Бастарды [СИ]

Глава 36 «Бриллиантовый ошейник с шипами»

POV Вильмонт.

Я отпустила гордыню в далекое странствование, положила на колени перед мужчиной самолично и поэтому в горле жила горечь. Но несмотря на это смогла отделить прошлую я и сегодняшнюю.

Волосы вытирала на сухо полотенцем. Хаски спустился вниз на кухню, а я заняла ванную, чтобы отдохнуть от всех частей Аристократа. Все бедра ныли, как будто какой-то садист-извращенец долго и упорно насиловал с особым рвением и скорее всего пилочкой для ногтей или пилой. Скорее пилой, по габаритам больше, чем пилочка.

Среди ночи, только я вознамерилась поспать, но позади мужское тело не желало успокаиваться. Глаза прикрыла, чтобы отвлечься от блуждающего в крови адреналина, удовольствия, будто недавно избежала несчастного случая и была рада до трясучки в конечностях, что осталась жива.

— Эй… Ананина… — он ни разу за время общения не назвал Аней. Для него вечно Ананина, к слову я тоже не разбрасывалась называла всегда пренебрежительно Хаски. Он и есть Хаски. Больной на голову Хаски.

Почувствовала еще ближе мужское тело сзади, хорошо простынкой прикрылась и не остро ощущала присутствие. Шершавую руку Хаски положил мне на талию, но погладил аккуратно.

— Что? — спросила, но глаза не открывала, очень хотелось спать. Меня измучили, высосали энергию, готовилась отключиться.

— А кто тебя порвал? Этот твой жених? — перестало хотеться спать, как рукой сняло. Развернулась на лопатки, Хаски сбоку на одном локте голый, в отличие от меня, лежал на боку и долго смотрел, в ожидании ответа. А у меня губы не двигались и язык предпочитал улечься и не шевелиться.

— Еще бы раз убил, — услышала.

— Ты больной! — вырвалось, прежде, чем поняла кому и что говорила. Приподнялась в кровати, на груди придерживала легкую простыню. — Это тебе кто-то мозг порвал в детстве или выковырнул из черепа. Как можно настолько равнодушно относиться к жизни, пусть и Бастард, но ты отнял…

Левая мужская рука надавила на ключицу, заставив упасть на подушку спиной, очень близко от шеи, будто с намеком. Я замерла, машинально руки согнула в локтях и распласталась. Восстанавливала привычное сердцебиение.

Мужчина схватился за краешек простыни, скрывавшей мое тело, и мягко повел ее вниз до середины бедер.

Неожиданный порыв испугал.

— Не стоит говорить о нем так, мне хочется сделать что-то очень плохое, — скупо произнес Хаски.

Подтянув тело выше к изголовью, поудобнее устроился мужчина. Его левая рука, та что лежала на ключице медленно передвинулась ниже. Невероятно теплые прикосновения, пальцы намеренно прочертили линии на моей груди, очень аккуратно задели напряженный сосок и плотнее обхватили всей ладонью податливое полушарие груди, покалывающее от напряжения. Вторая рука правая льдом коснулась ниже пупка, отчего мышцы скрутило внизу живота, а грудь еще сильнее подалась на встречу ладони Хаски.

Мужчина обвел маленькие усики бабочки по контуру едва заметно, но льдинки я прочувствовала. Обвел маленький рисуночек, который я делала не для него. Я делала его для Леньки на свое последнее День Рождения, хотела удивить любимого, а он не увидел. Небольшой рисуночек было легко поддерживать в первозданном виде, сама не знала, зачем сохранила. Хаски самозабвенно водил по этим контурам, гладил аккуратные линии, по тельцу маленького насекомого.

— Ножки раздвинь, — приказ прозвучал, но что странное эти его приказы были особенные, с хрипотцой в голосе, будто он заболевал в этот момент или ему больно.

Видя, что замедлила с исполнением, Хаски рукой раздвинул мои ляшки в разные стороны, заставив по максимуму освободить место, и только потом поняла, что для него.

