Бегство Короля

Она включила компьютер. Так, вот они, «рыбы» для договоров, форма стандартная. Остается только забить название фирмы-контрагента, фамилию руководителя и банковские реквизиты. Заказчик… подрядчик… заключили настоящий договор о нижеследующем… юридические адреса… Вот, кажется, и все. Она нажала кнопку «печать» и принялась варить кофе.

Сегодня Верочка делала все механически, по привычке. Руки сами нажимали на нужные кнопки, а мысли были далеко. Ну где может быть сейчас Максим? Мерное гудение кофеварки и жужжание принтера слились в единый протяжный гул, и в этом тоже было что-то странно жуткое.

Верочка вдруг пошатнулась и чуть не потеряла сознание. Надо же, голова закружилась! Она чуть не упала, но в последний момент успела ухватиться за угол стола, как утопающий за соломинку. Перед глазами мелькают черные мушки… Целый рой. Острая боль будто клещами сжала виски.

Смутная тревога превратилась в настоящий приступ паники. До конца рабочего дня еще полно времени, но Верочка почувствовала, что больше не может здесь оставаться. Вот не может — и все.

Она постояла минуту, глубоко дыша и пытаясь отогнать дурноту. Потом подхватила бумаги и решительно направилась в кабинет к шефу.

— Степан Сергеич, извините, мне надо срочно уйти. Пожалуйста.

Шеф оторвался от монитора компьютера и удивленно посмотрел на нее. Вот сотрудничков-то Бог послал — ни на кого нельзя положиться! Он уже приготовился, по обыкновению, высказать все, что думает о людях, которые зарплату желают получать вовремя, а вот работать не хотят, но, взглянув на секретаршу, осекся.

— Ну ладно, иди, конечно… Ты что-то бледная такая. Не заболела?

— Спасибо. — Она повернулась и опрометью выбежала прочь.

Верочка подхватила свою сумку и вышла из офиса на подкашивающихся, неверных ногах. Через пять минут она почти бежала к метро, поминутно спотыкаясь, оступаясь на высоких каблуках, и только твердила про себя:

— Пусть с ним все будет хорошо. Что бы там с ним ни было сейчас — пусть все обойдется. Господи, пожалуйста, ну что тебе стоит?

Армен Хачатрян в тот день возвращался домой рано. В силу многих причин его рабочий день был не нормирован, и он уже предвкушал свободный вечер в компании друзей… Ну и возможно, красивых девушек нетяжелого поведения. Даже заехал по пути в супермаркет, долго, придирчиво выбирал коньяк, пока не остановился на выдержанном «Ахтамаре». Конечно, коньяк в Москве — не то что дома, в Ереване, но ведь не ждать же, пока кто-нибудь привезет!

Ехал он не спеша. Мысли текли плавно, и думалось как-то все больше о приятном. А что? Грех жаловаться. Бизнес в последнее время идет неплохо. Несколько палаток и контейнеров, которыми он владел на ближайшем рынке, дают стабильную прибыль. Хотя… Скучно это как-то, масштаб не тот. Скоро начнется строительство большого торгового центра, вот там будет где развернуться! Если бы еще московские чиновники были посговорчивее… А то тянут резину, тянут, ни да, ни нет не говорят. Объяснили бы просто — кому дать и сколько, — давно бы вопрос решился.

Армен аккуратно припарковал свой потрепанный, но шустрый «опель» на привычном месте во дворе. В гараж загонять не стал — погода хорошая, двор тихий, чужих почти не бывает, а если кто и появится — кому нужно такое старье! Он вышел из машины, оправляя стрелки на брюках, и не спеша направился к подъезду.

Дом был старый, с высокими потолками и толстыми кирпичными стенами. Армену всегда нравилось ощущение надежности и основательности — не то что новостройки с картонными перегородками! Этот еще сто лет простоит. Одно только неудобство — подъезд проходной, можно зайти и со двора и с улицы. Армен в первое время, когда только купил квартиру, путался даже. Потом — привык.

Но сейчас, набирая код на двери, он чуть не выронил бутылку. Изнутри слышался какой-то шум. Бьют кого-то, что ли? Похоже на то. Звуки ударов, вскрики, стоны…

Странно. Раньше вроде такого не случалось! Жильцы все интеллигентные, приличные люди (Армен специально поинтересовался, когда квартиру покупал). Это, пожалуй, стало решающим обстоятельством, перевесившим остальные соображения, — жить-то приходится не только со стенами! Важно, какие соседи тебя окружают. Он жил здесь уже пять лет и пока ни разу не пожалел о своем выборе, но сейчас просто кожей почувствовал опасность, как тогда, в Карабахе перед артобстрелом.

Армен застыл в нерешительности. На секунду ему захотелось вдруг убраться отсюда подальше — или хотя бы посидеть в машине, переждать, пока все закончится. Нечего лезть в чужие разборки. Так недолго и самому под раздачу попасть — ни за что, просто потому, что мимо шел. Он уже повернулся и хотел было пойти назад, к машине, но вдруг остановился. Мужчина так не поступает. Он же не трус и не баба, и в жизни уже повидал достаточно всякого, чтобы ходить, опасливо оглядываясь и в собственный дом зайти бояться! Даже противно стало.

Но так или иначе, с голыми руками лезть не стоит. Как говорил ротный, «лучше лишний раз быть осторожным, чем потом — навсегда покойником». Армен на всякий случай вернулся к машине и вытащил газовый пистолет, переделанный для стрельбы мелкой дробью, который он обычно возил в бардачке. Убить из такого, конечно, не убьешь, но напугать или покалечить можно. Вот только пакет с бутылкой руки занимает, неудобно. Повертев его в руках, оставил в машине. Мало ли что, жалко будет, если разобьется!

Он спрятал пистолет под курткой. Мелькнула еще мысль: может, зайти с улицы, с другой стороны? Хотя нет, уже три месяца эта дверь закрыта наглухо. И потом — какая разница, что в лоб, что по лбу… Армен постоял немного, собираясь с силами, резко выдохнул и вошел в подъезд, рывком открыв дверь. Сразу же метнулся к стене, слился с ней, притаившись за почтовыми ящиками, как будто что-то толкнуло в спину — не стой, мол, столбом на проходе! Теперь он двигался быстро, пружинисто, от вальяжной расслабленности не осталось и следа. Как будто снова оказался там, где за каждым камнем может притаиться смерть.

Свет в подъезде не горел, только солнце чуть засвечивало в маленькое окошко под потолком. А еще — было прохладно и тянуло сыростью, как будто раскаленный летний день остался где-то далеко. В полумраке Армен разглядел двоих крепких молодых парней, которые деловито и сноровисто избивали третьего, лежащего на полу. Вокруг все забрызгано кровью… Плохо же придется бедолаге, подумал Армен.

И кажется, не ему одному. Парни все-таки заметили его. Оставив свою жертву, они разом обернулись и направились в его сторону. Медленно так, не спеша… Как будто чувствовали свою силу и преимущество. Армен сглотнул слюну. По спине потекла холодная струйка пота. «Ну я вам! Не на того напали». Быстрым движением он выхватил пистолет.

— Стоять, суки, стрелять буду! — заорал Армен и зачем-то прибавил: — Морет кунем![4]

Он передернул затвор и нажал на спусковой крючок. Ахнул выстрел, пули ушли куда-то в стену. Нападавшие на секунду застыли в неподвижности, потом тот, что был чуть повыше, крикнул:

— Хватит! Уходим. — Он подхватил с пола какой-то предмет вроде плоского портфеля с длинной ручкой, и оба бандита выбежали из подъезда.

Армен еще удивился, что второй выход, оказывается, свободен! Когда тяжелая дверь хлопнула у них за спиной, Армен почувствовал, как противно дрожат руки и ноги. Уф! Кажется, пронесло. Не выпуская пистолета из рук, он подошел к лежащему на полу:

— Эй, ты живой?

Парень застонал и перевернулся на бок, пытаясь приподнять голову.

— Мм… Вроде да. Тошнит только. И голова…

Армен пригляделся повнимательнее — и узнал соседа по лестничной площадке. Максим его зовут, кажется. Странный он какой-то — молодой мужик вроде, а на работу не ходит, сидит дома целый день… Хотя, с другой стороны, вроде не бедствует, одет нормально, на машине ездит. И — вежливый, здоровается всегда, улыбается. В конце концов, кому какое дело, как люди зарабатывают!

— Э-э, Максим-джан, круто тебе досталось! Встать-то можешь? До лифта дойдешь?

— Попробую.

Максим резко выпрямился — и тут же стал заваливаться на бок.

— Нет, так не пойдет! Давай-ка потихонечку.

Армен осторожно подхватил его. Максим как-то сразу обмяк, повис на нем всей тяжестью. Здоровый, черт, килограммов девяносто весит, наверное… Медленно, осторожно одолели они шесть ступенек. Слава богу, хоть лифт работал — красный глазок сразу же загорелся. Армен отер пот со лба. Вот так же когда-то давно тащил он Акопа Григоряна, раненного в голову в бою за деревню Манашид, что на границе с Азербайджаном. Долго тащил, только потом в медсанбате узнал — уже мертвого.

В лифте было посветлее. Свободной рукой Армен осторожно приподнял Максиму голову, заглянул в лицо. Страшно стало: а вдруг он тоже… того? Умрет прямо на руках? Поди потом объясняй кому, что ты не верблюд и не убивал его. Тем более — московской милиции, для которой ты уже преступник, если волосы и глаза у тебя не того цвета.

— Ты как там?

Максим застонал и открыл глаза. Он был очень бледный, кровь капала из глубокой ссадины на голове, но взгляд вполне осмысленный, живой.

— Да ничего…

— Давай-давай! Все нормально будет. Прорвемся.

Наташа торопилась. Она аккуратно укладывала сумку, боясь пропустить, забыть что-то важное. Хорошо хоть, вещи достала загодя!

Паспорт… Билет… Ваучер для заселения в гостиницу… Что еще? Ах да, страховка!

Малыш вдруг заскулил и с отчаянным лаем бросился к двери.

— Ну что там такое! — Наташа недовольно поморщилась. — Тихо ты, сторожевая собака! Пришел, что ли, кто?

Точно, пришел — в дверь позвонили. Необычный был звонок, как будто кто-то держит кнопку и не отпускает ее. Наташа сразу поняла: что-то случилось. Еще до того, как открыла, до того, как увидела смертельно бледного, окровавленного Максима. Почему-то рядом был сосед по площадке — крайне неприятный тип. Таких сейчас называют «лицами кавказской национальности». Наташа, воспитанная советской школой с ее принципами интернационализма и интеллигентной мамой, не шипела, конечно, что-нибудь вроде «Понаехали тут, черножопые, всю Москву заполонили!», но соседа все же слегка побаивалась. Неприятно было видеть, как в привычную жизнь нагло вторгаются какие-то совсем чужие, посторонние типы и ведут себя уверенно, по-хозяйски, как будто имеют на это право. А что? Деньги есть — можно жить где хочешь и как хочешь, даже если вчера с гор спустился. А этот к тому же с виду — ну просто разбойник какой-то!

А теперь он стоял перед ней и поддерживал Максима, который, кажется, вот-вот потеряет сознание, и кровь Максима капала прямо ему на рубашку…

— Что стоишь, ахчик?[5] Помогай! — хмуро сказал он.

Через полчаса Максим с перевязанной головой лежал на диване, а Наташа суетилась вокруг.

— Так удобно? Не болит? Может, все-таки «скорую» вызвать?

— Да ну ее… Так пройдет. Мне уже лучше, — отмахивался Максим.

— Ну что за безответственность! — всплеснула руками она. — Должен ведь врач посмотреть. И в милицию надо обязательно.

Армен деликатно кашлянул:

— Ахчик, не надо милицию.

— Это почему же?

— Ну сама подумай! Вопросы начнутся, протокол, то, се… А у меня пистолет незарегистрированный, да еще и самоделка. Кому хуже будет?

— Так еще и пистолет был? — Наташа побледнела. Вот верно говорят, что первое впечатление никогда не обманывает. Разбойник — он разбойник и есть.

— Ага. Ты думала — я от них веником отмахивался?

Она закрыла лицо руками — и вдруг разрыдалась, горько и безутешно, как обиженный ребенок. Только теперь Наташа поняла окончательно, что, если бы этот противный кавказец не таскал в кармане незарегистрированный пистолет, ее брат мог бы так и остаться умирать на холодном полу в подъезде, и никто не пришел бы ему на помощь — ни врачи, ни милиция, ни Господь Бог.

— Ладно, ладно, ахчик, успокойся, — Армен подошел к ней, чуть приобнял за плечи, — все нормально. Я сейчас. У меня там, в машине, коньяк остался. Нам всем… не повредит.

Он шагнул было к двери, но Наташа удержала его:

— Подожди. Я даже не знаю, как сказать… Ну, в общем, — спасибо тебе! Ты — человек.

— А ты что думала, я — чурка с глазами? — Армен сказал это без обиды, но так устало и печально, что Наташа смутилась еще больше. — Или что я всю жизнь палаточником был? Я ведь, между прочим, на радиофизика учился! — Он подумал еще и добавил: — Меня Армен зовут.

— А я — Наташа. Очень приятно.

Вот и познакомились… Ей стало смешно и горько. Неужели непременно должно случиться что-то из ряда вон выходящее, чтобы узнать, как зовут соседа по лестничной клетке?

— Сейчас приду, — повторил Армен и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

Он вернулся быстро, как обещал. Заодно и пульки успел подобрать в подъезде… Счастье еще, что время такое — все на работе, даже старушки с авоськами туда-сюда не шастают. Увидит кто — неприятностей не оберешься! А так — вроде тихо все.

Он как раз открывал бутылку на кухне, когда в дверь снова позвонили — резко, требовательно, отрывисто. Наташа вздрогнула. Кого еще там принесло? Может, хватит сюрпризов на сегодня? Она пошла открывать, но руки дрожали и даже колени слегка подкашивались. Армен двинулся за ней, встал за спиной, пока она возилась с замком, и от его присутствия было спокойно и надежно.

— Ахчик, ты в глазок посмотри сначала.

Неужели милиция? Но за дверью стояла Верочка — бледная, синяки под глазами в пол-лица, сама на себя не похожа.

— С Максимом… что? — еле выдохнула она.

— А ты откуда знаешь? — удивилась Наташа. — Позвонил он тебе, что ли, уже? Герой-то… Когда только успел?

