Безжалостное обольщение

Глава 21

Была уже поздняя ночь, когда Доминик оторвался наконец от мрачного созерцания угасающего огня и по темной лестнице поднялся в спальню. Ее освещала свеча, стоявшая на каминной доске, и последние догорающие угли в очаге. Он ощупью пробрался к кровати, полог вокруг которой был плотно задернут — в мирной темноте за ним спала Женевьева. Обычно, если она ложилась раньше, то оставляла полог открытым. Но сегодня Доминик не мог ее упрекнуть — она имела полное право защититься от него.

Откинув шелковое покрывало, Доминик посмотрел на неподвижную Женевьеву. Она лежала на спине, закинув руки за голову, пальцы тонули в кипени волос, разметавшихся по подушке. Над слегка разрумянившимися во сне щеками двумя золотистыми полумесяцами обозначились ресницы; решительно очерченные губы расслабились и слегка приоткрылись.

И чего он так накинулся на Женевьеву? Доминик вздохнул и сбросил сюртук. Его гнев на самом деле был обращен на себя самого — так смешно, так неуместно поддаться столь жалкому чувству ревности! Этот гнев не имел никакого отношения ни к игре, которую они вели, ни к их взаимоотношениям, и было в высшей степени несправедливо переносить свой гнев на Женевьеву. Просто разговор с Леграном вывел его из себя.

Расстегивая пуговицы на кружевной манжете, он задумался теперь над этой новой загадкой. Легран явно испытывал его, в этом нет никаких сомнений: хотел выяснить, какова реакция Доминика на поведение жены. Но зачем забрасывать зерна сомнения в душу самонадеянного мужа? Это едва ли в интересах любовника. Разве что Легран подозревает, что чета Делакруа не те, за кого себя выдают. Но какие у Леграна на то основания? «Женевьева вела свою партию достаточно хорошо — слишком хорошо, так что ей удалось даже меня вывести из душевного равновесия», — мрачно отметил Доминик, отбрасывая в угол рубашку и присаживаясь на шезлонг, чтобы стащить туфли.

Она изображала легкомысленную аристократку, направо и налево флиртующую с кем попало, а ее муж, если и обращал иногда внимание на это, то лишь с рассеянной, снисходительной улыбкой. Слава Богу, ему удалось сегодня вовремя сдержать себя и не взорваться, а ответить Леграну в соответствии с требованиями роли: вежливо улыбнуться и пропустить мимо ушей подтекст. Хотя муж, действительно озабоченный поведением своей жены, никогда бы его не пропустил.

Но все равно оставалось два вопроса: что вызвало подозрения Леграна и почему он дразнил Доминика?

Раздевшись, Доминик задул свечу и тихонько подошел к постели. Наверное, утром Женевьева поможет что-нибудь прояснить. Поможет или нет, но, кажется, хватит собирать информацию: надо уезжать из Вены, пока чего-нибудь не случилось. Благодаря стараниям Женевьевы он знал теперь, как связаться в Легорне с Бартолуччи. А если удастся уговорить Фуше быть откровенным, это совсем облегчит их задачу. Первые предрассветные лучи озарили небо, когда Доминик скользнул в постель и подложил руку под голову спящей Женевьевы. Она тут же доверчиво свернулась клубочком у него под боком и пробормотала во сне его имя.

— Прости меня, фея, — прошептал он, ласково обводя пальцем ее подбородок.

Словно услышав его, Женевьева еще теснее прижалась к нему и тихо вздохнула. «У нее очень щедрая душа», — подумал Доминик, и губы его тронула печальная улыбка. Пожалуй, ни перед кем за всю свою жизнь ему не приходилось так часто извиняться, как перед ней. Даже когда Женевьева провоцировала его вполне справедливый гнев, он в конце концов всегда жалел о грубости, с какой реагировал на это. Впредь нужно постараться быть терпимее, даже если она заслуживает взбучки. Но сегодня Женевьева точно ее не заслужила.

