Безграничная любовь

ДЖИНКС

Июль 1887 — апрель 1888

Когда «Колдунья» причалила, на почте ее ждало письмо.

— От мистера Хэрроу, — сказал Уиллоуби, протягивая конверт Джинкс. — И позвольте сказать вам, мадам, что мы ужасно сожалеем.

— От отца? — обрадовалась она. — Сожалеете о чем, Уиллоуби? — Она надорвала конверт и вытащила убористо исписанные листки.

Мужчина выглядел ошеломленным:

— Извините, мне следовало понять, что… Нет, письмо не от вашего отца — оно от вашего брата, мистера Карра Хэрроу.

— Карр — и пишет мне? С чего бы это? Она положила локоть на стойку и наклонила голову. Письмо было холодным:

Джинкс снова и снова перечитывала первые строчки письма, не в силах поверить написанному. Мама никогда не ездила по железной дороге. Этого просто не может быть! Она снова прочитала слова Карра, губы на ее бледном лице окаменели. Это выше ее понимания.

Мама, отец, Эдит — половина семьи унесена в небытие одним росчерком пера Карра! Нет. Этого не может быть.

18 июля. Больше двух недель назад. Ноги Джинкс задрожали. Она прислонилась к высокой стойке, думая о том, что, когда мать с отцом лежали уже в земле Хэрроугейта, она смеялась… ела всякие вкусности… танцевала с Эриком в каюте… прижимала Элисон к своей груди и чувствовала приятное посасывание ее крошечного ротика.

А в это время папа и мама… нет. Этого не может быть, убеждала она себя, она бы почувствовала это. Карр как всегда лжет.

В двери показался Эрик с трубкой во рту, морская шапочка его игриво сдвинута набекрень. Увидев ее белое лицо, он перестал улыбаться. Джинкс молча протянула ему письмо.

— О Боже, — прошептал он. — О Боже. — Эрик подошел к ней. — Все в порядке?

— Нет, — сказала она, — нет, не все.

Неужели это было наказанием Божьим за ее грех? Мама сказала, что Элисон будет уродом, но этого не произошло. Бог придумал другой способ, чтоб наказать ее. О! Они не могли умереть! Не могли. Глаза ее наткнулись на коробку с сигарами, и она потянулась к ней.

Эрик приподнял было руку, чтоб запротестовать, но сразу уронил ее, потому что она умышленно выпустила струю дыма в открытое окно.

Вопреки совету Эрика Джинкс послала доверенность Карру.

— Все равно он может делать с акциями все, что захочет, так что это не имеет уже никакого значения.

— Но ведь он может ограбить тебя так, что ты даже и не узнаешь этого, Рыжая. Хоть он и брат тебе, но я никогда ему не доверял.

Она оторвалась от письма, которое сочиняла. Джинкс писала тетушке Пэйшиенс. Писать Кифу было слишком больно, но она не прерывала связь с Глэд Хэндом благодаря переписке с тетей.

— Неважно, что делает Карр, — сказала она. — Я не могу даже и думать о деньгах.

— Но…

— О, оставь меня в покое! — закричала она. Она знала, что ведет себя по-детски, но это ее не волновало.

Он не понимал. — Убирайся и оставь меня одну!

Эрик пригнулся, и ее кожаная коробка для писем пролетела над его головой и ударилась о стену каюты.

— Ну что, теперь ты лучше себя чувствуешь? — мягко спросил он.

Она вскочила и хотела убежать, но он схватил ее, глаза его смотрели на нее сочувственно. Она попыталась высвободиться, пальцы ее впились ему в руку.

— Послушай меня, любимая. Я понимаю, что ты переживаешь, и весьма сочувствую тебе, но я не позволю тебе так себя вести. — Она высвободила свою руку, и на этот раз он не препятствовал этому.

— Тебе надо поплакать, Рыжая. Если б ты могла выплеснуть свои чувства наружу, тебе не было бы так больно.

Тяжелая морщинка пролегла между бровями Джинкс. «Райль бы понял меня», — подумала она. В углу зашевелилась Элисон, и Джинкс поспешила к ней.

— Привет, Эли, — проворковала она, хмурое выражение ее лица уступило место улыбке. — Привет, куколка. Ты голодная? — Она села на стул и расстегнула лиф. Эрик стоял неподалеку, Джинкс чувствовала на себе его взгляд и знала, что сейчас глаза его потемнеют от желания. Ненависть промелькнула в ней, ненависть к нему за то, что он не был Райлем.

Хлопнула дверь, и она почувствовала, что ее душа плачет.

Проходили недели за неделями, а чувство вины не покидало ее. Она не могла простить себя за то, что жила, любила и радовалась в то время, как родители ее лежали в холодных могилах. Как могла она не почувствовать, что что-то плохое происходит с ними? Она сбежала, бросила их, оставив им только сердечную боль. Никогда больше она уже не сможет сказать им: «Я все так же люблю вас». Мама так и не увидела свою внучку… «Ох, если б я хоть один разок приехала домой с малышкой, — думала Джинкс. — Только один раз, чтоб мама смогла увидеть, какой Элисон замечательный ребенок».