Верочка привалилась к стене — и вдруг заплакала. Видно было, что это слезы облегчения, когда после страшного нервного напряжения человек позволяет себе расслабиться.

— Да заходи ты, господи, горе мое! На себя посмотри — краше в гроб кладут. С тобой еще возиться не хватает.

Армен покачал головой. Женских слез он терпеть не мог, а потому снова ретировался на кухню. Бабы между собой и сами разберутся.

— Наташа, кто там? — тихо спросил Максим из комнаты.

— Лежи, лежи! Верочка твоя пришла, — крикнула Наташа.

Армен даже позавидовал немного — везет же человеку! Такие женщины возле него. И переживают как!

Армен и Наташа сидели, притулившись возле низкого сервировочного столика на колесиках. Наташа специально подкатила его поближе к дивану, где лежал Максим, откинувшись на подушку и обнимая Верочку за талию. Отпускать ее от себя он не хотел ни на минуту, и Верочка все время держала его руку в своей, как будто хотела сказать: я здесь, я с тобой, я никуда не уйду!

Они пили коньяк из маленьких граненых стопочек, даже Максиму плеснули чуть-чуть, несмотря на Наташины протесты («Разве можно? У него же травма!»).

— Чисто символически, ахчик, чисто символически, — успокоил ее Армен, и Наташа сдалась.

Она еще поворчала немного, что специальных бокалов нет, чтобы пить по всем правилам — погреть в ладони, вдохнуть букет…

— Э, не заморачивайся, — Армен махнул рукой, — настоящий коньяк и из кружки пить можно… Если, конечно, под рукой больше ничего нет. Главное — вкус! Старики говорят, у вина душа есть. Ну и у коньяка тоже. Цаваттанем, дорогой!

И правда — напиток оказался изумительный, крепкий и мягкий одновременно. Как будто вся энергия южного солнца собралась в этой жидкости цвета темного янтаря. Они пили — и чувствовали, как тепло постепенно течет по жилам, разливаясь по всему телу, и напряжение спадало, отступало куда-то далеко… Даже Верочка совсем успокоилась, разрумянилась и сидела блаженно прикрыв глаза, но руку Максима все-таки не отпускала.

— Ну вот, теперь уже и жить можно, — весело сказал Армен, закусывая тонко нарезанным лимоном.

— Может, поесть хотите? — Наташа вдруг вспомнила об обязанностях хозяйки. — Я сегодня не готовила, но можно бутерброды сделать.

— Давай, ахчик! — Он как будто забыл ее имя. — Бутерброды — это хорошо!

Наташа не заметила, каким взглядом Армен проводил ее. Надо же, какая женщина красивая! Светлые волосы, голубые глаза — прямо снежная королева. Раньше, сталкиваясь с ней на площадке или в лифте, он этого почему-то не замечал, а теперь вот оробел даже. Непонятно, о чем с ней говорить, как вести себя…

Максим перехватил его взгляд:

— Видал, какая у меня сестренка?

— Да, похожа, — протянул Армен, лениво вертя в пальцах пустую рюмку, — строгая только очень.

— А то! Веришь — иногда сам ее боюсь.

— Ой, пойду помогу! — Верочка как будто очнулась, поцеловала Максима в висок и осторожно высвободилась.

Армен потянулся за бутылкой. Он неловко повернулся и случайно задел локтем шаткий и хрупкий журнальный столик. Ах ты, черт, неудобно вышло! Стопка книг разлетелась по полу. Он вскочил с места и принялся поспешно собирать томики в ярких глянцевых обложках с изображением старинных замков, летающих ящеров и полногрудых, легко одетых красоток. Все одинаковые почему-то… Зачем столько?

— Извини, Максим-джан, сейчас обратно сложу. Ты что, книгами торгуешь, что ли?

Максим чуть улыбнулся и покачал головой:

— Нет. Я их пишу.

— Что, правда? — Армен поднял брови.

— Правда-правда. Посмотри, там на обложке фотография есть.

Армен повертел книжку в руках.

— Точно! Похож! Так ты писатель, да?

В голосе его не было иронии — только искреннее удивление и, пожалуй, восхищение даже.

— Подаришь потом, ладно? С автографом?

— Конечно! Хоть сейчас бери.

— А про что там?

Максим не сразу нашелся как ответить. Армен явно не выглядел завзятым книголюбом и знатоком литературы.

— Фэнтези. Ну, вроде сказок для взрослых.

Армен ничего не сказал, но на лице его было ясно написано, что он думает о взрослых людях, которые читают сказки и даже готовы за это деньги платить. Совсем им больше делать нечего, что ли?

В комнату вернулась Наташа, неся поднос на одной руке, как официантка в ресторане.

— А вот и бутерброды! — весело сказала она. — Верочка там колдует, какой-то особенный кофе варит. Попьем потом, ладно?

Как будто ничего не случилось, просто зашел в гости хороший человек. Максима это даже порадовало — видеть ее лицо, искаженное тревогой за него, было тяжело и неприятно. Он почему-то чувствовал себя виноватым, совсем как в детстве, когда разбивал коленки. Наташа (а рядом в таких случаях всегда оказывалась именно она, мама-то все время на работе) точно так же сдвигала брови, заливала ссадины зеленкой и выговаривала ему насчет неосторожного поведения.

Максим вдруг беспокойно заворочался, будто вспомнил что-то важное:

— Компьютер…

Наташа подскочила к нему:

— Что — компьютер?

— Ноутбук. С собой у меня был…

— Пропал? Украли?

Армен задумался, стараясь вспомнить происшествие до мельчайших деталей. Было ли что-то в руках у парней, что избивали Максима, или нет? Точно, было!

— Такой, в сумке?

— Ну да!

— Эх, жалко, не знал, что это твой! — Армен сокрушенно покачал головой. — Эти унесли… Ну, что на тебя напали.

— Да, жалко… — протянул Максим.

— Да не переживай ты! — Армен хлопнул его по плечу. — Новый купишь. Главное — сам живой остался. — Он подумал и вдруг добавил очень серьезно: — Ты подумай лучше, кому ты на мозоль наступил? Да еще так сильно?

— Кому я нужен? Глупости все это.

— Но компьютер-то пропал! — вмешалась Наташа. — Значит, ограбить хотели. Сейчас полно всяких наркоманов, которые за копейку убить готовы, лишь бы на дозу хватило.

— Да, наркоманов много, конечно… — Армен покачал головой. В голосе его звучало сомнение. Не похожи были те парни на обдолбанных отморозков, которым дозу купить не на что, совсем не похожи. Молодые, крепкие, и действовали так слаженно и умело… Не то менты, не то бандюганы — их сейчас не отличишь друг от друга, если без формы.

— Каждый день об этом по телевизору говорят, — возмущалась Наташа, — а ничего не делается! Куда только милиция смотрит? Прямо жить страшно стало!

Максим дернулся, как от удара током. Странное чувство дежа вю охватило его. Ведь совсем недавно он слышал ту же фразу… От кого только? Мысли в голове путались, цеплялись друг за друга. Точно! От секретарши Леночки в издательстве — после того, как Николай Алексеевич погиб так глупо и страшно.

Стоп! А почему дежа вю? Сегодня он имел все шансы разделить его печальную участь. И смерть его была бы такой же глупой и вроде бы немотивированной. Точнее, выглядела бы такой.

— Подожди, ахчик. — Армен жестом остановил Наташу. — Подожди, не тараторь. Тут серьезный разговор, мужской.

Лицо его вдруг стало суровым, будто окаменело. Если это не просто банальный грабеж, то что тогда? Ох, похоже, в нехорошую историю вляпался сосед! Да и он сам заодно. Ну что бы стоило вернуться домой на час раньше или позже? И ничего бы не случилось, жил бы себе спокойно.

— Максим-джан, ты подумай. Может, денег кому задолжал?

— Нет. — Максим ответил так твердо и уверенно, и в глазах ничего не дрогнуло, что Армен сразу понял: не врет сосед.

— Тогда это… С бабами нашалил? — Армен покосился на дверь, за которой скрылась Верочка. — Жену там чью-нибудь или дочку поимел некстати? Говори как есть, я же не прокурор. Разруливать надо ситуацию.

— Тоже нет.

— Поссорился с кем-то?

— Да нет же! — Максим начал раздражаться. Сосед, конечно, человек хороший, но уж слишком, видать, привык всех по себе мерить. Долги, бабы… Как будто в жизни больше ничего нет!

— Максим… — на пороге стояла Верочка с кофейником в руках, — а если дело в твоем романе? Ну, последнем.

Лицо у нее снова стало испуганное, бледное, даже глаза как будто запали.

— Белка, Белка! — Максим укоризненно покачал головой. — Ты ведь уже большая девочка. Умная даже… Иногда. Неужели ты и правда думаешь, что мой роман стоит того, чтобы так напрягаться? Тоже мне, откровение! Через два месяца всякие обалдуи будут читать его в метро, а через полгода — и вовсе забудут. Деньги на книгах, конечно, делаются, но совсем не такие большие, чтобы связываться с уголовщиной, уж поверь мне.

— Ну-ка, ну-ка, говори дальше! — Армен весь напрягся, как охотничья собака, почуявшая след.

Максим вздохнул и принялся рассказывать. Он старался излагать только факты, но чем дольше говорил, тем яснее самому становилось — не просто так свалились на него неприятности! Армен слушал внимательно, не перебивал, но выражение его лица явно не сулило ничего хорошего.

Когда Максим замолчал, он снова разлил коньяк по рюмкам, выпил залпом, ни с кем не чокаясь, и мрачно сказал:

— Что, Максим-джан? Пишешь свои пасквили, а потом из-за тебя люди пропадают?

Максим чуть не поперхнулся.

— Ты что, Армен? Какие пасквили? Я же не скандальный журналист, компромат ни на кого не раскапываю, я фантастику пишу, понимаешь, фан-тас-ти-ку!

— Не важно. Ты это им расскажи, — он показал куда-то в сторону входной двери, — если сможешь, конечно. Если успеешь.

Поздно ночью Максим осторожно поднялся с постели. Спать он все равно не мог — стоило сомкнуть веки, перед глазами сразу начинали мелькать разноцветные вспышки. Какой уж тут сон! Да и не хотелось почему-то совсем.

Стараясь ступать потише, не шаркать тапочками, чтобы не разбудить Наташу с Верочкой, он включил компьютер, что стоял на столе в гостиной. Наташа иногда работала за ним. Максим еще раз порадовался, что сестра не поставила агрегат к себе в комнату — огромный, весь стол занимает, да еще излучение от экрана совсем не полезно.

Компактную и удобную «тошибу» было ужас как жалко. Максим чувствовал себя так, будто потерял хорошего, верного друга и помощника. Но сейчас это было уже не важно. Главное — вот она, дискетка-то! Уцелела в нагрудном кармане!

Пока компьютер загружался, Максим почему-то очень нервничал, ерзал как на иголках. Работа с компьютером давно превратилась для него в своего рода ритуал, а сейчас все раздражало — клавиатура непривычная, мышь совсем другая, кнопки тугие, экран какой-то тусклый… Как только Наташка на нем работает?

Зато Интернет подключен, даже выделенная линия есть. Максим кликнул на соединение. От греха подальше, он решил отправить многострадальный текст на сайт «fantastic.ru» — любимый портал, где уже выложены остальные его книги. Не совсем, конечно, этично по отношению к издательству, но учитывая особые обстоятельства — там целее будет.

Максим зашел в свой почтовый ящик. Ага, «входящие»… Целых пять непрочитанных сообщений! Глянуть, что ли?

Максим нажал кнопку мыши — и тут же пожалел об этом. Четыре письма — мусор, обычный интернетовский спам. Аренда офисов, транспортные услуги, «горящие» туры, но пятое… Опять сообщение от неизвестного отправителя, и озаглавлено так же — просто «тебе». Лоб покрылся противной липкой испариной, и руки дрожат. Ну же, открывайся, сука!

Послание было кратким — как, впрочем, и в прошлый раз. Всего одна строчка: «А ведь тебя предупреждали…» Как будто неизвестный корреспондент сожалел о его бестолковости — не очень, но слегка.

Максим поспешно отключился от сети, словно пытался скрыться от огромного всевидящего ока. Он почему-то чувствовал себя голым и беззащитным, как лабораторная крыса под стеклом. О том, что собирался делать, Максим и думать забыл. Отправлять свой проклятый роман… Кому, зачем? А главное — надо ли?

Что же все-таки особенного в этом чертовом романе? Даже самому интересно. Ему казалось, что если он сможет это понять, то будет знать, что делать дальше. Как там Армен говорил? «Разруливать надо ситуацию». Может, оно и верно, только как?

Максим вспомнил, как изменилось его лицо, как заторопился он уйти поскорее, услышав его странную историю. Тут же вспомнил про какие-то важные дела, назначенные на сегодняшний вечер. И глаза стали совсем другие — вместо небрежно-уверенного, «победительного» взгляда, появилось совсем другое, испуганное и даже брезгливое выражение. Будто к прокаженному прикоснулся случайно и вот теперь торопится отмыться, надеясь, что еще не слишком поздно.

Максим его не винил. Сегодня он сам впервые испугался по-настоящему. И не только за себя. Верочка, Наташа… Он точно знал, что никогда себе не простит, если с ними что-нибудь случится. Никакой роман не стоит жизни тех, кого любишь.

Максим вспомнил про Николая Алексеевича — и чуть не застонал от боли. Его одного вполне хватит, чтобы всю оставшуюся жизнь чувствовать себя виноватым. Но тогда он ведь не знал ничего!

Да и сейчас толком не знает.

Может, уничтожить его на фиг, этот роман? Ведь так просто — нажал «Delete», и никаких проблем! Даже в печку совать не надо, шевелить кочергой обгорелые листы, как булгаковский Мастер… Если бы только знать, что тогда все кончится, как страшный сон, и будет он, Максим Сабуров, жить по-прежнему.

А с другой стороны, по-прежнему — это как? Новую книгу написать? Можно, конечно, но где гарантия, что и тут та же фигня не начнется? Вообще бросить свое занятие, переквалифицироваться в управдомы? Только подумав об этом, Максим почувствовал себя так, как будто ему предлагают взять да и отрубить себе руку. Ну, или там еще что-нибудь, столь же необходимое для жизни.

И опять же никаких гарантий.

Но что же делать-то? Максим до боли в глазах вглядывался в знакомые строчки, как будто в них надеялся найти ответ на этот извечный русский вопрос.

