Без ума от любви

Глава 10

Он, блестя глазами, слушал ее объяснения, пытаясь представить себе, что такое любовь. О любви так много пишут.

— Это самая божественная вещь, какую только можно себе представить, — пыталась она объяснить.

— Мне не нужно ничего божественного. Я хочу узнать о плоти и крови. Любовь похожа на желание?

— Некоторые так думают.

— Но не вы.

Несмотря на облака, облегчавшие солнечный зной, пот струился по спине Бет. Трудности с ответами на вопросы Йена Маккензи возникали потому, что он спрашивал о том, на что ответов просто не существовало. И все же она должна знать, как следует ответить, — любой должен. Но никто не может, просто потому, что все «знают». Все, кроме Йена.

— Желание — часть этого. Любовь всеобъемлюща. Но это еще и любовь к другому сердцу и к уму, и это при том, какие глупости они бы ни делали, доходя до абсурда. Ваш мир озаряется светом, когда этот другой человек входит в комнату, и темнеет, когда он снова уходит. Вам хочется быть любимым человеком так, чтобы вы могли бы видеть его, касаться его и слышать его голос. Но вы хотите, чтобы и он был счастлив. Это эгоизм, но не совсем.

— Я могу чувствовать желание и потребность. Я вижу, как вы красивы, и хочу вас.

Она покраснела.

— Я должна сказать, что вы удовлетворяете мою гордость. А когда вы не желаете женщину, вы не испытываете к ней каких чувств?

— Абсолютно никаких.

Бет тяжело вздохнула.

— Вот поэтому, Йен Маккензи, я и сказала, что вы разорвете мое сердце.

Он посмотрел в окно на затянутое облаками парижское небо.

— Разве хотеть — еще не достаточно? Желания такого большого, что вы сделаете все, чтобы удовлетворить его?

— Любовь прекрасна тогда, когда вы любите, но по какой-то причине не можете разлюбить.

— В сумасшедшем доме я научился не заглядывать в ближайшее будущее.

Она представила себе Йена молодым, нескладным, еще не оформившимся в мужчину, растерянным и одиноким. Этот растерянный мальчик напоминал ей о девочке, оказавшейся брошенной в пятнадцать лет, окруженной хищниками, поджидавшими минуты, когда она станет их добычей. Даже теперь, многого добившись в жизни, Бет никогда не чувствовала себя в полной безопасности.

— Признаться, я тоже научилась не заглядывать в будущее, — сказала она.

— Вами владеет желание. — Йен сжал ее пальцы между ладонями. — Вы чувствовали его, когда были у герцогини.

Ее лицо вспыхнуло.

— Конечно, чувствовала. Вы посадили меня в гостиной с задранными до ушей юбками. Как же я могла не иметь желания?

— Хотите почувствовать его снова?

Возбуждение овладевало ею.

— Если бы я была леди, то возмутилась бы, конечно. Я бы заявила, что не хочу снова почувствовать это. Но, откровенно говоря, я хотела. Очень хотела.

— Хорошо, потому что я хочу видеть вас обнаженной.

Бет судорожно сглотнула.

— Вы уже достаточно видели.

Он посмотрел на нее с мрачной улыбкой.

— И это было прекрасно. Я хочу увидеть остальное. Прямо сейчас.

Бет взглянула на дверь.

— Мак может вернуться в любую минуту.

— Он не придет, пока мы не уйдем.

— Откуда вы знаете?

— Я знаю Мака.

— Окно…

— Слишком высоко, чтобы кто-то мог заглянуть.

Бет была вынуждена признать, что он ответил на самые существенные возражения. Она понимала, что ей следует иметь и другие возражения. Но сейчас она не могла их вспомнить.

— А если я убегу?

— Тогда мы подождем.

Бет заколебалась, ноги у нее подкашивались, но в то же время она знала, что ничто не заставит ее покинуть эту комнату, кроме пожара. Очень большого пожара.

— Мне только надо помочь с пуговицами, — сказала она.

Бет освобождалась от одежды, словно снимая одну за другой сложную упаковку, скрывавшую истинную красоту, одежда валялась пестрой кучей на диване в студии: роскошный голубой лиф и верхняя юбка, а затем ярко-голубая нижняя юбка для лета из легкой ткани. Еще две нижние юбки, обе белого цвета. Затем подкладка корсета, и, наконец, Йен сам расшнуровал корсет.