Прошло еще немало времени, прежде чем Джинкс стала снова радоваться ветерку на своем лице и солнечным бликам, пляшущим на волнах.

И Эрик вернулся к ней в постель, и она с жадностью приняла его ласки.

— Ты такой терпеливый со мной, — прошептала она, — порой я не знаю, как тебе удается выносить меня.

— Это стоит того, Рыжая. Ради тебя я готов выносить что угодно.

И он прижал ее к себе, и губы их встретились, в то время как ее тяжелые груди лежали на его груди.

Они покинули Сан-Франциско в серый ноябрьский день и поплыли на юг вдоль калифорнийского побережья. Эрик был каким-то притихшим. Она поняла, что таким он был с того самого момента, как поднялся на борт «Колдуньи». Обычно он был полон разных историй — в основном рассказами о разных людях. О бедных людях, которые занимались любовью, чтобы согреться, и от этого впадали в еще большую нужду, потому что у них рождались дети. И о ребятне из Чикаго, которая не ходила по деревянным тротуарам, а предпочитала лазать под ними в надежде найти монетку.

— А когда это ты был в Чикаго? — удивлялась она.

— Я не был там. Но, плавая по морям, поневоле знакомишься с людьми, и если слушаешь, о чем они говорят, то можешь совершать путешествия, даже не сходя на берег. Люди удивительны, Рыжая, надо только уметь слушать их.

Но теперь Эрик ничего не рассказывал ей. Он все время хранил сердитое молчание, за исключением моментов, когда они занимались любовью. В конце концов она не выдержала:

— Что, черт возьми, с тобой происходит? С тех пор как мы отплыли из Сан-Франциско, ты ведешь себя так, как будто тебе хвост прищемили.

— Хочешь знать, в чем дело? Так я скажу тебе. Нам приказано идти в Перу за гуано. Чувствую руку твоего братца.

— Не пойму, о чем ты?

— Я говорю о могущественном мистере Карре Хэрроу, который отправил нас к берегам Перу за грузом птичьего дерьма!

— Эрик!

— Ой, извини. Но это просто выводит меня из себя. Только флотское отродье возит гуано, Рыжая.

— А что он хочет делать с этим гуано? Зачем оно ему нужно?

— Это удобрение. Оно стоит кучу денег. Но моя «Колдунья»! О Боже! — Он стукнул кулаком по столу. — Один такой груз, и мы никогда не сможем избавиться от его запаха. Боже, ведь у него есть еще шесть таких парусников, но ему обязательно надо послать за этими экскрементами именно «Колдунью»! Трудно поверить в то, что твой брат может сделать что-то, чтобы умышленно понизить стоимость корабля, но, по-моему, это так.

— Ну, ты вполне можешь поверить в это, — сказала Джинкс, а ее зеленые глаза потемнели от гнева. — Деньги — бог, которому Карр молится, но месть для него слаще. По-моему, он расплачивается со мной таким образом за все те разы, когда я разбивала его нос.

Эрик внезапно улыбнулся:

— Ты что, и вправду разбивала ему нос?

— Много раз. Он заслуживал этого — был отвратительным маленьким тираном, постоянно доказывающим всем свое превосходство.

— Ну что ж, я буду думать об этом, когда придется копаться в птичьих фекалиях, — рассмеялся Эрик, — может быть, это поможет мне.

Они бросили якорь недалеко от берега в островах, где гнездились миллионы морских птиц. Она смотрела, как они кружат над головой, и ей казалось, что скалы шевелятся, так много птиц находилось на их поверхности.

— Они питаются рыбой, приносимой Гумбольдтовским течением, — сказал ей Эрик. Сузившимися глазами он смотрел на бесплодный остров.

Она повернулась, чтоб взглянуть на побережье Перу. Мягкий ветерок сбил желтый песок в кучки, а вдалеке высились Анды, коричневые их пики уходили в белые облака и немыслимо голубое небо.

Был конец ноября, и скоро небо стало пасмурным и солнце скрылось. Воздух пропитал тошнотворный запах гуано. Даже Элисон почувствовала его и сморщила носик.

Эли было семь месяцев от роду, она ползала по каюте и палубе, дотягиваясь до всего, чего только могла, и гордо вставала на толстенькие ножки. Она была красивым и активным ребенком с золотыми кудряшками и счастливой улыбкой. Глядя на нее, Джинкс всегда вспоминала Райля и благодарила Бога за то, что мать ее оказалась не права в том, что ребенок будет уродлив. Эли была такой красивой, такой здоровой…

В декабре дымка рассеялась, влажность снизилась и появилось солнце. Стало тепло, прямо как в лучшие летние дни дома в Орегоне.

Спали они под легкими одеялами, но дни были очень теплыми, поэтому, когда команда сходила на берег, Джинкс брала Элисон, и они плавали около корабля. Кожа у Элисон загорела, как у цыганки. Матросы начали грузить в судно гуано, и Джинкс подумала, что умрет от вони, ударившей ей в ноздри.

— Ба, — сказала Элисон и сморщилась в плаче. — Ба! Ба!

