Бог злости

Глава 6

Киллиан

Я рано понял, что не вписываюсь в нормализованное, застойное, проповедуемое общество.

Я рожден, чтобы править им.

Без вопросов.

Контроль — это не просто потребность или мимолетное желание. Это такая же насущная необходимость, как дыхание.

Глубоко внутри меня скрывается серийный убийца с извращенными фетишами и постоянными требованиями насытить свои желания. Иногда это желание достаточно тусклое, чтобы его игнорировать, но иногда оно становится настолько сильным, что красный цвет становится единственным цветом, который я вижу.

Однако я не страдаю низким контролем импульсов, как некоторые другие идиоты. И уж точно я не позволю простому навязчивому желанию, одержимости или фиксации лишить меня контроля.

Именно поэтому необходимо, чтобы этот серийный убийца развлекался, утолял жажду и был абсолютно спокоен.

Если бы моя истинная сущность была раскрыта миру, ситуация осложнилась бы, и на мамином лице появились бы уродливые слезы. Она думает, что я исправился, и так будет до самой ее смерти.

Или моей.

Мой отец гораздо резче и, следовательно, его труднее убедить в моих привычках к общению, но в конце концов он придет в себя.

Либо так, либо он добровольно решит причинить боль моей маме, а это то, что он скорее умрет, чем сделает.

Удобно иметь родителей, которые любят друг друга до безумия. Таким образом, они могут сосредоточиться друг на друге и на своей семье мечты, а не на моих поганых наклонностях.

Ашер и Рейна Карсон — неприкасаемые светские львы Нью-Йорка. Папа — управляющий партнер мега-гигантской юридической фирмы дедушки и использует свое влияние, чтобы спасать стариков от юридического дерьма. Мама, однако, выбрала совершенно иной путь и является основателем бесчисленных благотворительных организаций. Настоящая бессмертная социальная бабочка и клон матери Терезы в ее лучшем исполнении.

А еще есть их золотой ребенок — Гарет. Нейротипичный Гарет. Тот, кто идет по стопам наших родителей, Гарет. Образцовый студент-юрист и доброволец-благотворитель Гарет.

Он определенно тот ребенок, на которого они рассчитывали, когда воскуряли фимиам во время сеансов деторождения. Он не только похож на них по комплекции, но его существование также дает им удовлетворение от того, что они родители.

Это точно не я, и причина довольно проста.

Когда-то давно меня мучило желание заглянуть под кожу животных. Людей тоже, но у меня был доступ только к животным. Я подумывал разрезать ножницами нашего толстого кота Сноу, но мама плакала, когда он заболел, поэтому я оставил его в покое.

Как только я смог вскрыть несколько мышей, которых поймал на помойке, я прибежал домой и принес их маме, радуясь, что наконец-то могу увидеть, что скрывают их красные глаза.

Она чуть не упала в обморок.

Своим семилетним умом я не совсем понимал ее реакцию.

Она должна была гордиться мной. Она гордилась, когда абсолютно ленивый Сноу принес ей насекомых.

— Это потому что я разлил кровь по всему дому? Не волнуйся, мама. Горничная все уберет, — вот что так естественно говорил я, плача в папиных объятиях.

Я никогда не забуду, как они смотрели на меня тогда — мама с ужасом. Папа — с нахмуренными бровями, сжатыми губами и... я думаю, с болью.

В тот момент казалось, что они оплакивают смерть своего второго ребенка.

После этого случая и в подростковом возрасте я прошел через всевозможные тесты, психологов и ля-ля-ля.

Они навешивали на меня ярлык тяжелой формы антисоциального расстройства личности, «различий» в миндалинах и других неврологических областях, форм нарциссизма, макиавеллизма и еще хрен знает чего — а потом отправляли домой с методами лечения.

Слава богу, я преодолел эту скованную версию и адаптировался к их «лечению», к социальным ожиданиям, и в итоге стал тем, кем являюсь сейчас.

Абсолютно собранный, определенно принятый обществом — мне даже поклоняются — и я больше не заставляю свою мать плакать.