Йен дрожал от возбуждения и знал, что не будет удовлетворен, пока не увидит ее совершенно голой. Он развязал ленточки панталон, затем расстегнул пуговицы сорочки, шелковые вещи мягко опускались на пол, и Бет, перешагнув через них, осталась перед Йеном обнаженной. Она хотела придвинуться к нему, но Йен сделал шаг назад, и Бет, смутившись, остановилась.

Раздеваясь, она растрепала волосы, мелкие локоны выбились из высокой прически. Ее руки были мягкими и круглыми, а ее талия сузилась за годы, когда она носила корсет.

Ее бедра мягко переходили в гладкие и крепкие ягодицы. Он видел завиток ее темных волос в треугольничке между бедрами. Когда он поднимал ее юбки в той маленькой позолоченной комнате, было темновато, но теперь в дневном свете это выглядело еще красивее.

Под его пристальным взглядом она покраснела и сложила на груди руки.

Йен, откинувшись на стуле, наслаждался ее красотой.

— Вам не надо прятаться от меня.

Бет смутилась, потом тихо рассмеялась и закружилась, раскинув руки. Она была так хороша с растрепанными локонами и голубыми, сверкающими в лучах заходящего солнца глазами. Облака сгустились, пошел дождь, но в комнате все сияло.

Бет снова рассмеялась.

— Какая странная вещь жизнь, — произнесла она. — То ты невзрачная компаньонка без гроша, затем — богатая представительница парижской богемы. Минута — бедная работница, в следующую минуту ты покупаешь подарки своему возлюбленному.

Йен потом вспоминал произнесенные Бет слова в том же порядке, как она их произносила, но никогда не понимал их лучше, чем понимал сейчас.

Бет подхватила накидку, которую сбросила Сибил, и завернулась в нее. Складки прозрачной накидки нисколько не скрывали ее бедра и грудь. Бет со смехом все кружилась и кружилась.

Йен ухватился за накидку, когда Бет кружилась перед ним, поднял ее и прижал к себе. Она очутилась в его объятиях, продолжая смеяться. Его первый же поцелуй раскрыл ей губы, и она перестала смеяться.

Бет видела его в самом неприглядном виде, а сегодня пришла к нему, бормоча извинения, и сделала ему подарок. Он разглядел блеск золотой булавки на своей груди, и у него потеплело на сердце.

Другие части его тела тоже потеплели. Он поднял ее и прижал к себе, его словно магнитом притягивало ее гибкое обнаженное тело, которое он держал в объятиях. Будь она куртизанкой, Йен давно бы перекинул ее через стул и без обиняков овладел ею. Но хотя муж Бет научил ее получать наслаждение в постели, она ничего не знала о грубых сношениях с куртизанками. Она доверчиво улыбалась ему, как распускающийся цветок. Хрупкое доверие Бет находилось в руках Йена. Он ворчал, что не хочет, чтобы его защищали, но инстинкт, требовавший для нее его защиты, был силен. Бет была в этом мире одинока и беззащитна, но даже не догадывалась об этом.

Йен потер руками ее тело, желая овладеть ею, однако сдерживался. Мысль, что с ней что-то может случиться, что другие мужчины будут требовать чего-то от нее, приводила его в неистовство.

— Поцелуйте меня, — сказал он.

Бет улыбнулась, коснувшись его губ. Она обняла его, и накидка обвила его шею.

У нее был вкус теплого меда, невероятной сладости. Что-то дрогнуло внутри. Йен понял, что это желание, но в нем было что-то еще.

Он просунул свое крепкое колено между ее бедер, лаская и целуя ее, и посадил ее верхом на свое бедро.

Йен несколько расслабил руки, позволяя ей скользить по его бедру. Бет, казалось, удивилась, но затем тихий звук рвался с ее губ.

Он придерживал и раскачивал ее на своей ноге, показывая ей, как можно самой доставлять себе удовольствие. От нее исходил сладкий и возбуждающий аромат. Он поцеловал ее и затем предоставил ей самой насладиться странным ощущением от прикосновения ее обнаженного тела к грубой ткани одежды.

Бет двигалась по его ноге, дыхание ее участилось, щеки порозовели, выступил пот. Он понял, что она никогда не возбуждала себя. Это было для нее ново, удивительно, восхитительно.

Она запрокинула голову и закрыла глаза. Выбившиеся прически волосы щекотали ей шею, а губы раскрылись в ожидании.

