Анифа. Пленница степей (СИ)

Глава 18

Как Рикс и ожидал, отсутствие рабыни Шах-Ран, занятый своими делами, не заметил.

И даже Анифа самым неожиданным образом умело сделала вид, что ничего не было — ни ее побега, ни ее поимки, ни даже поспешного и грубого насилия, который тот совершил над ней. Этот факт раздосадовал его, так как он, несмотря на поведение девушки, не хотел был жесток с ней.

И хотя ее тело, привыкшее к мужчине внутри себя, не сразу, но отозвалось, наполнившись влагой и желанием, рабыня ни словом, ни действием не позволила отпустить себя и поддаться жаркой и грубой страсти. И тихонько лежала, пока Рикс не кончил, щедро орошая ее нутро своим семенем.

Жизнь в Дариорше вновь потекла своим чередом. Шах-Ран каждый день проводил смотры и тренировки, а по вечерам заседал с командирами отрядов и подразделений. Уменьшилось количество алкоголя, а вот потребляемого мяса, наоборот, увеличилось. Дариорш все больше и больше наполнялся кочевниками, и совсем скоро нельзя было и шагу ступить, чтобы не наткнуться на степняка, вместо палатки обустроившегося прямо на земле. И это осенью, промозглой и холодной в этих краях.

Без дела не сидели и женщины. Им не только приходилось бесконечно готовить походные запасы для мужчин — коптить и сушить специальным образом мясо, печь лепешки и сухари, зашивать в специальные мешочки крупы, но и много шить — рубахи, жилеты, штаны, ремни и обувь.

И только наложницы вождя по-прежнему проводили все свое время в праздности и лености, наслаждаясь каким-то бесконечным отдыхом и заботой приставленных к ним служанок.

Особого внимания, конечно, заслужила Зарна — миниатюрная и гибкая, как тростник, девушка, немного напоминающая Анифу. Тоже светлокожая и темноволосая, она, может, и не обладала столь тонкими и изящными чертами лица, зато была улыбчивой и милой.

После одной из ночей с повелителем племен она понесла и теперь, радуясь этому и страшно гордясь, глядела на своих товарок с легким пренебрежением. Хотя, на взгляд Анифы, совершенно не обоснованным. У Шах-Рана были дети. Малыши жили со своими матерями, а ребята постарше уже вовсю постигали военную науку. А старшая дочь вождя, несмотря на юность, так и вовсе уже была замужем и тоже на сносях.

Но факт беременной Зарны, хоть и косвенно, но доставил танцовщице проблемы. Несмотря на то, что она продолжала регулярно согревать постель вождя, однажды у нее снова пошло кровотечение. И если Шах-Ран к этому отнесся равнодушно, то из-за проболтавшейся Лиши, которая по приказу мужчины по-прежнему служила девушке, другие наложницы с радостной мстительностью называли ее “бесплодной” и “пустой”.

Анифу эти оскорбления не трогали. Ведь она сама делала все, чтобы не допустить беременности от Шах-Рана — в своем время мать научила ее, как готовить препятствующий зачатию отвар.

Однако день, предшествующей отъезду степной армии, заставил ее серьезно задуматься над более насущной проблемой.

Конечно, отправившись в поход, Шах-Ран не оставит Дариорш без защиты. Хотя вряд ли кто-то захочет напасть на столицу степного народа. Но опасность поджидала Анифы внутри городища, от тех самых наложниц, который относились к ней не самым лучшим образом, ревнуя к своему господину и страшно завидуя тому вниманию, которое тот оказывал маленькой танцовщице.

Именно поэтому, впервые за много дней после своего побега, девушка сама отправилась к северянину — аккуратно и тайком, подгадав момент, когда этого никто не увидел.

Яркий лик солнца только занимался над горизонтом, разрезая своими лучами полосы облаков и освещая горизонт, когда замотанная в свою накидку Анифа тихонько прошмыгнула в небольшой шатер Рикса. Благодаря тлеющему очагу она разглядела узкий топчан и мирно спящего на нем мужчину. Одного, что не могло не радовать — не будет лишнего свидетеля ее появления. Мягко и бесшумно ступая по коврам, брошенными на деревянный настил, она подошла к постели и наклонилась. Анифа не собиралась прикасаться к мужчине, а хотела лишь позвать, но даже не успела издать и звука, как Рикс, широко распахнув глаза, резко выкинул вперед руки, одной обхватывая ее за затылок, а второй — приставив к горлу нож.

