Бабочка

Голливуд, 1971 год

Войдя в ресторан с солнечной улицы и следуя за хозяйкой через темный зал, Беверли не заметила человека у бара, наблюдающего за ней. Это был хорошо одетый, крупный чернокожий. Он не сводил с нее глаз, пока она шла к маленькому столику в углу, где частично могла скрыться за цветами и лишь одна свечка освещала ее лицо. Хотя обычно белые женщины не привлекали его внимание, эта была очень хороша собой, и он подумал, были ли эти красивые платиновые волосы естественными или все-таки крашенными.

Человека звали Джонас Буканан, и под пиджаком у него была кобура с пистолетом.

Сейчас Буканан сидел у бара в гордом одиночестве. Позже — он знал — здесь будет полно народа, и люди будут стоять в три ряда. Но сейчас только чуть больше двух, а толпа начнет прибывать не раньше четырех.

Он медленно потягивал свой напиток, тайком поглядывая на молодую блондинку. Она заказала что-то у официантки, затем вынула из сумочки записную книжку и стала писать. Он заметил, что время от времени она поглядывала на часы.

Когда Буканан допил свой стакан, он оставил деньги на стойке, застегнул пиджак, убедившись, что кобура незаметна, и медленно направился к угловому столику.

Благодаря большому количеству зелени он смог приблизиться к ней незамеченным. Он наблюдал, как на платиновых волосах отражаются бело-золотые отблески свечи, видел, как быстро двигалась ее рука по книжке. Казалось, она была напряжена, как будто сейчас распрямится какая-то пружинка внутри нее, она вскочит и побежит.

Буканан подошел к ее столу. Почувствовав это, она взглянула вверх. Их глаза встретились.

— Мисс Хайленд? — спросил Джонас.

Он не сказал ей по телефону, что он черный. Это было что-то типа испытания, которое он устраивал своим возможным клиентам. Часто бывало, что они, взглянув на него, сразу уходили.

Но в ее глазах не отразилось ни грана удивления, она только произнесла:

— Да. А вы Джонас Буканан?

Он кивнул.

— Садитесь, пожалуйста. Могу ли я вам что-нибудь заказать?

— Нет, спасибо. Давайте сразу перейдем к делу, мисс Хайленд.

Беверли достала большой конверт и положила его перед ним.

— Это вся информация, которой я располагаю. Мне жаль, что ее так мало.

— Вы сказали по телефону, что пользовались услугами трех частных следователей. Неужели они ничего не смогли раскопать?

— Это все, что они нашли.

Он посмотрел на очень тонкий конверт, на свою клиентку. Интересно, сколько она может заплатить? Клиентка выглядела богатой, но Джонас Буканан давно научился не доверять внешнему виду. Правда, когда он назвал по телефону свои расценки, она ни секунды не колебалась.

— Хорошо, — сказал Джонас, открывая конверт и доставая его жалкое содержимое. Он начинал раздражаться. Когда Буканан ушел из полиции, чтобы открыть частное сыскное агентство, он не думал, что большинство дел, которые ему придется решать, будут подобны этому, — найти убежавшего ребенка богатых белых родителей или пропавших родственников богатой белой девушки. Он вообще не любил иметь дело с белыми, что, собственно, было одной из причины его ухода из полиции. Но, к сожалению, именно у них были проблемы и деньги.

— Расскажите мне, что вы знаете.

— Люди, которых я нанимала за последние несколько лет из различных агентств, не узнали о моей матери абсолютно ничего. Она исчезла около двадцати лет назад. Я написала все, что я помню о ней, в письме, которое тут есть. Место рождения, девичья фамилия, школы, где училась, и так далее. Мне кажется, она могла вернуться в Калифорнию.

— Но следователи, которых вы нанимали до меня, не нашли никаких ее следов?

Беверли покачала головой. Буканан заметил, что глаза у нее были влажными. Но он также научился не доверять слезам.

