ЧАСТЬ ВТОРАЯ Июль

Бренда провела в Нантакете уже три недели, но совершенно не продвинулась с этим чертовым сценарием. Изо дня в день она уходила из дому в девять часов и шла на пляж, устраивалась поудобнее на пустынном песчаном берегу с термосом кофе и блокнотом с отрывными страницами. Она так хорошо знала сюжет «Невинного самозванца», словно написала эту книгу сама. По этой книге можно было бы отснять прекрасный фильм, если она, Бренда, сумеет правильно ее подать. Это была неисследованная классика, насыщенная трагедиями и с допускающей двоякое толкование моралью. Бренда могла бы оставить действие романа в том времени, в котором он был изначально, пригласить Джона Малковича на роль Кельвина Дера и одеть его в вычурные сорочки с кружевными воротничками и парик. А могла модернизировать сценарий — превратить Кельвина Дера в строителя из Джерси-Сити, который случайно убил Томаса Бича, сбив его на своем «датсане 300ZX» при выезде с парковки у стадиона Ши в Квинсе после концерта Брюса Спрингстона. Потом, после нескольких невероятных совпадений, Кельвин занимает место Бича на фондовой бирже «Голдман Сакс» и начинает встречаться с его невестой Эмили, владелицей магазина «Кейт Спейдс» в Сохо. Бренда предполагала, что фильм будет иметь огромный успех одновременно у критиков и у зрителей. У нее даже были небольшие связи в кинобизнесе — отец ее бывшей студентки Эми Фельдман был президентом «Марки филмз».

Но она не могла писать.

Всю жизнь Бренду легко отвлекали всякие мелочи. Для работы ей были необходимы уединение и абсолютная тишина. Когда она училась в старших классах, об этом заботились ее родители — Эллен Линдон выключала радио, из которого доносились классические мелодии, отключала звонок телефона, позволяла Бренде прогулять обед, чтобы позаниматься в полной тишине в читальном зале библиотеки Брин-Морского колледжа. А потом, во время учебы в колледже и последипломного образования, Бренда отыскивала места, где ее никто не мог найти, и спокойно читала и писала по нескольку часов. Она закрывала на замок дверь своей квартиры и задергивала шторы. Однажды на Рождество Вики подарила ей табличку на дверь: «Просьба не беспокоить: гений работает». Вики вложила в свой подарок уйму иронии; сестра Бренды меньше, чем кто бы то ни было, понимала, что такое одержимость: она с детства интересовалась огромным количеством вещей. Но Бренда не могла одновременно думать о двух вещах, а тем более о четырех или пяти, и в этом была ее проблема. Как могла она написать сценарий, когда голова ее была забита подробностями позора, проблемами с законом и повседневными заботами, всепоглощающими переживаниями о Вики и детях и более всего затяжной одержимостью Джоном Уолшем?

Бренда не переставала вспоминать о нем. Это был просто абсурд! Бренда уже думала о том, что это ей надо пойти к врачу, — ей необходимо лечение, а еще лучше — хирургическое вмешательство. «Удалите мою одержимость Джоном Уолшем. Она съедает меня, словно рак; она растет во мне, как ребенок».

За все это время Джон Уолш позвонил всего один раз, в самом начале, в тот день, когда потерялся, а потом нашелся Блейн. Мелани ответила на телефонный звонок и оставила записку, которую Бренда хранила в своем экземпляре «Невинного самозванца». Она не слышала голос Уолша уже двадцать один день; она уже двадцать один день не видела его лица. Он клялся в любви так пылко, так убедительно, что Бренда ждала непрерывного потока телефонных звонков, но звонили только ее мать и Брайан Делани; Бренда думала, что Джон будет добиваться ее, пока она не сдастся. Но нет — он позвонил лишь один раз, и на этом все. Все-таки он был типичным австралийцем! «Если я тебе понадоблюсь, — наверняка думал он, — ты знаешь, где меня найти». А может, он просто больше ее не любил. А может, он серьезно отнесся к ее словам и подумал, что из их отношений ничего хорошего не выйдет. Может, теперь, когда карьера Бренды была разрушена, а ее доброе имя запятнано, Уолш потерял к ней интерес. А может, он встретил кого-то другого. Не было смысла об этом рассуждать, но Бренда не могла не думать о том, как Уолш проводил это лето в городе. Может, он снова работал в строительной фирме? Сидел ли он на лесах, в шляпе и без рубахи, и ел сандвичи из металлического чемоданчика для завтраков? Что он делал по ночам? Сидел ли он долгими летними вечерами в читальном зале библиотеки, как надеялась Бренда, — или ходил по клубам, танцевал и спал с кем попало? Все девушки, которые учились в группе Бренды во втором семестре, были в него влюблены — даже Келли Мур, рыжеволосая актриса из мыльной оперы, даже Айви, лесбиянка, но особенно темнокожая Амрита. И в этом-то и заключалась проблема.

У Бренды было такое ощущение, словно она пыталась выкарабкаться из ловушки из гравия, но не могла оторвать ног от земли. Она не могла сконцентрироваться. Каждые пять-шесть минут, когда она смотрела в свой блокнот с отрывными страницами и видела бледно-голубые линии и пустое пространство между ними, Бренда говорила себе: «Соберись!» Но у нее в голове прокручивались другие фильмы. На одной из двух непрерывно крутившихся бобин Бренда и Уолш были вместе («Счастливая поездка»), а на другой Бренда и Уолш расставались («Крушение»).

Бренда отложила блокнот в сторону и откинулась на своем полотенце, подставив лицо солнцу. Она предпочла остановиться на первом фильме. «Счастливая поездка». Первая ночь, которую Бренда и Уолш провели вместе, началась весьма невинно. Бренда встретилась со своим лучшим другом и Единственной-Настоящей-Любовью Эриком ВанКоттом и его девушкой Ноэль в кафе «Кафе де Брассельз». Бренда ненавидела Ноэль — она ненавидела всех девушек Эрика, но Ноэль особенно, потому что, по мнению Эрика, Ноэль была из тех, «на которых женятся». Теперь Эрик произнес эти слова вслух, заставив Бренду взглянуть в глаза жестокой действительности, — Эрик, скорее всего, проведет свою жизнь с кем-то другим, не с Брендой, несмотря на долгие годы ее преданной любви, несмотря на богатое совместное прошлое, которое было у них за плечами. Бренда понимала, что должна забыть Эрика; любя его, она словно оставалась в своей каюте на тонущем «Титанике» и медленно погружалась в воду. Но, не общаясь с ним, Бренда испытывала ломку, как наркоман, не принявший дозу. А с некоторых пор видеться с Эриком означало видеться с Ноэль.

У Ноэль были мягкие желто-карие глаза, а волосы длинные и роскошные, как меховое манто. На ней был белый кашемировый свитер и маленькие серьги-жемчужинки в ушах. Они втроем сидели за столиком для двоих, и Бренда торчала сбоку, словно опухоль. Еще до того, как успели подать знаменитый жареный картофель, произошла странная вещь — Эрик и Ноэль начали ссориться. Ноэль какое-то время практически не ела, и Эрик почему-то из всех вечеров выбрал именно этот, чтобы обвинить ее в анорексии.

— Ты не заказала ни одного кусочка хлеба?

— Это мое дело, что я ем. Почему тебя это беспокоит?

— Почему меня это беспокоит? Ты спрашиваешь, почему меня это беспокоит?

Тем временем Бренда стала жевать хрустящий кусочек хлеба; она намазала его маслом, и Эрик одобрительно посмотрел на нее.

— Вот это моя девочка, — сказал Эрик. — Бренда любит поесть.

— Да, это правда, — ответила Бренда. — Ты все обо мне знаешь.

Некоторое время спустя принесли мидии с картошкой. Ноэль скривилась.

— Ты действительно вообще не хочешь есть? — спросил у нее Эрик. — Совсем ничего?

— Ничего, — ответила она.

— Ладно, — сказал Эрик. — Просто прекрасно. Бренда съест твою порцию, правда?

Бренда смотрела на Эрика и Ноэль. Она почувствовала себя гранатой в руках у Эрика, которую он намеревался кинуть в окоп Ноэль. Вот что случается, когда ты в одиночку идешь гулять с парой, — тебя либо игнорируют, либо используют в качестве оружия. И Бренда нашла единственный разумный выход — сказав, что направляется в дамскую уборную, она выскользнула из ресторана.

Она стояла на Гринвич-авеню в пятницу, в девять часов вечера, не зная, что делать дальше, и люди натыкались на нее, как на булыжник. Ее терзали сомнения. Она не знала, было ее решение уйти из ресторана блестящим шагом или непростительной ошибкой. Что сказала бы на это ее мать? В этот момент у Бренды зазвенел телефон. На дисплее высветилось имя «Джон Уолш». Она знала, что ей не следовало отвечать — вряд ли Джон Уолш хотел уточнить у нее расписание. Но Бренда все еще находилась под воздействием разговора Эрика и Ноэль. Ее добрые намерения разбились о тротуар, словно упавшая дыня. Она ответила.

Бренда встретилась с Джоном Уолшем в чайной на Брум-стрит. Она приехала первая и заказала бокал каберне, чтобы немного успокоить нервы, и бармен сказал ей, что какой-то мужчина за стойкой хотел заплатить за нее. Что за мужчина? Какой-то представительный джентльмен в костюме и с седыми усами с закрученными кончиками. Он был немного моложе, чем ее отец. Сначала Бренда была польщена, потом напугана. Эта ситуация была для нее непривычной — она сидела в баре одна, ждала своего студента, а в это время какой-то незнакомец хотел оплатить ее заказ. Что же здесь были за правила?

— Спасибо, — сказала Бренда бармену. — Это очень мило. Но я жду одного человека.

— Достаточно честно, — сказал бармен. И что конкретно он имел в виду?

Но времени на размышления не было, потому что в дверном проеме показался Уолш, который выглядел так чудесно, что все в баре уставились на него, в том числе и мужчина с седыми усами с закрученными кончиками. На Уолше были черная рубашка и черный кожаный пиджак. У него были короткая стрижка и такая кожа, такие глаза, что он просто разил наповал. Второкурсник. Ха! Бренда сделала глоток вина, надеясь, что ее зубы при этом не посинеют, и встала. Уолш поцеловал ее.

Бренда одной ногой поскользнулась на чем-то мокром под барной стойкой и чуть не упала. Уолш схватил ее за руку.

— Привет, — сказала Бренда.

— Привет. — Он улыбнулся. — Не могу поверить, что ты согласилась со мной встретиться.

И это удивляло не только его.

— Это очень плохо, — сказала она. — Ты — мой студент. И если кто-то нас увидит…

— Мы в Сохо, — сказал Уолш. — Это словно другая страна.

Следующие три часа Бренда делала вид, что так оно и было. Она пила вино, а Уолш — джин «тангуэрей». Сначала говорил Уолш, а Бренда сидела и размышляла. «Он второкурсник, мой студент, что я, черт подери, делаю?» Он рассказывал Бренде о городке на западе Австралии, из которого он был родом. Фримантл. Саут-бич, рестораны с морепродуктами в гавани, воскресный базар, вкус маракуйи. Его семья жила в столетнем известково-кирпичном бунгало в южном Фримантле — мать и отец, сестра, племянница и племянник, которого Уолш видел только на фотографии. Сожитель его сестры, Эдди, тоже жил с ними, они не были расписаны, и, кроме того, он несколько искажал слова, и — Бренда не сдержала улыбку — Эдди получал пособие по безработице.

— О своей семье расскажу вам вкратце, — произнес Уолш. — У моей матери есть сад, где она выращивает розы, а отец наконец-то вступил в двадцать первый век и купил цифровой фотоаппарат, и теперь он присылает мне снимки роз и малышей, гуляющих среди цветов.

— Звучит очень мило, — сказала Бренда. И это была правда.

— Это рай, — ответил Уолш. — Но я не знал об этом, пока не уехал, а теперь, когда я здесь, мне уже сложно вернуться.

— Ты хочешь вернуться? — спросила Бренда.

— Если я не вернусь, я разобью сердце своей матери.

Подошел официант, и Уолш заказал себе бургер и спросил, желает ли чего-нибудь доктор Линдон.

— Пожалуйста, не надо, — попросила она.

— Не надо что?

— Называть меня «доктор Линдон». Еще раз назовешь, и я уйду.

Он улыбнулся.

— Хорошо, тогда, Бренда, может, бургер?

— Я съем кусочек твоего, если ты не против.

— Без проблем. Мой бургер — твой бургер.

— Я немного перекусила перед нашей встречей, — пояснила Бренда и заказала еще один бокал вина.

— Ты уже побывала где-то еще?

— Побывала. — И она рассказала Уолшу о своем прерванном ужине с Эриком и Ноэль, а потом длинную историю об Эрике. — Я люблю его с шестнадцати лет, — сказала Бренда. — Обычно люди вырастают и влюбляются в кого-то другого, но не я.

— Я думаю, что любовь шестнадцатилетних — это самый лучший вид любви, — сказал Уолш. — Благодаря ее чистоте. Я любил девочку по имени Копер Шей, австралийку, самую бедную из всех, кого я когда-либо встречал, и за это я любил ее еще больше. Когда я вспоминаю о Копер, я думаю о том, что моя судьба могла бы сложиться по-другому и я жил бы сейчас во Фримантле с ней и с четырьмя или пятью нашими детьми. И я уверен, что был бы счастлив. Но все вышло иначе.

— Да, — произнесла Бренда. Она была рада этому.

Еще один бокал вина, и они начали целоваться. Они сидели друг напротив друга, их стулья стояли очень близко, и во время поцелуя Уолш зажал колени Бренды между своих колен, и она невольно подумала о сексе. В конце бара послышался смех и аплодисменты, и Бренда подумала: «Все смотрят на нас», но когда она подняла глаза, то увидела, что все пили и были заняты своими делами, за исключением мужчины с седыми усами с закрученными кончиками, который подмигнул ей и поднял бокал с вином.

— Ты ведь сейчас не думаешь об Эрике, правда? — спросил Уолш.

— Нет, — сказала Бренда. — Не думаю.


В четверть первого Уолш перешел на воду. Он сказал, что утром должен играть в регби в Ван-Кортланд-парке. Не хочет ли она прийти посмотреть?

— Я не смогу, — ответила Бренда.

Все поплыло у нее перед глазами после четырех бокалов вина и того, что она выпила раньше, пытаясь затуманить образ Ноэль — невесты. И теперь, в темном баре, где оркестр играл джаз, Бренда испытывала какие-то очень новые чувства. Ей нравился этот парень, действительно нравился. Единственный «запретный» мужчина в Манхэттене… и вот они были здесь.

— О’кей, — сказала она, отодвигаясь от Уолша, освобождаясь, пытаясь найти свою сумку, телефон, ключи, деньги, чтобы расплатиться по счету, свое пальто. — Мне нужно идти.

— Да, — зевая, произнес Уолш. Он дал знак официанту, и тот вручил ему кредитку. Каким-то образом Уолш уже успел расплатиться.

— Спасибо, — сказала Бренда. — Ты спас этот вечер.

— Без проблем. — Он снова поцеловал ее.

Она прикоснулась к его ушам, провела рукой по очень короткой стрижке. Бренда таяла от желания. Она хотела услышать вибрации его голоса у своей груди — но хватит! У него было регби, а у нее…

— Такси? — спросил Уолш.

— Я доберусь одна, — сказала она. — Мне в Ист-Сайд.

— Уверена? Мы могли бы поехать вместе.

— Уверена.

— Тогда ладно. — Поцелуй, еще один поцелуй. И еще один, более долгий. — Увидимся во вторник, Бренда.

— Во вторник?

— На занятии.


Бренда поднялась с полотенца; у нее закружилась голова. Бренда подошла к океану. Она снова ничего не написала, а завтра пятница, и ей нужно везти Вики на химиотерапию, и вместо Джоша должен был приехать Тед, что означало, что Бренду попросят присмотреть за детьми и последить за порядком. Она с искренней радостью согласилась взять на себя эти обязанности («Раскаяние, — подумала она. — Искупление»). На этой неделе у них был запланирован пикник — экскурсия к мысу Смита, с костром и лобстерами на обед, попытка вытащить Вики из коттеджа, заставить ее поесть, погрузить ее в лето и семейную жизнь, — но опять-таки это означало, что до понедельника Бренда не сядет за сценарий.

Бренда зашла в воду, сделала несколько шагов и нырнула. Ей стало интересно, какая вода в Австралии. Вернувшись на полотенце, Бренда просмотрела последние десять звонков на своем сотовом, на случай если Уолш позвонил за эти три минуты, пока она купалась, или если она не заметила его номер в прошлый раз, когда проверяла пропущенные звонки и сообщения. Нет, ничего. Бренда оставила «Невинного самозванца» дома, в портфеле, вдали от песка и соленого воздуха, но, закрывая глаза, она видела эту записку с расплывшимися буквами: «Позвони Джону Уолшу!»

Она ему позвонит; пригласит его в Нантакет. Пляж, волны, свежий воздух — ему здесь понравится. Любит ли Уолш лобстеров? Наверно. Типичный австралиец, он ест все подряд (включая то, что он называл «земной провизией» и чем поддразнивал Бренду, — червей, древесную кору, яйца улиток). Но как только Бренда набрала на сотовом первые четыре цифры — 1-212 («Пока что я могу звонить кому угодно в Манхэттене», — подумала она), перед ее глазами вопреки ее воле закрутилась бобина со вторым сценарием. Крушение. Бренда попыталась заретушировать главный образ, но он стоял у нее перед глазами. Картина Джексона Поллока.

Бренде понадобилось несколько недель, чтобы открыть для себя шарм картины, а потом, влюбляясь в Уолша, Бренда была ею очарована. У нее была любимая синяя линия на картине, которая казалась Бренде путеводной нитью в огромном черном спутанном клубке. Это был смысл, возникающий из хаоса. По крайней мере так казалось Бренде.

— Вы больше никогда не будете работать в учебном заведении, — сказала Сюзанна Атела. Суровость ее тона искажалась из-за мелодичности голоса и багамского акцента. — Я лично за этим прослежу. А что касается акта вандализма…

«Акт вандализма» — эта фраза звучала так грубо, так бессмысленно! Акт вандализма совершала пятнадцатилетняя девочка, писавшая маркером на стене школьного туалета, или хулиганы, которые разрисовывали заборы в парках и разбивали витрины в пиццериях. Но отнюдь не Бренда, которая ссорилась в аудитории Баррингтона с миссис Пенкалдрон. Просто Бренда была настолько… настолько разгневана, сбита с толку и подавлена, что ей хотелось что-нибудь швырнуть! Даже когда миссис Пенкалдрон завизжала и приказала Оги Фиску стать в дверном проходе, чтобы Бренда не сбежала, даже когда подоспела университетская охрана, Бренда не могла отвести от картины глаз. Этот отвратительный черный клубок просто ее загипнотизировал; она чувствовала себя так, словно ее волосы затянуло в барабан стиральной машины, словно настоящие чувства были разрушены несколькими неправильными решениями.

Сто пятьдесят тысяч долларов плюс гонорар юриста. Это была лишь начальная цена; она была несоизмерима с уроном, нанесенным репутации Бренды. Она больше никогда не будет работать в учебном заведении.

«Позвони Джону Уолшу!» — гласила записка. Но нет, Бренда не могла этого сделать. Она выключила телефон.

* * *

Пришло и ушло первое июля, затем второе — и все еще не было никаких известий насчет двухсот десяти долларов от Диди. Джоша это не удивляло; одолжить деньги Диди было практически равносильно тому, чтобы выбросить их в мусорное ведро. В своем дневнике он написал Диди угрожающее письмо («Ты должна повзрослеть! Отвечать за свои поступки! Ты не можешь запрыгивать глубоко в воду, а затем кричать, что тонешь!»). Он писал все это в порыве гнева и был рад, что не согласился одолжить Диди деньги еще раз. Когда она снова попросила денег, он сказал «нет» и с тех пор больше ничего о ней не слышал. Она не появлялась на парковке Нобадир-бич и перестала по ночам, напившись, оставлять сообщения у него на телефоне. И он с удовольствием вообще забыл бы об этом долге, но проблема была в том, что кто-то — и Джош никогда не узнает кто — рассказал об этом займе Тому Флинну, который считал, что если ты одолжил кому-то деньги, которые заработал своими руками, то должен во что бы то ни стало их вернуть. И, к большому сожалению Джоша, отец поднял эту тему за ужином.

— Ты одолжил деньги Паталке?

Джош начал встречаться с Диди еще в старших классах — шесть лет назад, — и Том Флинн все еще называл ее по фамилии.

— Она сказала, что у нее серьезные проблемы.

— Она всегда это говорит. Разве у нее сейчас нет работы?

— Есть, в больнице, — сказал Джош, хотя его отец и так об этом знал.

— Тогда почему…

— Потому что у нее были проблемы, папа, — сказал Джош. Он не хотел, чтобы его заставляли говорить что-то еще. — Она вернет мне долг.

— Проследи за этим, — произнес Том Флинн. — Твое — это твое. Ты работаешь не для того, чтобы ее содержать. Ей не нужно платить за колледж.

— Я знаю об этом, отец, — сказал Джош. — Она вернет мне деньги.

Том Флинн, к большому сожалению, ничего не добавил, и фраза «Она вернет мне деньги» повисла в воздухе, став последней репликой разговора, что сделало ее чем-то вроде обещания, которое, Джош знал, он не мог выполнить. Он никогда, даже через миллион лет, не позвонит Диди, чтобы спросить у нее насчет денег, хотя бы только потому, что у нее наверняка их не было, а любые разговоры с ней будут бессмысленными и тягостными.

И поэтому, когда Вики через несколько дней пригласила Джоша присоединиться к ним во время вечернего пикника на мысе Смита в субботу вечером, парень тут же сказал «да», подумав о том, что это будет означать лишнюю сотню заработка и он сможет сказать отцу, что эти деньги от Диди. Но вскоре Джош понял, что это не было предложением подработать; это было просто приглашение. Трое собирались заказать в «Сэйлиз» лобстеров на обед и разжечь костер, собирались смотреть на звезды, и искать созвездия, и, если вода будет достаточно теплой, искупаться ночью.

— Мой муж, Тед, поедет с нами, — сказала Вики. — Думаю, вам давно уже пора познакомиться.

В этот момент Джош попытался пойти на попятный. Его роль в доме номер одиннадцать по Шелл-стрит и без того была достаточно туманной, и ему не следовало присоединяться к этой семье во время пикника. И последним, чего хотел Джош, было знакомство с Тедом Стоу. Обычно Джош уходил из дома номер одиннадцать в пятницу в час дня, а Тед приезжал около четырех; Тед уезжал в воскресенье вечером, а Джош возвращался в понедельник в восемь утра. С таким расписанием Джош надеялся, что он ни разу не столкнется с Тедом Стоу — по крайней мере до тех пор, пока Тед не пойдет в отпуск в конце августа. Джош опасался двух вещей — неприязни Теда Стоу (которая уже имела место) и осуждения. В один скоротечный, но прекрасный момент Джош поцеловал Бренду, а теперь он начал отвечать на смешные флюиды от Мелани. Тед мог это почувствовать; как единственный мужчина в доме, он мог уловить связь между Джошем и одной или двумя женщинами. Джош не хотел драться с Тедом Стоу или чтобы тот его уволил. И поэтому на следующий же день после того, как Джош дал свое согласие, он решил идти по пути наименьшего сопротивления и подошел к Бренде.