«Когда Автар подъехал к городским воротам, уже смеркалось. В воздухе пахло дымом от очагов, кислым хлебом, конским навозом — совсем не так, как в поле или в лесу! Колдун даже сморщился с непривычки. Скоро он перестанет замечать зловоние, но сейчас оно просто било в нос.

Автар не любил городов. Когда много людей собираются в одном месте, оно почему-то начинает смердеть, будто падаль. Почему бы это, а?

Копыта лошади простучали по брусчатке. Путь ему преградил рослый стражник, вооруженный тяжелой секирой.

— А ну, стой! Не велено пущать, так что вали отсюда.

Автар вытащил из-за пазухи Знак Ордена, что висел у него на шее на серебряной цепочке, — звезду с розой в центре.

— Пропусти!

— Сказал — не велено! — рявкнул стражник. Потом сплюнул в сторону, подумал и добавил: — Много тут шатается всякого сброда вроде твоей бродячей милости.

Вот это странно! Знак всегда был надежным пропуском куда угодно — хоть во дворец. Даже правители опасались ссориться с Ведающими, а тут и в город не пускают.

Автар посмотрел на стражника повнимательнее. Не воин, это точно, — просто рослый и толстый увалень. Вчера небось еще мешки таскал на рынке… Серая домотканая рубаха припорошена мучной пылью, только на рукаве кое-как, косыми стежками пришита непонятная эмблема — косой крест, вписанный в круг. Мобилизованный, стало быть. Вон и секиру держит, будто деревенская баба ухват. Обезоружить его — дело нескольких секунд, «ох!» сказать не успеет. Глаза маленькие, заплывшие, утопают в складках жира. Зато осанка гордая, хоть маленькая — но власть доверена. Хочу — пущу, не хочу — не пущу!

— Послушай, добрый человек, — Автар говорил медленно, глядя ему прямо в глаза, — меня пригласил достопочтенный Аскер Гледан, что состоит на службе у самого вейса. Пошли кого-нибудь за ним.

Сто раз мог бы справиться с ним, отвести глаза, заставить плакать или смеяться, кататься по земле или танцевать — но ведь правила Круга, будь они неладны! Против людей магией можно пользоваться, только спасая свою жизнь. Автар видел, как ворочаются его тупые, сонные мозги, но даже слегка подтолкнуть не мог. А увалень только твердил свое:

— Не велено!

Автар вздохнул и полез в кошель, привешенный к поясу. Повертел в пальцах тяжелую серебряную монету — прямо перед носом у стражника.

— Один добрый человек просил вернуть тебе должок. Помнишь его?

Тот сразу оживился, схватил монету, попробовал на зуб и деловито спрятал в кармане штанов. Потом отставил секиру в сторону и с поклоном растворил ворота:

— Проезжай, господин! Прости — не признал сразу!

Автар сокрушенно покачал головой. Плохи же дела у здешнего вейса. Чем такая охрана, уж лучше никакой. Тупоумие и продажность ведут к большой беде».

Время давно перевалило за полночь, строчки путались перед глазами, извиваясь будто живые. Максим почувствовал, что его неудержимо клонит в сон. Он даже не выключил компьютер как полагается — просто выдернул шнур из розетки. Сил не было ждать, пока тугодумный агрегат позакрывает все программы, и до кровати дойти тоже сил не осталось.

Спать, спать… Вот сейчас примоститься на диване, подушку под голову, пледом укрыться — и хорошо.

Все остальное — завтра.

Ночь для Армена выдалась тяжелая. Подумать только, всего несколько часов назад он еще думал о «собироне» с друзьями и, может быть, даже веселой ночке с девочками «без комплексов» — из тех, кого можно вызвонить по телефону в газете.

А сейчас он и вправду был не один — у него сегодня была особенная гостья. Армен умер бы, но никому не признался, что иногда видит ее и даже разговаривает с ней. Это была еще одна причина, почему он до сих пор так и не женился — вдруг кто узнает! Так и психом прослыть недолго.

Раньше он видел ее часто, почти каждую ночь. Потом, с годами — все реже и реже. Теперь вон полгода не приходила, он уже забывать стал, и вот — опять… Она всегда появлялась неожиданно. И всегда — ночью, на грани сна и яви. Армен боялся ее прихода… И ждал в то же время.

— Ну что, — шелестел тихий голос, — ты доволен собой?

Маленькая фигурка, закутанная в белую ткань, так что видны были только глаза, присела в изножье кровати. В темноте она казалась полупрозрачной и даже как будто чуть-чуть колебалась в воздухе от легкого дуновения ночного ветерка. Армен знал: если включить свет — исчезнет без следа… Но почему-то не делал этого.

— А что? Я все, что мог, сделал. Больше даже. Может, жизнь человеку спас!

Она покачала головой:

— Не его ты спасал — себя. А потом сразу же об этом пожалел, испугался.

— Почему испугался? У них свои дела, у меня — свои, — буркнул Армен.

Она промолчала. Только смотрела на него в упор — грустно и вопрошающе. Под этим взглядом Армен поежился, будто от холода, хотя ночь была теплая. И понял, что нечем ему особенно гордиться.

— Кто мне эти люди? Да никто, чужие совсем. Просто соседи.

«И не такие, как дома, в Ереване, — подумал он про себя. — У нас если долго живут бок о бок, становятся почти родственниками, а здесь, в огромном городе, все вроде рядом — и каждый за себя, родственники годами не видятся, никто никого знать не хочет, разве что «здрассте!» прошипят сквозь зубы — и все!»

— Чужие, говоришь? — Она посмотрела с неподдельным интересом. — А свои — есть у тебя? Кто у тебя вообще есть? Только я?

Ночная гостья неодобрительно покачала головой, потом встала, притронулась к его лбу. Пальцы у нее были совсем ледяные — и в то же время прикосновение обжигало будто огнем.

— Прощай, братик, — сказала она тихо.

— Подожди! — Он дернулся, пытаясь вскочить с постели. — А что мне делать-то?

Но фигура уже растаяла в воздухе, будто испарилась. Последнее, что он почувствовал, — легкое дуновение на лице.

Совсем как тогда, в Карабахе, когда пуля снайпера чудом прошла мимо.

Наутро Наташа проснулась поздно. Глянула на часы и охнула — время шло к одиннадцати. Солнце бьет прямо в окно, а в квартире тишина… Она встала с постели, накинула халатик и вышла из комнаты.

В гостиной спал Максим. Прямо как будто другого места нет! Скорчился на диване, не раздеваясь, подушку обнял, плед на себя натянул… Неудобно же. Пропитанная кровью повязка на голове сползла куда-то набок. Но выглядит получше, чем вчера, что правда, то правда.

Наташа вспомнила, как будила его в школу когда-то. Максим вечно натягивал одеяло на голову, будто прятался от нее — совсем как сейчас.

Она осторожно заглянула в его комнату. Кровать была пуста, даже застелена аккуратно — значит, Верочка все-таки проснулась и убежала на работу. Постаралась же никого не разбудить, дать отдохнуть после тяжелого дня! Все заспались допоздна сегодня — даже Малыш свернулся в клубок и посапывает себе тихонечко. Не скребется, как обычно, когтями в дверь и не требует ежеутренней прогулки.

— Малыш! Гулять пойдем?

Пес мигом вскочил на ноги и завилял хвостом, как будто только этого и дожидался. Наташа потрепала его по голове и пошла одеваться.

Так. Вот это номер! А джинсы куда подевались? И футболок почему-то нет в шкафу на привычном месте. Наташа пошла искать запропавшие вещи — и чуть не споткнулась о большую сумку, стоящую прямо посреди комнаты. А это что такое? На минуту она застыла в недоумении, потом решительно расстегнула «молнию».

«Так вот они, джинсы, на самом верху! И еще куча всего… Только для чего я все это упаковала?» Наташа почему-то никак не могла вспомнить, куда и зачем она собиралась.

Прага! Да, конечно! Как можно было забыть? Она достала билет из потайного кармашка сумки, сверила дату и время. Забавно. Как раз сейчас она должна бы лететь на высоте десяти тысяч метров где-то над самостийной Украиной.

Ну вот, накрылся долгожданный отпуск. И денег назад, конечно, не вернуть. Поздно уже. Почему-то она думала об этом слишком спокойно, без особого сожаления. Куда уж ехать, когда такие дела творятся? Максима сейчас одного нельзя оставлять. Наташа вдруг поняла, что, если бы и уехала, особого удовольствия поездка ей не доставила — все равно извелась бы от волнения.

А значит, и жалеть нечего. Наташа вздохнула и принялась распаковывать сумку. Она быстро рассовала вещи по привычным местам, натянула джинсы, яркую майку и зачем-то даже подкрасилась перед большим зеркалом в прихожей. А что, вполне даже ничего! Она улыбнулась своему отражению. Что бы там ни случилось, нечего чучелом ходить!

А день сиял. На небе — ни облачка, и жарко… Ночью прошел дождь, и умытая, освеженная зелень — каждый листок, каждая травинка! — тянется к солнцу, будто радуясь жизни. Наташа медленно шла по тропинке через знакомый пустырь. Малыш не отходил от нее ни на шаг, как будто боялся оставить одну. Гулял он сегодня как-то вяло, лениво, а потом и вовсе стал как вкопанный.

— Ну что? Домой пойдем?

Малыш как будто обрадовался и бодро затрусил обратно, поминутно оглядываясь на хозяйку.

Выходя из лифта, Наташа нос к носу столкнулась с Арменом. Против обыкновения, он никуда не торопился — просто стоял на площадке, как будто ждал чего-то. Выглядел он неважно — бледный, круги под глазами и отросшая щетина придавали ему утомленный и даже больной вид. Видно было, что он плохо спал эту ночь. Увидев ее, Армен обрадовался:

— Привет, ахчик! А я как раз к вам. Можно?

— Конечно, заходи. — Наташа немного удивилась, но все же, открыв дверь, пропустила его в прихожую.

Вроде бы нечего больше делать соседу у них, совсем нечего. Он ведь посторонний, чужой, непонятный, как инопланетянин, о чем с ним говорить — неизвестно…

Но в глубине души она почему-то была рада.

— Проходи на кухню, только тихо. Максим еще спит. Я сейчас кофе сварю.

— Хорошо, что спит, — Армен осторожно присел на табуретку, — для него сейчас сон — первое дело. У меня как-то друга снарядом контузило — думали, не выживет, как мертвый лежал! А потом ничего, проспал два дня — и все нормально.

— Снарядом? Ты что, воевал? — удивилась Наташа.

— Да, было дело… Ахчик, у тебя курить можно?

Наташа чуть сморщила носик, как будто хотела сказать: что вы за народ, мужики! Шагу ступить не можете без своей отравы. Однако промолчала и только подвинула пепельницу. Армен вытащил пачку «Парламента», чиркнул зажигалкой и с наслаждением затянулся.

— Кофе с сахаром?

— Нет, я просто черный пью.

Армен отхлебнул из маленькой хрупкой фарфоровой чашечки:

— Молодец, ахчик, хороший кофе варишь! Я этой растворимой дряни терпеть не могу.

Наташа присела у стола со своей чашкой. На соседа она поглядывала с чувством легкого недоумения: зачем пришел? Что ему нужно: кофе попить и о пустяках поболтать? Или что-то еще?

Будто угадав ее настроение, Армен затушил сигарету в пепельнице. Как будто хотел сказать что-то важное — и не знал, с чего начать. Наконец, решился:

— Я чего пришел-то… Вообще-то я с братом твоим поговорить хотел.

— О чем?

— Проблемы у него. Вчера свезло, но не сидеть же взаперти всю жизнь! И отдельного милиционера никто к нему не приставит. Значит — разбираться надо. Или уехать куда-нибудь, исчезнуть, чтоб не нашли. У меня ребята знакомые мебельный цех под Шатурой держат — вот к ним и махнул бы.

— Спасибо, конечно… — Наташа даже растерялась. Не ожидала она от соседа такого участия, совсем не ожидала.

— Может, и тебе уехать вместе с ним? И этой… подруге его? Поживете пару месяцев вроде как на даче. А там, глядишь, как-нибудь утрясется.

— Ну, не знаю…

Вот еще не хватает — бросать привычную жизнь и бежать неизвестно куда!

Армен снова отхлебнул кофе. Видимо, ее колебания он понял по-своему.

— А может, это… деньги нужны? Так ты только скажи!

Наташа почувствовала, что начинает сердиться. Да что он позволяет себе, в конце концов!

— Спасибо, не надо, — сказала она холодно, — мы хорошо зарабатываем, не нуждаемся.

— Не обижайся, ахчик. Я от души. И… не просто так. — Он подумал немного, как будто пытался подыскать нужные слова. — У меня тоже когда-то была сестра, Ануш. По-армянски это значит «сладкая». Она и правда была сладкая, сдобненькая такая, маленькая, кругленькая, как шарик. Мы с ней были близнецы, родились вместе…

Он тяжело вздохнул, будто всхлипнул. Видно, что говорить об этом было больно.

— В восемьдесят пятом я ушел служить, а она вышла замуж за одного парня из Сумгаита. Семья против была, но Ануш тоже не переспоришь! Я только-только на свадьбе успел отгулять.

— И что было потом? Где она сейчас?

Армен вздохнул и сдвинул брови.

— Через два года в Сумгаите погромы были. Может, помнишь, по телевизору еще показывали? Нет, наверное, да и врали очень уж много.

Наташа потупилась. События пятнадцатилетней давности и правда представлялись теперь древней историей. Кажется, было что-то такое… «Националистические выступления», вот как тогда это называлось. И для нее, тогда студентки-первокурсницы, это было где-то далеко-далеко, как будто на другой планете. В голову не приходило задуматься над тем, что же такое должно случиться с людьми, которые веками мирно жили бок о бок, чтобы они вдруг начали оголтело и жестоко истреблять друг друга.

Армен скрипел зубами и сжимал кулаки.

— Ходили толпами по улицам, пьяные, обкуренные, врывались в дома, убивали…

— А твоя сестра? — тихо спросила Наташа.

— Она была медсестрой в роддоме. Когда все это началось, нарочно перепутала бирки, чтобы не разобрать было, какой ребенок азербайджанский, а какой — армянский.

Он вытряхнул из пачки новую сигарету, торопливо прикурил, и Наташа заметила, как дрожат его руки.