— Ты?! — ошеломленно выпалил северянин, когда девушка испуганно дернулась и порывисто выдохнула.

Всего мгновение — и Анифа оказалась брошена на твердое покрывало топчана, а сам Рикс, уже знакомо прижав ее собственным телом, навис сверху. Кривая и предвкушающая улыбка исказила его лицо, в отблесках очага сделавшееся еще более уродливым и пугающим.

— Что ты здесь делаешь? — пророкотал северянин, но, как ни странно, совсем не грозно и не раздраженно.

— Нам надо поговорить, — пискнула девушка.

Мужчина сонно проморгался, расслабляясь. Чуткий, как и у всякого воина, сон позволил ему ощутить присутствие человека в его палатке, и лишь выдержка не дала ему не навредить девушке, которая неожиданно навестила его.

Но сейчас, ощущая спросонья ее стройное и по-прежнему страстно желанное тело под собой, Рикс меньше всего хотел говорить. Овладев ее снова в той березовой роще у холмов, он нисколько не утолил свою похоть — наоборот, она разгорелась с новой силой. Но без разрешения побратима, разумеется, не смел на протяжении всех этих дней позволить себе хотя бы пальцем прикоснуться к ней.

Сдерживался. Держал себя в руках. Даже не смотрел лишний раз в ее сторону, хотя и очень хотелось.

Сейчас же она снова оказалась в его руках — соблазнительная и дрожащая, как попавшая в клетку птичка.

Как же отказаться от такого подарка судьбы?

— Потом… — рассеянно пророкотал он, обдавая ее губы жарким дыханием, — Потом разговоры…

— Нет, Рикс, я не за этим пришла… — едва успела выдохнуть Анифа перед тем, как северянин жадно поцеловал ее.

Однако он действительно оказался прав, этот жестокий варвар. Прав насчет того, что она противоречит самой себе. Какой бы ненавистью и обидой не пылало ее сердце, тело рабыни остро отзывалось даже на грубую мужскую ласку.

Но сейчас, несмотря на порывистость, Рикс был почти нежен. Содрав с нее накидку и тонкое платье, в которое она облачилась, проигнорировав в спешке сорочкой и кожаным корсетом, он жадно и при этом мягко ласкал ее тело — сжимал ладонями и покрывал поцелуями груди, прикусывая соски, гладил талию и живот, обхватывал пальцами бедра и ягодицы, вжимая в себя, и непроизвольно толкался обтянутым тканью полотняных штанов бугром в паху.

Да, спал Рикс одетым. И, инстинктивно отзываясь на ласки мужчины и снова ненавидя себя за это, Анифа тихонько скулила, но, пробравшись ладошками под свободную рубаху, обнимала и царапала широкую спину северянина, вызывая тем самым у того довольный и глухой рокот.

А Рикс торжествовал. Мало того, что маленькая танцовщица сама пришла к нему — сама! — так еще и позволяла себя обнимать. И откровенно наслаждалась этим. В какой-то момент она сама потянула полы его рубашки вверх, и, полный восторга и удовлетворения, мужчина скинул сначала ее, а следом — и мешавшие штаны.

Снова оказавшись между распахнутыми женскими бедрами, Рикс, тем не менее, не стал торопиться. Проведя ладонью по мягким и податливым складочкам, он аккуратно проник пальцами внутрь, отмечая влажность и особую растянутость.

— Ты была с ним сегодня? — пророкотал он недовольно.

Анифа замерла. И ее руки, лежащие на его ребрах, тоже.

— Он вождь. И мой господин, — зачем-то, словно для себя самой, пробормотала девушка, — Если он хочет, то я…

Не дав девушке договорить, Рикс снова поцеловал ее — куда как жестче и грубее, чем до этого. И одним толчком вошел в нее на всю свою длину, заставив ту вскрикнуть и сильно прогнуться в пояснице.

