Божественные истории

— Почему Зевс не разозлился, что ты рассказала Адонису, кто ты такая?

Афродита пожала плечами, явно уставшая от всей этой ссоры.

— Потому что я уговаривала папочку сделать Адониса одним из нас, конечно же. Но тебе обязательно надо было прийти и всё испортить, да?

Я фыркнула.

— Что я испортила? Это ты лишила его права выбора.

— Персефона, — голос Адониса был хриплым, но, по крайней мере, он уже не сжимал мою руку до боли. — Я прошу прощения у вас обеих, что промолчал. Я просто…

— Не стоит извиняться. Мы все знаем, каким грозным умеет казаться папочка, — подбодрила его Афродита, но затем сверкнула глазами в мою сторону. — Теперь, когда папа озвучил своё решение, нам надо поделить, кому какое время.

Я нахмурилась. Наверняка она хочет, чтобы я взяла зимние месяцы.

— Я буду с ним начиная с весеннего равноденствия. Всю весну и первый месяц лета.

Она долго смотрела на меня, и я уже была готова ругаться, но тут она кивнула:

— Да, отлично. Я тогда беру следующую треть года, а затем Адонис может делать всё, что захочет, в оставшиеся четыре месяца.

Я моргнула. Так просто? Никаких возражений?

— Что за игру ты затеяла, Афродита?

— Игру? — она округлила глаза, строя из себя саму невинность. Явный признак того, что она врёт и не краснеет. — Что плохого в том, что я хочу дать сестре шанс побыть счастливой?

Сложно что-либо ответить на это, не выставив себя чудовищем на глазах у Адониса. Но со временем я разгадаю её замысел и тогда порву её на кусочки.

— Хорошо, — я развернулась к Адонису. — Тогда в день весеннего равноденствия мы с тобой отправимся в моей коттедж. И Афродита будет обходить нас за километр.

Она фыркнула.

— Без проблем, если только ты пообещаешь никогда больше сюда не возвращаться. Это мой остров, не твой.

— Ладно.

— Ладно.

Мы прожигали друг друга взглядами. Война ещё не окончена, но пока что у нас нет другого выбора, кроме как объявить перемирие. Я скоро разгадаю её план, и тогда я уже не позволю ни ей, ни Зевсу, ни кому бы то ни было разрушить моё счастье с Адонисом.

* * *

Утром в день весеннего равноденствия Аид перенёс меня на поляну, как и тысячу раз до этого. Я потянулась поцеловать его в щёку на прощание, но он внезапно напрягся.

Я нахмурилась и оглянулась через плечо. На поляне, как и договаривались, стоял Адонис. И Гермес. И мама.

Ужас.

— А это, я так пониманию, Адонис? — тихо спросил Аид. Я побледнела.

— Да, — кто ему рассказал? Афродита или Зевс? Хотя какая разница. — Мы просто друзья.

— Пока что, — негромко произнёс он, и я всё-таки чмокнула его в щёку.

— Увидимся в день осеннего равноденствия. Береги себя.

Он продолжал стоять неподвижно, пока я пересекала поляну, уходя всё дальше от него. Чувство вины нарастало в моей груди. Да, мне стоило ему признаться, но это же моё свободное время. Тем более сказать заранее ничуть не легче, чем постфактум. Ему и так, и так будет больно.

Я спокойно прошла мимо Гермеса. Он нахмурился, но, к счастью, ничего не сказал. Ситуация и без того уже крайне неловкая, не хватало ещё его вмешательства. Вместо этого я подошла к Адонису, взяла его за руку и улыбнулась. Он тоже приподнял уголки губ, хоть и неуверенно, и бросил нервный взгляд через моё плечо. На Аида, естественно.

— Всё в порядке, — сказала я и повела её к маме. — Я хочу познакомить тебя с моей мамой, Деметрой. Мама, это…

— Я знаю, кто это, — тихим напряжённым голосом перебила мама. Вместо того, чтобы радушно его встретить, как я надеялась, она презрительно скривила губы, когда он поклонился перед ней. — Я думала, ты уже оставила это в прошлом, Персефона.

— Что «это»? Поиски друзей? Попытки стать счастливой?

— Чудовищное издевательство над собственным мужем, — ответила мама. Адонис резко выпрямился. Я коснулась его локтя. Ему нет необходимости расшаркиваться перед ней, если она так грубо себя ведёт.

— Это ты настояла на браке, который превратился в одно сплошное издевательство. Не хочешь быть на моей стороне — не надо, мне не нужна твоя поддержка. Могла бы и вовсе не приходить.

Не знаю, чего я ожидала: потока оскорблений, усмешки или слёз с мольбами о прощении… Но я точно не ожидала, что она просто сложит руки, небрежно кивнёт Адонису и исчезнет.

Из моих лёгких будто выбили весь воздух. Я продолжала пялиться на пустое место, где только что стояла она. Да, мама нередко злилась на меня, и её разочарование мной порой становилось невыносимым. Но она ещё никогда не отворачивалась от меня. Вот так просто.

— Мне жаль, — шепнул Адонис, коснувшись губами моего виска. Сочувствие в его голосе только усилило боль в груди.

— Не стоит, — он не должен страдать из-за моих ошибок. — Пожалуйста, давай уйдём.

— Хорошо, — пробормотал Адонис, ведя меня по тропе, по которой я ходила уже тысячу раз. Я шла за ним, разбитая и опустошённая, и даже тепло его ладони не приносило утешения.

Я думала, что знаю всё об одиночестве, но только сейчас, идя по этой тропе без мамы, я внезапно поняла. Даже в самые тяжёлые времена мама всегда была рядом. Она любила и поддерживала меня, как бы часто и сильно мы ни ругались. А теперь…

А теперь единственная живая душа, которая была мне нужна, та, что, как я думала, всегда будет со мной, покинула меня.

* * *

Это лето было одновременно лучшим и худшим в моей жизни.

Дыра, появившаяся с маминым уходом, только росла с каждым днём, когда уже было понятно, что она не одумается и не вернётся. но в то же время эти четыре месяца с Адонисом дали мне то, чего у меня никогда не было прежде. Каждое мгновение было настоящим приключением — я знала лес вокруг коттеджа как свои пять пальцев, но каким-то образом Адонису удавалось найти в нём что-то новое — пускай небольшое, но прекрасное, что я упускала из виду раньше. Дикий сад, полный экзотический цветов, хаотично переплетённых друг с другом. Дерево, такое древнее и скрюченное, что не удивлюсь, если оно на самом деле старше Зевса. Адонис заново познакомил меня с тем, что я давно потеряла: теплом солнечных лучей, согревающих кожу; с мурашками по коже при купании в прохладной реке. Он вернул мне частички моей жизни, по которым я дико скучала и даже не осознавала этого.

Невозможно отрицать, что Адонис поразительно красив, но чем больше я узнавала его, тем больше понимала, что его внешность — лишь отблеск богатства его души. Он добрый, щедрый, искренний. И несмотря на то, что Афродита добралась до него своими вездесущими ручками, в нём есть некая невинность, утраченная мной с тех пор, как я вышла замуж несколько тысяч лет назад. Он целиком состоял из любви — она исходила от него двадцать четыре часа в сутки. Я купалась в ней, и она переполняла меня, вытесняя весь негатив. И по истечении четырёх месяцев я как никогда чувствовала себя довольной своей судьбой. Вся моя жизнь — даже самые ужасные её моменты — стоила того, потому что в итоге судьба свела меня с Адонисом.

В середине лета явилась Афродита, чтобы забрать его. Стоит отдать её должное, она вела себя довольно прилично и дружелюбно, только один раз ухмыльнувшись мне, когда Адонис отвернулся. Но как только они ушли, едва зажившая рана в моём сердце снова открылась, и, подобно кровотечению, меня покинуло всё счастье, что накопилось во мне за последние четыре месяца.

Я плакала навзрыд как никогда прежде. Теперь, когда нет Адониса, ограждавшего меня от боли, я целыми днями лежала калачиком в кровати и смотрела в стену, осознавая горькую правду моей жизни.

Мама меня ненавидит. Я снова изменила Аиду. Гермес почти со мной не разговаривает. А единственный лучик света в моей жизни забрала у меня блондинистая шлюха, которая даже не способна полюбить его так, как я. Он для неё не более чем игрушка, и пока он с ней, у него нет даже права голоса, как у меня не было в браке с Аидом…

Это было несправедливо, но я ничего не могла с этим поделать. Зевс принял решение за нас всех, и раз Адонис побоялся высказать своё мнение, то будем довольствоваться тем, что есть.

Признаюсь, я за ними следила, хоть и не горжусь этим фактом. Он не целовал её так, как меня: не смотрел так, как на меня. И каждый раз, когда Афродита смеялась, — клянусь, он морщился.

Это должно было принести мне некое удовлетворение, но на самом деле только расстраивало. Адонис мог бы иметь то, чего лишена я, — свободу. Однако вместо этого в своих поисках счастья я отняла её у него. Делает это меня такой же плохой, как Аид? Такой же, как мама и Зевс?

Постепенно лето сменилось осенью, и пришло время мне вернуться в Подземное царство. Аид встретил меня на поляне, как всегда, но вместо того, чтобы улыбнуться и поцеловать меня в щёку, он только холодно кивнул и молча взял меня за руку. Через что бы он ни прошёл за эти шесть месяцев, какие бы мысли и вопросы ни терзали его, это всё разрушило тот немногий прогресс в наших отношениях, которого нам удалось добиться за тысячелетия после моего расставания с Гермесом. И ненависть к себе сильнее прежнего охватила меня, только глубже погружая меня в пучину отчаяния. Я не заслуживала дружбы Аида. Не заслуживала Адониса, после того как с ним поступила. Не заслуживала ничего хорошего.

Следующие месяцы, проведённые в Подземном мире, слились в одно пятно. Я продолжала влачить существование, но некая неотъемлемая часть меня полностью исчезла. Аид перестал проводить со мной вечера. Он больше не приносил мне завтраки. Ему было невыносимо смотреть на меня, даже когда это было необходимо, даже когда судьба смертного зависела от нашего обсуждения. И обещанные четыре месяца с Адонисом впереди не приносили облегчения.

После нескольких недель наблюдения за Адонисом и Афродитой я перестала это делать, поскольку мне больно было видеть его таким несчастным. Но затем её время с ним подошло к концу, и незадолго до весеннего равноденствия я не удержалась и решила проверить, как там Адонис.

Он стоял в незнакомом мне ручье, ловил рыбу в сети. Я смотрела на него, оставаясь невидимой. Видеть его — свободного и счастливого — уже достаточно для меня, чтобы улыбнуться. Четыре месяца — это не вечность. Когда-нибудь он наскучит Афродите. Но не мне. Рано или поздно его смертная жизнь подойдёт к концу, и тогда он навсегда останется со мной. Афродита не сможет даже приблизиться к нему в Подземном царстве.

Позади меня кто-то хихикнул, и ледяная волна ужаса обрушилась на меня, смыв всё тепло, расцветавшее в груди. Сейчас ведь были его четыре месяца свободы, и я видела доказательства того, что он не любил её, но несмотря на всё это, из леса с заправленным за ухо цветком вышла Афродита.

— Адонис! Вот ты где? — она шагнула к нему в ручей и положила руку на его обнажённую спину. — Есть улов?

Он покачал головой.

— Был близок, но нет.

— Ну, я тогда попрошу нимф приготовить нам ужин, — пробормотала она. — Умираю с голоду.

Поднявшись на носочки, она поцеловала его в губы, рука скользнула ниже. Её голод уж точно никак не был связан с едой.

Я убью её.

Это время Адонису полагалось провести на своё усмотрение, а не опять с ней. Почему он позволил ей? Он же мог просто отказать ей и уйти.

Скорее всего, по той же причине, почему он не ответил на вопрос Зевса. Смертные, у которых есть инстинкт самосохранения, не перечат богам. Даже таким слабым, как Афродита.

Я не колебалась ни секунды. Просто перенесла своё тело через пространство, как сделала это почти год назад, и на этот раз Афродита не выглядела удивлённой ни на грамм.

— А я всё гадала, когда же ты сунешь свой нос не в своё дело, — прощебетала она, приобнимая Адониса за талию. Он побледнел при виде меня и даже попытался отшагнуть от Афродиты, но она держала его крепко. Естественно. Не может же она допустить, чтобы её игрушка имела собственное мнение. Оно может уязвить её самолюбие.

— Ты не обязан проводить эти месяцы с ней, — обратилась я к Адонису, стараясь говорить максимально ровно. — Ты же это понимаешь?

Он кивнул и отвёл взгляд. Рыболовная сеть уже никого не интересовала.

— Прости.

— Не извиняйся, — ответила ему, прожигая взглядом Афродиту. — Уверена, это была не твоя идея. Так почему же ты с ней?

— Не могла же я просто бросить его посреди зимы? — театрально округлила глаза Афродита.

— Он должен был провести эти четыре месяца один. Таков был уговор.

Она наклонила голову вбок и фальшиво улыбнулась.

— Разве? А мне помнится, папуля сказал, что Адонис может провести эту треть года по своему желанию. И голодной смерти он предпочёл остаться со мной.

Хитрая стерва. Я подняла руку, чтобы ударить её, но какая разница, если она всё равно не почувствует боли?

— Так вот почему ты так легко уступила мне первые четыре месяца… Чтобы потом обманом провести с ним остаток года.

Она рассмеялась.

— Естественно. Слушай, он же всё равно не может пойти к тебе, так почему бы ему не провести время со мной? Он любит меня.

— Не так, как меня, — огрызнулась я.

— Да неужели? Адонис, расскажи Персефоне, как сильно ты меня любишь.

Он скривился, избегая встречаться глазами с нами обеими. По крайней мере, он вырвался из хватки Афродиты, и, взяв сети, молча вышел на берег.

Ладно. Если он не хочет говорить за себя, то я выступлю в его защиту.

— Вот видишь? Он даже не отвечает тебе, — я выпрямилась в полный рост. — А меня он любит без всяких уловок. Если бы я только могла остаться здесь…

— Но ты не можешь, — перебила Афродита. — Неужели не понимаешь? Гефест знает о моих интрижках. Он знает, что мне это нужно, чтобы оставаться самой собой, и принял эту часть меня задолго до нашей свадьбы. Но не Аид. Несмотря на всё, что ты ему сделала, он любит тебя. Любит так давно, что эти чувства стали такой же частью его самого, как и Подземный мир. Но даже имея его безусловную, безграничную любовь, ты просто берёшь и отворачиваешься от него, причиняя боль самым что ни на есть жестоким образом.