Любовник подал вес тела на ладони с этим немигающим темным взглядом, будто готовился ударить в самое больное место, но всего лишь спустился вниз по кровати. Мышцы игрались на плечах Хаски, я прикрыла глаза, видя как любовник наклонился, с любопытством рассматривая мои раздвинутые бедра. Словно зверь лизнул языком, облизал всю мою влажность, пробуя на вкус, я слышала как шумно вдыхал воздух повторяя маленькие, но глубокие слизывания. По всем самым откровенным частям водил языком, заставлял загораться сильнее и мечтать о большем. Ощутить и внутри себя скользкие прикосновения.

И я дождалась. Язык, как можно глубже раздвинул вход во влагу, куда он всегда стремился попасть, а теперь настойчиво оставлял будто свой вкус, напоминание. Будто клеймил, как самец самку.

А когда терпеть и изнывать стало невмоготу, подхватил меня под коленями, и даже без рук смог с легкостью ворваться внутрь моего тела, настолько я была влажная и податливая для его действий. Хотелось сдохнуть, от позорного осознания.

Пыталась закрывать глаза и представлять образ Леньки, хотела, чтобы он меня брал, чтобы он так глубоко врывался в меня и ловил мои стоны. Но внешность любимого расплывалась, как зажеванная пленка. Я не могла вспомнить его черт.

Задрав мои бедра, Хаски начал глубокие, очень уверенные движения. И с каждым толчком внутри себя я словно слышала слова — подтекст.

До самого края ворвался внутрь моей жаждущей плоти, заставив схватиться за краешек подушки. Здесь.

Отодвинулся, вышел полностью и вновь с легкостью прошел внутрь. Должен.

Удалился вновь полностью, всей длиной члена провел по внутренним складкам, мокрым, страстно реагирующим на поглаживания. Быть.

Отодвинулся Хаски и неосознанно под воздействием силы припечатал меня выше, заставив головой упереться в изголовье кровати. Только.

И на финальном толчке излился в меня. Я.

Здесь. Должен. Быть. Только. Я.

Держал меня приподнятую чуть выше кровати за ляшки, полностью в его власти. На груди любовника блестела цепочка, а капельки пота заливали его лоб и шею. Мужчина хрипло и глубоко дышал, восстанавливал ритм.

Он всегда уверенно дышал, никуда не торопился, а со мной — всегда торопился, и действовал как-то не обдуманно, эмоционально не стабильно. Хаски был такой спокойный, адекватный, немного милый на этих горках, я поверила, что он тот человек. Но, к сожалению, после отказа я познала вторую его страшную сторону. И она ужасна рядом со мной.

Вернулась из глубин памяти.

Вздрогнула от внезапного сквозняка по обнаженным позвонкам спины. В проеме приоткрытой двери стоял и смотрел Трески, пальцами постукивал по дверному проему. Улыбался и очень увлеченно рассматривал мое тело от шеи и ниже. Полотенцем быстро прикрылась и взвизгнула в полноту легких, будто жизнь зависела от того, насколько сильно закричу.

— Ой, не ори только, — недовольно прикрыл глаза и уши этот человек. Не торопился исчезать.

— Пошел вон! — заорала на все помещение, указывая тому за спину в комнату Хаски. Пусть исчезнет, растворится.

— А если не хочу… — ладони убрал от ушей и плечом разлегся на двери, продолжал осмотр. Сзади меня ведь нет зеркал, а то набросила полотенце спереди на тело?

Дверь в комнату открылась позади Трески и в нее ворвался, как порыв цунами Хаски, а за ним чуть медленнее вошел Польски.

— Что здесь собственно…? — Александр оглядел меня и обстановку возле, расстановку сил на поле боя. Дмитрий и слова не озвучил.

— Хаски, какого Бастарда этот имбецил пялится на меня!? — взвилась я на первого попавшегося.

Он в ответе за них и правильно начала на него материться. Дмитрий взял за шкирку, как плешивого котенка Макса, и вытащил за дверь, Польски следом послушно исчез и прикрыл выход.

Через день после этого мы и переехали к Хаски на квартиру в город.

Это место. Никогда не думала, что окажусь здесь. Работа его матери. Выдающийся архитектор, ее дома созданы по всему миру, у нас в Герберте тоже. И Хаски ею гордился, это поняла со временем. Единственное существо, о ком тепло отзывался, на кого не повышал голос, а неизменно разговаривал вежливо.