Добрыми намерениями вымощен путь в ад — в справедливости этой банальной истины Доминику суждено было лишний раз убедиться еще до того, как закат опустился над Веной.

— Вы будете сегодня у Полански на костюмированном балу, мадам Делакруа? — энергично разминая суставы пальцев, сеньор Себастиани изобразил подобие постной улыбки. Он был тощ, темен ликом и угловат, как гном, и от его внимания не ускользало ничто из происходящего вокруг.

— Да, конечно, собираюсь, сеньор, — вежливо ответила Женевьева. — Могу я предложить вам еще кофе? — Она взяла с подноса серебряный кофейник и слегка склонила голову, ожидая ответа.

— Благодарю вас, нет, — решительным жестом тонкой кисти Себастиани отверг угощение. — Надеюсь, вы оставите за мной кадриль?

Легкая тень пробежала по лицу Женевьевы. Итальянец был невероятно заносчив и исключительно самонадеян. Ему и в голову не приходило, что она могла уже обещать танец другому кавалеру, равно как не пришло ему в голову и то, что утром в день бала поздновато рассчитывать на самый популярный танец у самой интересной женщины сезона.

— Я просто в отчаянии, сеньор, но кадриль уже обещана герцогу Веллингтону.

— Ну что тут скажешь? — Рука Себастиани описала неопределенную траекторию в воздухе, он пожал плечами. — Герцог — отвратительный танцор, но ни одна дама не может ему отказать.

— Это действительно так, — любезно согласилась Женевьева. — А вот вы, сеньор, превосходный танцор. Мне страшно жаль, что я могу предложить вам лишь сельский танец.

— Это моя вина. — Он снова безразлично пожал плечами. — Всегда забываю, что получать согласие партнерш нужно заранее. Но об этом так скучно помнить.

— Однако когда речь идет о самой завидной в Вене партнерше, Себастиани, стоит потрудиться, — заметил Легран, потягивая Кофе. — Вот я, например, могу похвастать тем, что мне достались котильон и буланже.

— Постыдитесь, Легран, это эгоистично, — упрекнул его Чарлз Чолмондели. — Вы ведь обездолили остальных.

— Господа, господа, — смеясь, запротестовала Женевьева, — своей лестью вы вгоняете меня в краску. Как вам хорошо известно, Вена, словно весенний сад, цветет достойными барышнями.

— Но ни одна из них не играет в карты так же неподражаемо, как вы, — вставил великий князь Сергей.

Женевьеве удалось сохранить улыбку на губах, но глаза ее больше не улыбались, и с этим она ничего не могла поделать. Четыре утренних визитера вовсе не считались ее близкими друзьями, и было необычно видеть их вместе. Тем не менее они пришли именно вместе, и хозяйке было совершенно очевидно, что их нечто объединяет, но что именно, ей было неизвестно — то ли любопытство, то ли знание чего-то, то ли общая цель. Но что бы это ни было, Женевьева почувствовала себя неуютно.

Похоже, мужчины обменялись информацией о вечерах, проведенных за карточным столом с соблазнительной мадам Делакруа. А когда оскорбленные поражением объединяются, это становится опасным. Если мужчина пострадал один, он зализывает свои раны и старается скрыть собственное унижение; если их четверо, им нечего стыдиться, и они, вероятно, постараются найти способ поквитаться с нею. Ах, если бы только можно было посоветоваться с Домиником! Но Женевьева не могла этого сделать, не поведав ему о своей глупой щепетильности. А уж если из-за этого возникнут неприятности, капер не станет входить в ее положение.

Пока Женевьеву терзали эти неприятные размышления, Доминик спускался по лестнице. Поздно проснувшись после своего ночного бдения и позволив себе еще час поплескаться в ванне, он чувствовал себя посвежевшим и пребывал в хорошем настроении, собираясь приласкать, побаловать свою «партнершу по преступлению» и постараться загладить вчерашнюю вину.

— Где мадам, Сайлас?

— В гостиной, месье, — сообщил тот с обычной невозмутимостью, но как бы между прочим прибавив:

— Со своими джентльменами.

