Аромат жасмина

ГЛАВА 10

Все утро Ауленберг посвятил обходу цветочных магазинов. Он решил произвести впечатление и на фрау Розенмильх, обожающую роскошь, и на Элизу, которая усиленно делает вид, что лишена всякой романтики. От множества ароматов у Фридриха кружилась голова, а приветливые продавщицы, очарованные обаянием и элегантной внешностью барона, находились в совершенном отчаянии – они никак не могли понять, из каких цветов он хочет составить букет. Впрочем, этого Ауленберг и сам не мог толком объяснить: цветы были столь же разномастными, как и публика, неспешно прогуливающаяся по улице и парку: самовлюбленные нарциссы и гордые тюльпаны, тепличные розы и скромные ромашки, экзотические орхидеи и пышные хризантемы… В конечном итоге он выбрал два букета, разительно отличающиеся друг от друга.

Оказавшись в особняке фрау Розенмильх, барон первым делом вручил целую охапку роз обольстительной Аманде, которая в это утро была более снисходительна к нему. Одобрительно взглянув на цветы, женщина благосклонно кивнула барону и разрешила подняться в комнату Элизы. Взбегая по лестнице, Фридрих почувствовал почти детскую радость. Подумать только, Аманда не стала чинить ему новых препятствий на пути к его цели! Впрочем, сейчас он не мог в точности понять, какая у него на самом деле цель: Ему не терпелось увидеть, как заискрятся от радости глаза Элизы при виде нежных цветов.

– О-о ваша светлость, какая прелесть! – воскликнула Элиза, едва он вошел в ее комнату. – Какие восхитительные лилии! Как мило с вашей стороны принести мне столь очаровательные цветы!

Однако восторг Элизы оказался крайне мимолетным. Лишь только дверь захлопнулась, она небрежно бросила букет на стол и деловито поинтересовалась:

– А матушке понравится ваш подарок? Как вы считаете?

Фридрих с обидой смотрел на это странное создание. Он целое утро потратил на то, чтобы выбрать для нее цветы, а она так грубо обошлась с хрупкими белоснежными лилиями!

– Я преподнес вашей матушке букет алых роз, – мрачно объявил он.

– Отлично! – девушка обрадовано захлопала в ладоши. – Знаете… вчера, после того как вы ушли, матушка мне тако-о-ое устроила!

– Могу себе представить, – Ауленберг еще больше нахмурился, припомнив свой разговор с дядей.

– Кстати, матушка считает, что у вас весьма эксцентричный музыкальный вкус, – захихикала и лукаво подмигнула ему Элиза.

Не веря своим ушам, Фридрих уставился на эту юную нахалку. Сумасбродная девчонка свалила вину за собственную проказу на него. Что еще она придумает, интересно знать?

Вежливый стук в дверь прервал их разговор. На пороге возникла служанка. В руках она держала изящную хрустальную вазу, наполненную водой.

– Благодарю, Агнешка, – Элиза выхватила у служанки из рук вазу и быстро захлопнула дверь. Но, к удивлению Фридриха, она даже и не подумала заняться букетом.

– Итак, ваша светлость, – она с любопытством взглянула на гостя, – что мы будем делать сегодня?

– Может быть, для начала ты поставишь цветы в воду? – Ауленберг вздернул подбородок, раздраженный пренебрежением к своему подарку. – Я старался выбрать для тебя самые чудесные цветы, но ты, кажется, их даже не рассмотрела.

Элиза страдальчески вздохнула и небрежно пихнула букет в вазу, не заботясь о том, что несколько цветков упало на стол, а остальные попросту скособочились.

– Ты считаешь, что в таком виде лилии будут выглядеть отлично? – Ауленберг возмутился до глубины души.

Фридрих с решительным видом вытащил цветы из вазы, но тут же принялся неуверенно крутить их в руках. Поймав насмешливый взгляд девушки, Ауленберг сердито нахмурился. Он не понимал, что собирается делать с букетом.

А Элиза смотрела не на цветы, а на руки Фридриха. Его длинные, изящные пальцы так ласково перебирали тонкие стебли, что девушка почувствовала легкую зависть к лилиям и странное томление. Чтобы скрыть предательский румянец на щеках, она взяла из его рук цветы и принялась с необычной для себя нежностью устраивать их в вазе.

– Есть определенные правила для составления букетов, которые учат красоте и порядку. Только тогда цветы радуют глаз и поднимают настроение, – назидательно объяснила девушка и провела рукой по безукоризненно составленному букету.