— Еле-еле успела. Через десять минут в роддом целая толпа ворвалась. Детей они действительно не тронули, побоялись, а она… — Армен безнадежно махнул рукой.

— Ее убили?

— Хуже. Облили бензином и подожгли. Она бежала по улице и кричала, как живой факел. И никто не подошел, чтобы помочь. Да и чем тут поможешь…

Армен долго молчал. Возле губ залегла скорбная складка, и глаза стали будто раненые. Потом заговорил снова — тихо и медленно. Видно было, что каждое слово дается ему с трудом:

— Наши старики говорят — у близнецов одна душа на двоих. А мою душу — убили. Веришь, ахчик, я потом ни есть, ни спать не мог. Жить не мог! Все ее видел. Думал — с ума сойду… Потому и на фронт пошел. Думал — может, убьют, легче будет. Или из тех подонков кого-нибудь встречу. Ох, ты бы видела, кем пришлось командовать! Набрали такое отребье, что смотреть страшно. Бомжи, уголовники, наркоманы… Представляешь, у половины моих подчиненных ни имен, ни фамилий, ни званий не было — только клички!

Наташа смотрела на него во все глаза. Она с удивлением обнаружила, что видит перед собой совсем другого человека. Карикатурный кавказец из анекдотов исчез бесследно, даже акцент куда-то подевался.

А он все говорил, как будто спешил высказать все.

— Отец от инфаркта умер почти сразу. Мать сначала держалась, а потом… Зима была, холодная очень, а у нас в Ереване — ни воды, ни света, ни тепла. И хлеб по карточкам. Как в пещерах жили, понимаешь? Она и не выдержала. Воспаление легких — и все.

Армен закурил новую сигарету. Уже третья за полчаса — почему-то отметила про себя Наташа. Нелегко же ему говорить…

— Я в Москву поехал. Тут потом закрутилось — дела, бизнес-шмизнес… Поднялся. Сейчас вот на паях с ребятами торговый центр открывать будем. Одному мне пока не потянуть, но это пока, а дальше видно будет. А зачем это все? Не знаю. Поверишь, не люблю один оставаться, потому что думать боюсь. Если только устал очень, тогда все равно. Я и вчера хотел друзей позвать или там б… какую-нибудь — извини, ахчик! — вызвонить. — Он залпом допил остывающий кофе и закончил почти весело: — А вместо этого — вон что вышло! В общем, если что нужно там — тебе или брату, так я рядом. Пока, ахчик, я побежал. И… спасибо за кофе.

Наташа пошла проводить его в прихожую. В мыслях у нее был полный сумбур. Все, что происходило сейчас, совершенно не укладывалось в привычные, сложившиеся представления. И все же…

Когда Армен уже шагнул через порог, он вдруг обернулся.

— Ты что? Забыл что-нибудь?

— Нет, ничего. Просто так. Береги себя, ладно?

И за секунду до того, как закрыть дверь у него за спиной, Наташа почувствовала, что улыбается — глупо и радостно, совсем как девчонка, которой одноклассник в первый раз назначил свидание. Она и не думала, что еще умеет так улыбаться!

Максим проснулся поздно. Он с трудом оторвал голову от подушки. Удивился еще, почему лег спать в гостиной не раздеваясь. Диванчик-то коротковат, вон даже нога затекла…

Медленно, постепенно возвращалась память о событиях вчерашнего дня, будь он неладен. Максим ощупал повязку на голове. Сползла, зато кровь не течет больше. Охнул, когда случайно коснулся запекшегося струпа. Больно все-таки. Но ничего, это всего лишь ссадина, даже зашивать не понадобилось.

Могло быть намного хуже.

Максим встал, нащупал тапочки и поплелся в кухню. В первый момент голова закружилась немного, он даже схватился за спинку дивана, чтобы не упасть, но потом прошло.

Наташа сидела в кухне. Перед ней на столе остывала чашка кофе, а она просто сидела и смотрела куда-то в пространство. Максим даже удивился — слишком уж необычно было такое поведение для его активной и деятельной сестренки. Она всегда куда-то торопилась, у нее был четкий и плотный график совершенно неотложных и важных дел, которые надо было переделать. А теперь вот сидит и улыбается счастливой и наивной девчоночьей улыбкой… Пожалуй, такой Максим ее не видел никогда.

— С добрым утром!

— А, привет! — лениво отозвалась она. — Как спалось? Как себя чувствуешь?

Вот те раз! И голос совсем другой — нежный, грудной, очень женственный.

— Да ничего, почти нормально уже. А Верочка где?

— На работу, наверное, убежала. Я ее утром не видела. Проспала, представляешь? Все на свете проспала!

— Постой-постой… — Максим нахмурил лоб, припоминая их вчерашний разговор, — ты же вроде улетаешь сегодня. Сама видишь, отвезти тебя не могу, но ты хоть такси вызови! У тебя когда самолет?

— Я же тебе говорю — проспала! И самолет мой улетел… — Наташа говорила об этом так спокойно и безмятежно, почти весело даже, как будто это ничуть ее не волновало. Ну, подумаешь, мелочь какая — самолет! Есть о чем беспокоиться… — Может, ты голодный? — спросила она. — Я, правда, вчера не готовила, и в холодильнике у нас мышь повесилась. Пойду в магазин схожу.

Максим только головой покачал. Даже мысль о еде была неприятна — тошнит… И голова кружится. Но Наташке об этом лучше не говорить. Он через силу улыбнулся и бодро сказал:

— Не надо, Наташ. Лучше кофе налей. Есть не хочется совсем. Сейчас попью — и пойду работать.

— Не наработался еще? Ну ладно, как знаешь.

Это тоже было на нее не похоже — в другое время непременно стала бы настаивать, расспрашивать о самочувствии, еще бы заставила к врачу идти… Что с сестренкой стряслось?

Максим быстро выпил кофе и уселся за компьютер. Несмотря на слабость и головокружение, его прямо-таки тянуло туда — очень уж хотелось понять, что же такого особенного он написал? Неужели и правда разозлил кого-то столь могущественного, кто не брезгует убийством? С одной стороны, конечно, было страшно, но с другой… Максим чувствовал, что начинает гордиться собой. В голове упорно звучал хрипловатый голос Высоцкого, искаженный затертой магнитофонной пленкой и некачественной записью. Ох, как часто еще в школе слушали они с пацанами эти кассеты, невесть как доставшиеся, сто раз переписанные… Многое наизусть помнится до сих пор. А теперь этот голос звучал для него как собеседник и утешитель — не слишком ласковый, но правдивый:

Верочка в третий раз пыталась запустить принтер. Вроде бы все делала правильно, но капризный агрегат только мигал красной лампочкой и работать отказывался наотрез. Вот почему так бывает — когда что-то срочное и время не ждет, всегда возникают дополнительные трудности?

— Вера! — Голос из селектора прозвучал для нее громче архангельской трубы. — Ну скоро там?

— Да, да, Степан Сергеич, сейчас! Почти готово.

Надо же, как неудобно! Шеф еще утром требовал это коммерческое предложение — да еще в пяти экземплярах, будь оно неладно! Контракт намечается выгодный и важный, с минуты на минуту должны приехать потенциальные партнеры, вот он и нервничает.

— Степан Сергеич у себя?

Верочка обернулась. За спиной стояла Таня из бухгалтерии — огненно-рыжая, веснушчатая девушка. В строгом серо-белом офисном интерьере она смотрелась непривычно и странно, как лесной пожар. И характер у нее был соответствующий — веселая, своевольная и непоседливая Танюша никогда за словом в карман не лезла. Про таких раньше говорили — огонь-девка!

— Да… А что ты хотела?

— Вот, ведомость на зарплату принесла. Наташа же в отпуске. — Таня посмотрела на нее повнимательнее: — Верунь, что ты мучаешься?

— Да вот… — Она кивнула на принтер. — Не работает. А шеф требует срочно.

Верочка чуть не плакала. Почему-то она чувствовала себя на редкость беспомощной и никак не могла сообразить, что делать дальше. Видно, вчерашнее нервное напряжение дало себя знать… Позвонить бы, узнать, как там Максим, а тут такая запарка!

— Делов-то! — Таня пожала плечами. — Было бы из-за чего расстраиваться. Скинь на дискетку, я тебе распечатаю. Отнесешь шефу, а потом технарям позвони. Пусть придут посмотрят, что там стряслось.

Верочка благодарно кивнула. Когда многострадальный документ оказался на столе Степана Сергеича, тот посмотрел на нее явно неодобрительно.

— Что-то вы в последнее время мало внимания уделяете работе, Вера Станиславовна. Собраннее надо быть, собраннее!

Если шеф начал кого-то называть по имени-отчеству — это плохой признак. Была у него такая манера: пока все более-менее нормально, плеваться огнем по поводу и без, но когда он и вправду кем-то недоволен — говорить тихо и изводить язвительной вежливостью.

— Извините, Степан Сергеич, — пробормотала Верочка.

Она вышла из кабинета, села на свое место у стола, на секунду прикрыла глаза… Так, одно дело сделано, можно слегка расслабиться. Она посмотрела на телефон. Позвонить бы, узнать, как там Максим. Утром она видела его только спящим.

Но это все потом, после. Сейчас нужно звонить в техническую службу, чтобы кто-нибудь пришел и починил этот проклятый принтер. Верочка заглянула в список внутренних телефонов, висящий у нее над столом. Ага, 16–81… Ну, это мы быстро!

Но быстро не получилось. Верочка набирала номер снова и снова, и раз за разом она слышала только короткие гудки. Глухо занято, как сказал бы Максим. Ничего не поделаешь, придется идти самой. Она встала и, тяжело вздохнув, направилась к лифту.

Техническая служба располагалась в подвальном этаже огромного, населенного как муравейник, здания бывшего НИИ, переделанного под офисный центр. Поначалу Верочка никак не могла привыкнуть к длинным запутанным коридорам и узким лестницам с крутыми ступеньками. Кто бы спорил, сами технари — все как на подбор молодые и веселые ребята — обустроили свое помещение на совесть, почти как дом родной. Были у них там и надежные бронированные двери, и стекло-обои на стенах, и маленькая кухонька, и даже ручной попугай Кеша. Верочку они всегда встречали тепло и помогали чем могли, но ведь туда еще дойти надо! Пробираться по узким коридорам в подвале, где низкие потолки, повсюду проложены какие-то грубы, все время раздается низкий протяжный гул — удовольствие маленькое.

До сих пор она избегала спускаться туда — разве что в случае крайней необходимости. Вот как сейчас, к примеру. Куда же денешься…

Каждый шаг давался ей с трудом, будто гири на ногах повисли. Стук каблуков по каменным плитам пола раздавался в тишине, усиливался эхом, и от этого почему-то было страшно.

Верочка оглянулась. Обычно днем по коридорам шастает куча народу, а сегодня — никого, как вымерли. И холодно… Она зябко поежилась. Яркое летнее платье казалось неуместным и жалким, как брошенный цветок на асфальте.

Вот и лифт. Красная кнопка вызова загорелась сразу, и это тоже почему-то показалось страшным. Как будто огромное красноглазое чудовище высматривает зазевавшуюся жертву. Ей вдруг очень захотелось бежать отсюда прочь — куда угодно, и пусть хоть уволят потом. Невелика печаль, она ведь сама уходить собиралась!

Но автоматические двери уже раскрылись перед ней. Верочка вошла в лифт. Двери сразу захлопнулись у нее за спиной с противным клацающим звуком. Лампочка под потолком светила еле-еле, в четверть силы. Верочка нажала большую серую кнопку со странной маркировкой «1», под которой какой-то шутник прилепил полоску скотча с надписью «Привет шахтерам!», и лифт медленно тронулся с места — не плавно, как обычно, а резкими толчками. Верочка чувствовала, как пол кабины мелко дрожит у нее под ногами.

Спокойно. Только спокойно. Все будет хорошо. Она постаралась хоть как-нибудь отвлечься, не дать воли своему страху. Большое зеркало в кабине отразило ее бледное лицо — огромные глаза, спутанные волосы… Верочка в первый момент даже не узнала себя. Ужас какой-то. К людям являться в таком виде попросту неприлично. Надо немного успокоиться и привести себя в порядок.

Она старалась подколоть непокорные прядки, когда кабина особенно резко дернулась и остановилась совсем. Верочка с трудом удержалась на ногах. Свет погас, и она оказалась в полной темноте, попыталась нащупать кнопку аварийного вызова (где-то здесь, в самом низу!), когда почувствовала, что темнота, окружающая ее, постепенно становится плотной и осязаемой. Будто вязкая, холодная жижа поднимается все выше и выше… Верочка закричала, забилась в панике, забарабанила кулаками в закрытые двери, но сил ей хватило ненадолго. Тело отказывалось подчиняться ей, будто парализованное, потом и сознание погасло. Последняя мысль была: «А как же Максим? Что он теперь без меня будет делать?»

Лифт починили только через два часа. Когда хмурые ремонтники в фирменных спецовках с эмблемой бизнес-центра во всю спину (солнышко с растопыренными лучами на фоне стилизованной горы должно было, видимо, означать грядущий рассвет бизнеса нового типа) открыли двери кабины, она была пуста.

— Надо же, опять свет вырубился! Хорошо хоть, не застрял никто, — высказался тот, что помоложе.

Напарник только кивнул. Что ж тут скажешь — в лифте застрять и правда удовольствие маленькое.

«Автар плотнее запахнулся в свой плащ. Камин теплился еле-еле, и холод пробирал до костей, как будто промозглая сырость навсегда поселилась в замке. Трудно поверить, что где-то снаружи, за толстыми каменными стенами, стоит теплая летняя ночь.

Перед ним сидел Аскер Гледан — его учитель и друг. Страшно было видеть, как он постарел и осунулся за последнее время. Сгорбленные плечи, спутанная борода, и лицо какое-то серое… Похож на нахохлившуюся, испуганную птицу, кашляет, кутается в меховую накидку и говорит тихим, надтреснутым, каким-то бесцветным голосом, все время оглядываясь на дверь, как будто боится.

Не впрок же пошла ему вейсова служба.

— Все началось давно, почти двадцать лет назад. Тогда благородный вейс Уатан, правитель края, решил пригласить наемников для защиты от горцев, что давно уже досаждали своими набегами на ближние деревни. Грабили, угоняли скот, насиловали женщин…

— Только ли? — Автар лукаво прищурился. Он прекрасно видел, что старый Аскер чего-то недоговаривает. Не похоже, чтобы вейс решился на такое только ради того, чтобы защитить своих чернопашенных. Смотрит же он сквозь пальцы на то, что его солдаты и челядь грабят крестьян ничуть не меньше, а уж когда девок ловят по полям — это и вовсе считается просто невинной забавой.