Доминик задержался на последней ступеньке:

— Что, черт возьми, ты хочешь этим сказать?

— Ну с теми, которых она навещает по вечерам, — пояснил Сайлас, — когда я привожу ее домой. — Слуга смотрел куда-то поверх плеча Доминика, взгляд его ничего не выражал, словно он, конечно же, и не догадывался, чем занималась в те вечера мадемуазель.

Доминик плотно сжал губы. Вспомнив о разговоре с Леграном, он тут же выкинул из головы все добрые намерения. Он-то считал, что Женевьеве хватит ума держать своих партнеров-любовников подальше друг от друга. Они далеко не глупые мужчины, весьма искушенные в искусстве предательства и дипломатии, которые нередко ходят рука об руку, и им совсем нетрудно будет сложить два и два, если сравнят свои разговоры с мадам. Доминик вошел в салон.

— Доброе утро, господа. Приятный сюрприз! — Он одарил улыбкой всех присутствующих, однако в задержавшемся на ней взгляде Женевьева безошибочно угадала угрозу и замерла.

После вчерашней сцены им не удалось поговорить.

Проснувшись, Женевьева увидела, что он крепко обнимает ее во сне. Гнев и обида тут же испарились, словно, пока она спала, Доминик отшлифовал шершавый камень их трений, сделав его гладким и безопасным. Но теперь в этом холодном бирюзовом взгляде снова сверкнула зловещая угроза, и, забыв о собственном смятении при внезапном появлении своих поклонников, Женевьева, гордо вскинув голову, послала ему в ответ такой же взгляд.

— Хочешь кофе, Доминик?

— Нет, благодарю, дорогая, — ответил он, берясь за графин с шерри. — Предпочитаю кое-что покрепче. Вы присоединитесь ко мне, господа?

Похоже, господа были не прочь. Атмосфера притворной сердечности, так хорошо знакомая профессиональным дипломатам, воцарилась в гостиной, где уютно потрескивали дрова в камине и яркость огня приглушал свет зимнего солнца, лившийся через высокие окна.

— Мы здесь соревнуемся, кто станет партнером вашей жены, Делакруа, — сказал великий князь, слегка склоняя голову в сторону Женевьевы.

— В самом деле? — Брови капера поднялись, образуя как бы вопросительный знак. — Партнерами в чем, позвольте узнать?

Пауза перед тем, как Сергей ответил, была недолгой, но в ней ощущался некий намек, от чего у Женевьевы похолодело внутри.

— Ну как же, в танцах, разумеется, месье. В чем же еще?

— Действительно, в чем же еще? — Доминик весело рассмеялся. — Надеюсь, ты оставила вальс для мужа, моя дорогая Женевьева?

— Безусловно, — без колебаний ответила она. — Вальс в полночь, когда маски будут сняты. С кем же еще я могу его танцевать?

Хмурая тень омрачила взгляд бирюзовых глаз. Это замечание, если его подозрения имеют под собой почву, было слишком рискованным. Неужели она не чувствует, что в комнате определенно витает дух безотчетной опасности? Или вызов, который нельзя не заметить в ее тигриных глазах, свидетельствует о том, что Женевьева намеренно играет с огнем, дабы позлить его? «Да, скорее всего так и есть, — решил Доминик. — Ясно, что она не простила меня за вчерашнее».

Вскоре четверо гостей откланялись с любезными улыбками и банальными комплиментами, которые никого не могли обмануть, — Интересно, что они задумали, черт бы их побрал? — вслух размышлял Доминик, меряя шагами гостиную.

— Так уж случилось, что им приятно потанцевать со мной, — с лучезарной улыбкой сообщила Женевьева, слегка передернув плечом. — Почему это кажется тебе таким неожиданным? Или теперь уже и танцевать нельзя, не то что флиртовать?

— Не надо передо мной изображать наивную девочку, — рявкнул Доминик, поддаваясь на очевидную провокацию и начисто забывая о благородном решении, принятом на рассвете. — Это дело слишком опасно, моя дорогая, чтобы позволять себе столь глупые игры.