Они причалили в Сан-Франциско и начали разгружаться. Джинкс пошла с Элисон за покупками.

— Можешь выбросить всю нашу одежду, — сказала она Крау, — этот запах никогда не выветрится.

— Я промою корабль от носа до кормы, — пообещал Эрик. — Я уничтожу этот запах, не бойся. Что меня действительно беспокоит, так это то, что Карр снова пошлет нас туда.

— Он не посмеет. — Зеленые глаза Джинкс сверкнули в предчувствии сражения. — Я прослежу за этим.

Она уже так давно не ходила по магазинам, а в одиночестве вообще никогда не ходила по ним. Джинкс купила один наряд для себя и один для Элисон, а потом сняла номер в отеле «Палас».

— Мистер Хэрроу здесь? — спросила она клерка, заполняя регистрационную карточку.

— Нет, мадам, его сейчас нет. — Клерк взглянул на имя, которым она подписалась.

— Мы так счастливы, что вы снова с нами, мисс Хэрроу. Мистера Хэрроу сейчас нет, но мистер Оливер Хэрроу — здесь. — Она позабавилась тем, как по-разному клерк назвал их.

— Пожалуйста, соедините меня с мистером Оливером.

— Мистер Оливер как раз там, садится в лифт.

Она взглянула через плечо и увидела все того же бесцветного Олли, какого помнила. Слава Богу, некоторые вещи никогда не меняются. Она повернулась к клерку.

— Мне понадобится няня для дочери. — Ох, она же, не подумав, подписалась «мисс». Глядя в удивленные глаза клерка, Джинкс решила, что ей абсолютно все равно, что подумает о ней какой-то заштатный гостиничный клерк. — Так вы можете найти мне надежную няню?

— Я сейчас же позабочусь об этом, мадам.

— И я хочу поговорить с мистером Оливером по телефону. Прямо сейчас.

— Конечно, мисс Хэрроу. Вы можете сделать это отсюда.

Она устроила Элисон рядом с собой на диванчике. Джинкс никогда раньше не пользовалась телефоном, но видела, как это делал отец. Она подняла трубку. Сначала Джинкс услышала извиняющийся кашель, а потом слова, сказанные надтреснутым голосом:

— Оливер Хэрроу слушает.

— Здравствуй, кузен Олли. Это Джинкс. Я тут внизу, в холле, хотела бы видеть тебя.

— Джинкс, как здорово! — Голос его был взволнованным, и она опять услышала, как он тихо кашляет.

— Я сейчас спущусь.

— Мне надо сначала найти няню для Элисон. Карр в городе?

— Должен быть попозже.

— Пожалуйста, скажи ему, что я здесь и что хочу видеть его, как только он приедет. Но перед тем как увидеться с Карром, я хочу поговорить с тобой несколько минут.

— Конечно, Джинкс. Позволь выразить тебе свое… соболезнование.

— Спасибо, Олли. Большое спасибо. Именно это я и хочу обсудить с тобой — отцовское завещание. Как ты знаешь, меня не было, когда это произошло. — Она схватилась за ручку кресла. — Меня… меня не было, и я не читала завещания.

— Буду рад помочь тебе, Джинкс. У меня есть копия его — прямо здесь.

Сначала она подумала, что Карр не изменился, но постепенно до нее дошло, что этот маленький человечек, сидящий, попивая кофе, напротив нее, уже вовсе не тот несносный и злой ребенок, с которым она росла, а весьма опасный мужчина. Ощущение это возникло у нее совсем не из-за его бородки цвета имбиря, а из-за того, как он держал себя — дьявольские флюиды, казалось, сочились из каждой его поры. Джинкс вздрогнула, когда его желтые глаза впились в нее. Она поплотнее надвинула шляпу на свои рыжие кудри и приказала себе не быть смешной. В конце концов это всего лишь Карр, все тот же Карр, которого она однажды толкнула в грязь и по которому колотила кулаками до тех пор, пока Хендерсон не оттащил ее. Она снова вздрогнула.

— Чем могу быть тебе полезен, Джинкс?

Полагаю, тебе нужно что-то от меня, — сказал он, всем своим видом выражая нетерпение.

— Что заставляет тебя так думать? — спросила она.

— Ну как же, ведь между нами нет никакой близости. Так что давай — ближе к делу.

— Очень хорошо. Ты послал «Тихоокеанскую колдунью» за гуано. Я здесь для того, чтобы удостовериться в том, что больше этого не случится.

Джинкс думала, что лицо его выдаст радость по поводу того, что она вынуждена была прийти к нему. Но если он и был этому рад, то не подал виду.

— Как президент компании, — сказал он, — я осуществляю полный контроль над своим флотом. Мои корабли плывут туда, куда я пожелаю, и перевозят тот груз, который я им велю.

— Понятно. Ты захватил власть и намерен использовать ее.

Ведь Эрик предостерегал ее: Джинкс заставила себя успокоиться.

— Хорошо, Карр. Если ты хочешь играть в эту игру, то, конечно же, поймешь, почему я решила использовать мои права.