— Не только, — старик горестно вздохнул, — купцы были недовольны. Единственная дорога, что соединяет Мокерат с приморским Дестром, проходит через перевал. А Дестр — это огромный порт.

Так. Ясно. Купцы наведываются в Мокерат за льном, медом, а пуще всего — за изделиями из кожи, на которые здешние шорники великие мастера. Седла, ножны для мечей, колчаны и узорчатая сбруя для лошадей высоко ценятся по всему побережью. Вейс устанавливает грабительские пошлины для торговцев, молва о его жадности идет по всей империи. Купцы, конечно, кряхтят, но платят — а тут такой ущерб!

— А почему же своих не послал? У вейса достаточно солдат. Зачем наемники?

— Пробовал. Ничего не вышло. Рослые, тяжело вооруженные воины Мокерата, воспитанные в тысячелетних традициях Благородного войска, обученные боевому строю, были почти непобедимы в открытом бою, но в горах воевать не умели — оскальзывались на льду, падали в пропасти, тонули в быстрых горных речках, а главное — не могли маскироваться в скалах и бесшумно подкрадываться к противнику.

Вейс долго думал, прикидывал так и эдак, советовался с министрами и придворными мудрецами, а потом все-таки отправил посольство к Крапмиру — самодержавному господину земли Кастель-Тарс, с которым давным-давно заключен был «договор мира и добра», с просьбой отправить отряд воинов ему в помощь.

— И кто же ему присоветовал это сделать?

Аскер опустил глаза.

— Такова была необходимость! Выбор наименьшего зла — в тот момент, по крайней мере.

Голос его звучал виновато, и в то же время в тоне сквозило скрытое самодовольство. Как будто даже сейчас он гордился тем, что именно его совет оказался главным и решающим, ведь сам вейс прислушался к нему!

Автар только головой покачал. Кастель-Тарс, скудная и бесплодная земля, лежащая за Шатгарскими горами, в стороне от моря и торговых путей, поставляла наемников всем, кто готов был платить.

Аскер Гледан продолжал:

— И помощь пришла. Солдаты Кранмира быстро отбили у горцев охоту нападать на мирные селения. Способ, правда, выбрали такой, что не к ночи вспоминать…

— Что же они сделали? — хмуро спросил Автар.

— Горцы не охраняли своих селений. Большую часть года мужчины пасли овец и коз на дальних пастбищах — если только не занимались разбоем. В деревнях оставались только женщины, дети и старики.

За один рейд наемники захватили всех. А потом… На городской площади возвели странную железную клетку — большую, в рост человека, десяти локтей в длину… И на высоких опорах. Долго судачили горожане — неужели зверинец приедет? Или там фокусник какой?

Оказалось — не фокусник.

Он помолчал недолго, как будто ему было тяжело говорить.

— В тот же вечер на площади герольды прокричали повеление вейса о том, что пленные будут казнены, и добрые граждане станут тому свидетелями. А палачи привезли целый воз сырых дров и начали складывать поленницу под клеткой…

Автар передернулся. Неужели вейс Уатан решил возродить седхе-дан — древний, варварский обычай? Похоже на то, очень похоже… Загнать человека в железную клетку и развести под ней огонь — выдумка, достойная первого из Темных Богов!

— И что было дальше?

Аскер Гледан покачал головой. Видно было, что говорить ему об этом совсем не хочется.

— Горские вожди сами пришли к вейсу. Они просили отпустить их близких, обещали сами покарать грабителей, что орудуют на караванных путях, и даже клялись хлебом, огнем и железом навсегда покинуть родные места.

— Как же поступил мудрый вейс?

— Он сказал: «Чтобы убить змею, ее надо обезглавить». В тот вечер в клетке сожгли всех. На медленном огне.

— А остальные? Женщины, дети? — тихо спросил Автар.

Аскер только пожал плечами:

— Вейс не хотел лишать народ дарового удовольствия. И потом — не отпускать же их на волю!

— А жители? Простые горожане?

— Они сбежались посмотреть, и еще дрались за удобные места, — горестно ответил Аскер, — кричали про торжество справедливости, плевали в лицо обреченным и славили мудрого вейса Уатана.

Автар не выдержал:

— Прости, учитель… Но сам-то ты что делал в это время? Составлял гороскопы? Помогал придворным дамам вытравливать плоды беззаконной любви? Или просто стоял в стороне и смотрел, что будет дальше? Почему не вмешался?

Его собеседник, кажется, обиделся.

— Не дело Ведающего вмешиваться в дела власть имущих, — важно ответил он. — Мы можем действовать лишь убеждением и советом. Конечно, я счел своим долгом предупредить господина, что он отягчает свою душу, и даже отправил ему подробное письмо, но ответа не получил. И потом… — старик откинулся на спинку кресла, — вейс создал мне такие условия! Прекрасная лаборатория, дом с прислугой, собственный экипаж… Впервые в жизни я мог работать спокойно, не шататься по дорогам и не думать о хлебе насущном.

Голос его звучал теперь мягко, мечтательно, старческие блеклые глаза смотрели куда-то в пространство.

— Книги, старинные рукописи, приборы… Видел бы ты мой телескоп! Шлифованные линзы из хрусталя — это что-то удивительное! Орбита движения звезды Ситнар на самом деле не круглая, а эллиптическая. А Камень Змеелова — это не одна звезда, как я думал раньше, а целое скопление!

— А что было дальше?

— Ничего. Горцы покинули свои селения — сразу, в один день. В наших краях больше не слышали про них. Купцы беспрепятственно проводили свои караваны, торговля процветала, народ благоденствовал…

Ага. И вейс разбогател еще больше. А старому болтуну можно и новый телескоп привезти — пускай тешится своими игрушками.

— Но сейчас, похоже, благоденствию пришел конец. Старый Кранмир умер, а его сын и наследник Седрах вовсе не намерен довольствоваться теми крохами, что дает земля Кастель-Тарса, жить в хижине с глинобитным полом да тешиться преданиями о доблести предков. «Наши воины больше не будут служить чужим господам!» — сказал он в первый же день своего правления, и верно — ни один наемник оттуда уже не проливает кровь за деньги. Седрах собирает собственное войско.

Да, это уже серьезно. Так вот почему так лихорадочно ведутся военные приготовления! Против воинов Кастель-Тарса не устоит ни одна сопредельная страна. А Мокерат и вовсе рискует принять на себя первый удар. И не похоже, что кто-то придет ему на помощь, — слишком уж заносчиво и гордо ведет себя вейс Уатан. Одни пошлины чего стоят! Пожалуй, соседи только обрадуются, если голова его украсит частокол перед дворцом… До тех пор, пока Седрах не раздавит их всех поодиночке.

— А как же солдаты вейса? Неужели Мокерат зря платит подати на содержание войска?

Аскер только рукой махнул.

— За долгие годы мирной жизни выросло целое поколение, которому ни разу не пришлось воевать. Благородное Воинство превратилось в сборище заводных кукол, годных только для парадов и дворцовых турниров. Сейчас вейс опомнился и собирает ополчение, но пока это не солдаты, а просто толпа. И потом…

Он помолчал недолго, как будто сомневался — говорить или нет.

— Тогда, много лет назад, наемники провели в Мокерате почти три месяца. Им прекрасно известны все ходы и выходы в крепости, расположение колодцев, даже подземные галереи! Перед нападением город совершенно беззащитен… И в этом есть моя вина.

Автар искоса посмотрел на своего собеседника. Старика, конечно, жаль. Вот что значит безоговорочно отдаваться под покровительство земного владыки! Пожалуй, и Круг не защитит его теперь, тем более что сила его ослабла в последние годы.

— Прости, почтенный Аскер, — Автар поднялся из кресла, — я сочувствую вашей беде, но не вижу, чем бы мог быть полезен вам. Я готов сделать все, что в моих силах, для тебя, но… Я не состою на службе у вейса.

— Подожди, — в выцветших старческих глазах мелькнула мольба, — подожди. Я еще не все сказал тебе. Выслушай до конца, а потом принимай решение.

Вот сейчас надо было бы встать и уйти. А еще лучше — покинуть Мокерат, не считаясь с ночным временем. Аскер Гледан сам выбрал свою судьбу — так же как и вейс, и даже городская чернь, что сбегалась поглазеть на казни. Пусть каждый пожинает тот урожай, который вырастил.

Аскер Гледан понизил голос почти до шепота, как будто боялся, что кто-то посторонний услышит его. Конечно, ведь во дворце и у стен есть уши… Разобрать слова было трудно, тем более что порой его речь переходила в невнятное бормотание.

— Помнишь Ористия? Наверное, помнишь, вы примерно одногодки. Он обладал удивительным даром видеть будущее — не так, как все мы, от случая к случаю, а в любой момент, когда бы ни пожелал.

Автар насторожился. Он прекрасно помнил Ористия — добродушного толстяка, обожающего вкусно поесть и совершенно равнодушного к прочим земным радостям. Видеть будущее он и вправду умел, как никто другой. И то, что Аскер говорит о нем в прошедшем времени, не предвещает ничего хорошего.

— Однажды он осмелился сказать правителю Седраху, что он погубит свой народ и сам умрет дурной смертью, недостойной воина. Не буду тебе рассказывать, что Седрах сотворил с ним после этого, но… — Старик запнулся, пожевал губами будто в задумчивости и мрачно добавил: — Хоронить потом было уже нечего.

Автар почувствовал, как руки и ноги наливаются свинцовой тяжестью и отвращение подступает к горлу. Бедняга Ористий! Как и многие ясновидцы, он умел предсказать будущее кому угодно, кроме себя.

— С тех пор Седрах и невзлюбил Ведающих. Он объявил их всех вредоносными колдунами, и теперь воины Кастель-Тарса охотятся на них, как на бешеных собак. Страшно подумать, что будет, когда он доберется до Сьенны — обители Круга…

Тихий, вкрадчивый старческий голос все шелестел в тишине, и чем дольше Автар слушал его, тем яснее понимал, что оказался в ловушке — уйти отсюда и предоставить Мокерат своей судьбе он уже не сможет.

— Я знаю, что не могу требовать от тебя многого… Знаю, что слишком много ошибок совершил, и за них мне придется нести ответ. Но обещай мне только одно: сделай все, чтобы Сьенна уцелела! Останови варваров! — Аскер Гледан говорил умоляюще, и слеза набегала на старческие мутные глаза.

— Обещаю. — Автар произнес это почти помимо воли.

Лицо старого чародея сразу разгладилось, и взгляд просветлел, как будто он сбросил с души тяжкий груз.

— Благодарю тебя, ученик».

Максим прикрыл слезящиеся, усталые глаза. Завтра будут красные, как у бешеного кролика. Нельзя так долго пялиться в компьютер. Но что делать, если только так он мог приглушить чувство тревоги, что неотступно мучило его последние два часа, нарастая с каждой минутой?

Время подходило к девяти, а Верочка пока не появилась. Максим вздрагивал на каждый шорох в подъезде — лифт поднимается, чьи-то шаги простучали… Куда же она подевалась, черт возьми? Максим еще пытался успокоить себя — может, на работе задержалась или снова бродит по магазинам, но сам прекрасно понимал, что это чушь. На работу он безуспешно звонил уже четыре раза, на пятый к телефону подошел охранник и раздраженно рявкнул, что все давно ушли.

И вряд ли молодой женщине, которая наверняка с ног падает от усталости и тревоги, вдруг срочно понадобилась губная помада или новые туфли.

Максим на всякий случай набрал Верочкин домашний телефон. Ну вдруг? Вдруг она просто устала и захотела побыть одна? Он молился про себя, чтобы это было так. Пусть хоть к какому-нибудь любовнику идет, если поразвлечься захотелось, лишь бы была жива и здорова!

Он сидел у телефона и слушал длинные гудки, пока рука, держащая трубку, не затекла окончательно.

В комнату заглянула Наташа:

— Ну как?

Максим так и сидел молча, ссутулив плечи, будто древний старик, и в его глазах она увидела ответ на свой вопрос.

— Только, пожалуйста, не волнуйся! — заговорила она фальшиво-бодрым тоном. Ее улыбка выглядела такой же естественной, как силиконовая грудь Памелы Андерсон. — Все будет хорошо. Найдется твоя Верочка, придет, никуда не денется.

Лицо у Максима было такое, что Наташа сразу осеклась. Она села рядом с ним, слегка обняла за плечи, совсем как в детстве, когда он был «младшеньким», а она — старшей и умной.

— Ну может, она к матери поехала? — нерешительно спросила Наташа.

— Ага, в Анапу, — буркнул Максим, — моя прекрасная будущая теща укатила туда на все лето.

На слове «будущая» он ощутил в горле шершавый горячий комок. Светлана Сергеевна, приятная моложавая дама, обожающая большие шляпы и летнее солнце на теплых берегах Черного моря, может и не стать его тещей! Она может превратиться в старушку в траурном платье, заботливо подметающую могилку на кладбище. Или станет нервной, издерганной женщиной, будет обивать пороги отделения милиции, обращаться к частным детективам, экстрасенсам, колдунам и шарлатанам в погоне за призрачной надеждой — а может, жива, может, найдется?

И в любом случае он будет чувствовать себя убийцей.

Наташа поднялась и тихо вышла из комнаты. Видеть Максима в таком состоянии было просто невыносимо! И чем тут поможешь — неизвестно…

Она пошла к себе и, совершенно обессиленная, опустилась на кровать. Что делать-то, а? Что делать? Просто ждать? Так и с ума сойти недолго. Максим вон аж с лица спал. Что с ним дальше будет? Был бы здоров — носился бы сейчас по городу, разыскивая свою Верочку, но ведь слаб еще, по квартире ходит — и то шатается!

Малыш подошел к ней, заскулил и положил голову на колени. Чувствует ведь — что-то не так! И смотрит грустно… Наташа погладила собаку:

— Ну что, мой хороший? Что, пес? Всем не до тебя, да?

Малыш улегся у ног. Наташе почему-то стало немного легче. Как будто уже не одна…

Стоп. А почему одна-то? Разве совсем недавно, только сегодня утром, не предлагал ей Армен свою помощь? Максим, конечно, не в себе, но он-то человек трезвый и опытный! Вот с кем можно поговорить. На него тоже надежды немного, и все-таки… Делать хоть что-нибудь гораздо легче, чем просто ждать.