После университета каждый день следовала сюда, в его дом в необычной форме, как пианино, или похожее на округлую летающую тарелку. А какой вид, на все красоты Арзонта! Здесь зеленая парковая зона.

Хаски никогда не жил в этом доме на постоянной основе, разве что на несколько дней оставался с ночевкой, как поведал Виталик в самом начале при переезде.

Для меня Хаски был деспотом, никогда не встречала подобных упертых мужчин.

Сильный? Сильный не спорю, таскал как добычу везде и всюду. Сексом очень любил заниматься стоя, подпирая к стене, буквально впечатывал в нее. Зачеты помогал сдавать, с преподавателями договорился. Покупал вещи, всякие безделушки.

Мне!? Анне Вильмонт мужик покупал вещи! Теперь я в трусах с этикеткой Х!

Это начало списка тирании. За несколько недель Хаски ни разу не поехал в командировку. Ночи проводил дома, со мной в обнимку, а я те моменты отмахивалась мыслью, что это не я, а другой человек в моем теле.

Аристократ повесил поводок, хоть и красивый с бриллиантами, но с шипами. Едва делала шаг не правильно, иглы впивались в шею.

Приказы были повсюду, а я не привыкла к ним, ненавидела.

Душа бунтовала, гремела, буйствовала в бессилии, но я терпела. Когда-нибудь уйду навсегда или надоем, но с каждым днем сомнения терзали сильнее, будто назло мужчина приближался ко мне. Завтракал в обнимку с моей грудью, вдыхал носом мой запах, сажал на колено и нюхал, нюхал, лапал, лапал.

В самом деле, как тигр ходил вокруг и облизывал. Странный ты, Хаски. Неужели по-другому с девушками не умеешь общаться? Лишь посредством силы и приказов? А уважать умеешь, слушать, ценить, ухаживать?

Правда, о чем речь?

Если бы ты не был сволочью, я бы, наверное, повелась на тебя… совсем капельку, наверное. Если бы не было всего этого… твоих унижений, насилия.

Чтобы как-то отвлечься, чем развлекалась? Правильно — тем, чем сто лет не занималась. Находила в интернете рецепт ужина и пол дня готовила. Нет, я не старалась для Хаски и в мыслях не было, просто таким образом летели быстрее дни, которые находилась в заточении и сокращался срок до вызволения из тюрьмы в облике Ананиной.

Немного необычно готовить для него.

Приближался стремительно Новый Год. Сегодня время за готовкой пролетело не заметно. Возле рабочей поверхности стола, сделанного уголком вздрогнула, когда услышала хлопок двери.

Пришел с работы. Этот звук всегда выбивал из колеи. Нож промахнулся мимо огурцов, которые дорезала в салат и чуть-чуть не задела кожу большого пальца, попала по ногтю, оглядела со всех ракурсов. Палец жив.

Шаги отдавались в груди гулко, звонко, будто по сердцу топтался тяжелыми башмаками. Аристократ не здоровался никогда. Только так. Его руки проскальзывали под моими и обнимали, на животе скрещиваясь. Не боялся, что порежусь.

Нож отложила в сторону. Ладонь Хаски всегда наглела, устраивалась поудобнее на моей груди, поддерживала, а большой палец поглаживал, проверяя наличие лифчика или его отсутствие. В лифчике, но ткань все равно кружевная и грудь мгновенно становилась отзывчивой, готовой для новых ласк.

Поцелуй в ямочку под ухом излюбленная кара в его исполнении. Левая рука перемещалась мне на подбородок и настойчиво приподнимала чуть вправо и вверх.

Не смотри. Не смотри на него. Помнила об этом, но мне и не надо смотреть. Я могла итак чувствовать: что это его руки обнимали, что это его губы терзали, как зверь желанную кость.

Целовал с напором, будто я боялась подумать, поверить в нелепицу. Его одержимость не пропадала, а разрасталась сильнее и мощнее любого шторма. Дмитрий не оставил мое тело и после поцелуя.

— Смотри, — порылся в кармане брюк, задев при этом рукой и достал какую-то вещь. Кольцо!? Вот это новость. Внимательнее присмотрелась, приподнимая мужскую руку к глазам. С любопытством повертела из стороны в сторону.

