Босиком

ЭПИЛОГ Зима

По всему миру умирают матери, но в одиннадцать ноль ноль утром 29 января будущая мама появилась на свет. Мелани Пэтчен родила девочку, Эмбер Викторию, весом целых три килограмма шестьсот граммов и ростом пятьдесят один сантиметр. Здоровую.

Когда доктора выкатили Мелани из палаты для выздоравливающих (после восемнадцати часов схваток, эпидуральной анестезии, укола питоцина и нарушения сердцебиения доктора сделали ей кесарево сечение) и Мелани смогла взять на руки свою дочь и первый раз ее покормить, ей показалось, что мир стал совсем другим; ей показалось, что все вокруг она видит впервые.

Когда она рассказывает об этом чувстве Питеру, он говорит:

— Это все из-за морфина.

«У меня есть ребенок, — думает Мелани. — Эта малышка моя. Я ее мама».

Мелани просто очарована невероятно маленькими размерами всех частей тела Эмбер — ее маленьким ротиком, крошечными ушками, пальчиками на руках и на ногах, ее бьющимся сердечком размером с яйцо. Малышка плачет, открывает глаза и поворачивается на звук, она толкает Мелани, пока не прильнет к соску. Мелани испытывает горячую, покровительственную, всепоглощающую любовь. Ей хочется рассказать всем о своей новой любви, о том, как все остальное отодвинулось на задний план. Но Мелани быстро поняла, что мир разделен на две категории: тех, кому все равно, и тех, кто об этом уже знает.

Первые три дня ей постоянно присылали цветы. Это были орхидеи от Вики и Теда, розовые розы от родителей Мелани, цикламен от матери Питера из Парижа, нескромно большой и мрачный букет от сотрудников «Раттер энд Хиггенс», красные герберы от соседей Мелани и Питера, хризантемы в горшке от Бренды Линдон и Джона Уолша, белые бумажные цветы от женщины, которая была соседкой Мелани по комнате, когда они учились в колледже… Цветы все продолжали приносить, пока нянечки не начали шутить, что Мелани «довольно популярна». Несколько букетов Мелани передала в палату больных раком.

На четвертый день, когда Мелани в постели кормила Эмбер, снова принесли цветы. Букет скромный, очень скромный. Это чайные розы и гвоздики, а еще несколько веточек перекати-поля; в букете была карточка, на которой написано «Мамочке», и к нему прикреплено розовое сердечко.

— Еще один, — говорит нянечка. Это Стефани, любимая нянечка Мелани, старшая в родильном отделении. У нее белокурые волосы, она очень красивая, добрая и хороший специалист; она была рядом с Мелани во время потуг и кесарева сечения, и в основном Стефани всему ее учила — как кормить ребенка и помогать ему отрыгивать, как протирать младенца губкой и ухаживать за пупком.

Мелани улыбается.

— А я уже подумала, что обо мне забыли.

— Выходит, что нет, — говорит Стефани. Она ставит чашку Мелани на поднос. — Хотите, я прочитаю вам карточку?

Мелани смотрит на цветы. Она понимает, что все это время ждала именно такой букет — недорогой, но искренний. Просто заказанный в интернет-магазине.

— Нет, спасибо, — говорит Мелани. — Я потерплю, пока докормлю малышку.

— Кстати, вы прекрасно справляетесь, — сказала Стефани. — Девочка уже набрала вес, с которым родилась. Нам такое нравится.

Мелани смотрит на головку Эмбер, покрытую темным пушком. Стефани выходит из комнаты.

Позже, когда малышка спала в своей кроватке, Мелани открыла конверт, вставленный в букет с помощью маленькой пластиковой вилочки. «Мелани Пэтчен» — написано на конверте.

Питер должен встретить свою маму в аэропорту Джона Кеннеди; Мелани ждет их завтра к обеду.

Она достает карточку. Там написано: «Я уже знаю, что она прекрасна».

Глаза Мелани наполнились слезами, и в какой-то момент она даже всплакнула. Стефани предупреждала ее, что этого стоило ожидать, — внезапные слезы, без всяких весомых причин: гормоны бьют через край. Мелани сначала смотрит на своего спящего ребенка, а затем в окно — там вечернее серое небо и метет метель. Из коридора доносится какая-то музыка. Мелани родила прекрасного, здорового ребенка, но может только плакать, плакать, пока у нее не перехватывает дыхание. Она снова с Питером; они снова супружеская пара. Мелани надеется на лучшее; она сравнивает свой брак с розами, которые росли перед домом номер одиннадцать по Шелл-стрит. «Если их обрезать, — говорила Мелани Блейну, — в следующий раз они вырастут еще красивее».