Я открыла рот, чтобы возразить ей. Ярость закипала во мне быстрее, чем я могла бы выплеснут её, но Афродита не унималась. Она подходила всё ближе и ближе ко мне, уже чуть было не касаясь меня носом, и я едва держалась, чтобы не накинуться на неё.

— Ты эгоистка, Персефона. Самое эгоистичное существо, которое я когда-либо встречала. Из-за тебя страдает Деметра. Из-за тебя страдает Гермес. Из-за тебя так сильно страдает Аид, что от него осталось лишь бледное подобие того бога, каким он был до того, как ты вырвала его сердце и бросила на съедение псам. Ты причиняешь боль окружающим снова и снова. И хуже всего то, что тебе плевать. Можешь сколько угодно кричать на весь мир, как ты любишь Адониса, но ты никогда не сможешь быть с ним полностью. И однажды ты заставить его страдать так же, как и всех остальных своих близких. Я этого не допущу.

Я молча смотрела на неё распахнутыми глазами. Все слова, которые я хотела бросить ей в ответ, растворялись на языке. При всех её недостатках Афродита хорошо разбиралась как в любви, так и в людях. Она видела и хорошее, и плохое, могла взвесить их на чашах весов, прежде чем судить. И если такой меня видит самая лояльная к чужим недостаткам богиня…

Может, всё дело в нашем соперничестве. Может, она видела мою ненависть к ней. Может, она просто хотела победить. Но как бы то ни было, она бы не стала говорить всего этого, если бы искренне так не считала.

Тяжесть её слов обрушилась на меня, и теперь я стола перед ней — дрожащая, раскрытая, уязвимая — и не знала, что ответить. Совет тоже видит меня такой? И Аид? А мама… она тоже так считает?

Может, они и правы?

— Я… Мне лучше уйти, — в горле застрял ком, но я нашла в себе остатки сил, чтобы добавить: — Ослабь поводок, Афродита. Дай Адонису свободу. Если ты правда его любишь…

Не договорив, я покачала головой и, не оставляя шанса продолжить сыпать соль на раны, переместилась обратно в Подземное царство. Обратно к Аиду.

В мир, которому я принадлежу.

* * *

Я провела в обсерватории остаток ночи, не возвращаясь в свои покои. Аид всё равно не заметит. Даже если бы вдруг он решил зайти ко мне, что вряд ли, я не хотела его видеть. Мне нужно было побыть одной.

Я прокручивала слова Афродиты в голове снова и снова, без остановки. Она была права, и я ненавидела себя за это. Ненавидела себя за всё. Но в то же время она не понимала… Не видела всей картины — той жизни, на которую я была обречена, и всех вещей, которых я была лишена. Она была любима всеми вокруг, куда бы ни пошла. А я… Я была той, кого все боятся, — царицей Подземного мира. Никто не хотел меня видеть. И в те редкие моменты, когда я поднималась в мир людей, они все бежали прочь от меня. Кроме Адониса.

Для Афродиты он был не более чем необыкновенно красивой игрушкой, но для меня он олицетворял всё, чего я была лишена прежде. Афродита не понимала этого — куда уж ей, если её мир преисполнен любви? Она никогда не останется одна. Ей не грозит вечность в одиночестве с разбитым сердцем. А для меня это реальность. И как бы хорошо она ни умела судить других, мою трагедию ей просто не понять.

К наступлению утра больше всего на свете я хотела защититься, оправдаться. Несколько минут я спорила сама с собой, стоит ли возвращаться на поверхность, чтобы высказать ей всё, но в итоге решила, что ни к чему хорошему это сейчас не приведёт. Мне нужно, чтобы она поняла меня. А для этого мои аргументы должны быть безукоризненными.

Я заставила себя прийти в тронный зал к назначенному времени. Когда вошёл Аид, я уже сидела на своём месте. Судя по его взгляду, ему известно, что я провела эту ночь не в своих покоях. Я сделала мысленную заметку прояснить этот момент позже. Он заслуживает знать правду. Заслуживает извинений.

Мы приступили к вынесению приговоров. Эти обязанности уже давно превратились в рутину. Обычно мы выслушивали смертных, не веривших в загробную жизнь или веривших, но слабо её представлявших. Среди взрослых иногда встречались и дети — решать их судьбу было тяжелее всего, ведь они даже не успели толком пожить. Когда-то давно мы с Аидом сошлись во мнении, что им всегда будут дарованы счастливейшие воспоминания, даже если сами они считали, что достойны гореть в аду.

Тронный зал сегодня был забит полностью, и к вечеру мы едва успели выслушать половину пришедших. У меня и Аида были и другие обязанности, разумеется, но мы никогда не прерывали слушания. Я украдкой бросила на него взгляд, пытаясь отыскать признаки усталости, но он как всегда держался стойко. Я же была слишком взбудоражена ссорой с Афродитой.

К месту, через которое прошло бесчисленное множество душ, подошла женщина с длинными вьющимися волосами. Её руки дрожали, когда она нерешительно смотрела на нас.

— Я знаю, что за свои проступки я должна вечность танцевать на раскалённых углях с самим дьяволом, — произнесла она голосом таким же дрожащим, как и её руки. — Но молю о милосердии… Я делала это ради любви.

— О каких проступках ты говоришь? — произнёс Аид своим глубоким голосом. Женщина сморщила лицо.

— Я… предала своего мужа. Но, ваше величество, он не был добр ко мне. Он не любил меня. И за долгие годы нашего брака я поняла, что не могу больше любить того, кто не отвечает мне взаимностью. Я хранила ему верность так долго, как могла, но… Затем я встретила того, кто любил и ценил меня…

Она разрыдалась, а я посмотрела на Аида. Первой мыслью была, что это он подстроил. Но его брови были сведены вместе, а руки сжимали подлокотники трона из чёрного бриллианта. Нет, он сам этого не ожидал.

Наши взгляды встретились, и он тут же отвернулся. То есть он тоже уловил иронию. Не то чтобы измены были такой уж редкостью, но история этой женщины зацепила меня. Может, из-за Афродиты. Может, из-за Адониса. Как бы то ни было, я сочувствовала ей.

— Этот другой мужчина… — заговорила я, и женщина посмотрела на меня, отчаянно заламывая руки. — Он сделал твою жизнь стоящей?

— Да, — прошептала она. — Я была счастлива. Он дал мне почувствовать, каково это — быть любимой.

— Но ты нарушила клятву верности своему супругу, — сказал Аид. — Ты считаешь, что поступила плохо, несмотря на свои чувства?

Её глаза были полны слёз.

— Д-да.

— Но в чём смысл хранить клятву, если она лишает её шанса на хорошую жизнь? — я резко развернулась к Аиду. — Что важнее: несколько слов, сказанных перед семьёй и друзьями, или счастье всей жизни?

— Ты скажи мне, Персефона, что важнее, — ответил он, — сохранение добродетели или потакание эгоистичным желаниям?

Я сжала зубы. Опять это слово: эгоистичный. То есть он тоже считает меня такой.

— Как ты можешь называть ей эгоистичной, если она просто хотела немного радости в жизни?

— А как ты можешь не думать, через какую боль и унижение прошёл её муж?

— Может, если бы он прислушивался к её желаниям, она бы не искала счастья на стороне.

— Может, если бы она дала ему шанс, она могла бы стать счастливой и не пришлось бы нарушать клятвы.

Я ударила кулаком по подлокотнику.

— А может, будь у неё изначально выбор…

Двери внезапно распахнулись, и мы с Аидом одновременно подняли глаза на вошедшего, как и все души, собравшиеся в тронном зале. На пороге оказался Гермес. Под взглядами всех присутствующих он покраснел и бегом бросился к нашему помосту.

Аид вздохнул и откинулся на спинку трона.

— Что стряслось, Гермес?

Гермес посмотрел на меня, сжав губы. Он колебался.

— Прошу прощения, что прерываю…

— Ближе к делу, — перебил Аид. Я бросила на него неодобрительный взгляд, но он смотрел строго перед собой. Козёл.

Гермес переминался с ноги на ногу. Его брови сошлись на переносице, а взгляд был приклеен к мраморному полу. Вся моя распалявшаяся злость испарилась, и сердце сжалось. Гермес явно принёс плохие новости.

— Адонис. Он мёртв.

Часть третья

Естественно, это была вина Афродиты.

Нет, она не сама его убила, но почти. Это сделал Арес, известный своей ревностью, — стоило только Афродите отлучиться, как он натравил на Адониса кабана. Не знаю, почему она не предвидела такой поворот событий. Важнее то, что она, зная характер Ареса, осознанно поставила жизнь Адониса под угрозу.

Впрочем, ничего уже не исправить. Теперь Адонис стал подданным моего мира.

Я сидела, застыв на месте, и слушала, как Гермес рассказывает о произошедшем. Аид велел оставшимся душам покинуть зал. Напряжение между нами возросло как никогда. Я рассматривала лица уходящих душ, но Адониса среди них не было. В этом нет на самом деле ничего удивительного. Лишь небольшой процент наших подданных нуждается в правосудии.

— Прости, — добавил Гермес под конец своего жуткого рассказа. Адонис истёк кровью на берегу реки. К моему горлу подкатила тошнота, как только я представила, как вода окрашивается красным. Как долго он умирал? Насколько жуткими были его раны? Стоял ли Арес там, наблюдая, как жизнь покидает тело соперника?

— Не извиняйся, — сказал Аид. — В этот раз ты не виноват. Персефона?

Первый раз он обратился ко мне за всю эту зиму. Я подняла глаза на него, сморгнув слёзы. Нет смысла плакать. Мои слёзы не смоют боль, которую испытал Адонис. Теперь он, по крайней мере, в безопасности от игр Афродиты.

— Я в порядке, — прошептала я. — Мне нужно выйти.

Он сжал губы в тонкую линию, но даже догадываясь, куда именно я собираюсь пойти, он всё равно кивнул.

— Хорошо. Только ненадолго.

Я встала и, не прощаясь, перенеслась к Адонису. За эту долю секунды в моей голове промелькнула сотня образов, какой может оказаться его загробная жизнь. Берег, где мы впервые встретились. Мамин коттедж. Может даже его дом детства, который я никогда не видела, но о котором он мне рассказывал. Какие у него были любимые воспоминания? В каком счастливом моменте он хотел бы оказаться навеки?

У меня перехватило дыхание, как только ноги вновь коснулись твёрдой поверхности. Вместо зелёного леса, который я ожидала увидеть, вокруг кружило что-то белое, мягкое и холодное. Снег.

Мои ноги утонули в сугробе. Над головой было серое небо, а снежная пелена такой плотной, что я едва видела свои ладони. Здесь что-то не так.

— Адонис! — позвала я. Наверное, я случайно оказалась на границе с посмертной территорией какой-то другой души. Надо сделать всего один шаг в нужном направлении, и это всё растает, а я окажусь в каком-нибудь знакомом месте. — Это я. Где ты?

Тишину нарушил чей-то стон, и моё сердце скакануло к горлу. Я продиралась сквозь сугробы, непривычная к такой погоде. Летом вокруг маминого коттеджа снега не было.

Запнувшись обо что-то, я упала вперёд, приземлившись на руки и колени. Чуть было не уткнувшись носом в сугроб, я увидела багровый след, ведущий к небольшому возвышению в нескольких шагах от меня. Сквозь снег едва удалось разглядеть знакомые золотые пряди.

Нет. Не может быть. В груди резко похолодало. Я заставила себя подобраться ближе. Расчистив снег, я увидела разодранный торс, который медленно заживал, и сердце нервно сжалось.

— Адонис, — прошептала я, стряхнув снег с его лица. Его щёки были белыми, как пейзаж вокруг нас, губы синими, а взгляд пустым. Он медленно моргнул, словно это стоило ему титанических усилий, и я осторожно помогла ему сесть.

— Пер… Персефона? — хрипло выдавил он.

— Да, да, — я смахнула оставшийся снег с его лба. — Идём. Я вытащу тебя отсюда.

— Нет, — его взгляд слегка прояснился, он стиснул зубы и попытался отодвинуться от меня. Но он всё ещё был слишком слаб, а я не собиралась его отпускать. — Ты… должна…

— Что я должна? Бросить тебя здесь?

— Я заслужил это, — он рухнул на меня. — Пожалуйста.

— Нет, ты не заслуживаешь такого. Никто не заслуживает.

— Неправда. Я… причинил… боль тебе. Афродите. Вашим семьям, — он сделал судорожных вдох, кровь продолжала течь рекой из его ран на слишком медленно исцеляющемся теле. Почему он в таком состоянии? — Я видел реакцию Аида…

Внезапно раздался рёв, и огромный белый медведь вышел из снежной пелены. Он скалился, шерсть была в красных пятнах. Он попытался расцарапать меня когтистыми лапами, но это не причинило мне вреда. А я больше не допущу, чтобы Адонис пострадал.

— Убирайся, — приказала я. — Я царица Подземного мира, и ты обязан мне подчиниться.

Медведь снова взревел, поднимаясь на задние лапы.

— Прошу, оставь меня… — прошептал Адонис, но я только притянула его к себе.

— Нет, — в моём голосе звучало отчаяние. — Ты не заслуживаешь такой участи. Это была не твоя война, слышишь? Пожалуйста… Ты можешь выбрать условия получше. Ты контролируешь эту реальность.

Медведь снова напал, на этот раз его когти рассекли моё лицо. Я закричала, но не от боли, не от страха, а в гневе. На себя, на Афродиту, на это чёртово место… Нет, Адонис не может провести здесь остаток вечности. Не может.

С этой мыслью я перенесла его из его участка в Подземном мире во дворец, оставив медведя позади. С нас посыпался снег, когда мы приземлились в тронном зале. Адонис в моих руках застонал. Его раны мгновенно зажили, и краски вернулись на его лицо — он казался почти живым, но лицо всё ещё кривилось от боли.

— Персефона, — Аид вскочил с трона. — Что ты творишь?

— Он истязал себя, — пояснила я, помогая Адонису сесть. Его лицо ничего не выражало — он даже не удивился тому, что внезапно оказался во дворце. Немногие души понимают, где они оказались, но Адонис-то должен знать.

— И ты вытащила его из его посмертия?

Я обхватила Адониса руками, защищая.

— У меня не было выбора.

— Это был его выбор.

— Медведь раздирал его на куски посреди метели, — выпалила я. — Мне всё равно, что говорит его религия. Что он сделал, чтобы заслужить такое?

Аид оставался до жути равнодушен.

— Человек имеет право верить, что интрижка даже не с одной, а с двумя замужними богинями может быть вполне достаточным основанием для вечного наказания.