Он поймал ее в час дня, направляясь к джипу. Бренда возвращалась с пляжа с блокнотом, термосом и сотовым.

— Как продвигается сценарий? — спросил Джош.

— Не спрашивай, — ответила она.

— О’кей, — сказал он. — Не буду. Да, кстати, я не смогу поехать с вами в субботу вечером на пикник. Я совсем забыл, что у меня другие планы. Скажешь Вики?

Бренда прикусила нижнюю губу.

— О, — сказала она, — черт.

— В чем дело?

— Вики действительно хочет, чтобы ты поехал с нами, — пояснила Бренда. — Я имею в виду, что она много об этом говорила. Она хочет, чтобы ты познакомился с Тедом. Он привезет удочки, так что вы, мальчики, сможете немного порыбачить.

— Мы? — переспросил Джош. — Порыбачить?

— С Блейном, — сказала Бренда. Она глубоко вдохнула; ее грудь поднялась и упала. Джош старался на нее не смотреть. Она любила кого-то другого. — Боюсь, если ты откажешься, Вики выкинет какой-нибудь фокус. Например, отменит всю затею. С ее нынешним настроем она именно так и сделает — откажется от этой идеи. А мы очень хотели вытащить ее из дому. Мы должны поднять ей настроение.

— Понятно, — сказал Джош. — Но это семейный пикник, а я не член вашей семьи.

— И Мелани тоже, — заметила Бренда. — Но она поедет.

Джош смотрел в землю. Разговоры о Мелани только смутили его еще сильней.

— Ты никак не можешь пересмотреть свои планы? — спросила Бренда. — Совсем никак? — она понизила голос. — Я с удовольствием тебе заплачу.

— Нет, нет, нет, — быстро проговорил Джош. Ему показалось, что истинные причины его отказа выплыли наружу, и Джош смутился. — Ты не должна мне ничего платить. Я приду.

Бренда выглядела такой счастливой и успокоенной, что Джош испугался, как бы она снова его не поцеловала. Но не тут-то было. Она просто очень мило улыбнулась ему и прикоснулась к его руке.

— Спасибо, — прошептала Бренда. — Спасибо.

* * *

«Высокая степень полезности двух удочек, купленных в магазине на Пятой авеню; давление в шинах “юкона”; четыре деревянных ящика, взятых напрокат в “Стоп энд Шоп”; пять больших порций лобстера с картофелем; салат “Цезарь”; печенье; килограмм лобстеров; переносной холодильник, набитый “Шардоне” и “Стелла Артуа”; коробка крекеров; маршмэллоу[19]; плитка шоколада “Хершиз” (680 г); упаковка бенгальских огней, купленная в Чайнатауне; карманное издание “Введения в астрологию” Келлера».


Вики было совершенно безразлично, как пройдет этот пикник. Прежде именно она занималась бы организацией процесса. Осталось ли у них средство для уничтожения насекомых? Был ли пропуск для въезда на пляж отчетливо виден на лобовом стекле? Был ли у них кабель, так, на всякий случай, и буксировочный трос? Взяли ли они хот-доги для детей, и кетчуп, и сок? Не забыли ли они детскую присыпку? Запасные пеленки? Бутылочку Портера с теплым молоком? Пакеты для мусора? Штопор и открывалку для бутылок? Фотоаппарат? А сейчас Вики лежала в постели и слушала, как Бренда, Тед и Мелани занимались всем этим вместо нее. Ей было все равно. Ей больше не казалось, что ее тело — это коробка с поломанными игрушками, — теперь она вообще ничего не чувствовала. Неделю тому назад в ответ на ее жалобы, слезы, приступы гнева доктор Олкот прописал Вики новые лекарства — от депрессии, сказал он. За последние шесть дней мир в сознании Вики то увеличивался, то уменьшался, словно воздушный шарик, поднимавшийся к потолку и опускавшийся вниз. Это оцепенение, чувство отрешенности от реального мира — остров, коттедж, люди в коттедже, дети — были в сто раз хуже боли. В четверг Вики не выпила таблетки и решила, что в пятницу не пойдет на химиотерапию.

Это было проще простого, потому что ее контролировала Бренда и, хотя она хорошо выполняла свою работу, даже прекрасно, Вики знала сестру от и до и сыграть на слабостях Бренды было для нее проще простого. В пятницу утром они сели в машину — как всегда осторожно, чтобы не потревожить детей, — и Вики заметила торчавший у Бренды из сумки желтый блокнот с отрывными листами и «Невинного самозванца». Это было непривычно, потому что, хотя Бренда и носила блокнот с собой повсюду, она никогда не привозила его на химиотерапию. Во время химиотерапии Бренда всегда читала старые выпуски журнала «Пипл».

— Ты хочешь сегодня что-то написать? — спросила Вики.

— Я очень отстала, — ответила Бренда.

— Ты не должна оставаться со мной в больнице, — сказала Вики. — Честно говоря, чем больше я об этом думаю, тем лучше понимаю, что это пустая трата твоего времени. Я уже знаю всю процедуру, и команда обо мне заботится. Почему бы тебе просто не высадить меня у больницы — или не знаю где, — а самой выпить чашечку кофе и посидеть в «Ивен Киль» над своим сценарием? Ты можешь многое успеть за это время.

— Наверно, ты права.

— Тебе так и следует поступить.

— Следует.

— Я серьезно, Брен. Это два свободных часа. Вернешься за мной в одиннадцать.

Бренда прикусила нижнюю губу и больше ничего на эту тему не говорила, но Вики знала свою сестру. Не может быть, чтобы Бренда после стольких лет, посвященных этой работе, — аспирантура, диссертация, лекции, исследования — отклонила ее предложение. Сердце Вики забилось быстрее при мысли о том, что она избежит сегодня химиотерапии. Она сделает это лишь разок, словно прогуляет один день школы. Не будет ни шприцов, ни яда, ни Бена, ни Амелии, ни Мейми, ни спортивного телеканала «И-Эс-Пи-Эн», ни больничного запаха антисептиков — ни побочных эффектов. К следующему вторнику решимость вернется к ней; она соберет все свои силы и мужество и снова поедет в онкологическое отделение, даже с удовольствием, — если только избежит этого сегодня.

Бренда заехала на парковку. Она все еще кусала нижнюю губу, наверно, раздумывая, не будет ли эгоистичным с ее стороны…

— Просто высади меня, — сказала Вики.

Бренда вздохнула.

— О Вик, ты уверена?

— Конечно, уверена. Иди и пиши. Со мной все будет в порядке.

— Не знаю…

— Ты боишься лишний раз не перечитать прошлогоднюю статью о Бритни Спирс?

Бренда засмеялась.

— Нет.

— Возвращайся в одиннадцать, — сказала Вики.

Бренда подъехала к входу в больницу, и Вики вылезла из машины. Она посмотрела на выражение лица сестры, когда та уезжала с парковочной площадки; казалось, Бренда чувствовала себя такой же счастливой и свободной, как и Вики.


Вики провела два украденных часа, сидя в тени старой мельницы. И хотя это место было совсем недалеко от больницы — хороший игрок мог бы добросить сюда бейсбольный мяч, — для Вики это было максимальное расстояние, которое она могла преодолеть, и, когда она взбиралась на холм, у нее сильно участилось дыхание. Она лежала в траве, спрятавшись от проезжавших мимо машин, и смотрела в небо, разрезаемое лопастями ветряной мельницы на части, которые напоминали по форме куски пирога. Целых два часа Вики ничего не делала — как давно в последний раз она просто ничего не делала? Даже часы, проведенные в кровати в коттедже, казались тяжелой работой; она была занята выздоровлением, заставляя свое тело бороться, и всегда краем глаза следила за тем, что происходит в доме, — наблюдала за Брендой и Мелани, Джошем и детьми. Дома Вики пыталась собраться с силами и прочитать страницу книги или статью в газете, чтобы ее день не прошел совершенно напрасно. Но здесь, на улице Проспект-Хилл, в тени до сих пор работавшей мельницы, Вики не занимали подобные мысли. Никто не знал, где она, словно ее и не было на земле. Это был прогул, обыкновенный прогул. Вики позволила себе единственное доступное ей удовольствие — ускользнуть от химиотерапии. Мейми могла позвонить домой, но дома никого нет и ответить некому. Во вторник Вики скажет, что забыла о химиотерапии (забыла о химиотерапии?!), или что у нее поломалась машина, или что заболел кто-то из детей. А может, она признается, что ей просто не захотелось ехать. Ей нужен был перерыв. День наедине с собой.

— Ты же знаешь, что говорят по поводу ударов головой о стену, — скажет она Мейми. — Когда перестаешь это делать, тебе становится классно.

И только когда Бренда вернулась, чтобы забрать ее, — вылезла из «пежо», взяла сестру за руку и помогла ей забраться в машину, поскольку обычно Вики просила ее об этом, — Вики начала испытывать чувство вины.

— Как все прошло? — спросила Бренда. — Как ты себя чувствуешь?

Это были стандартные вопросы, но Вики не знала, что ответить. Что сказать? Что она обычно говорила?

Она пожала плечами.

— У команды ведь вчера была игра, правильно? — спросила Бренда. — Они выиграли или проиграли?

Вики снова пожала плечами. Это можно считать ложью?

На обратном пути в Сконсет Вики открыла окошко и оперлась на него локтем; она пыталась насладиться солнечным светом и летним воздухом. Тротуар был полон людей, некоторые ехали на велосипедах, некоторые гуляли с детьми или собаками. «Я пропустила сеанс химии», — подумала Вики. Внезапно она почувствовала себя просто ужасно. Она вспомнила слова доктора Гарсиа о том, насколько важна для нее химиотерапия, постепенно воздействующая на клетки. Убить их, удалить из ее тела, не дать им возможности пускать метастазы. Опухоль должна была отойти от грудной стенки; она должна была уменьшиться до операбельных размеров. Химиотерапия была интегральным процессом. Самым важным в данном случае была последовательность. Поэтому… что она делает? Разве она не хочет выздороветь? Разве она не может вытерпеть боль, выпадение волос и слабость ради своих детей?

А доктор Олкот? Как она посмотрит ему в глаза? Он наверняка, как всегда, приходил, чтобы подбодрить ее, спросить: «Как вы себя чувствуете? Вы держитесь? Вы сильный солдат, просто звездный пациент…» Ему наверняка стало интересно, где же Вики, возможно, он сам позвонил им домой; а что, если Мелани была дома, что, если она забежала из сада в дом, чтобы взять трубку? «Вики поехала на химиотерапию, — сказала бы Мелани. — Я сама видела, как она уезжала». Доктор Олкот больше никогда не будет ее ободрять, потому что Вики не была солдатом. Она совсем не была звездным пациентом.

К тому времени как они подъехали к Шелл-стрит, чувство вины просто парализовало Вики. Она едва могла дышать — а может, это было результатом пропущенного сеанса химии, возможно, раковые клетки крепли, размножались. Она была не лучше матери Джоша, которая повесилась, пока Джош был в школе. Вики тоже совершала самоубийство.


Во входную дверь постучали, и Вики присела на кровати. Она потянулась к тумбочке за париком. Он был надет на голову из пенопласта, которую Блейн назвал «Дафни» в честь персонажа мультфильма «Скуби-Ду». Блейн даже нарисовал маркером лицо Дафни — два синих круга вместо глаз, две черные точки, служившие ноздрями, и кривой красный рот. Пенопластовая голова доставляла неудобства Теду — на прошлых выходных он сказал, что не может заниматься любовью, пока она стоит на тумбочке, потому что у него было такое впечатление, словно за ними кто-то наблюдает. Парик, с учетом того, насколько сильно она в нем нуждалась, вызывал у Вики дрожь. Она попыталась поставить голову вместе с париком на верхнюю полку шкафа, с глаз долой, но Блейн взбунтовался против этого. Так что теперь Дафни стояла на ночном столике и была чем-то вроде домашнего животного. Парик был сделан из настоящих волос. Вики купила его в городе, в магазине, который посоветовал доктор Гарсиа. Там делали парики специально для людей, больных раком. Парик был белого цвета, примерно такого же, как настоящие волосы Вики. Она неплохо в нем выглядела, но испытывала дискомфорт — чужие волосы у нее на голове. Она вспомнила учителя, преподававшего у них в шестом классе, мистера Апджоне, и его парик. И поэтому, когда в дверь постучали — что означало, что приехал Джош, — Вики позвала Бренду. Пришла Бренда и принесла Портера, одетого в памперс и плавки.

«Не забудь взять детям футболки!» — чуть не сказала Вики. Но нет, об этом она могла напомнить Бренде и позже.

— Платок! — гаркнула она.

— Точно, — сказала Бренда. — Прости. — Она опустила Портера на пол и достала платок из верхнего ящика комода Вики. Красный, золотистый, прозрачный — шикарный платок марки «Луи Вуитон», который Эллен Линдон два года назад подарила Вики на Рождество. Бренда искусно повязала его на полулысой голове Вики так, чтобы платок плотно облегал голову, а два кончика свисали сзади на шею.

— Спасибо, — сказала Вики. Она поднялась с кровати и направилась в гостиную. Ей было плевать на пикник, но ее волновал момент встречи Джоша и Теда. Она хотела, чтобы Тед понравился Джошу, чтобы тот восхищался ее мужем; она хотела, чтобы Джош считал ее выбор очень удачным.

Но поскольку Вики и Бренда были в спальне заняты платком, представить мужчин друг другу выпало на долю Мелани. Мелани знала, что Вики нервничала по этому поводу.

— Все будет в порядке, — убеждала ее Мелани. — Ну кому может не понравиться Джош?

— Я беспокоюсь не за Джоша, — сказала Вики.

— О, — сказала Мелани, — ну а кому может не понравиться Тед? Он прекрасный парень.

— Может им быть, — уточнила Вики.

Теперь голос Мелани звучал так же весело и уверенно, как голос ведущего ток-шоу.

— Привет, Джош! Как дела? Заходи, заходи! Тед, это наша няня, Джош Флинн. Джош, это муж Вики, Тед Стоу.

Блейн обвил руками ногу Джоша и прижался к нему крепче, чем обычно. Тед наверняка это заметил, подумала Вики, и вряд ли ему это понравилось.

Джош протянул Теду руку и улыбнулся.

— Здравствуйте, мистер Стоу. Очень приятно познакомиться… много о вас слышал… да.

Тед проигнорировал руку Джоша и сделал глоток своего пива — Вики практически слышала, как Джош подумал: «Невоспитанная сволочь, козел с Уолл-стрит». Вики наблюдала за выражением лица своего мужа. Джош однозначно не был геем, что обрадовало бы Теда; Джош совершенно не походил на того парня, каким Тед был пятнадцать лет назад, когда играл в лакросс в Дартмуте. Но в то же время Тед мог подумать, что Джош похож на него в молодости, — а что бы сделал Тед, неделями работая на трех одиноких красивых женщин? Он попытался бы… Он приложил бы все усилия, чтобы…

«О, перестань», — подумала Вики. Кончики платка щекотали ей шею. Казалось, рука Джоша повисла в воздухе; Тед просто над ним издевался. Но затем Тед демонстративно поставил свое пиво, сделал шаг вперед и пожал Джошу руку так сильно, что тот смутился.

— И я о тебе, дружище, — сказал Тед. — И я о тебе. Особенно от этого парня, — Тед указал на Блейна. — Он постоянно рассказывает о тебе с огромным восторгом. А моя жена! Я очень благодарен за то, что ты заменяешь меня в мое отсутствие.

В голосе Теда послышался сарказм. Говорил ли он искренне? Вики внезапно обрадовалась тому, что прогуляла химиотерапию; она чувствовала себя лучше, чем до этого. Она вошла в гостиную.

— Это правда, — сказала Вики, — без Джоша мы уже пропали бы.

— Как я, — сказал Блейн. — Помните, как я потерялся на пляже?

Вики взглянула на Мелани, которая покраснела и уставилась в пол.

— Точно, — согласилась Вики. Она почувствовала тревогу, когда увидела, что Тед продолжает пристально разглядывать Джоша. — Кто-нибудь захватил футболки для ребят?

* * *

Через двадцать минут, сидя в третьем ряду между кресел Блейна и Портера, Джош тоже чувствовал себя ребенком и ругал себя за то, что не попросил оплатить ему этот день. Это определенно была работа — Джош никогда не захотел бы так провести уик-энд. И еще это было странно — доехать на машине Стоу до Мадакета и затем остановиться у егерской станции на мысе Смита. Парень, работавший там, — его звали Аарон Генри — окончил школу на год позже Джоша, и при любых других обстоятельствах Джош поздоровался бы с ним, спросил, как ему работается, и пошутил по поводу его формы. Но сегодня Джош был рад, что у машины тонированные стекла; он не хотел, чтобы Аарон его увидел, потому что не знал, как объяснить, кто эти люди и что он с ними здесь делает.

Тед и Вики сидели впереди. Тед казался парнем, который мог быть бесконечно очаровательным, когда он этого хотел, но это зависело от того, с кем он общался. Джошу куда больше нравился тот тип людей, к которому принадлежал его отец. Тома Флинна никак нельзя было назвать легким в общении человеком, но по крайней мере Джош всегда знал, чего от него ожидать.

На среднем сиденье, уставившись в окно, расположилась Бренда, а Мелани сидела вполоборота, так, чтобы иметь возможность разговаривать с Джошем. Ее грудь увеличилась, и Мелани стала носить топы на бретельках, облегавшие ее бюст и свободно ниспадавшие на живот, который все еще был плоским как блин.

— Ты ведь вырос здесь, — сказала она. — Должно быть, постоянно этим занимаешься — ешь лобстеров на пляже.

— Не то чтобы постоянно, — ответил Джош. Том Флинн не был большим поклонником пикников на пляже. Они ходили на пикники раньше, когда жива была мать Джоша, — его родители и куча их друзей каждый выходной ездили в Иль-Пойнт. Там было двадцать-тридцать детей, игры с мячом, барбекю на углях, гамбургеры и хот-доги. Казалось, матери Джоша очень нравилось такое времяпрепровождение — она сидела в кресле, подставив лицо солнцу, отплывала далеко от берега, помогала Джошу и другим детям собирать крабов, а иногда даже играла с ними в мяч. В пять часов вечера она доставала из переносного холодильника бутылку белого вина и наливала себе немного в пластиковый стаканчик. Каждую неделю она настаивала на том, чтобы они не уходили до заката. «Мы должны наслаждаться солнцем, — говорила она. — Пока не пришла зима».

— Вы умеете ездить по пляжу? — спросила Мелани. — Я бы застряла.

— Умею, — сказал Джош. Он снижал давление в шинах и переключал джип на полный привод — в большинстве случаев этого было достаточно. — Сказываются годы пляжных вечеринок.

— Звучит заманчиво, — сказала Мелани и улыбнулась ему какой-то загадочной улыбкой. Джош почувствовал, что краснеет, и посмотрел на детей. Портер уже спал и пускал слюнки, а у Блейна было то отрешенное выражение лица, которое обычно появлялось у него перед сном. Так они точно ничего не запомнят.

Джош немного успокоился, когда Мелани отвернулась. Тед дал газу и преодолел большую бугристую дюну. Машина кренилась и тряслась; вдруг все резко наклонились вперед, а Джош просто выпрыгнул из своего сиденья. Мелани одной рукой схватилась за переднее сиденье, которое занимала Вики, а другой вцепилась в свое.

— Держитесь! — весело крикнул Тед, словно ковбой.

Джош покачал головой. «Туристы, — подумал он, — люди, приезжающие на лето». Поделом было бы Теду, если бы он сейчас застрял в песке и ему пришлось бы просить Джоша спасти его задницу. Но потом Джош вспомнил, что этот пикник был организован для Вики, и увидел, что она улыбается. Тед несся по гладкой тыльной стороне дюны к пляжу, где мудро поставил «юкон» на уже утоптанном пространстве. Мелани обернулась и улыбнулась Джошу.

— Посмотри на воду, — сказала она. — Я ужасно хочу окунуться. Пойдешь со мной?

— О, я не взял плавки, — ответил Джош.

— Кому нужны плавки? — сказала Мелани и засмеялась.

— Правильно, — согласился Джош и посмотрел на Бренду, но она по-прежнему задумчиво смотрела в окно. У него закралось подозрение, что он был приглашен на этот пикник в качестве кавалера для Мелани. Может, так считал Тед? Может, это и было причиной его холодности? Мелани прилипла к Джошу, словно жвачка к подошве ботинка; он был в безвыходном положении, зажатый на заднем сиденье между двумя детьми.

Мелани, должно быть, почувствовала, что ему неловко, потому что сказала:

— Прости, что надоедаю тебе. — Ее лицо снова приняло сосредоточенное выражение, как тогда, когда Джош впервые увидел ее, спускавшуюся по трапу. Это выражение сбило Джоша с толку. Оно напомнило ему о том, что муж бросил Мелани, хотя она была беременна. Джош захотел ей помочь, подбодрить ее. Она была милой и очень красивой женщиной, но он не хотел, чтобы кто-нибудь подумал…

— Ты мне совсем не надоедаешь, — сказал Джош. — Я просто голоден.

— О, я тоже, — сказала Мелани. — Запах лобстеров сводит меня с ума.

— Я хочу маршмэллоу, — произнес Блейн.

— Только после хот-дога, — вставила с переднего сиденья Вики.

Блейн положил голову Джошу на плечо.

— Он сейчас уснет, — сказала Мелани. — Вики, ты хочешь, чтобы Блейн уснул?

Вики обернулась. Ее глаза, если Джош не ошибался, наполнились слезами.

— Посмотрите на моих прекрасных мальчиков, — проговорила она.

— Не плачь, — невольно произнес Джош одними губами.

И этого было достаточно — слезы покатились у Вики по щекам. Джош посмотрел на Портера, который беспощадно теребил свою соску, почувствовал мягкие волосы Блейна у себя под подбородком и тяжесть его головы на своем плече. «Посмотрите на моих прекрасных мальчиков». Потом Джош понял, что Вики имела в виду их троих. Она смотрела на них глазами, полными печали, и Джошу стало интересно, смотрела ли на него мать так же, прежде чем себя убить. Ему стало интересно, смотрела ли она на него когда-нибудь, спрашивая себя, могла ли она его бросить. Мысли об этом расстроили Джоша. Он никогда не думал о матери, но рядом с Вики не мог удержаться. В этом платке она была похожа на иностранку; ее лицо похудело, глаза выкатились из орбит. «Она исчезает, — написал прошлым вечером в своем дневнике Джош. — К концу лета ее совсем не станет».

Мелани взяла Вики за руку. Бренда смотрела в окно на разбивающиеся о берег волны, на ржанок, куликов и сорок, роющихся в песке. Она то ли забылась, подумал Джош, то ли умышленно хотела отстраниться от меланхоличного настроения этого пикника. Джош почувствовал облегчение, когда Тед свернул направо и остановил «юкон» на прекрасном пляже.

— Вот мы и приехали! — прокричал Тед.


Через час Джош чувствовал себя уже лучше, в основном потому, что Тед, то ли пытаясь проявить мужскую солидарность, то ли исполняя новый коварный план, о котором Джошу еще предстояло узнать, предложил ему три бутылки холодной «Стеллы», которые Джош взял и с удовольствием выпил. Они пили пиво и ловили рыбу. Тед был в восторге от новых навороченных удочек, которые он привез из Нью-Йорка, и хотел похвастаться ими перед Джошем. Блейн оживился и пятьсот раз в минуту спрашивал Теда, когда тот поймает рыбу. «Поймай рыбку, пап. Я хочу, чтобы ты поймал рыбку».