Северянин двигался быстро и жестко, проникая так глубоко, насколько это было возможно. Но этого ему показалось мало и, обхватив колени девушки, он задрал их и развел в стороны, максимально раскрывая ту для себя.

И снова задвигался.

Сдерживая крики, Анифа прижала к лицу край покрывала, на котором лежала. Яростно прикусила и даже не поняла, что по щекам у нее потекли слезы.

Неожиданное наслаждение, о котором еще тогда говорил Рикс, и сильнейшая злость, перемешанная с обидой, переплелись внутри нее в своеобразном клубке, который разъедал ее нежную душу. Ей было неприятно, что она с такой легкостью, уже совершенно не сопротивляясь и не пытаясь доказать свою правду, отдается грозному северянину. Более того — она действительно получала от этого болезненное, но удовольствие.

И это после ночи, проведенной в объятьях Шах-Рана!

Нет, ее не смущала откровенная измена человеку, которого она должна называть и считать своим господином. Ее не пугало, что, вообще-то, за происходящее сейчас действие ей полагалось суровое наказание.

Но ее невероятно злило, что она отдается именно этому человеку — побратиму вождя, воину-северянину, грозному и уродливому Риксу.

Еще и стонет под ним так позорно… Пытается сдержать крики… Подается навстречу всем его движениям, всем его толчкам и глубокому проникновению… Изгибается, бесстыдно выпячивая обнаженную грудь и с жадностью ловит удивительные всполохи внутри себя, которые в итоге ведут к мощному взрывы и искрам в прикрытых веками глазах.

В отличие от Шах-Рана, Рикс кончает куда как быстрее. И при этом тихо, но грязно ругается. Но выходить, чтобы слезть с нее и лечь на спину, не торопиться. Вместо этого он поцеловал ее — лениво и расслабленно, зализывая прикушенные до крови губы. И снова поглаживает своими широким мозолистыми ладонями, будто успокаивая.

Не выдержав напора чувств, Анифа неожиданно для самой себя заплакала — тихонько, почти неслышно, щедро поливая своими слезами ткань покрывала. Не сразу, но северянин — это жесткий и, казалось бы, бессердечный мужчина — заметил это. И порывисто обнял, повернувшись на бок, и прижал девушку к себе.

К женским слезам он, как правило, всегда был равнодушен. Они не трогали его. Но плач маленькой рабыни неприятно уколол его. Еще он не мог понять их причину. Он настолько омерзителен ей? Она настолько ненавидит его?

Тогда зачем она пришла?

Терпеливо дождавшись, когда Анифа выплачется, он уже привычным для себя движением обхватил ее подбородок и вскинул вверх, чтобы та посмотрела на него. И приказал:

— Говори.

Рабыня несколько раз моргнула мокрыми от слез ресницами. В ее глазах, этих янтарных омутах, сейчас напомнивших ему заходящее в вечерних сумерках солнце, он не увидел ни злобы, ни ненависти, ни страха. Лишь какую-то странную обреченность.

Анифа заговорила не сразу. Она тоже смотрела прямо в глаза Рикса, как будто пытаясь увидеть ответы на какие-то свои вопросы. И только потом тихонько прошелестела:

— Когда вождь уедет, его наложницы захотят избавиться от меня. Я боюсь.

И хотя ни один мускул не дрогнул на лице северянина, ни одна эмоция не отразилась на нем, внутри Рикс мешался, не понимая, о чем толкует Анифа.

Избавиться? Зачем это женщинам?

Потом память подкинула ему некоторые моменты, на которые он и внимания в свое время не обратил.

Например, как ревниво и зло себя порой ведет Лиша, дочь главы одного из кочевых племен. Как обиженно и неприязненно глядели на рабыню наложницы Шах-Рана, когда Рикс выкупал для той наряды и украшения. Как по-бабьи скандалили женщины, когда вместо того, чтобы выбрать кого-то из них, вождь снова, раз за разом, оказывал предпочтение танцам и обществу рабыни.