— Йен, — прошептала она, — откуда вы знаете… чего я хочу?

Он знал, потому что ему говорило об этом ее тело. Ему нравилось, когда женщина возбуждалась от одного лишь его прикосновения, вот так, как сейчас Бет, глядя на него восторженными глазами. Женщины никогда не выглядели такими красивыми, как тогда, когда отдавались наслаждению. Ему нравилось, как они пахли, какой у них был вкус, какое дыхание.

Это все означало, что Йен мог стоять в студии Мака, полностью одетый, когда Бет теряла самообладание от наслаждения. Ему нравилась сила ее желания, и он испытывал радость от того, что глаза Бет широко раскрылись, дыхание участилось, и она закричала от восторга.

Он взял губами локон, упавший ей на лоб.

Он хотел ее всевозможными способами, но получал удовольствие, медленно соблазняя ее, один за другим показывая ей способы получать удовольствие, наблюдая затем, как она учится хотеть его.

Наступит такая ночь, когда она будет принадлежать ему. К тому времени Бет будет так хотеть его, что он сможет сделать ее своей навеки. Йен, как он сам признавался, не знал, что такое любовь, но понимал, что ради того, чтобы иметь ее в своей жизни, стоило побороться. Она сказала «нет», когда он первый раз просил ее выйти за него замуж; со свойственной ей рассудительностью она объяснила, что не намерена выходить замуж. Но Йен заставит ее передумать. Йен Маккензи научился добиваться того, к чему стремился.

Крики Бет отдавались в высоком потолке студии. Она сжала его голову и страстно поцеловала.

— Спасибо вам, Йен, — прошептала она.

Йен ухватился за ее ягодицы и ответил на ее поцелуй; она уже успела взлететь на вершину блаженства и теперь возвращалась с нее. Она благодарила Йена в маленькой гостиной герцогини. Но именно она укротила в нем зверя, вернула ему покой.

«Я стала по-настоящему развратной женщиной, — спустя несколько дней написала Бет в своем дневнике. — Я ловлю себя на том, что каждый день с нетерпением жду непристойностей, которые мы с Йеном совершали бы вместе.

Вчера он сопровождал нас с Изабеллой в «Друан», весьма фешенебельный ресторан, который недавно открылся. Йен мало говорит в обществе и совсем не против нашей с Изабеллой болтовни, когда мы сплетничаем и трещим как сороки, — вернее, Изабелла рассказывает мне о тех людях, которых она там видит, а я слушаю ее с огромным удовольствием.

Йен за ужином все время под столом держал мою руку, Изабелла об этом, разумеется, знала. Казалось, ее очаровало внимание Йена ко мне. Но знай она, как Йен держит мою руку, она вряд ли отреагировала бы на это спокойно.

Йен не знает, как надо держать руку женщины. Он водил большим пальцем по моему запястью и, забираясь в перчатку, находил те точки, которые испускали жар, расходившийся по всему телу. Он гладил мою ладонь мягкими пальцами, а затем крепко ухватился за мои пальцы и сжал их так, словно хотел доказать мне, что моя рука принадлежит ему.

Он спокойно ест свою камбалу в кляре или какое-то другое экзотическое блюдо, которое Изабелла буквально застала нас попробовать, и не говорит ни слова.

Мы с Йеном любовники — даже странно писать это слова. И в то же время мы не подтвердили свою связь, как подтверждают брак в постели. Прежде, оказавшись в студии Мака, я предполагала, что он разденется и сделает это на кушетке. Но этого не произошло. Он не стал раздеваться, даже не ослабил воротник, а я лежала рядом с ним, в чем мать родила.

Однако моя голая кожа, соприкасаясь с тканью его одежды, приводила меня в странное, но приятное состояние. Я никогда не думала о себе как о развратнице, но чувствовала себя дерзкой и распущенной. В этой комнате я сделала бы все, чего бы он ни потребовал от меня, но он предложил мне одеться и уйти, пока Изабелла не стала беспокоиться, не зная, куда я исчезла.

Я собралась, но то, как он перед этим целовал меня, обещало в будущем еще более интересные приключения. И, Боже мой, не было ли у меня сегодня такого приключения?..»

Бет отложила дневник и прислушалась к шуму дождя, барабанившего в окна. В Париже наступил период летних дождей, гроз и ветров. Это помешало Бет отправиться на утреннюю прогулку, но они с Изабеллой решили походить по магазинам, и это их утешило.