— Не сомневайся, поймаю, — отвечал Тед. Он прокрутил удочку, прикрепил приманку, купленную за двадцать долларов, и забросил удочку в воду. Леска издала свистящий звук и булькнула, опускаясь в воду. Тед посмотрел на Джоша.

— Присоединяйся, дружище.

— Поймай рыбку, Джош, — попросил Блейн. — Ты поймаешь рыбку?

Джош колебался. Удочка у него в руках казалась гладкой и дорогой; это была королева среди удочек. Тед наверняка подумал, что Джош нервничает и боится прикасаться к таким дорогим вещам. И Джош действительно нервничал — но лишь потому, что любой местный житель знал, что сайду можно поймать только на палочку карии и кусочек лески. Джош нервничал, потому что не хотел поймать рыбу раньше, чем Тед. И поэтому просто стоял с удочкой в руках.

— Тебе помочь? — спросил Тед.

— Да, — ответил Джош. — Эта удочка не похожа на те, с которыми я имел дело.

Тед засиял и вытащил свою удочку. Ничего.

— Вот, — сказал он, — давай я тебе покажу. — Он взял у Джоша удочку. — Может, еще пива?

* * *

Бренда обещала Вики, что на пикнике позаботится обо всем, но, к ее огромной радости, у Вики возродилось прежнее желание всем руководить. Вики расстелила покрывало («С ногами в песке на покрывало не лезть, пожалуйста!») и выставила стулья. Она достала коробки с едой, пластиковую посуду и пачку салфеток, которую сверху прижала камушком. Она налила стакан вина Бренде, маленький стаканчик себе и открыла бутылку имбирного эля для Мелани. Затем Вики опустилась в кресло и выглядела при этом расслабленной, но затем снова встала, порылась в багажнике «юкона» и принесла два торшера, воткнула их в песок и зажгла свет. После этого Вики снова опустилась в кресло. Она тяжело дышала; такое обилие движений вызвало у нее одышку, но химиотерапия однозначно помогала, подумала Бренда, потому что сегодня Вики могла сделать намного больше, чем раньше.

Бренда, Вики и Мелани чокнулись стаканами, и, когда они это сделали, Бренде показалось, что все становится на свои места. Химия уменьшала опухоль Вики; ее сестра идет на поправку. Мелани перестала считать себя полным убожеством, ее больше не тошнило, и она уже не ныла о своих семейных проблемах; она вела себя, по крайней мере половину дня, как нормальный человек. А Бренда прошлым утром написала первую сцену своего сценария, попивая кофе с молоком в кафе «Ивен Киль». Это была сцена, в которой Кельвин Дер и Томас Бич встречаются у таверны — два человека, такие же чужие друг другу, как двое, которые просто паркуют рядом свои автомобили у ресторана «Чили», — и тут кто-то зажег спичку, и лошадь Кельвина Дера встала на дыбы, заржала и ударила копытом Томаса Бича между глаз. Из таверны выскочила куча народу, и все бросились к Бичу. Один из мужчин, врач, заявил, что Бич мертв. Сцена заняла пять страниц, и, согласно «Библии сценаристов», это было пять минут фильма. И Бренда подумала, что это вполне подходящий вариант.

Она попыталась проанализировать успехи дня. Может, ей стоит не ходить на пляж, а все время писать в кафе «Ивен Киль» после чашки кофе с молоком? Возможно, ей помогла атмосфера кафе — там были люди, которые читали газеты, рисовали эскизы, вздыхали, читая романы, что-то печатали на своих ноутбуках. Возможно, Бренде — как и Хемингуэю, как и Дилану Томасу — лучше всего работалось в общественных местах. Тем не менее в глубине души Бренда понимала, что писать ей помогал тот факт, что эти два часа были украдены. Она должна была находиться в другом месте. Она должна была сидеть в комнате ожидания онкологического отделения и молиться о выздоровлении своей сестры. Эти два часа — три, если учесть дорогу, — Бренда должна была помогать сестре. Тот факт, что Вики внезапно отпустила ее, придал этим двум часам необычайную ценность. И Бренда подумала: «Лучше мне провести их с толком». И, словно по мановению волшебной палочки, слова превратились в действия. Страницы были заполнены текстом. Но сколько бы Бренда ни радовалась тому, что написала первые страницы сценария, она до сих пор испытывала угрызения совести из-за того, что бросила Вики. На самом деле Бренде не было никакого смысла сидеть в комнате ожидания, пока Вики была на процедурах, но ее отсутствие там казалось ей невыполнением своих обязанностей. Вчера был первый и единственный раз. Больше она никогда не оставит Вики.

Но, тем не менее, Бренда гордилась, что смогла организовать этот пикник на пляже. Солнце повисло над водой, дул легкий бриз, волны катились по песку ритмично и успокаивающе. Невдалеке в последних золотистых лучах заходящего солнца Тед, Джош и Блейн закинули в воду свои удочки. Они были похожи на героев из книги. Если бы это продолжалось всего час или два, было бы еще лучше, подумала Бренда. Уолш любил повторять, что американцы мечутся от одного к другому. Для таких людей, как Бренда, говорил он, счастье всегда мимолетно; он обвинял ее в том, что она не могла на какое-то время остановиться и насладиться моментом. И он был прав. Теперь Бренда пыталась отогнать от себя все мысли, кроме одной: «Пожалуйста, пускай Вики насладится этими часами».

Послышался крик. Бренда, сидя в кресле, наклонилась вперед. Кто-то поймал рыбу.

* * *

Вначале, почувствовав тяжесть на своей леске, Джош обрадовался. Но потом подумал: «Вот дерьмо». Ему ничего не оставалось, кроме как вытащить рыбу, несмотря на то что Тед и Блейн еще не успели понять, что у него клюнуло. А, ладно, подумал Джош. Это всего лишь рыба. Это совершенно не означало, что Господь Бог похлопал Джоша по плечу и провозгласил его Великим Человеком. Когда леска у него на удочке натянулась, он услышал, как Тед выкрикнул:

— Вау! У Джоша там что-то есть! Посмотри, дружище, у Джоша клюнуло! — В голосе Теда совершенно не было раздражения или зависти; он звучал по-детски радостно.

Блейн подпрыгнул.

— Тяни ее, Джош! Тяни!

Джош начал сматывать катушку; дорогая удочка изогнулась, словно радуга, и Джош подумал: «Господи, пожалуйста, не дай этой удочке поломаться». И едва он успел это подумать, как из воды, прыгая и извиваясь, показалась рыба. Сайда. Большая сайда.

Тед подбежал к рыбе, как только она коснулась песка. Он наступил на ее хлопавший хвост и достал мерную ленту из кармана своих шорт.

— Восемьдесят пять сантиметров, — сказал он. Джошу стало интересно, было ли это началом своего рода соревнования. Будет ли Тед теперь пытаться поймать большую рыбу? Встанет ли на повестку дня псевдофрейдистский вопрос о размере? Но затем Тед взял ленту рулетки за один конец и опустил катушку вниз, словно вращал йо-йо.

— В магазине снастей мне дали ее бесплатно в дополнение к покупке, — сказал он. С помощью пинцета Тед вытащил приманку изо рта рыбы. Он действовал ловко и уверенно, и это очень хорошо, потому что у сайды полон рот зубов, и Джош знал многих людей, которых она укусила. Это случилось даже с его отцом.

— Посмотри на нее, дружище, — сказал Тед Блейну. Он говорил с такой гордостью, словно поймал ее сам.

Блейн наблюдал, как рыба танцевала на песке. Тед хлопнул Джоша по спине, и Джош почувствовал, что сейчас он снова предложит пиво, чтобы отпраздновать их успех.

— Мы ее оставим? — спросил Блейн. — Мы ее съедим?

— Нет, — сказал Тед и взял рыбу за хвост. — Мы бросим ее обратно в воду. Пускай живет.


Вики сделала три глотка вина и налила себе еще три. Тед, Джош и Блейн направлялись к ним, удочки лежали у них на плечах. Блейн протрубил новости:

— Джош поймал рыбу, настоящую большую рыбу! А папа снял ее с крючка и бросил обратно в воду! — Блейн представил факты так, что героями казались и Тед, и Джош. Вики почувствовала облегчение.

— Давайте поедим, — сказала она.

Все расселись — кто на покрывало, кто на переносные кресла — и занялись коробками с обедом. Тед начал рассказывать Джошу историю о корабле, на котором он плыл из Ньюпорта до Бермудских островов летом, когда закончил колледж. А Бренда пыталась соблазнить Блейна лобстерами.

— Посмотри, Джош их ест.

Блейн задумался над этим на пару секунд и повел носом. Он плюхнулся Вики на руки и своим весом чуть ее не раздавил. Она судорожно глотнула воздух; Тед замолчал и посмотрел на жену.

— Все в порядке, — сказала Вики.

Блейн съел ее бисквит и початок кукурузы. Портер по-прежнему спал на заднем сиденье машины, и Вики собиралась попросить Мелани на него взглянуть. Но когда Вики посмотрела на подругу, внимание той было приковано к… Вики проследила за ее взглядом и чуть не застонала. Мелани сидела, уставившись на Джоша, и этот взгляд мог означать только одно. «Не суди», — сказала себе Вики. В конце концов, она сама была женщиной, прогулявшей химиотерапию. Вики все еще надеялась, что ей показалось, а если не показалось, если Мелани действительно несколько увлеклась Джошем, тогда Вики надеялась, что это ненадолго, просто такой период, как у детей. К тому времени, когда об этом действительно нужно будет беспокоиться, все будет кончено.

— Бренда, — позвала Вики, — ты не посмотришь, как там малыш?

Бренда поднялась. Мелани продолжала пялиться на Джоша с неопределенной улыбкой на губах. Возможно, она просто слушала историю Теда о том, как они сели на мель возле Аутер-Бенкс, но Вики в этом сомневалась.

— Джош, — сказала Вики, — ты не мог бы вырыть яму для костра?

— Я помогу! — воскликнул Блейн.

— Я тоже помогу, — вызвалась Мелани.

— Нет, Мел, — сказала Вики, — ты отдыхай.

— У нас есть дрова для растопки? — спросил Джош.

— Да, — ответила Мелани. — Бренда украла четыре связки в «Стоп энд Шоп».

— Я их не украла, — возразила Бренда. — Я не ворую вещи. Дрова лежали возле мусорного контейнера.

— Как малыш? — спросила Вики. — Он все еще спит?

— Да, он в порядке, — раздраженно ответила Бренда. — Я знаю, что вы все считаете меня воровкой. Я не воровка.

— Ты украла колыбельку, — сказал Тед.

— Тед! — крикнула Вики.

Бренда показала Теду средний палец над головой Блейна.

— Очень мило, — сказал Тед.

— Большое спасибо, — сказала Бренда Мелани, — за то, что подняла эту тему.

Вики вздохнула. Она подозревала, что должен произойти какой-то взрыв.

Мелани закатила глаза и стала рядом с Джошем, который разгребал лопатой песок. Из машины послышался плач.

— Тед, — сказала Вики, — ты не мог бы…

Но Тед был уже на ногах. Он пошел к машине и забрал раскапризничавшегося Портера.

— Не могу найти его бутылочку.

— Но ты ведь брал ее, да?

— Да, — неуверенно сказал Тед.

— О Тед, пожалуйста, только не говори…

— Вики… — начала Бренда.

— Что?

— Не строй из себя Наполеона!

— При чем здесь Наполеон?

— У тебя несколько командный тон. Немного диктаторский.

— Джош, — спросила Вики, — тебе мой тон тоже кажется диктаторским?

— Ты заставила его рыть яму, — напомнила Бренда.

— Небольшое углубление, — поправила ее Вики. — Для костра. Чтобы мы могли поджарить маршмэллоу.

— Я хочу маршмэллоу, — сказал Блейн. — Мама говорила, что если я съем…

— И мы сможем прекрасно провести время! — громко проговорила Вики. Она слышала свой голос, который перекрикивал плач Портера; она была расстроена. — Мы сможем развести костер и прекрасно провести вечер.

— Вики?

Солнце садилось за воду; оно было похоже на тающую золотую каплю. Вики смотрела на Джоша, копавшего ямку, на Мелани, стоявшую за ним, на Бренду, которая, уперев руки в бока, доказывала, что она не вор, на Теда, качавшего Портера на руках и кормившего его из бутылочки (которую он непонятно где нашел). Они все были ей хорошо знакомы. И вся сцена была ей настолько знакома, словно Вики уже видела ее раньше, — возможно, она представляла ее в уме, когда думала об этом пикнике. Они устроили этот пикник для нее — чтобы вытащить ее из дому, — но это было лето последних желаний, и все хотели, чтобы этот пикник был идеальным и чтобы воспоминания о нем Вики могла унести с собой в могилу. И поэтому хотя ссора и была неприятной, Вики была рада, что они отказались от иллюзий и стали сами собой.

Но затем произошло что-то странное. Бренда, Тед и Джош замерли на месте, они не двигались. Почему? Вики поняла, что к ним подошел кто-то чужой, и ему принадлежал голос, который только что произнес ее имя. «Вики?» Голос был добрым и звучал удивленно, но с глубоким авторитарным оттенком. Она знала этот голос, но откуда?

В целом Вики ненавидела, когда ее узнавали (она вспомнила ту ужасную сцену на пляже с Кэролайн Нокс). Ей не нравилось, когда ее заставали врасплох, и, кто бы теперь перед ней ни стоял — силуэт был мужской, в сапогах и с удочкой, — он прерывал их семейный пикник и, кроме того, прерывал семейную ссору Кто знает, что успел услышать этот человек и что он теперь о них думал?

Вики прищурилась. Солнце было у мужчины над головой и сияло, словно ореол.

— Да, — сказала Вики.

— Это Марк.

— Марк?

— Доктор Олкот.

— О! — воскликнула Вики и выпрыгнула из кресла. — Привет! — Как только она встала, ей стало отчетливо видно его лицо — это был доктор Олкот, но в сапогах, футболке с надписью «Атлантик Кэфи» и кепке «Ред Сокс» он был просто неузнаваем, и, хотя Вики знала, что его зовут Марк, она никогда в жизни его так не называла. Вики думала, могла ли она пожать ему руку, и, пока она над этим размышляла, доктор Олкот наклонился и поцеловал ее в щеку, и у Вики было такое ощущение, словно ее только что в присутствии родителей поцеловал ее новый парень. Тед, Бренда, Мелани и даже Джош наблюдали за их разговором так, словно они были участниками телешоу. Никто из них не знал, кто такой доктор Олкот, — даже Бренда никогда с ним не встречалась, — и Вики уже собиралась всех ему представить, но вдруг вспомнила о том, что произошло прошлым утром. Она пропустила химиотерапию — а теперь доктор Олкот был здесь, свалился как снег на голову, чтобы разоблачить ее перед всеми. Сообщить ее семье о том, что она вредила своему собственному здоровью. Сказать им, что ей было наплевать, выздоровеет она или нет. А может, доктор Олкот просто спросит Вики, где она была, и ей нечего будет ответить; ей придется, стоя перед всеми, признать правду: «Я прогуляла». От перспективы такого унижения Вики некоторое время просто не могла вымолвить ни слова.

Доктор Олкот сделал шаг навстречу Теду и сказал:

— Добрый вечер. Меня зовут Марк Олкот, я врач Вики.

— А-га! — сказал Тед. — Очень приятно с вами познакомиться. Я Тед Стоу.

Мужчины пожали друг другу руки.

Вики, понимая, что должна взять ситуацию под свой контроль, вступила в разговор:

— А это моя сестра Бренда. Моя подруга Мелани Пэтчен. И наш… друг, Джош Флинн. И мои сыновья, Блейн и Портер.

— Довольно большая компания, — сказал доктор Олкот.

— Да, — ответила Вики. Она начала теребить пальцами кончик платка. «Светский разговор!» — подумала она. Светский разговор мог ее спасти. — Вы рыбачите?

— Как видите.

— А Джош поймал рыбу, — сообщил Блейн. — Большую рыбу. А папа бросил ее обратно в воду.

— Хорошо, — сказал доктор Олкот. — Прекрасно. Чудесный вечер.

— Чудесный, — согласилась Вики. — Мы ели лобстеров.

— Объедение, — сказал доктор Олкот и посмотрел на удочки Теда, торчавшие из песка. — Они просто великолепны.

— Спасибо, — сказал Тед и улыбнулся. — Мы, может, сегодня еще порыбачим.

Затем все замолчали. Вики запаниковала. Она не была храбрым солдатом, не была звездной пациенткой — она была обманщицей! Доктор Олкот выследил ее. Он приехал на другой конец острова, чтобы раскрыть ее обман.

— Ну ладно, — сказала Вики, — не будем вас задерживать. — Она оглянулась вокруг, чтобы не смотреть на доктора Олкота, и встретилась взглядом с Мелани. — Доктор Олкот любит рыбачить.

Мелани закатила глаза и кивнула, пытаясь принять заинтересованный вид.

— О’кей, — сказал доктор Олкот. Он вздохнул и, казалось, собирался еще что-то добавить. «Нет!» — подумала Вики. Он вежливо ей улыбнулся, и Вики поняла, что он не знал о ее прогуле. Не знал или не помнил… Или ему просто все равно? — Рад был вас видеть. Приятно было со всеми вами познакомиться.

— Взаимно. — Тед снова пожал Олкоту руку.

— Пока, — сказала Вики. Она села обратно в кресло и сделала выдох, когда доктор Олкот зашагал дальше по пляжу. Она должна была почувствовать облегчение — ей удалось увернуться, — но вместо этого Вики почувствовала пустоту. Она еще не умерла, еще среди живых — но о ней уже позабыли.

* * *

Джош думал, что, как только они вернутся на Шелл-стрит, он сможет уйти домой. Но нужно было достать вещи из машины: переносной холодильник, раскладные кресла, пакеты с мусором, спящих детей, — и Джош предложил свою помощь. Это было несложно, особенно если учитывать тот факт, что Тед Стоу предложил сделать это за еще одной бутылочкой пива, шестой или седьмой для Джоша в тот вечер. Пляжный пикник удался на славу, или почти на славу: они рыбачили, наслаждались закатом и лобстерами — а позже костром и маршмэллоу для Блейна. Мелани наделала много шуму из-за своего ночного купания. Она переоделась в купальник за машиной и, несмотря на протесты Вики, Теда и Бренды, которые были практически уверены, что она утонет, залезла в воду. Мелани вернулась секунд через тридцать, скукожившись и дрожа. Джош подал ей полотенце и поймал себя на том, что рассматривает ее тело — грудь, голый, все еще плоский живот, волнистые волосы, темными локонами обрамлявшие лицо. Смотреть на Мелани было поступком легкомысленным. Это произошло из-за слишком большого количества выпитого пива. И позже Джош понял, что проблема заключалась в том, что Мелани заметила, как он на нее смотрел, и это стало для нее подтверждением, которое было ей необходимо, чтобы действовать дальше.

И она предприняла новые шаги, после того как были выгружены вещи, после того как супруги Стоу и Бренда пожелали спокойной ночи и Джош тоже сказал: «Спокойной ночи, спасибо за приглашение, приятно было с вами познакомиться, Тед. Увидимся в понедельник, босс». Джош спотыкался, шагая по вымощенной плиткой дорожке. После шести или семи бутылок пива, подумал он, ему не стоило садиться за руль, особенно учитывая тот факт, что полицейская машина частенько караулила на Милстон-роуд, поджидая молодых пьяных парней вроде него. Поэтому Джош посидел пару минут в джипе, ища в бардачке жвачку и размышляя над тем, было ли это лишь плодом его воображения или после неожиданного появления доктора все изменилось. Потому что, после того как доктор Как-Его-Там ушел, Вики замолчала, утонув в своем кресле. До тех пор все шло действительно хорошо, но появление доктора словно омрачило их вечер, напомнив Джошу и всем остальным, что Вики больна. Джош почему-то снова вспомнил воскресные пикники на пляже с родителями. Если бы он поехал завтра в Иль-Пойнт, он обязательно увидел бы там других родителей со своими детьми. Круг друзей его родителей распался после смерти матери Джоша — возможно, не из-за ее самоубийства, а скорее потому, что дети стали старше и им уже хотелось пойти на большие пляжи, где можно было покататься на серфе. Но все наверняка испытывали чувство потери, говоря о тех пикниках в прошедшем времени.

«Мы должны наслаждаться солнцем, — говорила его мать. — Пока не пришла зима».

Те воскресенья давно уже были позади, но в тот момент они показались Джошу такими же бесценными, как утраченная любовь его матери. Джош почувствовал это настолько отчетливо, и он так много выпил, что ему показалось, будто он сейчас расплачется. Но затем кто-то постучал к нему в окошко, тем самым напугав его. Джош по-женски завизжал и приложил руку к сердцу.

Это была Мелани.

Он опустил стекло.

— Господи, — сказал Джош, — ты меня чертовски напутала.

Она не извинилась и не поинтересовалась, почему он до сих пор не уехал.

— Не хочешь прогуляться? — спросила Мелани.

— Прогуляться? — переспросил Джош таким тоном, словно она только что предложила ему совершить путешествие в открытый космос. Было еще не очень поздно, часов десять, и он был слишком пьян, чтобы доехать даже до конца улицы, не говоря уже о том, чтобы отправляться домой. Поэтому прогулка была не такой уж плохой идеей.

Джош взглянул на дом. В окнах было темно, дверь была плотно закрыта.

— Они все пошли спать, — сказала Мелани.

Он услышал нотки таинственности в ее голосе и уже тогда понял, что согласиться на прогулку с Мелани означало согласиться на что-то намного большее, а Джош не был уверен, что готов к этому. Она была на десять лет старше его, она была беременна, она была замужем, но все эти опасные обстоятельства меркли перед тем фактом, что волосы у него на руках становились дыбом. «Слушай. Наблюдай. Поглощай». Джош почувствовал, что это было частью его истории об этом лете. Он должен был прогуляться с Мелани. Джош открыл дверцу машины и вышел на улицу — и, поскольку не было никакого смысла притворяться, что прогулка могла иметь какое-то иное значение, он взял Мелани за руку, и они направились вниз по Шелл-стрит.

* * *

Она была его второй попыткой. Мелани и Джош брели по узеньким улицам Сконсета вдоль низких штакетников, мимо крошечных старинных коттеджей, окруженных розами, — в большинстве зданий было темно, но кое-где горел свет, а в одном доме только что закончилась вечеринка. Мелани заставила себя признать, что сначала Джош хотел Бренду. И только из-за необъяснимой преданности Бренды своему бывшему студенту Джону Уолшу Мелани и Джош сейчас держались за руки. Она держалась за руку с Джошем! Няней мальчиков! Сейчас это уже казалось смешным, и просто невозможно было понять, что происходит, — и все же это было то, чего она хотела. Это было то, на что она тайно надеялась, никогда не позволяя себе по-настоящему поверить, что однажды это произойдет. Но это случилось. Казалось, Джош понимал, к чему это ведет. Он провел Мелани мимо теннисного клуба, затем через арочный проход в подстриженной живой изгороди. И внезапно они оказались перед… церковью — сконсетской молельней, построенной в викторианском стиле, с белой отделкой и колокольней.

— За церковью есть сад, — сказал Джош, — и лавочка. Мы могли бы там посидеть.

— О’кей, — ответила Мелани. Это была самая прелестная церковь в мире — словно из сказки, — и все же женщина сомневалась. Церковь была связана со свадьбой, свадьба означала брак, а мысли о браке возвращали Мелани к мыслям о Питере.