— Я должен предупредить вас, мисс Хайленд, — сказал Джонас, чувствуя все растущее раздражение, — что не могу ничего обещать. Особенно в деле, где три других следователя не сумели ничего сделать.

Теперь он ожидал увидеть просящий взгляд, слезы на щеках, ожидал, что она будет умолять его, говорить, что он просто обязан найти ее мать. Вместо этого Джонас встретился с ровным прямым взглядом, а спокойный голос произнес:

— Я понимаю это, мистер Буканан. Я буду вам благодарна за все, что вы сможете сделать.

Он пытался понять ее, подвести под одну из своих категорий. Джонас делил белых на две большие группы. Первая группа — это либералы, которые выступали за чернокожих и искренне считали себя лишенными расовых предрассудков, они очень хотели быть его друзьями, чтобы доказать это. Остальные были настоящими расистами, но притворялись либералами, чтобы доказать, что они считают чернокожих обычными людьми. За последние десять лет Джонас много раз сталкивался с такими людьми, которые очень старались, чтобы их увидели вместе с ним, чтобы он присутствовал у них на вечеринках. Были еще просто любопытные, в основном женщины, которые хотели знать, правда ли то, что они слышали о черных мужчинах. Пока Джонас не мог определить, к какой группе отнести Беверли Хайленд. Но он это сделает, он поймет.

— Вы также хотите, чтобы я нашел вашу сестру, — сказал он, ерзая на стуле. Джонас был крупным человеком. В футбольной команде своего колледжа он был ведущим игроком, и обычные стулья чаще всего были для него неудобны.

— Мою двойняшку, — уточнила Беверли. — Она была удочерена тридцать три года назад. Мне даже кажется, что я нашла юриста, который оформлял дела по удочерению, некто Хайман Леви. Но в то время я была слишком молода, чтобы понимать это. Позже я туда возвращалась, но там давно нет никаких офисов, и я не нашла следов Хаймана Леви.

Джонас хмыкнул. Получалось, что это не только типичное неинтересное дело, но еще и невыполнимое. Ребенок, отданный тридцать три года назад неизвестным людям, юрист, исчезнувший в неизвестном направлении, и еще женщина, двадцать лет назад бросившая своего мужа, конечно, не испытывающая никакого желания быть найденной. Но Джонас подумал, что сейчас ему не помешают деньги заплатить за аренду, да и занятий особенно не было — белые, может, и хотят, чтобы он присутствовал у них на вечеринках, но не спешат иметь с ним дело.

— Я не могу дать никаких гарантий, мисс Хайленд. Чтобы найти вашу сестру, может потребоваться уйма времени и придется много ездить.

— Я готова платить, мистер Буканан.

Богатая девочка, — подумал он, — может быть, испорченный отпрыск с Беверли-Хиллз, которой никогда в жизни не приходилось работать.

— Вы должны иметь в виду, что ваша мать взрослый человек, и, может быть, она не хочет, чтобы ее нашли.

— Я знаю, что она не хочет этого, мистер Буканан Мало того, она будет очень стараться, чтобы ее не нашли.

— Почему?

— Она убила человека. Вот почему она убежала.

Буканан уставился на нее.

— Кого?

— Моего отца. Она зарезала его. Полиция не нашла ее. Неожиданно все предстало в другом свете. А полчаса спустя, когда Джонас Буканан узнал все подробности семье Дуайеров и детских скитаниях Беверли по Юго-Западу и когда он получил от нее первый чек, он начал по-другому относиться к своей новой клиентке.

— Я сделаю все, что в моих силах, — сказал он, вставая.

Беверли тоже встала и протянула руку.

— Хорошо, мистер Буканан.

Он посмотрел на красивую белую руку и пожал ее. Ладонь была прохладной, а пожатие крепким.

— Могу я спросить, почему вы выбрали меня?

— Вы были одним из нескольких кандидатов в моем списке. Мне понравилось ваше объявление. — Она улыбнулась. — Потом собрала кое-какую информацию о вас. Я решила, что раз вы черный, может быть, вы будете больше стараться.