Или как якобы случайно ее толкнули прямо в навозную лепешку, когда Анифа возвращалась с реки с постиранным бельем. Или наступали на сидящую около костра девушку, несомненно, малозаметную из-за своего роста и комплекции, но не настолько же, чтобы та потом два дня хромала.

Сам Шах-Ран всего этого не замечал, но оно и понятно. Все, что происходит в женской стороне, мужчину, а особенно вождя, не касается.

Поэтому северянин не стал задавать бессмысленные вопросы, поняв, чего боится девушка.

Но почему она обратилась к нему, а не к своему господину? Уверен, Шах-Ран прислушался бы к своему “цветочку” и сделал бы так, чтобы маленькая танцовщица не испытывала никакого беспокойства.

Хотя и тут, как ему показалось, он мог найти ответ.

— И таким образом… — проговорил Рик, не сдерживая горькой усмешки и одновременно опустив ладонь между бедер девушки, — Ты хочешь оплатить за свою защиту.

Анифа нервозно поежилась и инстинктивно сжала ноги. Риксу понравилось теплое ощущение от этого своеобразного захвата. И он, шутки ли ради или еще чего, слегка протиснул свои пальцы между щедро смазанными соками самой девушки и своим семенем складочками.

— Я этого не хотела… — пробормотала, поморщившись, Анифа.

— Да-да, я помню. Ты ненавидишь всех нас, мы варвары и убийцы. Но в итоге получается, что ты и сама не прочь расплачиваться собственным телом.

Девушка тут же отшатнулась, будто от удара. В ее глазах вспыхнула боль, непонимание и обида. А следом — и уже знакомая злость.

— Я пришла поговорить! — прошипела она змеей, неожиданно стукнув кулачком по груди северянина, — Это ты набросился на меня, как дикий зверь.

К ее удивлению, Рикс беззлобно рассмеялся.

— И тебе это понравилось! — почти с восхищением выдохнул он.

— Нет! — возмущенно выпалила она и сразу же шумно выдохнула и вздрогнула всем телом, когда толстые мужские пальцы внутри нее пришли в движение, раззадоривая и без того чувствительные стеночки ее естества.

— Нет? — весело переспросил Рикс, без какого-либо труда высвобождая свою руку. Но лишь для того, чтобы, обхватив ее коленку, забросить на свое бедро и прижаться.

Его не совсем опавший член тут же заменил пальцы и без какого-либо труда толкнулся в нее, безошибочно проникая внутрь.

Анифа, к своему позору, возбужденно охнула и прикрыла глаза. Где-то в уголке сознания проскочила мысль, что это неправильно, что скоро стан начнет свое пробуждение, чтобы начать последние приготовления к отходу. Проснется и не обнаружит подле себя рабыню и Шах-Ран, и как ей потом объясняться?

— Я обеспечу тебе защиту, можешь не волноваться, — тихо шепнул северянин ей на ухо, отступая и снова делая толчок — медленный и тягучий, как патока. — А ты будь хорошей девочкой и дождись нашего возвращения. Уверен, тебе страсть как хочется снова оказаться вместе с нами обоими, чтобы снова почувствовать в себе два члена…

Анифе бы возмутиться этой пошлости и грязи, но, подхваченная очередной волной чувственного наслаждения, она закатила глаза и, обхватив Рикса за плечо, сладко застонала.

Последующий после отъезда степняков из Дариорша месяц Анифа провела в неожиданном спокойствии и даже умиротворении. И хотя опустевшее городище с уходом вождя и его войска не наполнилось ни праздной ленностью, ни тишиной — немногочисленные мужчины, а также женщины и дети продолжали заниматься бытом, наполняя каждый день деловитым движением и будничными заботами — отсутствие шумно смеющихся и громко тренирующихся степняков лишило Дариаорша привычного гама и суеты.

… Первые дни, ожидая чистой и яростной женской мести от наложниц Шах-Рана, Анифа мышкой выскальзывала из стана и бродила по округе — собирала травы и корешки, поздние ягоды и хворост — и даже уходила в далекую рощу, где нашла крайне редкие и ценные растения.