Они сидели на лавочке в церковном саду — Джош обнимал Мелани за плечи, а она рассказывала ему кое-что о своем браке.

Она рассказывала ему о рождественской вечеринке у Питера в офисе, которая состоялась в прошлом году, в декабре. Вечеринка проходила в центре, в самом конце Элизабет-стрит, в ресторане под названием «Паблик», который хозяева даже не потрудились украсить по случаю праздника.

«Странное место для рождественской вечеринки», — проворчала Питеру Мелани, отдавая в гардероб шубу. «Не начинай, Мелани, — сказал Питер. — Я хочу весело провести время».

— Питеру всегда удавалось сделать так, чтобы я почувствовала себя мегерой, — сказала Мелани Джошу.

Теперь она понимала, что тогда ей следовало быть хотя бы немного внимательнее, и она заметила бы, что их браку пришел конец и что не стоило пять месяцев пытаться зачать ребенка, а потом внезапно забеременеть. Месячные начались за день до вечеринки, и Мелани поняла, что попытка номер пять не увенчалась успехом. Это означало еще одну отметку «неудачно» в ее медицинской карте. У Питера на работе все знали о том, что они с Мелани пытались завести детей, и поэтому Мелани понимала, что в тот вечер ей придется выдержать обилие пытливых взглядов и намеков. Она не хотела туда идти, и Питер об этом знал. Мелани сразу отправилась к бару за напитками; она заказала два бокала шампанского для себя и тоник с водкой «Столичная» для Питера. Мелани выпила один бокал шампанского сразу, затем попыталась найти в толпе Питера. Она немного пообщалась с женой босса Питера, затем увидела Вики, которая махала ей с другого конца зала. На Вики был облегающий красный топ и золотые сережки; ее волосы были уложены наверх. Она была просто великолепна, пока не заболела, — красива, весела, добра, и она была лучшей матерью в мире. Вики была единственным человеком на вечеринке, единственным человеком во всем мире, с которым Мелани могла находиться рядом. Мелани извинилась перед Синтией Роксби и направилась в сторону Вики.

Мелани рассказала подруге о неудавшейся пятой попытке.

— Мое собственное тело меня предает, — сказала она и расплакалась.

Вики отвела ее в дамскую комнату, где они сели на бархатный диван и допили содержимое своих бокалов. Выйдя оттуда, они столкнулись с Питером. Он стоял у аварийного выхода — Мелани вспомнила его лицо в красном свете лампы — и разговаривал с Фрэнсис Диджитт. Фрэнсис Диджитт была одета в костюм, который она носила на работу, темный костюм с короткой юбкой, а поверх костюма на ней была накидка из флиса. Фрэнсис была похожа на главного редактора «Филд энд Стрим»[20].

Мелани ничего не заподозрила, увидев Питера и Фрэнсис вместе. Она задумалась над тем, что ответить на вопрос Фрэнсис о пятой попытке забеременеть. Фрэнсис проявляла к этой теме недюжинный интерес; ее сестра, Джоджо, в Калифорнии как раз проходила через то же самое, ну, по крайней мере Фрэнсис так сказала. И еще Мелани была смущена из-за того, что вышла из дамской комнаты вместе с Вики. Это было одно из проявлений асоциального поведения, в котором Питер всегда обвинял ее после корпоративных вечеринок: «Вы прячетесь с Вики в туалете, словно ученицы средней школы».

— Теперь я думаю, что если бы я обратила внимание, — сказала Мелани Джошу, — если бы я тогда видела чуть дальше собственного носа…

— У него был роман с ней? — спросил Джош.

— О да, — ответила Мелани. — Да, был. И до сих пор продолжается.

— До сих пор. Даже несмотря на твое…

— Питер не знает о том, что я беременна.

— Не знает?

— Нет.

— Но как ты могла ему не сказать?

— Потому что он не заслуживает об этом знать.

Джош обнял Мелани крепче. Именно это ей и было нужно — человек, который мог бы ее успокоить, молодой красивый парень. Она обернулась так, чтобы смотреть ему в лицо. У Джоша был очень серьезный вид.

— Что? — спросила Мелани.

— Это странно, — ответил он. — Мы можем хотя бы просто признать, что это странно?

— Почему странно? — поинтересовалась Мелани. Она знала почему, но хотела, чтобы об этом сказал Джош.

— Ты замужем, — ответил он. — Ты беременна. Я знаю о том, что ты беременна, а твой собственный муж об этом не знает.

— Тебе не стоит беспокоиться о Питере, — сказала она.

— Я не беспокоюсь о Питере, — произнес Джош. — Я беспокоюсь о том, что подумают остальные. Вики. Тед.

— Они ничего не подумают, — сказала Мелани. — Потому что они ни о чем не узнают.

— Нет?

— Нет.

— О. Ладно. — Джош выдохнул и, казалось, немного успокоился. Он был пьян, или почти пьян. Что бы ни случилось сегодня ночью — это сегодня же и закончится.

«О’кей?спросила себя Мелани.О’кей». Она поцеловала Джоша и этим, казалось, застала его врасплох, хотя зачем они сидели возле церкви на лавочке, если не собирались целоваться? Джошу понадобилась пара секунд, чтобы прийти в себя, а потом Мелани показалось, что она была машиной и Джош решил, что он все-таки хочет на ней прокатиться. Поцелуй, такой нежный и милый, превратился во что-то более стремительное и настойчивое. Джош водил руками по ее спине вверх-вниз, затем снова вверх-вниз по ее спине, но уже под майкой, и Мелани, которая уже почти десять лет не целовала никого, кроме Питера, подумала, испытывал ли Питер такое же чувство опьяняющей чужеродности, когда был с Фрэнсис Диджитт.

Молодость Джоша была очевидна во многих вопросах: он был сильным, неистовым, настойчивым. (Под конец их сексуальная жизнь с Питером стала какой-то работой, долгом — он жаловался на это, Мелани тоже это ощущала.) Джош ласкал ее нежную грудь, покусывал мочки ее ушей и шептал Мелани на ухо:

— Боже, ты просто изумительна!

«Изумительна? — подумала Мелани. — Я?»

Но когда Джош прикоснулся руками к ее животу, он отпрянул назад, словно боялся обжечься. Мелани взяла его за руки и хотела положить их себе на живот, но он сопротивлялся.

— Все в порядке, — прошептала она.

— Точно? — спросил Джош и позволил прижать его руки к ее животу, но Мелани по-прежнему чувствовала его нежелание. Чего она пыталась добиться, принуждая пьяного студента колледжа признать еще не заметную глазу беременность?

— Расслабься, — сказала Мелани. — Все в порядке.

Она понимала, что ей следовало просто пустить все на самотек. Позволить Джошу решать, к каким частям ее тела он будет прикасаться, а к каким нет. Но если они собирались пойти дальше, Мелани хотела, чтобы он воспринимал ее такой, какая она есть, — беременной женщиной тридцати одного года.

В какой-то момент Мелани пришло в голову, что Джош был недостаточно зрелым, чтобы с этим справиться, а может, он просто не хотел иметь дело с женщиной вроде нее, с багажом эмоциональным и физическим. Вполне логично было то, что сначала он остановил свой выбор не на ней. И как могла она винить Джоша за то, что он отдал предпочтение Бренде, которая была не только очень красивой, но еще и необремененной? И как могла Мелани винить его за то, что он хотел какую-то легкомысленную девушку своего возраста, с которой познакомился в баре или у костра?

В тот момент они словно застыли. Мелани прижимала руки Джоша к тому месту, где внутри нее зарождалась жизнь, и женщину охватили сомнения. Она поняла, что совершила ошибку. Мелани отпустила руки Джоша — собственно говоря, она их просто оттолкнула, — чувствуя себя очень глупо. Она не должна была его добиваться; она не должна была давать волю собственному помешательству.

Джош отстранился от нее. Мелани слышала, как он сделал вдох, словно почувствовал облегчение, получив свободу. Но следующий его поступок был настолько неожиданным, что у Мелани просто перехватило дыхание. Джош поднял ее майку и наклонился. Он прижался лицом к ее животу и поцеловал его, словно это было самым естественным делом на земле.

* * *

Спать.

Вики оставила записку. «Ушла погулять, — было написано в ней. — К маяку».

Она не могла уснуть, хотя после пикника Вики казалось, что стоило ей только прикоснуться к подушке — и она сразу погрузится в сон. Она подняла руку Теда и посмотрела время у него на часах. Был час ночи. В голове у Вики гудело; она совершенно не хотела спать. В комнате было темно, в доме ни звука, слышно было только тихое похрапывание Теда. Вики приподнялась и наткнулась глазами на пенопластовую голову, парик, мерзкое лицо Дафни, и это вывело ее из себя. Она встала с кровати, взяла голову с тумбочки и засунула ее в шкаф. Утром Вики обязательно выбросит ее в мусорное ведро.

Мальчики спали на полу на своем матрасе. Они лежали на спине, сдвинув головы. Рука Блейна покровительственно лежала у Портера на груди. Они спали под одной простыней, которая теперь была зажата у Блейна между ног. Вики стояла рядом с матрасом и наблюдала за ними. Было очень жарко, и Блейн спал в шортах от пижамы, а Портер в одном подгузнике. У мальчиков были прекрасные торсы, у Блейна — худой и мускулистый, у Портера — по-детски полненький. Их кожа была молочно-белого цвета; она сияла. Вики заметила след от сумаха на голени Портера, она увидела новый комариный укус у Блейна на предплечье. Темные ресницы отбрасывали тень на щечки; Блейн водил глазами. Интересно, что ему снилось?

В мире нет ничего прекраснее, подумала Вики, чем наблюдать, как спят ее дети. Она так сильно любила своих сыновей, их прекрасные тельца и все остальное, что, ей казалось, она могла взорваться от этой любви. «Мои дети», — подумала Вики. Их тельца появились из ее тела, они были ее частью — и тем не менее она умрет, а они будут жить.

Вики погрузилась в материнство, будучи совсем к этому не подготовленной. Когда медсестра принесла ей Блейна на кормление в первую ночь его жизни, Вики проснулась в полной растерянности. Она привыкала к этому постепенно, все четыре с половиной года. «Это мой ребенок, и я отвечаю за него до конца своих дней».

Материнство — это самое приятное, что есть на земле, но в то же время и самое мучительное. Кормить ребенка, укладывать его спать, следить за тем, как прорезаются зубы, вытирать слезы, смотреть за ним каждую секунду, чтобы он никуда не влез. Первые шаги, падения, поездки в отделения экстренной медицинской помощи («Обязательно накладывать швы?»), овсянка «Чириоз», застрявшая у него в горле, из-за чего он чуть не задохнулся, отлучение от груди, бутылочка, соска, первая игра в песочнице, драка, воровство, первое слово «пап» (пап?), второе слово — «мой», проблемы с ушами, раздражение от пеленок и аллергия на крупы. Этим она была занята ежедневно, ежечасно; этим были заняты руки Вики, ее глаза, голова. Кем она была раньше? Она не могла вспомнить.

Вики всегда казалось, что Блейн был рожден для ее ума, а Портер — для сердца. Блейн был чертовски способным, очень независимым, находчивым. Пока Вики не поставили диагноз, он учился читать, выучил названия штатов и их столиц (Франкфорт, Кентукки), а также составлял список животных, способных видеть в темноте (летучая мышь, опоссум, енот). День, проведенный с Блейном, был непрерывным разговором: «Посмотри, посмотри, посмотри, мамочка, мамочка, мамочка. Ты поиграешь со мной в “Старую деву”? Будешь складывать со мной паззлы? Давай порисуем? Полепим из пластилина? Повторим цифры и буквы? Какой сегодня день? Какой завтра день? Когда ко мне может прийти Лео? Который час? Когда папа придет домой? Через сколько дней мы поедем в Нантакет? Сколько дней осталось до дня рождения Портера? Сколько дней осталось до моего дня рождения?» Но больше всего Блейн любил, когда Вики читала ему сказки, а сильнее, чем сказки из книг, ему нравились истории, которые она ему рассказывала. Блейну нравилась история о той ночи, когда он родился (воды у Вики отошли неожиданно, испортив их диван в старой манхэттенской квартире), ему нравилась история о ночи, когда родился Портер (воды у Вики отошли в «юконе», когда они возвращались домой с ужина в «Нью-Канаане»; Тед летел, словно банши[21], в больницу Фэрфилда, и к тому времени, как Вики родила, уже успел привезти домой их няню). Но больше всего Блейну нравилась история о том, как Вики ударила по носу новорожденную тетушку Бренду в тот же день, когда ее привезли домой, и у тетушки Бренды потекла кровь, и испуганная Вики, не зная, что на это скажет мама, закрылась в ванной, и пришлось вызывать пожарных, чтобы ее оттуда вытащить. Вики смотрела на спящего Блейна и понимала, что она уже давно не рассказывала ему никаких историй из жизни и, что еще хуже, он просто перестал ее об этом просить. Может, когда-нибудь она расскажет ему историю о том, как у нее был рак, и они приехали на лето в Нантакет, и там ей стало лучше.

Что ему снилось? Двухколесный велосипед, скутер, скейтборд, жевательная резинка, водный пистолет, домашнее животное? Это то, чего он хотел больше всего, и Вики пришлось установить временное ограничение. «А можно мы заведем хомячка, когда мне будет шесть лет?» «А можно мы купим скейтборд, когда мне будет десять?» Блейн хотел быть большим. Он хотел быть взрослым; это стремление было еще до того, как появился Джош, а теперь, конечно же, Блейн хотел во всем быть похожим на него. Он хотел, чтобы ему было двадцать два года, он хотел мобильный телефон и джип. Вики всегда говорила, что в тот день, когда Блейн станет подростком, ее сердце разобьется, Но Теперь она думала, что если доживет до того дня, когда Блейну исполнится тринадцать, то будет чувствовать себя самой счастливой женщиной на земле.

Однажды утром Вики проснулась и увидела, что Блейн стоит у ее кровати, словно молчаливый часовой. Она улыбнулась ему и прошептала:

— Привет.

Блейн показал на уголок своего глаза, затем на грудь, а затем на Вики, и Вики собрала все силы в кулак, чтобы не расплакаться.

— Я тоже тебя люблю, — сказала она.

А еще был Портер, ее малыш. Ей так его не хватало. Вики перестала кормить его грудью, и внезапно ей показалось, что он вырос и уехал в колледж. Портер брал бутылочку у Джоша, у Бренды, у Теда — Вики доставались лишь два, а иногда три часа полуденной жары, когда Портер спал, скрутившись калачиком в ее объятиях. Когда он спал, он издавал приятный воркующий звук; он что-то бормотал, когда не спал; он так сосал свою соску, словно это была его работа. Его тело было похоже на пудинг; когда он улыбался, у него на щеке появлялась ямочка. Сейчас он был почти лысым и у него было всего два зуба — на самом деле он походил на старичка. Но он был безумно милым — его улыбка просто заставляла всех в него влюбляться. «Не взрослей, — подумала Вики. — Оставайся малышом, по крайней мере до тех пор, пока я не выздоровею и не смогу этим наслаждаться!» Но Портер гнался за своим братом, за пионером. Он не хотел оставаться позади! Он должен был проходить этапы своего развития свободно и легко. Портер уже начал бродить по комнате, держась за старую мебель тетушки Лив. Скоро он будет ходить свободно. Ее малыш растет.


Блейн пошевелился. Он издал звук, похожий на фырканье лошади, и открыл глаза. Он посмотрел на Вики. Она затаила дыхание — меньше всего она хотела, чтобы он проснулся или чтобы проснулся его брат. Глаза Блейна снова закрылись. Вики выдохнула. Даже это доставляло ей боль. «Я тебя люблю, — подумала она. — Вы оба рождены для моего сердца».

Она на цыпочках прошла в зал. Тихо, темно. Старые часы тикали на стене. Дверь в комнату Бренды была закрыта, дверь Мелани на дюйм приоткрыта. Вики вышла на веранду за домом. Ночное небо было невероятно красивым. Вики не верилось в то, что в такие ночи люди могут спать. Она вернулась в кухню, написала записку и ушла.

«Ушла погулять. К маяку». В своей так называемой пижаме — спортивных шортах и футболке, во вьетнамках и с банданой на голове. Она понимала, что это был еще один сумасшедший побег, как и прогулка прошлым утром к старой мельнице. Прогуливаясь по Шелл-стрит, Вики чувствовала себя преступницей. Ни в одном из домов не горел свет. В воздухе пахло цветами и океаном, раздавался стрекот сверчков. Вики ушла из дому, оставив записку. Она подумала о матери Джоша, которая повесилась без всяких объяснений, и вздрогнула.

Женщина медленно шла в направлении маяка. Она кашляла и хрипела; у нее болели ноги, кружилась голова. Вики прикоснулась ко лбу — он был сухим и горячим. И все же она гордилась собой. Она прошла почти что милю, кое-где ей приходилось идти в гору, и теперь она была здесь, посреди ночи, стояла у подножия огромной зубочистки. С одной стороны от нее были зеленые поля для гольфа, а с другой — волны разбивались об утес. Вики подошла к обрыву настолько близко, насколько могла решиться. Перед ней были океан и обворожительное небо. Звезды. Планеты. Галактики. Места столь далекие, что человек никогда не сможет до них добраться. Вселенная была бесконечна. Она была ужасающей, действительно непостижимой — Вики думала так с тех пор, как была еще маленькой девочкой. Она всегда представляла Вселенную в виде коробки, которую Бог держит в своих руках. «Жизнь будет продолжаться вечно, — подумала она. — Но я умру».

Она подумала: что, если она всегда будет так одинока, как в эту минуту, одна во всем мире — без мужа, без детей, без сестры, без родителей, без лучших друзей? Что, если бы она была бездомной, бродягой, без связей, без отношений? Что, если бы она была одна? Было бы ей тогда легче умирать? Потому что Вики действительно не могла представить ничего хуже, чем умереть и оставить своих близких людей. Человек умирает в одиночестве. Смерть только доказывала, что, какими бы связями ни был связан человек с другими людьми, на самом деле он был одинок.

Темноту разрезал голос:

— Вики!

Она обернулась. Тяжело дыша, на холм поднимался Тед. Он был словно ее отец, который пришел отругать ее за то, что она сбежала. Но когда он подошел ближе, Вики заметила на его лице выражение беспокойства. Он беспокоился о ней, и не зря. Что она, собственно говоря, делала?

— Вик, — спросил Тед, — ты в порядке?

— Я скоро умру, — прошептала она.

— Ш-ш-ш, — сказал Тед. Такой же звук он издавал, когда Блейн был совсем маленьким. Тед обнял ее. Она вся горела, не только угольки у нее в легких, но и все тело. Вики пылала от болезни, от бунтарских клеток. Их невозможно было прогнать. Она вся была болезнью. Оказавшись в объятиях Теда, Вики начала дрожать. Она замерзла, стоя там, на обрыве, на холодном морском ветру. Она стучала зубами. Руки Теда были самыми сильными руками на земле, которые Вики знала. Она вдыхала его запах, поглощала его тепло, она терлась своей щекой о его футболку. Это был ее муж, она знала его, и все же он был очень далеко от нее.

— Я это чувствую, — сказала Вики. — Я умру.

— Вики, — произнес Тед и обнял ее крепче, и ей было хорошо, но затем он, практически незаметно, вздрогнул.

— Я встала посмотреть на мальчиков, — сказала она. — Я просто хотела посмотреть, как они спят.

— Ты должна спать, — ответил он. — Что ты здесь делаешь?

— Я не знаю. — И она почувствовала себя безрассудной и безответственной. — А ты? Что, если мальчики?..

— Когда я понял, что ты ушла, я разбудил Бренду, — сказал Тед. — Она пообещала, что побудет в нашей комнате, пока я не приведу тебя домой.

«Словно беглянку», — подумала Вики. Но она не могла сбежать и не могла спрятаться. Сколько ей еще нужно времени, чтобы это понять?

Тед держал ее за плечи и пытался заставить посмотреть на него. Его лицо сияло от слез. Он был сильным, мускулистым и знал обо всем на свете. Ее муж. Но слезы катились у него по лицу, и в голосе звучала мольба.

— Ты должна выздороветь, Вик. Я не могу без тебя жить. Ты меня слышишь? Я люблю тебя так сильно, что эта любовь поднимает меня над землей, она толкает меня вперед. Ты толкаешь меня вперед. Ты должна поправиться, Вик.

Вики пыталась вспомнить, когда она в последний раз видела Теда таким, всецело поглощенным эмоциями. Может, в тот день, когда он сделал ей предложение, или тогда, когда родился Блейн. Вики хотела сказать ему: «Да, хорошо, я буду бороться ради тебя, ради детей». Это было бы похоже на сцену из фильма, когда все переворачивается, а они вдвоем стоят на обрыве у маяка под большим темным небом; это было бы прозрением. Все бы изменилось; она бы поправилась. Но Вики не верила в слова, она знала, что они не правдивы, и не хотела их произносить. И она ничего не сказала. Вики подняла лицо к звездному небу. У нее было все, и главной проблемой, связанной с этим, было то, что ей было что терять.

— Я не могу ничего изменить, — призналась она Теду. — Слишком поздно. Я чувствую себя просто ужасно.

— Я знаю, — сказал Тед. — Поэтому я и пошел за тобой.

Они не занимались любовью уже практически месяц, и Тед никогда не прикасался к ней нежнее, чем в этот момент. Он взял ее на руки и понес домой.

* * *

У Бренды зазвонил телефон. Она была на тридцатой странице своего сценария и стремительно двигалась вперед; слова приходили к ней быстрее, чем она могла их записать. Она была слишком занята даже для того, чтобы просто посмотреть на дисплей. Собственно говоря, Бренда и так знала, что это был либо Брайан Делани, либо ее мать. Телефон перестал звонить. Бренда услышала мягкий шум лифта где-то в другой части больницы, а затем полный энтузиазма голос ведущего «И-Эс-Пи-Эн».

Вики встречалась с доктором Олкотом за закрытой дверью. Бренда знала, что у ее сестры сильно упал уровень лейкоцитов в крови и температура поднялась практически до сорока градусов. Доктор Олкот хотел отложить химиотерапию до тех пор, пока анализы не улучшатся, а температура не спадет. Если когда-то и был день, когда Бренде следовало молиться, то именно сегодня — но почему-то единственным местом, где Бренда могла писать, была комната ожидания в онкологическом отделении нантакетской больницы. Это было какой-то бессмыслицей. Каждое утро у Бренды была возможность в полной тишине работать на пляже. Но, приходя на пляж, она впадала в ступор и могла думать только об Уолше. Бренда еще раз попробовала писать в кафе «Ивен Киль», но ничего не вышло — ее отвлекали другие парочки, которые завтракали, держались за руки, шептались. Кофе с молоком казался ей слишком сладким. Бренда поняла, что могла писать сценарий только тогда, когда должна была заниматься чем-то другим. Например, молиться. Или волноваться.

Ее телефон снова зазвонил. Бренда была как раз на середине той сцены, когда Кельвин Дер приходит на похороны Томаса Бича — прячась за чужими спинами, чтобы в нем не узнали человека, которому принадлежала лошадь-убийца, — и в этот раз он впервые видит красавицу невесту Бича, Эмили. Бренда абсолютно отчетливо представляла себе эту сцену — надетая набекрень черная шляпа Дера, взгляды, встретившиеся среди дюжины переполненных церковных скамей. Наконец Дер набрался смелости и заговорил с Эмили. Он подошел к ней на церковных ступенях после службы, чтобы выразить свои соболезнования.