Он посмотрел на ее улыбку. А затем вдруг понял, что тоже улыбается против своей воли.

Это был очень жаркий день, а в зале общих собраний Торговой палаты Голливуда собралось почти триста человек. Беверли никогда раньше не посещала эти собрания, но в этот раз решила: раз она является членом палаты из-за Эдди и если она продолжает платить ежегодные взносы, то пора прийти и посмотреть самой, что это такое.

Из почти трехсот человек женщин было не более десяти. Одну из них она узнала — это была владелица нескольких салонов красоты в Голливуде. Другая, как выяснилось, вдова, унаследовавшая дело мужа. Еще одна занималась налогами и стремилась сделать на этом карьеру. Все они были гораздо старше Беверли и, вероятно, посещали такие заседания раньше.

Слушая вступительный доклад президента Торговой палаты, Беверли думала о своей встрече с Джонасом Букананом четыре недели назад.

По правде говоря, три предыдущих следователя пришли к такому выводу: Бросьте эту мысль, мисс Хайленд, — говорили они. — Ваша мать не хочет, чтобы ее нашли, а найти вашу сестру без какого-нибудь следа просто невозможно.

Первому частному детективу удалось раскопать больше всех. Он сообщил, что Наоми Дуайер вновь взяла девичью фамилию Берджесс и жила какое-то время в маленьком городке в Неваде, прежде чем, как считают свидетели, переехала в Калифорнию. Какое-то время она жила в Реддинге, работая поваром в доме для престарелых, и там ее след исчез. Это было пятнадцать лет назад. Что касается сестры-близняшки, все, что он смог выяснить, — что Хайман Леви-старший умер и что его сын больше не занимается юридической деятельностью в Калифорнии. В больнице не вели никаких записей, и не было никаких очевидцев, которые могли бы рассказать что-либо об удочерении.

Второй следователь, как подозревала Беверли, не сделал вообще ничего, только взял деньги. Она уволила его через два месяца.

Третий выглядел многообещающе, но все, что он смог сделать, это повторить сделанное первым, также взяв деньги.

Теперь она наняла Джонаса Буканана. У него, однако, было несколько преимуществ, выгодно отличавших от его предшественников: раньше он работал в полиции, ему можно было доверять (по крайней мере, так сказал его бывший коллега), и он был черным.

Безнадежное дело, — сказали его глаза месяц назад. Но Беверли не верила этому. Нет ничего безнадежного. По крайней мере, пока ты не оставляешь попытки.

И вот он позвонил ей после четырех недель молчания. Он возвращается из Лос-Анджелеса и хочет встретиться сегодня вечером. У него были новые сведения о ее матери и сестре.

Доклад, с которым выступал президент Торговой палаты, касался самой серьезной проблемы Голливуда. Проблемы, которой мы должны заняться немедленно и которой необходимо найти решение. Если же этого не произойдет, пострадает бизнес, и, как результат, пострадает сам город.

Беверли смотрела и слушала.

Перед аудиторией располагалась небольшая сцена, на ней за длинным столом, глядя на собравшихся деловых людей Голливуда, сидели несколько человек. Все они были одеты в дорогие костюмы и, как подумала Беверли, занимали определенное положение — главный исполнительный директор, президент, председатель. Голливуд вообще был городом имен, положения и богатства, хоть и потерявшим свой былой блеск и славу, а эти люди были силой в этом городе. Беверли прожила и проработала в Голливуде восемнадцать лет, она очень беспокоилась о его будущем, поэтому сейчас она внимательно слушала, что говорил президент.

Он говорил о проблеме стоянок. Из его доклада следовало, что это самая большая проблема Голливуда. Население города росло и росло, он уже переполнен, однако нигде не предусматривалось расширение существующих и строительство новых автостоянок. Поэтому днем основные магистрали были забиты машинами деловых людей и туристов, а ночью по ним носились на своих машинах подростки. В зале не было ни одного человека, утверждал президент, который бы не согласился с фактом, что такое интенсивное движение и нехватка стоянок наносили вред бизнесу. Он и сам, например, страдал от этого.

