— Куда… куда это ты?
— Пойду прогуляюсь, — ответил он.
Вот что было очевидно: в своем теплом шерстяном пальто и туфлях от Кеннета Коула, начищенных до блеска, он нетерпеливо постукивал черными кожаными перчатками по своей ладони, вежливо дожидаясь, чтобы я «начала уже».
— Прогуляешься? Как это?
— Мне нужно питаться, Элизабет, — просто ответил он.
У меня чуть голова не закружилась от этого. С тех пор, как мы вместе, у нас вроде как было неписаное правило насчет питания… мы питались только друг от друга.
Вот вам и проблема с негласными правилами. Их когда угодно можно изменить… или проигнорировать.
— Но… ты не хочешь… со мной?
Не могу поверить, что это спросила: я, та, которую трясет от мысли о том, чтобы делиться кровью. Но мысль о нем и какой-то красивой девчонке… которую он сведет с ума… будет кормиться от нее… и она влюбится в него, конечно же… а потом, что он сделает? Оставит ее себе?
Не то, чтобы прежде такого не случалось. Черт, да у него раньше был целый гарем девок, которые обожа-а-а-а-а-ли, когда он от них кормился. Он им кучу денег отвалил и отправил на все четыре, когда вселился сюда, вот так-то. Мило и аккуратно.
Но только не сейчас…
Постукивание перчатками ускорилось.
— Я решил, что после произошедшего ранее, такие вещи теперь под запретом. Для нас обоих.
— Ну, ты решил выставить нас обоих полными задницами: и себя, и меня. Так что, вот!
— Что?
— Мы просто поссорились, вот и все, это была просто ссора. Не конец всему. И если честно, мне не больно хочется, чтобы ты выходил в такой холод и кусал другую женщину, так что, вот!
— Еще одно «так что, вот». Ты, должно быть, очень переживаешь по данному поводу.
— Ну, ты психанул, когда Джон, которого я не собиралась ни кусать, ни трахать, поселился здесь. Теперь ты убегаешь и удивляешься, что у меня с этим проблемы?
Рот его крепко сжался: стал похож просто на шрам, а не на губы, которые я так хорошо изучила.
— Едва ли это одно и то же.
— Как же, сосунок! Точно одно и то же!
— Отлично.
За долю секунды — я могла увидеть все, если только медленно прокрутила бы пленку в своей голове — он бросил перчатки, скинул туфли и потащил меня по лестнице. Пока я соображала, зачем Синклер скидывал перчатки, он уже пинком закрыл дверь в мою (нашу) спальню, резко отвел мою голову в сторону и погрузил в меня клыки.
Я закричала, пораженная до кончиков пальцев ног тем, что он делал — нет, как он это делал. Я попыталась освободиться, но одной рукой Синклер держал мои плечи, а другой — прижимал подбородок сбоку, что давало ему прямой допуск к моей артерии. Высвободиться было невозможно — меня словно лиана опутала.
— Перестань, Эрик, перестань, пожалуйста, прекрати, — умоляла я, ненавидя себя за это.
«Да, прекрати, что ты делаешь почему ты причиняешь ей боль у тебя же есть гордость это все что у тебя есть прекрати прекрати ПРЕКРАТИ!»
Он отпрянул и слизнул мою кровь со своих клыков. Увидев, как капелька крови протекла по моей шее, стер ее пальцем и облизнул и его тоже. Затем отпустил меня, и я откатилась прочь.
Я знала, что будет. И он понимал. И все равно стоял на месте. Раскаяние? На хрен его. Я так сильно ударила Синклера, что он потерял равновесие, отскочил от стены и растянулся на полу, словно пришибленный таракан.
Я встала над ним, и, увидев, что его клыки все еще на виду, шлепнула рукой по укусу на своей шее.
— Я извинилась, ясно? — ненавижу, когда мой голос так дрожит. Почему я этого не предвидела? Насколько я глупа? — Я сказала это. И больше не повторюсь. Так что ты либо переживешь это, либо нет. Как только решишься — переезжай сюда или катись. Я имею в виду, переезжай — никаких внезапных ночных вылазок для крови или секса и исчезновений после. И хватит дуться и злиться, ясно? Веришь или нет, у меня сейчас посерьезнее проблемы, чем твое израненное эго. А теперь убирайся на хрен. Вот, давай-ка помогу.
Я наклонилась, чтобы поднять его и выбросить в окошко — была уверена, что достаточно сильна для этого, и мне хотелось узнать, смогу ли. Я также рассчитывала на раскаяние Синклера, которое не продлилось долго, как выяснилось, потому что он потянул меня на себя.
— Думаю, ты не слушал, что я сказала, — проскрипела я сквозь зубы. — Думаю, придется все повторить.
— Я слышал. Что за проблемы посерьезнее?
— Это что, шоу-угадайка? Типа «Поле чудес» для мертвецов?
— Ты сказала: «…веришь или нет, у меня проблемы посерьезнее, чем твое израненное эго», — глаза его были дюймах в двух от моих. Я чувствовала свою кровь. Ненавидела себя: желала, чтобы еще раз укусил. — Мне интересно, о чем ты.
— После того, что ты тут устроил? Ни хрена тебе не расскажу, дружочек!
— Потому что я король, который не ведает, что творит королева, — тихо произнес он.
— Нет, осел, потому что ты просто взял и почти изнасиловал меня, потому что просто был в плохом настроении! Насрать мне на то, что ты не можешь читать мои мысли, когда мы трахаемся, и, если честно, тебе должно быть от этого только лучше! Ты и правда хочешь весь этот бред в своих мыслях?
— Это всего лишь вопрос времени, — ответил он тоном, который напугал меня до смерти. — Теперь, если пожелаешь, то можешь выкинуть меня в окно.
— Синклер! — я похлопала его по лицу — шлепки в манере «проснись, ты горишь», но он ничего не сказал. — Чувак, тебе нужно взять себя в руки!
" Ты и правда нужен мне сейчас. Больше, чем когда-либо, так что прошу, пожалуйста, возьми себя в руки, мне жаль, тебе жаль, всем жаль, так что, пожалуйста, можно все оставить так, как было неделю назад?»
— Напротив, я наконец-то вижу вещи такими, какие они есть на самом деле. Это… огорчает.
— Эрик, да ладно. Хреновый был день, и ты уже однажды пугал меня до умопомрачения.
— Ах, это, — рассеянно заметил он. — Прошу прощения. Я был голоден, а ты была надоедлива. Этого больше не повторится.
«Не говори так! Дело не в том, что ты сделал, а в том, каким образом, прошу, не говори так!»
— Я пойду, — тихо произнес Эрик, — но прежде я бы хотел напомнить тебе: вполне вероятно то, что ты можешь иметь живого ребенка с живым человеком. Я знаю, как ты любишь малыша Джона, и уверен, что ты могла бы иметь своего, когда придешь в чувство и отделаешься от меня.
— Но… я могла бы? Но… но я не хочу…
Не обращая внимания на мое невероятное смятение, он сел и нежно подхватил меня, сняв с себя словно божью коровку с рукава, поднялся, положил меня на кровать, развернулся и ушел.