— Глупые игры?! — Женевьева задохнулась от возмущения. Она резко встала, отчего бледно-зеленая кисея утреннего платья взметнулась вокруг нее. Так вот как он называет мучительное напряжение за карточным столом, отчаянные поиски подходящих слов, чтобы вытянуть из партнеров информацию с помощью якобы невзначай брошенных вопросов! Глупые игры! Она сжала кулаки и вперила взгляд в Доминика, ненавидя его в этот момент за то, что тот поставил ее в безвыходное положение: если рассказать ему правду, Делакруа и впрямь сочтет, что она играет в глупые игры.

— Да, — с нажимом повторил он, снова наполняя стакан янтарной жидкостью, — было непростительно глупо делать столь рискованное замечание. Разве тебе не пришло в голову, что их совместный приход сюда имеет какую-то цель? Я не могу представить, что именно вызвало их подозрения, но готов биться об заклад, что-то вызвало.

Женевьева, точно знавшая, что их вызвало, решила не продолжать разговор:

— У меня обед с леди Мэрджорибэнкс, я должна переодеться.

Доминик вздохнул и попытался смягчить тон:

— Женевьева?

— Да? — Она уже взялась за ручку двери, но задержалась.

— Прости, если вчера я был несправедлив. Пусть это не стоит между нами. — Доминик улыбнулся, как он надеялся, мирно.

Но Женевьева уже не была расположена мириться. Она передернула плечами:

— То, что было вчера, я готова забыть, но ты, похоже, собираешься и впредь быть несправедливым и недобрым. Я не желаю больше говорить об этом. — И выскочила из комнаты.

Доминик сделал было шаг к захлопнувшейся с грохотом двери, потом раздраженно тряхнул головой и вернулся к своему шерри. Один раз он вырвал их обоих из паутины обмана, которой невозможно было избежать здесь, в Вене, и увел Женевьеву от ее одураченных информаторов, но они не успокоятся на этом. Что ж, Доминик не станет больше мучиться ревностью, он начнет действовать открыто, и это избавит от кислого привкуса конспирации, который угнетает их обоих.

До своего возвращения с вечернего заседания конгресса Доминик не видел Женевьеву. Он был уверен, что это мировое собрание на грани срыва. Повсюду говорили о реакции, которую вызвала во Франции реставрация правления Бурбонов. Последние, казалось, нарочно делали все, чтобы восстановить против себя армию и разжечь пламя республиканской борьбы. Было похоже, что Наполеона с восторгом встретят во Франции, если он вернется, чтобы восстановить империю.

Доминик сгорал от нетерпения поделиться этой информацией с Женевьевой, но, пока оба переодевались, чтобы ехать на бал, она отвечала односложно и неохотно. Присутствие Сайласа не позволило вывести ее из состояния замкнутости единственным известным Доминику способом, а во время ужина в качестве гостей императорской семьи разговоры между ними, личные или какие бы то ни было другие, были исключены.

Женевьева блистала, если это было возможно, еще ослепительнее, чем всегда. Глаза сверкали, как огромные золотистые топазы у нее в серьгах и в кулоне на стройной шее. Контраст между ними и сияющими темно-золотистыми небрежными завитками, ниспадавшими ей на плечи, никогда еще не казался столь восхитительным. В платье из крепа цвета слоновой кости с золотистыми бархатными лентами Женевьева умудрялась производить впечатление эфирности и одновременно цветущей жизни.

Доминик, который сам подобрал ей гардероб и до отказа заполнил украшениями шкатулку на туалетном столике, вынужден был признать, что вложения оправдали себя. Скромно одетая молодая девушка из Нового Орлеана, которая мало интересовалась модой, превратилась в потрясающе элегантную молодую женщину с безупречным вкусом.