— Вы знали моего Томаса? — озадаченно спросила Эмили. — Вы были друзьями?

И Кельвин Дер, воспользовавшись возможностью, ответил:

— Да, друзья детства. Мы давно не виделись. Я был в отъезде.

— В отъезде? — удивилась Эмили.

— За границей.

Брови Эмили изогнулись дугой. Она была молода, с Бичем обручилась совсем недавно и (что Бренда доказывала в своей диссертации) была приспособленкой. Смерть жениха опечалила Эмили, но в то же время девушка была заинтригована встречей с незнакомцем, другом детства Томаса, только что вернувшимся из-за границы.

— Правда? — произнесла Эмили таким тоном, который мог подразумевать практически все что угодно.

Телефон замолчал, затем зазвонил снова. Рингтон «К Элизе» был просто ужасен — создавалось такое впечатление, словно обезьянка крутила шарманку внутри консервной банки. Бренда, не глядя, залезла в сумочку и достала телефон.

Мама.

Бренда вздохнула. Отложила ручку. У Эллен Линдон началась настоящая истерика, когда она услышала, что у Вики жар; она наверняка хотела узнать, что сказал доктор. Бренде в любом случае нужно было в туалет. Она взяла трубку.

— Привет, мам.

— Как она?

— Все еще у врача.

— До сих пор?

— До сих пор.

— Ну, что он сказал насчет ее температуры?

Бренда прошла через холл по направлению к женской уборной.

— Не имею ни малейшего представления. Она все еще у него.

— Они тебе ничего не сказали?

— Они никогда ничего мне не говорят. Они говорят Вики, а Вики говорит мне. Поэтому нам придется подождать. — Бренда зашла в уборную, где ее голос отдавался эхом.

— Как долго они…

— Я не знаю, мам. — Бренда злилась на себя. Ей вообще не следовало отвечать на звонок. Такой разговор расстраивал их обеих. — Послушай, мам, я позвоню тебе, когда…

— Обещаешь?

— Обещаю. Впрочем, я попрошу Вики, чтобы она тебе позвонила, и ты услышишь все из первых уст.

— Хорошо, дорогая. Спасибо. Я буду ждать. Я отменила свой сеанс физиотерапии.

— Зачем? — спросила Бренда. — Ты не хочешь, чтобы дела с твоим коленом наладились?

— Я все равно не смогла бы сконцентрироваться, — сказала Эллен. — Кеннет всегда просит «сосредоточиться на упражнениях», а я не смогла бы этого сделать. Он всегда замечает, когда я рассеянна.

«И я должна быть рассеянной, — подумала Бренда. — Но все наоборот. Потому что я как-то неправильно устроена».

— О’кей, мам, — сказала Бренда. — Пока.

— Позвони мне, когда…

— Обязательно, — пообещала Бренда и выключила телефон. Она услышала, как смывают воду, и дверь одной из кабинок открылась. Оттуда вышла девушка. Бренда робко ей улыбнулась и сказала:

— Ох уж эти мамы!

Девушка проигнорировала ее слова, но Бренде было все равно. Однако через несколько минут, когда Бренда тоже вышла из кабинки, девушка по-прежнему была там и смотрела на нее в зеркало.

— Эй, — сказала девушка, — а я вас знаю. У вас работает Джош.

Бренда пристальнее посмотрела на девушку. Конечно. Бюстгальтер с чашечками выглядывал из треугольного выреза белой футболки. Это была та маленькая мегера из приемного отделения. Бренда посмотрела на табличку с именем. Диди. А, точно.

— Все правильно, — сказала Бренда. — Я Бренда. Я забыла, что вы знакомы с Джошем.

— Еще и как знакомы.

Бренда помыла руки и потянулась за бумажными полотенцами. Диди порылась в сумке, достала сигарету и закурила.

— Нам очень нравится Джош, — сказала Бренда. — Он прекрасно справляется с детьми.

— Наверное, вы платите ему черт знает сколько, — сказала Диди. Это прозвучало как обвинение.

— Не знаю, — ответила Бренда. — Я ему не плачу.

— Вы с ним спите?

Бренда повернулась к Диди как раз в тот момент, когда та выпустила изо рта струю дыма. Бренда надеялась, что отвращение не проявилось у нее на лице вместе с чувством собственного достоинства, которое просто не позволяло ей отвечать на такие абсурдные вопросы. Но она не могла не вспомнить тот поцелуй на лужайке перед домом. Не мог же Джош кому-то об этом рассказать?

— Вы не должны здесь курить, — заметила Бренда. — Это больница. И у некоторых пациентов рак легких.

Диди презрительно скривила рот, и Бренде показалось, что она снова в старших классах школы. Она была словно в ловушке — в женском туалете с возмущенной курильщицей, которая пыталась ее запугать.

— Ты трахаешься с Джошем, — сказала Диди. — Признай это. Или твоя сестра с ним трахается.

— Все, хватит, — сказала Бренда и выбросила использованное бумажное полотенце в мусорное ведро. — Я ухожу. До свидания.

— Он никогда не дал бы мне от ворот поворот, если бы не трахал одну из вас! — крикнула Диди, когда Бренда выходила из уборной. — Я знаю, что это одна из вас!


«О’кей, — подумала Бренда. — Странно». И, что еще более странно, она дрожала. Хотя, может, и не так уж странно, что она дрожала, — в конце концов, самый ужасный момент ее жизни был несколько похож на эту сцену в уборной. Девушка, достаточно молодая, чтобы годиться ей в студентки, обвиняла ее в недопустимых отношениях.


«Ходят слухи, что ты совершила единственный грех — если, конечно, не учитывать плагиат, — который не прощают».

«Романтические или сексуальные отношения между преподавателем и студентом запрещены. Романтические или сексуальные комментарии, жесты или намеки между преподавателем и студентом запрещены и ведут к дисциплинарному взысканию. Для штатных сотрудников никаких исключений не существует».

«Мы понимаем, доктор Линдон, что у вас были недопустимые отношения с одним из ваших студентов…»


«Недопустимые отношения» были ошибкой Бренды. Можно было бы обвинить Уолша в том, что он ее добивался, но, в конце-то концов, Бренда была профессором, а Уолш студентом, и она допустила, чтобы это случилось. В кафе «Каппинг рум» они выпивали и целовались, а на следующее утро, проснувшись, Бренда чувствовала ужасный стыд и возбуждение. Она надеялась, что Джон позвонит ей, но он не звонил, и во вторник Бренде уже казалось, будто все это ей просто приснилось. На занятии Джон сидел на своем обычном месте, окруженный девушками-студентками, каждая из которых, как теперь казалось Бренде, старалась поразить его своим интеллектом. Каждый раз, когда чернокожая Амрита высказывалась во время обсуждений, она смотрела на Джона, пытаясь определить, разделяет ли он ее точку зрения. А Келли Мур, актриса из мыльной оперы, пустила в ход все свои артистические таланты. Три Ребекки практически создали фан-клуб Джона.

— Он такой горячий, — сказала как-то одна из них. — Все его хотят.

Уолш, в свою очередь, был обезоруживающе слеп. Он и не подозревал, что сидел в аудитории среди обожавших его фанаток.

В конце занятия Бренда объявила тему зачетной работы по первой половине семестра:

— Сравните личностный кризис Кельвина Дера с личностным кризисом персонажа любого произведения современной литературы. Пятнадцать страниц.

Девушки заохали и вышли из аудитории. А Уолш остался.

Бренда посмотрела на него.

— Нет, — сказала она. — Иди. Ты должен уйти.

Он смотрел на нее так, что в ней мгновенно вспыхнуло желание. Он не сказал ни слова, просто стоял и смотрел на нее. Бренда чувствовала себя глупо из-за влечения, которое она испытывала к Уолшу и которое, к тому же, было весьма эгоистичным. Другие девушки — намного моложе и красивее ее — хотели его, но она была той, которая его получит. Бренда написала свой адрес на бумажке и всунула Уолшу в руку, а затем проводила его до двери.

— Иди, — сказала Бренда. — Я должна запереть дверь. — Она повернула голову. — Из-за картины.


Уолш не пришел ни той, ни следующей ночью, и Бренда чувствовала себя полной идиоткой. Она подумала, не был ли он двойным агентом, нанятым другими профессорами кафедры английской филологии, которые, завидуя ее высокому преподавательскому рейтингу и последовавшему за ним статусу звезды первой величины, пытались ее подставить. Или это была тщательно продуманная шутка ее студенток? В пятницу Бренда старалась не смотреть в сторону Уолша, но, конечно же, не могла от этого удержаться. Сандрин, певице из Гваделупы, удалось пронести мимо миссис Пенкалдрон коробку печенья, и, хотя девушка держала коробку на коленях, Бренда заметила ее и попросила выбросить. Сандрин неохотно поднялась и проворчала что-то на французском, отчего половина студенток засмеялись. Бренда пришла в ярость, хотя и понимала, что злилась не на Сандрин и не на Уолша, а на саму себя. Она волновалась из-за бумажки, на которой был написан ее адрес. Это был всего лишь лист бумаги, всего лишь ее адрес. Это еще ничего не означало — и в то же время означало. Бренда дала Уолшу свое согласие, она отдала ему свое сердце. Возможно, это звучало смешно, но так она чувствовала. Она положила свое сердце ему на ладонь, и что он с ним сделал? Ничего. Уолш не задержался после занятий; он открыл дверь перед обиженной Сандрин и остальными девушками, и Бренда почувствовала себя окончательно раздавленной.

В тот же вечер Бренда договорилась поужинать с Эриком ВанКоттом в центре, в «Крафте». Они собирались поужинать вдвоем, без Ноэль, что само по себе должно было сделать Бренду счастливой. «Крафт» был настоящим рестораном, если верить журналу «Нью-Йоркер». Там были обитые кожей стены и длинная очередь у входа. Все были нарядно одеты, хорошо пахли, общались в деловом тоне, разговаривали по сотовым («Я уже на месте. Ты где?»), ожидая, когда смогут войти внутрь. Бренда поднялась на цыпочки, пытаясь разглядеть Эрика поверх плеч и голов. Но она его не видела. Бренда стояла среди массы людей, ожидая возможности поговорить с эффектной женщиной у входа (ее звали Фелисити; Бренда слышала, как кто-то обращался к ней по имени). Бренда переживала, что она перепутала место или время или что эта договоренность просто ей приснилась. Когда наконец настал ее черед поговорить с Фелисити, Бренда сказала:

— У меня здесь встреча. С Эриком ВанКоттом.

Фелисити пробежала глазами список заказанных столиков.

— Да, все правильно, — сказала она. — Мистер ВанКотт пока не прибыл, и столик еще не совсем готов. Желаете пока выпить чего-нибудь в баре?

В баре Бренда осушила два «космо». Затем Фелисити объявила, что столик готов, и Бренда решила присесть, несмотря на то что она все еще была одна. Она заказала еще один «космо» официанту, который по совместительству оказался еще и профессиональным тяжелоатлетом.

— У меня здесь встреча, — сказала ему Бренда, надеясь, что это правда. Она проверила, нет ли сообщений на сотовом. Ничего. Была половина девятого. За одну неделю ее официально кинули двое мужчин. Но затем Бренда подняла глаза и увидела Эрика, который направлялся к ней с другого конца зала. Полы его непромокаемого плаща «Берберри» развевались при ходьбе. Мальчик, который играл с Брендой в песочнице, который однажды съел целую банку фисташек на кухне у Эллен Линдон, а затем вырвал ими у Эллен Линдон в туалете, парень, который спел любовную балладу Брайана Адамса на студенческом балу, после того как его кинула Вики, был теперь мужчиной, который зарабатывал деньги, носил костюмы и сегодня встречался с Брендой в шикарном нью-йоркском ресторане.

— Я опоздал? — спросил он.

— Нет, — соврала Бренда.

— Хорошо, — сказал Эрик. Он сел в кресло напротив нее, сбросил плащ, ослабил галстук и на безупречном французском заказал бутылку вина.

Бренда ужасно хотела поведать ему об Уолше. Ей больше некому было об этом рассказать; в ее жизни не было близких подруг, и она не могла рассказать об этом Вики или матери. Кроме того, Эрик мог высказать ей мужской взгляд на ситуацию, плюс Бренда хотела, чтобы Эрик знал, что да, в ее жизни были другие мужчины. Но, тем не менее, за двадцать миллионов лет их взаимоотношений выработались определенные правила, и одним из этих правил было то, что Бренда всегда первой спрашивала о делах Эрика.

— Ну, — сказала она, попивая свой третий «космо», — как идут дела?

— Ты имеешь в виду Ноэль?

— Если хочешь, можем поговорить о Ноэль, — сказала Бренда, хотя на самом деле надеялась, что сегодня вечером они не будут о ней вспоминать.

— Я должен тебе кое-что сказать, — произнес Эрик.

«Мы расстались», — мысленно продолжила за него Бренда. Если он хотел сказать ей об этом, то она готова была говорить о Ноэль хоть весь вечер. Чао, Ноэль, расставание с Ноэль и, конечно же, яростные нападки на Ноэль.

Эрик достал синюю бархатную коробочку из кармана пиджака, и Бренда подумала: «У него кольцо. Для меня?» Но даже три коктейля не могли так сильно изменить реальность.

— Я собираюсь просить Ноэль выйти за меня, — сказал Эрик.

Бренда заморгала. Выйти за него? Она посмотрела на коробочку. Она была уверена, что кольцо было очень красивым, но не просила его показать. У нее не было повода для удивления — Эрик ее предупреждал. Он называл Ноэль «той, на которых женятся». Но у Ноэль был серьезный недостаток — она не ела. У человека, который не ест, большие проблемы с самооценкой. Бренда списала Ноэль со счетов в «Кафе де Брассельз» и была уверена, что то же самое сделал и Эрик. Бренда не могла вымолвить ни слова. Если бы Эрик знал, как Бренда его любит, он оказал бы ей услугу и сообщил об этом по телефону, чтобы она просто могла повесить трубку.

— Брен?

— Что? — сказала Бренда и расплакалась.

Эрик потянулся через стол и взял ее за руку. Он крепко сжал ее и погладил другой рукой. Синяя коробочка, так и не открытая, стояла между ними на столе. Бренда услышала перешептывания и поняла, что каким-то образом они с Эриком привлекли к себе внимание окружающих — все, несомненно, думали, что Эрик делал предложение Бренде.

— Убери кольцо, — прошептала она. — Пожалуйста.

Эрик засунул коробочку обратно в карман пиджака, но при этом не отпустил руку Бренды. Они еще никогда так не прикасались друг к другу, и для Бренды это оказалось одновременно удивительным и невероятно болезненным.

— Ты счастлива за меня? — спросил Эрик.

— Счастлива за тебя, — сказала Бренда. — И несчастлива за себя.

— Бренда Линдон…

Она увидела, как тяжелоатлет подходит к их столику, но больше не могла оставаться здесь ни минуты. Бренда отодвинулась от стола.

— Я ухожу.

— Ты снова меня бросаешь? — удивился Эрик. — Снова посреди ужина? — Он произнес первые строки ужасной песни Дэвида Соула. «Не сдавайся, детка. Мы достойны еще… еще одной попытки…»

— Это не сработает, — сказала Бренда.

— Бренда, — сказал Эрик, и она посмотрела на него.

— Что?

— Я ее люблю.

Бренда встала и оставила Эрика за столиком одного. Она плакала по многим причинам, в том числе потому, что настоящая любовь всегда приходила к другим женщинам — женщинам вроде Вики, женщинам вроде Ноэль. Бренда практически видела обнаженную Ноэль у Эрика в постели, которую он всегда ласково называл «своим гнездышком». Ноэль была в гнездышке, обнаженная, в одних лишь сережках-жемчужинах. Алебастровая кожа, каштановые волосы. Ребра проступали сквозь кожу, словно ключи от маримбы, на которой умел играть Эрик. Бренда вышла из ресторана.

— Восемьдесят вторая улица, — сказала она водителю такси, стоявшему у «Крафта», американцу во всех отношениях. «Бенни Тейлор», было написано у него на удостоверении. — У вас нет платка?

Он вручил ей небольшую упаковку салфеток «Клинекс».

— Вот, пожалуйста, дорогая.

Бенни Тейлор подвез Бренду к ее квартире без десяти десять.

— С вами все будет в порядке, милая? — спросил он.

Он спрашивал не потому, что она плакала, а потому, что у двери ее дома торчал какой-то мужчина. Мужчина был высокого роста и одет во все черное. Бренда взглянула в сторону двери — и у нее забилось сердце. Это был Джон Уолш.

— Да, все будет прекрасно, — сказала Бренда. Она попыталась разгладить одежду и поправить волосы. Ее макияж явно размазался. Она достала из сумочки деньги, чтобы заплатить Бенни Тейлору, и попыталась придумать, что скажет, выбравшись из такси.

«Привет! Что ты здесь делаешь?» У Бренды подкашивались ноги, да еще и три выпитых коктейля повлияли на координацию движений. Бенни Тейлор уехал; Бренда как можно увереннее подошла к улыбавшемуся ей Джону Уолшу. Сильный, мускулистый австралиец. Бренда попыталась быть крутой, но глупая улыбка просто не желала исчезать с ее лица.

— Привет, — сказала Бренда. — Что ты здесь делаешь?


Джон Уолш стал ее любовником. Он был ее любовником несколько дней, несколько недель, несколько месяцев. Это была их возбуждающая, очаровательная и священная, тщательно скрываемая тайна. Они никогда не говорили об университете за его стенами, и Джон перестал задерживаться в аудитории после занятий. Он звонил Бренде на сотовый — два гудка, затем сброс, это был их сигнал, — и они встречались в ее квартире. Если они не могли ждать сорок пять минут, которые уходили на дорогу, то встречались в Риверсайд-парке, где целовались за древостоем. Они гуляли в шторм, ели омлеты, пили красное вино, занимались любовью, смотрели старые австралийские фильмы вроде «Брейкер Морант». Джон Уолш рассказывал Бренде истории — о девушке из Лондона, которая забеременела от него и сделала аборт, о своем деде, который стриг овец на западе Австралии. Уолш рассказывал ей о своих путешествиях по миру. Бренда вспоминала о своем детстве в Пенсильвании, о родителях, о Вики, о Нантакете, о тетушке Лив, о колледже, об аспирантуре, о Флеминге Трейноре. По сравнению с жизнью Уолша все это было очень скучно, но он делал так, чтобы ее жизнь казалась захватывающей. Он задавал нужные вопросы, слушал ответы, он был эмоционально открытым и зрелым. Но больше всего в Уолше Бренде нравилась его серьезность. Он не боялся серьезных тем; он не боялся заглянуть внутрь себя. Возможно, так были воспитаны все австралийцы, а может, это появилось в нем благодаря его многочисленным поездкам, но Бренда не знала больше ни одного такого мужчины. Даже Эрик, даже Тед, даже ее отец. Стоило только спросить их о чувствах, и они смотрели на тебя так, словно ты попросила их купить тампоны.

Той зимой во время второй метели Бренда и Уолш укутались так, чтобы никто не мог их узнать, и пошли кататься на санях в Центральный парк. Время шло, и они становились все смелее. Они стали ходить в кино (Бренда надевала бейсболку и солнцезащитные очки. Она не разрешала Уолшу брать ее за руку до тех пор, пока в зале не выключат свет). Они обедали в кафе, выпивали, ходили танцевать. Они никогда и нигде не встречали знакомых.

В какой-то момент Бренда перестала думать об Уолше как о своем студенте. Он был ее любовником. Он был ее другом. Но потом пришел вечер понедельника, который все изменил. Бренда была дома одна, она проверяла контрольные работы. Она откладывала это, сколько могла, пока девушки-студентки не начали жаловаться; Бренда пообещала им выдать работы на следующем занятии, и ей оставалось проверить еще одну работу. К чести Уолша, он ни о чем ее не просил. Может, он просто забыл, что Бренда должна была проверить контрольные. Она с большим волнением взяла лист бумаги, на котором вверху были напечатаны рядом их имена: «Джон Уолш / доктор Бренда Линдон», — и начала читать.


Чего она боялась? Она боялась, что работа будет плохой — бессвязной, слабо аргументированной, с ошибками, опечатками и неверной пунктуацией. Она боялась, что там будут грамматические ошибки. Бренда боялась, что Уолш просто перескажет мысли, которые она высказывала на занятиях, вместо того чтобы выразить свои собственные (как сделала одна из Ребекк, за что и получила слабенькую «троечку»); она боялась, что он случайно процитирует кого-то и забудет указать источник. Эта работа могла поставить точку в их отношениях — не только потому, что Уолша могла разозлить низкая оценка, но и потому, что Бренда могла разочароваться в его интеллектуальных способностях.

Практически все студенты в группе сравнивали Кельвина Дера с одним из героев книг, указанных в списке литературы. Но не Уолш. Он выбрал книгу, которой не было в списке, книгу, которую Бренда никогда не читала, роман под названием «Райдеры» западноавстралийского писателя по имени Тим Винтон. Работа Уолша была посвящена проблеме, которую сам Уолш обозначил как «идентификация потери», — то есть как потеря кого-то или чего-то в жизни влияет на личность человека. В «Невинном самозванце», когда лошадь Кельвина Дера убила Томаса Бича, Дер потерял уверенность в своем жизненном предназначении. Это событие потрясло его до глубины души и заставило отказаться от собственных мечтаний и амбиций и переключиться на мечты и амбиции Бича. В «Райдерах» главный герой, Скалли, потерял жену — в буквальном смысле слова. Она улетела в Ирландию со своей дочерью, но, загадочным образом, с самолета сошла только дочь. В «Райдерах» Скалли ищет свою жену. В книге раскрываются изменения в личности человека, пережившего потерю. Все внимание Бренды было приковано к работе. Уолш четко изложил тезис сочинения на первых трех страницах, затем подкрепил его десятью страницами текста из двух романов и блестяще закончил свое сочинение, перечислив другие случаи идентификации потери из большого списка произведений. Эту проблему можно встретить, писал Уолш, в любом произведении, от «Гекльберри Финна» до «Любимой».

Бренда отложила работу; она была потрясена. Для сравнения она прочитала работу Амриты (которой поставила пять баллов), а затем еще раз перечитала работу Уолша. Его работа была совершенно иной, она была оригинальной, такой же свежей и солнечной, как страна, из которой он был родом. Но подобная глубина могла прийти только с годами и с опытом. Бренда поставила Уолшу пять баллов с плюсом. Затем заволновалась. Она поставила Уолшу самую высокую оценку в классе. Было ли это справедливо? Его работа была самой лучшей. Могла ли она это доказать? Это было субъективное суждение. Не вызовет ли это подозрений? Было ли «пять с плюсом» как-то связано с тем, что Джон Уолш спал со своим профессором на этой самой кушетке, доставляя Бренде столько удовольствия, что она даже кричала?

Она легонько написала оценку в верхней части работы карандашом, на случай если передумает. Но Бренда не могла заставить себя изменить ее — Уолш заслужил эту «пятерку», все честно и справедливо. И все же Бренда боялась. Она боялась, что влюбилась в него.


К тому времени как Бренда вернулась в приемную онкологического отделения, ее вдохновение испарилось. Обвинения Амриты (справедливые) смешались с обвинениями Диди (несправедливыми). «Ты с ним спишь!» Бренда спрятала свой сценарий и решила никому не рассказывать о том, что произошло в туалете.