«Йен сказал, что сегодня возьмет нас с Изабеллой в парк покататься. Он приехал в назначенный час. Стоило Изабелле взглянуть на серое унылое небо, и она наотрез отказалась ехать. Если нам так уж нужен свежий воздух, сказала она, мы с Йеном можем поехать и без нее. Йену, видимо, было все равно, как мы поедем, поэтому я оказалась в карете наедине с ним.

Не слишком ли охотно Изабелла испугалась плохой погоды? Не слишком ли охотно прижала к голове руку и заявила, что у нее начинается мигрень? Видимо, она хочет, чтобы я вела себя неприлично, или желает побудить Йена сделать мне предложение…

Но мы с Йеном уже взрослые; ему двадцать семь, мне об этом сказала Изабелла, значит, он моложе меня на два года. Я не невинная дебютантка, которая прячется за мамины юбки, а он не негодяй. Мы просто ровесники, получающие удовольствие от общения друг с другом.

Когда карета стала двигаться по парку с большей скоростью, я, набравшись смелости, сказала Йену, что там, в студии Мака, мне очень понравилось ощущение его одежды, прикоснувшейся к моему телу. Он улыбнулся своей теплой покоряющей улыбкой и ответил, что если мне нравятся такого рода ощущения, я могла бы спустить панталоны прямо здесь и прямо сейчас и сесть голым задом ему на колени. Эта мысль мгновенно возбудила меня. И Йен понял это, пропади он пропадом. Уверена, ему очень нравится доводить меня до такого состояния.

Я не послушалась его, потому что представила, как если что-то случится с каретой, а я буду выползать из-под нее в кружевных панталончиках, съехавших мне на лодыжки. Париж более свободный город, чем Лондон, но, полагаю, даже здесь я не пережила бы этого.

Йен посмеялся над моими опасениями и сказал, что быть пойманным — это большая часть удовольствия. Я возразила, упомянув, что он видел вполне достаточно моего голого тела, а я не видела ни кусочка его голой кожи.

Затем он спросил, какой кусочек я имею в виду.

Я же, разумеется, хотела бы видеть его целиком. Ощущение твердых мускулов свидетельствовало о том, что под его одеждой было хорошо развитое тело, и мысль посмотреть на любую часть этого тела заставляла мое сердце биться сильнее.

К несчастью, мы находились в двигавшейся карете, и Йену снимать и снова надевать свою одежду было бы очень неудобно. Он мне сказал, что я могу посмотреть любое место, какое мне захочется, но должна сама расстегнуть его одежду. Будучи таким распутным созданием, я подвинулась к нему и начала расстегивать его штаны. Йен откинулся на сиденье и прищурился. Он раздвинул ноги, но отказался помогать мне. Я возмутилась, потому что одежда мужчин ужасна. Не знаю, как они с ней справляются. Мне пришлось расстегнуть и развязать и раздвинуть разные ткани, пока я, наконец, не добралась до того, что искала. К тому времени, когда я закончила, Йена наверняка трясло от смеха, не сомневаюсь в этом.

Наконец его одежда была расстегнута, и я обнажила его жезл. Приятно признаться, что я не чувствовала ни смущения, ни стыдливости, взяв его жезл в руку и вытащив наружу.

Йену тоже нечего было стесняться. Он превосходно сложен. Его жезл был гладким и темным и в холодной карете казался очень теплым. На его расширявшемся кончике было что-то вроде наконечника с дырочкой посередине. Я обвела пальцем это отверстие, и Йен издал нетерпеливый звук.

Догадавшись, что ему это нравится, я начала кругами обводить пальцем этот кончик, пока Йен снова не застонал. Я играла с ним, наслаждаясь своей властью. Я меняла приемы, взяв его жезл в руки, и проводила по нему пальцем вверх вниз или вокруг дырочки.

Йен закрыл лицо одной рукой, а другой — крепко обнял меня. Я прижалась щекой к его груди и продолжала играть его невероятно привлекательным оружием.

Вскоре мне захотелось большего. Карета двигалась спокойно, и я соскользнула с сиденья и опустилась на колени. То, что я видела на уровне своих глаз, каждая часть его тела, доставляло мне удовольствие. Затем я наклонилась и взяла его в рот.

Йен вздрогнул, как будто я ужалила его. Я боялась причинить ему боль, но когда попыталась отодвинуться, он запустил пальцы в мои волосы и снова привлек меня к себе.

