Безжалостный обольститель

Глава 11

Итак, судя по всему, ее все-таки заставят выйти замуж за этого развратника.

Клодия сквозь ресницы смотрела на своего будущего мужа. Он непринужденно беседовал с Луи Рено, так, словно подобные семейные собрания были обычным делом.

На самом деле семья собралась только по настоянию отца, после того, как он добился ее согласия выйти замуж за Кеттеринга. Он был просто великолепен в своем умении добиваться цели – сначала мягким укором, потом угрозами, потом клятвами могилой ее матери превратить жизнь Клодии в сущий ад, если та отвергнет предложение Кеттеринга. Он использовал все аргументы из своего арсенала, но она продолжала упорствовать, уверенная, что сможет переждать шторм, не желая потерять все и стать зависимой от повесы. Отец так и не понял, какая из угроз наконец поколебала ее решимость. Клодия не испугалась ни затворничества в собственном доме, ни перспективы остаться в старых девах. Она уступила, лишь когда он заявил, что лишит ее всех денег, фактически сделает нищей, а это означало, что у нее не будет средств поддерживать дом на Аппер-Морленд-стрит.

Только перед лицом этой угрозы Клодия наконец согласилась, и едва ее уста произнесли «да», как отец заставил ее сесть за письменный стол и написать записку Кеттерингу. Под его неусыпным оком, а он буквально навис над ее плечом, Клодия, чьи глаза застилали слезы, написала сдержанную записку, в которой принимала его якобы сделанное предложение.

Кеттеринг приехал на следующий день повидаться с ней, но, еще не готовая к встрече, Клодия заставила Бренду извиниться за нее. Он передал через Бренду свои сожаления, и после этого Клодия его не видела.

До нынешнего вечера, когда отец заставил ее поехать на так называемый семейный ужин.

Джулиан был сдержанно учтив, когда здоровался с ней, его губы едва коснулись ее руки. Но его черные глаза пронзили ее таким взглядом, что краска залила ее лицо. Потом Юджиния бросилась к ней, рыдая от радости, сожаления и снова радости, и его глаза приобрели бесстрастное выражение.

После этого они не разговаривали. Ни когда мужчины пили виски перед ужином, ни когда они направлялись ужинать. Юджиния и Энн постарались, чтобы она смогла вынести этот ужин, очень осторожно упоминая о свадьбе, крайне деликатно обходя вопрос о скандале. После ужина, когда мужчины остались в столовой, чтобы выпить портвейна, дамы перешли в золотой салон, и Юджиния стала обсуждать с ней детали свадебного приема, тоже осторожно и деликатно, чтобы не травмировать Клодию. Да, Юджиния всегда тонко чувствовала подобные моменты. И когда мужчины присоединились к дамам, Клодия снова сумела избежать разговора с Джулианом, внимательно слушая жалобы Энн на распухшие лодыжки и странную тягу к бобам.

Но она чувствовала на себе его взгляд. Он украдкой следил за каждым ее движением. О Господи, как она все это вынесет? Как дойдет до алтаря, где он будет ждать ее? И как сможет лечь с ним в постель?

Дрожь пробежала по ее телу, ей стало холодно. В тысячный раз она вспоминала свадьбу Юджинии и то, как она плыла по проходу под руку с Джулианом навстречу сияющему Луи. Клодия вспоминала, каким гордым и красивым был Джулиан в тот день, как отчаянно она его любила, как стояла рядом с Юджинией и ей грезилось, будто викарий говорит с ней и Джулианом...

Хватит! Клодия на мгновение закрыла глаза, чтобы прийти в себя. Она уже не та глупая девочка! Прошло семь лет, и вместе с ними исчезли ее невинные представления о жизни. За эти семь лет она узнала, каковы мужчины, чего они на самом деле хотят от женщин и как легко могут вычеркнуть женщину из своей жизни, если их это устраивает. Она поняла, что женщины – это сосуд, удовлетворяющий желания мужчин, личная собственность, которой они распоряжаются в браке. И, глядя сейчас на него, Клодия была убеждена, что ее будущий муж – воплощение всего самого отвратительного, что только можно найти в мужчине. Потому что он был из тех мужчин, которые могут добиться от женщины слепого обожания, ни разу не дрогнув сердцем.