Через несколько секунд в холле появилась Вики в сопровождении доктора Олкота. Бренда прищурилась. Неужели это ее сестра? Вики словно усохла — казалось, она стала не только тоньше, но и ниже ростом. Вики выглядела такой же хилой, как тетушка Лив в последние месяцы перед смертью (тетушка всегда была миниатюрной — восемьдесят пять фунтов вместе с пальто). Вики была в платке от Луи Вуитона, белых шортах, висевших у нее на бедрах, розовом топе, который создавал такое впечатление, словно у нее и вовсе не было груди, и кашемировом джемпере цвета морской волны на змейке, потому что при температуре сорок градусов Вики знобило. Мысленно Бренда была далеко отсюда, но она тут же снова стала неистово молиться. Дорогой Господь, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Доктор Олкот передал Вики Бренде. В приемной никого не было, но он все равно заговорил шепотом:

— Мы сделали ей укол невпогена, и нужно будет приехать завтра и послезавтра на уколы. Они должны поднять уровень лейкоцитов. Я также прописал Вики антибиотик и тайленол, чтобы сбить жар. Через несколько дней ей должно стать лучше. Когда уровень лейкоцитов поднимется, мы возобновим химиотерапию, начиная с маленьких доз. — Он посмотрел на Вики. — Хорошо?

Она дрожала.

— Хорошо.

Бренда взяла Вики за руку.

— Что-нибудь еще?

— Ей нужно отдыхать, — сказал доктор Олкот. — Я больше ничего не хочу слышать о пикниках на пляже…

— Хорошо, — быстро проговорила Бренда. Она уже и так чувствовала себя виноватой (за Уолша, за поцелуй с Джошем, за то, что писала, вместо того чтобы молиться) и сожалела (о чертовой «пятерке с плюсом», о картине Джексона Поллока, о том, что не послала Диди) — так что ничего не изменилось, когда доктор Олкот и вину за пикник повесил на нее. «Я хотела, чтобы Вики стало лучше», — могла бы сказать Бренда, но вместо этого произнесла: — Простите.


В машине Вики обмотала ноги флисовым одеялом и вжалась в сиденье.

— Я получила по заслугам, — сказала она.

— Ты о чем? — спросила Бренда.

— Я хотела покончить с химиотерапией, — призналась Вики. — И вот теперь химиотерапия покончила со мной. Один раз в неделю, слабая доза. Это не может убить даже однокрылую муху.

— Не думай так.

— Клетки окрепнут, — сказала Вики. — И распространятся.

— Перестань, Вик. Ты должна сохранять позитивный настрой.

— И я сама в этом виновата.

— Не понимаю, как ты можешь такое говорить, — сказала Бренда. — Ты не виновата в том, что заболела.

— Я виновата в том, что не поправляюсь, — сказала Вики. — Я не стремлюсь к этому. — Она наклонила голову к окну. — Господи, как я виновата.

Бренда завела машину и сказала:

— Аминь.

* * *

Сердцу не прикажешь, подумала Мелани. И утром, после первого визита к врачу, она позвонила Питеру в офис.

Мелани лежала на кровати с закрытыми глазами, слушая уже привычное пение крапивника. Она чувствовала себя уставшей, потому что эту ночь снова провела с Джошем — они ездили к пруду Квиднет — и вернулась домой уже после полуночи. Вчера Мелани ездила с Вики в больницу. Пока Вики была у врача, который пытался поднять уровень лейкоцитов у нее в крови, Мелани посетила угрюмого терапевта, белокурого доктора, которому, по всей видимости, оставалась пара месяцев до пенсии. Он ужасно разговаривал с пациентами, но Мелани было все равно. Она услышала биение сердца своего малыша. Тук, тук, тук. Женщина и не представляла, что была огромная разница между тем, как она представляла это сердцебиение и как действительно оно звучит. Беременность была реальностью. Мелани здорова и способна к продолжению рода. Она была беременна десять недель; сейчас ребенок был размером со сливу.

Мелани положила руку себе на живот.

— Привет, — прошептала она. — Доброе утро.

Она ждала какого-то знака. Ей легко было скрывать эту новость от Питера, потому что, хотя ее и тошнило и она чувствовала себя очень, очень усталой, не было никакого явного проявления ее беременности. Она даже не была похожа на беременную. Но это сердцебиение было настоящим, его невозможно было отрицать, и Мелани восприняла это как знак. Не то чтобы она считала, что должна сказать обо всем Питеру. Она просто этого хотела.

И поэтому, когда Джош с детьми ушел на пляж, Бренда отправилась писать, а Вики закрылась в комнате, Мелани направилась к магазину и позвонила Питеру с платного уличного телефона.

Мелани наслаждалась сконсетским утром: голубыми цветущими гортензиями, свежескошенной травой, запахом теннисных кортов с глиняным покрытием через дорогу от казино, ароматом кофе и булочек, который доносился из магазина. А еще запахом Джоша на ее коже. Даже если Питер будет с ней груб, даже если он откажется ей верить, он не сможет испортить этот день.

— Доброе утро, — сказала секретарь. — «Раттер энд Хиггенс».

Даже если он заявит, что ему все равно.

— Соедините меня с Питером Пэтченом, пожалуйста, — сказала Мелани, стараясь говорить деловым тоном.

— Одну секунду, пожалуйста.

За этим последовала пауза, затем щелчок, затем гудки. Мелани переполняли страх, волнение и все те же неприятные чувства, связанные с Питером, которые она считала уже похороненными. «Черт! — подумала она. — Повесь трубку!» Но только подумав об этом, Мелани услышала голос Питера:

— Алло? Питер Пэтчен.

Его голос. Удивительно, но она забыла его, или почти забыла, но сейчас эти три слова шокировали ее.

— Питер? — сказала Мелани. — Это я. — Затем она испугалась, что он перепутает ее «я» с Фрэнсис Диджитт, и добавила: — Мелани.

— Мелани? — Он казался удивленным, и, если она себя не обманывала, приятно удивленным. Но нет, этого просто не могло быть. Это можно было объяснить большим расстоянием, плохой связью, тем, что Мелани говорила по старому ржавому таксофону.

— Да, — сказала она, стараясь сохранять спокойный, холодный тон.

— Как ты? — спросил Питер. — Где ты?

— В Нантакете, — сказала она.

— О, — ответил он. Неужели она действительно услышала разочарование в его голосе? Не может быть. — И как там?

— Прекрасно, — сказала она. — Чудесно. Лето, солнце, море, пляж. Как в Нью-Йорке?

— Жарко, — сказал Питер. — Душно. Кипящий котел.

— Как работа? — спросила она.

— О, ты же знаешь. Как обычно.

Мелани сжала губы. То же самое. Это значит, что он по-прежнему спит с Фрэнсис? Мелани не собиралась спрашивать; ей было все равно. Она беспокоилась о своем саде — о бедных клумбах с многолетними растениями! — но она и об этом не собиралась спрашивать.

— Ладно, я просто звоню, чтобы сообщить тебе… — Господи, неужели она действительно собиралась это сказать? — Я беременна.

— Что?

— Я беременна. — Новость казалась меньше и проще, когда Мелани ее произнесла, чем когда она мысленно составляла эту фразу. — Беременна. Роды в конце января.

В трубке стало тихо. Конечно. Мелани посмотрела на девяти- или десятилетнюю девочку, которая заходила в магазин со своим отцом. «Принцесса жевательных резинок» — было написано у нее на футболке. У девочки были длинные тонкие ножки, как у аиста.

— Ты меня разыгрываешь, — сказал Питер. — Это шутка?

— Не шутка, — ответила Мелани. Хотя подумать так было в стиле Питера. — Я никогда не стала бы шутить на эту тему.

— Нет, не стала бы, — согласился он. — Ты права, ты бы не стала. Но как? Когда?

— В тот раз, — сказала она. — Ты помнишь.

— Во время грозы?

— Да. — Мелани была уверена, что он помнил, конечно, помнил. Даже если на той же неделе Питер сто раз занимался сексом с Фрэнсис Диджитт, он все равно помнил. Мелани была в саду, обрезала лилии. Она забежала в дом, потому что начался дождь. Она сняла с себя мокрую одежду и заявила Питеру, что с искусственным оплодотворением покончено. Она сказала ему, что разочарование ее убивает. Она хотела жить дальше. Лицо Мелани было мокрым от дождя и от слез. Питер тоже немного всплакнул — она подозревала, что главным образом от облегчения, — и они занялись любовью, прямо там, в грязной комнате, возле фарфоровой ванночки для полива цветов. На улице дождь лил все сильней и сильней, затем раздался грохот, похожий на звук переломившейся гигантской кости. Питер и Мелани занимались любовью так, как не занимались уже много лет, — она с жадностью, он с благодарностью, — пока с тычинок лилий в раковину стекала оранжевая вода.

После Питер сказал: «Мы никогда бы не смогли этого сделать, если бы у нас были дети».

Оранжевые потеки остались в раковине, как напоминание об их совокуплении, что вызывало у Мелани задумчивую улыбку, пока она не узнала о Фрэнсис Диджитт, и горечь и раздражение потом. Теперь она могла забыть об этих потеках, потому что у нее появилось кое-что более постоянное. Сердцебиение. Малыш.

— Ты уверена, Мел?

— Я была у врача, — сказала она. — У меня десятая неделя. Я слышала его сердцебиение.

— Правда?

— Да.

— Господи, — прошептал Питер и снова замолчал. О чем он думал? Мелани приятно было обнаружить, что ей, собственно говоря, было все равно.

— Ну, — сказала Мелани, — я просто подумала, что ты должен об этом знать.

— Знать? Конечно, я должен знать. Я ведь отец. — Его тон был близок к обвинительному, но Мелани невозможно было запугать. Питер потерял права на те секреты, которые хранило ее тело, когда переспал с Фрэнсис Диджитт. Мелани закрывала глаза и представляла, как Фрэнсис Диджитт делает круг по полю для софтбола, выбрасывая в воздух кулак.

— Я хотела сначала сходить к врачу, а потом рассказать тебе. Я хотела убедиться в том, что все в порядке.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Питер.

— Мне было довольно плохо, — призналась Мелани. — И еще я очень устала, но, несмотря на это, чувствую себя прекрасно.

— Судя по голосу, у тебя все великолепно, — сказал Питер. — Судя по голосу, у тебя все действительно великолепно. — Он сделал паузу, откашлялся. Мелани прислушивалась, пытаясь расслышать звук пальцев, стучащих по клавиатуре. Это было так похоже на Питера — проверять состояние дел на рынке или играть в «Снуд» и одновременно разговаривать с ней по телефону. Но Мелани услышала лишь тишину; казалось, он даже не дышал. — Господи, я не могу в это поверить. Ты можешь? После всего, через что мы прошли?

— Я знаю, — сказала она. — Ирония судьбы.

— Судя по твоему голосу, у тебя все просто прекрасно, Мел.

— Спасибо, — сказала она. — Ладно, я говорю по платному телефону, и мне, наверное, пора заканчивать. Увидимся…

— Когда? — спросил Питер. — Я имею в виду, когда ты приедешь домой?

Мелани засмеялась.

— О Господи, — сказала она. — Не имею ни малейшего представления.

Она чувствовала себя прекрасно, произнося эти слова. Она владела собой на все сто процентов. Вернувшись домой, Мелани поцелует Вики и еще раз поблагодарит ее за приглашение в Нантакет. А еще сегодня вечером Мелани поцелует Джоша. А потом еще когда-нибудь.

— Я буду на связи, Питер, — сказала Мелани.

— Хм, ладно, я…

Мелани повесила трубку.

* * *

Каждое утро, входя в дом номер одиннадцать на Шелл-стрит, Джош задавал себе один и тот же вопрос: «Что я делаю? Что я, черт подери, делаю?» А ответ был таким: он спал с Мелани Пэтчен, замужней и беременной женщиной. У него был с ней роман, и он держал это в секрете не только от Вики, Бренды и своего отца, но и от Блейна с Портером. Наибольшую вину Джош чувствовал, когда смотрел на детей, потому что он хотел быть для них хорошим примером. Они будут копировать его во всех отношениях, и это ничего, если бы он только не спал с лучшей подругой их матери. Каждое утро, когда за завтраком Джош видел круглые лица мальчиков с широко открытыми глазами, он испытывал угрызения совести. Но к десяти вечера — в это время Джош встречался с Мелани на городском пляже — он успокаивался настолько, что мог продолжать свое вероломное поведение.

Сколько еще времени пройдет, прежде чем их поймают? Джош спрашивал себя об этом сто раз на день, но никогда не задавал этот вопрос Мелани, потому что у нее и без того была масса поводов для беспокойства. И они были очень, очень осторожны. Мелани даже стала вылезать в окно, вместо того чтобы выходить через дверь; она дошла до того, что стала перелезать через забор, чтобы не пользоваться калиткой (хотя от этих мер предосторожности придется отказаться, когда она поправится). Мелани складывала на кровати человеческую фигуру из подушек, а на улице шла по траве вдоль заборов, чтобы не идти по ракушечнику, который хрустел под ногами. Мелани добиралась до парковки городского пляжа где-то между десятью и половиной одиннадцатого; она забиралась к Джошу в джип, и он увозил ее в какое-нибудь безлюдное место, где они занимались любовью или в его машине (что тоже станет невозможным, когда у нее увеличится живот), или, если у них было достаточно храбрости, на пляже. У Джоша дважды возникало ощущение, что за ними следят. Один раз он свернул на грязную дорогу, которая завела их в торфяник, а другой раз заехал на пустынную подъездную аллею. Эти случаи заставляли Мелани визжать от нервного возбуждения, и Джош должен был признать, что и у него в крови подскакивал адреналин, что приносило ему определенную долю удовольствия. Они жили, словно по сценарию фильма, — тайна, запретные отношения, сопровождаемые драматическими побегами, и — следом за ними — неистовый секс.

Секс, собственно говоря, был просто ошеломительным. Джош понял, что заниматься любовью с молоденькой девочкой — это одно, а с женщиной — совсем другое. Джош думал, что беременность Мелани сделает их секс странным или будет вызывать какой-то дискомфорт, но все было совершенно наоборот. Мелани находилась в полной гармонии со своим телом, ее переполняли гормоны, она была всегда готова для Джоша, она направляла его. Мелани делала ему комплименты, побуждала его к экспериментам. Да, секс был просто фантастическим, и Джош не мог этого отрицать, но, если бы их с Мелани отношения ограничивались только сексом, Джош уже устал бы от них. Проблема была в том, что их отношения быстро переросли во что-то большее, чем секс. Мелани разговаривала с Джошем, она рассказывала ему настоящие, взрослые секреты; она посвящала его в детали. Это было совсем не похоже на ту чушь, которую он обычно выслушивал от девчонок. Когда Джош думал о той ерунде, которую ему обычно рассказывали девочки («От такой влажности у меня появляются кудряшки… О мой Бог, посмотри, сколько тут граммов жира!.. А кто там будет? Эта сучка?.. Я ее бесплатно скачала на…»), он поражался, как еще не сошел с ума. Сначала Джош думал, что рассказы о разбитом браке Мелани или о ее попытках завести ребенка будут не лучше. Но он ошибался. Эта история полностью поглотила его.


«Ты когда-нибудь обязательно убедишься, что брак — это договор, который ты заключаешь с другим человеком. Это клятва, которую ты даешь, и она священна, или, по крайней мере, ты так думаешь, стоя у алтаря. Это гарантия того, что ты никогда не будешь одинок, что ты часть команды, союза, пары, супружеской пары. По крайней мере это было моей мечтой, и я верила в нее. Ребенок был еще одной мечтой. Для многих пар это в порядке вещей. Они даже не задумываются об этом, и — бах! — беременность. Я думала, что так будет и у нас с Питером. Я всегда хотела иметь много детей. А потом мы попытались, и ничего не получалось, и люди говорили: всему свое время. А что еще они могли сказать? И мы продолжали попытки, и чем больше я думала об этом как о «попытках», тем мучительнее это становилось для меня, и мне было грустно, а Питер злился, потому что ни один из нас не в силах был что-либо изменить. И потом мы пошли к врачу, и я, конечно же, думала, что что-то не в порядке с Питером, а Питер думал, что что-то не в порядке со мной. И нас просто ошеломила новость о том, что у нас обоих все было в порядке. Мы оба были абсолютно здоровы, просто мы не подходили друг другу. И поэтому я начала пить таблетки, которые влекли за собой весьма неприятные побочные эффекты, но все равно не давали никакого результата, и я перестала их пить. Мы попробовали иной подход — порошок из рога носорога и занятия любовью в полночь во время полнолуния, — а затем мы просто признали, что ничего у нас не выходит, и сдались. Какие у нас оставались варианты? Искусственное оплодотворение. Но искусственное оплодотворение дело мудреное — существуют графики, они берут яйцеклетку, берут сперму Питера, оплодотворяют яйцеклетку в лабораторных условиях, затем имплантируют ее и надеются, что она приживется. Это требует кучу времени, проведенного в больнице, кучу людей, вовлеченных в процесс, медиков, которые помогают тебе, и в это время ты думаешь, насколько это все неромантично, и ты думаешь, почему ты просто не можешь забеременеть после трех «мартини» или уик-энда в Палм-Спрингс, как все остальные. Ты начинаешь себя ненавидеть. Семь раз я проходила через циклы искусственного оплодотворения. Больше года моей жизни ушло на то, чтобы задерживать дыхание и молиться. Затем я плакала, когда ничего не получалось, обвиняя себя, обвиняя Питера. Я не говорю, что со мной было легко, — это не так. Питеру надоело слушать о моих циклах, овуляциях, оплодотворении, имплантациях, жизнеспособных эмбрионах, но я только об этом и могла думать. Разница между мной и Питером заключалась в том, что я продолжала верить в наш брак. Я думала, что мы одна команда — в этой ожесточенной борьбе, скажем так, против тех сил, которые мешали нам завести детей. Но затем мне показалось, что я обернулась и увидела: Питер ушел, и я боролась одна. Или еще хуже — Питер присоединился к другой команде. Он и Фрэнсис Диджитт. Он был моей самой большой любовью, моим лучшим другом, моим надежным пристанищем, моим героем, Джош, — и потом я узнала, что я была для него ничем. Даже меньше, чем ничем. Это было — и до сих пор есть — предательство на всю жизнь. Я думала, что измены случаются только в мыльных операх. Я думала, они бывают только у Чивера[22]. Я не знала, что они случаются на самом деле. Я была чертовски наивна. У Питера роман с Фрэнсис Диджитт, у него с ней связь. Ты не можешь себе представить, что это такое. Ты просто не можешь себе этого представить».


Но в этом она ошибалась. Все, что мог Джош, — это как раз представлять, и, когда он это делал, он ловил себя на том, что испытывает ненависть к Питеру Пэтчену. Потому что Джош быстро понял, что Мелани была очень милым, искренним человеком, она думала о других, она была доброй, ранимой и доверчивой. Конечно же, она верила в вечную любовь, конечно же, она хотела, чтобы ее дом был полон детишек, — и она этого заслуживала. Чем больше времени Джош проводил с Мелани, тем сильнее он хотел ей помочь, защитить ее. Он хотел быть ее героем. Он понимал, что почувствовал это с самого начала — когда Мелани упала с трапа самолета и он предложил ей аптечку, а затем когда она застряла в аэропорту и он подвез ее домой. Поздно ночью, лежа в постели, Джош пытался понять, что же он, черт подери, делал. Он подумал, что в глубине души хочет быть необходимым, — но если бы дело было только в этом, он с таким же успехом мог просто остаться с Диди: она была самым нуждающимся в опеке человеком, которого он знал… В конце концов Джошу пришлось признать, что он не может ответить на свой вопрос, но не в силах остановиться.


Ночи пролетали, словно вспышки молнии. Неделя, две недели, никто из них не хотел пропускать ни единой ночи, хотя они оба делали вид, что это была хорошая идея («Нам, наверно, стоит сделать перерыв», — говорил Джош, и Мелани, зевнув, отвечала: «Не знаю, как долго я еще смогу не спать по ночам»), Джош понимал, что в какой-то момент ощущение новизны исчезнет; исчезнет чувство предвкушения момента, когда Мелани заберется к нему в джип. Настанет ночь без блеска, ночь, которой он уже не будет ожидать с таким нетерпением, ночь, когда Мелани покажется менее пылкой, чем обычно, или слишком знакомой. У Джоша всегда так было с девушками. В конце концов он чувствовал — как в случае с Диди, — что эти отношения давят на него.

Но с Мелани все было по-другому. С Мелани он словно взбирался на гору, откуда открывался чарующий вид, и каждый раз это ощущение было таким же новым и захватывающим, как в первый раз.

Джош все сильнее и сильнее хотел оказаться с Мелани в настоящей постели, но это было нереально. В его постели, на которой он спал еще с детства, в его комнате, где в ящике тумбочки он хранил свои дневники? Нет. И у Джоша никогда не хватило бы смелости пробраться в дом номер одиннадцать по Шелл-стрит, зная, что Вики, Бренда, Блейн и Портер (а по выходным еще и Тед) были там. Джош пытался найти альтернативу — может, ночь в «Бед энд брекфаст»? Но это был дорогой и рискованный вариант, потому что Тома Флинна знала на острове каждая собака. И Джош был уверен, что отец обязательно проведает от кого-нибудь о том, что Джош заплатил триста пятьдесят долларов за номер, в котором провел ночь с «женщиной постарше».

Джош за все лето практически не виделся со своими школьными друзьями. Он был занят своей работой, они — своей, и ходить на вечеринки или встречаться с друзьями в баре включало в себя риск столкнуться где-то с Диди, чего Джош всячески хотел избежать. Он испытывал неловкость, когда решил позвонить Заку, собственно говоря, первый раз за все лето, но Зак мог ему помочь. Зак работал летом в «Мадакет Марин», этот бизнес принадлежал его родителям, но в качестве подработки он еще следил за домом в Шиммо, прямо у гавани. Дом был довольно скромным для этого района — там было пять спален, и три ванных комнаты, и веранда вдоль всего второго этажа. В доме жили только две недели в году — первые две недели июля, — а все остальное время он пустовал. В обязанности Зака входило запускать туда уборщиков раз в две недели и садовников — а зимой еще чистить снег и проверять трубы. Владельцы дома жили в Гонконге; они никогда не приезжали без предупреждения — но перед их приездом Зак несколько недель проверял, чтобы все вещи были в полном порядке и точно на своих местах — азиатские лилии на столе в столовой, «Вдова Клико» в холодильнике. Ребята долгое время уговаривали его устроить вечеринку в Шиммо. Но Зак боялся своего отца еще больше, чем Джош Тома Флинна, а владелец дома был давним клиентом «Мадакет Марин». Поэтому ответ Зака всегда был отрицательным, и свои вечеринки он устраивал на пляже.

Но в Шиммо Зак приводил своих девочек, особенно тех, с которыми познакомился летом (он говорил им, что дом принадлежал ему). К тому же Зак поддавался на уговоры, и Джош подумал, что стоит рискнуть. Однажды вечером, возвращаясь домой с Нобадир-бич, он позвонил Заку.

— Мне нужен твой дом в Шиммо, — сказал Джош. — На одну ночь. На любую ночь на следующей неделе.

— Что? — удивился Зак. — И кто она?

— Заткнись.

— Я сто лет тебя не видел, дружок. Ты не пришел на мою вечеринку. Ты вообще нигде не появляешься. А теперь тебе нужен мой дом?