Однако уже в начале вечера у Полански Доминик обнаружил, что не может одобрить поведение жены так же безоговорочно, как одобрил ее туалет. Черная шелковая маска и золотистое домино едва ли могли ввести кого-либо в заблуждение, да Женевьева и не стремилась быть неузнанной. Ни у кого не возникало сомнений и насчет ее партнеров, так что сбрасывание масок в полночь было лишь данью игре. Женевьева ни на секунду не оставалась без партнера, без нетерпеливого круга поклонников разного возраста и разной репутации, и всем в равной степени расточала свою благосклонность, успешно и смело парируя самые рискованные остроты. Казалось, что Женевьева отбросила всякую осторожность, что ею овладело некое безумие, какая-то лихорадка, из-за которой она не замечала, как шокирован высший свет Вены.

Доминик не мог не видеть выражения ужаса на лицах, того, как отводят глаза, случайно встретившись с ним взглядом; не мог не слышать, как перешептываются, глядя на него. Осмотрительность в поведении была единственным правилом в этом обществе, а мадам Делакруа с вызывающим бесстыдством нарушала его. Только раз удалось Доминику оказаться достаточно близко, чтобы перекинуться с Женевьевой словом, но он потерпел фиаско, поскольку к тому времени был уже слишком сердит — от сознания своего унизительного положения, — чтобы попытаться понять, что послужило причиной удивительной метаморфозы, случившейся с «мадам Делакруа».

— Какого черта ты вытворяешь? — со скрытой яростью прошипел он. — Ты что, потеряла остатки рассудка?

— Я хочу удостовериться, что наши подозрительные друзья окончательно избавились от своих сомнений, — ответила она с коротким смешком, сопровождавшимся предательским иканием.

— Сколько шампанского ты выпила? — Они танцевали, и Доминик старался не обращать внимания на изумленные и многозначительные взгляды, которые на них бросали. Он больно сжал ей пальцы.

— Еще недостаточно, — ответила она, вырывая руку. — Ты сам сказал, они что-то заподозрили. И я доказываю, что представляю собой только то, что эти кретины всегда предполагали, а ты — лишь безразличный, самодовольный муж. Ни один человек, задумавший политическую интригу, не станет выставляться подобным образом, правда? — Она победно, хотя и несколько неуверенно улыбнулась ему. — На ужин меня поведет майор Вивиан, так что прошу меня извинить, муженек.

Танец подходил к концу, и прежде чем Доминик успел сказать, что единственное место, куда ее следует отвести, — это дом, она выскользнула из-под его руки и одарила обворожительной улыбкой блистательного майора, который как раз подошел, чтобы забрать свою партнершу. Доминик был вынужден отпустить ее с вежливой улыбкой и насмешливым поклоном. А затем в крайнем возмущении он выскочил из бального зала на холодный зимний воздух, чтобы выкурить сигару и постараться взять себя в руки.

Женевьева была вне себя, гнев и обида вскипали в ее глазах, как вино в бокале. И чем более бурным было это кипение, тем более оживленно вела она себя с окружавшими ее мужчинами. «По какому такому праву Доминик судит и критикует мое поведение, если я делаю лишь то, что он всегда охотно поощрял? А когда, собственно, я не делала того, к чему он меня поощрял?» — уточнила Женевьева про себя, склоняя голову к плечу партнера. Она исправно играла свою роль в этой шараде, она довела до совершенства искусство собирать информацию, а Доминик не то чтобы похвалить, а даже ни разу просто слова доброго не сказал. Вместо этого он шпыняет ее по всякому поводу. Обвинил в неподобающем поведении с Фуше и де Граси, хотя единственное, что она себе позволила, это легкий флирт, которому здесь предаются все.

Что ж, она покажет ему разницу между флиртом в рамках светских приличий и иным флиртом! Раз Делакруа все равно ругает ее, — как бы она себя ни вела, — так Женевьева даст ему повод. В то же время ее откровенно фривольное поведение отведет все подозрения несостоявшихся любовников в том, что она на самом деле вовсе не такая легкомысленная женщина, какой они хотели бы ее считать. Так размышляла Женевьева, возбужденная шампанским и праведным гневом, который на время притупил чувство усталости, напряжение и неопределенную тоску, снедавшую ее в течение всей этой венской авантюры.