Мелани переполняют любовь, радость и изумление, и все же она чувствует пустоту. У нее есть все, чего она хотела, но ей не хватает…

Чего?

Лета. Часов, проведенных на солнечной веранде, идеальных кусочков помидоров, песен крапивника, ощущений, которые испытывало ее тело, когда его окутывали волны, идеальной белой гортензии, плетущейся по белому забору, бабочек и шмелей, мороженого на десерт, пассажирского сиденья джипа. Какое опьяняющее чувство она испытывала, когда ехала по Майлстоун-роуд с открытыми окнами, а в машину залетал ночной воздух, какое возбуждение охватывало Мелани, когда она подъезжала к пляжу и видела перед собой ночное небо и воду, гладкую, словно покрывало. Какое это было счастье — просто сидеть в машине рядом с кем-то настолько экстраординарным, как Джош Флинн.

Мелани утирает слезы и снова перечитывает карточку (сначала она будет читать ее каждый день, а затем только в те моменты, когда ей захочется поднять настроение, когда понадобится напоминание о счастье).

«Я уже знаю, что она прекрасна».

Карточка без подписи.

Сегодня список Вики растянулся на две страницы. Сегодня вторник, начало февраля и пятый день рождения Блейна. Сегодня Вики в пять часов устраивает вечеринку в кафе, которое выбрал Блейн, и она согласилась. Ей еще нужно развесить шарики и разложить подарки. В субботу благотворительный аукцион по поводу Дня святого Валентина, и Вики надеялась выбраться в город и купить себе какую-нибудь обновку (вся ее одежда на нее велика; Вики до сих пор не восстановила утерянный вес), но шоппинг придется отложить, как и сотню других дел из ее списка. Вечеринка в честь дня рождения очень важна, да, но утром Вики должна сделать кое-что еще более важное.

В десять тридцать у нее встреча с группой поддержки больных раком.

Вики приехала туда почти вовремя. Она села на стул прямо перед тем, как Долорес начала читать молитву. Последний раз Вики приходила в группу поддержки за три дня до операции, когда она была практически лишена дара речи и настолько парализована страхом, что едва могла выговорить свое имя. Сейчас она чувствовала себя виноватой, словно совершила отступничество, а теперь вернулась в лоно церкви. Она держала за руку Джереми и еще одного человека — женщину моложе себя, одетую в джинсы-стрейч, которую никогда раньше не видела.

Когда молитва была окончена, Долорес подняла голову и радостно посмотрела на Вики.

— Хотите немного сидра? — спрашивает Долорес. — Он натуральный.

Вики замечает, что остальные члены группы сидят со стаканчиками, но отказывается.

— Может, потом.

— Хорошо, — говорит Долорес. — Давайте для начала представимся. Дана, ты начнешь?

Женщина в джинсах начинает говорить:

— Меня зовут Дана. Рак груди, третья стадия.

У Вики сжимается горло. Ей становится немного легче, когда они идут по кругу в другую сторону. Эд, рак предстательной железы, вторая стадия; Джози, рак груди, третья стадия; Франциска и Джереми все еще здесь. Есть еще одна женщина, которую Вики не знает и у которой вообще нет рака; она здесь, потому что ее семилетней дочери поставили диагноз «лейкемия».

Вики так это взволновало, что она чувствует, как снова начинает запинаться.

— Вики, — говорит Долорес.

— Я В-в-вики, — говорит она. — Рак легких. — Вики делает паузу, сглатывает слюну, берет себя в руки. — Выжившая.

Выжившая. Люди из круга пристально смотрят на нее, и она чувствует смущение. Долорес продолжает улыбаться, глядя на Вики. Она позвонила несколько дней назад и попросила Вики вернуться в группу поддержки. Долорес просто умоляла ее.

— Другим полезно будет посмотреть на тебя, — сказала Долорес. — Особенно в это мрачное время года. Это даст им надежду.