— Не будь таким нытиком, — сказал Джош. — Ты говоришь, как баба. Я могу воспользоваться домом?

— У тебя есть девушка? — спросил Зак.

— Да.

— Кто она?

— Не твое дело, — ответил Джош.

— О, перестань.

— Что?

— Скажи мне, кто она.

— Я познакомился с ней в Сконсете.

— Правда?

— Правда. В Сконсете есть девушки, которые не показываются в городе.

— Как ее зовут?

— Не твое дело.

— Почему все так секретно? Просто скажи мне имя.

— Нет.

— Если скажешь, как ее зовут, я дам тебе дом. В следующую среду.

— Ее зовут Мерил, — сказал Джош. Он пытался выбрать имя, которое легко запомнить, — а Мерил было вторым именем Мелани.

— Мерил?

— Да.

— Она студентка?

— Выпускница, — сказал Джош. — Из колледжа Сары Лоренс.

— Сары Лоренс?

— Да.

— Выпускница? Так она старше тебя?

— Старше. Немного. Я хочу произвести на нее впечатление. Поэтому и прошу дом.

— Я так полагаю, что именно из-за этой Мерил я не видел тебя все лето?

— В основном.

— Ну ладно, — сказал Зак. — В следующую среду. Я дам тебе ключи. Но ты должен пообещать, что будешь строго соблюдать все правила.

— Оʼкей, — сказал Джош.

В следующую среду, вместо того чтобы поехать на пляж, Джош свернул на дорогу к Шиммо и остановился у последнего дома слева. Его переполняло волнение, предвкушение секса и всепоглощающее желание удивить Мелани. Он достал ключи от дома и потряс ими перед ней.

— Что мы здесь делаем? — спросила она.

— То, что мы делаем обычно, — улыбаясь, ответил Джош.

Он вылез из машины и поспешил открыть дверцу для Мелани.

— Чей это дом? — спросила она.

— Моего друга, — ответил Джош. — Но на этой неделе он в нем не живет.

Он наблюдал за ее реакцией. Она не казалась приятно удивленной. В тот момент, когда Джош забирал у Зака ключи, он подумал, что использование чужого дома могло показаться Мелани ребяческим и отвратительным делом. Питер Пэтчен зарабатывал хорошие деньги. Он был из тех ребят, которые снимали апартаменты в пятизвездочной гостинице в Кабо. Он легко мог бы снять домик вроде этого.

Когда Джош стал открывать входную дверь, у него тряслись руки. Он обернулся и посмотрел на соседский дом, в котором горела одна только лампа. Эти соседи, по словам Зака, были настоящими сторожевыми псами, и поэтому одно из правил, которых Джош должен был строго придерживаться, — это не включать свет в северной части дома.

Зайдя внутрь, Джош разулся.

— Сними обувь, — сказал он.

Мелани засмеялась.

— О’кей.

— Я понимаю, — произнес Джош. — Прости. — Зак сказал, что полы были сделаны из какого-то редкого вида дерева, и еще одно правило гласило: никакой обуви, даже если это королева Англии.

Джош поднялся по винтовой лестнице в красивую комнату, окна которой выходили на гавань. Он включил неяркую лампу и сразу же приглушил свет. В комнате был красивый бар из зеркал и синего гранита, на котором висело около сотни перевернутых бокалов. На барной стойке Зак, как и обещал, оставил бутылку шампанского в ведерке со льдом и тарелку с сыром, крекерами, клубникой и виноградом.

— Это для нас, — сказал Джош, достав бутылку.

— О. — Мелани подошла к раздвижной стеклянной двери и вышла на веранду. — С этого места открывается удивительный вид! — крикнула она Джошу.

Он тут же попросил ее говорить потише. Меньше всего он хотел, чтобы соседи услышали их и пришли посмотреть, что здесь происходит, — или, что еще хуже, вызвали полицию. С тех пор как Джош забрал ключи, около сотни ужасных сценариев пронеслись у него перед глазами, заставив его усомниться в том, стоило ли вообще затевать все это. Но позже, после того как они воспользовались кроватью (не хозяйской, конечно, а кроватью в комнате для гостей, которая была королевских размеров, мягкой и шикарной, настоящей пятизвездочной кроватью в представлении Джоша), приняли вместе душ в ванной, выложенной мрамором, опустошили бутылку шампанского (пил в основном Джош, поскольку Мелани была беременна) и тарелку сыра и фруктов (это сделала по большей части Мелани, потому что после секса она была просто ненасытной), Джош решил, что да, оно того стоило. Шампанское ударило ему в голову, но это только усилило удовольствие, которое он получал от украденного момента. Джош включил телевизор с плоским экраном, стоявший у подножия кровати. Они с Мелани никогда не занимались чем-то обычным, как, например, просмотр телевизора.

— Что ты смотришь? — спросил он.

— Ничего, — ответила она. — Ну, «Клан Сопрано». И «Отчаянных домохозяек», если не забываю о них. И американский футбол.

— Футбол? — удивился Джош. — Студенческую или Национальную футбольную лигу?

— Национальную лигу, — сказала она.

Он кормил ее бри и крекерами, и крошки от них падали на простыню. Джош щекотал ее, она уворачивалась, и Джош заметил, насколько приятнее уворачиваться на простынях за четыреста долларов, чем на песке. Он щекотал ее так неистово, что она завизжала, и Джош мгновенно перестал, вздернув голову, как петух, и прислушиваясь. Слышал ли их кто-нибудь?

— Что с тобой? — спросила Мелани.

— Ничего.

— Мы не должны быть здесь, да?

— Конечно, должны, — сказал Джош. — Мы должны быть здесь.

Они с Мелани завернулись в белые вафельные полотенца, которые висели в ванной, и вышли на веранду. Джош поймал себя на мысли о том, где достать шесть миллионов и купить такой дом. Чтобы они просто могли остаться в нем. Чтобы им никогда не пришлось уходить.

Он затащил Мелани обратно в постель.

— Ты счастлива? — спросил Джош. — Тебе здесь нравится?

— Угу, — сказала она. У нее был полон рот клубники. — Да. Очень мило с твоей стороны было все это устроить. Хотя и не стоило, Джош. Пляж вполне подходит.

— Ты заслуживаешь лучшего, — возразил он.

— О. — У Мелани затуманились глаза. Она прикоснулась к его щеке. — Ты и есть лучшее.

«Ты и есть лучшее» — она говорила вещи вроде этого, и Джош лишался дара речи. «Ты и есть лучшее» — он снова и снова проигрывал эти слова в голове, даже после того, как проводил Мелани обратно к дому одиннадцать по Шелл-стрит, даже после того, как он вернулся в Шиммо, чтобы вытряхнуть простыни и убрать в ванной, даже когда в три часа утра наконец-то оказался в кровати. «Ты и есть лучшее».


Следующей ночью они снова были на пляже.

— Я сегодня чуть не попалась, — сказала Мелани.

Они лежали рядышком на старом покрывале (собственно говоря, это было то самое покрывало, которое Вики дала Джошу, чтобы они с детьми брали его на пляж, поэтому Джошу приходилось стряхивать с него изюм и крошки от крекеров). Они были на очень маленьком пляже в Монмое, спрятанном за двумя рядами деревянных лодок. Слева от них были высокие заросли спартины, откуда доносилось кваканье лягушек. С Монмоя открывался прекрасный вид на город, который блестел вдалеке, как настоящий мегаполис. Монмой был одним из самых любимых мест Джоша на острове, хотя по сравнению с прошлой ночью это больше напоминало кемпинг. То густо, то пусто, подумал Джош.

Он приподнялся и оперся на локти. Мелани не пыталась его запугать. Это стало частью их ритуала: подробно пересказывать ситуации, когда они чуть не попались. Они совершали сотни ошибок. Джош и сам чуть не открыл их тайну, когда приехал тем утром к дому одиннадцать по Шелл-стрит с часами Мелани в кармане. Она забыла их прошлой ночью на тумбочке в Шиммо, и Джош хотел тихонько ей их передать или оставить где-то в доме, например на кухонном столе, но, как только он вошел во двор, Блейн схватил его за карман и часы упали за вымощенную плиткой дорожку. Бренда сидела на ступеньках в конце дорожки, но она кидала кости и не обратила внимания на часы. Но Блейн заметил их — от ребенка сложно было что-то утаить, — потому что, когда на пляже Джош спросил у семьи, сидящей рядом с ними, который час, Блейн нахмурил брови.

— У тебя ведь были часы Мелани, — сказал он.

— Точно, — ответил Джош, стараясь не выдать своего беспокойства. — Я нашел их в саду. А потом вернул ей.

— А. — Блейн снова бросил на Джоша подозрительный взгляд — или это было всего лишь параноидальное воображение Джоша?

— Что случилось сегодня? — спросил Джош у Мелани. Он наклонился и поцеловал ее в шею. Она пахла шоколадом. Сразу после секса Мелани достала из кармана пакет «M&M’s» и теперь, одно за другим, клала драже себе на язык.

— Я сидела с Вики после ужина, — произнесла Мелани. — Я ей читала. А когда выходила от нее, сказала, что зайду к ней, когда вернусь.

— И она спросила: «Вернешься? Откуда? Ты куда-то собираешься?» — сказал Джош.

— Точно, — ответила Мелани. — И я сказала ей, что собираюсь к магазину, чтобы позвонить Питеру.

Джош застыл. Питеру? Позвонить Питеру?

— Это было не самое лучшее объяснение, — заметил Джош. — Почему бы тебе просто не позвонить Питеру с домашнего телефона?

— Дома нет междугородки, — сказала Мелани. — Поэтому, чтобы позвонить Питеру, мне нужно пойти к магазину.

— Все равно это было плохое объяснение, — настаивал Джош. — С чего бы тебе вдруг звонить Питеру? Он ведь козел.

— Точно, — согласилась Мелани. — Я просто сказала это Вики.

— Так ты не звонила Питеру?

— Господи, нет. Сегодня нет.

— Не сегодня? Ты в другой раз ему звонила? Вчера?

— На этой неделе, — сказала Мелани. — Утром. Я звонила ему… по хозяйственным вопросам.

Они замолчали. Джош слышал, как где-то в воде лязгал буек. Обычно ему нравились истории Мелани. Они были захватывающими — секреты, принадлежавшие им двоим, запретные темы. Чувства Джоша усиливались, желание удваивалось и утраивалось от одной мысли о том, что их могли поймать. Но сейчас, при упоминании о Питере, после сообщения о том, что Мелани звонила мужу на этой неделе, Джош ощущал смущение и уколы ревности. Он чувствовал себя обманутым. Если Мелани говорила с Питером на этой неделе, то почему сообщила об этом только сейчас? Джош бы тогда вообще не занимался организацией прошлой ночи. Он не устраивал бы ничего этого и сэкономил бы девяносто долларов.

Какого черта Мелани звонила Питеру? Хозяйственные дела? Что это значит — счета за электричество? Джош не мог понять. Он хотел потребовать у Мелани объяснений, но внезапно понял, что их отношения значат для него слишком много, — а когда-то он решил для себя, что все это весело и приятно, но ненадолго. Только на лето. У каждого из них была своя жизнь — Джош вернется в Мидлбери, Мелани улетит в Коннектикут и родит ребенка. В их отношениях не было места для ревности или боли, и все же Джош был близок и к первому, и ко второму.

Мелани предложила Джошу «M&M’s», но он оттолкнул ее руку.

— Ой-ой, — сказала она, — кто-то расстроился.

— Я не расстроился.

— Это ничего не значит, Джош. Всего лишь один телефонный звонок. Я, наверное, больше вообще не буду звонить ему этим летом.

— Почему же, звони, — сказал Джош. — Питер твой муж. — Он глубоко вдохнул. В этот момент Монмой скорее напоминал ему болото, а не рай. — Давай выбираться отсюда.

Мелани посмотрела на него, и Джошу показалось, что она будет возражать. Но Мелани не была глупой или отчаянной, как другие девушки, которых он знал. Она аккуратно взяла пакетик «M&M’s», встала и поправила на себе одежду.

— О’кей, — произнесла она. — Поехали.

Они молча дошли до джипа, и Джош думал о том, что все это было глупо и с этим пора кончать. Но в глубине души он знал, что никогда не сможет этого сделать, да и зачем? Мелани не собиралась возвращаться к Питеру этим летом, а Джоша только лето и волновало, и поэтому он подумал о том, что ему не стоит страдать и нужно наслаждаться летом.

Вот и отлично. Приняв это решение, Джош почувствовал себя лучше. Подойдя к джипу, он открыл Мелани дверь, поцеловал ее и помог забраться внутрь.

Фары осветили его так быстро, что он даже не успел сообразить, что это было. Джош почувствовал себя так, словно его поймали в ловушку, как мультяшного героя, освещенного лучами прожекторов. Он крикнул Мелани: «Пригнись!», но она то ли не услышала его, то ли вообще не слушала, потому что ее взгляд был устремлен на пикап, словно ей казалось, что он мог их переехать. Мотор взревел, и пикап подъехал к джипу, остановился на какое-то мгновение, достаточное для того, чтобы Джош разглядел, кто был за рулем. Затем машина развернулась и укатила в другую сторону, оставив за собой облако коричневой пыли и песка.

«Черт», — подумал Джош, и он повторял это снова и снова, когда забирался в джип и садился рядом с Мелани. «Черт, черт, черт». Это могло быть простым совпадением, подумал Джош. Не один он решил припарковаться в Монмое. Но кого он обманывал? Роб Паталка, брат Диди, следил за ним, преследовал его или просто ездил по острову по настоянию Диди, пытаясь его выследить. Диди явно нечем было платить Робу, так какие же у него были мотивы? Неужели он делал это просто так, из любви к сестре? Джош не хотел об этом думать. Он знал одно: опасность быть пойманными превратилась в реальность.

Мелани ничего не понимала и выглядела сбитой с толку.

— Кто-то из твоих друзей? — спросила она.

— Не совсем, — ответил Джош.

* * *

Вики пришло письмо. Оно было от Долорес, лидера группы поддержки больных раком. Алан, член группы, который был болен раком поджелудочной железы, скончался в прошлый понедельник. Вики уставилась на слово «скончался». Алану было пятьдесят семь, тридцать один из них он прожил в браке, у него был сын и две дочери; еще у него был внук, сын его сына, малыш по имени Брендан, который был такого же возраста, как и Портер. Алан, то ли по простому совпадению, то ли специально, всегда выбирал место рядом с Вики в кругу участников группы поддержки; они держались за руки, открывая и заканчивая встречу молитвой. Это все, что она знала об этом человеке, и теперь, когда Вики читала записку Долорес («скончался»), она словно оцепенела. Алан поцеловал Вики в щеку перед ее отъездом в Нантакет. Она сказала ему:

— Увидимся, когда я вернусь.

А он ответил:

— Конечно.

Группа поддержки была идеей доктора Гарсиа. Вики посетила ее шесть раз — два раза в неделю в течение трех недель, прежде чем уехать на лето. Единственное, что Вики оттуда вынесла, — это то, что рак был большим путешествием, циклом взлетов и падений, хороших и плохих дней, прогрессов и рецидивов. Вики очень хотелось попасть обратно в этот круг, чтобы поделиться своей историей, историей своего путешествия, и услышать отзывы людей, которые ее понимали.

Жар, который длился пять дней, был не похож на то, что Вики переживала раньше. Ей было то жарко, то холодно; ее так сильно трясло в ванне, что оттуда выплескивалась вода. Она спала в свитере, ее лихорадило, и ей снились кошмары — вооруженные грабители в масках у нее в спальне, требовавшие, чтобы она отдала одного из своих мальчиков. «Выбери одного!» Но как она могла выбрать? «Возьмите меня! — кричала она. — Возьмите меня!» И они взяли. Они схватили ее за руки и за ноги и вытащили из комнаты.

Днем все было как в тумане, Вики страдала от внезапных головных болей; ей было больно даже смотреть в окно на яркий солнечный свет и зеленые лужайки. Вики казалось, что ее мозг — это кусок мяса, который варится в котелке. Ее организм был обезвожен, несмотря на то что Бренда постоянно приносила стаканы ледяной воды с кусочками лимона. Бренда подносила к ее губам соломинку, как и Мелани, как и Тед. Тед клал ей на лоб мягкую губку для лица — губку, которую они стали держать в холодильнике и которая заставляла ее кричать от боли и облегчения. Однажды Вики открыла глаза и отчетливо увидела в дверном проеме свою мать. Эллен Линдон приехала из Филадельфии, несмотря на то что ее нога была в скобе. Эллен положила прохладную руку Вики на лоб; Вики почувствовала запах духов своей матери. Вики закрыла глаза и внезапно оказалась в родительском доме, в своей детской кровати, с чашкой бульона и тостом с корицей в руке. Из кухни доносились звуки музыки. Вики встала с кровати. В ее туфли что-то было насыпано. Песок.

Она принимала антибиотики, сильные антибиотики, хотя никто в больнице не мог ей сказать, что это была за инфекция. Ее температура падала до тридцати восьми градусов, затем снова поднималась до сорока. Врачи грозились положить ее в больницу на тот период, пока ей делали уколы невпогена — лекарства, которое должно было повысить уровень лейкоцитов у нее в крови. Каждые шесть часов Вики принимала четыре вида болеутоляющего и каждые два часа измеряла температуру. Вики жутко раскаивалась из-за пропущенной химиотерапии. Сейчас, когда она не могла ее принимать, ей очень этого хотелось. Доктор Олкот говорил, чтобы она не волновалась. Они поднимут уровень лейкоцитов, а затем возобновят терапию. Вики казалось, что ее тело — как густой суп, а кровь отравлена и разрежена. Если смешать все цвета радуги, сообщил ей однажды Блейн, получится коричневый. Это было о Вики.

По всему миру умирали матери. Лежа с температурой, Вики пыталась их сосчитать — женщин, которых она помнила с детства (их соседка, миссис Антонини, умерла от бокового амиотрофического склероза, оставив сиротами семилетних близнецов); женщин, с которыми Вики не была знакома (мать Джоша, которая повесилась); женщин, о которых она читала в газетах (террористка из Палестины, которая на восьмом месяце беременности подорвала себя, и ее разнесло на кусочки на контрольно-пропускном пункте в Израиле). В Рюкерстоуне, Пенсильвания, разозленный клиент вошел в штаб-квартиру страховой компании с АК-47 в руках. Его первой жертвой стала секретарь, Мэри Галлагер, которая только вышла на работу после декретного отпуска. Семь матерей погибли в Лос-Анджелесе, когда пригородный автобус перевернулся на автостраде и загорелся. Эти женщины летали у Вики над кроватью, она практически видела их, слышала их плач. Или это плакала сама Вики? Будь проклят Бог, который забирает из этого мира матерей! Но она одновременно и проклинала Его, и молилась Ему. Молилась!

— Пускай это буду не я. Пожалуйста.

Единственным удовольствием, которое у нее было, если это можно назвать удовольствием, — это глотки воды. Вода была холодной. А Вики так хотелось пить. Полглоточка, клялась она. Но Вики даже не успевала глотнуть: вода мгновенно поглощалась стенками ее рта, впитывалась языком, словно губкой. Ей следовало быть осторожной с количеством. Если она сразу выпьет слишком много, ей придется пережить ужасные муки, свисая с края кровати, истекая потом. Ее желудок сжимался, судороги сводили спину, плечи и шея были такими твердыми, как стальной трос.

На шестой день Вики проснулась и увидела, что ее простыни были мокрыми. Она испугалась, что и матрас намок, но у нее не было сил проверить. Неужели кроме всего остального она теперь еще и страдала недержанием мочи? Но нет — это был пот. Ее жар спал. Вики померила температуру, затем Бренда проверила еще раз — 37,0.

Блейн забежал к Вики в комнату, и она еле его узнала. Он очень загорел. Светлые волосы Блейна, которые теперь стали практически белыми, подстригли, и за ушами и вокруг шеи показались белые, незагорелые участки кожи. У Портера тоже была свежая стрижка.

— Кто возил их к парикмахеру? — спросила Вики. — Тед?

— Джош, — ответила Бренда. — Но это было еще на прошлой неделе.

Был уже конец июля. И куда бежит время? У Вики спал жар, и она, как и все остальные, была этому очень рада, хотя и чувствовала себя пустым бревном, которое раковые клетки, подобно кучке муравьев, могли растащить. Она снова поехала в больницу, у нее взяли кровь на анализ. Уровень лейкоцитов вырос. Во вторник ее лечение должны были возобновить, хотя и маленькими дозами. Она потеряла еще пять фунтов.

Каждый вечер после ужина Мелани заходила, чтобы почитать Вики. Мелани читала ей «Дневник Бриджит Джонс», потому что это была легкая, веселая книга и Вики, как и Мелани, хотела оказаться в мире, где имели значение только парни, калории и дизайнерская обувь. Вики чувствовала сильное смущение из-за того, что ей читали, как ребенку, но ей нравилось проводить время с Мелани. Они жили под одной крышей, но потеряли связь друг с другом. Теперь Мелани снова попала в поле зрения Вики и казалась другой. Конечно же, она изменилась — ее тело одновременно увеличилось и стало более упругим. Мелани загорела, ее волосы выгорели на солнце и стали светлее. Она была очень красива.

— Ты очень красива, — однажды вечером сказала ей Вики, когда Мелани села у ее кровати. — Ты выглядишь просто сказочно. Ты вся сияешь. Тебя можно снимать для журналов.

Мелани покраснела, улыбнулась и стала искать в книге нужную страницу.

— Перестань.

— Я серьезно, — сказала Вики. — Ты выглядишь очень счастливой. Ты счастлива? — Она надеялась, что по ее голосу было понятно: хоть она и умирала, но все еще могла радоваться хорошим новостям о других людях.

Казалось, Мелани не решалась признаться, но ответ был очевиден. И Вики эта перемена в Мелани казалась самым весомым, что она упустила. Мелани была счастлива! Здесь, в Нантакете!

Вики возобновила химию. Она вернулась к своему счастливому креслу, перламутрово-серым стенам, спортивным новостям, к Мейми, Бену, Амелии, доктору Олкоту. Она с радостью узнала, что их так и не победили в софтболе. Вики с трудом дышала, когда Мейми снова вставляла ей иглу в катетер, — ее кожа была такой же нежной, как в самом начале, — но она должна была думать о химиотерапии как о лекарстве. Позитивный настрой!

— Кажется, ваша сестра чем-то очень занята, — сказала Мейми. — Она что-то пишет?

— Сценарий, — сказала Вики. В первый раз в жизни это не показалось ей чем-то смешным. — Она уже написала практически половину.

Один хороший день следовал за другим. Более легкая химиотерапия наносила телу Вики меньше вреда. Женщина могла приготовить обед — лосось в гриле, бобовые и помидоры, — и у нее появился аппетит. После обеда она съедала мороженое. Вики набрала два фунта, затем три и шутила, что весь вес уходил в ее ягодицы. Наступили выходные, что означало приезд Теда, и она чувствовала себя намного лучше, и выглядела намного лучше, и секс был у них легким и естественным. Секс! И Вики могла лежать в постели и наслаждаться впечатлениями от близости, которая случилась между ними впервые за последние два месяца. Но Вики не хотела лежать в постели тогда, когда она могла ходить, когда она могла выйти на улицу.

— Пойдем! — сказала Вики. Она чувствовала себя совершенно беззаботной; она чувствовала себя, как Бриджит Джонс.