На самом деле, я разговаривал с ней по телефону. Она сказала, что любит меня, я сказал, что люблю ее еще больше, и я уверен, что она положила трубку с яркой улыбкой на лице.

Если вы даете людям то, что они хотят, вы им нравитесь, возможно они вас даже обожают.

Все, что вам нужно делать, — это соответствовать стандартам, слегка возвышаясь над нормой, и подавлять свою истинную природу.

По крайней мере, при дневном свете.

Ночное время, однако, — это серая зона.

Я блуждаю взглядом по первому этажу особняка, проникая сквозь пьяных студентов колледжа, купающихся в море, вдыхающих кокаин и тщетно прожигающих жизнь. Их прыжки под громкую музыку ничем не отличаются от кривой версии обезьян на крэке.

Я нахожусь на этой вечеринке уже целых десять минут и до сих пор не заметил ничего, что заслуживало бы моего внимания.

И это происходит в моем гребаном особняке.

Ну, я делю его со своим братом, кузеном и Джереми, и это все благодаря нашему лидерскому статусу в Язычниках — количеству денег, которые наши отцы вливают в вены этого колледжа.

На самом деле, он принадлежит нам. Каждая его часть и каждый человек в нем.

Территория колледжа может быть огромной и иметь достаточно комнат, чтобы открыть бордель, но иногда она кажется такой маленькой.

Весь мир.

Сзади в меня врезается тело, татуированная рука с черепами и воронами обвивается вокруг моего плеча, и на меня нападает вонь алкоголя и травы.

Николай.

— Йоу, Киллер!

Я хватаю руку моего кузена и сбрасываю ее, не скрывая своей реакции на кощунственный акт прикосновения ко мне.

Он скользит рядом со мной, опираясь на стену, которая находится рядом с баром, но достаточно скрыта, чтобы я мог пройти под радарами людей.

— Эй, ублюдок. — Он пощупал свои джинсы и достал косяк, затем потер его о губы, прежде чем засунуть в рот и прикурить. — Что за отвратительное поведение?

— Почему? Ты отвратителен?

— В большинстве дней. Но не сегодня. — Он снова хватает меня за плечо, и я готов сломать его гребаную руку.

Черные точки появляются в моем сознании, усиливаясь, пульсируя, чертовски умножаясь на все более мелкие тики.

Я могу получить удовольствие от прикосновений, но только на моих условиях и когда я контролирую каждый аспект.

А этот мудак сам роет себе могилу.

Интересно, будет ли тетя Рая сильно плакать, если потеряет сына в результате загадочного исчезновения?

Сложность в том, что они однояйцевые близнецы с моей мамой, и если она будет плакать, мама точно будет плакать сильнее. По крайней мере, тетя Рая — часть русской мафии. Мама — верующая во все солнечное и могла бы — и хотела бы — сильнее пострадать от исчезновения племянника в никуда.

В общем, все это испытание не стоит того, чтобы давать волю своему импульсу.

Репрессировать.

Николай трясет меня за плечо рукой, которая будет в гипсе, если этот ублюдок не прочитает атмосферу.

Он примерно моего возраста, у него длинные темные волосы, которые спадают на шею, если их распустить, но сейчас они собраны в небольшой хвост. Весь образ завершают проколотые уши и член — потому что он думал, что страдает трипофобией, и гений решил, что лучший способ избавиться от этого — просверлить дырки в своём теле.

Оказалось, что на самом деле у него ее нет, и это была фаза. Как и татуировки, волосы, стиль.

Иногда он ходит в стиле гранж, в джинсах. Иногда он одевается в странное модное дерьмо, которое привлекает к нему все внимание и даже больше.

В основном, он бродит полуголым, как сегодня вечером — якобы у него аллергия на рубашки. Его грудь — это карта татуировок, которые можно заметить с Марса и которые не одобряют инопланетяне.

Тем не менее, его родители — лидеры русской мафии, и он происходит из длинного наследия лидеров Братвы. Однажды он также займет там должность. Так что колледж — это просто этап обучения, чтобы он знал все тонкости бизнеса.

На самом деле, большинство студентов Королевского университета, так или иначе связаны с мафией, а наши профессора близки с большими парнями.