К полуночи чаша терпения капера переполнилась. Ослепленному ревностью, ему казалось, что Женевьева дразнит его каждым поворотом головы, каждым взмахом ресниц, каждым взрывом смеха, каждой фразой, соблазнительно нашептываемой в ухо очередному поклоннику, фразой, которой он не мог слышать, но о смысле которой догадывался. Только мысль о неизбежно последующем скандале удерживала Доминика от того, чтобы силой вытащить Женевьеву из зала. О ее нынешнем поведении будут много судачить, но такой скандал — ерунда, сплетни в конце концов иссякнут. А вот если муж публично выставит себя разгневанным ревнивцем, тогда спасения не жди.

— Вальс без масок, надеюсь, мой, дорогая? — напомнил Доминик, возникая рядом, и с любезной улыбкой, адресованной окружавшей Женевьеву компании, взял ее за руку. Лишь слепой не увидел бы презрительно-сочувственных взглядов, какими отвечали ему — мужчине, который не в состоянии справиться с собственной женой. Он стиснул зубы и крепко сжал руку Женевьевы.

— Да, муженек, но ты, конечно, не будешь требовать, чтобы я выполнила обещание, — возразила Женевьева со слабой улыбкой, пытаясь освободиться от его крепкой хватки и обмахиваясь веером. — Это так неинтересно, если маску с тебя снимает собственный муж.

— И в самом деле, Делакруа, — пробубнил майор Вивиан. — Не будьте занудой, приятель.

— Вынужден вас всех разочаровать, но обещание есть обещание, не так ли, любовь моя? — Он улыбнулся, глядя сверху вниз на хрупкую фигурку, и впервые дурное предчувствие пронзило затуманенное шампанским сознание Женевьевы: капер был очень сердит, и у него были на то основания, разумеется, но и у нее тоже!

Женевьева вскинула голову, и тигриные глаза на холодность ответили огнем:

— Если ты не можешь найти никого более подходящего, чтобы потанцевать, муженек, тогда, конечно, я выполню обещание. Ради Бога, простите меня, господа.

Они протиснулись в центр круга, уже заполненного смеющимися парами, развязывавшими друг у друга шелковые ленты масок. Доминик, которого раздражала эта глупая игра, снял свою несколько раньше. Теперь, крепко обняв Женевьеву одной рукой, другой он быстро сорвал с ее глаз узкую шелковую полоску.

— Должен поздравить тебя с тем, что ты нашла свое истинное призвание, моя дорогая, — сказал он, в каждый слог вкладывая жалящий сарказм. — Я даже представить себе не мог, как легко и быстро распутство станет определяющей чертой твоего поведения. Тебе действительно доставляет такое удовольствие публично выставлять себя проституткой или это просто ради любви к искусству?

Женевьева почувствовала, как горький комок незаслуженной обиды встает у нее в горле. Ее распутство! Вот как он это называет! Это отвратительное выуживание информации у исходящих вожделением любовников, необходимость постоянно изворачиваться, чтобы держать их на расстоянии. Да как смеет он — он, с готовностью одобривший план, при котором врожденная щепетильность Женевьевы неизбежно оказывалась поруганной — обвинять ее в распутстве!

Мелодичные звуки музыки, милая болтовня танцующих — все слилось для нее в какой-то отдаленный гул. Женевьева видела лишь издевательские бирюзовые глаза и рот, искривившийся в циничной усмешке. Что-то бессвязное слетело с ее губ, она вырвалась от Доминика и застыла посреди танцевального зала. Потом вдруг совершенно неожиданно рука Женевьевы взметнулась, и она изо всех сил ударила его по щеке — раз и другой.

Танцующие вмиг замерли; веселые голоса стихли; все, словно парализованные ужасом, уставились на две фигуры, неподвижно стоявшие в центре круга. Доминик смертельно побелел, несмотря па густой загар, на щеке его обозначились красные отпечатки пальцев Женевьевы. На какой-то миг глаза его оставались словно невидящими, затем, по мере того как Женевьева, пораженная страхом, осознавала, что натворила, они наполнились тем жутким гневом, который свидетельствовал о том, что она снова разбудила в Делакруа дьявола.