Наташа решительно встала, отерла набежавшие слезы, поправила волосы. Малыш вскочил вслед за ней.

— Сидеть! Я скоро приду, — строго сказала она.

Через минуту она уже звонила в квартиру напротив.

Звонок застал Армена в душе. Он с наслаждением плескался под упругими струями теплой воды. Ведь сколько лет уже прошло с тех пор, как уехал из Еревана в ту ледяную, смертную зиму, когда спилили на дрова все вековые деревья в парке Победы, а за водой приходилось ходить с бидоном… Давно бы пора привыкнуть к благам цивилизации, но все равно — до сих пор горячая вода, что свободно течет из крана, казалась ему чем-то чудесным и удивительным, почти невероятным.

А в дверь все звонят. Настойчиво так… Делать нечего, придется открыть. Армен с некоторым сожалением закрыл кран, кое-как вытерся, завернулся в большое махровое полотенце и прошлепал в прихожую.

За дверью стояла Наташа — бледная, взволнованная.

— Привет, ахчик! — Армен даже растерялся. — Проходи… Сейчас оденусь только, подожди минуту! Вот сюда, направо.

Комната была обставлена «богато» — как выражалась когда-то школьная гардеробщица тетя Тая, веселая, словоохотливая старушка, которая никогда не ворчала на шумливую ребятню, охотно пришивала оторванные вешалки к детским курткам и пальтишкам, а в свободное время подрабатывала домработницей у известного артиста Матвея Игумнова. Золоченая мебель, с завитушками, толстый ковер на полу, хрустальная люстра с подвесками выглядели нелепо — и вместе с тем почему-то трогательно. Сразу видно, что хозяин — провинциал, разбогател совсем недавно и теперь изо всех сил пытается «соответствовать». Хочет жить как обеспеченный человек, столичный житель! Не умеет, но старается. Так маленькая девочка влезает в туфли на каблуках и мажется маминой губной помадой, чтобы казаться взрослой и красивой.

Наташа присела на край дивана. Она волновалась, как будто совершает нечто недостойное. Сердце билось учащенно, во рту пересохло… Мелькнула мысль: а может, уйти потихоньку, пока не поздно? Мало ли что у него на уме?

Армен появился очень быстро — в джинсах и белой рубашке, босиком, мокрые волосы зачесаны назад. Видно, что очень спешил. В воздухе остро и резко запахло терпким мужским парфюмом. Наташа даже поморщилась — небось полпузырька на себя вылил.

— Что случилось, ахчик? Ты прямо дрожишь вся. Может, выпьешь что-нибудь?

— Нет, спасибо.

Наташа зябко повела плечами. Может, это и хорошая мысль — глотнуть чего-нибудь крепкого и приятного, как тот коньяк, который они пили вчера все вместе, только не сейчас и не здесь.

— Как там твой брат?

— Он-то как раз ничего. Встал уже, ходит. Через пару дней совсем оклемается. Тут другое… Девушка его пропала.

— Это та, что вчера приходила?

— Да. Утром ушла на работу, и с тех пор — ни слуху ни духу. Максим просто с ума сходит.

— Да… Дела. — Армен покачал головой. — Но ты не пугайся раньше времени. Может, она где-то у родителей, у друзей… Дома сидит, в конце концов! Подумай — куда она могла пойти?

— В том-то и дело — получается, что некуда! И потом… — Наташа замялась. Как объяснить то, что она сама смогла осознать только совсем недавно? Это она-то, родная сестра! Разве сможет это понять чужой человек?

— Что — потом? Ты договаривай, ахчик! — Армен смотрел остро, требовательно.

— Знаешь, любит она Максима, что правда, то правда, — задумчиво ответила Наташа, — если бы все нормально было — давно бы прибежала.

— Понятно.

Армен долго сидел молча, сдвинув брови, и смотрел куда-то в пол. Лицо его стало суровым и каким-то отсутствующим. Наташа чувствовала себя неловко — вот навязалась на чужую голову! Рассчитывала на понимание, может быть — на дельный совет, на сочувствие, в конце концов… В жилетку поплакаться хотела, глупая. А этот дикарь просто молчит как пень. Прикидывает, наверное, как от нее половчее избавиться. Она уже хотела встать и уйти, когда Армен вдруг резко, пружинисто поднялся с места, будто принял какое-то важное для себя решение — и теперь точно знал, что делать.

— Где живет, знаешь?

— Да, конечно… Здесь недалеко.

— Хорошо. Сейчас съездим туда.

Она даже растерялась. Не ожидала такого напора.

— Съездим? Зачем?

— Надо посмотреть, что там и как. С бабушками у подъезда поговорить — когда пришла, когда ушла… В квартиру заглянуть тоже неплохо, только ведь не дверь же там ломать!

— Не надо ломать. — Собственный голос показался Наташе сухим и безжизненным, совершенно чужим. — У Максима наверняка ключи есть. Он жил у нее последние полгода. Дома почти не появлялся.

Говорить о Верочке в прошедшем времени было странно и непривычно. Только вчера она была здесь, а вот теперь…

— Ключи? Это хорошо. Собирайся, ахчик, поехали!

К себе Наташа вернулась совершенно растерянная. Переодеться надо бы, наверное… А еще — надо как-то объяснить Максиму, куда и зачем она собирается на ночь глядя и для чего нужны ключи от Верочкиной квартиры. Только сейчас Наташа поняла, что это, может быть, и не совсем этично — вот так вламываться в чужую жизнь, пусть даже с самыми лучшими намерениями. И вся затея с самодеятельным расследованием показалась ей детской и глупой.

Максим так и сидел в гостиной перед компьютером. Кажется, даже с места не двигался с тех пор, как она ушла. Будто окаменел. Смотреть на него было больно и страшно.

— Максим, — она тихо подошла, положила руку на плечо, — тут такое дело…

Против ожидания он выслушал ее спокойно, согласно кивнул и достал ключи из кармана своей куртки.

— Хорошо, давай! Только я с вами.

— Ну уж нет! — возмутилась Наташа. — Куда тебе ехать? Вон, по комнате ходишь — и то за стенку держишься!

— Я с вами, — повторил он твердо. В тоне голоса, в лице его было что-то такое, что заставило Наташу смириться. В конце концов, тут недалеко, за руль он не сядет, так что ничего страшного. Все лучше, чем просто сидеть здесь — и медленно сходить с ума.

— Ну ладно, хорошо. Вместе — так вместе.

Они встретились у подъезда. Армен совсем не удивился лишнему пассажиру, только коротко поздоровался и сел за руль. Ехали молча, разговаривать почему-то совсем не хотелось. На улице стемнело, накрапывал мелкий дождь, и мокрая дорога слегка поблескивала в свете фонарей.

Никаких старушек у подъезда уже не было. Конечно, поздно ведь! Время внуков спать укладывать и коротать вечер у телевизора, сериалы смотреть.

Максим задрал голову, поискал взглядом окна Верочкиной квартиры — может, там горит свет? Нет, темно… Он еще надеялся, что все это — просто недоразумение, которое вот-вот разъяснится. Вдруг у нее телефон не работает? Или сама выключила, нарочно — пришла усталая, захотела поспать…

Подниматься пришлось пешком — лифт в пятиэтажке не предусмотрен. Они шли друг за другом по узкой и крутой лестнице, и Максиму казалось, что путь до третьего этажа был бесконечно долгим.

Оказавшись, наконец, перед знакомой дверью, обитой коричневым дерматином, Максим молча забрал ключи у Наташи. Почему-то он хотел непременно сам открыть и войти первым. Замок не поддавался — совсем как в тот вечер, когда они вернулись из ночного клуба. Верочка еще сказала: «Он ко мне больше привык»… Совсем недавно это было, меньше недели прошло, а кажется — просто вечность.

Какая-то часть его сознания все еще надеялась, что вот сейчас Верочка выйдет встречать его в прихожую, поцелует и пойдет ставить чайник. Ну, разве что удивится слегка нежданным гостям, но виду не покажет. А потом он, может быть, расскажет ей, какой переполох был из-за нее, и они вместе посмеются над его страхами.

Когда дверь, наконец, открылась, из квартиры пахнуло холодом, хотя вечер был теплый. И еще — запах стоял какой-то странный, затхлый и нежилой… Как будто никто не входил сюда по крайней мере несколько недель, а то и месяцев. Трудно поверить, что совсем недавно эта маленькая квартирка была уютным и теплым обиталищем для них двоих и ничто не предвещало беды.

Максим включил свет. Как будто в первый раз он видел тесную прихожую, в которой с трудом помещалась вешалка и тумбочка для обуви, комнату, оклеенную светло-бежевыми обоями с узором из бледных роз, журнальный столик, диван, телевизор…

Он прикасался к давно знакомым, привычным вещам, как будто пытался вызвать призраки прошлого. Смятый плед на диване, собственные потрепанные джинсы, небрежно брошенные на спинке стула, пепельница с тремя окурками на кухонном столе сказали ему так много! Теперь он точно знал, что Верочка дома не появлялась. Она замечала каждую мелочь. Никогда не ворчала на него, просто устраняла беспорядок — легко и незаметно.

Когда он увидел немытую чашку, ту самую, с видами Санкт-Петербурга, из которой только вчера пил кофе, самообладание оставило его окончательно. Максим опустился на табуретку и закрыл лицо руками.

Он не плакал очень давно, кажется, с самого детства. Даже сейчас слез не было, все тело сотрясала противная крупная дрожь, глаза будто огнем жгло изнутри, и еще горло перехватило, будто большой шершавый комок ворочается, разрастается, не дает дышать…

Наташа шагнула было к нему, но Армен положил ей руку на плечо:

— Оставь его, ахчик. Видишь — плохо человеку. Лучше не трогай.

Время давно перевалило за полночь, а Наташа с Арменом все еще сидели у нее в кухне. После визита в Верочкину пустую квартиру всем стало ясно окончательно — с ней что-то случилось.

По дороге домой Максим не проронил ни слова, сидел как каменный. Даже Наташа не посмела заговорить с ним. Он почему-то очень ослабел, как будто эта поездка стоила ему последних остатков жизненной энергии. От машины до подъезда шел еле-еле, шаркая ногами, как столетний дед, и, войдя в квартиру, сразу же упал на кровать, повернулся лицом к стене и так лежит не шевелясь — то ли спит, то ли просто не хочет никого видеть.

Армен прикурил сигарету — неизвестно какую по счету за этот бесконечно долгий день. Дым давно висит в воздухе сплошной пеленой, хоть топор вешай, но Наташа не протестовала и, кажется, даже не замечала этого. Остаться сейчас одной для нее было бы еще хуже.

— А я тебе говорю — на работу к ней ехать надо!

— Зачем? — Она спросила вяло, почти безучастно. Слишком устала.

— Как зачем? Походить, посмотреть, с людьми поговорить!

— Ну хорошо, завтра с утра съезжу.

Наташа не верила в успех этой затеи, но точно знала, что провести еще один день в бездействии и ожидании, наедине с Максимом, ей будет совершенно невыносимо.

— Адрес дай — сам поеду. Не женское это дело, лучше с братом побудь.

Этого еще не хватало! Наташа всплеснула руками:

— Ты ведь даже в здание просто так не войдешь! Там пропускная система.

— А ты как пойдешь? В мышку превратишься? — Армен посмотрел на нее подозрительно.

— Да очень просто. Мы вместе работаем, в одной фирме. Это я в отпуске сейчас… Отдыхаю.

Наташа невесело усмехнулась. Да, не таким она себе представляла отпуск, совсем не таким.

— Все равно — одну не отпущу! Вместе поедем, — сказал он тоном не терпящим возражений. Потом помолчал и добавил уже мягче, как будто извиняясь: — Мало ли что…

Наташа аж задохнулась от возмущения. Ну что за горские обычаи? Она взрослая и свободная женщина и вполне способна сама за себя постоять. Наташа уже хотела было высказать этому недобитому феодалу все, что она думает о нем, но почему-то промолчала и только согласно кивнула.

— Вот и ладно! Завтра в девять зайду за тобой. — Армен поднялся с места.

Наташа пошла в прихожую — проводить.

Малыш уселся у двери и заскулил. Только сейчас Наташа вспомнила, что собаку надо вывести на сон грядущий. Она уже взяла поводок и сунула ноги в удобные «прогулочные» мокасины, когда Армен строго спросил:

— Ахчик, ты куда собралась?

— Как куда? С собакой гулять, не видишь?

— Я с тобой. Ночь уже, поздно… Женщине одной нехорошо ходить.

Наташа фыркнула что-то вроде «Вот еще!», но спорить не стала. Хочет — пусть идет…

По ночной улице Армен вышагивал молча, на шаг позади нее. Наташа даже рассердилась немного — ну прямо как конвоир! Придя домой и ложась в постель, она с сочувствием думала о тяжелой доле армянских женщин. В самом деле, что за жизнь такая, если тебе шагу ступить не дают?

Она думала об этом, пока засыпала, и радовалась своей свободе и самостоятельности… Но если бы кто-то видел ее сейчас, заметил бы, что она улыбается.

Разве бывает черное небо? Не ночное, нет — просто черное. Наташа ощутила себя безмерно усталой женщиной, одетой в лохмотья, со сбитыми в кровь босыми ногами, уныло бредущей по бескрайней выжженной равнине. Кругом только камни пугающей, причудливой формы да колючий кустарник. Острые стебли сухой травы больно колют беззащитные, израненные ступни. И над всем этим — черное небо… Багровое светило озаряет окрестности пугающим кровавым светом.

Наташа — или та женщина, которой она была сейчас, — остановилась, чтобы перевести дух. Она устала, очень устала… Дыхание с хрипом вырывалось из груди, в горле першило, хотелось пить. Еще немного — и она упадет от изнеможения.