— С ним я счастлива, — слова давались с трудом, я, как могла, цеплялась за Адониса. Я не уступлю Аиду, только не в этом вопросе. — Мы должны это как-нибудь исправить.

— Ты знаешь правила. Если смертный не просит нас направить его, то мы не вмешиваемся в его загробную жизнь.

— Мне плевать на твои грёбаные правила! Адонис важен для меня.

— А я? — тихо спросил Аид. Боль, ослабшая за тысячелетия относительного мира между нами, промелькнула на его лице. Первый намёк на эмоции на его лице за последние несколько месяцев. — Ты просишь меня пойти против своих же законов, потворствуя твоей интрижке.

— Я прошу тебя поступить правильно. Ты когда-то говорил мне, что больше всего на свете хочешь, чтобы я была счастлива. Это всё ещё так?

Молчание. Долгая пауза и кивок.

— Я счастлива рядом с Адонисом. Счастливее, чем с тобой, Гермесом и кем-либо ещё. Не потому что он красив, но потому что мы две половинки одного целого. Я нашла своего человека, Аид. И мне жаль, даже словами не могу описать, как сильно мне жаль, что это не ты. Но так уж получилось, что это Адонис. И я готова пожертвовать всем, чтобы с ним всё было хорошо. Даже если это означает, что я никогда больше его не увижу. Моё сердце будет разорвано на миллионы кусочков, но я готова пойти на это, чтобы спасти его, — я помедлила. — Пожалуйста. Я умоляю тебя… Сделай что-нибудь.

Аид закрыл глаза. Его лицо исказилось. Впервые я увидела, чтобы он был на грани того, чтобы проронить слезу. Он долго ничего не отвечал. Гермес переводил взгляд с него на меня, словно не мог решить, стоит ли ему вмешаться.

— Прости, — слабым, измученным голосом ответил Аид. — Ты не хуже меня знаешь, что ничего нельзя сделать. Единственный, кто может что-либо изменить, это сам Адонис.

— Тогда… тогда как заставить его изменить решение? Можем ли мы вразумить его? Объяснить, что это моя вина, а не его? Может, ты мог бы… простить его или…

Аид отвёл взгляд, свет факелов отражался в его увлажнившихся глазах.

Нет, он не простит Адониса. Моё лицо загорелось от стыда за то, что я вообще могла такое предположить. К тому же не Адонис провинился перед ним. А я.

Я коснулась носом шеи Адониса, укачивая его на своих руках. Я не могу вернуть его обратно. Я готова отказаться от всего: от свободы, от люди, от собственного существования, лишь бы только он никогда туда не вернулся. Но что мне сделать, чтобы он перестал считать себя виноватым?

— Прости, — прошептала я. — Прости, что не могла быть рядом. Но прошу тебя, не делай этого. Умоляю… Разве нет ничего, чего бы ты хотел больше, чем наказать себя?

Он взял меня за руку, поглаживая большим пальцем мою ладонь.

Меня. Он хотел меня. Даже посреди той пурги он позвал меня, позволил мне спасти его, когда, казалось бы, это уже было невозможно.

У меня в голове мелькнула идея — настолько абсурдная, что я тут же её отмела. Но она возвращалась снова и снова, не давая мыслям утечь в другом направлении, закрепившись на месте и отказываясь уходить.

Это же безумие. Даже говорить не о чем. Я пыталась придумать что-нибудь адекватное, но та идея не давала мне покоя.

Я могу это сделать, если получу разрешение Совета. Это перевернёт всё, и пути назад не будет. Но если всё получится — если Адонис любит меня так же сильно, как я его, — этот бредовый план может сработать.

— Гермес, — я старалась, чтобы мой голос звучал твёрдо, насколько это возможно в моём нынешнем состоянии. — Можешь отвести Адониса в одну из гостевых комнат и побыть с ним? Мне нужно поговорить с мужем наедине.

— Конечно, — пробормотал Гермес и помог Адонису подняться на ноги. Адонис шатался, но всё-таки смог принять вертикальное положение. Он до последнего не отпускал мою руку. И даже когда они вдвоём направились к двери, его прикосновение продолжало гореть на моей коже.

Да. Я сошла с ума. Совершенно свихнулась. Я слишком сильно любила его, чтобы не попытаться.

Как только они ушли, я встала и разгладила платье.

— Сядь, — тихо сказала Аиду. Он нахмурился, но подчинился. Я сделала глубокий вдох. Сейчас или никогда. — Я хочу отказаться от бессмертия.

Его серебряные глаза распахнулись, нижняя челюсть отвисла. Но прежде чем он возразит, я поспешила продолжить:

— То, что ты испытываешь ко мне… То же самое я чувствую к Адонису. Я люблю его. Он вдохнул в меня жизнь, и я не хочу ничего сильнее, чем провести вечность с ним. Ты бы отдал за меня свою вечную жизнь. Я в этом уверена. И я не могу выразить словами, как много это значит для меня. Как много ты значишь для меня, даже если я не показываю это так, как ты бы того хотел. Но я бы хотела сделать это для Адониса. И мне понадобится твоя помощь.

Аид смотрел на меня, не отрываясь, несколько самых долгих минут в моей жизни. Он не моргал, не дышал, даже его сердце перестало биться. Молчание повисло между нами, бесконечное тяжёлое от груза невысказанных слов. Я протянула руку и коснулась его ладони.

— Это величайший подарок, который ты когда-либо мог мне дать, — тихо произнесла я. — Я провела большую часть своего бессмертного существования, живя не так, как мне бы того хотелось. Я бесконечно благодарна тебе за то, что ты сделал для меня, но мы никогда не будем счастливы вместе. Не так, как я счастлива с Адонисом, и не так, как ты того заслуживаешь. Я ужасно поступала по отношению к тебе и никогда не смогу искупить свою вину. Нарушила столько обещаний, что уже и не сосчитать. Но если ты сделаешь это ради меня, если поддержишь перед Советом и дашь разрешение сложить свои обязанности, я буду любить тебя, пока солнце не погаснет и от меня ничего не останется.

Единственная слеза сбежала из уголка его глаза, скользя вниз по щеке и останавливаясь у краешка губ. Тени тронного зала танцевали в свете факелов, и целую вечность мы с Аидом смотрели друг другу в глаза, пока он пытался отыскать в моих что-то, чего не найдёт никогда.

Аид накрыл второй рукой мою ладонь и прошептал.

— Хорошо. Если это сделает тебя счастливой, то я отпущу тебя.

Я коснулась его щеки, стирая блестящую дорожку с его кожи.

— Спасибо.

Он кивнул и встал, безмолвно проходя мимо меня. Ровной походкой он направился в сторону выхода, но, не доходя до дверей, растворился в воздухе по пути.

* * *

Менее чем через час Совет был в сборе. Не знаю, что Аид им сказал, но они все явились незамедлительно. С другой стороны, такое дело — никто ещё никогда не отказывался от бессмертия.

Я стояла посреди тронного зала на Олимпе, окружённая четырнадцатью членами Совета. Моего собственного трона не было. Зевс встал, когда к нам присоединился последний член совета — мама. Моё сердце заколотилось. Она даже не смотрела в мою сторону.

— Дочь, — обратился ко мне Зевс, и я склонила голову перед ним, пытаясь выразить ему своё уважение, хотя последнего во мне было немного. Ведь как раз из-за него и сложилась вся эта ситуация. — Наш брат сообщил нам о твоём желании сложить с себя обязанности Царицы Подземного мира и отказаться от вечной жизни ради смертного.

— Да, — ответила я, бросив взгляд на Афродиту. Её глаза превратились в узкие щёлки, и костяшки побелели оттого, как сильно она сжала подлокотники своего трона. Вот и хорошо. — Хоть меня и ранит до глубины души мысль о том, чтобы покинуть вас, я всё же прошу позволить мне покинуть мир живых. Адонис — смертный, которого я люблю, — обречён на вечные муки в Подземном царстве, и это единственный способ помочь ему обрести счастье в загробной жизни.

— Ты уверена, что это сработает? — спросила Афина.

Я покачала головой.

— Боюсь, что сказать наверняка невозможно, но я считаю, что шансы достаточно высоки, чтобы попытаться.

— А если всё ж не получится? — продолжила Артемида, откинувшись на спинку своего трона и глядя на меня с хорошо знакомым выражением. Она всегда так смотрит на Афродиту, когда та без умолку рассказывает о каком-то своём новом возлюбленном.

Я засомневалась. Действительно, а что, если не получится? Что, если моя жертва будет напрасной? Пути назад уже не будет. Как только я потеряю бессмертие и жизнь, я стану не более чем одной из миллиардов подданных Аида. Потерявшая силу и могущество, одинокая, навечно запертая в Подземном мире…

А сильно ли это отличается от моей нынешней жизни?

Я распрямила плечи.

— Я люблю Адониса. Люблю его больше, чем свою вечную жизнь, и верю, что он чувствует то же самое ко мне. Я понимаю последствия возможной ошибки. Я понимаю, что теряю в любом случае, и тем не менее готова рискнуть.

— Ты покинешь нас?

Мамин голос проник в самую душу, пробираясь до тех уголков, до которых никто никогда не мог достать. Ни Адонис, ни Аид, ни кто-либо другой. Я посмотрела на маму, и увидела агонию в её глазах….

В горле застрял ком. Я даже не подумала, что этим решением причиню боль кому-то, кроме Аида, потому как сомневалась, что маме всё ещё есть дело до меня. Она ушла от меня. Я тысячи раз говорила ей, как несчастна в Подземном мире, но она никогда не слушала и продолжала твердить, что потом станет лучше. Но лучше так и не стало. Не так, как она хотела. И в итоге я была уверена, что потеряла её навсегда.

Возможно, я не потеряла её тогда, но, видя, как её сердце разбито на бесконечное число осколков, я знаю, что потеряла её теперь.

— Если Совет удовлетворит мой запрос, я буду только счастлива видеть каждого из вас у себя в гостях, если вы, конечно, пожелаете прийти, — неуверенно произнесла я. — Я продолжу существование, просто в ином качестве, и нам не придётся прощаться, пока ты сама этого не захочешь.

Мама ничего на это не ответила. Сидящая рядом с Зевсом Гера прочистила горло.

— Ты любишь его больше, чем Аида? — спросила она девчоночьим голосом.

Я нахмурилась. Неужели Гера не в курсе наших отношений с Аидом? Или просто хочет услышать подтверждение?

— Аид — мой друг. И всегда им будет. Но мы не пара. Мы пытались ужиться друг с другом на протяжении тысяч мучительных лет. Я не могу полюбить его так, как он того хочет. И тот факт, что я вынуждена быть рядом, но моё сердце бесконечно далеко, — сущая пытка для него. Я не хочу причинять ему больше боли, чем уже причинила, и единственный способ это сделать — сложить с себя полномочия и окончательно уйти от него.

Все члены Совет повернулись к Аиду, который стойко держался на своём троне. Гера поджала губы, но я могла бы поклясться, что заметила намёк на улыбку.

Почему? Потому что кто-то наконец так же несчастен, как и она?

Впрочем, это неважно. Пусть думает что хочет, лишь бы согласилась меня отпустить.

— Это непростое решение для меня, и мне ещё никогда не было так страшно. Но я обязана это сделать ради Адониса. Мои чувства не играют роли, когда на кону его вечность в загробном мире. Пожалуйста… Я знаю, что это беспрецедентный случай. Знаю, что из-за этого может начаться хаос. Но если вы позволите, со временем раны заживут. А если нет — они будут гноиться, пока от нас с Аидом не превратимся в прах.

— И ты согласен с этим, брат? — спросил Зевс.

— Да, — пустым голосом произнёс Аид. — Я видел достаточно, чтобы понять, что она говорит правду. И желаю ей исключительно счастья. Прошу вас всех о том же.

По залу пронеслись шёпотки. Зевс поднял руку, призывая к тишине.

— Хорошо. Мы проведём голосование. Учитывая значимость вопроса, я попрошу, чтобы решение было принято не анонимно, — он обвёл круг собравшихся взглядом, задержав внимание на каждом. — Кто согласен удовлетворить запрос Персефоны?

Я задержала дыхание. Один за другим члены Совета закивали. Первая была Гера, затем Арес, Гефест, Артемида, Аполлон, Афина, Гестия, Посейдон, Дионис. И даже Гермес. И Аид.

И хотя её глаза блестели от непролитых слёз, мама тоже кивнула.

Но несмотря на единодушие остальных, Афродита сидела неподвижно. Секунды сменяли друг друга в тишине. Молчание прервал Зевс:

— А ты, дочь моя?

— Нет, — она так сильно стиснула зубы, что жилы на её шее выступили вперёд. — Я против. Она едва знает Адониса. Увела его у меня, в очередной раз предала Аида и пошла против воли Совета. Я не вижу ни единой причиной вознаграждать её за это.

Я открыла рот, чтобы поспорить, но Зевс снова поднял руку, и я промолчала.

— Это все твои возражения, Афродита?

— А этого недостаточно? У меня ещё много.

Зевс нежно, как он разговаривал только с ней, пробормотал Афродите:

— Возможно, ты так это воспринимаешь, потому что ревнуешь и скорбишь? Он погиб всего пару часов назад.

— Да, — подтвердила она дрожащим голосом. — А всё потому, что она настаивала, чтобы я покинула его. Она просто отказывалась признавать, что он, возможно, любил меня сильнее.

Ярость забурлила в моей груди, горячая и неутихающая. Если она будет настаивать на этой своей игре, то чёрта с два я стану молчать.

— Мне плевать, кого он любит сильнее. Как ты не понимаешь? Это не имеет никакого отношения к тебе. Он страдает. Они истязает себя, и это наша вина. Пусть даже он ненавидит меня. Я люблю его слишком сильно, чтобы бросить его в вечном аду, и я готова пойти на всё, чтобы избавить его от этой участи, даже если для этого нужно отказаться от всего, что у меня есть. Даже если мне придётся провести остаток вечности в одиночестве.

Афродита молчала, но весь её вид кричал о том, что она пылает яростью. Вместо того, чтобы успокоить её, как я надеялась, мои слова только разожгли в ней ненависть. Ужасная ситуация.

Зевс вздохнул.

— Спрошу тебя ещё раз, Афродита. Да или нет?

— Нет, — ответила она. — И моё решение окончательное, пусть умоляет сколько хочет. Я не позволю ей получить желаемое.