Она отправилась на пляж с Тедом и детьми, хотя для Вики это по-прежнему было большое расстояние и поэтому они поехали на «юконе». Вики была самым бледным человеком на всем пляже и невероятно худой, а из-за катетера она поверх купальника надела нейлоновую майку — но все это немедленно попало в ее Список Вещей, Больше Не Имевших Значения. В нескольких метрах от себя Вики заметила знакомую фигуру в черном купальнике. Это была Кэролайн Нокс со своей семьей. Если Вики не ошибалась, Кэролайн смотрела в ее сторону, но старалась этого не показывать. Она повернулась и сказала что-то лысому мужчине, сидевшему рядом с ней в плетеном кресле. Наверное:

— Там сидит Вики Стоу, у нее рак легких, бедная женщина. Ты только посмотри на нее, один скелет. А она была так красива…

Но Вики было все равно. Она зашла с Блейном в воду, а затем самостоятельно проплыла несколько метров. Вода была просто чудесной, она поддерживала Вики. Женщина лежала на волнах на спине, закрыв от солнца глаза; она перевернулась на живот, открыла глаза и посмотрела на зеленый молчаливый мир под ней. Волны качали ее, она чувствовала себя невесомой. Как долго она уже здесь? Одну минуту, пять, двадцать? Она совершенно потеряла счет времени, как и лежа в постели, только теперь это было приятно. Она была жива, жила в мире среди других людей, плавала в океане. Когда Вики повернула голову и посмотрела на берег, она увидела Теда у кромки воды с Портером на руках. Рядом стоял Блейн. Они искали ее. Неужели они ее не видели? Она помахала им рукой.

— Эй! Я здесь!

На какую-то секунду Вики запаниковала. Вот так все будет, когда ее не станет. Она будет их видеть, а они ее — нет. Вики подняла руку выше; она кричала им:

— Эй! Ау!

А затем Тед увидел ее и указал на нее малышам.

— Вот она! Привет, мам!

Они помахали ей в ответ.


Сначала Вики почувствовала себя хорошо, затем просто здорово. Она позвонила своей матери и, первый раз за все лето, успокоила ее.

— Судя по твоему голосу, у тебя все прекрасно, дорогая! Ты говоришь, как прежняя Вики!

Вики и правда чувствовала себя, как прежде, — даже дышать ей стало легче. Она представляла, как опухоль у нее в груди уменьшается до размера маленького шарика, она представляла, как раковые клетки сдаются и отмирают. Намного легче сохранять положительный настрой, чувствуя себя так хорошо.

В понедельник, когда Джош уехал с детьми на пляж, Вики уговорила Бренду и Мелани пойти с ней по магазинам. День был чудесный, и на Мейн-стрит жизнь била ключом. Почти двадцать минут Вики провела в «Барлетт фарм», выбирая букет гладиолусов, шесть идеальных помидоров для сандвичей и салата, десять початков молодой кукурузы, идеальную головку красного латука и огурцы, которые она собиралась засолить со свежим укропом, эстрагоном и уксусом. Вики носила пакеты с продуктами в руках (хотя Бренда настаивала на том, чтобы положить их в машину), потому что ей нравилось чувствовать себя достаточно здоровой для того, чтобы унести два пакета овощей.

Бренде захотелось пойти в книжный магазин, и поэтому они ненадолго заглянули в «Митчелс», где Вики полистала кулинарные книги. Мелани купила продолжение «Бриджит Джонс». Вики сходила к автомату и купила детям леденцы. Когда она вернулась в книжный магазин, Мелани стояла у входа и ждала ее. Бренда пошла в кафе «Ивен Киль» за кофе. Они отправились дальше по Мейн-стрит к магазину «Эрика Уилсон». Мелани хотела купить себе что-нибудь новое из одежды. Она померила длинную вышитую юбку с эластичным поясом и тунику, которую она могла бы надевать поверх купальника. Каждый раз, когда она выходила из примерочной, чтобы продемонстрировать наряд Вики и Бренде, она вертелась. Ее лицо не скрывало удовольствия.

Вики уже хотела сказать Бренде о беспрецедентном преображении Мелани, но Бренда ее опередила.

— Что с ней? — сказала Бренда. — В последнее время она просто сияет.

— Я вижу, — сказала Вики. — Она счастлива.

— Но в чем причина? — недоумевала Бренда.

— Разве обязательно должна быть причина? — сказала Вики.

— Тебе не кажется, что это странно? — спросила Бренда.

— Может, это гормоны, — ответила Вики. — А может, ей просто здесь с нами нравится.

Бренда бросила на нее скептический взгляд.

— Да, конечно, это из-за нас. — У нее зазвонил сотовый. — Отвечать на звонок я точно не буду.

— А вдруг это Джош? — сказала Вики.

Бренда посмотрела на дисплей.

— Нет, не Джош.

— Мама?

— Нет.

— Твой адвокат?

— Занимайся своими делами, пожалуйста.

Мелани выскочила из магазина вприпрыжку, размахивая пакетом с покупками.

— О’кей! — воскликнула она. — Я готова!

Бренда нахмурила брови.

— Если ты принимаешь какие-то таблетки для хорошего настроения, то пора поделиться.

— Что? — спросила Мелани.

— Идем дальше, — сказала Вики.

Они зашли в «Визави» и «Ай оф зе Нидл», «Джипси» и «Хэпберн». В «Хэпберне» Бренда долго рассматривала двусторонний ремень от Хэдли Полетт, а затем во всеуслышание заявила, что она не может позволить себе никаких покупок. Вики показалось, что это прозвучало довольно подозрительно, но она сделала вид, что ничего не слышала. Они пошли дальше.

В «Питер Битон» Вики купила себе соломенную шляпу. Девушка-продавец вежливо старалась не пялиться на ее голову, когда Вики сняла платок; она заметила, что продавщица отводит взгляд, но ей было все равно. Вики встретилась с Брендой и Мелани в конце улицы. Мелани стояла у магазина женского белья «Ледиберд линжери» и смотрела на дверь, словно ожидая, что она сама перед ней откроется.

— Ты хочешь зайти? — спросила Вики.

— Нет, нет, — сказала Мелани. — Зачем мне белье?

В аптеке они втроем присели за буфетную стойку и заказали себе сандвичи с курицей и салатом и шоколадные напитки со льдом. У Бренды снова зазвонил телефон. Она посмотрела на дисплей.

— Не Джош, — сказала она.

— Я чувствую себя виноватой, — сказала Вики. — Я развлекаюсь, пока кто-то другой смотрит за моими детьми.

— Перестань, — ответила Бренда. — Ты заслужила это утро. Мы все его заслужили.

Мелани подняла свой стакан с напитком, словно собираясь произнести тост, и сказала:

— Я люблю вас, девочки.

Бренда закатила глаза, а Вики чуть не засмеялась. Но это была прежняя Мелани. До того как она всю себя посвятила вопросу оплодотворения, а затем страдала от предательства Питера, Мелани была лучшей подругой на земле. Она всегда готова была вертеться у примерочной и вести разговоры за ленчем, во время которого произносила свои милые тосты.

— Ваше здоровье! — воскликнула Вики. Они чокнулись стаканами. Бренда с неохотой присоединилась к ним.

— Перестань быть такой кислой, — сказала Мелани. — У меня кое-что для тебя есть.

— Для меня? — спросила Бренда.

Мелани достала из пакета ремень от Хэдли Полетт и вручила его Бренде.

— Это тебе, — сказала она.

— Не может быть! — воскликнула Бренда. У нее на лице появилось выражение, которое Вики помнила еще с детства, — сначала восторг, затем недоверие. — Но зачем? Почему?

— Он тебе понравился, — сказала Мелани. — И я знаю, что влезла в ваше с Вики лето. Дом также и твой, и я благодарна тебе за то, что ты разрешила мне остаться. И ты так хорошо заботишься о Вики и детях… — Глаза Мелани сияли. — Я хотела сделать для тебя что-нибудь приятное.

Бренда опустила глаза и обмотала ремень вокруг талии.

— Ну, спасибо.

— Это очень мило с твоей стороны, Мел, — сказала Вики.

Бренда прищурилась.

— Ты уверена, что с тобой не происходит что-то еще?

— Что-то еще? — переспросила Мелани.

* * *

Что-то еще.

На следующий день зазвонил телефон в коттедже. Вики была в постели, дремала с Портером, и телефон разбудил ее. Дома, кроме нее, никого не было; Мелани взяла «юкон» и поехала к врачу, а Бренда ушла гулять с Блейном. Телефон прозвонил пять, шесть, семь раз, затем помолчал минуту и снова начал звонить. «Тед», — подумала Вики. Она осторожно вылезла из кровати, чтобы не потревожить Портера, и поспешила через зал к телефону.

— Алло?

В трубке было тихо. Затем послышалось чье-то дыхание и молодой женский голос сказал:

— Я знаю, что ты с ним спишь.

— Простите? — сказала Вики.

— Ты с ним спишь!

Тихо и осторожно Вики повесила трубку на место. И для этого она встала с кровати? Женщина налила себе стакан чая со льдом и пошла на веранду за домом, где растянулась в шезлонге. Сильно палило солнце; Вики следовало вернуться в дом и нанести на кожу лосьон, но после сна она была такой вялой, что несколько минут позволила себе понежиться. Она подумала о телефонном звонке и рассмеялась.

Через некоторое время снова зазвонил телефон. Вики открыла глаза. Глубоко вдохнула, пытаясь представить свои легкие в виде двух розовых губок. Затем она поднялась и направилась к телефону; Вики не хотела, чтобы звонок разбудил Портера. И хотя неизвестно было, не ошибся ли кто-то номером снова, она собиралась взять трубку.

— Алло? — Вики постаралась скрыть свое нетерпение.

Молчание. Это было просто смешно! Но затем кто-то откашлялся. Это был мужчина.

— М-м, Вики?

— Да.

— Это Питер. Питер Пэтчен.

— Питер Пэтчен? — изумилась Вики. — Ну и чудеса!

«Ты козел, — подумала она. — И трус».

— М-м-да. Послушай, я понимаю, что ты, наверно, меня ненавидишь…

— Если честно, Питер, я особо об этом не задумывалась.

— Да. У тебя своих проблем полно, я понимаю. Как ты себя чувствуешь?

— Собственно говоря, прекрасно.

— Да, Тед мне так и говорил. Это чудесно.

Вики не хотела обсуждать с Питером Пэтченом свое самочувствие или что бы то ни было еще. Но разговор с ним заставил крутиться колесики у нее в голове. Мелани сказала Питеру о своей беременности, это Вики знала, и, хотя она была рада, что теперь тайное стало явным, она считала, что Мелани не должна сразу же прощать Питера.

— Чем я могу тебе помочь, Питер? — спросила Вики.

— Я хотел поговорить с Мелани. Она дома?

— Нет, — сказала Вики. — Ее нет.

— Нет?

— Нет.

— О, ну ладно.

— Мне передать ей, что ты звонил? — спросила Вики.

— Да, — произнес Питер. — Скажи ей, что я звонил. И скажи, что мне ее не хватает.

Вики закатила глаза. «Да, теперь тебе ее не хватает. Козел!» Вики очень хотелось увидеть, как Питер приползет к Мелани на коленях, умоляя о прощении.

— Я ей скажу, — ответила Вики.


Немного позже, когда «юкон» остановился у дома, Вики вышла на выложенную плиткой дорожку.

— Я знаю, что происходит, — сказала она, когда Мелани выбиралась из грузовика.

Мелани уставилась на Вики, одной рукой держась за живот. Краска сошла с ее лица.

— Знаешь?

— Знаю, — сказала Вики. — Звонил Питер.

Мелани как-то странно посмотрела на нее, открыла калитку и медленно и осторожно вошла во двор, словно Вики держала пистолет у ее головы.

— Звонил?

— Он сказал, что ему тебя не хватает.

— Так и сказал? — Теперь Мелани казалась озадаченной.

— Так и сказал. Он позвонил, я сказала ему, что тебя нет дома, а он спросил: «Нет?», я ответила: «Нет». Он попросил передать тебе, что он звонил. Он сказал: «Передай ей, что мне ее не хватает».

Мелани покачала головой.

— Ух ты!

— Ух ты? — переспросила Вики. — Ух ты? Да уж, ух ты. Это точно, ух ты. Я ведь говорила, что так и будет. Разве я не говорила тебе, что он объявится?

— Он беспокоится только о ребенке, — сказала Мелани.

— Может быть, — ответила Вики. — А может, и нет. Ты будешь ему перезванивать?

— Нет, — сказала Мелани. — Не сегодня. — Она погладила свой живот. — Я вся во власти гормонов, Вик. Я сама не знаю, чего хочу.

— Правильно, — сказала Вики. — Я понимаю. Честное слово, странно, что Питер позвонил.

— Да, я тоже так думаю.

— Собственно говоря, сегодня было два странных звонка.

— Кто еще?

— Какая-то девушка, — сказала Вики. — Ненормальная. Ошиблась номером.


Чем дольше Вики чувствовала себя хорошо, тем чаще она думала, когда же случится следующая беда. Неужели худшее было позади? Вики оставалось три недели химиотерапии, затем ей сделают еще одну компьютерную томограмму, результаты которой отправят доктору Гарсиа в Коннектикут. Если ее легкие будут выглядеть нормально, если опухоль уменьшилась, если она отошла от грудной стенки, то Вики назначат день операции. Теперь, когда Вики чувствовала себя хорошо, она позволяла себе время от времени подумать о том, что будет после операции: она представляла, как просыпается в послеоперационной палате, присоединенная к полудюжине аппаратов. Она представляла боль в груди, болезненные ощущения возле места разреза, она представляла, как будет сжиматься, кашляя, смеясь или разговаривая. И это будет прекрасно, потому что это будет означать, что она пережила операцию. Она будет чиста. Свободна от рака.


Вики чувствовала себя прекрасно уже очень долгое время и однажды за ужином сообщила, что подумывает, не отказаться ли ей от услуг Джоша.

— Теперь я сама могу заботиться о детях, — сказала она. — Я чувствую себя прекрасно.

— Я обещала Джошу работу на все лето! — вскинулась Бренда. — Из-за нас он уволился из аэропорта.

— И ему скоро возвращаться в колледж, — добавила Мелани. — Уверена, что ему нужны деньги.

— Нечестно взять и уволить его в начале августа просто потому, что ты чувствуешь себя лучше, — сказала Бренда.

— Я не представляю, как мы проведем остаток лета без Джоша, — сказала Мелани. — И как же дети? Они так к нему привязаны.

— Да, это так, — произнесла Бренда.

— Да, вы правы, — согласилась Вики. — Дети расстроятся, если Джош перестанет к нам приходить. Как вы думаете, они обрадуются, если я каждый день буду водить их на пляж?

— Я обещала ему работу на все лето, Вик, — сказала Бренда.

— Думаю, дети будут очень расстроены, — сказала Мелани. — Они его любят.

— Да, они его любят, — подхватила Бренда.

— Они его любят или вы его любите? — спросила Вики.

Бренда бросила на нее сердитый взгляд; Мелани встала из-за стола.

— О, кого мы обманываем? — сказала Вики. — Мы все его любим.


На следующий день Вики присоединилась к Джошу и детям и отправилась вместе с ними на пляж. Казалось, Джош был очень рад тому, что она пошла с ними, хотя он мог и притвориться, чтобы сделать ей приятное.

— Я могу вам помочь, — сказала Вики.

— Прекрасно, — сказал Джош.

— Я знаю, что у вас свой распорядок дня, — произнесла Вики. — Обещаю, что не буду вам мешать.

— Босс, — сказал Джош, — это чудесно. Мы очень рады, что ты идешь с нами. Правда, дружище?

Блейн скрестил руки на груди.

— Никаких девчонок.

Вики потрепала его по волосам.

— Я не девчонка, — сказала она. — Я твоя мама.


— Вот здесь мы обычно сидим, — сказал Джош, опуская на песок зонтик, переносной холодильник и пакет с игрушками. — Как видите, мы совсем недалеко от спасательного пункта и достаточно близко к мокрому песку, чтобы строить замки.

— И рыть ямы, — добавил Блейн.

Джош установил зонтик, расстелил покрывало и усадил Портера в тени. Портер сразу же схватился за зонтик и встал на ноги.

— Обычно он стоит так минут пять-десять, — сказал Джош.

— Затем начинает жевать ручку от оранжевой лопатки, — добавил Блейн.

— Затем получает свой ленч, — сказал Джош.

— Вижу, — сказала Вики. Она принесла себе шезлонг, раскрыла его и поставила на солнышке. — У вас, парни, все под контролем.

— Мы в порядке, — произнес Джош и подмигнул Вики. — Мы большие поклонники постоянства и последовательности. — Он помахал какой-то женщине с двумя маленькими девочками. — Это миссис Брукс, Эбби и Мариэль. Блейн обожает Эбби.

— Неправда, — возразил Блейн.

— Нет, обожаешь, — сказал Джош. — Пойди спроси у нее, будет ли она копать с нами ямки.

— Привет, Джош, — произнес мужской голос. Вики обернулась. Высокий темнокожий мужчина с мальчиком такого же возраста, как Блейн, и крошечной девочкой на руках махал Джошу.

— Омар, дружище! — воскликнул Джош, затем прошептал Вики: — Это Омар Шерман. Он каждое утро приводит детей на пляж, пока его жена разговаривает по телефону со своими пациентами. Полагаю, она работает психиатром в Чикаго и имеет дело с полными придурками.

— Господи, — сказала Вики, — ты уже всех здесь знаешь.

Она откинулась на стуле и наблюдала, как Эбби Брукс и Матео Шерман помогают Блейну и Портеру копать туннель в песке. Портер стоял, держась за зонтик, затем устал и плюхнулся на покрывало. Он дотянулся до своей оранжевой лопатки и стал грызть ручку. Вики наблюдала за всем этим с таким чувством, словно она была здесь всего лишь гостем. Джош контролировал происходящее на сто процентов. В десять тридцать он достал из переносного холодильника ленч: бутылку сока и пакет изюма для Блейна, крекеры грубого помола для Портера. Блейн и Портер молча, без всяких жалоб сели на покрывало. Джош достал из холодильника две сливы и одну дал Вики.

— О, — сказала женщина, — спасибо. — Она откусила кусочек холодной сладкой сливы, и сок потек у нее по подбородку. Джош дал ей салфетку. — Мне кажется, что я тоже ребенок, — сказала Вики, вытирая лицо. Ей нравилось это, но в то же время она чувствовала себя виноватой. Виноватой и ненужной. Она была матерью этих детей, но они в ней не нуждались. «Никаких девчонок». Джош заботился обо всем и обо всех.

Джош сел на покрывало. Портер поднялся на ноги, держась за зонтик. Блейн старательно собрал коробки от ленча и отнес их в мусорный бак, который находился за спасательным пунктом.

— Ты примерный гражданин, — сказал Джош. Блейн отдал честь. Вскоре он присоединился к Эбби, которая в нескольких метрах от них наполняла ведерки песком и водой.

Вики не могла поверить, что подумывала о том, чтобы уволить Джоша.

— Я так рада, что ты здесь, — сказала она. — Я имею в виду, с нами.

— Мне нравится здесь, — сказал Джош. — С вами.

— Я не хочу тебя смущать, — произнесла Вики. — Или показаться слишком серьезной.

— Ты можешь быть настолько серьезной, насколько хочешь, босс.

— Тогда ладно, — сказала Вики. — Я не знаю, что бы мы делали этим летом без тебя.

— Вы нашли бы кого-то другого, — произнес он.

— Но это было бы не то же самое.

— Это случилось не просто так, — сказал Джош. — Я понял это, как только увидел, как вы спускаетесь с самолета…

— Когда Мелани упала?

— Да, я знал, что что-то вроде этого обязательно случится.

— Что-то вроде чего? Ты знал, что будешь нашей няней?

— Я знал, что наши дороги пересекутся.

— Не знал.

— Знал. Сначала Бренда забыла в аэропорту книгу, затем я увидел в аэропорту Мелани…

— Она хотела уехать, — сказала Вики.

— Но я привез ее обратно, — сказал Джош. — Словно все это было частью какого-то Великого плана.

— Если ты веришь в Великий план, — заметила Вики.

— Ты не веришь в Великий план? — спросил Джош.

— О, я не знаю, — сказала Вики. Когда она смотрела на океан или на какую-то более деликатную завершенность поменьше — как, например, ушко Портера, — сложно было отрицать, что существует какая-то высшая сила. Но план, в котором все учтено, план, согласно которому все происходящее имеет смысл? Это было очень удобной отговоркой. Сколько людей в группе поддержки Вики говорили о том, что верили, что заболели раком не просто так? Практически каждый. Но что случилось с Аланом? Он был мертв. И какой в этом смысл? Женщина из Рюкерстоуна, штат Пенсильвания, которой выстрелили прямо в лицо, и ее трехмесячная дочь, оставшаяся без матери. В этом не было смысла. Это была ошибка, трагедия. Если существовал Великий план, в нем было полно дыр, и в них постоянно проваливались люди. Вики подумала о собственной жизни. В ее течении чувствовался некий смысл до тех пор… как раз до того момента, когда клетки в ее легких видоизменились и стали угрозой для жизни. — Я никогда не умела говорить о смысле жизни.

Как только Вики произнесла эти слова, случилась удивительная вещь. Портер отпустил зонтик и сделал два, три, четыре шага вперед.

Вики вскочила со стула.

— О Боже мой! Ты это видел?

Портер остановился, повернулся к матери с выражением триумфа на лице, которое быстро перешло в замешательство. Он упал на попу и расплакался.

— Он сделал свои первые шаги! — воскликнула Вики. — Ты это видел? Джош, ты это видел?

— Видел. Он шел.

— Он шел! — Вики схватила Портера в объятия и стала целовать его лицо. — О дорогой, ты умеешь ходить! — Она сжала Портера так крепко, что он расплакался еще сильнее. Не стоило искать смысл жизни в Великом плане — вот этот смысл, перед ними! Портер сделал свои первые шаги! Он будет ходить всю свою жизнь, но Вики была здесь и видела самый первый раз. И Джош видел. Если бы Вики сегодня не смогла пойти на пляж, она пропустила бы первые шаги Портера — а может, он сделал их только потому, что Вики была здесь. Или же (Вики не могла об этом не подумать) увидеть шаги Портера — это подарок ей перед смертью. «Никаких отрицательных мыслей!» — приказала она себе. Но Вики не могла от них избавиться; сомнения сопровождали ее повсюду.

— Удивительно, — сказала она, пытаясь продолжать с тем же энтузиазмом. Она крикнула Блейну: — Блейн, дорогой, твой брат ходит! Он только что сделал свои первые шаги! — Но Портер плакал так громко, что Блейн ее не слышал. — О дорогой. Наверно, я его напугала.

Джош посмотрел на часы.

— Собственно говоря, ему пора поспать.

— Одиннадцать? — спросила Вики.

— Почти. Давай я его возьму.

Вики передала Портера Джошу, который положил малыша на животик на чистую часть покрывала. Джош погладил Портера по спинке и дал ему соску. Малыш успокоился, и Вики увидела, как его глазки закрылись.

Джош тихонько встал.

— В это время мы всегда играем с Блейном в мяч, — сказал он. — Он уже неплохо владеет мячом.

— Ты будешь прекрасным отцом, — сказала Вики.

— Спасибо, босс. — Джош улыбнулся, и что-то в его улыбке подарило Вики лучик надежды. Джош станет старше, влюбится, женится, заведет детей. По крайней мере что-то в этом мире будет правильно.

Загрузка...