Фридрих с удовольствием взглянул на творение ее рук, но тут же заметил:

– В природе цветы растут привольно, а смотреть на них не менее приятно. И точно так же существуют люди, которые не вписываются в общепринятые рамки приличий, но от этого не становятся хуже. – Он наклонился к девушке и с придыханием прошептал ей на ушко: – Глупые правила придумало наше смешное общество. Но кто может в точности знать – что прилично, а что неприлично?

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – запинаясь, пробормотала Элиза. От близости мужчины ее бросило в жар.

– О лицемерии. О том, как глупо выглядит женщина, отказывающаяся принять помощь от незнакомого мужчины только потому, что это не принято. А также о том, что нельзя вести беседу с человеком, который сидит рядом с тобой в кафе, по той глупой причине, что вы друг другу не представлены. И Боже упаси поцеловать руку даме после танца! С этого момента девушка будет считать себя навек опозоренной, если вы на ней не женитесь, – в словах Фридриха невольно зазвучала горечь. – Похоже, что главная цель правил – заставить людей презирать и поливать грязью друг друга. А если убрать все эти правила, то наши достопочтенные господа невыносимо заскучают. Ведь сразу же исчезнут причины скандалов и сплетен, а наш свет больше всего на свете обожает перемывать косточки ближних своих.

Элиза задумчиво слушала барона. Совершенно неожиданно Ауленберг открылся ей совсем с другой стороны, и девушка даже ощутила жалость к нему. Неужели он, такой элегантный и обаятельный, гордый и независимый, настолько беззащитен – перед всевидящим оком высшего света, что вынужден подчиняться глупым условностям?..

Не поднимая на барона глаз, девушка тихо спросила:

– Если вы протестуете против правил, то почему хотели услышать от меня нечто гадкое о мужчине, который проявил ко мне участие? Он настолько плох, по вашему мнению?

Ауленберг вздрогнул, не ожидая, что Элиза вернется к истории их знакомства и захочет узнать ее причину.

– Я считаю, что каждый человек должен решать сам, каким ему быть: плохим или хорошим, вором и развратником или добропорядочным семьянином. И никто не смеет указывать другим, как им надлежит жить, – медленно проговорил он, пытаясь избежать ненужных подробностей. – Милейший граф Геренштадт считается непогрешимым праведником, все вокруг восторгаются им и пытаются корчить из себя таких же ханжей и святош. Но кое-кто считает, что Вильгельм – банальный лицемер, новоявленный Тартюф, который ратует за нравственный образ жизни, а ночью охотится за доверчивыми шлюшками.

Слушая его запальчивые слова, Элиза припомнила благородное лицо графа, его добрые глаза, трогательную речь… Девушка была убеждена, что этот человек искренне хотел помочь попавшей в беду незнакомой девушке. Неужели то, что говорит сейчас Фридрих, правда? Элиза не хотела в это верить.

– И вы один из тех, кто пытается доказать порочность графа? Но почему вы не допускаете мысли, что граф Геренштадт вовсе не лицемер? Быть может, он действительно пытается помочь падшим женщинам?

– Что ты можешь знать о падших женщинах! – пробурчал Ауленберг, задетый ее фразой.

Элиза покраснела.

– Так уж случилось, что я кое-что знаю об их жизни, – заявила она и вызывающе посмотрела на него. – Эти несчастные живут очень трудно и уныло. Лица их измождены, а здоровье подорвано, они рано стареют и чаще всего умирают в глубокой нищете. – Заметив на лице барона удивление, девушка подошла к окну и, присев на подоконник, поведала грустную историю: – Пансион, в котором я училась, располагался возле женского монастыря. И в этой обители устроили детский приют. Мы помогали монахиням ухаживать за детьми, и я имела возможность разговаривать с несчастными матерями этих малюток. Они изредка навещали своих малышей, и для этого им приходилось идти пешком из дальних городов… Они рассказывали о своих судьбах такими безжизненными голосами, что у меня слезы наворачивались на глаза… – Элиза с трудом справилась с волнением. – Они даже не знали, от кого родили детей! А вы говорите, что я ничего не знаю о падших женщинах! – в глазах девушки заблестели слезы, но она уже не могла прервать свой рассказ. – Мне жаль их. А еще больше – ни в чем не повинных детей. Мы учили малышей говорить и ходить, читали им сказки и разучивали стихи, а со старшими занимались грамматикой и арифметикой, учили девочек шить и вышивать. Мне было тяжело расставаться с ними. Не понимаю, как могли так поступить их матери? Я бы никогда не бросила своего ребенка…

Элиза с трудом сдерживала рыдания, а Фридрих растерянно смотрел на нее, не зная, как утешить девушку, горюющую по такому щекотливому поводу. Несколько минут оба молчали. Пытаясь отвлечь Элизу от грустных мыслей, Ауленберг с невозмутимым видом поинтересовался:

– И после этого ты еще говоришь, что лишена сентиментальности?