Я раздражённо вскрикнула. Неужели она не понимает? Это не соревнование. На кону судьба Адониса, его счастье. Ведь иначе он проведёт вечность в холоде, пожираемый заживо белым медведем. А ей плевать. Афродита видит то, что я буду с ним, а она нет.

Возможно, я была эгоистична, когда ранила чувства Аида, но прямо сейчас Афродита поступает эгоистичнее, чем кто-либо из нас. Из-за гордости, зависти, похоти или всего сразу, но она отказывается дать Адонису право прожить загробную жизнь так, как он того заслуживает. И я ненавижу её за это. Ненавижу так, как никого никогда не ненавидела, даже саму себя.

Зевс выпрямился, на его лице мелькнуло сожаление, и он вновь устало вздохнул.

— Тогда решено. Раз ты чётко показала, что не способна принимать решения беспристрастно, я вынужден отказать тебе в праве голоса по этому вопросу.

У меня и у Афродиты одновременно упали челюсти.

— Что? — взвизгнула она. — Пап, ты не можешь…

— Могу и, раз ты не оставляешь мне иного выбора, сделаю, — ответил он. — Персефона, твоя просьба удовлетворена. Когда вернёшься на землю, ты станешь смертной. У тебя есть время попрощаться. Афродита, за мной.

Она недовольно зашипела, но стоило ему выйти в один из коридоров, как её ветром сдуло следом. После их ухода зал погрузился в тишину. Я посмотрела вокруг на свою семью. Голова кружилась от осознания произошедшего.

Я стану смертной. Я умру.

И никогда больше сюда не вернусь.

Но в то же время я думаю о лице Адониса среди снега и о медведе, нависшем над ним. Даже если это не сработает, и он навсегда останется в своей ледяной тюрьме, я, по крайней мере, буду знать, что пыталась. Я найду его, даже если мне придётся обойти пешком весь Подземный мир. И если всё, что я смогу для него сделать, так это держать его за руку, потом он мёрзнет и истекает кровью, то проведу остаток вечности именно так.

Один за другим члены Совета подходили ко мне попрощаться. Братья и сёстры обнимали меня (даже Арес!). Гестия и Посейдон поцеловали в обе щеки. Гера улыбнулась и обняла меня, а её губы мазнули моё ухо, когда она прошептала:

— Ты сделала правильный выбор. Ты достойна сама выбирать своё будущее, а с Аидом ты бы никогда не была счастлива.

Что-то в её словах вызывает у меня холодок по позвоночнику, укрепляя стену, возникшую между мной и Аидом со дня нашей свадьбы. Но та война уже окончена, и ни один из нас в ней не победил. Что ж, по крайней мере, нас не постигнет участь Зевса и Геры.

Наконец пришёл черёд Гермеса. Он слабо улыбнулся мне, но глаза оставались грустными. Несмотря на всё, что было между нами, он притянул меня в свои медвежьи объятья.

— Я буду скучать по тебе, — сказал он. — Ничто без тебя уже не будет прежним.

— Ты знаешь, где меня искать, если станет скучно, — ответила я, хотя даже если он и найдёт дорогу, он прав: ничто уже не будет как прежде. — Береги себя. И добрый совет: держись подальше от Афродиты.

Он фыркнул, но в то же время на его лицо легла тень. Я не понимала, что это значит, но вполне возможно, что мне и не нужно. У каждого из нас есть свои демоны, и Гермес ещё встретится со своими, когда будет готов.

Как только он отпустил меня, я развернулась к маме. Она напряжённо стояла рядом со своим троном. Её взгляд был устремлён в пол, а руки соединены в замок. Я сделала шаг к ней, и она отпрянула. От одного этого движение моё сердце окончательно разбилось.

— Надеюсь, ты счастлива, — произнесла она странным, почти официальным голосом. — Зайду проведать тебя, когда смогу.

— Спасибо, — прошептала я. Мы обе знали, что если она и придёт, то совсем нескоро. Каждая из нас наделала немало ошибок, и так просто эту пропасть между нами не сократить. Но несмотря на всё случившееся, я искренне надеюсь, что однажды наши отношения нормализуются. Неважно, через сколько лет.

Гермес взял её за руку и повёл прочь из тронного зала. Он оглянулся через плечо, чтобы улыбнуться мне напоследок. Мама не оборачивалась.

Я сделала глубокий нервный вдох.

Мы с Аидом остались одни, лицом к лицу, и я не знала, что сказать. Стоило бы извиниться. И поблагодарить его. И сказать ещё миллион разных вещей, но я не могла выдавить ни слова.

— Ты готова? — тихо спросил он. Я кивнула. Он взял меня за руку. Я окинула взглядом Олимп последний раз. Небесно-голубой потолок и рассветный пол исчезли. Вот он — тот момент, к которому я стремилась с тех пор, как Адонис испустил свой последний вздох. Как бы ни пугала меня потеря бессмертия и всё сопутствующее ей — необходимость дышать, первое знакомство с физическое болью и восприятие мира глазами смертной, — я в то же время ощущала удивительное спокойствие. Я приняла правильное решение. Это всё, что мне нужно.

Когда мы приземлились, что-то острое пронзило мою пятку. Я распахнула глаза. Мы оказались в мамином коттедже. Лунный свет заливал каждый уголок пространства. Я отшагнула в сторону и обнаружила источник неприятного ощущения: камешек.

Так вот что значит быть смертной. Я приложила ладонь к груди, чувствуя сердцебиение, и осторожно делала каждый вдох. Всё вокруг воспринималось словно бы сильнее — мягче, жёстче, горячее, холоднее, — буквально всё. Я как будто очнулась от глубокого сна и только сейчас начала осознавать мир вокруг себя.

— Ты в порядке? — спросил Аид. Я кивнула.

— Да, просто… Это так странно.

Он печально улыбнулся.

— Даже представить не могу.

Мы стояли бок о бок некоторое время, пока я привыкала дышать. Вдох, выдох, вдох, выдох. Я пыталась запомнить это ощущение. Как можно чувствовать себя настолько живой каждый день и не взорваться?

Но как бы это ни было увлекательно, я не могу провести так вечность, да и не хочу. Я села на край кровати и зажала трясущиеся ладони между коленями.

— Я готова. Как?..

— Я всё сделаю, — тихо ответил он. — Устраивайся поудобнее.

Я легла на кровать. Сердце так сильно билось в груди, что было реально больно.

— Мне страшно, — прошептала я. Аид взял меня за руку. Я никогда ещё не обращала внимания, какая мягкая и гладкая у него кожа.

— Не бойся, — сказал он. — Обещаю, всё будет хорошо.

И в этот раз я поверила ему.

— Спасибо, — прошептала я. — Знаю, я не очень хорошо это показывала, но ты всегда был моим лучшим другом. Когда всё казалось ужасным, ты всегда был рядом, как бы я ни поступала с тобой. Прости меня за всё.

— Что сделано, то сделано, — тихо ответил он. — Я всегда хотел для тебя только счастья, и если это единственный способ…

— Да, — я приподнялась на локтях. — Это именно то, чего я хочу.

Он опустил взгляд на свою ладонь, держащую мою. В его глазах отражалась тоска, но он ничего не сказал. Он всегда вёл себя со мной замечательно — может, я не всегда это так воспринимала, но теперь чётко понимаю. Он заслуживает намного больше, чем я могла бы ему дать. И в этот момент я искренне желаю ему найти своё счастье. Жаль только, что у меня ушло так много времени на осознание этого.

Не успев себя остановить, я подалась вперёд и коснулась губами его губ. Это был лёгкий, нежный поцелуй — такой же, какой он подарил мне, когда мы были близки к тому, чтобы переспать второй раз. Теперь я рада, что он тогда остановил меня. Между нами и так было слишком много сожалений.

Тепло разлилось в груди, когда я поцеловала его, но он почти сразу отстранился. Несколько секунд никто из нас ничего не говорил, и кровь стучала у меня в ушах. Как мне с ним попрощаться, если я всю жизнь была уверена, что никогда не придётся?

— Я всегда рядом, если понадобится помощь, — прошептал он. — Только позови.

Горло сжалось.

— Спасибо. Заходи как-нибудь в гости, ладно?

Он кивнул, но я уже точно знала, что он никогда не придёт, и спрашивать его об этом было жестоко. Он заслуживает шанса двигаться дальше. Мы оба достойны счастья.

— Солги в ответ, — шепнул он, и я согласилась. Его серебряные глаза встретились с моими, и когда я уже засыпала, он улыбнулся мне в последний раз. А я улыбнулась ему.

— Я люблю тебя, — едва слышно ответила я. Он промолчал. Мои веки потяжелели, мир вокруг потемнел, и вечность забрала меня к себе. Это было мирно, безболезненно, какой и должна быть смерть. Я ушла спокойно. Я ушла с радостью.

И последним, что я видела, было его лицо.

* * *

Солнце в загробном мире не было таким жарким и ярким, как настоящее, но его лучей было достаточно, чтобы разбудить меня.

Я прикрыла глаза рукой, прищурившись, и огляделась вокруг. Я лежала в постели, в которой умерла, но сейчас был день. Где-то вдалеке щебетали птицы, ветер раскачивал деревья, цветы свисали с деревянных брусьев, наполняя мамин домик прекрасным ароматом.

Так вот она какая — жизнь после смерти.

Моя жизнь после смерти. Адонис. Я вскочила на ноги и огляделась вокруг в своём однокомнатном домике, но его рядом не было. Сердце ухнуло вниз. Он должен быть здесь. После всего произошедшего он заслужил обрести покой.

Я толкнула дверь и вышла наружу, к искусственному солнцу. Всё здесь было ненастоящим — лишь иллюзией моей загробной жизни, тогда как на самом деле я среди множества других покойников в пещерах Подземного мира, навсегда запертая в этих каменных стенах, которые я так ненавидела. Но теперь я не ощущала их давления, как и не чувствовала той стены, что не давая мне покоя тысячелетиями. Видимо, они покинули меня вместе с моим смертным телом, когда душа обрела свободу. Наконец-то.

Глубоко дыша, я оглядела свою загробную жизнь. В саду росли цветы, в небе виднелась яркая радуга, в воздухе пахло летом. Чудесное зрелище, но оно не может быть идеальным без…

На тропинке возник силуэт, сначала неразличимый в тени деревьев. И тепло наполнило каждую клеточку моего тела. Он вышел на свет, на моих губах заиграла улыбка до ушей, и я бросилась к нему.

Адонис.

Он поймал меня в свои объятья. Его сильные руки подняли меня в воздух, и он поцеловал меня с теми же чувствами — любовью, страстью и счастьем, — что переполняли меня саму. Все сомнения и сожаления, которые я испытала за эти несколько секунд без него, испарились, и в этот момент я увидела наше будущее.

Он рядом. Мы вместе.

И я наконец-то дома.

* * * * *

БОГ ВОРОВСТВА

Ходят слухи, что в день своего появления на свет я похитил скот старшего брата. В первые несколько часов своей жизни я умудрился не просто умыкнуть пятьдесят коров и спрятать их от Аполлона, но ещё и лиру изобрёл в придачу.

Через несколько часов после рождения. Не месяцев, не лет. В первые же сутки.

Серьёзно? Я, конечно, хорош, но не настолько.

Так что давайте проясним сразу: лиру я смастерил в семь лет, и Аполлон потом ещё четыре года пытался стащить её у меня. Но он не я, а потому раз за разом оставался ни с чем. И тогда я решил увести у него стадо, просто чтобы убедиться, что я могу. Мне тогда было одиннадцать.

Одиннадцать лет, не часов. Да, когда все думают, что это сделал младенец, звучит круче, будто я самый одарённый из богов. Но я в жизни не видел новорождённого, который мог бы стоять, не говоря уже о том, чтобы красть коров.

Хотя это было бы офигенно, признаю.

Но своей цели я добился: Аполлон взбесился не на шутку. Мне даже пришлось отдать ему свою любимую лиру, чтобы он не сбросил меня с Олимпа. Вот так вот.

С тех пор мне постоянно это припоминают. Я частенько делаю что-то, что не нравится Совету, и Зевс закатывает глаза, поднимая ту историю многовековой давности, а Аполлон самодовольно ухмыляется. Не понимаю, чего они ждут. Я просто делаю свою работу, как и все остальные. Не надо быть такими заносчивыми и пытаться делать вид, что меня здесь нет.

Но на этот раз должен признать, что я заслужил. Сидя в пустом тронном зале Олимпа, я бросал мяч в стену и ловил его, когда он отскакивал обратно. В этом зале ничего не происходило в отсутствие Совета, но никогда он не пустовал так долго, как сейчас, и я точно знаю почему.

Из-за меня.

С тех пор, как Персефона пожертвовала своим бессмертием и в одиночку повергла Совет в хаос три десятилетия назад, я стал персоной нон грата. Никто со мной не разговаривал. Все мои реплики на собраниях полностью игнорировались. Даже младшие боги и богини холодно встречали меня, словно быть изгоем заразно. Хотя насколько мне известно, так и есть. Одно прикосновение — и больше с тобой никто не общается.

Обычно меня это не сильно парит. Мне не впервой оказаться в социальной изоляции. Но в этот раз Зевс даже ни разу не припомнил тот случай с коровами. А когда Зевс упускает такую возможность, значит, всё серьёзно.

Прикол в том, что это не моя вина. Если им нужно было кого-то обвинить, лучше бы осудили Афродиту или Ареса. В конце концов, именно богиня любви накрутила делов с Адонисом, а Арес его убил. А у меня всего лишь был небольшой роман с Персефоной несколько веков назад.

И всё. Единственное моё преступление — это влюблённость в лучшую подругу и попытка дать ей немного свободы, пока все остальные пытались удержать её в оковах. Не такой уж тяжкий грех, на мой взгляд, но остальные почему-то считают иначе.

Но Совету нужен был козёл отпущения, а я как никто подходил на эту роль. Зевс ни за что не тронул бы свою дражайшую дочурку или любимого сына Геры. Поэтому все шишки достались мне, хотя я и слова не сказал Адонису.

Это было несправедливо, ни в коей мере, но Совет вообще не про справедливость.

Я со всей силы швырнул мяч в стену, он отскочил под углом и полетел прямо к тронам, стоящих по кругу в центре зала. Выругавшись, я вскочил на ноги. Нельзя допустить, чтобы Зевс разозлился на меня ещё сильнее. Я и так уже перешёл черту — по его мнению. А для Совета имело значение только его мнение.

— Не это ищешь?

При звуке знакомого голоса, я ухмыльнулся и развернулся. Похоже, не все от меня отвернулись. Всего лишь почти все.

— Ирида! Не видел тебя несколько десятилетий.