Рикс сдержал свое обещание — обеспечил Анифе защиту и охрану. Но далеко не сразу она заметила, что невдалеке от нее всегда находился тот или иной воин из личного отряда северянина. Казалось бы, мужчины просто бездельничали, бродя по окрестностям Дариорша и потому совершенно не привлекали к себе внимания.

Но однажды, пользуясь отсутствием повелителя, Лиша почти что ударила ее. И не сделала этого только потому, что невесть откуда взявшийся воин ловко перехватил ее ладонь и сильно оттолкнул.

Тогда-то Анифа и поняла, что она под защитой. И наконец-то смогла облегченно выдохнуть.

Однако, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, она ушла из шатра Шах-Рана и обосновалась в палатке, которую делили между собой незамужние девушки, у некоторых из которых были и дети. Именно с малышами, как и раньше, она проводила все свое время, если, конечно, не была занята сбором хвороста и трав, приготовлением еды и отваров и шитьем.

Занялась Анифа и врачеванием. Она и раньше, с молчаливого согласия Шах-Рана, помогала изможденным и заболевшим рабам, приводя их в божеское состояние, а теперь, избавившись от обязанности прислуживать Повелителю племен, она могла позволить себе практически полную свободу действий.

Обосновавшись в тесной и не самой удобной по сравнению с шатром вождя, палатке, она обустроила свой закуток под свой все увеличивающийся скарб, наполненный всевозможными мешочками, горшочками и бутылочками. Нашла там свое место и драгоценная бутылка водки, добытая ею почти с боем среди многочисленных трофеев степняков. Конечно, сначала рабы очень настороженно относились к присутствию танцовщицы в своем жилище. Все знали, кто она и кем приходится вождю. Но скромность девушки, ее неожиданная мягкость и отзывчивость быстро расположили ее к себе, а искренняя помощь, которую она оказывала всем несчастным и особенно детям, покорили окончательно.

Но порой благие намерения оборачиваются для человека не самыми приятными последствиями. Лекарь и знахарки, что обитали в степной столице, отнеслись к деятельности танцовщицы, мягко говоря, скептически. А когда ее работа стала приносить плоды — она успешно лечила даже переломы и отравления, два раза приняла роды и спасла ребенка жены одного из ушедших воинов, которому коза вспорола брюхо, насадив на рога — откровенно возмутились.

Именно раненому мальчику Анифа посвятила все свое время и внимание. И хотя он до сих пор был слаб, почти не поднимался со своей постели и очень похудел, в целом ребенок чувствовал себя хорошо, так как Анифа не допустила ни заражения, ни гангрены.

После этого случая лекарь, этот скрюченный старик с желтыми пальцами и беззубым ртом, выцветшими глазами и серым лицом, стал разве что не плеваться в сторону Анифы. А однажды, осыпая ее ругательствами и называя демоницей, бросился на нее с кулаками, и только присутствие воина Рикса спасло испугавшуюся девушку от неправедного возмездия.

Понимая, что теперь к ее врагам добавились и врачеватели-неучи, девушка стала вдвойне осторожней. Конечно, про себя она благодарила и почившую мать, привившую ей, несмотря на все невзгоды и лишения, любовь и сострадание ко всему живущему, и двух старух, научившие ее своим тайнам и премудростям, в том числе и знахарским, но иногда Анифа ловила себя на мысли, что она сама поступает не самым разумным образом, делая то, что по статусу, вроде как, ей совершенно не положено.

А однажды к ней обратился даже один из степняков — молодой и нахрапистый Ману, которого не взяли в поход из-за того, что тот был искусным охотником и рыбаком и должен был стать одним из тех, кто обеспечивал бы стойбище свежей дичью и рыбой. Обычно очень развязный и нахальный, он хромая подошел к Анифе, непривычно бледный и сутулый. Девушка в этот момент сидела за палаткой около костра, неторопливо и методично растирая в каменной ступке сушеные травы и одновременно помешивая какое-то варево в маленьком котелке. Несмотря на осенний холод, около огня и пара было жарко, и обычно мерзлявая Анифа даже скинула с плеч подбитый мехом плащ, оставшись в платье и стеганой куртке, рукава которой подкатала, чтобы те ей не мешали.