Хуже того, Клодия знала, что легко поддается его очарованию, как и многие женщины. Свидетельством тому был раут у Харрисона Грина, когда она забыла о пристойности и добродетели. Ее ошибка привела к страшным последствиям, и она будет сожалеть о своем проступке до конца дней. Но что сделано, то сделано. Обратного пути нет. Она лишь надеялась, что ей удастся вымолить у него хотя бы несколько уступок и условий, чтобы им обоим этот брак без любви причинял меньше боли.

Но избегать Джулиана до бесконечности невозможно, как бы ей этого ни хотелось. Джулиан взглянул на нее краешком глаза, кивнул что-то в ответ на слова Луи и попытался подавить нетерпение, усилившееся с ее приездом. Господи, ее улыбка, эта потрясающая яркая, ослепляющая вспышка исчезла, и теперь лицо ее выражало такое безысходное горе, что он невольно вздрогнул. Он кожей чувствовал ее растерянность, и это чувство передалось ему. Было ясно, что она не желает этого брака, но другого выхода нет. Ничего нельзя изменить, отмена свадьбы неизбежно вызвала бы огромный скандал. Так что им придется смириться и постараться существовать в предложенных им условиях. В конце концов, это еще не конец света... по крайней мере пока.

Она должна выслушать его аргументы и согласиться с ними.

Джулиан извинился перед Луи и направился к Клодии с самым непринужденным видом. Его сестры, естественно, были вне себя от радости, что он наконец женится – да еще на их самой близкой подруге! Да, они знали, что предшествовало этому браку, но не позволяли маленькому, неприятному скандалу омрачить их счастье. Честно говоря, весь день у него было ощущение, что они изо всех сил стараются не разразиться свадебной песней. Для них, как он знал, это огромная жертва.

Это, однако, не помешало им широко улыбнуться, когда при его приближении Клодия встала. Застигнутый врасплох, Джулиан неловко сжал руки за спиной.

– Можно вас на два слова, мадам? – тихо спросил он.

– Да, разумеется, – ответила она и спокойно покинула комнату. Бросив взгляд на присутствующих, Джулиан последовал за ней, жестом велев лакею следовать за ними. Клодия собиралась идти в восточное крыло, но Джулиан положил руку ей на талию, почувствовав, как напряглась ее спина, когда она остановилась и полуобернулась к нему. Он тут же опустил руку.

– Я предлагаю пройти в библиотеку, или ты хочешь пойти в комнату для завтраков?

– Нет. Прошу прощения, – пробормотала она и направилась в противоположную сторону, юбки золотистого и темно-зеленого цвета взметнулись за ней. Джулиан невольно подумал о том дне во дворце Клер, когда она скользила по траве, босиком, и солнце играло золотистыми бликами в ее волосах. Ему казалось, что с тех пор прошла целая вечность.

Стараясь не касаться его, Клодия почти побежала в дальний угол библиотеки, где укрылась за глобусом. Они молчали, пока лакей зажигал свечи. Джулиан смотрел на свою будущую жену и думал, что сейчас с этими ее крепко сжатыми руками и высоко вздернутым подбородком она очень напоминала ту непокорную маленькую девочку, которая так часто стояла в его кабинете в Кеттеринг-Холле.

И он невольно улыбнулся:

– Расслабься, Клодия.

Она не расслабилась, а лишь неловко переступила с ноги на ногу. Джулиан взглянул на лакея, стоявшего у двери, и кивком отослал его.

– Я... я не хочу делать этого, – сказала Клодия, когда дверь за лакеем закрылась.

Тревожные нотки в ее голосе мгновенно отрезвили его.

– Почему бы тебе не присесть?

– Неужели нет никакого иного способа? Ведь непременно должен быть какой-то выход! – взволнованно воскликнула она.

Видит Бог, если бы он мог все исправить, он бы сделал это для нее.

– К сожалению, единственное, что я могу сделать, – это жениться на тебе.

Лицо Клодии порозовело, и она, обхватив руками себя за талию, опустила голову.

– Должен быть другой выход!

– Его нет, – коротко ответил Джулиан, не желая развивать эту болезненную тему. Больше он ничего не мог сказать. Ему было жаль, что она настолько против брака... против него, но что тут поделаешь?

Джулиан услышал какой-то странный звук и резко обернулся, Клодия, прижав кулак к губам, пыталась сдержать слезы. Джулиан мгновенно оказался рядом с ней, попытался обнять ее, но она отшатнулась.

– Не плачь, Клодия, – сказал он. – Все будет хорошо.

– Я чувствую себя такой беспомощной.

– Я знаю.

– У меня нет даже права голоса. Я – ничто! Чиверс отказался принять меня. Обо мне говорят ужасные вещи, отец едва разговаривает со мной!