— Зевс отправил меня на разведку, — она рассматривала резиновый мяч в своих руках, ударила об пол из любопытства. — Так себе путешествие. Помимо того, что оно заняло половину, чёрт побери, века, так ещё и лев попытался мной отобедать. Он был дико растерян, когда его когти и клыки не дали никакого результата.

— Жаль, у него не получилось, — я прислонился к стене, скрещивая руки на груди. — Мне бы не помешала новая работёнка.

— Как будто ты бы смог выполнить хотя бы десятую часть моей работы.

Фыркнул.

— Я тебя умоляю. Зевс назначил тебя своей вестницей, потому что никто другой за это браться не хотел. А ещё ты не докладываешь о нём Гере. И не сплетничаешь о его похождениях. В отличие от любого другого младшего бога или богини, знаешь ли.

Ямочка появилась на её щеке, которая возникала только тогда, когда Ирида была недовольна. Особенно на меня.

— Не причисляй меня к мелким божкам. Что не так с твоей нынешней работой?

— Хочешь сказать, ты не в курсе? — я вскинул бровь. Впрочем, я должен был заподозрить, когда она вообще со мной заговорила. — Персефона отказалась от своего бессмертия. Вместо того, чтобы обвинить тех, кто по-настоящему к этому причастен, все решили ополчиться на меня.

Глаза Ириды округлялись, она даже позабыла о мяче, подкинутом в воздух. С глухим стуком тот приземлился на её голову, прямо посреди медных кудрей.

— Погоди… Хочешь сказать, это правда?

Я уставился на неё. Прикидывается, что не в теме, чтобы узнать историю от моего лица, или реально ничего не знает?

— А что ты слышала? Брось мне мяч.

Она слабо попыталась, но мяч пролетел только три четверти пути до меня. Понятно.

— Только слухи. Ничего из достоверных источников. Но стоит учесть, что последнее время я была далека от гущи событий.

Да уж, и мне в этом плане повезло.

— Персефона влюбилась в смертного. К несчастью для неё, с ним уже крутила Афродита…

— А с кем Афродита не крутила? — пробормотала Ирида. Я ухмыльнулся.

— Арес, как обычно, решил все проблемы грубой силой. Просто взял и избавился от соперника. Натравил вепря, — добавил я, увидев вопрос в глазах Ириды. Она поморщилась и накрыла сердце ладонью. — Загробная жизнь смертного оказалась далека от сказки, поэтому Персефона решила пожертвовать своим бессмертием и умереть, чтобы у него был стимул променять свой личный ад на что-нибудь получше.

— Оооо, — вздохнула Ирина, как романтичная барышня, и теперь уже скривился я. — Её план сработал?

Я пожал плечами и отвёл взгляд, притворившись, что играю с мячом.

— Понятия не имею.

— Ты не спрашивал у Аида?

— Мы сейчас не особо общаемся.

— Неудивительно. Но неужели никто больше не упоминал?

— Со мной никто особо не общается.

Её брови взлетели.

— Они настолько серьёзно восприняли эти любовные разборки?

— Сама видишь, — пробормотал я.

Ирида сократила расстояние между нами и коснулась моей щеки. Вопреки голосу разума, я подался навстречу этому прикосновению. Впервые за несколько месяцев до меня кто-то дотронулся. На секунду наши взгляды встречаются, и её необычные сиреневые глаза — точно ирисы — потемнели до фиолетового.

— Твои глаза цвета спелого винограда, — отметил я вслух. — Что бы это могло значить?

Она тут же опустила руку и сурово взглянула на меня, её радужки вернулись к обычному сиреневому. По крайней мере, они всегда были такими рядом со мной. Вообще, насколько мне известно, они меняют цвет в зависимости от её настроения, примерно как волосы Персефоны со сменой времён года, но Ирида отказывалась говорить мне значение каждого цвета. Не могу её винить, но всё же. У меня было всего парочка догадок. Когда я ещё не считался врагом народа номер один, Арес сказал мне, что глаза у неё всегда голубые, Афродита же клялась, что они зелёные.

Но это всё неважно. Ирида не заслуживала, чтобы её эмоции могли считывать все подряд. Пускай в нашей жизни мало личного, всё сразу становится достоянием общественности, но подобная деталь — уже нарушение границ.

— Мне жаль, — сказала она. — Не очень-то красиво с их стороны поступить так с тобой. Даже ты не заслуживаешь, чтобы вся семья бойкотировала тебя, хоть ты и заноза в заднице.

— По-моему, это самое милое, что ты когда-либо мне говорила.

— Ага, ну, ты особо не привыкай, — она коснулась моей руки. Едва задела, но опять же — в последние месяцы мне не доставало даже этой малости. — Боюсь, я тоже принесла не самые радостные вести. Лучше не уходи далеко. Высока вероятность, что Зевс захочет созвать Совет, как только я найду его.

Отлично. Новая возможность прийти на очередное собрание, где все будут меня игнорировать.

— Что за вести?

— Такие, что им придётся позвать Аида, — ответила она. Я скривился. Точно ничего хорошего. Аид обычно избегает собраний, приходит только, когда решаются особо важные вопросы, затрагивающие и его царство. А вопросы, касающиеся Подземного мира, никогда не бывают приятными. Равно как и легко решаемыми.

Вот тебе и спокойный денёк. До возвращения Ириды он вполне мог таким быть.

И действительно, вскоре после того, как она убежала рассказывать последние новости Зевсу, его голос прогремел в моей голове. Собрание Совета начнётся через пять минут. Все должны явиться.

Да уж, Ирида не преувеличила масштаб бедствия. Даже не помню, когда последний раз моё присутствие было обязательным. Обычно все приходили, потому что не хотели рисковать потерей места в Совете, а переход из князи в грязи — не самое приятное событие, скажу я вам. Но именно требование явиться — это что-то новенькое.

Я первым занял своё место, потому что и так уже был в зале. Остальные появились довольно быстро, даже Аид пришёл в последний момент — за секунду до того, как Зевс опустился на свой трон. Я посмотрел на отца. Брови низко сведены, очень хмурый вид. Обычно он повеселее.

— Вынужден сообщить, Ирида принесла нам новости о Гелиосе и Селене, — тихо начал он. Это было странно. Без официального приветствия и объявления о начале заседания, без привычной показухи, чтобы все помнили, кто здесь главный. Сразу к делу. У меня побежали мурашки по коже. Ничего хорошего это нам не сулит.

— Какие новости? — спросила Деметра, хмурясь так же, как и Зевс. Что ж, не я один вообще не понимаю, что происходит. Какое дело Зевсу до Гелиоса и Селены? Это древние боги, старше Афины, и хотя они не относятся к первородной шестёрке Совета, они всё же по праву являются одними из самых могущественных созданий. Бог солнца и богиня луны, пускай с некоторых пор их обязанности частично взяли на себя Аполлон с Артемидой. Такие, конечно же, могут позаботиться о себе сами, без так называемой помощи Зевса.

Отец медлил, глядя на портал в центре нашего круга.

— Их больше нет.

Члены Совета зашептались. Я выпрямился на троне.

— Что значит «нет»?

Естественно, Зевс мне не ответил. После стольких месяцев игнора он, видимо, научился не замечать мой голос. Это вполне в его духе.

Сидящий напротив меня Арес вскочил на ноги, уже обнажив меч. Типичный бог войны.

— Мы перевернём землю, но найдём их, и тогда их похитителям мало не покажется, — взревел он. — Гермес! Где они?

То есть теперь они желают со мной общаться, ведь только я могу помочь им с поисками. Но я не в том положении, чтобы требовать любезности, поэтому с громким вздохом я закрыл глаза и сосредоточился, держа в памяти единственное чёткое воспоминание о Гелиосе. Когда мне было шесть, он взял меня покататься на своей колеснице, которая, вопреки распространённому в те времена верованию, не была самим солнцем. Только его своеобразным символом. Именно тогда я и заприметил стадо коров Аполлона и в моей голове зародился хитрый план.

Я сфокусировался на лице Гелиоса. Загорелое, с глубоко посаженными светлыми глазами и узким носом. Детали важны, а названия не так сильно, и чем лучше я могу представить образ того, кого и чего я хочу найти, тем проще. И хотя по факту я оставался на том же месте, я в то же время словно бы пролетал над землёй в поисках каких-либо следов Гелиоса. Его должно быть легко заметить — искомое всегда подсвечивается, точно солнце на фоне зелёно-коричневого рельефа земли.

Но я не мог его найти. Я мысленно три раза обогнул землю, но нигде ничего не светилось.

Ну замечательно. Я попытался снова, на этот раз представив бледное овальное личико Селены и её оленьи глаза. Я никогда не встречал никого подобного, найти богиню с такой уникальной внешностью точно не составит никакого труда.

Снова три круга, и всё безрезультатно. Я надул губы. Осечек у меня ещё не было. Я всегда находил искомое.

Открыл глаза. Все — даже Деметра и Аид — смотрели на меня. Я поджал губы. Кажется, мой шанс вернуть их расположение провалился.

— Не могу.

— В смысле не… — вспылил Арес, но я перебил его.

— Я не могу их найти! — выкрикнул я.

— Ты проверил ледяные острова? — уточнил Арес. Я кивнул. — А Подземное царство?

— Разумеется, — я ж не идиот. — Их нигде нет.

Молчание. Арес медленно откинулся назад на спинку трона, все остальные переглянулись между собой, боясь произнести хоть слово.

— Ты уверен? — тихим голосом спросил Зевс, сверля меня взглядом так, будто это моя вина.

— Уверен. Я проверил три раза. Их словно бы не существует.

— Кронос предупреждал нас, что это может случиться, — сказала Гера. — Он говорил, что мы не сможем жить вечно, потому что напрямую зависим от смертных. Смысл нашего существования завязан на них, поэтому как только в нас отпадёт потребность…

— Но что может быть важнее людям, чем солнце и луна? — спросила Деметра. Они посмотрели друг на друга. В иной раз я бы уже ёрзал на троне в предвкушении схватки двух диких кошек, но это не тот случай.

Гера приподняла подбородок на полдюйма, чтобы взглянуть на Деметру свысока. Не то чтобы я осуждал её — сам сейчас не большой фанат Деметры, после того, как она поступила с Персефоной. Но всё же, алё, у нас тут вопрос жизни и смерти.

— О какой значимости можно говорить, если их роли присвоили себе Артемида и Аполлон.

— Ничего мы не присваивали, — ощетинилась Артемида. Впрочем, может, небольшая перепалка поможет разрядить обстановку. — Мы учились у них и понемногу помогали. А не забирали у них работу.

— Но, как вы сами видите, всё указывает на то, что Гелиос и Селена угасли, — отметила Гера. — Или у вас есть другое объяснение?

Артемида сжала кулаки.

— Мало ли. Вдруг Рея вырвалась на свободу?

— И решила убить их вместо нас? Очень сомневаюсь.

Посейдон прочистил горло. Он молчал на большинстве собраний, поскольку обычно мы решали проблемы смертных, а его царство — море. Но когда он заговорил, все повернулись к нему:

— Если Гермес считает, что их нет ни в одном из наших царств, значит, у нас нет причин подвергать это сомнению. Его слова имеют такой же вес, как и у любого из нас.

Аид на противоположной стороне круга зашипел, но я не разобрал ни слова. Трус. Если ему есть что мне сказать, пусть сделает это лично.

— Гермес, ты полагаешь, что их больше не существует? — спросил Зевс. Я кивнул. Нужно взглянуть на картину в целом. Аид никогда меня не простит, что бы я ни делал. Так что не буду зря тратить силы.

— Если я не могу их найти, значит, их нигде нет. И единственное тому объяснение — их угасание.

Тишина вновь повисла в зале. Сидящая рядом с Аресом Афродита промокнула платочком глаза.

— Мы следующие?

— Нет, — Гефест накрыл её ладонь своей рукой, не обращая внимания на злой взгляд Ареса. — Мы слишком важны смертным, чтобы так просто угаснуть.

— Гелиос и Селена тоже были важны, как и многие другие, — заметила Афина. — Как мы можем быть уверенными, что эра богов не подошла к концу?

— Это невозможно, — возразила Гера. — Допустим, некоторые из младших богов скоро прекратят своё существование, но мы незаменимы. Смертные не справятся без нас.

— Это пока, — ответила Афина. — А через сто лет? Через тысячу? Сколько им понадобится времени, чтобы научиться обходиться без нас? Хочется нам это признать или нет, но мы в опасности, и на эту проблему нельзя закрывать глаза. Надо разобраться, что происходит. Если Гелиос и Селена пропали, то могли и другие, и сейчас лучшей стратегией будет выяснить, кто ещё исчез, и установить закономерность.

— Я готов помочь, — предложил я. Поиск всех божеств займёт немало времени, но если так нужно, чтобы семья вновь начала относиться ко мне как к равному, а не предмету мебели, то затраченные усилия будут того стоить. — Я также могу спуститься на землю, разведать там обстановку.

— Вы уверены, что это благоразумно? — голос Аида наполнил зал, хотя он произнёс это почти шёпотом. — Позвольте напомнить, что случилось в последний раз, когда Гермес влез со своей непрошенной помощью.

Моё лицо вспыхнуло. Да кем он себя возомнил, так обо мне говорить?

— Персефона здесь ни при чём.

— Напротив. Возможно, если бы ты не был так увлечён своей интрижкой и занимался своими обязанностями как положено, то заметил бы исчезновение Гелиоса и Селены намного раньше.

Опять двадцать пять.

— Это было несколько тысяч лет назад, — процедил я сквозь зубы. — Я не Адонис. Она умерла не ради меня. Успокойся уже.

— Я успокоюсь, когда мы сведём счёты, — ответил он. Последовавший раскат грома заглушил мой ответ.

— Хватит, — тихим предостерегающим голос произнёс Зевс. — Оставьте личные разборки на потом. Гермес, нам нужно выяснить, кто ещё с нами, а кто уже угас, как можно скорее. Для этого не нужно спускаться к смертным.

— Но Афина только что сказала…

— Пусть с этим разбираются Афина и остальные. У тебя своё задание. Хоть раз в жизни сделай как велено.

Да, только этого от меня и ждут: беспрекословно слушаться, когда им что-то нужно, а когда нет — заткнуться и молчать в тряпочку, потому что я никому не нравлюсь. Я и раньше попадал в неприятности — а кто нет? — но это какой-то совершенно новый уровень наказания. Уж лучше быть изгнанным с Олимпа, чем отвергнутым собственной семьёй.