Раньше, чем Ману обратился к ней, Анифа заметила приближение парня и насторожилась. Как, впрочем, и ее сегодняшний сопровождающий, который, несмотря на кажущуюся вальяжность (он сидел на корточках, курил трубку и рассеянно глядел перед собой), незаметно подобрался, готовый отразить любую, даже малейшую угрозу его подопечной.

— Девушка! — тихо и почти жалобно проскулил Ману, удивив ее и своим голосом, и интонациями в нем, — Помоги!

Ошеломленно вскинувшись, Анифа быстро оглядела охотника и мгновенно оценила его состояние. Выглядел он и правда плохо. И потому не смогла проигнорировать просьбу. Кивнув, она тут же отложила ступку в сторону, готовая принять и выслушать своего неожиданного пациента.

Тушуясь и неожиданно смущаясь, молодой мужчина скинул куртку и рубаху, обнажая поджарый и жилистый торс, сейчас перевязанный в районе живота не самой, даже на вид, чистой тряпкой. Сбоку виднелось обширное пятно от пропитавшей ткань крови и, видимо, какой-то смеси. Не вставая со своего места, девушка размотала тряпицу, а после аккуратно и бережно сняла толстый слой вымоченной в забродившем молоке травы, которая служила компрессом

В нос тут же ударил запах гниения. Стоило ей прикоснуться к порезу, вокруг которого уже потемнела кожа, Ману болезненно поморщился, но Анифе надо было все прощупать. Рана была зашита грубо и неаккуратно. И, судя по всему, не обеззаражена, иначе не было бы такого воспаления.

— Это Кизар меня заштопал, — по-детски пожаловался Ману, — Думал, нормально все, а вчера — вот… Кизар сказал, чтоб ждал и надеялся на милость богов, но ведь это…,- парень показал на воспаление, — дурно, ведь так?

"Дурно — не то слово" — подумала Анифа. Но удивляться тому, почему лекарь так плохо выполнил свою работу, она решила потом. Сначала надо было облегчить страдания бледного и подрагивающего от озноба парня.

В первую очередь она сбегала за водой, чтобы омыть рану. Ману стоически перетерпел болезненную процедуру и молчал, сильно стискивая зубы. Но нет-нет, а шумно выдыхал от неприятных ощущений. Избавившись от кровоподтеков и остатков зеленой-коричневой смеси, Анифа непроизвольно выдохнула благодарность богам, потому что не все оказалось так плохо, как она подумала сначала. Да, заражение пошло, да, придется хорошенько постараться и помучить Ману, снимая швы и вычищая изнутри зараженные участки, но шансы у них были приличные.

Придется, разумеется, отрезать и приличную часть мышечной ткани, и каким бы закаленным и смелым не был перед ней человек, Анифе загодя стало его жалко.

Снова оставив парня, девушка подошла к своему охраннику. Быстро рассказав о состоянии степняка, она попросила помочь ей. Парня придется держать, пока она будет проводить операцию, и не давать ему дергаться, ведь, кроме как драгоценной бутылки водки, никакого анестезирующего средства у нее не было. К ее удивлению, воин лишь кивнул, предложив позвать еще одного человека.

Пока охранник ходил за помощью, Анифа быстро сбегала в палатку, где собрала все необходимое — чистые отрезы ткани, иголки и нитки, специальные скребки и плошки, мешочки с незамысловатыми лекарственными травами и порошками.

Для начала она налила кочевнику полную чашу алкоголя и заставила того выпить. Как правило, степняки не пили ничего крепче вина и пива, и от водки он тут же закашлялся и покраснел. Но быстро захмелел и откинулся на спину, позволяя Анифе снова заняться раной.

Но даже в таком состоянии он стонал, скулил и дергался, когда Анифа, сняв швы и щедро облив водкой, раздвинула края гниющей плоти. Ее пальчики порхали быстро, но уверенно, а двое мужчин крепко и надежно держали Ману за руки и за ноги, не давая тому шевелиться.