— Скорпион!? — спросила удивленно. Кольцо с голубым сапфиром вместо глаз. Голубой камень, сомневаюсь, что он купил бы подделку это их родовой камень.

— Что это!? — с подозрением обернулась к его плечу.

— Не находишь вы схожи чем-то, — подколол, но былой ненависти, как некогда, не почувствовала. Веселую насмешку, поэтому обижаться не видела смысла.

— Вы оба ядовиты, — добавил и взял мою правую руку, рассматривая пальцы. О силы великие! Что за маникюр? Обрубки.

Хаски взял кольцо и попытался примерить мне на средний палец. Маловато.

— Перестарался. Думал у тебя самый маленький размер из ныне существующих… — и тогда скорпиончик нашел прибежище на указательном пальце. Его хвостик обволакивал палец, а клешни смотрели в противоположную сторону.

Я ношу камень Хаски, Вильмонт надела на палец родовой камень Хаски! Папа казнит.

И где Хаски это чудо ювелирного гения откопал?

— Где купил? — не встречала настолько необычных украшений в магазинах.

— У сестры двоюродной. Нравится? — мужчина смотрел мне на лицо. Тяжесть тела немного давила на спину, но это было… наверное, приятно.

Я кивнула вместо ответа, любуясь на украшение. Оно ведь не виновато, кто его подарил и отмечу, что выбирал сам, а не велел кому-то купить. Значит, думал обо мне.

— Кхе! Кхе! — послышалось сзади, на что я встрепенулась. Здесь кто-то есть?

— А да! — Хаски по-прежнему обнимал, но больше не целовал, только раз чмокнул легонько в губы. — Польски со мной.

Бастард подери! Еще этого козла не хватало. Дима отошел, давая возможность вздохнуть. Ушел, а аромат одеколона впитался в ноздри, память сохранила ощущение рук на теле. Ну почему, почему этот человек так будоражил мысли? Почему менял их по своему усмотрению? Жесть. Сейчас бы ножиком потыкать по столу, чтобы скинуть возмущение от собственного тела.

— Ананина, поварешка! — Польски в костюме черном. Где бы записать? Кудрявый баран с нарисованной клоунской улыбкой. — Хозяюшка, ты наша. Не отравишь?

Ему в глаза смотрела сквозь плечо Хаски. Ответила такой же улыбкой, как и у него.

— Очень буду стараться. Можешь в принципе не есть. Тебе пусть твоя очередная длинноногая… леди готовит, — ответила и вернулась к тому занятию, на котором остановилась, на нарезании зеленых ингредиентов.

— Какая разница, какая блядь готовит: длинноногая, коротконогая. Так что давай жрать! — приостановила нож в руках, вновь проглотила желающие сорваться с языка слова, а Хаски промолчал, не делал замечаний. Согласен с ним?

Дима пошел переодеваться. Польски вышел на балкон, с целью покурить, а я в полном молчании закончила нарезать салат. Поставила на стол.

Как раз вернулся Хаски, Александр не покинул балкона пока, не зашел его друг. Правильно. Так легче нам обоим не видеть друг друга.

В белой футболке обтягивающей и шортах, Дмитрий успел принять душ, волосы завивались после воды. Поспешно отняла любопытный взгляд, пока не застали за позорным процессом подглядывания.

— Готово! Чай там, — показала на стол, где готовились блюда. — Виски сам знаешь где.

Кто знает, что будут употреблять господа Аристократы. Решила уйти к себе в комнату, у мучителя есть на сегодня компания.

— Сядь, — вычислил, что собиралась сбежать, пришлось отодвинуть стул и примоститься.

Пульт лежал сбоку стола, взяла и, не спрашивая разрешения, включила. Хоть на что-то отвлечься.

Эти двое пока приступили к трапезе, я ограничилась соком. На ужинающих не смотрела, зато слышала непрерывное бубнение Польски:

— Что за травка? Какая-то хрень. Это не для мужика. Это для животинки какой-то. Сено бы еще предложила, — я молчала. Собственно, мне все равно будет есть или нет, предпочту, чтобы скрючился с голоду.