Но я не спорю, потому что это всё равно ничего не даст, а силы лучше поберечь, чтобы выполнить своё задание. Общественное порицание и без того утомляет, а усталость мне не к лицу.

Зевс раздал ещё несколько указаний, но ни одно из них не предполагало общение со смертными, чтобы понять реальное положение дел. После чего члены Совета разошлись. Несколько секунд спустя ко мне по воздуху плавно прилетел свиток от Зевса. Видимо, даже родной отец не хочет подходить ко мне близко.

— Это список всех известных нам богов и богинь, — сказал он. — Если тебе дорого место в Совете, отчитайся завтра же.

Если мне… Что? Он это серьёзно? Неужели он и впрямь лишит меня трона, если я не уложусь в срок?

Нет, это наверняка просто манипуляция. Хочет запугать, чтобы я ринулся исполнять приказ, и всё. Зевс потратил много лет, чтобы подмять под себя весь Совет. Если он уберёт меня, равновесие будет нарушено, и Гера окажется на один голос ближе к короне.

С другой стороны, он может использовать меня как пример. Показать всем, что любой, кто осмелится перечить ему, получит пинок под зад и рискнёт присоединиться к Гелиосу и Селене в неизвестности. В любом случае, у меня мало времени.

Когда я развернул свиток, у меня глаза чуть на лоб не вылезли. Список был бесконечным.

— Ты хочешь, чтобы я проверил всех до единого за сутки?

Ответа не последовало. Я поднял глаза и увидел, что трон Зевса пуст. Великолепно. Снова окинул взглядом список и нахмурился. Один день. Бесконечный список имён. И никто мне не поможет, потому что для всего Совета я хуже чумы.

Может, на это и рассчитывает Зевс. Что я не справлюсь, и у него будет основание вышвырнуть меня с Олимпа. Если дело в этом, то можно бросить всё и уйти самому. Вот только я рискую угаснуть, как Гелиос и Селена.

Нет, я не уйду без борьбы. Ни сейчас, ни когда-либо. А значит, у меня есть только один вариант: доказать Зевсу, что он ошибается насчёт меня. И у меня есть двадцать четыре часа, чтобы совершить невозможное.

* * *

Обычно мне не нужен сон. Я могу не спать неделями, если не месяцами, если не использую своих сил. Как и все из нас. Но не дойдя и до половины списка я почувствовал такую дикую усталость, будто не отдыхал никогда в жизни.

Я прислонился к золотой стене тронного зала, с трудом пытаясь удержать глаза открытыми. Нельзя спать. У меня и так мало времени, а если Зевс ещё узнает, что я заснул во время задания…

Да, точно. Я бы предпочёл, чтобы моя задница осталась там, где она сейчас. Я наклонился вперёд и заставил себя сосредоточиться на списке имён. Следующим был Полидевк. Их с Кастором несложно найти, хотя эти двое никогда не сидят на месте, поэтому я обрадовался, что сейчас быстро их отыщу.

— Как ты, держишься? — Ирида пересекла тронный зал с подносом в руках.

— Я серьёзно обдумываю вариант сбежать и провести остаток вечности в какой-нибудь тайге, — ответил я. — Что это?

— Я принесла тебе чай. Подумала, тебе не помешает.

Она странно добрая сегодня. Может, Зевс и на неё тоже наехал.

— Спасибо, — сказал я, потянувшись. Она села рядом. Я взял чашку и сделал глоток. С крепким ночным сном не сравнится, но пойдёт. — Но я не шучу. Я никак не успею закончить. Осталось всего десять часов, а я ещё и половину списка не проверил.

Она ухмыльнулась, но в её глазах отражалось сочувствие.

— Когда Зевс соберётся бросить в тебя молнию, замолви за меня словечко, ладно?

Было бы смешно, если бы не было так грустно. Я не отрывал глаз от чашки.

— Зевс сказал, что если я не закончу к сроку, то меня исключат из Совета.

— Зевс часто бросается словами. Но редко держит обещания.

— Уж это он сдержит, — я кивнул на свиток. — Может, ты видела кого-нибудь из них по пути сюда?

Она пробежалась глазами по списку и взмахом руки вычеркнула больше двух десятков имён.

— Я знаю, где проверить ещё нескольких. Если хочешь, я загляну в пару мест. Это сократит твой список.

— Ты правда сделаешь это ради меня? А как же идея занять моё место?

Ирида пожала плечами, и прядка волос, заправленная за ухо, вновь вырвалась на свободу.

— Сжалюсь разочек. Ты же не шутил про тайгу?

Я прислонился головой к стене. Если бы у бессмертных бывали головные боли, то моя башка бы сейчас раскалывалась.

— Шутки в сторону, кто-то должен разобраться в происходящем. Никто из них не проводит столько времени со смертными, сколько я.

— Но Зевс всё равно тебя не отпустил?

— Ты же его знаешь. Он терпеть не может, когда кто-то с чем-то справляется лучше него.

Ирида пристально смотрит на меня.

— Значит, теперь, когда боги и богини начали загадочно умирать по причинам, в которых Совет не уверен, ты впервые в жизни решил послушаться Зевса?

— Он выследит меня в ту же секунду, как узнает, что меня нет. Сама знаешь.

— Если только… — её пальцы скользнули по пергаменту, в дюйме от моего колена, — кто-нибудь добрый, отзывчивый, внимательный и невероятно красивый не прикроет тебя.

Я вскинул бровь.

— Думаешь, этот кто-нибудь существует?

Она шлёпнула меня по руке.

— Дурак. Тогда не буду тебе помогать. Спорим, даже со связанными руками я справлюсь с твоей работой лучше тебя?

— Я сам сейчас не уверен, что справлюсь со своей работой, особенно если Аид продолжит так себя вести. А Зевс — давать невозможные задания.

— Аид со временем успокоится, а мы вместе справимся со списком, — сказала она. — Я спущусь на землю и всё выясню. Ты сосредоточься на тех именах, что я обвела. Но только при одном условии: когда закончить, тайком улизнёшь отсюда и пообщаешься со смертными. Я тебя прикрою.

Я посмотрел на список. Ей как-то удалось сократить его до приемлемого количества.

— Правда?

— Правда, — она сжала мою руку. — Есть вещи поважнее, чем целовать Зевса в задницу.

В устах Ириды это особенно много значит.

— Если у нас всё получится, напомни мне сказать, что я люблю тебя.

Она фыркнула, хотя её щёки порозовели.

— Ой, как будто я не знаю. Любовь прёт из всех щелей, — похлопав меня по руке, она встала. — Только не засни, ленивец, иначе мне придётся заменить тебя в Совете, и родословная тебе не поможет.

— Как скажешь, — я устало улыбнулся. Но бодрящий чай действительно помог, и если она сдержит своё слово, то у меня есть шанс. — Ирида?

Она остановилась прямо перед порталом.

— Да?

— Спасибо. И вовсе ты не такая ужасная, как все говорят.

Закатив глаза, она шагнула в круг кристаллов и ухмыльнулась.

— Какой же ты придурок.

* * *

Вместе нам с Иридой удалось закончить список к тому времени, как снова был созван Совет. Не представляю, как нам это удалось — чудом, наверное, или благодаря какому-то разрыву во времени, — но мы это сделали.

Шесть имён пропавших без вести. Все — древние боги и богини, роли которых переняли божества из молодого поколения. Я трижды перепроверил, чтобы убедиться, но новости были неутешительными. Ни я, ни Ирида не смогли их найти. Мне следовало остаться и сообщить об этом Совету, но к тому времени, когда мы с Иридой закончили проверку, она буквально вытолкала меня к порталу.

— Иди! Я серьёзно. Список Зевсу передам сама.

— Он покарает тебя, если узнает, что ты прикрываешь меня. Уверена, что оно того стоит?

— Да, уверена. К тому же если ты выяснишь причину исчезновений, они, возможно, простят тебе всю ту историю с Персефоной.

Я нахмурился. Точно. Мне не нужно напоминать об этом, но это вполне реальный шанс. Возможно, они простят меня. Возможно, этого будет достаточно, чтобы вернуть расположение Совета. Не факт, но попытаться стоит.

Ирида театрально вздохнула и снова подтолкнула меня.

— Почему ты всегда такой трудный! Вали уже на землю, пока я не скинула тебя с балкона.

— Ладно, ладно, иду. Будь осторожна, ладно? Не исчезай в облаке дыма и всё такое.

— Ты тоже, — ответила она. — И не возвращайся, пока во всём не разберёшься.

— То есть, возможно, никогда.

— В таком случае нам всем конец, и это уже не будет иметь значения, — она поднялась на цыпочках и мазнула губами по моей щеке. Это было неожиданно, и мой лицо вспыхнуло до корней волос. Ирида рассмеялась. — Это на удачу, а не для твоих фантазий. А теперь уходи.

Со стороны одного из коридоров послышались шаги, мне большего толчка и не нужно. Я прыгнул в портал, махнув Ириде на прощание. Это была не самая лучшая из наших затей, но у нас не было особо выбора. Боги умирали. Даже если у нас в запасе несколько тысячелетий, пока не угаснет Совет, мы бы не хотели рисковать. Со стороны Зевса глупо осторожничать.

Я с лёгкостью скользнул в портал и, падая вниз, закрыл глаза и расслабился. Решение должно быть где-то на поверхности. Книга, город, какая-нибудь религиозная теория — что-нибудь, что приблизит меня к пониманию, почему мы умираем.

Такие туманные мысли не всегда срабатывали, и поэтому, приземлившись на ветки деревьев, я выругался. Я-то ожидал, что меня перенесёт куда-нибудь в Рим или в какое-нибудь подобие библиотеки — место, где хранятся знания и ответы, которые всегда хорошо умела находить Афина. Уж точно я не найду ничего подобного посреди леса.

Но когда я внимательнее огляделся, что-то кольнуло меня в груди и потянуло на юг. Не та связь, что обычно возникает, когда я ищу что-то в пределах досягаемости. Скорее пространное ощущение. От злости мне захотелось пнуть дерево. «Пространное ощущение» не решит проблему. Не даст ответов. И уж точно, чёрт побери, не спасёт мою семью.

Впрочем, зацепок у меня немного, и надо успокоиться, прежде чем пытаться снова. Благодаря помощи Ириды, у меня было время немного вздремнуть, но всё равно был уставшим и раздражительным. А в таком состоянии я точно ничем не пригожусь Совету.

Сделал глубокий вдох. Я не виноват, что Аид ведёт себя как козёл и что Персефона решила отказаться от бессмертия. Все с радостью свалили ответственность на меня, хотя это не моя вина, и я вынужден взглянуть правде в глаза — я просто козёл отпущения. Единственный способ открыть им глаза — найти спасение.

Поэтому я пошёл вперёд. Лес становился темнее, по мере того как солнце скрывалось за горизонтом, и совы начали ухать друг дружке. Большинство смертных боятся ночи, но я обожаю. Тихо, темно, есть время подумать, и всё кажется не таким плохим, как при свете дня. Вскоре я уже достаточно расслабился, злость улетучилась, сменившись решимостью. Я во всём разберусь, моя семья вновь признает меня, и никто больше не угаснет. Я стану всеобщим героем, и даже Аид не сможет больше обращаться со мной как с злодеем. Всё вернётся в норму, а больше мне ничего и не надо. Пусть всё будет так, как было до всей этой любовной драмы с Персефоной.

Несколько минут спустя я вышел на дорогу. Ничего особенного — просто тропа, достаточно широкая, чтобы по ней могла пройти лошадь, но не более того. Судя по виду, использовалась она довольно часто, и с каждым шагом напряжение в моей груди нарастало. Может, всё это самобичевание привело к тому, что мои силы вышли из строя? Я не понимал, как секрет нашего вечного существования может быть скрыт в таком месте.

Но что бы ни тянуло меня в этом направлении, я должен это найти. Даже если мой внутренний компас сломался, я чувствую, что с этим лесом не всё так просто. И я не против наткнуться на что-то интересное.

Я шёл по дороге минут пять, как вдруг услышал тихий хруст, словно бы кто-то с богатым опытом слежки за людьми наступил на сухие листья. Становится всё интереснее.

Первый появился уже через несколько секунд. Ему было явно не больше девяти лет, и с ором во всю мощь лёгких он побежал на меня, замахиваясь палкой, как мечом. Я остановился, забавляясь ситуацией. Он серьёзно думает, что может причинить мне вред?

К моему удивлению, он остановился в нескольких шагах от меня, широко распахнув глаза.

— И что, ты так и будешь стоять здесь и пялиться?

— А ты ожидал чего-то другого? — ответил я.

Позади меня послышались шаги второго, слева — третьего, справа — четвёртого. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что это засада. Причём организованная детьми.

— Да, — он выпятил грудь. — Давай сюда свои вещи.

— Какие вещи? — я поднял руки. На мне была простая рубашка, примерно такая же, как у него самого, и пара брюк. Судя по стилю, я попал… в Англию. Наверное. — Одежду?

— Свои пожитки, — потребовал голос слева, более низкий. — Драгоценности. Еду.

— Разве похоже, что у меня что-то есть?

— Тогда где ты разбил лагерь?

— Нигде, — это было чистой правдой, но судя по взгляду первого мальчика, мне не поверили. — Я просто иду по лесу.

— Куда? — спросил тот же низкий голос.

— Ну, это вас не касается.

— Теперь касается.

Воришка, стоявший сзади, сильно толкнул меня, и я упал в ноги первому пацану.

— Вы уверены, что хотите проблем? — спокойно спросил я, даже не пытаясь встать. Они всё равно толкнут меня снова.

Вместо ответа второй мальчик просто пнул по моим рёбрам. Вот теперь я должен либо вступить в драку, либо слинять, а я уж точно не намерен так это оставлять.

Вместо этого я согнулся, обхватив руками рёбра, как любой нормальный смертный. Так себе уловка, но второй мальчик продолжал меня пинать, а первый кричал:

— Золото или жизнь!

Да что они знают о жестокости.

— Раз у меня… нет золота… то, видимо… жизнь, — выдавил я между пинками. У меня не очень получалось имитировать хрипы, но это было и неважно.

Ко мне подошёл третий — самый крупный из них, но в то же время с детской мордашкой и неуклюжестью, словно он резко вырос за последнее время и ещё не привык к своим габаритам. И хотя он должен быть сильнее двух других, он не стал к ним присоединятся, за что сразу мне понравился. Если только он не мозг команды, спланировавший нападение. Но в то же время он не вёл себя как главарь.

Второй мальчишка опустился на колени в грязь и начал бить меня кулаками по лицу. Я мысленно вздохнул. Они так просто не успокоятся, да?

— Стойте.