— Какие планы на вечер, наследник Сатаны? — Николай выдувает дым в сторону проходящей мимо девушки, и она бросает кокетливый взгляд. — Что мы будем делать на посвящении?

— Спроси Джереми. — Я наклоняю голову в его сторону. Он лежит на диване, две девушки борются за его внимание, как бесплодные животные.

Он не отталкивает их, но и не сосредоточен на них. Он склоняет голову на сомкнутый кулак, слушая, как Гарет говорит о хрен знает чем.

Наверное, о чем-то скучном.

Но Джереми не выглядит скучающим, надо отдать ему должное. А это о чем-то говорит, учитывая, что он считает жизнь более скучной, чем я.

— Пойдем! — Николай тащит меня к ним, и на этот раз я вырываюсь из его хватки так сильно, что он едва не падает на землю.

Моего кузена это, похоже, не волнует, он ныряет между двумя девушками, и они визжат от восторга. Похоже, поняв, что Джереми не будет обращать на них внимания в течение следующего столетия, они переходят на колени Николая.

Я иду позади Гарета и наклоняюсь, чтобы прошептать ему на ухо:

— Привет, старший брат. Если бы я не знал лучше, я бы сказал, что ты избегаешь меня.

Он напрягается, но выражение его лица не меняется.

Думаю, жизнь со мной в течение девятнадцати лет научила его кое-чему. Но я уверен, что те два с лишним года, которые он прожил до моего появления, были, наверное, самыми счастливыми в его жизни.

Может, мы и родные братья, но мы не можем выглядеть более разными. У него светлые волосы, как у мамы, а его глаза — точная копия папиных зеленых.

Там, где я мускулистый, он более стройный, как ваш сосед по дому или профессор колледжа, по которому девушки и парни не перестают сходить с ума.

Хороший мальчик Гарет.

Золотой член и будущее семьи Карсон Гарет.

Жалкий, нейротипичный Гарет.

— Ты должен быть очень важен для меня, чтобы я сошел с пути и старался избегать тебя, — говорит он достаточно тихо, чтобы я услышала, затем поворачивается к Джереми. — Как я уже говорил, если они начнут говорить, ты будешь первым, кого втянут в это.

— Ты уже достаточно насладился новыми фарами своей машины? — Я меняю тему, затем шепчу: — Потому что они могут исчезнуть. Вместе со всей машиной. Пока ты спишь.

— Камеры — твой злейший враг, Килл, — говорит он мне с замаскированной улыбкой.

— Может быть, они могут... — Я издаю звук «уууух». — И исчезнуть тоже.

— Файлы, которые мгновенно загружаются в мое облако, которые могут случайно попасть в мамин почтовый ящик, — нет.

— О нет, Килл украло мою игрушку, мама, — говорю я, а затем сбрасываю насмешливый тон. — Тебе сколько? Шесть лет?

— Пусть будет три года, потому что эти файлы могут случайно попасть в папин и дедушкин почтовые ящики.

— И ты в своем добром маленьком сердце хочешь разрушить тот образ, который они сформировали о своем образцовом Киллиане? Ты же не хочешь потерять сон из-за этого? Ночью будет больно. — Я постучал пальцем по его виску. — Вот здесь. И мы же не хотим, чтобы ты начал корить себя за их психическое состояние, верно?

— Испорть мою машину, и мы посмотрим, как далеко это зайдет.

— Вот что я тебе скажу, старший брат. Как насчет того, чтобы пока оставить предложение о вандализме при себе? Теперь, когда я думаю об этом, есть более важные детали, чем просто фары, которые могут быть испорчены.

Он, наконец, смотрит на меня, его губы поджались, и я ухмыляюсь, хлопая его по плечу.

— Просто шучу. — Затем я шепчу: — Или нет. Не провоцируй меня больше.

Джереми — который наблюдал за всем этим разговором без изменений в своем поведении — решает продолжить разговор с Гаретом.

— Никто не посмеет пойти против меня, а если и пойдет, то об этом позаботятся.

— Я слышал слово «позаботятся»? — Николай появился между сисек девушки, облизывая губы. — О ком мы должны заботиться? Разве я не сказал, что хочу участвовать во всем этом веселье?

