится за ее долей. Но она оказалась крепкой. Выписалась из больницы и потребовала его отчет. Он почувствовал некоторое облегчение. Жалеть ее он не мог – сама мысль об этом казалась нелепой. Такие, как она, не вызывают жалости. Но он невольно восхищался ее железной выдержкой.

Он сказал жене, что улетает в Париж, на этот раз ненадолго. И привезет ей что-нибудь особенное.

Клара встретила его в баре «Криллона». Боже мой, подумал он при виде ее. Она так исхудала, что на осунувшемся лице остались только огромные черные горящие глаза. Такая худая и такая яркая в алом костюме. Он подошел и пожал ей руку.

– Рад вас видеть, миссис Фалькони, – сказал он. – Вы превосходно выглядите. – Он в самом деле так думал: Клара производила особое, неповторимое впечатление необычностью всего облика.

– Садитесь, Майк, – сказала она. – Давайте выпьем. И я теперь не Фалькони, а Сальвиатти. Я ведь все-таки вышла замуж. Едва успела.

– Извините, – сказал он. – Я не подумал. Постараюсь запомнить новую фамилию. Что вам заказать?

– Скотч, – сказала Клара. Она боялась, что он будет выглядеть нелепо, но ошиблась. Правда, она сама выбирала для него деловой костюм. Для Бруно она тоже выбирала одежду. А то он был похож на Ромео из подворотни... Она отбросила воспоминания. Странно, как он незаметно пробирался в ее мысли. Она просыпалась ночами, и ей казалось, что он прикасается к ней. В отличие от Альдо, его тень не обрела покоя.

О'Халлорен вернулся.

– Сейчас принесут.

– Прежде чем говорить о делах агентства, скажите, как наши дела?

Она вела себя прохладно; могла вспылить и тут же снова стать спокойной, почти обаятельной. Никогда не известно, что она сейчас выкинет. Она недолго возилась со своим скотчем. Выпила раньше Майка и сделала знак официанту.

– Повторить, – сказала она. – Майк, а вам?

– Мне то же самое, – сказал он. – Вот, я принес показать вам. – Он открыл портфель и протянул ей папку. – Всего несколько очков в нашу пользу со времени вашей болезни. И несколько имен. Среди них парочка интересных.

Она прочла очень быстро и все поняла. Ее вопросы были по существу. Она повторила одно имя и склонила набок гладко причесанную темную голову. Ее волосы напоминали блестящий шелк. Они были стянуты в тяжелый узел на затылке. Должно быть, очень длинные, если вытащить шпильки. Она улыбнулась, обнаружив имя известного американского сенатора среди клиентов проститутки с очень своеобразными садомазохистскими наклонностями.

– Один из столпов церкви, – согласился О'Халлорен. – Я никогда не доверял этому мерзавцу с его вечным елейным тявканьем.

Клара закрыла папку.

– Надеюсь, родные постараются изъять его имя из списка клиентов этой дамочки. Мы еще ничего не предприняли?

– Я пустил пару пробных шаров. Но все не так просто. Они играют грубо, и у них есть друзья, которые могут играть еще грубее.

– Знаю, – сказала Клара. – Но когда им станет известно, что у нас наготове копии, которые мы разошлем во все газеты в разных штатах, они заткнутся. Ну перехватят одну-две, но ведь не полдюжины. Уж мы постараемся. По последним подсчетам, его папаша стоит около восьмидесяти миллионов долларов.

Напитки были принесены и выпиты, и он сказал:

– Ну что, миссис Фалькони, поговорим о другом деле?

– Сальвиатти, – поправила она. – Если вы не можете запомнить мою дурацкую фамилию, называйте меня просто Кларой.

– Хорошо. – Он был удивлен. – Хорошо, Клара. Спасибо.

– Нам о многом нужно поговорить, – сказала она. – Вам следует остаться на обед. Я не хочу спешки. И вы мне понадобитесь, Майк. Надеюсь, вы не торопитесь домой?

Он помолчал.

– Пока нет, – сказал он. – Я же не знал, чего вы хотите.

Он ощущал уже знакомое чувство; включилась давнишняя система предупреждения – как в те времена, когда Клара только предложила ему работать на нее. Он выключил ее.

– Не могу понять, – сказал он, – как кто-то мог тебя бросить. – Волосы у нее оказались именно такими длинными, как он и представлял. Он укутал ее ими, прикрыв обе груди, и обвел пальцем ее живот.

Слишком худа, но тело ее гибко как хлыст. Она откинулась на подушки, заложив руки за голову. Он наклонился над ней, поглаживая ее. Она вздохнула и выгнулась навстречу его ищущим рукам.

Ему никогда не приходилось встречать такой волнующей женщины, а уж в бабах он знал толк с отрочества. Быстрота и интенсивность соития вызывала в мыслях образы животных. Что-то сильное и гибкое внезапно оказалось в его власти, и он был поражен. Удовлетворяя ее, он казался себе великаном.