– Причем здесь это?.. – шмыгнув носом, сказала она и тут же перешла в нападение: – Лучше объясните: почему вы все-таки согласились изображать моего любовника?

Фридрих поспешно отвел глаза и, пытаясь скрыть замешательство, принялся сдувать с манжет невидимые пылинки.

– Мы с тобой заключили сделку, – сердито проговорил он и раздраженно заметил: – Я согласился тебе помочь, а ты обещала выполнить одно мое желание. Если, конечно, мне когда-нибудь удастся вытащить тебя из этого дома, – добавил он и с досадой окинул взглядом апартаменты Элизы.

Промокнув слезы платочком, девушка глубоко вздохнула и неожиданно извинилась:

– Простите, что я нагнала на вас тоску. Полагаю, мне следует вас чем-нибудь развлечь. Быть может, сыграем в шахматы? – она указала на стоящий в отдалении шахматный столик с фигурками из слоновой кости.

– Я нахожу это занятие довольно скучным, – пробормотал он со страдальческим видом.

– Жаль, – сокрушенно покачала головой девушка. – На мой взгляд, эта игра довольно занятна.

– Знаешь… – в глазах Фридриха блеснуло озорство, – может, лучше раскинем карты? Если они, конечно, у тебя имеются. – Увидев, что девушка растерянно кивнула головой, он предложил: – А ставку назначит каждый свою. Я выполню любое твое условие, а ты сделаешь то, что придется мне по душе. Идет? – Заметив настороженность девушки, он быстро добавил: – Все в пределах разумного, конечно.

– Согласна, – Элиза небрежно пожала плечами и достала из письменного стола колоду карт. В словах барона чувствовался подвох, но девушка решила сделать своему союзнику небольшую уступку. Если она проявит строптивость, он, возможно, откажется ей помогать. В любом случае, в доме матушки опасаться Ауленберга не приходится.

Они устроились на диване, и Элиза протянула гостю карты:

– Полагаю, вы лучше меня умеете управляться с ними.

Первая партия в бридж закончилась выигрышем барона.

– Мое первое условие – ты будешь называть меня Фридрихом, – потребовал Ауленберг.

После короткого молчания она уступила:

– Хорошо… Фридрих. Игра продолжилась. Они были обходительны и вежливы друг с другом, но эта идиллия продолжалась до тех пор, пока Элиза не начала выигрывать. Ауленберг был весьма раздосадован и возмущенно заявил, что девушка схитрила.

– Но я играю честно! – не согласилась Элиза. – А тебе следует быть повнимательнее.

– Хитрющая дочь Евы! – возмутился барон. – Ты отвлекла меня своими лукавыми глазками и нежными улыбочками!

– Как ты смеешь обвинять меня в глупых женских уловках! – обиделась девушка и тут же заметила, что Фридрих попытался незаметно передернуть карты.

– Ничего себе! Мошенник! Убери немедленно свою руку! Да ты просто нахал!

– Ты еще не знаешь всех моих недостатков, моя прелесть, – с многозначительным видом пообещал Фридрих…

Громкие взволнованные голоса, доносящиеся из комнаты Элизы, заставили горничную подойти ближе к двери и прислушаться. Чуткое ухо служанки уловило фразы: «Мошенник… убери свою руку… нахал… Ты еще не знаешь все… моя прелесть…» Этого оказалось достаточно для того, чтобы девушка поспешила к хозяйке.

– Каков негодяй! – воскликнула Аманда, услышав доклад Агнешки. – Я ведь просила его не торопиться.

Она направилась в покои дочери, но в последний момент остановилась, не в силах войти в комнату, где происходила встреча Элизы с возлюбленным.

– Но я должна знать, что там происходит! – простонала она. – Нужно что-то сделать! Я должна помочь своей девочке. Как бы мне хотелось вышвырнуть вон этого подлеца!

Ответом ей был приглушенный дверью смех барона. Внезапно Аманда сообразила, что можно сделать.

– Шампанского, быстро! – приказала она дворецкому, следовавшему за ней по пятам.

Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем слуга вернулся. Он толкал перед собой тележку из полированного бука, на которой стояли серебряное ведерко со льдом и бутылкой шампанского, пара бокалов и ваза с фруктами. Аманда нервно указала ему в сторону комнаты дочери, а сама скрылась в соседних покоях.

Одернув ливрею, Людвиг деликатно постучал. Дверь отворилась, и он с достоинством вкатил тележку в комнату. Немного погодя слуга вышел, а дверь за ним мгновенно захлопнулась. Помедлив, дворецкий направился к своей госпоже и доложил:

– Они играют в бридж, мадам.

– В бридж? – Аманда обрадовалась и расстроилась одновременно. Конечно, хорошо, что барон держит свое слово, но играть в карты! Странное занятие для влюбленных.

– Похоже, барон обладает довольно необычным вкусом. Неужели он заслужил свою дурную репутацию только тем, что так же непредсказуем, как моя дочь? В таком случае они действительно подходят друг другу.

– Зачем нам шампанское? – Элиза раздраженно уставилась на тележку.

– По-моему, это очень кстати. Я не прочь немного освежиться, – заметил Фридрих. – Проигрыш в карты всегда вызывает жажду.

Он откупорил шампанское и наполнил бокалы.

– Тебе, милая, следует привыкать к вкусу игристого вина, – посоветовал Ауленберг, заметив, что Элиза, сделав маленький глоток, скривилась. – Кстати… давно хотел у тебя спросить: почему ты так настроена против любви? Всегда находил это чувство весьма приятным.

– Я не против самой любви… – замялась Элиза и, пытаясь справиться со смущением, сделала вид, что выбирает в вазе более румяное яблоко. – Просто мне не нравится, когда меня заставляют делать то, к чему я не чувствую склонности. Восторг, учащенное сердцебиение от музыки или чтения модного романа – все это так глупо. А умение себя преподносить кавалерам с лучшей стороны, все эти бесконечные ванны, кремы, лосьоны, духи, постоянное шитье новых платьев? Я пыталась объяснить матери, что подобная жизнь не для меня, но она даже слушать не хочет. Она хочет сотворить из меня очаровательную соблазнительницу. По своему подобию.

– Ты считаешь, что, получив свободу, не станешь всем этим заниматься? Неужели ты будешь довольствоваться всего лишь дюжиной платьев вместо того, чтобы следить за модой? Ни за что не поверю, что женщина может отказаться отдухов и блеска драгоценностей, – с сомнением покачал головой Фридрих.

– Возможно, ты прав, но я считаю все это глупой чепухой. Я не желаю мириться с тем, что женщина должна постоянно беспокоиться о том, чтобы доставить удовольствие мужчине. Вне зависимости от того – муж он ей или любовник, – с серьезным видом объяснила она и заметила: – Во втором случае это еще хуже. Ведь мужчина всегда может найти себе новую подругу, красивее или моложе прежней. Именно поэтому законным женам, наверно, живется проще.

Услышав последнее соображение, Фридрих не удержался и разразился громким хохотом.

– Ничего смешного в этом нет, – краснея, пробормотала Элиза. – Муж обеспечивает супруге жилье и положение в обществе, а жена, в свою очередь, ведет его хозяйство и заботится о детях. Это честное соглашение, и никому не надо волноваться и думать о такой глупости, как любовь. Разве я не права?

Ауленберг с сожалением смотрел на Элизу. Неужели она и в самом деле верит в то, что можно прожить без любви, а законный брак – всего лишь формальная сделка?

– Должен тебя разочаровать, – покачал он головой. – В браке, безусловно, есть свои хорошие стороны, но чаще всего семейная жизнь вызывает у супругов взаимное отвращение.

– Вот именно поэтому я и не собираюсь выходить замуж! – воскликнула Элиза. – Лучше самой справляться с жизненными трудностями, нежели жить с человеком, с которым у тебя нет ничего общего. Даже самая сильная страсть когда-нибудь приходит к своему завершению, и любовники надоедают друг другу!

Вот это да! Неужели между ее родителями произошел разрыв? Откуда бы девушке знать о таких проблемах? Быть может, именно по этой причине Аманда решила по своему усмотрению устроить судьбу своей дочери?

– Значит, ты надеешься прожить без любви? И без общества мужчин? – с коварными нотками в голосе спросил барон.