Беверли знала, что этого человека звали Драммод. Он был владельцем крупнейшего в городе универмага, находящегося прямо в сердце делового района Голливуда. Его магазину принадлежали четыре стоянки, прилегающие к зданию, но построенные двадцать лет назад, сейчас они не могли разместить всех желающих.

Беверли подумала об этом магазине и его стоянках. Она, Мэгги и Кармен иногда ходили туда. Стоянки были огорожены цепями и охранялись. Вам не надо было платить за стоянку, если вы покупали что-нибудь в магазине. Если же вы не собирались делать покупки или если вы просто шли куда-то по своим делам, оставив машину на стоянке, вам надо было платить довольно высокую плату. Эти деньги шли в карман мистера Драммонда. А так как он являлся владельцем самой популярной стоянки в округе, Беверли не могла понять, как же он мог страдать.

Видя, что несколько человек в зале кивают в знак согласия, Беверли поняла, что ей повезло. Когда заправочная станция рядом с ее закусочной закрылась, она смогла выкупить ее, снести и переделать в стоянку. Через два года после того, как Беверли унаследовала Королевские гамбургеры, она расширила закусочную.

Новая стоянка пришлась кстати, чтобы размещать постоянный поток клиентов.

Президент заканчивал доклад и переходил к конкретному предложению, что, собственно, и было причиной проведения этого собрания.

— Мы, деловые люди Голливуда, должны взять на себя обязательство создать фонд и профинансировать строительство стоянок, что решило бы эту проблему на многие годы вперед.

Беверли взглянула на материалы, которые ей дали при входе в зал. Там было краткое содержание речи президента и его предложение. Новую стоянку предполагалось построить в виде пятиэтажного гаража, который размещал бы до двух тысяч автомобилей. Из проспекта она узнала предполагаемое местоположение гаража: на углу прямо против универмага Драммонда.

Когда президент закончил выступление, зал заполнился громом аплодисментов. Затем члены собрания были приглашены к микрофонам для замечаний и предложений. Наблюдая, как небольшая очередь сформировалась у микрофона в проходе рядом с ее местом, Беверли снова подумала о своей закусочной.

Там дела шли хорошо. Даже лучше, чем когда-либо. Но с другими закусочными их сети было что-то не так. Кармен сообщала, что доходы не настолько высоки, как они должны быть, хотя Беверли лично проверила нововведения в некоторых местах, наняла больше работающих и добавила в ассортимент Королевские гамбургеры и куры-гриль. Однако, судя по отчетам, «Королевские гамбургеры» все еще сильно отставали от Макдональдса и Кентуки Фрайд Чикенс. Поэтому Беверли и Энн даже отправились в поездку по всем точкам сети, чтобы определить, в чем все-таки дело.

Они не обнаружили ничего существенного. Закусочные были чистые, еда соответствовала стандартам, обслуживание было на среднем уровне. Они были такие же, как любые другие закусочные, в которых работали молодые, обычно безразличные люди, а в окошке стояла табличка: Требуются рабочие. Но Беверли ожидала, что через два года, которые прошли с тех пор, как она унаследовала эту сеть и внедрила все те изменения, от которых отказывался Эдди, дела у компании будут идти гораздо лучше, чем сейчас. Чего не хватало, не могла понять она.

Ее внимание привлек подошедший к микрофону известный в Голливуде агент по торговле недвижимостью. Он сказал:

— Господин Драммонд, я уверен, что выражу общее мнение, поблагодарив вас за великолепный доклад. Это предложение, которые мы все поддерживаем на сто процентов. — Он наклонился близко к микрофону, и его голос звучал слишком громко. — И я также хочу воспользоваться этой возможностью, господин Драммонд, чтобы сказать вам и всем членам правления, что я думаю, все вы великолепно работаете на наше благо!