Он поднял брови.

— Я и не знал, что у тебя есть какие-то права, если только ты не передумала и не решила продать мне свои акции.

— Ничуть. Но согласно отцовскому завещанию мы с дочерью имеем право пожизненного проживания в Хэрроугейте. Ведь так написано в завещании, да, Карр?

Воздух вокруг них, казалось, сгустился от ненависти, которую они испытывали друг к Другу.

— Ты не сделаешь этого. — Глаза его сузились. — Ты не оставишь Магилликутти.

Ноздри Джинкс раздулись, и она сказала повышенным тоном:

— Если хоть один из наших кораблей — слышишь? Хоть один из них — снова повезет гуано, я вернусь в Хэрроугейт так быстро, что ты и головы не успеешь повернуть.

— А если я брошу торговлю удобрениями, то ты будешь держаться подальше от Хэрроугейта?

— Пока да. Но не думай, что я дам тебе опрометчивое обещание и на будущее, Карр. Пока я не появлюсь там. Но возможность моего проживания там всегда будет висеть над твоей головой. Поверь мне, я не откажусь от этого оружия.

Когда дверь за ним закрылась, ее затрясло от гнева.

В тот вечер с «Колдуньи» пришел Эрик и занял комнату, примыкающую к ее. Они от души посмеялись над поражением Карра и отпраздновали свою победу в элегантно обставленной комнате Эрика. Потом они занимались любовью, лежа на шелковых простынях под теплым светом янтарной лампы.

Джинкс предвкушала еще несколько таких же вечеров, пока «Колдунью» моют и делают пригодной для проживания, но на следующее утро Эрик сказал ей, что едет на неделю домой.

— Поедем со мной, Рыжая. Мама очень обрадуется тебе, и она умирает от желания увидеть Эли.

Он уже несколько раз делал ей подобные предложения.

— Ты плохо спишь, Рыжая, — говорил он. — Наверное, тебе надо поехать ненадолго домой.

За последние пятнадцать месяцев этот вопрос возникал уже несколько раз. В первый раз Джинкс сказала, что Элисон еще слишком мала.

— Мама сразу поймет, что она не от тебя. Но в последние пятьмесяцев, с тех пор как пришло письмо от Карра, сообщающее о гибели родителей, Джинкс решительно отклоняла предложения Эрика поехать домой.

— Зачем мне ехать в Орегон? — спрашивала она его. — Меня с ним больше ничего не связывает.

Но на этот раз он был настойчив.

— Поедем со мной в Миллтаун, Рыжая. Мама хочет посмотреть на ребенка. Ведь она думает, что Эли — ее внучка.

— Тогда лучше будет, если ты скажешь ей правду! Не говори ей, чей в действительности Эли ребенок, но дай матери понять, что у нее нет внучки!

— Джинкс, но так нельзя. Все думают, что мы женаты и что Эли — мой ребенок.

— Ну мы ведь не женаты и она — не твоя. И теперь, когда мама и отец… ну, больше не к чему притворяться.

— Так ты поэтому зарегистрировалась как мисс Хэрроу? Ты хочешь, чтобы все знали, что Элисон — незаконнорожденная?

— Нет. Я хочу только, чтобы ты все объяснил тете Эйлин. Эли не ее внучка, и несправедливо и дальше держать ее в неведении.

— Джинкс…

— Нет! Элисон только моя, и ничья больше! И я не хочу возвращаться в Орегон.

Эрик уехал в Миллтаун в среду утром. Как только они поцеловались на прощание, Джинкс оделась, поручила Элисон заботам няни и вышла на свет Божий. «Не о чем беспокоиться, — утешала она себя. — Ведь мама же жила одна с четырнадцати лет!» Но Джинкс тем не менее нервничала.

В отцовском банке ее приняли с преувеличенным почтением и обилием белозубых улыбок. Она подумала: встречали бы они ее так же, если бы знали, что она живет в грехе с одним мужчиной и родила незаконного ребенка от другого — своего собственного брата?

— Я не очень-то понимаю в делах, мистер Броктон, — сказала она банкиру.

— Тогда позвольте нам помочь вам, чем мы сможем. И позвольте сказать вам, что мы счастливы видеть вас снова, мадам. Я хорошо помню, как вы приходили к нам с отцом, упокой, Господи, его душу.

— Да, спасибо, мистер Броктон. Насколько я знаю, на мое имя был открыт счет, и я хочу узнать, как скоро я могу получать с него деньги.

— В магазинах будут рады открыть вам кредит, миссис Магилликутти. Глаза ее засияли.

— Я сохраняю имя своего отца, — жестко сказала она.

Он, по-видимому, удивился этому.

— Миссис… мисс — мисс Хэрроу?

— Да, именно так. Поэтому, пожалуйста, сделайте необходимые изменения сейчас же. — Она улыбнулась ослепительной и фальшивой улыбкой. — Ну, а теперь — как мне можно расходовать деньги, не имея при себе большого количества наличных? — Она чувствовала себя такой серой, понятия не имея о деловом мире.

Но напрасно она тревожилась. Как часто говорил отец, с деньгами все возможно.