Гарет наливает себе стакан виски.

— Два первокурсника, которые распускают слухи о первом посвящении, состоявшемся несколько недель назад. Они даже доносят на Змей.

— О? — Глаза Николая блестят, когда он рассеянно щиплет сосок девушки над ее комбинезоном. — Выпусти меня, Джер. Я вселю страх Божий в их души.

— А если они не испугаются? — Я беру сигарету, прислоняюсь к стулу Гарета и прикуриваю. — Нельзя наказывать или угрожать тому, кто не знаком с понятием страха.

Джереми поднимает бровь, взбалтывая содержимое своего бокала, наблюдая за мной.

— Что ты предлагаешь?

— Найти их ахиллесову пяту и использовать ее. Если у них ее нет, придумайте ее и заставьте их поверить, что она существует. — Я выпускаю облако дыма над головой Гарета. — Я уверен, что наш наладчик сможет собрать достаточно информации, чтобы помочь тебе. Если только он не слишком напуган, чтобы испачкать свои драгоценные руки.

— Ты маленький..., — начал Гарет, но я прервал его.

— Что? Ты не хочешь помочь Джереми поддержать власть в клубе? Я думал, вы друзья.

— Хватит, Килл. — Джереми направляет свой бокал влево. — Нико позаботится об этом.

Я хмыкаю сквозь затяжку дыма.

— Да, черт возьми. — Николай потирает нос. — Насилие, детка.

— Не обязательно прибегать к насилию, — говорит Гарет тоном придурка-пацифиста.

— Обычно достаточно угрозы, — заканчиваю я за него.

— Мы сделаем это по-моему, ублюдки. — Николай шлепает девушку по заднице, заставляя ее вскрикивать. — Займите места в первом ряду, чтобы смотреть и учиться.

Гарет наклоняет голову в его сторону.

— Постарайся не провоцировать Змей, пока ты здесь.

— Невозможно.

— Они тоже часть Братвы. Если прольется кровь, вы с Джереми будете отвечать перед своими родителями.

— Вот тут ты ошибаешься. — Джереми делает глоток своего напитка. — Змеи могут быть частью одной организации, но их отцы — соперники наших родителей в гонке за власть. Однажды они возьмут бразды правления в свои руки, поэтому они пытаются раздавить нас, пока мы не захватили империю.

— Вот почему они вкладывают все свои усилия в эти маленькие провокации, которые являются камуфляжем для более крупного плана. — Я опускаюсь рядом с Николаем и затягиваюсь сигаретой.

— Именно, — соглашается Джереми. — Мы не можем ослабить бдительность.

Девушка, которая совершила мировое турне от колен Джереми до колен Николая, приближается ко мне на четвереньках с отчаянием пумы в жару.

Ее глаза пылают, и она, вероятно, пьяна или под кайфом, или и то, и другое, учитывая ее чрезвычайно расширенные зрачки.

Она распустила свои темные волосы по лицу — настоящая имитация того фильма ужасов, где девушка вылезает из колодца. Даже ее движения соответствуют этому призраку.

Я хватаю ее за волосы и втягиваю между своих ног. Она задыхается, но затем хихикает, фыркает и издает всевозможные раздражающие звуки, которых должно быть достаточно, чтобы запретить ей дышать.

Мои пальцы впиваются в ее череп, затем в челюсть.

— Открой.

Она послушно открывает рот, обнажая пирсинг на языке.

Это не тот рот, который был настолько полон моей спермой, что она выпленула ее на мои дизайнерские туфли, сверкая глазами и трясясь.

Тряска важна, потому что, хотя она была явно напугана и совершенно не в своей тарелке, она все еще гневно смотрела на меня.

И все равно выплюнула мою сперму, как будто она недостойна быть в ее желудке.

Только по этой причине у меня возникло искушение заполнить все ее дырочки этой спермой.

А сейчас я твердый.

Блядь. Когда я начал так плохо контролировать свое либидо?

Ответ очевиден — три дня назад.

Три гребаных дня с момента моего визита на скалу, где, как я думал, я смогу найти ответы.

Я нашел кое-что гораздо лучше.