Беверли посмотрела на него. Не может быть, чтобы он говорил серьезно Любому понятно, что предложение о стоянке служило интересам исключительно Драммонда. Но, видя, как заискивающе он кланяется членам правления, сидящим на сцене, она поняла, что доклад мог быть о чем угодно, этот человек все равно бы выражал свою льстивую поддержку.

Раздались полуискренние аплодисменты, и следующий выступающий подошел к микрофону. Это был господин Манджиони, владелец трех художественных галерей на Сансете. Он повторил похвалы предыдущего оратора и тоже выразил поддержку проекта строительства гаража. Третий выступающий поднял новую проблему — сбор мусора — и ее внесли в повестку дня следующего собрания.

Приближалось время голосования по вопросу о строительстве гаража. Еще несколько человек ждали своей очереди у микрофона, обмахиваясь или вытирая пот со лба, в то время как члены правления на сцене вежливо выслушивали жалобы и похвалы, а секретарь вел протокол.

Наблюдая за происходящим в зале, изучая собравшихся сегодня, Беверли вдруг подумала, что каждый присутствующий имеет что-то общее со всеми остальными. Они все были членами делового сообщества Голливуда. Но хотя это их объединяло, Беверли показалось, что отсутствует какая-то целостность. Они были как группа беспокойных людей, ищущих направления. Где-то сзади себя она слышала приглушенное бормотание:

— …эти собрания всегда одинаковые…

Еще кто-то впереди нее говорил:

— …не приду в следующий раз…

Она подумала: какой смысл в этом собрании людей, если они не могут по-настоящему объединиться и достичь своих целей?

Она посмотрела на микрофон рядом с ней. У него стоял только один человек. Он с тревогой говорил о растущем числе кинотеатров на центральной улице города, специализирующихся на показе порнографических фильмов. Президент — господин Драммонд — заверил выступающего, что вопрос будет принят к рассмотрению и изучен. Когда этот человек пошел от микрофона к своему месту, по выражению его лица Беверли поняла, что он сам осознал, что ничего не достиг.

Почему не выступали остальные, она не могла понять. Она ясно видела недовольство на многих лицах. Почему же они не выступали против президентского предложения? Беверли поняла: они его боялись.

Как раз в тот момент, когда Драммонд собирался объявить голосование по вопросу о создании фонда для строительства стоянки, Беверли резко встала и подошла к микрофону:

— Я бы хотела сказать несколько слов, — произнесла она.

Взоры всего зала были устремлены на нее. Женщины вообще редко посещали такие собрания, еще реже выступали на них, ну а те, кто выступал, уж, конечно, не выглядели так молодо и привлекательно, как эта женщина.

— Мне кажется, господин президент, что вы подходите к проблемам Голливуда с неправильной точки зрения.

— Что вы имеете в виду?

— Я думаю, что стоянки не являются самой насущной проблемой в данный момент.

— Понятно, — сказал он. — А что же тогда является?

— Ну… — Беверли надо было подумать. Она подошла к микрофону, повинуясь какому-то порыву, не зная сама, что будет говорить. — В этом городе очень много проблем, и стоянки — не самая серьезная из них.

Драммонд переглянулся с председателем, который сидел рядом с ним, и терпеливо сказал:

— Молодая леди, целью этого собрания, конечно же, является предоставить каждому возможность высказать свои мысли, предложения и замечания. Однако, мисс, вы должны быть более конкретны. Я предлагаю вам продумать как следует то, что вы хотите сказать, и выступить на следующем собрании. А пока мы перейдем к голосованию по вопросу о стоянке.

— Но, господин Драммовд, мы не готовы голосовать по этому вопросу!

— Мисс… как вас зовут?

— Беверли Хайленд.

Шепот пробежал по залу. Драммонд посмотрел на нее. Беверли Хайленд? Осознавала ли эта женщина, что она носит имя, которым были названы две главные улицы города?

— Мисс Хайленд, — сказал он. — Я действительно пригласил всех желающих высказаться и, как видите, вы выступаете последней. А теперь займите, пожалуйста, свое место.