Где-то здесь, рядом должны быть все, кто ей дорог, — Максим, Верочка, Армен. Да, да, и он тоже. И она должна разыскать их, непременно должна! Наташа огляделась по сторонам — и заметила большую каменную глыбу особенно причудливой формы. Как будто неизвестный скульптор взялся изваять близких и любимых для нее людей в гротескно-минималистской манере, да так и бросил свое дело незаконченным. Сходство ускользающее, почти незаметное, но все же… Вот это — Максим, лица почти не видно, но хорошо передана его манера вскидывать голову. А здесь — в камне проступают нахмуренные брови Армена. От Верочки остался лишь общий контур фигуры, очертания тела…

Наташа заплакала, раскинула руки, пытаясь обнять их всех сразу, припала всем телом к холодному серому камню в безумной надежде спасти, воскресить, вытащить из небытия — и почувствовала, как холодеют ноги и руки. Рванулась было с места — и не смогла, тяжесть приковала ее к земле. Она с ужасом видела, как собственная живая плоть постепенно превращается в камень — все выше и выше…

Наташа закричала… И проснулась.

В первый момент она вздохнула с облегчением. Обвела взглядом комнату. Кровать, столик, гардероб, голубые занавески на окнах почему-то не задернуты… и солнце бьет прямо в глаза. Привычная обстановка успокоила ее. Слава богу, она дома, и это был только сон!

Наташа посмотрела на часы — ого, уже половина девятого! Скоро Армен придет. Надо вставать.

Она вскочила с постели, натянула халатик и пошла в душ. Хотелось поскорее смыть остатки сна и прийти в себя окончательно.

Она стояла под горячими струями, ожесточенно растирая все тело жесткой мочалкой. Она как раз заканчивала мыть голову, когда произошла маленькая неприятность — мыльная пена попала в глаза. Ой, как щиплет! Вот и верь рекламе про абсолютную экологическую чистоту и безвредность дорогого шампуня. Наташа поспешила ополоснуть лицо и вслепую потянулась за полотенцем. Ну где же оно, черт возьми? Должно быть вот здесь, на батарее, но пальцы только шарили в пустоте. Наконец, Наташа нащупала то, что искала, — и потянула на себя. Удивилась еще, что полотенце слишком маленькое и поверхность гладкая, а не махрово-ворсистая.

Поднеся к лицу кусок материи, Наташа все же открыла глаза — и вскрикнула от ужаса и отвращения. Перед ней снова был тот самый проклятый кусок бязи с больничным штампом, который она давеча нашла у себя в шкафу, а потом выбросила в мусоропровод. На белой ткани ярко алели пятна крови, как будто свидетельствовали, кричали о некогда совершенном убийстве. Пеленка, будь она неладна… Свивальник для неродившихся! А точнее — саван.

Наташа отбросила пеленку в угол, как будто это был не кусок материи, а ядовитое насекомое или змея. Про то, что глаза щиплет, она как-то и думать забыла. От горячей воды ванная комната наполнилась клубами пара, зеркало запотело, а ее трясло, как от озноба. Наташа завернула кран, быстро вылезла из ванны, кое-как вытерлась (вот же оно, полотенце! На самом видном месте) и накинула халат. Все, хватит, вымылась… Только вот пеленку надо выбросить немедленно, сжечь, закопать!

Но, сколько ни искала, даже за стиральную машину заглянула, проклятая тряпка исчезла без следа. Неужели померещилось? Совсем истеричкой стала!

Наташа вышла в кухню и принялась варить кофе. Она цеплялась за давно привычный утренний ритуал, как утопающий за соломинку, — хотелось сохранить хотя бы видимость обычной, нормальной жизни. Потом села к столу, на любимое место, налила горячую ароматную жидкость в любимую чашку с золотыми рыбками, но выпить кофе не получалось. Руки дрожали, зубы стучали о край чашки, и горло сжал такой спазм, что она не смогла проглотить ни капли. Она сидела в странном оцепенении, уронив руки на колени, и совсем забыла, что время идет и надо торопиться.

Резкий звонок в дверь вернул ее к реальности. Наташа вскочила с места и почти выбежала в прихожую. Она обрадовалась, что сейчас войдет Армен — спокойный, надежный, всегда знающий, что делать. Ее уже не пугало, что он увидит ее такой — бледной, невыспавшейся, в халате, с мокрыми волосами, кое-как закрученными полотенцем… Главное — рядом с ним она чувствовала себя защищенной. Не вечной старшей сестрой, которая должна помогать маме и переводить братика через улицу, а просто женщиной, которая может себе позволить быть слабой. Кто бы мог подумать, что это ей понравится!

Увидев ее, Армен покачал головой:

— Ахчик, ты еще не готова? Проспала, да?

Наташа кивнула. Не рассказывать же ему, что было на самом деле!

— Ну ладно, собирайся, я тебя внизу подожду. Минут пятнадцать хватит?

Наташа хотела было сказать, что, конечно, хватит, и даже с избытком. Она ведь не какая-нибудь клуша и не имеет привычки подолгу копаться! Но тут она осеклась на полуслове — вспомнила про Малыша, который в это утро вел себя на удивление тихо и спокойно. Как будто понимал, что хозяйке сегодня лучше не докучать.

— Сейчас, я только собаку выведу, — сказала она виновато, — ты уж извини, не успела…

— Ладно, я сам погуляю. Ты только поводок пристегни, а сама одевайся пока.

— Ну как же… — Наташа растерялась. Конечно, время не ждет, торопиться надо, но все же как-то страшно было доверить любимца постороннему человеку. А вдруг что случится? Убежит, к примеру, или просто не будет слушаться…

— Давай-давай, ахчик! На войне взводом командовал — неужели с твоим собаком не справлюсь? Он ведь умный, все понимает… Правда?

Армен присел на корточки, заглянул Малышу прямо в глаза. И — удивительное дело! — гордый, самостоятельный пес, вовсе не жалующий посторонних, вдруг подошел к нему и ткнулся головой в колени.

Максим проснулся ближе к одиннадцати. Еще не открывая глаз, он по привычке потянулся к другой половине кровати. Хотелось прижаться к Верочке, ощутить ее теплое, гладкое тело, зарыться лицом в волосы, поцеловать в нос… Ну а там — по обстановке.

Рука уперлась в стену. Максим наконец-то открыл глаза и понял, что находится в своей комнате, привычной и памятной с детских лет. Он не сразу вспомнил, почему оказался здесь, а не у Верочки, как обычно.

Солнце светило в окно, и смотреть в небо с легкими облачками, на зеленеющий тополь было так здорово — до тех пор, пока память о недавних событиях не расставила все по местам. Думать о Верочке было просто физически больно — кровь приливает к голове, стучит в висках, и каждый удар отдается где-то в глубине мозга. Сияние летнего дня не радовало больше, и даже солнце показалось серым и тусклым.

Лучше бы и вовсе не просыпаться.

Максим встал с постели, побродил немного по квартире. Пусто, Наташи нет. Куда это она укатила, интересно, с утра пораньше? Даже записки не оставила. Максиму стало грустно. Плохо быть одиноким и всеми брошенным!

Чувствовал он себя неважно. Голова кружится, колени подгибаются на каждом шагу, да еще этот звон в ушах… Он попробовал было сделать себе бутерброд — не потому, что проголодался, просто надо что-то поесть, — но не смог проглотить ни кусочка. Тошнота не проходила.

Тяжело, когда не знаешь, куда себя деть. Максим включил компьютер и попробовал было снова сосредоточиться на злосчастном тексте, но скоро бросил это занятие. Читать было трудно, да еще и глаза слезятся после вчерашнего бдения… Но главное — собственное произведение вдруг показалось полной фигней с картонными персонажами, вымученными диалогами и давным-давно исчерпавшей себя идеей — уже не говоря о куче нестыковок и фактических ошибок. Даже стыдно стало. Большая часть нуждается в немедленной и жесткой переработке. В другое время он бы, наверное, так и сделал…

Только вот зачем все это теперь? Отправить в издательство и ждать, пока еще что-нибудь случится? Или разместить в Интернете на радость тинейджерам и прочим любителям фантастики — возможно, с тем же результатом?

Ну уж нет! Будь он проклят, этот роман. Максим щелкнул правой клавишей мышки. «Отправить», «вырезать», «добавить в архив» — все не то. Ах, вот оно — «удалить». Так его! Он со злостью стукнул по клавише. Компьютер выдал дежурный вопрос: «Вы действительно хотите отправить файл «встречайте. doc» в корзину?» Да, черт возьми, хочу! А еще больше хочу, чтобы его не было никогда.

Руки тряслись, как после тяжелой работы. Максим вышел на балкон и закурил сигарету. Он смотрел сверху вниз на зеленеющий газон, машины, припаркованные во дворе, людей, что идут по своим делам… Смешно. Все такое маленькое-маленькое.

Максим наклонился над перилами. Мысли текли вяло, лениво, будто грязная вода в заболоченной речушке. Вот совсем недавно все у него было — и любимая женщина, и любимое дело, а теперь — ничего нет.

Он вдруг понял, что больше не сможет писать. Страшно и противно было даже подумать о том, чтобы снова, как ни в чем не бывало, сесть к компьютеру и снова сочинять выдуманные похождения выдуманных героев. Ведь если бы не его роман, Верочка была бы жива и здорова! А теперь… Неизвестность, конечно, мучительна, но, если он будет знать наверняка, что ее убили, как Николая Алексеевича, разве станет легче? Так хоть остается какая-то надежда.

Раньше Максим никогда не задумывался над тем, насколько Верочка дорога ему. Ее присутствие было для него чем-то само собой разумеющимся. Так здоровый человек не понимает, какое это счастье — просто жить, дышать, двигаться, смотреть на мир, слышать звуки… И не поймет, пока в результате болезни или травмы не утратит эту способность хотя бы временно. Вот и теперь, когда Верочки нет (и, возможно, нет совсем), Максим понял, чем она была для него.

А что дальше? Каждый день просыпаться вот так — и ждать плохих новостей? «Да лучше бы меня убили тогда, в подъезде!» — неожиданно подумал Максим. Мысль эта была странной — и в то же время ясной, простой и логичной. А что? По крайности, совесть бы не грызла. Наташа с Верочкой (ох, опять Верочка! Нельзя думать о ней, слишком больно) поплакали бы, конечно, а потом забыли. В издательстве бы поахали немного, может, скинулись на венок — и забыли еще быстрее. Общенациональный траур по поводу безвременной кончины писателя Максима Сабурова никто бы точно объявлять не стал, это уж точно.

«Так чего же проще? Шагни вперед — и все кончится, — шепнул тихий, вкрадчивый голос в голове, — здесь седьмой этаж, потолки высокие и асфальт внизу… Вполне достаточно».

А ведь и правда! Он смотрел вниз — и чувствовал, как высота влечет и завораживает его. Окружающий мир со своими красками, звуками и запахами отступил куда-то далеко, стал тусклым и серым, как старая выцветшая фотография. Максим видел теперь только кусок асфальта под балконом — каждый камешек, каждую трещинку… Вот еще немножко наклониться… Еще чуть-чуть…

Что за черт! Максим почувствовал, как кто-то (или что-то) царапнуло его по ноге. Больно ведь — даже сквозь брюки! Он обернулся — и увидел Малыша, который сидел у него за спиной и смотрел совершенно осмысленным человеческим взглядом.

— Ну что за привычка — скрести лапой по ногам! Когти у тебя, как у медведя, — сказал Максим вроде бы сердито, но в то же время он был очень благодарен хвостатому другу за такое своевременное вмешательство.

Наваждение прошло. Максим поскорее ушел с балкона и плотно прикрыл за собой дверь. Малыш шел рядом, шаг в шаг и, кажется, даже подталкивал его носом. Максим еще долго тормошил пса, гладил тяжелую лобастую голову, почесывал за ушами и, незаметно для себя, снова заснул — прямо на ковре в гостиной. Малыш улегся рядом и прижался к нему всем телом.

Наташа с Арменом добрались до здания бизнес-центра, когда время подбиралось к полудню и солнце уже стояло в самом зените. Пробки, черт бы их побрал… Кондиционер в машине не работал, и Наташа чувствовала себя как кусок говядины в духовке. Открывай не открывай окна, все равно жарко. К тому же с улицы летит пыль и еще этот противный бензиновый запах… Пожалуй, в метро полегче было бы. По крайней мере — быстрее.

Наташа покосилась на Армена. Он как раз искал место для парковки, пытаясь втиснуться между черным джипом величиной с трамвай и маленькой бирюзовой «хондой». Лицо у него было сосредоточенное, суровое, брови сдвинуты… И щетина уже отросла — это со вчерашнего-то вечера! Ну, чистый моджахед, не хватает только автомата и зеленого знамени ислама.

А ведь, пожалуй, провести его в здание будет непросто, запоздало подумала Наташа. Начнутся вопросы — что да как, к кому, зачем… И ответить ей будет нечего. Не говорить же правду! Так и неприятностей не оберешься.

— Армен, ты подожди меня, пожалуйста, — мягко попросила она, — я сама быстрей справлюсь. А то у нас… — Она замялась, лихорадочно придумывая, как бы соврать половчее и не обидеть хорошего человека, потом бодро закончила: — У нас бюро пропусков плохо работает. Полдня простоим. Обычно просят заранее заказывать.

— Бюро пропусков, говоришь? — Армен невесело усмехнулся. — Лучше так бы и сказала, что твоему начальству моя рожа может не понравиться. Скажут — опять черные понаехали… Ладно, ахчик, иди, а я тут встану в переулочке. Мобильный есть у тебя? Хорошо. Номер мой запиши и звони, если что. И… давай я твой телефон тоже запишу на всякий случай.

Наташа вышла из машины со смешанным чувством облегчения и стыда. Кажется, давно ли гордились тем, что «у нас все равны», и сочувствовали угнетенным американским неграм, а теперь вот оцениваем степень социальной опасности человека по цвету волос, разрезу глаз и форме носа.

Она предъявила пропуск на входе и с удовольствием вошла в кондиционированную прохладу. Здесь, по крайней мере, все было как всегда — лощеные молодые люди в строгих костюмах (некоторые, правда, из-за жары позволяют себе небольшое послабление в виде белых рубашек с галстуками, без пиджаков), и девушки, будто сошедшие со страниц журнала «Космополитен», ходят по коридорам с самым озабоченным и деловым видом, некоторые переговариваются с кем-то по мобильникам, из-за каждой двери слышно, как звенят телефоны, работает офисная техника… Казалось, что все это пространство живет и управляется, подчиняясь собственным непреложным законам, вроде муравейника, пчелиного улья или сообщества термитов.