Никогда раньше мне не приходилось пробовать жезл мужчины, и я лизнула его. Я обнаружила, что он слегка солоноватый, не похожий на вкус губ.

Я подумала, не могу ли я сделать ему на этом месте любовный укус, а когда хотела попытаться, он громко застонал. Он еще шире раздвинул ноги, открываясь мне, и пальцы на его ногах сжимались внутри его сапог. Я слышала, как он прошептал мое имя, но не могла ответить ему, мой рот был переполнен им.

Я не могла сделать этот любовный укус, хотя долго пыталась. Когда я, наконец, отступилась, то взяла его жезл в рот, как будто собиралась проглотить его целиком.

Эта мысль возбудила меня. Мне хотелось его съесть. Я не осознала этого желания, но втянула его член в рот глубоко, насколько это было возможно.

Я знала, что ему это нравится, потому что он обхватил нижнюю часть моего тела ногами и издавал какие-то звуки. Он то приподнимался, то опускался на сиденье. Меня радовало, что могу таким образом мучить его, так, как он мучил меня. Теперь я знала, как доставить ему наслаждение, которое не могло его не возбуждать.

Я засунула руку между его раздвинутых ног, обнаружила твердую округлость его гениталий и осторожно взяла их в ладони. Я чувствовала, как он содрогнулся, как пульсировала кровь в его жилах, и вдруг неожиданно у него вырвался громкий стон и мой рот наполнился его семенем.

Я удивилась и едва не отпрянула от него, но мое сердце билось с такой силой, что я решила ничего не делать. Вкус Йена напоминал вкус нежных сливок с небольшой горчинкой. Как только он облегчился, я проглотила его семя и облизнула губы, и была счастлива, что сохранила частицу Йена для себя.

Он, даже не потрудившись застегнуть панталоны, посадил меня на сиденье и поцеловал меня, несмотря на то, что я сделала, как будто он хотел попробовать то, что осталось на моих губах.

Йен взглянул на меня и молча ослабил руки, державшие мою голову. Я видела, что он старается посмотреть мне в глаза, но у него это не получается.

Наконец он, немного поворчав, заключил меня в объятия. Он обнимал меня, ласкал и целовал мои волосы, пока карета не остановилась у дома Изабеллы.

Йен отказался войти, хотя уже застегнул панталоны, и я понимала его.

Я думала, он попрощается и снова назначит мне свидание, чтобы мы могли продолжить начатое, но он опять промолчал. Он тяжело дышал, и мне показалось, что он просто не может взять себя в руки.

Изабелла встретила меня без малейших признаков головной боли, от которой страдала перед моим отъездом. На самом деле молодая обманщица сбегала наверх и переоделась для посещения светского приема, даже несмотря на то, что дождь лил не переставая. Я отклонила предложение сопровождать ее, потому что Йен не поехал бы с нами, и я не представляла себе, что могло бы сравниться с восторгом, который я пережила в этот дождливый день в тесной карете Йена».

В номере гостиницы было жарко и душно, несмотря на распахнутые окна. В номере на потолке был установлен вентилятор, лениво вращавшийся и включавшийся и выключавшийся в зависимости от подачи сжатого газа, который нисколько не колебал застывший итальянский воздух.

— Есть еще одна, ваша светлость.

Тощий камердинер герцога Килморгана положил газету на стопку бумаг на столе герцога. Харт пробежал глазами страницу, которую разложил перед ним Уилфрид, но интересовавшая его статья была на видном месте. Светская хроника поместила изображение Йена Маккензи в обществе хорошенькой молодой женщины с темными волосами в заполненном зрителями театре, позади молодой женщины была видна его невестка. Жирные заглавные буквы, многочисленные восклицательные знаки заявляли на французском во всю страницу:

«Новая любовница брата герцога? Таинственная английская богатая наследница! Миссис Э. сопровождает леди И., М. и своего деверя на постановку «Прекрасной дамы», самой последней и самой скандальной музыкальной комедии, поставленной в Париже. Нехорошая, нехорошая миссис Э.».

— Кто, черт подери, эта женщина? — загремел Харт.

Он никогда не слышал о ней, никогда не видел ее.

— Лорд Йен очень богат, ваша светлость, — сообщил Уилфрид. — Может быть, она хочет удвоить свое состояние.

— Не вижу в этом ничего смешного, Уилфрид.

Харт сгибал в руке ручку, пока она не сломалась, и чернила забрызгали газету.