Она притянула его к себе и закрыла глаза. Конечно, это не Бруно. И не Стивен. Но он тоже хорош: казалось, он угадывает ее желания без слов. Как мужчина он имел свой характер, и этот характер ей нравился. К тому же он был необходим ей. Она не хотела одиночества. Слишком многое подстерегало ее в тишине; она купалась в новом удовольствии, которое он давал ей, тонула в своих ощущениях, хотела еще и еще... Сегодня в ее сновидениях не будет Бруно, не будет кошмарной струйки крови, стекающей по ступеням от мертвого тела ее отца, грозящей запачкать ее.

Он был сентиментален: ему хотелось подержать ее в объятиях, рассказать ей, как с ней было хорошо. Сначала я купила его за деньги, думала Клара. Теперь он действительно мой. И в промежутке она спросила:

– Ты поможешь мне, Майк? Ты так нужен мне. Не хотела в этом признаваться, но это правда...

Он обещал; ему было все равно, чего она потребует от него.

– Мы хорошая пара, – сказала она. – Я хочу, чтобы ты бросил свою занюханную гостиницу и перебрался ко мне. Он не стал спорить. Предложение ему понравилось. На следующий день он переселился в «Криллон». Когда Клара велела ему отправиться на юг и точно узнать, где живет Стивен Фалькони с семьей, он не стал медлить, забыв послать телеграмму жене. Кларе пришлось напомнить ему об этом.

О'Халлорен и Клара разговаривали по телефону. Он обнаружил казино. Он побывал там, где, по его расчетам, находилась вилла Фалькони, но не стал наводить прямых справок. Когда ему возвращаться в Париж? Она заметила, что он ни словом не обмолвился о возвращении домой, в Штаты.

– Пока не надо, – сказала она. – Оставайся там, попробуй что-нибудь выведать. У меня здесь дела. Когда вернешься. Майк, походим по городу.

– Ты знаешь, куда мне хочется, – сказал он. – Мне трудно общаться с тобой только по телефону.

Она хрипловато засмеялась.

– Ну, смотри, не растеряй свой пыл. Я скоро съеду отсюда. Я тебе позвоню.

Она повесила трубку и перестала думать о нем. Сегодня утром она поедет на улицу Константин, посмотрит, как ее квартира. Это будет испытание ее выдержки и решимости – когда она придет туда, оживут все ее бесплодные надежды первых лет жизни со Стивеном.

– С ней ничего не случится, папа?

Стивен ждал, пока Чарли вернется из комнаты Анжелы. Он оставил их горевать вдвоем.

– Все будет хорошо. Я только что говорил с доктором Мартино; он был у нее утром и считает, что беспокоиться больше не о чем. Так что ты тоже не волнуйся. – Он обнял Чарли за плечи.

– Ты такой молодец, пап, ты все так быстро устроил. По-моему, деда зря все завещал мне, хотя мама, кажется, не возражает.

– Конечно, нет. Твой дедушка знал, что ей ничего не нужно. Он сделал все правильно: хотел, чтобы все, что у него было, досталось тебе. Об этом мы с тобой как-нибудь поговорим. Может быть, ты захочешь продать дом или что-нибудь сделать с мебелью. Но спешить некуда. Когда сдашь экзамены и кончишь школу, мы потолкуем о будущем. А теперь я пойду к маме. Мартино говорит, что к концу недели она сможет вставать.

– Пап? – Стивен остановился у лестницы. – Пап, а когда Ральф от нас съедет?

– Не знаю, а что? – Он нахмурился. – Чарли, в чем дело?

– Он мне не очень нравится, – сказал Чарли.

Стивен вернулся в холл.

– И не нужно, чтобы он тебе нравился, – сказал он. – При чем здесь это? Он тут, потому что я попросил его приглядеть за мамой, пока я буду на похоронах. Он оказался ей очень полезен, она мне говорила.

– По-моему, он слишком полезен, – тихо сказал сын. – Мне не следовало бы этого говорить, но не нравится мне, как он крутится вокруг мамы. И я знаю, что он тебя не любит.

Меньше всего на свете Стивену хотелось услышать это. Он резко сказал:

– Не болтай чепухи, Чарли.

Но, к его удивлению, сын стоял на своем:

– Это не чепуха. Я же был там на Рождество, когда у вас с мамой были нелады. Нужно было видеть его физиономию, когда ты вошел! В общем, я сказал, что думаю.

– Да, – согласился Стивен. – Это уж точно.

– Пап, я же не дурак, – сказал Чарли. – Я понимаю, что тебя это взбесило, но он мне не нравится, и я ему не доверяю. – Он вышел, прежде чем отец успел что-либо сказать.

Стивен пошел наверх к Анжеле. Перед дверью он остановился. Он услышал голоса. Мэкстон там, с ней.

Он быстро открыл дверь и вошел. Глупо было ожидать чего-то другого, кроме того, что он увидел в комнате. Анжела сидит в кровати, Ральф Мэкстон – в другом углу комнаты.

«Он мне не нравится, и я ему не доверяю», – сказал Чарли.

Стивен присел на кровать и взял жену за руку. Он сказал:

– Когда Анжела встанет с постели, приходите обедать, Ральф.

Он не был уверен, что ему не показалось, будто у Мэкстона рассерженный вид. Это было такое мимолетное впечатление, что он тут же отбросил его. Мэкстон был сплошное очарование, он сразу превратил свое изгнание в шутку. Он даже опередил Стивена, заявив, что нужно готовиться к весеннему открытию, и он надеется, они не возражают, если он немедленно отправится работать. Анжела тепло поблагодарила его; это он тоже обратил в шутку, посмеявшись над собой.

– Дорогая моя леди, я только и делал, что распивал с вами чаи и благодушествовал. Теперь, когда вы вернулись, Стивен, все пойдет как по маслу!

Когда он вышел, Анжела сказала:

– Милый, не слишком ли ты резок? Не следовало избавляться от него так быстро. По-моему, он обиделся.

– Переживет, – сказал он. – Ты мне самому нужна.

Ставни раскрыли, консьержка вытерла пыль и подмела паркетный пол. Клара стояла посреди огромной гостиной. Гобелен Бове был зачехлен. Консьержка оправдывалась, что не сняла чехол. «Это трудно, мадам, я не знала, что будет, если я сниму его».

Комната была меньше, чем казалось Кларе; воздух был затхлым, несмотря на широко открытые окна. Какие она строила планы, когда ходила по квартире со Стивеном много лет назад. Какие приемы она надеялась здесь устраивать во время их приездов. Они были счастливы в Париже; тогда она рассказала ему, что хотела стать художницей. Он в конце концов принял это всерьез, но не слишком. Она была девчонкой двадцати одного года; только что она стала женщиной и женой. Ее надежда на скорую беременность не оправдалась, и она уцепилась за квартиру, как будто это могло поправить дело. Еще так много времени, настаивала она; они собирались ехать в Монте-Карло до конца медового месяца. Она пророчески не хотела ехать. Квартира казалась ей чем-то вроде талисмана, и она купила ее в счет своего приданого тайком от Стивена. Он так и не узнал о ней. Когда они приехали в Штаты, их супружество уже было на грани краха.

Тайное любовное гнездышко. Она горько засмеялась вслух. Нет, воркующие голубки не поселились здесь; квартира так же пуста и бесплодна, как вся ее жизнь. Она закурила. Прежде всего ее нужно обставить; отделка может подождать. Нужно выехать из «Криллона», не оставляя следов своего пребывания. Она прошлась по комнате, шаги по голому паркету отдавались гулким эхом; она отвернула уголок чехла, закрывающего гобелен. Насколько она помнила, гобелен был выполнен в ярких красках; изображена типичная пасторальная сценка восемнадцатого века – любовники, одетые пастушкой и придворным. Она потянула за уголок. Чехол упал на пол, и перед ней предстала яркая картина, свежая и красивая. Влюбленные любезничают, и оттенок тонкого эротизма придан их тщательно вытканным лицам и плутоватым глазам. Она стояла как завороженная. Это не любовь в ее понимании: никаких мук желания и ревности, никакой страсти. Они обнимали друг друга в цветочной беседке, а из-за облаков за ними подглядывали купидоны. Бескровная чувственность, любовь, представленная как благоухающая галантность, и не более того. Клара потянула гобелен за край. Она дернула изо всей силы; подкладка слегка затрещала, но полотно осталось на месте. Она не смогла сдернуть его со стены. Влюбленные продолжали жеманно глядеть друг на друга, а на них таращились похотливые братья бога любви. Она отвернулась и поспешно вышла.

Клара не теряла времени даром. Она обошла магазины предместья Сен-Оноре. Она заказала ковры, гарнитуры удобных стульев и диванов, кое-что из старой французской мебели. Она продала гобелен, и цена доставила ей болезненное удовлетворение. Она окупила почти всю мебель, приобретенную сейчас.

Консьержка, учуявшая очень богатую жиличку, подыскала ей подходящую горничную и алжирскую кухарку. Деятельность подстегивала Клару, она трудилась без устали, пока чудо не совершилось и квартира не приобрела жилой вид. Она сказала себе, что убила память о Стивене, когда сняла этот ненавистный гобелен. Позолоченные зеркала и прелестная картина, изображающая цветы, придали комнате совершенно другой вид. Теперь она может быть счастлива здесь. Возможно, даже останется жить в Париже.

Но фантазии ее длились недолго. Реальностью был О'Халлорен, он позвонил из Вальбонна и сообщил, что гала-вечер в казино Стивена состоится в мае. И он достаточно много узнал об его управляющем. Может быть, к тому удастся найти подход. Клара сказала, чтобы он возвращался в Париж. Выехав из «Криллона», она отказалась от номера. Но она не поселит его на улице Константин. Она назначит ему здесь деловую встречу и пригласит остаться на ночь. Она не хотела, чтобы он неправильно понимал ее. Она могла обмануть его мольбами о помощи, когда они лежали в постели; но вне спальни это она оплачивала счета и заказывала музыку. Так она держала дело в своих руках.

Интересно, думала она, что он мог разузнать; что это за человек, которому доверяет Стивен и которого Майк считает недостаточно надежным. Не похоже на Стивена, подумала она. Он всегда такой проницательный, так безошибочно угадывает фальшь. Она с ненавистью улыбнулась. Может быть, один раз он промахнулся. А одного раза достаточно.

Это все мальчик, решил Ральф Мэкстон. Не столько мальчик, сколько парень шести футов роста, он скоро станет взрослым мужчиной, копией своего отца. Он уже не долговязый подросток. Для своих семнадцати лет он достаточно зрелый. Итальянская кровь, думал Мэкстон. Как и женщины, мужчины у них быстро взрослеют и быстро блекнут. Чарли никогда не нравился ему; поначалу он испытывал ревность из-за того, что родители все время носились с мальчиком, а потом Ральф понял, что подросток все больше раздражает его. Он вовсе не милый английский мальчик из среднего класса, который скоро закончит школу и начнет самостоятельную жизнь; хотя он ведет себя и разговаривает именно так, Мэкстон был уверен, что если его поскрести, то очень скоро обнаружится совсем иное. Теперь он знал: Чарли его ненавидит.

Чарли, со своей не по годам тонкой интуицией, почувствовал, что Ральф влюблен в его мать. И не пытался скрыть свою ненависть. Он не грубил, потому что знал, что этого от него никто не потерпит. Но он достаточно ясно демонстрировал Мэкстону свои чувства. И к тому же сказал нечто такое, что изменило отношение к нему Стивена. Пусть они утонченны и хитры, но такие люди, как Фалькони, не умеют долго скрывать свои чувства. Покер – не их игра.

Перемена была почти неощутимой для кого угодно, только не для Мэкстона. Прохладный взгляд Стивена, сдержанность, когда они все вместе. И настороженность, заставляющая Ральфа быть очень осторожным с Анжелой, тщательно скрывать маленькие знаки близости, которые появились между ними за то время, что они были одни. Она-то, конечно, ничего не замечает. Она слишком открыто, слишком прямодушно относится к людям. Она щедра на привязанность, верит и доверяет всем тем, кого любит. И он полагал, что и его она включает в этот круг. Как друга, как наперсника. Она не смотрела на него так, как, надеялся он, могла бы когда-нибудь посмотреть. Она еще к этому не готова. Мэкстон не знал, когда это случится, но не сомневался, что случится. Фалькони погубит себя. В прошлое Рождество это чуть не произошло. И произойдет, рано или поздно.

Ральф работал как одержимый и ждал, пока его юный враг уедет в Англию. Приходилось соблюдать некоторую дистанцию между Анжелой и собой. И из-за этого он еще сильнее ненавидел отца и сына.

На открытие они собирались устроить потрясающий фейерверк. Стивен тщательно подсчитал его стоимость, но скопидомничать не захотел. Во втором сезоне они должны укрепить свое положение на побережье. Им нужно вновь привлечь клиентов и сделать их постоянными; в особенности интересовали Стивена крупные игроки.

Он потратил значительные средства на предварительную рекламу и потребовал, чтобы Мэкстон нашел ему новых знаменитостей.

– Может быть, какие-нибудь известные кинозвезды...

Мэкстон с удовольствием отверг это предложение.

– Известные кинозвезды в наше время в гробу видали открытие казино. Это вы думаете о Монте-Карло пятидесятых годов – о Брандо и компании. Но я что-нибудь придумаю.

Он посоветовался с Мадлен. Они встретились в Монте-Карло, в отеле «Де Пари».

Она была в прекрасном настроении, прямо-таки бурлила от переполняющей ее радости. Она бросила верного Бернара ради более молодого и более богатого мужчины.

– Он просто чудо, – поведала она Мэкстону, который не испытывал ни капли ревности к этому идеальному любовнику, как бы она его ни нахваливала. – Персы такие щедрые – смотри, что он мне подарил в прошлый раз. – Она протянула гладкую руку, охваченную болгарским браслетом с изумрудами и рубинами. Правда, он ей посадил несколько синяков, призналась она, но что поделать, если ему это нравится. Она ничего не имеет против нескольких тычков в виде разминки. При условии, что награда за это достаточно велика.

– Мне осточертел этот старый пердун Бернар, – говорила она, надув губки. – Он только и твердил, что о проигранных деньгах; это мне тоже надоело. Так что, когда появился Махмуд, я подумала: адье, Бернар. – Она радостно захихикала и выставила напоказ свою новую драгоценную побрякушку.

И благодаря ей Мэкстон заполучил для гала-вечера такую знаменитость, что, когда придет время, все побережье только рот разинет.

– Я рада тебе помочь, милый Ральфи. Мой друг очень близок с шахом – у него вся комната набита фотографиями с подписью и личными подарками. Я сказала ему о гала-вечере, потому что хотела, чтобы он взял меня с собой. Он говорит, что для шаха этот день не подходит. Зато сестра шаха сейчас здесь. Она изъявила желание посетить казино в Монте-Карло, и угадай, что я сказала?

Мэкстон не стал портить ей игру. Мадлен не часто оказывала кому-либо услугу.

– Понятия не имею, – сказал он. – Что же?

– Я предложила, чтобы она пошла именно в твое казино. И он согласился! Правда чудесно? Она играет как сумасшедшая. А какая она богатая, ты просто не представляешь...

– Ты умница, милая, – сказал ей Мэкстон. – Мой распрекрасный босс будет доволен. А то он мне уже плешь проел: вынь да положь ему знаменитостей.

– Это тот красавец, которого я видела? Фалькони? Ты что, больше не любишь его?

– Я никогда не был от него в восторге, – весело сказал Мэкстон. – Гангстеры мне как-то не очень нравятся. В честь этого я закажу нам шампанского. И сколько времени ты еще пробудешь со своим богатым иранским дружком?

– А когда ты встречаешься со своим боссом мистером Фалькони? – в свою очередь спросила она. Ее голос стал пронзительным: верный признак, что она возбуждена. Он наклонился вперед и погладил ее по коленке.

– Завтра утром. Я заказал нам номер, на случай, если ты будешь свободна.

Она улыбнулась ему, ущипнула за руку, которая поднималась все выше.

– Надеюсь, не этот противный чердак?

– Нет. Хороший номер на двоих на втором этаже.

– Это мой любимый отель, – объявила она.

– Мой тоже, – ответил он. – Может быть, попросим прислать бутылку в номер?

– Давай. – Они вышли из бара рука об руку. Она оглянулась через плечо и прошептала: – Боже, опять эта уродка! Сидит там, в углу...

– Какая уродка? – спросил он.

– Ну, та женщина с ужасным лицом... ты ее знаешь. Она здесь живет. Фу, ей надо носить чадру.

– Теперь я вижу, что ты спишь с персом, – сказал он, и они рассмеялись так, что было слышно в баре.

Полина Дювалье сидела неподвижно. Перед ней была колода карт для пасьянса и ежедневная бутылка шампанского в ведерке со льдом. Она держалась в тени; угловой столик всегда оставляли за ней. Она проводила там большую часть дня, пила и раскладывала пасьянс. Обедала она наверху, в номере. Там она смотрела телевизор. Вечером она переодевалась к одинокому обеду и украшала себя драгоценностями. Никто не видел ее, кроме гостиничных официантов.

Ниша в тускло освещенном баре была ее окном во внешний мир. Если она хотела что-нибудь купить, товары присылали ей в гостиницу.

Иногда она слушала разговоры других людей, но не часто. Англичанина и его французскую шлюху она видела уже несколько раз. Она помнила, как реагировала девушка, когда впервые увидела ее. Ахнула, на лице появилась гримаса отвращения. Такое часто случалось за эти годы. Ей сделали множество пластических операций и с большим искусством восстановили то, что осталось от ее лица. Она лишилась одного глаза, его прикрывала шелковая повязка. У нее больше ничего не болело; ей восстановили разбитую челюсть и сделали все возможное, чтобы восстановить форму носа. Зрелище получилось отвратительное, но она привыкла. Ее поддерживало шампанское. Когда врач предупредил ее, что это вредно для печени и почек, она перестала к нему обращаться.

Вот когда она заболеет, тогда и остановится. Ограбление, сказали ей. Мелкий воришка, которого она застигла в спальне. Но Полина Дювалье лучше знала, в чем дело. Она подозревала, что и полиция знает, но не может ничего сделать. Она была не ограблена, она была наказана. Не она застигла вора врасплох, а он застиг ее. Ее удивляло, как отчетливо она помнит все до того момента, как пошла в спальню, чтобы переодеться; потом удар и полная темнота. Он выследил ее, пробрался вслед за ней в дом, а потом методично избил ее. За все эти годы она так и не поняла почему. А недавно прочла об убийствах на свадьбе у мафиози. Она сидела в постели с завтраком на подносе и с кучей газет вокруг. И там было это имя. Фалькони. Вдова Стивена Фалькони. Она прочла все подробности, рассмотрела кровавые фотографии. Фалькони. Это была фамилия последнего мужчины, с которым она спала. Красивого американца, проводившего медовый месяц в этой самой гостинице.

Вдова. Значит, он умер. Она не знала, что он крупная шишка в мафии. А то бы она еще подумала, прежде чем подойти к нему в этом самом баре. А может быть, это подхлестнуло бы ее, придало бы остроты ощущениям. Тогда она ничего не боялась. Он был очень приличным любовником. Рассерженный мужчина, который занимается любовью с незнакомкой, в то время как его молодая жена проводит ночь одна.

Она больше не видела его. А через неделю на нее напали и изуродовали на всю жизнь. Чуть не убили.

Ее друзья проявили верность, люди, знавшие ее покойного мужа, предложили помощь и гостеприимство, когда она вышла из больницы. Но, едва посмотрев в зеркало, она поняла, что ответит им. Управляющий и сотрудники отеля «Де Пари» прислали ей цветы, и это натолкнуло ее на решение. Она никогда не сможет больше жить в доме одна и вообще находиться в одиночестве. Выйдя из больницы, она навсегда поселилась в номере-люксе в гостинице. Это был ее дом, она может жить там, пока не допьется до смерти. Но этого еще очень долго ждать.

Фалькони. Она шепотом произнесла это имя. Что это она только что слышала? Возбужденные голоса совсем рядом обсуждают открытие какого-то казино... и девушка пронзительно спрашивает:

– Фалькони? Ты что, больше не любишь его?

И ответ – с носовым английским акцентом:

– Я никогда не был от него в восторге... Гангстеры мне как-то не очень нравятся...

Она слушала, не касаясь карт, наклонившись к ним. Сердце отчаянно заколотилось. Об этом ее тоже предупреждали. Значит, у Фалькони есть казино. Англичанин там работает; она смутно знала его в лицо: видела как-то в казино в Монте-Карло. Это было давно; он там работал, еще когда ее муж ездил туда играть. Она не любила играть ни в рулетку, ни в карты и после смерти мужа ни разу там не была. Она не знала фамилии англичанина, не знала, по-прежнему ли он там служит. Они вдвоем вышли рука об руку, чтобы продолжить свидание в номере. Тело Полины стало пустой оболочкой; мужчина, уничтоживший ее лицо, истребил в ней также все женские желания.

Она очень живо помнила его. С какой прохладной вежливостью они обращались тогда друг к другу – мадам Дювалье, месье Фалькони. Ни разу – Стивен или Полина, даже в ленивой полудремоте, кончив заниматься любовью. Фалькони... Мафия... «Гангстеры мне как-то не очень нравятся...»

Она позвала бармена. Он трудился здесь уже три года. Он заботился о ней. Никто никогда не занимал ее угловой столик, даже в дни, когда ей не хотелось выходить из номера. Он был ей почти другом, потому так ласково смотрел на нее.

– Мадам?

Она спросила:

– Кто эти люди – эта пара, что только что вышла?

Он наклонился к ней.

– Мистер Мэкстон и дама? Я точно не помню ее имени. По-моему, Мадлен. Он иногда приводит ее сюда. А что – они мешали вам?

– Нет, нет. Просто громко разговаривали. Он служит в казино, верно?

– Теперь уже нет, мадам. Он управляющий новым казино в Антибе. Говорят, оно пользуется большим успехом.

– А-а, – сказала она. – А кто его владелец? Он вроде бы говорил о каком-то Фалькони?

– Нет, не Фалькони. – Бармен покачал головой. – Прикрытием служит американец, Стивен Лоуренс. А кто стоит за ним, неизвестно. Ходят слухи, что мафия. – Он говорил очень тихо. – Здесь единственное место, куда они не могут пробраться. Мэкстон не мог бы сюда заявиться, если бы был связан с ними. – Потом он спросил: – Вы, кажется, взволнованы, мадам? – Ему было искренне жаль ее. Она была со странностями, порой раздражительна и требовательна. Но всегда щедра и никогда не жаловалась управляющему.

– Нет, не взволнована. С чего бы это? Мне просто интересно, вот и все. Эжен, я хочу вас кое о чем попросить... – Она открыла сумочку и стала доставать купюры. – Узнайте об этом казино... Они говорили о гала-вечере. – Она сунула ему деньги.

Он покачал головой.

– Это необязательно. Я и так могу узнать для вас. – Он вытащил бутылку шампанского из ведерка и посмотрел, сколько осталось.

Полина Дювалье сунула купюры ему в карман.

– Не дурите, возьмите. И налейте мне то, что там осталось. Дайте мне знать об этом вечере...

– Хорошо, мадам. Большое спасибо.

Почти десять лет она не выходила из гостиницы. Он вернулся к стойке. Как странно. Может быть, она теряет рассудок. Но пачка банкнотов была внушительной. На ее вопросы ответить нетрудно. К середине дня он подошел и помог ей покинуть столик. Она всегда твердо держалась на ногах. Она отдала ему колоду карт.

– Оставьте их для меня на вечер, – сказала она. – И еще одна просьба. Узнайте, как выглядит этот Стивен Лоуренс.

– Сногсшибательная квартирка, – сказал Майк О'Халлорен. – И ты обставила ее за полтора месяца!

Клара пожала плечами.

– Ничего особенного. Ее нужно как следует отделать, но это не срочно.

– Ты собираешься жить здесь одна? – спросил он.

Она встретила его в аэропорту Шарля де Голля, когда он прилетел внутренним рейсом из Ниццы. Он не ожидал этого и был доволен. Она – человек настроения. То ей хотелось заниматься любовью, то она становилась вдруг агрессивной, а иногда в ней появлялась несвойственная ей мягкость, и она давала ему понять, что он ей нужен.

– У меня есть горничная, – ответила Клара. – Она спит в холле. Тебе я заказала комнату в «Пляс-дель-Опера».

– Спасибо, – сказал он. Она не предложила ему жить с ней. Но обнадеживало то, что она пригласила его остаться на ночь, ему очень хотелось этого. Она, казалось, нервничала: слишком много курила, ей не сиделось, и она энергично расхаживала по комнате. Он сказал: – Клара, почему бы тебе не успокоиться? Перестань изводить себя.

– Тогда приготовь нам выпить и займемся делом. Мне нужны подробности, все-все.

– Ладно, ладно. Сейчас принесу скотч, а потом отчет о работе. Только, ради Бога, сядь и успокойся. А то пол протрешь...

Она хотела огрызнуться, но удержалась. Она затащила его в постель; естественно, он ведет себя соответственно. Она слишком нуждается в нем, чтобы отшивать его. Она плюхнулась на мягкий диван и смотрела, как он ходит по комнате, наливает напитки. У него хорошие движения: складные и быстрые. И с револьвером умеет обращаться. Он говорил ей, что у него есть награды за меткую стрельбу.

– Он живет под фамилией Лоуренс. Под ее фамилией. Он купил это здание чуть больше года назад. Купил как никому не нужную развалюху и превратил в самое модное казино, не считая Монте-Карло. Он нанял этого типа Мэкстона, чтобы тот вел переговоры и все наладил для него. Они снимали виллу, в прошлом году выкупили ее. Ее отец недавно умер в Англии. Сыну около семнадцати, он кончает там школу. Хочешь посмотреть фотографии?

– Откуда ты узнал все это и где взял фотографии?

– У горничной. Там довольно большой поселок. Я снял комнату и стал болтаться вокруг. Сказал, что я художник. Садился с мольбертом и что-то мазал. Поскольку я тратил деньги и заказывал вино, всем было на меня наплевать. А она приходила за покупками, и старухе за прилавком было невтерпеж сообщить мне, какое хорошее место нашли себе эта горничная и ее мать – у богатого американца, хозяина казино в Антибе. Тогда я заговорил с горничной в кафе, и так мы познакомились.

Клара почти не слушала. Он держал конверт, оттуда торчали фотографии – Стивена, той женщины, сына, которому скоро семнадцать. Она протянула руку и взяла их. Майк продолжал:

– Заставить ее разговориться о господах было нетрудно. Болтунья каких мало. По-моему, он ей не очень нравится. За фотографии мне пришлось заплатить – они знают цену деньгам.

Улыбающийся Стивен обнимает за плечи высокого темноволосого мальчика. Она почувствовала себя так, словно ей в сердце всадили нож. Его сын, никаких сомнений быть не может. Другая фотография: женщина со светлыми волосами смеется в объектив; на ней купальник, и видно, что у нее полная грудь и гладкая кожа.

– Это она. – О'Халлорен наклонился над снимком. – Надо же, как ты все вычислила. Я не верил в это, пока не побывал на Сицилии...

– Она ничтожество, – сказала Клара. – С виду настоящее ничтожество.

Он увидел, что она готова разорвать снимок в клочки, и отобрал его. Потом сложил все фотографии обратно в конверт и сунул в карман.

– Я же сказал тебе, – напомнил он, – не понимаю, какой дурак мог тебя бросить? Действительно ничтожество. Самая обычная блондинка.

– Ради нее он все бросил, – проговорила Клара. – Он мог стать главой всех «семей». Если бы он не сбежал, мой отец был бы жив и сегодня. Наверное, он ушел из-за сына. Вот что его привлекло. Этого я не могла ему дать. И не знаю, по какой причине. По какой дьявольской, треклятой причине я не могла от него забеременеть.

Она вскочила на ноги. Он не пытался остановить ее. Он и не представлял себе, что она умеет плакать.

– Где я только не была. Каждый специалист, каждый шарлатан сулил мне чудо. Я даже его заставила сделать анализ: думала, это по его вине. Думала, что та баба его обманула, и так ему и сказала. Он возненавидел меня за это. Он ненавидел меня за ревность. Он... ненавидел... меня... точка! Его анализ оказался положительным. Он гордился своими погибшими женой и сыном, а у меня не было ничего! Ты знаешь, что случилось в нашу брачную ночь? Он лежал со мной, Майк, а в конце выпалил ее имя – Анжелина!

– О Боже, – шепотом произнес О'Халлорен.

Она остановилась перед ним.

– Я была от него без ума. Во время медового месяца он переспал с другой женщиной. Я хотела убить его, себя...

Он смотрел и слушал, и в какой-то миг его передернуло. У него была своя слабость: он был преданным отцом и любил свою жену, хотя время от времени ему случалось переспать с другой женщиной. Это ничего для него не значило. Но здесь – другое дело. Ему не по душе такое отчаянное проявление чувств. Казалось, она сейчас начнет рвать на себе одежду, царапать собственную кожу. В его понимании это не любовь. Зло, подумал он и испугался. Его подмывало подняться и уйти, пока не поздно.

– Плачу полмиллиона долларов, – сказала она.

Он не двинулся с места.

– Что ты покупаешь, Клара? – спросил он, помолчав.

Она вдруг успокоилась. Села рядом с ним, взяла свой стакан и стала неторопливо пить. Она была совершенно хладнокровна.

– Свой душевный покой, – сказала она. – Честь моей семьи. Я хочу, чтобы он умер, Майк. И все они. Я плачу полмиллиона долларов человеку, который это устроит. Или сделает.

Он тоже взял стакан. Рука его слегка дрожала.

– За такие деньги можно прикончить президента США, – сказал он.

– За меньшие, – поправила она.

Он так и не встал и не ушел.

– С твоими связями это должно быть не очень трудно, – сказал он.

– Я не могу ими воспользоваться, – ответила она. – Дома никто для меня палец о палец не ударит. Все предупреждены. Чтобы было тихо. Поэтому я здесь. Поэтому ты мне нужен, Майк. Мне нужно, чтобы ты нашел мне убийцу. Но сейчас не будем об этом говорить. Расскажи мне о человеке, которого нанял мой муж. Как его зовут?

– Мэкстон, – ответил он. – Ральф Мэкстон. – Ему было трудно сосредоточиться. И скотч тут ни при чем. Голова отяжелела как камень.

– Расскажи мне о нем, – настаивала Клара. Голос звучал мягко. Она положила руку ему на колено. Длинные ногти и очень белая кожа. Полмиллиона долларов. Она говорит всерьез. У нее есть деньги.

– Мэкстон англичанин, – сказал он. – Его отец – какой-то лорд, который вышвырнул его из дома за воровство и азартные игры. Он побывал во всяком дерьме, прежде чем осесть здесь. Работал в Монако; там его поймали за игрой в рулетку и выгнали. Его подобрал твой муж. Похоже, ради денег он сделает что угодно.

– А откуда ты все это узнал?

– От его прежних боссов в казино в Монте-Карло. Там его не очень жалуют. Он слишком хорошо поработал и переманил некоторых постоянных посетителей в новое заведение. Поэтому они недовольны. Им хотелось бы, чтобы у него были какие-нибудь неприятности.

– Ему нужны деньги, – сказала она задумчиво. – Если он игрок, ему всегда нужны деньги.

– Я так и подумал, – сказал О'Халлорен. – Но нельзя пороть горячку. Сначала нужно подцепить этого типа на крючок. Он как-то не соответствует описанию, которое мне дали в Монако.

– Почему это?

– Потому что горничная, Жанин, тоже о нем говорила. По ее словам, он что-то вроде друга семьи. Живет на вилле, чтобы заботиться о жене Фалькони, празднует с ними Рождество в Англии. Он там свой человек.

– Тогда зачем тратить на него время? – нетерпеливо рявкнула Клара. – С какой стати ты решил, что от него будет толк?

– Потому что, по словам горничной, он без ума от дамы.

Клара недоверчиво уставилась на него. Она сказала:

– И мой муж ничего не знает? Они его обманывают?

– Нет. Эта мамзель, горничная, обольет помоями кого угодно, но тут она даже не пыталась. Она говорит, что это только Мэкстон влюблен. «Мадам ничего не замечает, – сказала она. – А месье Лоуренс, наверное, слепой...» Она из тех, кого такие истории приводят в восторг. Небось глядит в замочную скважину, когда хозяева ложатся в постель.

Клара молчала. Он ждал. Он не сказал ей, что та женщина беременна. Он считал, что она еще не готова к такому известию.

Он произнес:

– Если бы нужно было разделаться только с твоим мужем, он бы подошел. У него могло бы быть два мотива: деньги и вдова. Но мы переливаем из пустого в порожнее, Клара. Первым делом мне нужно завязать с ним знакомство.

– Думаешь, ты сможешь разобраться в нем? – спросила она.

– Я провел почти двадцать лет среди мошенников и всегда считал, что за милю вижу того, кто способен убить. Почему бы мне не пойти на вечер и не посмотреть на него?

– Действительно, – сказала Клара. – И если он тебе понравится, то, может быть, есть смысл и мне поговорить с ним. Я была в казино в Монте-Карло во время медового месяца со Стивеном. Возможно, и он был там. Когда этот праздник?

– В середине мая, – сказал он. – Мне нужно раздобыть приглашение. Они там очень разборчивы насчет публики.

Она улыбнулась.

– Ничего, ты все устроишь. Сунешь кому-нибудь пачку купюр и включишь на полную мощность свое обаяние. Давай-ка поедим. Тебе нравится алжирская еда?

Он погладил ее затылок, ощутив под пальцами маленькую ямку и шелковистые волосы.

– Никогда не пробовал, – сказал он.

– Она острая. Мне нравится. И ты останешься, да?

– Я останусь, – сказал он, наклонился и поцеловал ее. Полмиллиона долларов. С такими деньгами он бы ничего не боялся.

Она извивалась в его объятиях, как красивая змея. Поели они только поздно ночью.