— Но ведь должны же быть и другие мнения по этому вопросу! — Она оглянулась на собравшихся. Все они смотрели на нее, но никто не подошел, чтобы присоединиться к ней.

Драммонд и председатель еще раз переглянулись, и президент произнес снисходительно:

— Мы ценим ваше беспокойство, мисс Хайленд. Это очень похвально, но, как видите, других мнений нет. Ну а теперь, если вы все-таки сядете, мы могли бы перейти к делу.

Сердце Беверли бешено колотилось. Она чувствовала на себе взгляды трех сотен человек. Почему же они сами не выступали? Не может быть, что они все-таки приняли такое нелепое предложение!

— Я полагаю, господин президент, прежде чем мы проголосуем, необходимо указать, что строительство предлагаемого гаража потребует больших средств, которые пойдут из карманов всех присутствующих.

Драммонд начинал раздражаться.

— Вы не совсем конкретно представились, леди. Какой бизнес вы представляете.

— «Королевские гамбургеры Эдди». Он улыбнулся, чуть не рассмеялся.

— Понимаю. Лоток, торгующий гамбургерами. Мисс Хайленд, я уверен, вы считаете, что можете сказать что-то ценное для нас, но я сомневаюсь, что у вас есть достаточно опыта в бизнесе…

— Я хотела сказать, господин Драммонд, что предлагаемая вами стоянка будет означать очень большую прибыль для вас лично.

Зал встрепенулся. Голос Драммонда зазвучал холодно.

— Эта стоянка будет означать прибыль для всех, мисс Хайленд.

— Однако, получается, что она совершенно случайно будет расположена прямо напротив вашего магазина.

Она слышала, как все вокруг нее ахнули. Драммонд замер. В его голосе слышалось предупреждение.

— Но это единственное свободное место, подходящее для этих целей.

Сердце Беверли готово было выпрыгнуть наружу. Она чувствовала на себе взгляды всех присутствующих.

— Насколько я помню, — сказала она, — подходящие места есть на Кахуенге, Винс и Сансете, и любое из них было бы более удобным для компаний мелкого бизнеса, которые не имеют своих собственных стоянок.

— Вы имеете в виду вашу собственную, конечно.

— Я, к счастью, имею в своем распоряжении стоянку рядом с моей закусочной. Я говорю сейчас о господине Манджиони и господине Петерсоне, которые вынуждены довольствоваться только местом у обочины. У вашего магазина четыре стоянки, господин Драммонд, Почему бы не построить гараж в каком-нибудь другом месте делового района?

Послышались голоса нескольких человек из зала:

— Она права.

— Да, почему бы не построить его на Ферфаксе?

Председатель постучал молоточком по столу и сказал:

— Давайте будем соблюдать порядок. Дискуссия закончена, сейчас мы проведем голосование по…

— Извините, — прервала Беверли. — Но мне кажется, я еще не закончила выступать.

— Вы сказали то, за чем подошли к микрофону, молодая леди, а теперь..

— Давайте действительно подумаем о проблемах Голливуда и посмотрим, что мы можем сделать для их разрешения. Оглянитесь вокруг себя! Что мы видим сегодня на улицах? Проститутки, убежавшие из дома дети, торговцы наркотиками, люди, спящие прямо на земле. Как низко мы опустились! Теперь у нас есть магазины для наркоманов, секс-магазины, грязные улицы!

Из зала слышалось все больше и больше одобрительных выкриков:

— Правильно!

— Расскажи им!

— Голливуд известен во всем мире. К нам приезжает больше двух миллионов туристов в год, потому что они слышали о Голливуде. И что они видят, когда попадают сюда? Деловую магистраль с десятью захудалыми магазинами. Бездомных детей, которые становятся добычей продавцов наркотиков и извращенцев. Девочек и мальчиков, торгующих своим телом. Людей, которым некуда идти, живущих в подворотнях, выпрашивающих милостыню у каждого проходящего мимо. А вы говорите нам, что проблемой являются автостоянки!