Он поморщился, искренне сожалея о том, какому унижению она подвергалась. Внезапно она подняла голову и сердито смахнула слезы.

– Но назад пути нет, ведь так?

– Нет.

– Ну что ж, я... я не буду плакать. Я только хотела спросить...

– О чем?

– Мне бы хотелось знать, как все будет после того, как мы... после субботы.

– Что будет?

– Ну... я имею в виду нас. – Обведя судорожным жестом комнату, она спросила: – Ты будешь меня ограничивать?

– Ограничивать? – тупо повторил он, не понимая, о чем она говорит.

Клодия со вздохом возвела глаза к потолку и вытерла слезы.

– Ты не облегчаешь мне задачу, Джулиан.

– Я прошу прощения, но какие ограничения ты ожидала?

– Ты будешь ограничивать мою свободу? – спросила она раздраженно. – Указывать, куда я могу ездить, а куда нет? С кем могу встречаться, а с кем не могу?

Подумать только! Она полагала, что он способен заточить жену дома, словно в тюрьме.

– Какая чушь, Клодия! С какой стати мне ограничивать тебя? Ты вольна поступать, как тебе вздумается.

– То есть мне будет позволено остаться в Лондоне? – скептически поинтересовалась она.

– Я вообще-то полагал, что ты будешь со мной, где бы я ни был. Я что, слишком многого требую?

Она заморгала, и в ее серых глазах мелькнула растерянность.

– Значит... значит, ты не отошлешь меня в Кеттеринг? Господи, откуда у нее эти нелепые мысли?

– Клодия, – нетерпеливо сказал он, – я собираюсь жить с тобой, как живут обычно муж и жена, там, где нам это будет удобно, в Лондоне или в Кеттеринге. И я, конечно, не собираюсь запирать тебя или отсылать прочь.

Клодия опустила глаза, водя носком туфли по ковру. На туфельке был крошечный бантик, такой хрупкий, что что-то внутри Джулиана резко отозвалось на это зрелище. Как это ни нелепо, но украшение напомнило ему о Валери и другом времени, когда он чувствовал необходимость все исправить и не сумел. Он не сумел ничего поправить и для Филиппа. Клодия презирала его за это, и внезапно Джулиан почувствовал, что не хочет отвечать за чье-либо благополучие.

Боже милосердный, он не хотел ничего чувствовать к этой обольстительной девушке, которая смогла соблазнить его всего лишь одной улыбкой, а через мгновение оттолкнуть. И у нее было по меньшей мере полдюжины разных улыбок, улыбок, которые могли пленить, коснуться его сердца, околдовать его...

Когда она смотрит на него, она думает о Филиппе?

– Ну, тогда остался еще один момент, – тихо сказала она.

– Да? – коротко поинтересовался он.

– Ты... выделишь мне содержание? Он фыркнул:

– Нет, я намерен оставить тебя еще и без пенни. – Этот саркастический ответ, похоже, снова привел ее в смятение, и Джулиан нетерпеливо продолжил: – Разумеется, я выделю тебе содержание, Клодия. Я обеспечу тебя всем, чего твоя душа пожелает, ни в чем не буду отказывать. Господи, неужели ты совсем не помнишь то время, когда проводила лето в Кеттеринге? Можешь сама назвать сумму содержания...

– Тридцать фунтов.

– В год? – спросил он.

– В месяц... – робко ответила она. Расточительно, но что ему за дело? Он, безусловно, мог себе это позволить. Если это заполнит ее время...

– Идет. И давай договоримся мирно сосуществовать, хорошо? Ты будешь заниматься своими делами, а я – своими. Совершенно незачем страдать из-за нашей глупой ошибки, – сказал он, резко остановившись перед ней. – Я лично не собираюсь терзаться.

Клодия подняла на него растерянный взгляд, пытаясь понять причину внезапной перемены его настроения. Она была так беззащитна, что у Джулиана дрогнуло сердце, хотя сейчас он менее всего хотел этого.

– Ты ведь сможешь сделать это, Клодия? – настойчиво спросил он. – Не обращать внимания на присутствие другого человека? Я-то, безусловно, сумею.

Резкие слова, казалось, повисли между ними, пока она не сказала:

– Я сумею это лучше вас, милорд.