Четвёртый голос — и определённо не мальчишеский. Я вскинул бровь и, несмотря на избиения, от который я вроде как должен страдать, приподнял голову. Девушка лет семнадцати в такой же рубашке, как и у мальчишек, шагнула на дорогу. Но в отличие от них, в её ярко-голубых глазах виднелся ум и расчёт. Второй неохотно перестал меня бить, а девушка начала обходить нас по кругу.

— Не замечаешь ничего необычного, Спраут? — спросила она, и драчун чуть отстранился, чтобы осмотреть меня.

— Крови нет. У всех, кого я бил, шла кровь.

— Или хотя бы появлялись отметины, — заметила главная, наклоняясь. — Почему ты всё ещё невредим?

Я сел. Она оказалась довольно симпатичной для смертной, пускай даже с грязью на щеке и растрепавшейся косой. Но красота мало что значит, если по жизни она занимается тем, что натравливает мальчишек на ни о чём не подозревающих путников, особенно когда с тех даже взять нечего.

С другой стороны, она остановила драчуна. Но будь я смертным, то, наверное, уже давно бы отключился.

— Секрет. Так я пойду?

— Пока нет, — она наклонилась ближе ко мне и наморщила нос. — И от тебя не воняет. Ты чистый.

— Это преступление?

— Нет, но это означает, что ты не тот, кем кажешься. Куда ты направлялся? Скажи мне, или Мак продолжит тебя бить.

Здоровяк с детским лицом хрустнул костяшками. Мак, значит.

— Я не знаю, куда я шёл. Честно. Я даже не знаю, куда ведёт эта тропа.

— Бродяга, значит. Допустим. А где твои вещи?

— Живу за счёт того, что даёт земля. Люди веками это делали до нас. Значит, и я могу.

— Даже без ножа? Без бурдюка с водой?

Я пожал плечами.

— Обычно мне везёт.

Девушка наклонилась так близко, что её лицо оказалось в дюйме от моего. Тяга в груди заставляла меня двигаться дальше, до боли требовательно. Я должен дойти до нужного места, пока никто больше не исчез.

Но не успел я пошевелиться, как девушка коснулась моего подбородка. По коже пробежали знакомые мурашки, как всегда бывало, когда я находил искомое, и тяга мгновенно испарилась.

То есть эта девушка — ответ на мой вопрос? Вот теперь, чёрт возьми, я уверен, что мои способности дали сбой. Она, наверное, даже читать не умеет — и вообще ни разу в жизни не держала книгу. И уж точно в её голове не может храниться секрет нашего бессмертия. Такое знание не может быть доступно простым смертным.

Но я остался на месте, пока она крутила мою голову из стороны в сторону, изучая. Она была чарующе прекрасна. Неудивительно, что она смогла подчинить трёх мальчишек. И не стоит судить книгу по обложке. Может, в ней есть что-то особенное. Может, она одна из многочисленных бастардов Зевса. Вариантов масса. Поэтому я просто смотрел на неё, улыбаясь. Что бы я ни искал, оно может подождать немного дольше.

— Таки невредим, — удивлённо заключила она и резко встала, переглядываясь с мальчишками. Я ожидал любопытство, интерес, но вместо этого увидел страх. — Ладно, тогда… можешь идти.

Я встал и отряхнул рубашку.

— Всё-таки поняли, что нечего у меня красть?

— Просто уходи, — отрезала она, отступая от меня на шаг. — Пока я не передумала.

Это что-то новенькое. Обычно смертные не гонят меня. Даже когда я скрывал, кто я, между богами и людьми всегда была естественная связь. Что-то вроде пищевой цепочки. Мы зависим от них, они зависят от нас…

Так почему же мы вымираем, если они всё ещё существуют?

Девушка пошла прочь по дороге, окружённая своей бандой, и у меня внутри всё опустело. Мы знакомы две минуты, а мне уже невыносимо смотреть, как она уходит от меня. Может, мои способности всё-таки не подвели. Может, ей что-то известно.

— Подождите, — позвал я, бросившись следом за ними. — Могу я к вам присоединиться?

— Нет, — равнодушно бросила она, даже не повернув головы. — Нам лишний рот не нужен.

— Я могу прокормить себя сам. Чёрт, да и вам достать тоже.

Её походка изменилась, словно что-то удерживало её.

— Я тебе не верю.

— Так давай докажу, — я показал на дорогу. — Встретимся здесь через десять минут.

— Ты собираешься найти еду на пятерых за десять минут? — она развернулась ко мне лицо, усмехаясь, но в её глазах мелькнул страх. — Ладно, мы подождём. Если не придёшь через десять минут с достаточным количеством еды, мы уходим, а ты остаёшься сам по себе. И мы заберём всё, что найдёшь.

— Договорились, — я слегка поклонился ей. — Никуда не уходите.

— И не собирались.

Её голос звучал уверенно, но я понимал, что одно неверное движение — и они сбегут. Поэтому я решительно направился в лес. Если грабежи для них — вопрос выживания, то неудивительно, что они чуть ли слюни не пускают при мысли о сытном ужине. Судя по виду младшего мальчика, они голодали большую часть своей жизни.

Как только меня не было ни видно, ни слышно, я наколдовал пять кроличьих тушек, трёх перепёлок и мешочек, полный ягод. Девушка уже поняла, что я не такой, как все, не будем усиливать подозрения. Если повезёт, она забудет про это, когда набьёт живот вкусной едой.

— Ужин, — крикнул я, выходя на дорогу. — Овощей не нашёл, но подумал, что вы и так питаетесь одной тра…

Я замолк. На дороге никого не было. Это же то самое место? Ну конечно. Я никогда не теряюсь. Тогда где, блин, они?

Я вздохнул. Я мог бы уйти. Попробовать найти другое решение. У вселенной иногда странное чувство юмора, но это не значит, что я должен терпеть. Должен быть вариант получше.

Однако стоило мне закрыть глаза, как в небе сверкнула молния, за которой последовал мощный раскат грома. О, ну здорово. Если Зевс знает, что я здесь, то это только вопрос времени, когда он меня найдёт. У него нет моего дара, но это ж Зевс.

Я побежал со всех ног, стараясь не выронить добычу. Понятия не имею, куда я бежал, просто нёсся куда глаза глядят. Чем глубже в лес, тем меньше шансов, что Зевс меня заметит. А прямо сейчас мне как-то совсем не хотелось возвращаться на Олимп.

Я нарвался на их лагерь, даже не осознавая, что всё это время бежал в нужном направлении. Четвёрка сидела вокруг слабенького костра и тихонько переговаривалась, но стоило мне появиться — и все замолчали. Младший ребёнок — тот самый, что остановил меня на дороге, — свалился со своего пенька.

— Изыди! — закричал он. Девушка резко вскочила на ноги.

— Что ты здесь делаешь? Как ты нас нашёл? И что… — она прищурилась. — Что это?

— Это? — я поднял тушки. — Ваш ужин. Или был бы им, если бы вы не кинули меня.

Она выпучила глаза и направилась ко мне, протягивая руку. Я сделал шаг назад.

— Нетушки. Сначала примите меня в свои ряды.

— Извини, мест нет, — она снова попыталась выхватить еду, но я увернулся.

— Значит, сегодня я объемся в одиночку.

— Да ладно тебе, Так, — заныл мальчик. — Хотя бы на один вечер. Я очень голоден.

— Пожалуйста, Так, — взмолился Спраут, костяшки которого были обёрнуты тканью. То есть кто-то всё-таки пострадал в ходе нашей стычки. — Мы умираем с голоду.

Девушка, которую звали Так, сердито посмотрела на меня.

— Ладно. Но только сегодня.

Просившие обрадовались, и Мак по ту сторону тоже улыбнулся. Я протянул Так кроликов, и она буквально вырвала их у меня из рук.

— Спасибо, — сказал я.

— Не стоит. Чтоб к утру тебя не было.

— А если я не захочу уходить?

— Тогда мы просто снова от тебя сбежим. Мак, сюда, — она передала ему кроликов. А Спраут подскочил ко мне, чтобы забрать перепёлок. — Перри, сделай что-нибудь с костром. Он вот-вот потухнет.

Младший мальчик подбежал к огню, чтобы раздуть его посильнее, а я устроился поудобнее на бревне. После нескольких безуспешных попыток расковырять палкой угли, я чуть усилил пламя магией. Чуть-чуть помощи не повредит. Они даже не заметят.

Когда же костёр хорошенько разошёлся и без усилий Перри, Так бросила на меня взгляд. Я широко улыбнулся в ответ. Пускай подозревает что хочет. После того, как они подло сбежали, я не намерен делиться секретами. Пусть сначала откроет свои.

В скором времени в воздухе аппетитно запахло жареным мясом, и даже у меня рот наполнился слюной. Я сегодня использовал много магии, теперь мне нужны еда и сон. И прям сильно. Кролики и перепёлки, приготовленные в диких условиях, не совсем в моём вкусе, но на один раз сойдёт.

Мак предложила первого кролика Так, но та дождалась, когда все получат свою порцию, перед тем как приступить самой. Что ж, хотя бы со своими она вежливая и тактичная, даже если на меня её манер не хватает.

— Так как вы познакомились? — спросил я. Они все были так увлечены поеданием мяса, что никто ничего не говорил. Наконец, Так облизала пустую косточку.

— Судьба свела, — сказала она. — Наши родители были убиты на войне, поэтому мы объединились. Вместе больше шансов выжить.

— Непохоже, что у вас хорошо получается, — сказал я, но едва слова сорвались с языка, как я тут же о них пожалел. Ничего умнее не мог придумать? Оскорбил её при всех… Я поспешил добавить. — То есть… Ну, это же наверняка тяжело — жить в лесу.

Лицо Так вмиг посуровело, и она бросила косточку в костёр.

— Не все так хорошо охотятся, как ты, — пробормотала она, отказываясь смотреть в мою сторону. Не виню её. Кто тянул меня за язык?

— Так крутая, — воскликнул Перри с набитым ртом. — Она умнее всех, кого я знаю.

— Это потому, что кроме меня, ты знаешь только Мака и Спраута, — парировала Так, но её щёки всё равно порозовели от комплимента.

— Поэтому ты не хочешь, чтобы я к вам присоединился? Боишься, что займу твоё место?

Она пронзила меня взглядом, в холодных голубых глазах мелькнуло опасение. Значит, я правильно угадал.

— Я не принимаю тебя, потому что не доверяю.

— Но я могу вас прокормить. И я не претендую на роль главаря, честно.

— Это неважно. Я всё ещё тебе не доверяю. Мы даже не знаем, как тебя зовут.

Я вздохнул.

— Если я назову своё имя, вы примете меня в свой отряд?

— Если назовёшь время, я подумаю, стоит ли давать тебе шанс, — сказала она. — Но ничего не обещаю.

Мне было ясно, что лучшего предложения не будет, поэтому я просто пожал плечами. Я мог был солгать, но если у неё действительно есть ключ к разгадке того, что происходит с моей семьёй, то я не могу рисковать разрушить то хрупкое перемирие, что установилось между нами. К тому же я и раньше раскрывал свою личность смертным. В прошлом это ни к чему плохому не приводило. В большинстве случаев. А если вспомнить, что я спокойно пережил избиение и за пару минут в лесу раздобыл гору еды, то мои способности для них и так не секрет. Они не сочтут меня сумасшедшим или выдумщиком.

Это самый худший расклад, когда смертные всё никак не могут поверить в правду и засыпают вопросами, требуют показать какой-нибудь трюк, ищут подвоха… Словно моего слова им недостаточно. Хотя справедливости ради, стоит отметить, что это правильно. Иначе так любой псих из смертных мог бы объявить себя одним из нас.

Я расправил плечи, посмотрел ей в глаза и торжественно объявил:

— Позвольте представиться — Гермес.

Я ожидал, что она удивится, растеряется, потребует доказательств — в общем, выдаст одну из типичных реакций. Я сто раз через это проходил. Но вместо этого она молча смотрела на меня.

И тут она села обратно на своё место, моргнула и сказала:

— Это самое дурацкое имя, которое я когда-либо слышала.

Теперь уже я уставился на неё. Она что, никогда обо мне не слышала?

— Иногда меня называют Меркурий, — осторожно добавил я. В конце концов, влияние Римской империи пока довольно велико.

— Ещё хуже, — ответила она. — Ну серьёзно. Если решил взять себе прозвище, придумай что-нибудь получше.

Она реально понятия не имеет. Такое, конечно, бывает, но мы же не так уж далеко от Греции. А этот остров некогда был частью Римской империи. Но она даже не слышала обо мне. Как и мальчишки.

Мы их боги, их правители, наше слово для них закон. Так как же возможно, что они даже не подозревают о нашем существовании?

— Ну так что? — прервала она поток моих мыслей. — Если Гермеса и Меркурия откидываем сразу, то как нам тебя называть?

Я прикусил язык. Не надо воспринимать её язвительность близко к сердцу.

— Не знаю. Какие нормальные имена есть?

Так постучала пальцами по бедру. Даже пока она просто сидела, ничего не делая, только обдумывая мой вопрос, в ней всё равно было нечто интригующее. Что-то выбивающееся из образа. То, как она держала себя, то, как говорила, — её манеры выдавали в ней совсем не лесную разбойницу. И чтобы девчонка возглавляла отряд из пацанов, которые уже через пару лет превзойдут её по силе, а то и уже…

По другую сторону костра Спраут прочистил горло.

— Если голубки хотят уединиться…

Ещё одна кость пролетела по воздуху и попала прямо ему в голову. Так прожигала его взглядом.

— Заткнись, Спраут.

Он струсил и поднял руки над головой, сдаваясь.

— Ладно-ладно, прости!

— Ещё одна такая шутка, и под твоим одеялом сегодня будет спать Перри, — она снова повернулась ко мне. — Итак, имя. Это вообще-то важный вопрос. Не смейся.

Ничего я не смеялся, но ради неё сделал нейтральное выражение лица.

— Почему это так важно?

— Потому что имя определяет судьбу. Это твоя личность. Кто ты есть. Как только у тебя появляется имя, всё решено: это то, кем ты всегда будешь.

— И ты хочешь дать мне новое, — уточнил я. Она пожала плечами.

— Разумеется. С новым именем ты станешь новым человеком. Не буквально, конечно же, — поспешила добавить она, когда я открыл рот, чтобы возразить. — Но в глазах окружающих ты чистый лист. Никому неизвестный, без груза прошлого. И твоё имя даёт отправную точку, определяет твоё место в мире, позволяет вписаться. Ты можешь обманывать себя, считая, что ты намного больше, чем просто имя, но это неправда. Ты связан с ним, пока не захочешь начать всё заново и выбрать другое.

