Апогей

21 глава

Я рыдала. И мне было глубоко безразлично, что меня могут услышать: мы сидели в беседке на окраине усадебного сада, и этой иллюзии приватности было достаточно, чтобы истошно выть и кричать уже второй час к ряду.

К сожалению, причин вести себя так было слишком много.

Очевидно, Франси понимала меня, потому молчаливо и грустно следила за моими самоистязаниями. Словно в агонии умирала какая-то часть моей души, словно я прощалась со своей прошлой беззаботной жизнью раз и навсегда, словно внезапно пережила все потери разом.

Я проклинала себя, Кнута, Захарию, судьбу. Молила о карающей молнии. Просила, чтобы все чудесным образом оказалось кошмарным сном, от которого бы я тут же очнулась. Неся весь этот бред, я просто добивалась единственной цели — облегчить душу.

Получилось: изможденная и зареванная я в итоге легла на лавку, нагретую на солнце, мучительно закрывая глаза.

— Их нет… Франси… если бы раньше я почувствовала такую боль, они излечили бы ее одним своим видом. — Бормотала я сорвавшимся голосом. — Я бы посмотрела на Джерри, услышала нудные наставления отца, увидела недовольный взгляд Марты… мы не были идеальной семьей, но мне и не нужна идеальная. Мне нужна моя. А он отнял у меня их и еще заставил верить, что это сделали вы… А я не смогла его убить, когда узнала правду. Он все еще жив, Франси, все еще дышит… он выиграл. Да, он выиграл, я видела его взгляд… так не смотрит побежденный. Почему так происходит? Мне не понятно это… при всем уважении к небесам, я не понимаю…

Хранительница молчала, сидя напротив. Оказывается, она будет молчать еще около года, насколько я поняла по ее скудным объяснениям на бумаге.

Это было частью ее наказания, которое девушка называла несущественным. Помимо обета молчания, она подверглась пострижению на лысо, что было позорным клеймом для любой женщины ее расы. В любом случае, она осталась жива, хотя господин Аман никогда не прощал откровенного неповиновения. А от той, которая уже допустила не одну ошибку?

Он оставил меня для вас. Я теперь принадлежу вам, и мое наказание в вашем ведении.

— Ты никому не принадлежишь! Ты не вещь! — Вскричала я, когда хранительница продемонстрировала мне блокнот с этими словами. — И чтоб… чтоб я больше этого не слышала! Они могли отнять у тебя право слова, но не душу.

Теперь я лежала, перебирая в памяти лучшие моменты прошлого и смотря в сводчатый купол беседки.

Франси взяла блокнот, начиная быстро писать.

Я бы отдала сейчас все, чтобы озвучить слова раскаяния.

— Тебе не за что извиняться. — Пробормотала я, отводя взгляд от бумаги.

Снова неистовый скрежет ручки о лист.

Два месяца вы были вынуждены жить рядом с тем человеком, подчиняться ему, верить в его ложь. И в этом только моя вина. Я думала, что оберегаю вас, а на самом деле толкала к краю пропасти.

— Не драматизируй, пожалуйста. Неужели ты думаешь, что не встреться я с тобой и избежала бы знакомства с ними?

Все равно… я умоляла господина Амана оставить меня в живых только для того, чтобы я смогла перед вами извиниться. Простите, если сможете.

— Ты не сделала ничего плохого, Франси… — Я заглянула в ее серые глаза и добавила: — Но если это так важно, то я прощаю тебя. Я совершенно на тебя не сержусь. Правда.

В наступившем молчании, я слушала умиротворяющий шелест ветра в листве и клекот птиц. Непозволительно спокойно.

— Почему я здесь? У меня будут брать кровь? — Она медленно качает головой, подтверждая мои догадки. — Тогда… кто я теперь, Франси?

Она молчит, конечно, и даже ничего не пишет. Считает, что все и так очевидно?

— Они все были правы… — Вспоминаю я местную прислугу. — Как проницательно с их стороны и как недальновидно с моей. Думала, меня-то это точно не коснется. Боже, а каково тебе видеть это снова. Словно кино, которое уже смотрел, да?

В наступившей тишине Франси вновь берется за ручку.

Господин Аман не похож на своего брата.

— Что это должно значит? Что мне очень повезло?

Судя по ее взгляду, хранительница имела ввиду совсем другое.

Она начала быстро писать, после чего подняла на меня взгляд, словно раздумывая, стоит ли открывать свои мысли.

— Давай. — Я протянула руку, в которую хранительница неохотно вложила вырванный листок.