– Чудесно, – протянул Джулиан и, резко повернувшись, устремился к двери, чтобы не совершить какую-нибудь глупость, например, молить ее о любви. – Не вернуться ли нам к гостям? Они, несомненно, гадают, не уложил ли я тебя снова на скамейку, – сказал он, упорно стараясь не замечать укола совести, когда услышал ее полный боли и недоумения возглас. Почему он должен обращать на это внимание? Он был так же растерян, как и она. Да, он чувствовал беспомощную растерянность от того, что жернова судьбы вращаются и он не в силах их остановить. Он знал, что эти жернова раздавят их, если им позволить. В сложившейся ситуации для них обоих не было другого выхода.

Сильный дождь обрушился на Лондон в день их свадьбы. Клодия сидела в ландо напротив отца, избегая его взгляда. В желудке у нее все переворачивалось при каждом рывке кареты. Уже который день она терзалась сожалениями и раскаянием.

Она взглянула на серое небо над крышами домов, в тысячный раз недоумевая, почему позволила уговорить себя. «К сожалению, единственное, что я могу сделать, – это жениться на тебе. Нам совершенно незачем страдать из-за нашей глупой ошибки». Ей ни за что не вынести этого. Закрыв глаза, Клодия с трудом сдерживала слезы.

Карета замедлила ход.

– Взбодрись. Мы приехали, – резко сказал ей отец.

Клодия вздрогнула при виде собора. Группа мужчин толпилась у входа, под навесом. Граф, естественно, настоял на присутствии не менее двух десятков именитых гостей, чтобы те засвидетельствовали «скромную семейную» свадьбу. Он полагал, что это создаст впечатление того, что все это давно планировалось, но мысль была нелепой – весь Лондон знал, что ее вынуждают к этому браку, что это публичное и пожизненное наказание за ее ошибку.

– Ну же, перестань, у тебя глаза на мокром месте. Хватит! Она скользнула взглядом по бесстрастному лицу отца.

Чего он от нее ожидал – что она весело защебечет, словно счастливая невеста? Честно говоря, она никогда не считала его особенно сентиментальным, но безразличие отца в последние дни граничило с бессердечием. Неужели он не понимает, как ей тяжело? Как унизительно, когда тебя силой вынуждают на союз с таким человеком, как Кеттеринг!

– Ты любил маму? – вдруг спросила Клодия.

С таким же успехом она могла бы спросить, не предавал ли он когда-нибудь короля.

– Что? – изумился он.

– Ты любил маму? – снова спросила она, поражаясь тому, что никогда раньше не задавала ему этот простой и главный вопрос.

Не замечая открывшейся двери, граф смотрел на нее так, словно она потеряла рассудок.

– Любил? – повторил он, будто это слово причиняло ему боль. – Что за вопрос, Клодия? Сейчас вряд ли время и место...

– Папа, прошу тебя! Просто скажи: ты любил ее?

Он помрачнел, нахмурился и рассеянно провел рукой по шейному платку. Взглянув на лакея, стоявшего у открытой двери, сказал:

– Одну минуту, Стрингфеллоу, – и жестом велел тому удалиться.

Он долго молчал, прежде чем заговорить.

– Как и большинство браков в нашем кругу, наш союз был заключен семьями. Мы почти не знали друг друга. Однако я очень уважал твою мать. Я, пожалуй, даже стал дорожить ею после первого года брака, когда она носила ребенка. Но было бы неправдой сказать, что я любил ее. И ты не должна тревожить себя подобными идеями, Клодия. Любовь едва ли необходима для удачного брака. Я даже полагаю, что со временем она приносит вред супружеским отношениям. Любовь – словно хорошее вино, которое со временем превращается в уксус. Главное – питать к мужу глубокое уважение. Если будешь ему покорна, дружеское партнерство поможет тебе продержаться.

Клодия, открыв рот, смотрела на отца, испытывая одновременно и ужас и удивление. Неужели возможно, чтобы он, достигнув с женщиной вершины интимных отношений – рождения ребенка, – считал эти отношения всего лишь дружеским партнерством?

– Так, через минуту-другую ты уже должна стоять у алтаря. – С этими словами он распахнул дверь и быстро вышел из кареты.

Клодия не в силах была даже пошевелиться. Через открытую дверь она видела собор и мужчин, с любопытством посматривавших на карету. В желудке у нее снова все всколыхнулась, и она подумала, какую историю раздули бы сплетники, если бы ей стало плохо прямо у алтаря. Однако времени на размышления не было, потому что седая голова отца снова нырнула в карету и выражение его лица ясно говорило о том, что он крайне раздражен.