Что-то щёлкнуло на грани моего сознания, но я слишком увлёкся движением её губ и не обратил внимания.

— Так кто же я тогда?

Она постучала пальцем по подбородку. Я затаил дыхание. Я понимал, о чём она говорит, намного больше, чем она думала. Я сменил немало имён, но по какой-то причине именно это казалось в тысячу раз важнее всех предыдущих.

— Джеймс, — объявила она. — Однозначно Джеймс.

Я вскинул бровь. Возможно, с тысячей раз я погорячился.

— Джеймс? Серьёзно?

— Да, серьёзно. Тебя чем-то не устраивает имя Джеймс?

— Да нет, просто…

— Просто что?

Я помедлил с ответом, молча глядя на неё. Она просто смотрела в ответ.

— Ладно, пойдёт, — уступил я, и она улыбнулась.

— Конечно, пойдёт. На первый взгляд, кажется, что нет, но многое скрыто под поверхностью. Имя Джеймс именно такое, — взяв в рот несколько ягодок, она медленно прожевала. Зажмурилась от удовольствия. — Ммм. Я таких ещё не пробовала. Ты уверен, что они не ядовиты?

— Уверен. Хоть у тебя и странный вкус на имена, я бы не стал из-за этого тебя травить.

— Кто тебя знает, — она открыла глаза и окинула взглядом всех по кругу. — Ладно, Джеймс. Хочешь шанс проявить себя и доказать, что ты можешь быть нам полезен?

Им всё равно от меня не избавиться, но я могу им подыграть.

— Да.

— Если хочешь остаться с нами, тебе придётся научиться красть. Готов к такому?

— Как-нибудь справлюсь.

— Завтра по той дороге поедет граф, которому принадлежат эти территории…

— Так! — вскрикнул Перри, но Спраут закрыл ему рот ладонью.

— Ты должен будешь его ограбить, — договорила Так.

Перри ужом извивался, но Спраут его не отпускал. Я же не отрывал глаз от Так. Грабёж. Звучит просто. Я много раз в своей жизни проворачивал такие дела.

— Нужно украсть что-то конкретное?

Она крутила кончик своей косы, но что-то в её взгляде дало мне понять, что для неё это не просто ограбление. В её глазах появился жадный блеск.

— Давай сделаем задачку поинтереснее. Укради медальон с его шеи, ну и прихвати всё ценное, что только сможешь найти.

— И если я справлюсь?

— Станешь одним из нас.

— А если нет?

— Покажешь, как ты охотишься, и оставишь нас в покое. Навсегда.

«Навсегда» — это намного, намного дольше, чем она думает.

Я протянул руку, и она сжала мои пальцы. Её хватка оказалась неожиданно сильной.

— По рукам, — сказал я.

Она ухмыльнулась. Мой желудок сделал кувырок.

— По рукам.

* * *

Группа всадников подъехала к нашему участку дороги вскоре после рассвета. Всего шесть мужчин, все верхом, что делало задачу практически невыполнимой. Тем лучше. Больше очков в мою пользу.

Главного было вычислить несложно. Это был не мужчина в дорогой накидке с фамильным гербом. Судя по тому, как он слегка был развёрнут влево, к всаднику постарше, сидевшему чуть прямее всех остальных и высоко задиравшему нос, первый был приманкой. Настоящий же граф — второй.

Так, Спраут, Перри и Мак (последний так ни произнёс при мне ни слова) забрались на деревья, спрятавшись в густой листве. Даже если бы их кто-то заметил, у них была фора, и это меня успокаивало. Меньше всего я хотел бы сопроводить кого-нибудь из них в Подземный мир. Хотя, судя по тому, как Перри избегал меня всё утро, я подозревал, что они сами уже мысленно меня похоронили.

Я тоже сидел на ветке, только намного ниже, и выжидал. Всей процессии пришлось немного перестроиться на узком участке дороги: лошади сталкивались друг с другом и пугались, но иного пути не было. Они попали в ловушку. Я задержал дыхание и медленно начал отсчёт: три, два, один…

Спрыгнув с дерева, я приземлился прямо на спину коня графа и прижал острый камень к шее старика. Другие всадники закричали, их лошади задёргались. Но несмотря на топот копыт и скрежет металла, когда они обнажили мечи, я держал камень крепко. Это самая простая часть плана.

— Вы не сможете меня убить, не задев своего господина, — выкрикнул я, сдёргивая цепочку с шеи графа. Не знаю, что это за медальон, но для Так он куда ценнее моей жизни. Многое, конечно, для неё ценнее моей жизни, но всё же.

— Отпусти меня, — прохрипел граф. — Забирай что хочешь.

— Уже забрал, — я кивнул на других всадников. — Выгрузите содержимое сумок на обочину. И не вздумайте ничего прятать.

Граф махнул дрожащей рукой, и один за другим всадники опустошили свои сумки. Несмотря на то, что некоторые из них были намного крупнее меня и лучше вооружены, они почувствовали то, что не ощущала Так, — мою божественную сущность. Моё бессмертие. Тот естественный факт, что я нечто большее, чем все они вместе взятые.

Возможно, Так тоже это осознавала. Возможно, она так защищала свою позицию, потому что инстинктивно чувствовала угрозу. Вот только это не имеет значения. Мне не нужна её шайка. Мне нужны ответы, которые есть только у неё, хотя она сама об этом не знает.

— Отлично, — произнёс я, когда они закончили. — Теперь вы все отправляйтесь дальше. Как только скроетесь из виду, я отпущу вашего господина.

Стражники сделали так, как я сказал, и ускакали сразу же, как только справились с испуганными лошадьми. Я держал камень у горла графа, пока они не исчезли из поля зрения, и, выждав ещё полминуты, ослабил хватку.

— Уходи. И если до меня дойдут слухи о готовящейся мести, ты пожалеешь, что я просто не перерезал тебе горло.

Как только я спрыгиваю с его коня, он тут уезжает, вцепившись в шею скакуна. Я бы пожалел его — и часть меня немного сочувствовала ему, потому что это нельзя было назвать честной схваткой, — но очевидно, ему жилось намного лучше, чем Так и её ребятам. И я не жалею, что помог им.

— Это было круто! — выкрикнул сверху Перри, скользнул вниз по дереву и бросился ко мне. — Как ты это сделал?

— Всем интересно, — добавила Так, спрыгнув с нижней ветки и приземлившись на ноги. — Как тебе удалось вынудить самого устрашающего человека в этих местах отдать самое дорогое, что у него есть?

— Ты про это? — я поднял медальон. Она попыталась схватить его, но я отвёл руку.

— Отдай! — рявкнула она. Я ухмыльнулся.

— Ты сказала, что я должен его украсть. Ты не говорила, что надо отдать его тебе.

— Мак!

Мак, который был занят тем, что рылся в вещах, оставленных стражниками, поднял голову и моргнул. И не сказав ни слова, вернулся к своему занятию. Моя ухмылка стала шире.

— Скажи мне, зачем он тебе, и я отдам, — предложил я.

— Он стоит столько же, сколько твой вес в золоте, вот почему.

Но её слова не вязались с тем, как её взгляд следил на медальоном. В нём не было жадности, скорее отчаяние. Словно этот медальон для неё важнее воздуха.

— Я тебе не верю. Тут другая причина.

— Мне плевать, — выпалила она. — Отдай его мне, или я откажусь принимать тебя к нам.

Пусть думает, что хочет, ей всё равно не удастся меня прогнать, но мне важно выстроить взаимодействие. А она взрывается от малейшего поддразнивания. Опасное сочетание.

— Ладно, ты победила, — я протянул ей медальон. Она выхватила его и прижала к сердцу. Что такого важно может быть в подвеске? — А теперь я могу попросить об ответной услуге?

— Что? — пробормотала она, крутя медальон в своих ладонях. Она не восхищалась его красотой, не прикидывала мысленно стоимость, нет, скорее она осматривала его на предмет повреждений.

— Доверься мне. Или хотя бы попытайся. Я на вашей стороне.

— На нашей стороне только мы, — отрезала она и подняла на меня взгляд, крепко сжимая медальон в руке. — И никто больше.

— Тогда позволь мне стать одним из вас. Я могу охотиться, могу собирать съедобные растения, могу делать всё, что скажете. Буду подчиняться тебе, а не наоборот. Обещаю.

— Вот как? И в чём же твоя выгода? — спросила Так. Теперь, когда мальчишки закончили собирать награбленное, Мак подошёл ближе к нам, прихватив две трети добычи. — Ты можешь спокойно прожить в лесу хоть всю жизнь без нашей помощи. Зачем тебе делиться?

Я помедлил. Не потому что не мог придумать ответ, но потому, что ответ слишком близок к правде, а признать её непросто. Но либо я скажу правду, либо потеряю всё.

— Я слишком давно один, и это уже стало невыносимо. Я обещаю не обманывать ваше доверие, не грабить вас и не бросать. Я буду вам помогать, а вы в ответ не будете сваливать на меня все шишки, если я сделаю что-то не так. Но я буду стараться не давать вам повода, — добавил я. — Это всё, чего я хочу. Друзей. Семью. Дом, пускай даже без крыши и стен.

Лицо Так смягчилась, она чуть разжала кулак с медальоном. Повисла тишина, но пока она не затянулась, Перри приблизился ко мне и взял за руку.

— Мы здесь одна семья, — застенчиво произнёс он. — Ты можешь стать её частью, если не будешь слишком много есть.

Я хмыкнул.

— Я постараюсь приносить столько еды, чтобы никто из вас даже не задумывался о том, что кому-то может не хватить.

Мальчик просиял, и мы все вчетвером уставились на Так. После продолжительной паузы, когда никто ничего не говорил, она устало вздохнула.

— Ох, ладно. Пока держишь свои обещания, можешь оставаться.

Мальчишки громко обрадовались. Я хлопнул Так по плечу.

— Ты не пожалеешь.

— Надеюсь.

Она развернулась и пошла в лес. Нам оставалось только последовать за ней. Я ухмыльнулся. Она могла строить из себя кого угодно, но я знал правду: одна совсем не такая плохая, какой хочет казаться.

* * *

Мы провели остаток дня в лагере. Я показал Маку, как правильно готовить крольчатину, чтобы не пересушить мясо. Перри и Спраут наводили порядок, время от времени устраивая мальчишеские драки. А Так осматривала награбленное, но всё время держала медальон при себе.

Это было даже мило — почти по-домашнему уютно, как никогда не было на Олимпе. Совет всегда делился на группы из двух-трёх богов и собирался вместе только на заседаниях, чтобы решать серьёзные вопросы. А мальчишки смеялись и играли, и это создавало впечатление настоящей семьи. Так была для них скорее старшей сестрой, чем мамочкой, но они всё равно её слушались. Перри иногда предлагал ей поиграть вместе с ними, но она упрямо отказывалась.

Она как-то по особому держалась. На её губах играла таинственная улыбка, а поведение стало более расслабленным, уверенным, не такой нервным, как раньше. Словно ей удалось совершить невозможное. Я скользнул к ней.

— Выглядишь счастливой, — сказал я, и её улыбка тут же пропала. — Откуда ты знала про графа?

— А тебе-то что?

Я пожал плечами.

— Просто любопытно. Мне показалось, ты его недолюбливаешь.

— Как и многие.

— За что его не любишь именно ты?

Она вздохнула.

— Ты невыносим, ты в курсе?

— Мне уже говорили. Но ты не ответила на мой вопрос.

Она крутила в пальцах кончик своей косы, глядя в огонь. Уже смеркалось, и если бы я захотел, то мог бы вернуться на Олимп. Но пока что в ближайшем будущем я планирую оставаться с ними.

— Он убил мою мать, — произнесла она после долгого молчания. — Из-за него погибли их отцы, — она кивнула на мальчишек, которые либо старались не обращать на нас внимания, либо не слышали её тихого голоса. — Вот почему мы объединились.

— Как он это сделал? — спросил я. Она странно на меня посмотрела.

— Война? — произнесла она как нечто очевидное. — Разве из твоей деревни никого не забрали? Где был ты?

Я нахмурился.

— С чего ты взяла, что я вырос в деревне?

— Ну тебя же не волки не вырастили, правда?

Ну как сказать.

— Так этот человек… Граф, он отправил ваших отцов на войну?

— И убил мою маму, — добавила она. — Это важно.

— И причём здесь медальон?

Она опустила взгляд на подвеску, с некой тоской проводя большим пальцем по синему камню.

— Я же сказала, он…

— Стоит целое состояние, — закончил я. — Но я всё ещё не верю, что причина в этом.

— Твои проблемы, — она подняла глаза на сиреневое небо. Звёзды только-только начинали проглядывать. — Можешь присмотреть за мальчиками? Мне нужно прогуляться в одно место.

— Да? Куда?

— Я знаю парня, который может скупить то, что нам не пригодится.

— Например, медальон?

Она сжала ладонь. Нет, она никому его не отдаст.

— Ага, например, его.

— Давай пойду с тобой. Тебе не стоит ходить одной.

Её глаза сверкнули.

— Почему это? Из-за того, что я девчонка, и мне нужна твоя защита?

Я фыркнул.

— В тот день, когда тебе понадобится моя защита, солнце взойдёт на западе. Я к тому, что хорошо умею торговаться, вот и всё. Я позабочусь о том, чтобы ты получила максимальную прибыль.

Она выругалась себе под нос.

— Если я соглашусь, ты перестанешь задавать дурацкие вопросы?

— Только если пообещаешь быть честной со мной.

— Когда это я тебе врала?

Я указал на медальон.

— Минуту назад.

Она вскочила на ноги.

— Я подумаю об этом. Так ты идёшь или нет?

С лёгкостью поднявшись, я ухмыльнулся.

— Ты не пожалеешь об этом.

— Уже жалею. Мак, ты за старшего, — крикнула она, уже направляясь вглубь леса. Я подмигнул мальчишкам и пошёл за ней.

Большую часть пути мы шли молча. Так, казалось, хочет о чём-то заговорить, но продолжала молчать, прямо как Аид. Я хотел придумать что-нибудь, чтобы она расслабилась и доверилась мне. Неспроста чутьё вывело меня на неё, но если она так и не откроется мне, то моей семье уже можно начинать готовиться к неизбежной гибели.

Я не могу этого допустить.

Поэтому я прочистил горло, перепрыгивая через упавшее дерево.

— Здорово, что ты так заботишься о мальчиках.

Она пожала плечами.

— Мы заботимся друг о друге.