Лицо Броктона засияло, как медный шар. — Позвольте, я объясню вам, как пользоваться чеками, миссис — извините, мисс Хэрроу Джинкс провела три восхитительных дня, покупая рождественские подарки и одежду. Она удивилась, как весело и приятно это — покупать. Как она презирала Эдит за ее любовь к красивым вещам! Бедная Эдит. Она знала так мало удовольствий в жизни.

Как это прекрасно — иметь неограниченное количество денег на расходы! Целых три дня Джинкс кутила, познав для себя совершенно новое удовольствие!

На четвертый день она открыла утреннюю газету, посмотрела на дату, и радостное настроение покинуло ее.

Десятое декабря — день рождения Райля. На какое-то время комната отеля перестала для нее существовать. Она видела озеро, яркое и блестящее от солнечного света, а над ним — Хэрроугейт. За своей спиной Джинкс почти ощущала холодок, идущий от кирпичей дома. Рядом с собой она мысленно видела Райля, склонившегося над рисунком, видела, как он быстрыми движениями кисти схватывает черты ее лица и красоту бегущих облаков, от которой ей хотелось плакать. Она слышала песню дрозда, доносящуюся из сада, чувствовала запах зреющих персиков… и руки Райля…

«Воспоминания навсегда останутся со мной», — подумала Джинкс.

И мама ошибалась в том, что у нас будет неполноценный ребенок. Элисон не могла бы быть совершеннее. Сначала Джинкс волновалась, что в ней может быть какой-то дефект, который сейчас просто не виден, который проявится позже. Но с каждым днем она все больше и больше убеждалась, что у Элисон совершенно нет недостатков.

Мама была не права. Если бы никто не знал, что они с Райлем брат и сестра, они могли бы пожениться. Они могли бы пожениться и быть вместе — и иметь красивую малышку-дочь, и в будущем еще красивых детей. Мысль о том, что они с Райлем действительно могли бы быть вместе, свербила ее. Она пыталась думать о других вещах, но эта мысль постоянно возвращалась к ней.

Теперь, когда мамы и отца нет, никто не знал о том, что Райль ей брат наполовину. Они могут быть вместе. Никто не знал об этом. Даже Райль не знал. «Никто, кроме меня», — думала она. Мысль эта стала неотъемлемой ее частью и постепенно проникла даже в ее сны.

В ночь с понедельника на вторник она очень плохо спала и проснулась с головной болью и твердой решимостью найти Райля. Она не могла спросить Карра адрес Райля, не могла доставить ему такое удовольствие. Она сама должна найти Райля.

Часом позже, одетая так, что ее почти невозможно было узнать, Джинкс шла по темному коридору, останавливаясь для того, чтоб прочитать таблички на дверях.

Наконец она нашла ту, что искала: «Джо Циннамон — частные расследования». Она повернула ручку. Офис был на редкость грязный, мебели в нем было совсем немного: письменный стол, два кресла и шкаф. Маленький человечек с большой сигарой оторвался от бумаг:

— Да, мадам? — Он двинулся к ней, показывая на кожаное кресло:

— Чем могу служить?

— Вы можете установить местонахождение пропавшего человека?

— Именно это — моя специальность. — При разговоре он странно подпрыгивал на носках.

Джинкс присела на край кресла.

— Его зовут Райль Толмэн, — начала она. Джинкс так давно не произносила имя Райля вслух, что поразилась тому, как спокойно прозвучал ее голос.

Эрик пробыл в Миллтауне целых две недели, а потом еще несколько дней занимался кораблем. В течение какого-то времени Джинкс думала, что они с Эдисон будут проводить Рождество вдвоем, но он пришел утром, нагруженный подарками, один из которых был просто чудом заморским. Джинкс не могла поверить, что Эрика пропустили в гостиницу с попугаем, на плече.

— Бу-бу-бу! — завопила Элисон, наступив второпях на подол юбки и свалившись.

— Эрик! — рассмеялась Джинкс, ставя ребенка на ноги. — Где ты его сумел раздобыть?

— Выиграл в покер.

— Бу! — кричала Элисон.

— Тише, дорогая. А как его зовут?

— Кэп'н Кидд. Говорят, он умеет разговаривать, но пока я от него не слышал ни слова. Он родом с Панамы, но последние несколько лет провел на пароходе, перевозившем нитраты Чили.

— Кидд! — завопил Кэп'н Кидд хриплым голосом. — Кидд!

— Кидд! — Джинкс смеялась до слез. Рождественский ужин они устроили в ресторане отеля. Эрик много рассказывал об Абнере, своем маленьком братике, который был на пять месяцев старше Эли, но едва ли таким же умным и активным.

— Он просто мешок с костями в сравнении с ней, — заявил Эрик.

Уходя из ресторана, Джинкс спросила его:

— Ты сказал матери, что Элисон не ее внучка?

Он помрачнел.

— Она знала уже, что мы не женаты. Олли доложил ей назавтра после того, как обнаружил, что ты зарегистрировалась в отеле под именем мисс Хэрроу. Так что мне пришлось только сказать матери о том, что ты была уже беременной, когда уехала из Хэрроугейта. Она была так расстроена, что даже не спросила, кто отец ребенка.