— Конечно, нет, ваша светлость.

— Проклятие, а на что там рассчитывает Изабелла?

— Вы чувствуете, что это ее рук дело?

— Да! Будь они прокляты!

— Неужели есть опасность?

Когда Харт сердито посмотрел на Уилфрида, тот покраснел.

— Я хотел сказать, сэр, что если ее милости нравится эта миссис Экерли и она одобряет ее, может быть, все в порядке? Если ваш брат, его милость, получает удовольствие в ее обществе… ну, ведь он достиг возраста, когда пора задуматься о том, как ему остепениться.

Харт не спускал с него глаз, пока Уилфрид не замолчал.

— Ты состоишь у меня на службе десять лет, Уилфрид. Ты знаешь Йена и знаешь, на что он способен.

— Знаю, ваша светлость.

— Изабелле неизвестны некоторые факты. Как и тебе.

— Да, ваша светлость.

— Верь мне, когда я говорю, что Йена надо держать подальше от этой женщины, кем бы она ни была.

Харт рассматривал рисунок, хорошенькое круглое лицо, собранные на затылке темные локоны. Она выглядела невинной, но Харт хорошо знал, насколько обманчива бывает подобная внешность. Это был уже пятый раз, когда парижская газета печатала столь заманчивую сплетню о Йене и миссис Экерли.

— Какие бы мотивы ни двигали ею, они не могут быть добрыми.

— Не могут, ваша светлость.

— Приготовь мой дорожный саквояж. Он должен быть готов, если мне потребуется неожиданно уехать, в любое время, Уилфрид.

— Конечно, ваша светлость. Мне выбросить эту газету?

— Пока не надо. — Харт положил на нее руку. — Пока не надо.

Уилфрид поклонился и вышел. Харт снова внимательно посмотрел на картинку, он заметил, как Йен вполоборота повернулся к миссис Экерли. Так это увидел художник, да, но вполне возможно, он был недалек от истины. К этому времени миссис Экерли должна уже знать историю Йена, его эксцентричность, его головные боли, его ночные кошмары. Последнее зависело оттого, сумела ли она пробраться к нему в постель.

Харт сжал кулаки и положил их на газету. Даже не предполагалось, что Йен окажется в Париже. Он должен был оставаться в Лондоне и возвратиться в Шотландию, когда Харт закончит свои дела в Европе. Посещение Йеном Мака или Изабеллы в Париже даже не упоминалось.

— Я не знаю, кто вы, — сказал Харт, обводя силуэт смеющейся миссис Экерли. — Но вы зашли слишком далеко.

Он не спеша скомкал газету, затем порвал ее на длинные узкие полосы.

В течение недели, прошедшей между интересной поездкой в карете вместе с Бет и следующим назначенным свиданием с ней, инспектор Феллоуз не попадался Йену на глаза. Он поручил Керри следить за этим человеком, но Керри тоже его не обнаружил.

— Он, должно быть, сбежал домой, — заявил Керри, — сбежал, поджав хвост.

Йен так не думал. Инспектор Феллоуз был хитрым и ловким, и он не сбежал бы только потому, что Йен ему угрожал. Если бы он действительно вернулся в Лондон, то для этого нужна была найтись очень важная причина. Йену хотелось узнать, что этот человек собирается сделать.

В среду Изабелла попросила Йена поехать с ней и с Бет. Несмотря на сильную летнюю грозу, заливавшую дождями Париж, Изабелла настаивала на поездке.

— Это обитель зла, дорогая, — сказала Изабелла Бет, когда они втроем вышли из кареты перед ничем не выдающимся домом, находившимся на краю Монмартра. — Вам там понравится.

Йен и раньше бывал здесь с Маком, но появиться в этом доме под руку с Бет доставляло ему большее удовольствие. На ней в этот вечер было платье из темно-красной тафты, с розами на груди. Вся ее одежда блистала и шуршала.

Он крепко держал ее руку на своей согнутой руке, не отпуская ее, когда Бет пыталась отстраниться от него. Йен был рад, что у Изабеллы хватило ума попросить его сопровождать их, потому что черта с два позволил бы он Бет посетить этот дом одной.

— Обитель зла? — спросила Бет, оглядывая плохо освещенное пыльное помещение, в которое они вошли. — По-моему, кто-то подшутил над вами.

Изабелла рассмеялась.

— Сюда, дорогая! Это большой секрет.