Аудитория захлопала. Неожиданно люди стали подниматься со своих мест и подходить к микрофонам. Председатель стукнул молоточком. Драммонд сказал:

— Мисс Хайленд, вы нарушаете порядок. Если вы хотите поднять какие-то новые вопросы, мы внесем их в повестку дня следующего собрания.

— Новые вопросы? Господин Драммонд, то, о чем я говорю, старые вопросы, и вы знаете это! Я говорю о тех проблемах, которые это собрание должно было рассмотреть и решить давным-давно.

— Молодая леди, вы ничего не знаете об этом городе.

— Извините, сэр, я родилась здесь. И я была здесь в те годы, когда Голливуд находился в зените своей славы, когда название Голливуд означало чудо и загадку для миллионов людей во всем мире. Как мы могли допустить, чтобы наш город дошел донынешнего состояния? Теперь это место, где иностранные туристы просто шокированы и боятся выйти из своих гостиниц по вечерам. Место, которого мы сами стыдимся. Мы должны что-то с этим сделать, господин президент. И мы должны что-то с этим сделать сейчас!

Зал аплодировал. Люди у микрофонов пытались говорить без очереди. Председатель снова и снова стучал своим молоточком.

Президент поднял руку, прося тишины, и когда порядок восстановился, он сказал с едва скрываемым гневом:

— Если вы так легко можете обозначить наши проблемы, мисс Хайленд, тогда, может быть, вы знаете, как можно их решить? Потому что, если это действительно так, я бы хотел услышать ваши предложения!

Беверли посмотрела на него. Предложения? О да, у нее есть предложение.

— Каково будущее Голливуда? — тихо спросила Беверли, повернувшись и обращаясь к аудитории. — Каков будет образ нашего города в будущем? Как вы себе представляете это, господин Манджиони, или вы, мисс Уитерс? Когда вы заглядываете на несколько лет вперед, что, вы там видите? Каков образ Голливуда? — Она повернулась опять к микрофону и уже более громким голосом сказала: — Это то, что мы должны решить здесь и сейчас. Мы должны решить, какое направление развития мы примем, и затем действовать в соответствии с этим. Сконцентрируем ли мы внимание на туризме? Будем ли основное внимание уделять бизнесу? Или мы будем городом телевидения и кино? Но каким бы мы ни видели будущее нашего Голливуда, мы должны принять этот вызов сегодня и начать работать на благо лучшего будущего. Мы должны не бояться мечтать о лучшем месте для жизни и работы. Мы должны не бояться ставить перед собой высокие цели. — Она подняла руку и сжала кулак. — Мы должны, наконец, взять на себя смелость сделать Голливуд великим снова!

Все вдруг вскочили на ноги, одобрительно шумя и хлопая. Аплодисменты были просто оглушительными. Люди подбегали к Беверли, чтобы пожать ей руку, похлопать по плечу. На сцене президент мрачно собирал бумаги. Председатель стучал молоточком, но безрезультатно. В зале все старались протолкнуться поближе к Беверли, чтобы она знала, что они на ее стороне, что давно пора, чтобы кто-нибудь выступил против этих ребят, и всякие другие вещи, которые она не расслышала, потому что слишком много людей говорили одновременно, и в зале стоял безумный шум. У Беверли слегка кружилась голова. Но чувствовала она себя просто великолепно. И неожиданно ей все стало ясно: ее цель, ее предназначение, ее будущее.

Он повернулся и оказался на ней, как будто, загорая, поменял положение — пять минут на спине, пять минут на животе. Потом он сделал несколько быстрых движений нижней частью туловища и без сил распластался на ней.

Сначала Труди даже не поняла, что это все, и с удивлением посмотрела на него. Но он не видел ее недоуменного взгляда — он уже спал.

Труди освободилась из-под него и взяла сигарету. Глубоко затянувшись, она встала с постели и подошла к окну, из которого были видны огни университета. Территория университета была похожа на небольшой городок. В доме напротив в самом разгаре была веселая и шумная вечеринка. Боже мой, девочка, — мысленно сказала она своему отражению в окне, — что ты тут вообще делаешь?