Убрав гной и срезав воспаленную плоть, Анифа влила в своего пациента горячего и дурно пахнущего отвара. И снова обработала глубокий порез очередной порцией водки, из-за чего Ману содрогнулся и жалобно застонал.

Да, это было больно. Но не так, если бы девушке пришлось прижигать рану, что, впрочем, и сделал Кираз, ко всему прочему еще и щедро присыпав пеплом.

После Анифа быстро соединила края раны крупными, но аккуратными стежками и наложила компресс, используя чистый отрез выбеленного полотна. И достаточно туго перебинтовала.

Окончательно выбившийся из сил парень потерял сознание. Анифа снова испытала жалость к нему — но чисто женскую, материнскую — и попросила своих охранников не переносить степняка, а поставить маленькую палатку, чтобы в течение нескольких дней ей было удобно следить за его состоянием.

И хотя мужчины недовольно поджимали губы, явно раздосадованные ненужным, по их мнению, вниманием девушки к обычному охотнику, однако все равно послушались. И даже помогли соорудить для Ману постель и перенесли его незамысловатый скарб — сменную одежду и одеяла.

Пережив критические три дня, парень быстро пошел на поправку. Не обходя вниманием и другие свои заботы, Анифа исправно ухаживала за своим больным, регулярно меняла повязку и чутко следили за состоянием раны. Не позволяла молодому мужчине лишний раз двигаться и самостоятельно кормила и поила, чем страшно возмущала свидетелей этого действа. Но у Ману не было ни жены, ни невесты, ни матери, которые бы позаботились о нем, и хотя степняк злился и нервничал из-за того, что с ним обращались, как с ребенком, пару раз попадая в горячечный бред, он все равно доверчиво прижимался с маленькой танцовщице, будто та и была его матерью.

Анифа чувствовала облегчение и удовлетворение от того, что ее подопечный, благодаря ее усилиям, постепенно набирался сил и энергии, и терпеливо сносила его мужской эгоизм и бахвальство. Только скупо и мягко улыбалась да возносила своим и степным богам молитвы, надеясь на их милосердие и понимание.

Когда Ману крепко и надежно встал на собственные ноги и занялся привычными ему делами, всё вернулось на круги своя. Но теперь к воинам Рикса, охранявшим Анифу, присоединился и Ману, за холодным безразличием и пока еще незрелым рассудком обнаружилась искренняя благодарность спасшей его девушке и восхищение перед ее мужеством и умением, а не соблазнительной красотой. Наравне с ее молчаливыми охранниками он оберегал ее спокойствие и уединение, отваживал не в меру раздухарившихся степняков, которые решили рискнуть и посягнуть на рабыню вождя, и даже подносил небольшие, но по-своему ценные подарки. Это мог быть простой речной камень, плоский и гладкий и очень удобный для растирания трав, или вырезанная из кости спица для волос, или связка рыбин. Или даже связка бусин из личных запасов трофеев парня, или подбитая мехом короткая накидка, теплая и очень мягкая.

В какой-то момент Анифа подумала, что Ману напоминает ей одного из ее братьев, чьи лица давно стерлись из ее памяти. Оттого трепетней стали эмоции, которые она испытывала к молодому мужчине.

Однажды утром, в окрестностях Дариорша выпал снег. Его было немного, и, когда поднявшееся солнце стало скупо пригревать землю, он быстро растаял, но поднявшаяся на рассвете Анифа, словно завороженная глядела на покрытую словно алмазной крошкой землю и без единой мысли в голове любовалась представшей ее глазам красотой. На ее сердце было неожиданно мирно и спокойно, и хотя она зябко куталась в накидку и плащ, не торопилась ни обратно в палатку, ни к костру, чтобы раздуть угли, развести жаркий огонь и заняться завтраком. И глубоко вдыхала сухой и холодный воздух, теперь уже не казавшийся ей ни опасным, ни пугающим.

Тем же днем в степную столицу прискакал вестник Шах-Рана. Спустя два месяца после отбытия армии Повелитель племен возвращался с победой. Дариорш загудел и зашевелился, готовясь встретить своего вождя.