Женевьева побежала, протискиваясь сквозь толпу, оставив униженного Доминика посреди зала на всеобщее оскорбительное обозрение.

Она бежала ничего не видя перед собой, не замечая, что зал снова ожил. Музыканты, которые на протяжении всей этой сцены продолжали играть, чтобы сохранить хоть какую-то видимость, будто ничего не произошло, заиграли громче и быстрее, и шокированные танцоры задвигались снова, тихо перешептываясь о случившемся.

Женевьева неслась, по-прежнему не замечая ничего вокруг, понимая лишь, что нужно убежать как можно дальше от капера. Где-то на периферии сознания билась мысль о том, что рано или поздно придется встретиться с ним лицом к лицу, но сейчас важно было одно: отдалить этот момент, насколько возможно. Звуки музыки постепенно замирали вдали, Женевьева свернула в широкий коридор, стены которого были завешены коврами, перемежающимися резными дубовыми дверьми. В коридоре никого не было, и она наконец замедлила шаг, позволив себе отдышаться и немного унять бешеное биение сердца.

Нужно выбраться из дома Полански, но не через парадную дверь. Беда, однако, в том, что она не знает расположения комнат, а в своем стремительном бегстве и вовсе потеряла представление о направлении. И даже если ей удастся найти выход, что делать дальше? Стояла холодная ночь, а креповое платье и шелковое домино мало приспособлены для ночных скитаний по улицам. Нужно что-то придумать.

Дверь в конце коридора оказалась приоткрытой, Женевьева остановилась. Через щель она видела длинные портьеры из синего бархата, которые немного отклонялись внутрь комнаты, наверное, французское окно за ними было открыто. Осторожно она ступила внутрь и тут же ощутила бодрящий сквознячок.

— Ба, не мадам ли это Делакруа?

Женевьева резко обернулась и увидела Леграна, великого князя, Чолмондели и Себастиани, сидевших за партией в вист. Рядом с каждым стоял бокал бренди, над головами плавал сизый дым сигар. «Должно быть, они открыли окно, чтобы разогнать духоту», — совсем некстати подумала она.

— К-к-к… какой… какой сюрприз, господа, — заикаясь пробормотала она. — Я хотела немного подышать свежим воздухом и… и…

— И поиграть в карты? — вкрадчиво подхватил Себастиани. — Мы как раз говорили о том, с каким удовольствием сыграли бы с вами еще раз.

— Прошу, садитесь, мадам. — Легран встал и пододвинул ей стул.

— Да, просим. — Великий князь Сергей положил руку ей на плечо и мягко надавил, вынуждая сесть.

Стороннему наблюдателю его прикосновение показалось бы вполне невинным, но Женевьева ощутила, как впились в плечо его пальцы, и в полном отчаянии поняла, что эти мужчины не шутят. Ускользнув от одной опасности, она попала прямехонько в лапы другой, а голова у нее сейчас слишком затуманена шампанским и гневом, чтобы играть в карты. Единственное, о чем Женевьева могла сейчас думать, это о Доминике Делакруа и его неотвратимой мести за то, что она совершила и что было непростительно — это она вынуждена была хотя и беспомощно, но признать.

Обмахиваясь веером, Женевьева сделала жалкую попытку улыбнуться:

— Я польщена, господа, но сегодня у меня нет настроения для карт. Я вовсе не хотела вам помешать, но буду рада разделить ваше общество и, наблюдая за игрой, подышать свежим воздухом.

Легран собрал карты и начал нарочито медленно тасовать их. Его обильно украшенные перстнями пальцы двигались очень изящно.

— Вы должны милостиво дать нам возможность отыграться, мадам, — с лучезарной улыбкой попросил он. — В конце концов, вы же — игрок, и для вас дело чести — дать нам еще один шанс.

Женевьева облизала вдруг пересохшие губы кончиком языка, а ладони у нее вспотели и стали липкими.