Господин Каин — дамский угодник. Он внимательный и ласковый с женщиной, которую хочет получить. Глава не такой.

И я это уже давно поняла. Конечно, Аман был другим. Пусть внешне и нельзя было сказать, что глава намного старше своего брата, время, разделяющее их, оставило свой отпечаток главным образом в характере Амана. Он никогда не завоевывал, ему все подчинялось само собой. Он привык приказывать, а не просить. Присваивать, а не приручать. Но этой запиской Франси хотела сказать и еще кое-что: Аман не позволит играть с собой, как то было с его братом.

Вам пора. Еще нужно собраться к ужину. — Увидела я на листке, который протянула Франси.

— Ужину… — Я вспомнила приказ-просьбу главы… каждое слово. — Этот ужин… он будет с кем?

«С нами» сказал господин Аман, предполагая наличие своей семьи за столом.

Паника вновь застигла меня врасплох, и я покачала головой.

— Не в этот… не в этот раз.

К слову об «семь раз отмерь, один раз отрежь».

Франси готова была сказать, что это чертовски плохая идея — сознательно перечить ему. А я хотела напомнить ей, что я — просто человек, который не смеет сидеть за одним семейным столом с чистокровными, даже если Аман так захотел. Это минутное помутнение рассудка пройдет, и он согласиться с тем, что довольно глупо пытаться доказать мне, себе, остальным, что я являюсь чем-то большим, чем… человек.

Я не даю ему совершить ошибку, о которой он будет жалеть. Думаю, господин Аман должен быть мне благодарен.

Однако когда мы встретились с ним, благодарность отсутствовала в списке эмоций, испытываемых главой.

Я еще долго не решалась прощаться с Франси. Но в итоге, подгоняемая вечерним холодом и темнотой, я пошла к главному особняку. Как непривычно было подниматься по этим ступеням, проходить в придерживаемую дворецким дверь, отвечать на его любезность улыбкой. Возвращаться в господские чертоги, уходить в свою (его) спальню, ложиться и спать в своей (его) кровати. И при этом убеждать себя, что это ничего «такого» не значит.

Отличная новость, я даже в мыслях стараюсь использовать эвфемизмы, когда дело касается Амана.

Переступив порог хозяйской гостиницы и в очередной раз заметив себе, что не стоит к этому привыкать, я быстро огляделась. Пусто.

Осторожно пройдя в комнату, любезно одолженную мне, а потом и в ванну, я убедилась в том, что глава не прячется ни в шкафу, ни под кроватью, ни в любом темном углу, подстерегая меня. И почему я чувствовала себя виноватой, думая о нем?

Готовясь ко сну, я умылась и еще раз, теперь уже более подробно, рассмотрела свой гардероб. Достав шортики и футболку, я покосилась на закрытую дверь, ведущую в гостиную.

Будь он в своем кабинете, вышел бы, услышав, что я соизволила появиться, так? А может ему хватило и одного дня, чтобы наесться моей трусостью и несообразительностью? Ну, Аман должен был знать, что со мной будет нелегко…

Возможно, я и сглупила, нагло проигнорировав его «просьбу». И потому теперь чувствовала себя преступницей. Вряд ли я смогу заснуть, зная, что он бродит где-то рядом, скорее всего, раздраженный. Чертовски.

Выйдя из спальни, я пересекла гостиную и помялась пару секунд перед дверью его кабинета. Интуитивно я знала, что там никого нет, и все равно постучала, дергая ручку. Заперто.

— Мне рассматривать твой отказ, как саботаж? — Раздается за спиной голос, заставляющий меня вздрогнуть и резко развернуться.

Господин Аман был как всегда идеален. Это касается и его внешности и внутренней собранности. И думал он о чем угодно, смотря на меня так, но уж точно не о благодарности, на которую я рассчитывала.

Совершенно не похож на мужчину, который вчера целовал меня.

Краснея, я бормочу:

— Я не очень хорошо себя чувствую.

Да, но ведь я уже никогда не буду чувствовать себя хорошо.

— Мне очень жаль. — Добавила я, веря, что через секунду превращусь в ледяную статую под этим взглядом.

— Думаю, нам стоит добавить еще один пункт в контракт. — Он все еще верит, что мне есть дело до договора? Большая ошибка со стороны мистера «у меня всегда все под контролем». — Касательно твоей лжи.

Оскорблено поджав губы, я смотрю себе под ноги. Я нахожусь в его доме, в его комнате, в одежде, предоставленной им, в непосредственной с ним близости. Ситуация из категории «чертовски неудачные».