— Я это есть не буду. Ананина, слышала, что мужику мясо надо? — проигнорировала вопрос, пытаясь прислушаться к новостям, а Хаски ел эту травку. Отвлеклась по возможности на новости. Что в мире творилось?

Новости закончились, и я вперилась глазами безотрывно в экран. Реклама купальников известного бренда и там на белоснежных камнях посреди моря валялась в солнцезащитных очках моя родная Саша. Все тело загорелое, крупным планом виднелись капельки воды, покрывавшие кожу. Сестра изящно выгибалась, принимая солнечные ванны, лозунг рекламы на фоне, а я как дурочка едва рот не раскрыла. Очнулась, когда Польски воскликнул неожиданно бодро:

— Диман, Саша смотри!

— Очередное нижнее белье? — ответил Хаски как раз в этот момент поднял руку с бокалом сока, и я наблюдала как медленно по его запястью скользнула цепочка тоненькая, по венам, грубой коже. Руки мужчины, когда прикасались ко мне, были очень теплыми, почти огненными.

— Давно ее не было видно на камерах, — услышала замечание Польски и встряхнула головой, прогоняя мысли.

— Слушай, а почему ты ее бросил? — удивился не только Польски с бокалом в руке, но и Хаски, и я своему вопросу.

— Ты сейчас очень опасную тему подняла, — со смешком заметил Польски.

— Заткнись, — глухо пробурчал Хаски, вилкой возвратившись к поеданию пищи. Глядел на Польски, поэтому вероятно не ко мне относился грубый голос, а вот потом повернулся ко мне. — Откуда знаешь?

Думала уже ничего не спросит, но оказывается вопрос не проигнорировал.

— Что знаю? Что ты с ней зажигал? — улыбка никак не пропадала с лица. Дразнить мужчину было интересно. — У меня свои источники…

Хаски не торопился отвечать, рассматривал тарелку.

— У него табу на Вильмонт, — ладонью прикрыв половину лица, шепотом будто на ухо рассказал великую тайну Польски.

— Заткнись, а? — повторил более грозно Дмитрий, а я с улыбкой за ним наблюдала со стороны.

— Что за табу? — любопытство дело тонкое, в конце концов, здесь одна из представительниц этой породы. Мой кошмар не отвечал, вяло скреб вилкой по фарфору, зато Польски, как говорливая бабушка, понизил голос почти до шепота и выпалил:

— Он и Сашку-то трахнул, чтобы всем доказать, какой крутой и нет у Хаски больной любви к Вильмонт… — на последнем слове, Санек подскочил со скрипом стула по полу. Хаски повторил одновременно маневр, как два дурачка распетушились, не думала, что увижу мучителя шаловливым ребенком, которого дразнили, а он настолько ярко воспринимал подколы.

— Да ладно… — не удержалась от смеха, невольно спрятала глаза на столе и не могла перестать хихикать. — Ты заморачиваешься из-за этих слухов?

Забыла, что не надо смотреть на мужчину, встретилась с ним взглядом, снизу вверх попала в плен его ярких, приковывающих глаз. А он протянул ладонь, а мне оставалось проглотить смешки и подать руку, на что мужские пальцы быстро выдернули из-за стола и направили прочь из кухни.

— Эй! Эй! Что за наглеж? — донеслось до нас. Хаски вел за руку в направлении известном ему одному. — Я за это буду требовать стрип-бар, сегодня причем!

Расслышала, с испуганным сердцем на пару следила за массивной спиной спереди. Опять. Опять. Насилие.

Завел нас в его комнату, обернулся, держа меня за руку и привлекая к себе.

— Давай по-быстрому, пока Польски не разорался, — прошептал мне в губы, сминая их сжимая, владея. Провел по моему телу рукой, по бедрам, нежно, да не спорю, но это насилие. Против моего желания.

Я не двигалась, а на голове почувствовала ладонь. Вниз, вниз медленно давил вниз, давая понять, что нужно от меня, больше ничего.

Присела на колени. Свет включен, за окном темно и при желании можно разглядеть силуэты. Тебе всегда надо видеть меня, мое лицо, отчаяние.