«Бедная тетя Эйлин, — подумала Джинкс, — она так хотела иметь девочку». Эйлин родила Абнера вскоре после того, как Джинкс уехала из Миллтауна, а Бренда, жена Уита, за последние четыре года родила только двух мальчиков — и ни одной девочки.

Эрик открыл дверь и положил шляпу на стол. Пока Джинкс провожала няню, он молчал. Когда дверь за ней закрылась, он оперся о каминную полку и вытащил трубку.

— Джинкс, почему ты зарегистрировалась как мисс Хэрроу?

Она изумилась, он называл ее «Джинкс», только когда особенно сильно сердился на нее. Может быть, он узнал о частном расследовании? Сердце ее упало, и какое-то время она была почти готова выложить ему всю правду, сказать, что не может больше ходить с ним в море, что не успокоится до тех пор, пока снова не найдет Райля. К чему приведут эти поиски — она не знала, но увидеть его хоть один только раз ей было просто необходимо. Но вдруг Джинкс подумала: ведь Эрик так хорошо к ней относился. Что стоит ей быть с ним и радовать его до тех пор, пока Райль не будет найден? Пожалуй, она останется с Эриком до тех пор, пока Райля не обнаружат.

— Я задал тебе вопрос, Джинкс. Почему ты…

— ..зарегистрировалась под своим собственным именем. Я слышала тебя. — Она стала расстегивать лиф.

— Ну?

— Потому что мы не женаты и никогда не будем. Потому что я не знала, как еще могу зарегистрироваться. Я сделала это не для того, чтобы причинить тебе боль, Эрик, а потому, что только так это и возможно было сделать.

Он рассмеялся горьким смехом:

— Наверное, если бы я предложил тебе сейчас выйти за меня замуж, ты подумала бы, что это из-за твоих денег.

— Ты ведь отлично знаешь, что это не так. Но неважно, я все равно ответила бы тебе отказом.

— Вот если сейчас в дверь войдет Райль — ты оставишь меня?

Как могла она ответить ему, если сама не знала ответа на этот вопрос?

— Эрик, давай не будем опять поднимать этот вопрос, — сказала она. — Мы ведь оба знаем, что наши отношения временные. Давай не будем портить время, проводимое вместе, взаимными обвинениями.

Он зажег трубку и взглянул на нее сквозь завесу дыма. Знакомый вишневый запах наполнил комнату.

Она достала из ящика ночную рубашку и повернулась к нему:

— Мы скоро отплываем?

— Завтра, если я смогу набрать команду.

— Набрать команду? — повторила она удивленно. Она знала, что многие матросы покидают парусники для того, чтобы плавать на более быстрых пароходах, где платили больше, но предметом особой гордости Эрика было то, что его команда рейс за рейсом плавала с ним в полном составе.

— А что случилось с твоей командой?

— Большинство матросов перешли на другие корабли сразу же после того, как мы причалили. Они не захотели плавать на судне, перевозящем удобрения. Я их в этом не виню.

— Но все это уже в прошлом. Карр больше не пошлет нас в Перу.

— Знаю, Рыжая, но команда разбежалась еще до того, как ты посетила льва в его логове.

— А что Крау? Неужели он тоже покинул нас?

— Нет, он с нами, и его дядя, и Тилсон, и еще несколько старых морских волков. Но мне пришлось заменить обоих помощников капитана.

— Я рада, что Крау не оставил нас. Не знаю, что бы я без него делала. Он прямо вторая мать для Эли.

Эрик улыбнулся:

— Держу пари, этот уличный пацаненок был бы рад услышать твои слова.

— А что — теперь «Колдунья» хорошо пахнет?

— Прямо как роза. Люди Уиллоуби хорошо поработали над ней. Джинкс обняла его:

— А куда мы пойдем теперь?

— Воаху.

— Отлично. Хоть немного солнца после тумана Фриско.

На следующее утро за завтраком Эрик сказал Джинкс:

— Если все будет хорошо, я пошлю за тобой днем нового помощника. Его зовут Мак-Леод. Он шотландец — пьяница, но человек хороший.

Мак-Леод не пришел ни в этот день, ни на следующий. Эрик позвонил ей и сказал, что он все еще пытается набрать команду.

— Твой братец хочет, чтоб я плыл с разными подонками, но я либо наберу нормальную команду, либо не поплыву вообще. — Он усмехнулся. — Карр удивительно терпелив после разговора с тобой.

— Я так и думала. Он хочет, чтоб я жила в Хэрроугейте не больше, чем я хочу жить там.

Джинкс почувствовала укол сожаления. Она очень хотела вернуться в Хэрроугейт. Но хотела вернуться туда с Райлем, а не с Карром, разыгрывающим из себя лорда.

— Слушай, Рыжая, все это может затянуться.

— Ничего. Мы с Эли наслаждаемся береговой жизнью. Эрик, ты и не поверишь — она сегодня сделала шажок. Первый шаг!