Ответ за ответом.

Глиндон Кинг.

Я отбрасываю девушку-призрака, затушив сигарету о ее сумку от Гуччи, и встаю.

Джереми смотрит на меня.

— Разве ты не собираешься остаться и спланировать последние детали следующего посвящения?

— На этот раз это сделаешь ты.

— Килл, фальшивый стратег! — Николай тычет в меня пальцем, не обращая внимания на девушку, которая трясётся в его объятиях. — Не ты ли говорил, что никто не может превзойти тебя, потому что твои планы самые лучшие?

— Так и есть.

— Тогда расскажи нам один.

— Джереми уже все знает, и я не хочу повторяться. Позвони мне, когда начнется настоящее веселье.

— Ты действительно уезжаешь, наследник Сатаны? Веселье только начинается.

— Некоторые из нас действительно учатся, Нико. Студент-медик, помнишь?

— Чушь. Ты гений.

— Все равно нужно приложить немного усилий. — Не совсем, но обществу становится легче от осознания того, что все люди и страдают так же, как и они.

Я хлопаю Гарета по плечу.

— Оставайся скучным, старший брат.

Он отмахивается от меня, и я улыбаюсь, выскальзывая с главной вечеринки и направляясь вниз. Подвал звукоизолирован, поэтому вся музыка и веселье в конце концов исчезают, когда я закрываю за собой дверь.

Красная комната появляется в фокусе, и я стою у входа, глядя на попытки шедевров, которые я пытался сделать за эти годы.

Моя первая фотография этих мышей была сделана камерой Polaroid. Мне нужно было запечатлеть момент, когда я увидел внутренности живого существа.

На второй я запечатлел Гарета, когда он ударил колено, размазал кровь по всему саду и изо всех сил старался не заплакать.

Третьим был Гарет, на которого напала собака. С тех пор он больше никогда не приближался к собакам. Если бы он понимал, что собака, которая его укусила, была больной и, возможно, бешеной, ему не пришлось бы больше так опасаться их. Но я рано узнал, что реакция других людей на угрожающие, опасные ситуации значительно отличается от моей.

Там, где я остаюсь собранным, они паникуют.

Там, где я ищу решение, они позволяют страху захлестнуть их.

За эти годы я сделал много фотографий. Некоторые из них ужасны. Другие — не очень. Но обычно они подчеркивают какую-то форму страдания.

Какую-то форму... человеческой слабости.

Сначала я фотографировал их, чтобы понять, как их реакции на определенные ситуации отличаются от моих. Потом я наслаждался знанием того, что я владею частью их души, к которой никто не имеет доступа.

Даже они сами.

Вот почему они шедевры.

Я так хорошо сохранил их на протяжении многих лет, не позволяя никому видеть эту часть меня.

Они даже не знают, что я выбрал медицину только для того, чтобы продолжать свою навязчивую идею видеть изнутри живых существ, не убивая их.

Это более сложный путь, но я могу оставаться незаметным и даже стать благородным из-за того, что... спасаю жизни.

Я подхожу к последней новинке в моей коллекции и вытаскиваю ее между всеми остальными.

Мои пальцы пробегают по контурам ее мягких черт, забрызганных слезами, соплями и спермой. Я все еще чувствую свои пальцы между ее губами, вместо того чтобы видеть их.

Это первый раз, когда я получил такую сильную разрядку без моего разрешения. Обычно я иду на большие усилия и экстремальные фетиши, чтобы высвободить хотя бы малую толику того, чего добилась эта невежественная девушка, даже не попытавшись.

Она должна была быть простой ниточкой, единственной целью которой было дано давать ответы, и ей не нужно было стремиться к более высокой должности.

Как бы прискорбно это ни звучало, но, возможно, мне придется сломать ее за это.

Потому что вчера я говорил серьезно. Я все еще не решил, что именно я буду с ней делать.

Но что точно известно, так это то, что я собираюсь воссоздать это выражение на ее лице. Снова и снова.

И снова, блядь, снова.

Одного вкуса недостаточно, в конце концов.

Все началось с расследования смерти Девлина, но, возможно, это не так важно, как я думал вначале.