– Хватит, Клодия! – хрипло прошептал он. – Ты же знаешь, что посеешь, то и пожнешь. Пойдем же!

Небольшая толпа, собравшаяся у входа в собор, расступилась, пропуская их. Взоры присутствующих обратились к ней. Некоторые бормотали поздравления, и отец отвечал на них с прирожденной непринужденностью. Юджиния, Энн и Софи с нетерпением ожидали их. Клодия не проявила никакого интереса к планированию свадьбы, безжизненно подчинившись неутомимой энергии Юджинии и способности Энн помнить обо всех мелочах. Она взглянула на Софи – глаза у той были красными, словно она плакала, губы плотно сжаты.

Клодия, сняв накидку, вдруг засмущалась и посмотрела на свое платье из серебристого бархата с верхней юбкой из тончайшего прозрачного шифона, отделанного крошечными стразами, отражавшими свет свечей в церкви. Оно было слегка тесно в груди и талии, очевидно, она поправилась с тех пор, как последний раз надевала его несколько лет назад на очень важный бал, куда сопровождала отца, – тот самый бал, на котором Филипп закружил ее в вальсе. С тех пор она ни разу не надевала платье, но сейчас оно оказалось вполне уместным для венчания.

– Пора, – пробормотал отец и крепко взял ее за локоть, словно опасаясь, что она может убежать. Энн вдруг засуетилась – выстроив всех, прошептала последние указания на ухо Софи, прежде чем практически вытолкнула ее из-за ширмы, отделявшей вход от главного придела.

Затем Юджиния, заключив на мгновение Клодию в медвежьи объятия, вышла на дорожку, ведущую к алтарю. Граф молча взял руку дочери, положил на свою и шагнул вперед.

Паника в груди Клодии устремилась вверх, к горлу, она споткнулась и успела выпрямиться в тот момент, когда отец шагнул на дорожку, ведущую к алтарю.

Море людей всколыхнулось, все встали. А взор Клодии вдруг затуманился – возможно, слезами страха, – и она судорожно попыталась сосредоточить взгляд на каком-нибудь предмете, чтобы не видеть всех этих лиц. Ее ресницы затрепетали, она посмотрела в сторону викария...

Джулиан.

О Боже!

Джулиан, стоявший рядом с Артуром Кристианом, был одет в темно-серые сюртук и брюки и искусно расшитый серебристой тесьмой жилет. Он был выше всех, черные волосы – все еще слишком длинные, судорожно подумала она – блестели в свете десятков свечей у алтаря, резко контрастируя с белоснежным воротником сорочки. Круглые очки, несколько смягчавшие его цепкий взгляд, все же не скрывали блеска черных глаз, прикованных к ней.

О небеса, он был великолепен!

С каждым следующим шагом, приближавшим ее к нему, сердце Клодии билось все сильнее. Она не могла оторвать от него глаз. Завороженная, она не услышала ни слов викария, спрашивавшего, кто отдает ее в жены, ни ответа отца. Она лишь почувствовала, как отец вложил ее руку в руку Джулиана и его пальцы крепко сжались. Граф отступил, и между ними ничего не осталось, ничего, кроме неприглядной правды. Клодия по-прежнему смотрела на него, все еще не веря, словно в каком-то кошмарном сне. Джулиан ободряюще улыбнулся, подавшись к ней, когда они повернулись к викарию.

– Все хорошо. – Он прошептал это так тихо, что она решила, будто ей это показалось, но она тут же ощутила мягкое пожатие его пальцев.

Клодия стояла рядом с ним, бормоча бессмысленные ответы викарию, беспомощно уставившись на икону Девы Марии. Все ее тело охватила дрожь – в огромном соборе было очень холодно, единственным источником тепла была его рука, крепко сжимавшая ее пальцы. Как странно, думала она, когда он надел ей на палец простое золотое кольцо, что всего одна рука поддерживает ее, словно спасательный круг, в столь необычный момент жизни. Рука человека, который погубил ее жизнь, и не единожды, а уже дважды.

– Я объявляю вас мужем и женой.

Она не слышала больше ничего, только почувствовала его руку на своей щеке, прикосновение его губ к своим губам, его легкий вздох. И когда он поднял голову, Клодия увидела, как в его глазах промелькнуло какое-то новое чувство, глубокое, слишком глубокое – на мгновение он показался почти беззащитным. Он бережно накрыл ладонью ее руку и повел Клодию по дорожке под звуки струнного квартета.

О Боже!

Дело сделано.

Но это всего лишь начало.