Она провела их к ничем не обозначенной двери в задней стене. Свет, шум и запах табачного дыма и духов доносились с застланной ковром лестницы.

Не такой уж и секрет, думал Йен, спускаясь с лестницы пропуская вперед Бет. Парижская полиция прекрасно знала этот нелегальный игорный дом, но, получая деньги, закрывала на него глаза. Богатые парижане думали, что им сходит с рук что-то запретное. И веселились, как шаловливые дети.

Лестница привела их в блистающий дворец. Комната имела такую же длину, как и верхние этажи нескольких домов. На потолке висели хрустальные люстры. Роскошный красный ковер покрывал весь пол, а стены были обиты панелями орехового дерева. Люди толпились вокруг столов, разговаривали и смеялись, вскрикивая или издавая стоны, щелканье костей, шуршание карт и жужжание рулетки скрывали этот шум. Вокруг Йена столпилось слишком ого людей. Ему это не нравилось. Они толкали его, смотрели на него, говорили все вместе, и он не мог разобрать, что именно они говорят. Он чувствовал желание сбежать, вырваться отсюда, подобно хитрой гибкой виноградной лозе, он огляделся в поисках ближайшего выхода.

— Йен!

На него смотрела Бет. Он почувствовал тонкий аромат ее духов, ее волосы, собранные на макушке, выбились на уровне его носа. Он мог бы зарыться лицом в ее волосы, поцеловать ее. Ему незачем бежать.

— Я не люблю толпы, — сказал он.

— Знаю. Нам надо уйти?

— Пока еще рано, — произнесла Изабелла.

Когда она смотрела на них, глаза ее сияли. Она остановилась возле стола с рулеткой. Колесо, блестя медными узорами, вертелось на деревянной доске с прекрасной инкрустацией и разделенной на секции. На покрытом зеленым сукном столе на номерах стояли стопки фишек. Йен смотрел, как вертится колесо, а в противоположном направлении вокруг колеса катится шарик. Колеса рулетки были точно сбалансированы, и она напоминала вечный двигатель. Йену хотелось схватить шарик и снова запустить колесо, подсчитать, сколько кругов сделает шарик, пока трение не остановит его.

Колесо замедлило вращение. Йен пристально смотрел, предвидя, сколько еще осталось кругов до того, как остановится шарик. Пятнадцать, предположил он, или двадцать.

Шарик прокатился через двойной ряд ячеек и наконец, остановился. «Rouge quinze», — объявила полуодетая дама, стоявшая позади. «Красное, пятнадцать».

Послышались охи и вздохи. Крупье придвинула к себе жетоны. Взять выигрыш или оставить его в игре?

— Я люблю рулетку, — вздохнула Изабелла. — Во Франции она запрещена, но вы найдете ее, если будете знать, где искать. И не надо ехать так далеко в Монте-Карло. Дайте мне ваши деньги, и я поменяю их для вас на фишки.

Бет вопросительно посмотрела на Йена. Он кивнул. Он больше не задыхался.

Изабелла передала Бет фишки, и Бет протянула руку, чтобы поставить на одно из чисел.

— Не туда, — поспешил остановить ее Йен.

— Не все ли равно?

Бриллианты блеснули на затянутой в перчатку руке Бет.

Йен забрал у нее фишки и поставил одну на линию, разделявшую четыре цифры.

— Нечетные здесь лучше.

Бет с сомнением посмотрела на него и положила руку на край стола. Крупье запустила колесо.

Все глаза были прикованы к нему. Шарик заманчиво крутанулся и с тихим щелчком скатился в свою ячейку. «Noir dix-neuf». «Черное, девятнадцать».

Когда крупье сгребла к себе фишки Бет, она от обиды стукнула по столу.

— То же самое, еще раз, — сказал Йен.

— Еще раз? Но я проиграла.

— То же самое, еще раз.

— Надеюсь, вы знаете, что делаете, Йен.

Она послушно поставила фишку на то же место. Колесо завертелось, шарик упал в ячейку. «Rouge vingt et un». «Красное, двадцать одно».

Бет взвизгнула и подскочила от радости, одержав эту маленькую победу. Крупье придвинула стопку фишек на число Бет.

— Я выиграла. Играть дальше?

Йен протянул свою мощную руку, сгреб выигрыш Бет и подвинул к ней.

— Рулетка — игра для дураков. Пойдемте со мной.