— Считаешь меня чудовищем? — Он, кажется, усмехнулся, хотя едва ли были поводы для веселья.

И все же я смогла осмыслить его вопрос, когда мужчина отошел, чтобы включить свет. Я смотрела на то, как он скидывает пиджак, расстегивает первые пуговицы на рубашке. Мое присутствие определенно не напрягает его так, как его — меня.

— Я считаю чудовищем Захарию… чтобы быть монстром, не обязательно относиться к определенной расе… если вы об этом. — Ответила я, следя за тем, как глава останавливается у окна, скрепляя руки за спиной.

— Хорошо. — Едва ли, но если ему так хочется думать — пускай. Аман не оборачивается, и мы долго молчим. Я все еще прижимаюсь к двери, зная, что не сдвинусь с места, пока он не разрешит. — Я хочу, чтобы ты знала… с тобой не случиться того, что произошло с любовницей моего брата.

Затрагивает эту тему без особой неловкости. Принимает смерть человека как факт, который никак на нем не отразился.

— Ее звали Эмили.

— Это неважно.

Для него, возможно. От его жестокосердия бросает в дрожь. Почему-то я подумала о том, что спустя пару лет, найдя себе другую игрушку, он будет говорить обо мне также.

— Надеюсь, завтра ты будешь чувствовать себя лучше.

— Со всем уважением…

— Ты придешь на этот ужин. И так будет каждый вечер.

— Раз это приказ. — Я еще осмеливаюсь хамить, с ума сойти.

— Похоже на то. Ведь, как мы выяснили, мои просьбы ты игнорируешь. — Аман словно пытается сдержать свое раздражение, но когда он вновь приближается его движения и взгляд выдают настрой своего хозяина. Зол. Ужасно. — Чего ты боишься?

Тебя? Твоих неясных желаний? Своего будущего… хотя мое будущее тесно связано с тобой, так что мы автоматически возвращаемся к пункту «один».

— Не хочу… — чувствовать себя ужином на этом ужине — …мешать вам.

— Серьезно?

Черт, имеет ли смысл так открыто лгать ему? Он же видит меня насквозь.

— Мне нужно привыкнуть… я никогда не думала, что… все выйдет так…

— Как?

Какой же он все-таки безжалостный.

— У меня… совершенно другие взгляды на жизнь. Мой папа — священник и… — К горлу подступил ком, — то, что я сейчас здесь и вы… просто скажите, кем я должна быть. Для вас.

Я разговаривала с собственными балетками и, замолчав, не поверила, что все-таки осмелилась задать этот вопрос. Ответ на который и так известен, но мне важно было услышать его в исполнении господина Амана.

Да, я хотела, чтобы он просто отдал очередной приказ. Он не оставил бы мне выбора, и потому смириться с ролью его любовницы стало бы легче. О, кого я обманываю, мириться даже не пришлось бы…

— Ясно. — Бросил задумчиво мужчина, отходя от меня.

Очевидно, он что-то уяснил для себя, тогда как я растерянно следила за тем, как он хватает пиджак со спинки кресла и проходит к телефону, распоряжаясь насчет машины.

— Мы… куда-то едим?

— Разве ты не устала? — Очередная ухмылка от него. Как аномально. — Тебе лучше поспать, Мейа. Только не в ванной, идет? — Что-то происходит со мной, когда он произносит мое имя. Когда вновь подходит, беря мою левую ладонь в свою руку. — Такие тонкие…

Я задерживаю дыхание, смотря на то, как Аман поглаживает мои пальцы, подносит их к своим губам. В иные моменты я его совершенно не понимаю. Я чувствую его злость, он смотрит на меня как на чужую, но все его поступки пропитаны заботой и нежностью. Это сбивает меня с толку, пугает.

— Спокойной ночи. — Он смотрит на меня, словно ждет ответа. И до сих пор держит мою руку.

— Куда вы уезжаете? — Мне нужно знать, как долго я смогу обманываться иллюзией свободы.

— Я встречу тебя завтра. — Ему ничего не стоит разгадать мои умыслы.

— Это… важно?

Его глаза слегка прищуриваются, пытается понять природу чувства, закравшегося в мой голос. Интимную атмосферу разрушает трель телефона.

— Более чем. — Признается мрачно мужчина, отпуская мою руку.

И пока Аман отвечал на звонок, я торопливо сбежала в спальню. И стоит ли говорить, что подгоняла меня вовсе не усталость? Думаю, спасаться бегством на «своей территории», мне придется довольно часто.