Вики читает в глазах помимо всего прочего зависть, даже негодование. Она узнает эти чувства, потому что сама была на месте этих людей, слушала Трэвиса, который победил рак печени, и Дженис, которая, несмотря на все трудности, победила рак яичников. Вики была счастлива за них, но одновременно с тем она их ненавидела. А теперь на их месте была она. Она хочет рассказать этим людям свою историю, каждую деталь, но особенно она хочет им объяснить, что она одна из них. Она называет себя «выжившей», но они все понимают, что этот термин довольно условный, потому что рак мог действительно уйти, а мог просто спрятаться, а потом, неожиданно, снова проявиться на поверхности. Вики тридцать два года прожила уверенным в себе, активным человеком, но сейчас она закована в кандалы страха и неуверенности. Ничто и никогда уже не дастся ей легко.

— Расскажи нам, — говорит Долорес. — Расскажи о своем путешествии.

Вики с осторожностью подбирает каждое слово. Она хочет быть честной, последовательной и искренней, но не скатиться до исповеди. Она боялась операции, ее страх был столь силен, что она стала заикаться. Она не могла нормально говорить; ее язык был словно какой-то ком во рту. Каждое предложение было искаженным. Когда она из Нантакета вернулась в Дэриен, ее все время тошнило, ее положили в больницу с обезвоживанием организма. Доктор Гарсиа отправил ее к психотерапевту. Но терапия дала обратный результат, Вики стала заикаться еще сильнее, и Теду пришлось признать, что с ней действительно что-то не в порядке. Она писала записки на бумаге, но даже они были запутанными и несвязными. Вики не могла сконцентрироваться ни на чем, кроме своего страха и волнения, — каждую минуту она боролась с собой, чтобы все это не превратилось в настоящую панику. «Анестезия, они хотят меня убить, я не хочу умирать!» Она отвозила Блейна в садик и забирала его, она ездила в магазин за пеленками и печеньем, она убирала и стирала, но ее ни на минуту не оставлял вопрос: зачем? Так ли она хотела провести свои последние дни? Она не могла спать, а когда засыпала, ей снились кошмары. Доктор Гарсиа прописал ей ативан. Вики и Тед встретились со своим адвокатом и подписали новое завещание. Вики назначила свою сестру опекуном. Она завещала все свои органы, кроме легких, в качестве донорских. Ее вырвало в уборной в офисе адвоката. Она написала каждому из мальчиков по длинному письму, и еще одно длинное письмо Теду. И еще одно письмо, покороче, ко всем, кого она знала, — Вики хотела, чтобы Бренда зачитала это письмо на похоронах. Вечером перед операцией Вики пошла в церковь; она стояла на коленях у пустого алтаря и молилась, потом почувствовала себя лицемеркой, поскольку на самом деле она не знала, во что верила. Она вернулась домой и сидела на краю кровати, пока Тед читал детям. Она поцеловала их перед сном и подумала: «Что, если это в последний раз?»

— Этим я хочу вам сказать, — произносит Вики, — что я думала, что умру. Я была в этом уверена.

Все в кругу закивали.

Вики была так напугана, что все перед операцией казалось ей каким-то смутным пятном. Она помнит кое-что из того, что говорили анестезиолог и старшая медсестра. Она помнит, как переоделась в халат, думая, наденет ли она когда-нибудь снова свою одежду; Вики помнит, как дрожала, как ее лихорадило. Она помнит Теда, который был одет в штаны цвета хаки и веселую красную футболку; он был с Вики все время, кажется, что-то шептал. Но что бы он ни говорил, Вики его не слышала. Эллен Линдон и Бренда были дома с детьми: Вики (по глупости) настояла на том, чтобы на все время операции они остались с Блейном и Портером. Она помнит, как ее везли по коридорам, а рядом шел Тед, теперь уже в бирюзовом медицинском костюме. Он должен был остаться с ней, пока она не уснет. Вики помнит невероятную серьезность хирургической команды, тщательный профессионализм, медсестер, которые изъяснялись какими-то непонятными шифрами — номера, коды, ее давление, ее температура. Все было драматично, как в театре, и не без причины — они держали в своих руках жизнь Вики! Но в то же время для них это был лишь очередной рабочий день. Сегодня перед ними лежало ее тело; завтра на его месте будет кто-то другой.

В операционной было прохладно. Голые ноги Вики торчали из-под простыни, словно у трупов, которых показывают по телевидению. Все были в костюмах и масках. Вики не могла отличить одного человека от другого, мужчину от женщины; она словно оказалась на другой планете. Тед был рядом с ней, а затем она узнала еще одно лицо — по очкам с толстыми стеклами — доктора Гарсиа.

— С вами все будет просто прекрасно, — заверил он ее.

Потом была какая-то суета. