Ангел в доме

Глава пятнадцатая

Николя была мертва. Маленькая Клеопатра решила отхватить слишком большой кусок от абсолютно запретного пирога. Ее нашли в понедельник утром на пороге женского приюта, с горлом, перерезанным от уха до уха. Сумочка исчезла; даже туфли на убийственных каблучках и те исчезли, но на шее остался медальон со снимком двух улыбающихся детей. Николя и Стив. Два потерянных ангела.

Страшную новость сообщили в тот момент, когда Анжела, собрав чемодан, готова была отправиться в аэропорт. Она хотела дождаться похорон, но Мэри Маргарет ее идею не поддержала, пообещав заменить Анжелу лично. Стива отправили в местную психиатрическую лечебницу, держали на лекарствах, и о смерти сестры он узнает не раньше, чем хоть немного придет в себя.

Все утро сестра Кармел бесплодно пыталась убедить Анжелу, что та не виновата в трагедии брата и сестры. Анжела с тем же упорством твердила обратное. Она позволила Николя обвести себя вокруг пальца, она обманывала Стива и настоятельницу, а все потому, что не сомневалась в своей правоте. Монашество предполагает и даже обязывает к абсолютной честности и смирению, которые ей прежде были неведомы. Теперь-то она это поняла, да только знание далось ей – и, главное, Стиву с Николя – слишком дорогой ценой. Колени у нее одеревенели от долгого стояния на каменном полу, когда в часовне появилась Мэри Маргарет. Анжела не заметила теплого взгляда настоятельницы – усаживаясь на скамью рядом со злосчастной послушницей, Мэри Маргарет уже была привычно деловита и хладнокровна.

– Сестра, – прервала она молитвы Анжелы, – пора в Хитроу.

– Да. Я помню. – Анжела глянула на часы, быстро перекрестилась, выпрямилась и тут же упала на скамью, словно ноги отказывались уносить ее из этого прибежища души. – Мне здесь так хорошо, – вздохнула она.

– Знаю, девочка, знаю.

– Мне не стать знаменитым теологом или еще кем-нибудь в этом роде, да я о таком и не думала, но чувство Бога у меня есть. Когда я сижу здесь, в тишине, смотрю на свечки и слушаю, как шипят гаснущие фитильки, я точно знаю, что Он есть и Он за нами присматривает. А больше мне ничего не нужно.

– Часовня никуда не исчезнет, девочка. Здесь все останется на месте и в твоем распоряжении, какое бы ты ни приняла решение.

– Жить не хочется после того, что я наделала! – хрипло прошептала Анжела. – Сколько я всего натворила.

– Все мы постоянно что-то творим. – Мэри Маргарет поразила Анжелу, неожиданно стиснув ее пальцы. – Но знаешь, чем хорошо католичество? Тем, что можно пожалеть о содеянном и жить дальше.

Анжела удивленно посмотрела на настоятельницу, та подмигнула:

– Если серьезно, сестра, то мир полон людей, за которых ты не в ответе. За дядю Майки, кстати, тоже. Тяжкая у людей жизнь, печальная. Нужно это принять и стараться жить по-другому. Большего и лучшего мы сделать не в состоянии.

– А вам разве не бывает грустно?

– Я тоже человек, пусть тебе и нелегко это представить.

Вспыхнув, Анжела хотела извиниться за все свои грубости и обвинения, но Мэри Маргарет жестом остановила ее:

– Разумеется, мне иногда бывает так же грустно, как любому из смертных, но моя жизнь далеко не печальна, сестра. Совсем наоборот. Мне понадобилось много времени, чтобы принять решение, которое к тебе пришло в столь раннем возрасте. Ты захотела пойти в монахини… во сколько? В десять? В двенадцать? Скажу больше – мир стал бы лучше, если бы в нем было больше людей, похожих на тебя или сестру Кармел. Куда лучше. Но он таков, каков есть, и ничего с этим не поделаешь. Если позволить вам двоим руководить этим притоном для лунатиков, здесь ничего не останется, кроме кучки пепла. Знаешь почему? Потому что добрые намерения – штука хорошая, только когда их сдерживает такая желчная старая корова, как я. – Она хмыкнула в ответ на потрясенный взгляд Анжелы. – Признаться, меня смех разбирает, когда какой-нибудь старый пердун из благотворительного комитета сюсюкает и слезы умиления утирает: «Ах, что за прелесть жить вдали от мирской суеты. Как я завидую монашкам и священникам!» Ха. Будто мы в раю живем и не видим каждый день такое, от чего у него волосы торчком встали бы даже на его дурацкой лысине. И что же отвечаю? «Ах, как должно быть вам тяжко в этом страшном, страшном мире». И со скорбной миной тяну руку – подайте на новые трубы или шифер для крыши.

Мать-настоятельница в роли попрошайки? Анжела невольно рассмеялась.

– Придет твой черед – будешь делать то же самое, сестра.

– А у меня есть шанс?

Мэри Маргарет, поджав губы, вонзила в нее проницательный взгляд:

– Во всей этой истории есть что-то еще, мне неизвестное?

Анжела кивнула. Молча.

– Понятно. Что ж. Каждый имеет право на личную жизнь. Наверное.

– Просто… я еще не готова. Пока нет.

– Что ж, – повторила Мэри Маргарет, – по крайней мере честно. – Она со вздохом выпрямилась и потерла поясницу, от чего живот уехал вперед, будто бампер двухтонного грузовика. – О-ох. Спина, черт бы ее побрал. И мозоли замучили. Время у тебя на раздумья есть, сестра, потрать его с толком.

Поднявшись со скамьи, Анжела преклонила колени. Может, успеет выкроить перед отъездом несколько минут, чтобы отнести букетик цветов из часовни к комнате Николя? Никогда ей не забыть эту ершистую девушку, так долго полагавшуюся только на себя и свою смекалку. Пока смекалка ее не погубила.

– И вот еще что, Анжела, – морщась от боли, добавила Мэри Маргарет, – если ты сюда вернешься… Не возражай. Если вернешься, то должна понимать, что тебя ждет. Здесь ничего не изменится, кроме тебя самой. Тебя будут окружать все те же безнадежные психи. Каждый день. Пока рак на горе не свистнет, пока кого-нибудь из них не озарит или он не увидит свет в конце тоннеля – называй как хочешь. Но и тогда ты обязана будешь понять, что это произошло по логике вещей, а не благодаря тебе.

– Мне многое придется в себе изменить, – мрачно согласилась Анжела.

– Можно взглянуть иначе – не хороша ли я такая, как есть?

– Но…

– Все зависит от того, как ты хочешь провести оставшуюся жизнь. Без идеалистов мир был бы чертовски тошным, но знаешь, что самое смешное? В монастыре идеалистам не место.

Опустив голову, Анжела пыталась проникнуть в смысл этих слов, а когда подняла глаза, настоятельницы в часовне не было. Анжела впервые в жизни поставила свечу за себя и выскользнула в мутно освещенный коридор.

– Вон там, смотри! – Питер вытянул руку в сторону обшарпанной двери женского приюта. С крыльца как раз спускались две особы в юбках шириной в ладонь и жакетах из искусственного меха. Сердце Роберта ухнуло вниз, будто чья-то безжалостная рука привязала к нему груз и сбросила в реку.

Роберт сам уговорил Питера показать то место, где Анжела – если верить словам приятеля – работала. Теперь они следили, как ее подруги по ремеслу небрежно закурили и разбрелись. Одна направилась в их сторону, вылавливая взглядом перспективную машину.

– Ты только мучаешь себя, дружище, – сочувственно пробормотал Питер.

С самого утра он старательно вспоминал детство, ни одного слова не произнес с насмешкой, чем тронул Роберта, который счел это добрым знаком. Да и мог ли Роберт не оценить усилия старого друга? Тот не только отказался от мерзкой гнусавости, но и напыщенность оставил, до смерти раздражавшую Роберта. Не говоря уж о том, что вчера вечером Питер терпеливо выслушал все его излияния и без лишних слов согласился пожертвовать ради друга целым рабочим утром. Роберт вовсе не собирался открывать ему душу, но так уж получилось. Слова сами хлынули из него, и он не нашел в себе сил остановить неожиданную и немыслимую для него исповедь.

– Ради всего святого, только не это. Не вздумай натравить ее на нас.

Питер хлопнул себя по лбу, увидев, что приятель шагнул навстречу проститутке. Опоздал – Роберт уже вытаскивал банкноты из пачки. Клиент явно напугал и девушку. Она завертела головой в поисках готовой захлопнуться западни и взвизгнула, когда Роберт схватил за руку. Питер подошел к ним с недовольным видом.

– Не надо кричать, прошу вас, – сказал Роберт. – Я хочу кое-что узнать, только и всего.

– Отвали!

– Вот, возьмите все. – Он сунул пачку денег в карман жакета. – Пожалуйста, скажите, вы знаете Анжелу? Она работает вместе с вами? Очень короткие волосы. И странная походка – вприпрыжку. Знаете ее?

Питеру ничего не оставалось, как вздохнуть. Бедняга совсем обезумел. Шлюха была того же мнения, если судить по ее испуганному взгляду и отчаянным попыткам вырваться. Она вся извивалась, выкручивая руку.

– Да пусти ты ее! – крикнул Питер. – Все равно ничего не добьешься.

– Пусть скажет, что Анжела в безопасности. – Роберт гипнотизировал девушку взглядом, будто пытался вытащить из нее слова усилием воли. – Она не слишком рискует? Скажите, прошу вас.

– Какого хрена! – Острый приступ страха, похоже, уже прошел. – Послушай, парень. Не знаю я никакую Анжелу. Спроси еще кого-нибудь. Я здесь новенькая. А что с ней вообще такое? – Взгляд девицы понимающе сузился. – Да ты, никак, ее папаша?

Роберт в полной растерянности оглянулся на Питера. Оба подумали об одном и том же: ситуация вполне могла подтолкнуть девицу к такому выводу – она ведь и сама едва достигла совершеннолетия. Роберт выпустил ее руку и отвернулся, даже не замечая робких попыток девушки вернуть купюры. В его обращенном на Питера взгляде вспыхнула надежда.

– Эй! – крикнул Питер. – Эй, куда?! – Девушка уже мчалась прочь, сжимая в руке пачку денег.

– Видишь? Она не знает Анжелу, – сказал Роберт. – А вдруг все не так? Вдруг мы что-то напутали? Господи, мало ли бывает недоразумений!

– Но она ведь сама тебе призналась, верно? – Питер осторожно подталкивал Роберта в сторону подземки.

– Ничего удивительного. Я смотрел на нее с таким отвращением. Я заранее ее осудил. – Роберт отпихнул руку Питера. Взгляд его метался по сторонам в унисон со скачущими мыслями. Он вспоминал, прокручивал про себя последний разговор с Анжелой, пытаясь выцарапать из него хоть крупинку надежды. – Может, она хотела сказать, что бросит свою… А я толкнул ее обратно! – Он тряхнул Питера за плечи. – Да, так все и было! Теперь понимаешь? Ей нужна моя помощь.

– Да? Возможно, – с сомнением протянул Питер. – А если ей все-таки нравится быть… э-э… – Он замялся, виновато улыбнулся. – Ну, ты сам знаешь… Анита сказала, что ей сразу бросилась в глаза… э-э… ненормальность Анжелы.

– Ты все рассказал Аните?

– Д-Да.

– И что еще говорит Анита?

– О чем? Об Анжеле?

Питер не понимал, почему Роберт так разозлился. Внезапное откровение рассеяло туман перед его глазами.

– Понял!

– Правда? – Роберт рассматривал ботинки.

– Ты решил оставить все это в тайне.

– Я?

– Бог мой, плохо твое дело, дружище, совсем плохо. Так вот зачем мы сюда пришли. Ты готов взять ее со всем ее прошлым, точно? А если она так и не бросит свое занятие? Что тогда? Шила в мешке не утаишь, все равно люди узнают. А дети? Как ты им объяснишь, куда каждую ночь исчезает их мамочка в ажурных чулках?

– Я тоже об этом думал, – уныло отозвался Роберт.

– Вот что я тебе скажу, старик. – Питер с видом знатока прищелкнул языком. – Поверь слову сведущего человека – женское упрямство зачастую переходит все границы.

– Ты так считаешь?

– Знаю! И нечего на меня пялиться. – Питер сел на любимого конька, и покровительственный тон полез из него сам собой. До чего же хорошо вновь и с полным правом забраться на пьедестал. – Опыт, дружище, и только опыт помогает разбираться в женщинах.

– Неужели?

– Ты зол, – вздохнул Питер с видом джентльмена, мечущего бисер перед свиньями. – Однако согласись, ты сам сказал, что запутался. Так?

– Так.

– Ты был взбешен. Тебе противно. Так? Роберт кивнул.

– Фактически, – продолжал Питер, входя в роль королевского прокурора, – справедливо будет заявить, что ты отнесся к Анжеле в высшей степени требовательно. Так? Именно так. А чрезмерная требовательность сродни критике. Критика же, друг мой, – единственная вещь, которую женщины не выносят. Ты этого не знал, да и откуда? Ты ведь не женат и никогда не был.

– В отличие от тебя.

– Именно. – Улыбка Питера была полна печали по поводу холостяцкой судьбы лучшего друга. – К примеру, когда Анита интересуется, в каком платье она выглядит толще – в голубом или черном, – это, разумеется, женская ловушка. Как в подобном случае поступил бы ты? Принялся бы рассуждать и сравнивать, чтобы ответить максимально честно и точно. А у меня ответ всегда наготове: в любом из платьев она выглядит стройной.

– Так оно и есть.

– Не в этом суть. Суть в том, что я знаю, какого ответа она от меня ждет. Иными словами, я знаю, как не нарваться на неприятности. Роберт, что с тобой? – В глазах Питера мелькнул страх. – Господи, это она.

Тонкая фигурка направлялась к той самой двери, откуда недавно выпорхнули ночные бабочки. Вся в черном, и костюм более чем приличный, отметил Роберт с облегчением. Почему-то с цветами. Он бросился через дорогу, игнорируя пронзительные гудки машин, но перехватить Анжелу не успел.

– Не смей! – Задыхающийся Питер повис у него на руке. – Не смей туда входить.

– Почему?

– Ты же ее еще больше расстроишь. Сам посуди. Свалишься как снег на голову. Она ведь здесь работает, не забывай. Да это все равно что красной тряпкой перед быком махать. Что, если она и сейчас работает? Застанешь посреди…

– Ладно, хватит. – Роберт поморщился. – Что, по-твоему, нужно делать?

Питер одернул пиджак.

– Предоставь все мне. Я сам с ней поговорю, а ты постой за углом. Пусть только выйдет, уж я найду нужные слова. Раз ты решил остаться с ней, то без нужных слов не обойтись. Ты ведь, как ни крути, в таких делах не знаток.

– А ты знаток?

– Конечно. Кто из нас вчера испортил с Анжелой все дело? Ты или я?

– Я, – с тоской признал Роберт.

– А почему? Да потому что не нашел нужных слов. Действовал наскоком, что совершенно неприемлемо в отношениях с женщиной.

– Заткнись, Питер. Но может, ты и прав. – Он отступил на шаг. – Вдруг она действительно тебя послушает.

– Мне еще не встречалась женщина, которая бы не…

– Я тебя ударю. – Роберт схватил приятеля за лацканы. – Вот что. Скажешь ей, что я вел себя ужасно и мне очень стыдно. Скажешь, что хочу поговорить. Все уладить. Скажешь, что я…

– С ума сходишь по ней?

– Да. И еще…

– Что тебе плевать, шлюха она или нет.

– Да, – менее охотно согласился Роберт.

– А тебе действительно плевать? Роберт закусил губу.

– Об этом мне лучше самому поговорить. Передашь все остальное – и хватит, понял?

– По существу, – Питер демонстративно разгладил пиджак, – ты просишь меня ее умаслить. Следовательно, в этом мы сходимся: умасливать женщин мне удается лучше. Значительно лучше, чем тебе.

– Питер, ты дождешься, я и в самом деле врежу тебе так, что ты улетишь в Темзу, – прошипел Роберт, но он был в отчаянии, а отчаянные меры и лести требуют отчаянной. – Да, да, да. Согласен. Я на все готов. Пожалуйста, умасли ее ради меня. Пожалуйста.

– Отлично. Без проблем. Так бы сразу и сказал. – Питер был слегка обескуражен. – Идет! Быстрей за угол, не высовывайся. И положись на меня.

Роберт успел прыгнуть за угол в тот самый миг, когда дверь открылась. Анжела заморгала при виде Питера, вальяжно прислонившегося к перилам крыльца.

– Анжела! – Легкая улыбка.

Она замерла – то ли скроется снова в доме, то ли дальше двинется.

– Если не ошибаюсь… Питер? – Близоруко сощурив глаза, Анжела бросила быстрый взгляд вокруг.

– Я один. – Улыбка стала шире. – Не работаете сегодня? – Он кивнул на ее траурный наряд.

– Этот костюм я часто надеваю на работу. – Анжела сдвинула брови в недоумении. – Хотя сегодня повод особый – одну из наших девушек убили. Перерезали горло. Ужасно.

– Видите? Стоит ли удивляться, что Роберт так за вас волнуется. – Трагический случай пришелся кстати. Девица-то, похоже, в расстроенных чувствах. Может, до нее кое-что начинает доходить?

Привалившись к перилам, разбросав руки по ржавому железу, Питер блаженствовал. Возможно, что его звездный час еще впереди. Он смаковал слова, что готовы были сорваться с языка и только ждали нужного момента. А сорвавшись, должны были доказать всему свету и, главное, Роберту бесспорную и неопровержимую истину: в сравнении с ним, Питером, он сущий младенец.

– А что вы здесь делаете? – спросила Анжела. Резковато, на взгляд Питера, спросила.

– Вы видите перед собой человека, посланного с миссией. Посредника.

От улыбки у Питера уже сводило скулы.

– Что вы имеете в виду?

– Кого. Нашего общего друга Роберта, разумеется. Полагаю, вам известно, – зачастил Питер при виде ее помрачневшего лица, – что я в некотором роде виноват. Да-да, виноват в разглашении информации, которая касалась только вас.

– Правильно.

– Полагаю также, что его реакция оказалась неадекватной.

– Он был в шоке.

– Да. – Питер глубокомысленно теребил подбородок, как делал его любимый актер в любимом фильме. Настало время уронить подготовленные слова и полюбоваться их действием на заблудшую душу. – Анжела, мне поручено сообщить вам, что Роберт вас прощает.

– Прощает? Он прощает меня?!

Питер нахмурился: четкий план разваливался на глазах.

– Да. Более того, он решил принять ваше прошлое и готов даже принять настоящее. Собственно, он на все готов, лишь бы ваша связь продолжалась.

Анжела хватала ртом воздух. Глядя на ее красное лицо, Питер решил, что великодушие друга оказалось чрезмерным. Похоже, она впервые в жизни с таким столкнулась.

– Вы хотите сказать, – выдавила Анжела наконец, – что, несмотря на мое настоящее и будущее, он предлагает мне связь? Господи, да он и впрямь извращенец.

У нее уже пылали и уши. В человеке, конечно, можно обмануться, но не до такой же степени. Впрочем, учитывая ее последние промахи, этот не кажется столь уж удивительным. Тем более что доказательства налицо. Невероятно – решив пополнить свой гарем монахиней, Роберт присылает своего обманутого друга!

– Ну-ну, дорогая. Извращенец – это чересчур сильно сказано.

Хотя как посмотреть. Не так уж эта девица и далека от истины; извращением действительно попахивает. Но если Роберт изъявил желание спутаться со шлюхой, то Питеру это только на руку: Анита, может, и нервная, и стерва, но женщина она приличная.

– Не знаю, что и сказать, – покачала головой Анжела.

Бедняжка. Питер позволил себе сострадание джентльмена. Как же низко она пала и какая благодарная роль выпала ему. Попасть в самый центр жизненной драмы и спасти две страдающие души – что может быть благороднее? Но не расслабляться, главное, не расслабляться.

– Однако в случае продолжения… отношений возникает проблема с детьми, верно? Если вы, конечно, не бросите свое занятие.

– С детьми?

– Я бы сказал, весьма серьезная проблема. Невозможно предсказать, как они на все это прореагируют.

– Господи!

– О детях нельзя забывать, дорогая. Ни в коем случае. – Питер красноречиво хмыкнул: поверьте многострадальному отцу двух девчонок. – Хотелось бы иногда, да не удается. Знаете, как некоторые рассуждают – ничего не вижу, ничего не слышу. Но это не наша философия, верно? Что с вами, Анжела, вы побледнели.

– Не понимаю. Ничего не понимаю. Вас тревожит, как отреагируют ваши дети, если мы с Робертом…

Питер отмахнулся от столь нелепой мысли:

– Не говорите ерунды, милая. Речь о ваших детях.

– Иными словами, вы хотите от них избавиться?

– Что? Что значит «избавиться»? Я ведь их еще не знаю, не так ли? Как и вы, если уж на то пошло. – Питер сделал паузу. – Поймите, Анжела, мы просто рассуждаем. Строим гипотезы.

– Вы их не знаете? И не хотите узнать? – Несчастные крошки. Родной отец бросил, приемному до них никакого дела. Сколько лет вместе, а он не удосужился их узнать.

– Узнаю. Со временем. – Питер озадаченно поскреб затылок. – Как и вы, надеюсь, если природе будет угодно.

Странные слова Анжелы неожиданно обрели смысл: должно быть, все дело в какой-нибудь патологии по женской части. Мало ли что там у шлюх бывает. Или же профессия научила ее избегать беременности. Точно. Девица просто-напросто боится. Питер устремил на Анжелу самый искренний свой взгляд – тот, что обеспечивал ему успех на семинарах по психологии:

– Ваши опасения мне понятны.

– Правда?

– Поверьте, вас не бросят одну с детьми на руках. У нас с Робертом все общее. Буквально все. Так всегда было. Мы настоящие друзья. Его дела – мои дела, и наоборот. Поэтому я сегодня и пришел. Спросите Аниту, она подтвердит.

– Анита?

– Уж она про нас с Робертом все знает.

– Ушам своим не верю, – пробормотала Анжела. – Вы все знаете? Он вам и о детях рассказал, и вас устраивает его связь? Да что вы после этого за люди? Бог мой, ну и парочка.

Ее нападки Питеру не понравились. Более того, изрядно покоробили. Уличная шлюха устроила судилище. Краснела бы лучше да руки заламывала.

– Не в вашем положении критиковать, милая. Кто кого обманывал? Вы эту лавину и запустили, если не ошибаюсь. Моя же совесть чиста. Роберт мне друг, но он вправе выбирать себе в спутницы жизни кого угодно. Я исполняю роль посредника, только и всего. Да. И я считаю, что он в высшей степени разумно отнесся к вашей карьере. Подходит такое определение? Довольно ходить вокруг да около. Перейдем прямо к сути: ваш ответ на предложение Роберта. Что мне ему передать?

Вот тут-то Роберт и выскочил из-за угла. Он едва шею не свернул, стараясь уловить разговор. Не понял ни слова, как не смог расшифровать и потрясение, написанное на лице Анжелы. Неожиданная мысль была сродни хорошему удару под дых: а вдруг Анжела проговорится о вчерашнем недоразумении с Анитой на лодке? Бледный от ужаса, Роберт остановился у крыльца как раз вовремя, чтобы услышать ответ Анжелы:

– Передайте, чтоб проваливал к черту. И она бросилась вниз по ступеням.

Пока Питер смущенно моргал, Роберт успел ухватить ее за руку:

– Постой, прошу тебя. Давай поговорим. Его передернуло от ненавидящего взгляда:

– Уже поговорили. С меня хватит.

Роберт зло посмотрел на приятеля, стоявшего на крыльце с самым невинным видом. Эта скотина даже насвистывала.

– Не знаю, что тебе наговорил этот… – еще один злой взгляд, – идиот, но у меня были самые лучшие намерения.

С губ Анжелы сорвался неопределенный, но очевидно неприязненный возглас.

– Выслушай меня, просто выслушай. Дай мне хотя бы один шанс, и я сумею найти нужные слова. А ты, – он обернулся к Питеру, который именно в этот момент решил поддакнуть, – оставь нас.

– Что? А-а, ну да. Ладно. Я рядом.

Питер удалился на расстояние, которое счел безопасным. Для себя.

– Отлично. – Роберт отважился на легкую улыбку, но та застыла у него на губах от ледяного взгляда Анжелы. – Кажется, мы что-то где-то напутали. – Он приглушил голос, чтобы Питер наверняка не услышал. – Нет у меня интрижки с Анитой. Да-да, знаю, вчерашний шкаф и все такое, но это просто недоразумение. Такого с людьми не случается. С нормальными людьми. А со мной случилось. Наверное, у Аниты нервный срыв.

– Мне со многими приходилось работать, Роберт, и главное, что я узнала от этих людей, – они постоянно лгут. Я думала, ты другой. Думала, ты цельная личность, в отличие от тех убогих, которые меня окружают. Но теперь я уверена, что ты искалечен куда сильнее. Одеваешься лучше, моешься чаще, но только и всего. – Взмахом руки она остановила его возражения. – Ничего не говори. Питера ваши шашни с Анитой устраивают; мне-то что? Твой приятель здорово расстарался. О детях даже не забыл.

– Что? Что тебе наговорил этот кретин?

– Развлекались вы, должно быть, на славу. За мой счет. – Ее суженный взгляд метал молнии. – Ты потерял всякий стыд.

– Я? А ты? Я пришел, смирившись со всем этим. Я умирал, представляя всех тех мужчин, которые тебя трогают, смотрят на тебя с вечера до утра, – а ты мне говоришь о стыде? Кто ты, Анжела? Я знаю лишь ту, что на портрете.

– Роберт. – Плечи ее упали, взгляд потух. Попал в самое яблочко. – Ах, Роберт.

И что оно может означать, это «ах»? Что оно таит, такое короткое, никчемное, такое лишнее слово? Да и слово ли? Два звука, не более; только ирландцам удается вложить в него едва ли не все человеческие эмоции от одобрения, благодарности, удовольствия, снисхождения до жесточайших укоров. «Ах» Анжелы прозвучало с разочарованием. Отвращением. Неприятием. Сотней нормальных слов не добьешься подобного эффекта. Сказала «ах» – словно на кол посадила. Злость Роберта на самого себя растворилась в двух звуках, сменившись злостью на Анжелу. Могла бы вдуматься в его слова и усомниться. Но нет – если у него шашни с Анитой, то у него шашни с Анитой. Никаких «но» или «быть может».

– Выходит, ты считаешь нормальным дарить себя всем подряд, – с горечью сказал Роберт, поставив точку в раздумьях.

– Вовсе не «всем подряд». Моя работа – это моя жизнь, и нет ничего важнее.

Дуэль взглядов все длилась. Ни Роберт, ни Анжела не заметили взмокшего от возбуждения Питера. Успев уловить последнюю фразу, он пихнул Роберта локтем и прошипел:

– Ну же! Давай, говори! Сделай что-нибудь. Но Роберт уже шагал прочь, не видя машин, не слыша какофонии автомобильных гудков. Питер разрывался между Робертом и Анжелой. Колебался, но не слишком долго: ноги сами понесли его вслед за единственным истинным другом, а когда он оглянулся, Анжелу словно ветром сдуло.

– Роберт! Роберт, подожди. – Ему пришлось выкрикивать имя приятеля всю дорогу до входа в подземку, где Роберт наконец развернулся и ткнул ему пальцем в грудь:

– Ты! Держись от меня подальше.

– Но…

– Слышал?

– Но, Роберт! Тебе разве не показалось, что мы все говорили на разных языках?

– А кто виноват? Что ты ей сказал, черт бы тебя побрал? Какие нужные слова нашел, чтобы вызвать этот взгляд, это кошмарное «ах»?! Я идиот. Сам виноват. Лучше бы к дьяволу провалился, чем тебе поверил. Или ей. Или еще кому-нибудь. – Он с натугой вдохнул. – Так. Ладно. Больше этого не случится. Никогда.

– Я же помочь хотел, – крикнул Питер вслед удаляющейся фигуре.

– Себе помоги, заносчивая, самоуверенная, жирная скотина.

Питер впал в транс. На застывшем лице только веки моргали с бешеной скоростью. Напротив замер изумленный ребенок. Не найдя более достойного выхода из положения, Питер показал ребенку язык, и тот с плачем кинулся к матери.

А Питер с перекошенным лицом кинулся к поезду.