— Я давно уже говорю тебе, что Эли скоро пойдет!

Он не мог бы гордиться ею больше, если бы был ее собственным отцом.

— Но ведь ей только восемь с половиной месяцев. Няня говорит, что она пошла исключительно рано.

— Она и есть исключительный ребенок.

— Это правда.

— Слушай, Джинкс, похоже, что все это затянется еще на неделю или две. Ты не хочешь поселиться на корабле?

— Нет, мне тут весело.

— Хорошо. Так я пошлю за тобой Мак-Леода сразу же, как наберу команду. Груз уже на корабле.

— Я буду ждать.

По прошествии двух недель Джинкс снова навестила частного детектива, надеясь, что он уже узнал что-то о местонахождении Райля.

— Такие вещи требуют времени, мисс Хэрроу. Но я кинул на это дело еще людей, как вы и просили, и со дня на день мы все узнаем.

— Хорошо, привлеките еще людей, если понадобится. Надеюсь, вы понимаете, мне очень нужно, чтобы мистера Толмэна нашли. Я заплачу любые деньги.

— Я хорошо понимаю вас, мадам. Но, пока мы не нащупаем что-нибудь, нам и десять человек не помогут.

— Меня не будет несколько недель, мистер Циннамон, но сразу же по приезде я позвоню. Вы располагаете достаточной суммой денег?

— Тот чек, что вы дали мне, был весьма щедрым, — заверил он ее. — Мы непременно узнаем все к вашему возвращению.

Мак-Леод оказался высоким худощавым мужчиной с бакенбардами, усами песочного цвета и наглыми глазами. Голос его был хриплым, и Джинкс понравилось, как раскатисто произносил он букву «р».

— Мисс Хэр-р-роу, — сказал он, теребя в руках морскую шапочку. — Я — Мак-Леод, я пришел, чтоб забрать вас на корабль. Хотя должен сказать, что если бы я знал, какая красивая девушка — капитанская леди, то поднял бы мятеж и сделался бы сам капитаном «Тихоокеанской колдуньи».

Она рассмеялась, но от его открытого восхищения ей стало не по себе.

Она почувствовала облегчение, когда он поставил ее багаж в каюту и приподнял, уходя, шляпу.

— Спасибо, Мак-Леод, — вежливо поблагодарила она.

— Не за что, мадам. Это доставило мне удовольствие, — сказал он, и она почувствовала, что он глазами раздевает ее.

Дул попутный ветер, и «Колдунья» подняла все свои паруса. Как грациозная белокрылая птица неслась она по морским просторам, оставляя позади себя шлейф из пены. Чайки кружились над ней, и крики их врывались в тишину, нарушаемую только плеском волн.

Эдисон бродила теперь по палубе корабля как пьяный матрос. Она очень много падала, и Джинкс относила это на счет качки и слабости нетренированных мышц малышки.

Попугай Кэп'н Кидд стал теперь неотъемлемым членом семьи. Он был примерно с фут длиной, тело — зеленое, а голова — желтая. Перья хвоста отливали голубым, зеленым и пурпурно-красным. Эрик объяснил ей, что обычно попугаев очень трудно научить говорить, но что, очевидно, Кэп'н Кидд умнее, чем большинство попугаев. Он часто улавливал слова и вставлял их в разговоры, вызывая этим всеобщее веселье.

Когда бы они ни поднялись на палубу, Кэп'н Кидд приветствовал их, слетая со своего насеста и выкрикивая: «Черт подери, черт подери!»

Эрик был доволен своими новыми помощниками, особенно Мак-Леодом.

— Мак тяжелый человек, — сказал он, — но справедливый.

Младшие члены экипажа не так радовали , его, на борту было уже две драки, но Мак быстро и спокойно разнял дерущихся. Крау сказал Джинкс, что один из членов команды был уже закован в кандалы.

— А что он сделал? — спросила она. На борту их корабля никогда раньше не было такого.

— Хотел ударить ножом мистера Мак-Леода. Мак-Леод хлопнул его по голове дубинкой и заковал его в кандалы, пока он не очухался.

— О Боже! — Никогда раньше помощники капитана на их судне не носили дубинок.

Джинкс старалась избегать Мак-Леода, но он, казалось, был вездесущим. Даже когда его не было видно, она чувствовала на себе его задумчивый взгляд, и от этого ей было не по себе.

Но время бежало быстро, и не успела Джинкс оглянуться, как на горизонте уже показались Большие Острова.

Несмотря на то что они часто посещали Гонолулу, Джинкс так по-настоящему и не осмотрела Острова. В первые несколько раз ее мучила морская болезнь; потом срок ее беременности был уже слишком большим; потом Элисон была чересчур мала, а в июне вооруженное восстание против короля Калапауа помешало ей осмотреть их. И только теперь она наконец познала красоту Островов, от которой захватывало дух.

Эрик сводил ее в район вулканов и к королевскому двору, где главным образом сосредоточивалась культурная жизнь Островов, но больше всего ей понравился уединенный уголок, который они обнаружили, потому что там они могли наслаждаться солнцем и плаванием.