Хаски настойчиво держал мою голову, не давал повернуться или дернуться назад. Легко спустил шорты, склонил мою голову к своему напрягшемуся члену. Мои губы к нему впритык.

Молча открыла рот и языком поигралась с головкой. Смотрела как ты подрагивал от моих действий. Это не я. Это все Ананина.

Провела языком по всей длине, взяла твердо в руку, но мягко погладила, а Хаски удовлетворенно расслабился, убрал руки от моей головы, но придерживал возле шеи за лицо.

И смотрел за моим движениями с высока.

Очень быстро довольный кончил, причем на открытую грудь, а я быстро подскочила и бегом в ванную комнату.

Когда вернулась, пряча глаза от мужчины, моего мнения как бы не спрашивали, вновь взяли в плен объятие.

— Умница! — поцеловал как будто поощрял за действия, на что хотелось воткнуть раскаленный прут в сердце мужчины, за унижения, за пренебрежение моим мнением.

Сердце исколото вдоль и поперек, больше нет живого места. Но с каждым болезненным словом, с каждым действием с удивлением осознавала, что там был живой кусочек органа. Не умерший, хрипящий в предсмертных муках. И он причинял боль раненный.

Вернулись в кухню. И каждому из нас понятно, по довольному и крепко меня держащему за руку Хаски, и по моему в миг осунувшемуся телу, что сейчас было.

Процесс порабощения отчаянием не научилась контролировать. Он затапливал с головой в подобные моменты сильнее всего.

— Вообще не вежливо. Я может тоже секса хочу? — нет. Польски не злился, скорее прикалывался. — Ананина, побалуешь? — прокомментировал Польски. Рука Хаски сжала мою ладонь, но ответа не последовало.

А я и вовсе пожелала, чтобы крыша дома рухнула на голову и убила на смерть. Раздробила кости. И это не гипербола.

А я медленно высвободила плененную конечность, боясь сорваться. Чувствовала кровь от раненного органа поднималась, заполняла тело и бултыхалось.

— Да. Забыл сказать. Ананина, у нас выход в свет. Трехдневное плавание в открытом море в честь Нового Года, — не удержалась, изредка я все-таки заглядывала мужчине в глаза.

Развернулась, уже была готова покинуть пределы комнаты перед его фразой, а теперь громко озвучила:

— У нас? — спросила, ткнув на себя пальцем.

— У вас? — одновременно поинтересовался Польски. — Шутишь? Твоя маман в обморок упадет? А как же Кристина?

— Привыкнет, — отмахнулся Хаски, а я смотрела не переставая. — Устал от любопытства. Пытаются в гости наведаться, чтобы полюбоваться на моё чудо, — сказал главный ночной кошмар.

— Приду через пару часов, — сообщил перед тем, как я покинула комнату и с трудом расслышала в спину.

Вознамерился вывести в свет? Это намек на более долгое пребывание здесь, чем я рассчитывала. Если познакомлюсь с высшей Аристократией Страдовцев… Как? Как потом жить в облике Вильмонт, если это когда-нибудь произойдет.

Понимал ли Хаски, что причинял боль, скорее всего нет. Потому что для него я Бастард. Глупое животное без права голоса.

Прочь отсюда. Хотя бы к себе, во временную комнату, отдельную от его. В полную темноту, во мрак, где спокойно, не видно страшных кошмаров, где можно претвориться, что это не мое тело. Чужое, ненавистное.

Заснула, но прежде долго ворочалась с боку на бок. Одинокая холодная кровать. Обычно Хаски приходил в эту спальню, если успевала сбежать перед сном. В остальное время ночевала в его комнате, на огромной мягкой постели, где почти уютно и тепло. Аристократ купал в мягкости пуховых одеял, порой очень долго целовал. Мог делать это долго, травя любопытство, и сжигая постепенно ту преграду, которую воссоздавала из пепла при каждом его появлении.

Я не должна так себя вести с ним, должна бороться.

Но как? Как это сделать? Когда-нибудь найду ответ на вопрос, но только не сегодня.

Сегодня вновь проснулась от мужских прикосновений, балансируя где-то на крае реальности и забытья, ища спасения у темноты.

Не стал включать свет, когда пришел, спасибо хоть на этом.