За много лет Наташа привыкла ощущать себя частью этой среды, а сейчас она неожиданно показалась себе немного чужой, посторонней. «Жук в муравейнике» — кажется, книга была такая…

Когда Наташа входила в лифт, почему-то испытала легкое беспокойство. Ей показалось, что в кабине очень холодно, и еще атмосфера какая-то нехорошая, давящая. Сразу же голова разболелась… Вот она, жара и магнитные бури! Не хватает еще в обморок упасть. И рядом — никого, как назло! Наташа выскочила из кабины за секунду до того, как сомкнулись автоматические двери, и решительно зашагала к лестнице. Ничего страшного, всего лишь пятый этаж, а пешком ходить гораздо полезнее.

Слегка запыхавшись, Наташа прошла длинный коридор и толкнула знакомую дверь с табличкой «бухгалтерия». Рыжая Таня любовно поливала цветы на окне. Увидев Наташу, она удивленно подняла брови, даже лейку в сторону отставила.

— Привет! А ты что, еще не уехала?

— Нет пока… — промямлила Наташа, — так получилось…

Она судорожно пыталась придумать хоть какую-нибудь причину своего прихода, но Таня и не слушала ее.

— Хорошо тебе — отдыхаешь… А у нас тут такие дела творятся! Представляешь, Верочка сегодня на работу не вышла. И вчера ушла с половины дня, никому ничего не сказала. Шеф прямо рвет и мечет, уволить обещал, пусть только появится. Без секретарши как без рук, никто не знает, где что лежит. Прямо странная какая-то. Хоть бы позвонила! Все же понятно, бывает, заболел человек или случилось что…

Таня все говорила и говорила, и чем больше Наташа слушала ее, тем сильнее убеждалась, что Максим волнуется не зря. С Верочкой действительно произошло что-то, не вписывающееся в рамки привычных понятий. Но до работы вчера она добралась, это точно. А что было дальше?

— С половины дня ушла? И правда — странная какая-то! — Наташа старалась говорить спокойно. Потом спросила, как будто невзначай: — А когда именно, не помнишь?

Таня задумалась.

— Да примерно в половине второго. У нее еще принтер не работал вроде… Я ей документ распечатывала.

— А дальше?

— Ну не знаю! Технарям звонить собиралась. Хотя… вчера у нас полдня внутренние телефоны не работали, а потом и вовсе свет погас во всем здании. Может, сама к ним пошла, да заболталась с кем-нибудь. Там ведь ребята молодые, симпатичные.

Танюша мечтательно улыбнулась. Видать, у нее самой упоминание о технарях вызывает самые приятные ассоциации. Технари — клевые ребята, что и говорить… Ну да пусть ее.

— Ой, что это я все болтаю! — спохватилась Таня. — Вот сейчас шеф приедет — и выдаст по первое число. Ты сама-то что хотела? Забыла что-нибудь?

— Да, забыла…

— Ну-ну. Ищи.

Таня плюхнулась на стул и включила компьютер. Изображает бурную трудовую деятельность, а у самой на экране пасьянс разложен! Наташа для виду покопалась немного в своем столе. Что бы такое забрать-то? Ладно, и пустой конверт сойдет.

— Нашла, что искала? — Таня, не отрываясь, смотрела в монитор.

— Да, спасибо. Представляешь, загранпаспорт оставила! — фальшиво-радостно сказала Наташа, но Татьяна, кажется, ничего не заметила. Даже головы не повернула.

— Ну, тогда счастливо отдохнуть.

— Спасибо, постараюсь.

Наташа вышла в коридор, аккуратно прикрыв за собой дверь. Так, значит, технари. Надо будет спуститься к ним и расспросить, только аккуратно. А что, если Верочка и правда вдруг решила загулять? Всего-то. А они навыдумывали всякого…

Мысль эта была дикой и несправедливой, Наташа и сама прекрасно понимала это. Но должно же быть хоть какое-то логическое объяснение тому, что человек пропадает среди бела дня!

Вот и приемная шефа. Что там Таня говорила? Приедет — и выдаст по первое число. Значит, сейчас Степана Сергеича нет на месте. Отлично! Наташа тихонько приоткрыла дверь. Она и сама не знала, что рассчитывает там найти, но почему-то очень захотелось увидеть место, где Верочка была совсем недавно. Вроде бы все то же, что и всегда, — стол, стеллажи с папками для бумаг, большой кожаный диван для посетителей, кофеварка… А вот теперь Верочки нет, и без нее привычный интерьер казался пустым и мертвым — почти так же, как и вчера в ее квартире.

Наташа окинула приемную тоскливым взглядом. Ну хоть бы что-нибудь, за что можно было бы зацепиться! Она подошла к столу, зачем-то провела рукой по гладкой поверхности, и он показался ей холодным и твердым, будто сделан был не из дерева, а из мрамора.

И тут она увидела нечто такое, чего здесь быть никак не должно.

На подлокотнике вертящегося кресла на колесиках висела маленькая дамская сумочка — голубая, с золотой застежкой. Оригинальная такая, очень женственная и кокетливая… В такой поместится разве что губная помада, ключи и носовой платок. Сама Наташа предпочитала что-то более солидное и вместительное. Но сумочка эта была ей знакома, определенно она ее где-то видела! Наконец, она вспомнила, и от этого ей стало совсем нехорошо.

В последний раз Наташа видела эту сумку в руках у Верочки. И не далее как позавчера, когда Верочка, зареванная и бледная, влетела к ним в квартиру.

Через десять минут Наташа вышла из здания. Визит к технарям ситуацию тоже не прояснил — долговязый молодой парень с длинными волосами, завязанными в хвост на затылке, одетый в потертые джинсы и растянутую футболку, только удивленно пожал плечами. Верочку он прекрасно помнил, но утверждал, что вчера она не приходила.

Проходя через пост охраны на входе, Наташа увидела, что сегодня дежурит Иван Михалыч — симпатичный, улыбчивый пенсионер, служивший когда-то, как он сам выражался, «в органах». Вот это удача! С ним у Наташи сложились вполне теплые взаимоотношения. А Верочка ведь обычно сдавала ключи на вахте, значит, должна была расписаться… Хоть какой-то след!

— Иван Михалыч, миленький! — взмолилась она. — У меня к вам большая просьба. Посмотрите, пожалуйста, в журнале — Муравьева вчера в котором часу ушла? Она сегодня не вышла, а там документы остались важные, их вчера отправить надо было в налоговую, а я не знаю, где они теперь…

Наташа бормотала что-то невразумительное, заливаясь краской до корней волос, и даже сама себе удивлялась. Какие еще документы? Счастье еще, что старик и не слушал ее. Он неодобрительно покачал головой и раскрыл толстый журнал.

— Эх, молодость, молодость… Никакого порядку у вас. Фик-фок на один бок, ветер в голове, только про кавалеров своих думаете! Вот раньше был порядок, это я понимаю.

Он долго водил пальцем по строчкам, сдвинув на кончик носа очки с толстыми стеклами, а Наташа просто умирала от нетерпения и тревоги. Ну, скорее же!

— Вот! — Михалыч с шумом захлопнул журнал. — Я же говорил — никакого порядка! Не расписалась вчера твоя Муравьева, так ушла. А все почему? Сережка Мокеев дежурил, такой же обалдуй, как вы все. Вот доложу старшему охраны — будет знать!

Он еще высказал кучу нелестных эпитетов по адресу бестолкового Сережки, но Наташа не слушала его. Она почти выбежала на улицу и только на крыльце остановилась перевести дух и собраться с мыслями.

Что же все-таки произошло? Ну прямо мистика какая-то! Был человек — и пропал без следа. Наташа вдруг вспомнила Верочкину печальную улыбку, когда они сидели в кафе в последний раз. Она еще спросила, не боится ли Верочка, что Максим ее бросит. Как она ответила? «Этого — не боюсь». Как будто предчувствовала — бояться надо чего-то другого…

И что теперь сказать Максиму? А главное — что с ним теперь будет без нее? Садясь в машину к Армену, Наташа чуть не плакала от бессилия.

— Ну что, ахчик? Узнала что-то новое?

Наташа протянула ему Верочкину сумку:

— Вот. Это ее.

— Ну и что? — Армен уставился на сумочку непонимающим взглядом.

— Смотри — ключи, деньги, паспорт… Ну, губная помада — это ладно. Пропуск вот, кстати. Без сумки она бы никуда не ушла.

— Кто вас, женщин, разберет… — задумчиво протянул Армен.

Наташа даже рассердилась — тоже мне, философ выискался! Знаток человеческих душ. Она терпеть не могла, когда кто-нибудь ссылался на «женскую логику», да еще при этом многозначительно закатывал глаза: мол, что с них взять, с баб-то!

— Ты не сердись, ахчик, — Армен как будто уловил ее настроение, — не сердись. Расскажи толком, что там и как.

Наташа нахмурилась. Между бровей залегла тонкая морщинка.

— В том-то и дело, что непонятно. Вчера пришла на работу, а потом — раз, и пропала! Сумка вот осталась, а ее — нет. И потом… Получается, что из здания она вообще не выходила!

— Да… Дела.

Армен помолчал немного, ероша волосы ладонью, потом твердо сказал:

— Ты вот что, ахчик, — брату пока ничего не говори. Пусть в себя придет хоть немного, а там… Знаешь, как наш ротный говорил? Как-то оно будет!

— Иди сюда!

— Там глубоко!

— А ты плыви!

— Я не умею!

Максим увидел себя маленьким — лет пяти, не больше — на берегу заросшего ряской пруда в поселке Судеевка. Мама с приятельницей Мариной Александровной снимали там когда-то дачу на все лето — и поочередно сидели с детьми. «Не торчать же им в душном городе!» — говорила мама тоном не терпящим возражений, и Максимка с Наташей покорно перебирались на летние месяцы в дощатый домик площадью чуть больше собачьей будки. Телефона и телевизора там, конечно, не было, и свет вырубали регулярно, но все равно — весело было! Тети-Маринины Светка с Сашкой были чуть постарше, и можно гулять где хочешь, купаться, никто не водит за руку… Максим потом с самыми теплыми чувствами вспоминал это время.

Дачную идиллию омрачало только одно — Максим почему-то никак не мог научиться плавать. Пока другие дети радостно плескались в воде, он сидел на берегу или бегал по дну на мелководье. Однажды Сашка — самый старший в их компании, уже девятилетний — зашел в воду поглубже, взял в руки яркий надувной мячик и все подначивал маленького Максимку:

— Иди сюда! Давай! Тут так здорово…

Максим, уже наученный горьким опытом, как неприятно бывает, когда вода попадает в уши и в нос, хмуро отвечал:

— Не пойду! Там глубоко.

— Не можешь идти — плыви!

Максим шагнул в воду. Сашка наблюдал за ним с усмешкой, а потом взял да и уронил мяч. Нарочно или случайно — Максим так и не узнал. Яркий шар заколыхался на воде, Максимка потянулся за ним… И вдруг почувствовал, что вода держит его тело! А ноги уже не касаются дна. Он забарахтался, судорожно заколотил руками и ногами, поднимая фонтаны брызг, но какое это было удивительное чувство — он плывет!

Когда Максим проснулся на ковре рядом с Малышом, у него в ушах все еще стоял собственный детский восторженный визг.

Не можешь идти — плыви!

Щелкнул ключ в замке, хлопнула входная дверь. Максим вздрогнул от неожиданности. Он осторожно поднялся с пола (голова закружилась, на мгновение даже в глазах потемнело, но он справился) и вышел в прихожую — посмотреть.

Наташа с Арменом — опять вместе! Вид у обоих усталый, расстроенный, обескураженный… И немного смущенный, как будто их связывает общая тайна. Неужели между ними что-то есть? Вот бы никогда не подумал!

— Привет! Ох, устала — сил нет. Такая духота в городе, и еще эти ужасные пробки… — Наташа говорила безостановочно, как будто старалась заглушить потоком слов что-то такое, о чем говорить не хотела бы. Она даже улыбалась — одними губами, а глаза совсем другие — тревожные и растерянные.

— Куда ездили-то с утра пораньше? Я уж волноваться начал.

— Да так, по делам… Нужно было кое-что в городе. Армен вот подвез.

Она как-то сразу сникла, но все еще старалась выглядеть беззаботной. А улыбка — и вовсе как приклеенная… Значит, совсем нехорошо.

— Наташка, — Максим подошел ближе, прикоснулся ладонью к щеке и посмотрел прямо в глаза, — ты только не ври мне, ладно? Что ж ты меня за идиотика держишь? У меня ведь голова только снаружи покоцанная! Так что говори все как есть.

Наташа потупилась. Они с Арменом быстро переглянулись, и Максиму показалось даже, что сосед чуть заметно кивнул.

— На работу ездили. Хотели узнать… про Верочку — призналась она.

— Ну и?..

— Ты погоди, Максим-джан, — вмешался Армен, — в дом-то пустишь? Сядем, поговорим… Тут думать надо!

— Да, конечно, — Максим посторонился, — проходи.

Вот и еще один день прошел… Вечерние сумерки опускаются на город, укрывая его синим покрывалом, искрящимся сотнями разноцветных огней. В такое время хорошо сидеть где-нибудь в летнем кафе за столиком или кататься на речном трамвайчике, смотреть, как огни отражаются в воде… Или гулять по улицам — просто так, без всякой цели. Просто идти, вдыхать теплый, чуть влажный воздух, говорить ни о чем или молчать, главное — чтобы рядом цокали легкие каблучки по асфальту да теплая маленькая ладошка доверчиво лежала в руке.

Максим изо всех сил старался вспоминать только о хорошем, но стоит чуть расслабиться — и в памяти снова всплывает толстая, наглая и равнодушная физиономия дежурного в отделении милиции, куда Армен привез их с Наташей после долгих просьб и увещеваний. «Как знаешь, Максим-джан, только без толку это!»

Да уж, и правда без толку… «Человек, говоришь, пропал? Женщина молодая? Вчера домой не вернулась? Заявление принимаем через три дня. А ты кто ей будешь — муж? Ах, не зарегистрированы… Тогда не могу, никак не могу». И потом — глумливая ухмылка вслед: «Да ты не переживай так! Нагуляется твоя баба и вернется!»

Брр. Вспоминать противно.

Давным-давно ушел Армен, сославшись на срочные дела, и Наташа прикорнула на кровати у себя в спальне — сначала хотела просто отдохнуть немного, прилегла, не раздеваясь, да так и задремала.

А Максим снова сидел за компьютером. Многострадальный текст, сгоряча уничтоженный еще утром, он легко восстановил из «корзины». Выходит, рукописи и правда не горят, так что ура современной технике.