На самом деле она очень хорошо знала, что она делает здесь, в квартире какого-то парня, которого она едва знала, которому, как выяснила, приехав к нему домой, было двадцать четыре года и мозги у которого находились между ног. Снова был субботний вечер. Вот почему она была здесь.

Труди считала, что в жизни есть три момента, когда человек не должен был оставаться один, двумя из которых были субботний вечер и воскресное утро. Поэтому она надела свой лучший костюм и пошла с двоюродной сестрой Алексис в студенческое кафе. Как всегда, разношерстная толпа студентов в потрепанной одежде сидела на площадке перед кафе. Труди и Алексис говорили о гадании на рунах в тот момент, когда к ним подошел, улыбаясь, молодой человек, одетый в белый летний костюм с кожаным галстуком.

Он ей понравился с первого взгляда. Она всегда испытывала определенную слабость к мужчинам с длинными волосами. А у этого к тому же во взгляде было что-то интеллигентное. Но окончательно купилась она, когда он сказал:

— Руны, оу! Власть Один и Тор!

Они ушли из кафе вместе, попрощавшись с Алексис, которой рано утром надо было идти на работу, и поехали в Вествуд на двух машинах. Труди следовала за ним на своем корветте. Когда они пришли в его неубранную квартиру, в которой он жил еще с двумя парнями, уехавшими на выходные, он налил ей стакан красного вина и поставил пластинку Спрингстина. Через пять минут Труди поняла, что сделала ошибку.

— Не могли бы мы хотя бы немного поговорить? — сказала она, когда он начал приставать к ней.

— О чем?

— Ну, о… — ей пришел в голову ее любимец, — что ты думаешь о Карле Сагане?

— Карл Саган? О, парень Космоса. Попал на его концерт. Шикарная музыка.

После этого Труди поняла, что она влипла.

Но все же сильный молодой мужской организм оставался сильным молодым мужским организмом и в плане постели он казался многообещающим. Сначала. Потом это тоже оказалось лишь обманчивой видимостью, и вот она опять в чужой квартире, сексуально неудовлетворенная, одинокая, непонимающая, что заставляет ее делать такие вещи.

Она легко нашла ванную (в некоторых квартирах это было непросто сделать, особенно если она была пьяна) и внимательно посмотрела на себя в зеркало. Женщина со взлохмаченными светлыми волосами и размазанной косметикой говорила:

— Это должно прекратиться.

Беда была в том, что она не знала, как остановиться. По крайней мере, пока она не нашла человека, которого искала. Ну где, черт возьми, — думала Труди, умывая лицо, — можно найти человека, который был бы не урод, не дурак, знал бы, как заниматься любовью, и обращался бы с женщиной как с равной? Ей пришел в голову Билл, водопроводчик. Последнее время она частенько вспоминала о нем, хоть это ее саму раздражало, потому что он ей определенно не нравился. Нет, что касается секса, с этим у него было все в порядке, и все, что касалось его работы, он прекрасно знал, но в отношении к ней у него проявлялись какие-то шовинистические мужские наклонности — называл ее крошка и разговаривал с ней как с дурочкой.

Затем она подумала о Томасе. Что же такое особенное в тех вечерах, которые она проводила с ним, что их невозможно было воспроизвести вне стен Бабочки? Чего не хватало?

Она прошла к дверям спальни и прислонилась к косяку. Должно быть, он и вправду был полностью удовлетворен, так как сейчас спал, как ребенок. Труди думала о том, что, может быть, стоит разбудить его, снова завести и показать, что такое настоящая любовь, когда он перевернулся на другой бок и пукнул.

Труди посмотрела на часы, стоящие на тумбочке. Было только начало одиннадцатого. Еще весь вечер впереди.

Она пошла на кухню, нашла телефон, набрала номер и, когда кто-то ответил, сказала:

— Привет, Бабочка. Это Труди Штейн. Он свободен? Придержи его для меня. Я буду через десять минут!