Изабелла улыбнулась им и поставила фишку на число, на котором только что стояла фишка Йена.

— Довольно забавно, не правда ли? Вам очень повезло, дорогая. Я так и знала.

Она рассмеялась и вернулась к столу.

Йен, держа Бет за руку, подвел ее к длинному столу, за которым толстяк тряс стакан для костей. Сделавшие ставки окружали стол и издавали поощряющие крики, а лицо джентльмена блестело от пота. Шикарно одетая дама вцепилась ему в руку и подпрыгивала от возбуждения.

— Она испортит его бросок, — прошептала Бет.

— Возможно, если она не нанята хозяевами игорного дома.

— Но разве это не мошенничество?

Он пожал плечами:

— Рискованно посещать места, подобные этому.

— Изабелла, видимо, очень увлечена игрой.

— Она любит опасность. Она ведь замужем за Маком.

— Можно мне сделать ставку? — спросила Бет.

Шанс невозможно было определить, столько различных комбинаций составлялось из цифр. Предсказывать числа и ожидать точного броска казалось Йену бесполезным, людям нравился риск, это удивляло его.

Глаза Бет загорелись, когда она смотрела на джентльмена, готовившегося сделать бросок.

— На что мне поставить?

Йен потер лоб большим пальцем, в его голове с математической точностью проносились числа.

— Сюда и сюда, — сказал он, указывая на квадратики на столе.

Мужчина, наконец, сделал бросок, ставя своей целью число «десять». И снова бросил. И все вокруг застонали, когда кубик упал на «двенадцать».

— Я проиграла, — разочарованно произнесла Бет.

— Вы выиграли. — Йен собрал кости. — Вы можете поспорить, что в предыдущем броске он перестарался.

— Выиграла? — Бет посмотрела на фишки, затем снова на стол. Щеки у нее порозовели. — Думаю, мне не следует спорить, если я понятия не имею, на что именно я спорю.

— Вы богатая женщина. — Йен вложил ей в руки ее выигрыш. — У вас достаточно денег, чтобы их проиграть.

— Я недолго пробуду богатой, если буду делать ставки. Рисковать и играть в рулетку. Что бы произошло, если бы вас здесь не было?

— Если бы меня здесь не было, вы бы сюда не пришли.

— Не пришла?

Она нахмурила брови. Два крылышка голубки на ее лице. Йену захотелось наклониться и здесь, среди этой толпы поцеловать Бет, его возлюбленную, его любовницу. Ему хотелось, чтобы все знали, что она принадлежит ему.

— Йен? — спросила она. — Почему вы думали, что я без вас сюда не приду?

Он взял ее за локоть и повел в комнату, где было меньше людей.

— Я бы не позволил вам.

— В самом деле? Вы бы пошли за мной, как инспектор Феллоуз?

— Это опасное место, — мрачно заметил он. — Изабелла это понимает. А вы нет.

Бет вздохнула.

— Вы так осторожны и внимательны. — Она придвинусь к нему и зашептала: — Я думала, мы сошлись на том, что наши отношения — это отношения двух людей, которые наслаждаются этой стороной жизни. И ничего больше.

Он не помнил, что давал на это согласие. Она тогда сказала: «Мы достаточно нравимся друг другу, и я не предвижу, что снова выйду замуж». Тогда он не ответил, как и не отвечал сейчас. Его никогда не удовлетворит только любовная связь с ней. Он хотел большего, а не только играть с ней в любовные игры, как в мастерской Мака, познавать блаженство ее ласк в карете. Ему хотелось, чтобы это повторялось снова и снова, чтобы вечно испытывать радость обладания ею. Не как куртизанкой, не как любовницей, связь с которой кончится, когда он покинет Париж. Он хотел Бет навсегда.

Проблема состояла в том, как это сделать. Бет не желала выходить замуж, она так сказала. Ее помолвка с этой змеей Мейтером смутила ее, и она уже один раз отказала Йену. Ему предстояло найти выход, но эта задача его не беспокоила. Йен обладал способностью, исключив все другое, сосредоточить внимание на данной проблеме, до тех пор, пока не решит ее. Худощавый молодой человек с густыми белокурыми волосами остановился перед ним, и мысли Йена рассыпались на клочки.

— Я так и подумал, что это вы! — Взгляд молодого человека оживился, и он протянул руку. — Йен Маккензи, живой и здоровый! Как поживаете, старина? Не видел вас с тех пор, как вас выпустили из тюрьмы.