– Не знаю, – честно ответила Элиза. – Возможно, когда-нибудь я встречу человека, с которым найдется о чем поговорить. Наверно, мы станем друзьями… В любом случае, я хочу жить честной жизнью и заниматься тем, что мне по душе.

– Любопытно будет на это посмотреть, – резко заметил Фридрих. – Но неужели тебе не хочется иметь своих детей?

Лицо девушки порозовело.

– Об этом я пока что не думала. Но иметь незаконнорожденного ребенка не хочу. Это слишком жестоко для него.

Фридрих хмуро посмотрел на нее. Их разговор все время вертится вокруг посторонних проблем. Похоже, в деле обольщения он впервые в жизни не продвинулся ни на шаг.

Девушке не понравилось выражение его лица, и она озабоченно спросила:

– Что такое? У меня что-нибудь не в порядке? – ее руки беспокойно пробежались по корсажу и юбке.

– Все прекрасно, – Ауленберг окинул ее унылым взглядом. – И поэтому плохо. Ты выглядишь слишком невинно. В тебе нет ни малейшего проблеска влюбленности. И твоя матушка это сразу же заметит, – он неожиданно лукаво улыбнулся. – Она сразу заподозрит твой обман. И тогда нашей игре придет конец.

– И что же мне теперь делать… – мысли девушки лихорадочно заметались, ища выход из положения. Время неумолимо бежало вперед, и близилась пора спускаться в гостиную.

– Доверься мне… – коварно улыбаясь, барон подошел к Элизе и ласково провел пальцами по ее щеке. Он почувствовал, что девушка мгновенно напряглась, и придвинулся еще ближе. Не успела она отстраниться, как Фридрих вытащил несколько шпилек из ее высокой прически и слегка растрепал локоны, упавшие на девичью грудь.

Элиза стояла, словно пойманный дикий зверек, не в силах двинуться. Она неожиданно поймала себя на мысли, что ей приятны прикосновения барона. Когда его руки принялись приводить в беспорядок кружева, прикрывающие грудь, она попыталась запротестовать, но не смогла выдавить из себя ни единого слова. Отчаявшись, девушка подняла на Фридриха умоляющие глаза и испуганно заморгала, встретив призывный мужской взгляд. Взгляд, которого она избегала в течение последних двух часов и которому трудно было не подчиниться…

– Теперь все? – срывающимся шепотом спросила она.

– Не совсем.

Прежде чем девушка успела опомниться, Фридрих наклонился к ней и прильнул к ее губам. Этот поцелуй не имел ничего общего с тем, во время их ночного посещения ресторана. И поразил он прежде всего самого барона. Ауленберг никогда не чувствовал ничего подобного, и чем дольше длился поцелуй, тем сильнее разливалось по его телу ощущение блаженства. То, что он сейчас испытывал, было похоже на глоток родниковой воды в жаркий день.

Элиза в это мгновение ощутила полет из забытого сновидения. Но теперь она наяву вознеслась ввысь к бесконечному небу…

Когда барон, наконец, прервал невероятно долгий (как им обоим показалось)^ поцелуй, девушка замерла в кольце его рук, не в силах пошевелиться.

– Так-то лучше, – с довольным видом заявил Фридрих, стараясь скрыть собственное смятение. – Теперь ты выглядишь чудесно. Волосы чуть растрепаны, глаза блестят, кружево смято.

– Прекрасно… – еле слышно отозвалась Элиза. Она и в самом деле прекрасно себя чувствовала.

Спустя четверть часа они рука об руку спустились в гостиную, наслаждаясь необычайно приятными ощущениями, полученными от общения друг с другом. Чаепитие прошло как обычно, и в семь часов барон откланялся. Элиза, проводив его, быстро поднялась к себе. Ей не хотелось ничего обсуждать с матерью. На ее счастье, к Аманде в это время заехала Маргарита, и дамы нашли, о чем побеседовать наедине.

В своей спальне Элиза упала на кровать со счастливой улыбкой и мечтательно уставилась в потолок. Он ее целовал! По-настоящему целовал, а не просто прикоснулся губами к щеке. О, теперь она понимает, почему во всех романах поцелуям придается такое большое значение. Это было чудесно, восхитительно, необыкновенно…

Но тут же она сердито встрепенулась, разгоняя чувственный дурман. Как ни прекрасны были поцелуи, но как могла она так забыться? Уж не влюбилась ли она в барона… Нет, нет! Она просто слишком долго притворялась влюбленной и увлеклась. Так что беспокоиться не о чем. Если только… он не захочет поцеловать ее снова. А вдруг не захочет?..