К сожалению, Эрик чаще всего бывал занят, и Джинкс, которой наскучил вид гавани и грязного города, начала осваивать Острова вместе с Эдисон.

Вскоре она уже до краев насытилась экзотической красотой Островов — голыми скалами, падающими к коралловым пляжам, шумом голубого прибоя, алыми коврами тюльпанов и горными вершинами, купающимися в золотой дымке, которую гавайцы называли «жидким солнцем».

«И конечно же, самыми замечательными, — думала она, — были благоухающие олеандры, чьи нежные бледно-зеленые листья и желтые цветы мерцали в солнечных бликах, еле слышно подрагивая на ветру».

Чувственное язычество золотокожих полинезийцев устояло против пятидесятилетней миссионерской деятельности белых, и их праздная томность была очень заразительной.

— Островная лихорадка, — назвал ее Эрик. — Все туристы заболевают ею. Она рассмеялась:

— Ну, я не собираюсь поддаваться этой чепухе. Я просто буду наслаждаться жизнью. — Она переняла у них приспособление — что-то вроде цветного зонтика, который можно было быстро раскинуть над головой в понравившейся лагуне.

Там, на усеянном пальмами пляже с белым песком и прозрачнейшей водой, она могла купаться, не боясь, что ее побеспокоят, как в детстве — в Хэрроугейте.

Как раз в такой лагуне, неподалеку от Коко Хэда, когда она чувствовала себя необыкновенно счастливой от мыслей о том, как она соединится с Райлем и все трое они заживут в любви и спокойствии, Джинкс и заметила в первый раз, как часто падает Элисон.

По мере того как малышка практиковалась в ходьбе, походка ее не улучшалась, и теперь уже ее падения нельзя было списать на счет корабельной качки. Наблюдая за ней, Джинкс начала бояться, что дело было вовсе не в слабых мышцах или в отсутствии координации. Эли, казалось, сама себе подставляла ножку.

Она попыталась было уговорить малышку походить еще, но Эли хотела спать и отказалась подчиниться ее просьбам. В конце концов дочка уснула в тени маленькой пальмы, а Джинкс стала осматривать изящную маленькую ножку. Это нормально, что у лодыжки она так изгибается? Элисон встала в пять месяцев, а пошла — в девять. Конечно, если бы что-то было не в порядке с ее ножками, она не встала бы и не начала бы ходить так рано. Но почему правая ножка изогнута больше, чем левая?

С тревогой в груди Джинкс легла поодаль от ребенка.

— Иди сюда, дорогая, — позвала она Эли, когда та проснулась. — Иди к маме. — Она вытянула руки в поощряющем жесте. Эли поковыляла к ней по пляжу. Она вытянула ручки, на личике ее сияла улыбка. Но взгляд Джинкс был устремлен только на крошечную ножку. Постепенно ее тревога переросла в ужас. Правая ступня девочки была как бы изогнута вовнутрь, и она шла, наступая на край ступни. Левая нога в результате наступала на правую, и малышка падала.

«Ох, малышка моя, — заныло у Джинкс внутри. — Что я с тобой сделала?»

В последний месяц Джинкс мечтала о том, чтобы быть с Райлем, мечтала о том, чтоб выйти за него замуж и иметь с ним еще детей. Она так старалась не придавать значения тому, что Райль — наполовину брат ей, что почти убедила себя, что они смогут быть вместе и что когда она найдет его, все будет хорошо. В конце концов, не было ли совершенство Эли доказательством того, что Бог не против их любви? Но теперь, увидев недостаток дочери, Джинкс поняла, что мать была права. Бог пометил невинное дитя, наказав тем самым злодеяние Джинкс. У ребенка была деформирована ступня. Этого нельзя было не заметить. Под вечер Джинкс пришла на «Тихоокеанскую колдунью». Эрик еще не возвращался. Она оделась и быстро упаковала необходимые вещи. Письмо Эрику далось ей нелегко:

Джинкс положила записку на стол и в последний раз окинула каюту взглядом полным слез.

Когда Джинкс вошла, Джо Циннамон подпрыгнул, и бумаги попадали с его захламленного стола.

— Мисс Хэрроу! — воскликнул он. — А я не знал, как связаться с вами. У меня есть для вас новость. — Он схватился за папку. — Я нашел вашего человека. Нашел Райля! Он в…

— Я не хочу знать об этом, — прервала она его. — Я просто зашла сказать вам, чтобы вы прекратили поиски.

— Но я нашел его. Он…

— Мистер, — холодно сказала она, — вероятно, я недостаточно четко выразилась. Мне больше не нужна эта информация.

— Хорошо, хорошо. Но по крайней мере может быть, вы хотите знать, что…

— Мистер Циннамон!

— Хорошо. Ну, это в любом случае ваше. — Он протянул ей папку. — Вы заплатили за это.

— Да, заплатила. — Она осторожно взяла папку. — Спасибо, я очень ценю вашу работу.

Через час она изорвала непрочитанные бумаги в мелкие кусочки и сожгла их в камине отеля. Затем она спустилась и покинула отель.