— Охотно, — почти весело сказала она, откашлявшись. — Но я оставляю за собой право выбрать время и место.

— Однако ставки останутся прежними. — Улыбнулся Себастиани.

Женевьева быстро соображала. Каким-то чудом в голове у нее внезапно прояснилось. «Скорее всего от опасности, которая подстерегает меня со всех сторон», — мрачно решила она. В настоящий момент она ничем не рискует, оставаясь с поклонниками, если не будет играть в карты. Она кокетливо склонила набок голову и изогнула губы в призывной чувственной улыбке.

— Ну разумеется, — проворковала она, — я всегда с удовольствием, вы ведь знаете.

Слова канули в тишину, и Женевьева поняла, что они, вероятно, ничего не расслышали: все четверо уставились на дверь за ее спиной. С дурным предчувствием, уже точно зная, кого увидит, Женевьева медленно повернулась на стуле. В дверях стоял " сам дьявол в образе Доминика Делакруа с кнутом в руке.

— Ты не посмеешь… — Женевьева услышала свой каркающий голос словно со стороны, а Доминик угрожающе щелкнул кнутом.

Спазм перехватил ей горло, перед глазами поплыли черные круги., Стоит ей еще раз, не послушавшись внутреннего голоса, возразить — и последствия будут ужасными.

Доминик подошел к ней, наклонился, словно ястреб над жертвой, как показалось Женевьеве, объятой страхом, схватил ее за запястья и резко поднял со стула.

— Мужчин я убивал и за меньшее оскорбление, — сказал он с леденящим спокойствием. — И клянусь Богом, ты за это поплатишься!

Мертвая тишина воцарилась в заполненной сизым дымом комнате. Четверо мужчин сидели за столом, уставившись на эту странную пару, словно не верили глазам и ушам своим. Нe будучи свидетелями сцены, произошедшей в бальном зале, они решили, что лишь тайное присутствие жены в компании четверых поклонников вынудило месье Делакруа к столь чрезвычайной мере.

Женевьева затрясла головой, надеясь, что в мире грубой справедливости такая мольба — глаза в глаза — будет понята и сочтена уместной. Потом, как волчок, резко развернулась, оказавшись лицом к развевающимся портьерам, но твердая рука схватила, толкнула к двери, и щелкнул кнут. Только выскочив за дверь, Женевьева поняла, что кнут ее не коснулся.

В тишине, продолжавшейся и после того, как чета Делакруа под щелканье кнута покинула комнату, великий князь Сергей расправил кружевное жабо:

— Не думаю, господа, что месье и мадам Делакруа, если они те, за кого себя выдают, вели здесь, на Венском конгрессе, абсолютно честную игру. — Встав из-за стола, он взял графин с бренди из шкафа и наполнил бокалы. — Мне наплевать на то, что меня использовали, но, боюсь, в создавшейся ситуации могу сделать лишь один вывод. — Он вопросительно оглядел присутствующих: все задумчиво кивнули в ответ.

— Но почему? — спросил Чолмондели, делая большой глоток.

— Возможно, нам удастся понять это, если мы вспомним, о чем каждый из нас говорил с этой верткой дамочкой. Особенно во время интимных свиданий за карточным столом — когда столько было обещано и так мало выполнено.

— И если мы нащупаем ниточку… — вопросительно начал Легран, снимая карту с колоды, лежавшей на столе перед ним. Открылся туз пик.

— Тогда мы узнаем, как и зачем нас использовали, — закончил Себастиани, в свою очередь снимая карту — пятерку бубен. Пожав плечами, он поднес к носу бренди и стал изучать букет.

— А тогда уже сможем решить, что предпринять, — князю Сергею выпал туз червей. — Кажется, мы партнеры, Легран.

— Мне тоже плевать на то, что меня использовали, — твердо заявил Чолмондели. — А вот на то, что одурачили, — отнюдь.

— Да, согласен, такое прощать нельзя, — согласился великий князь Сергей, поднимая карты. — Ни в коем случае нельзя.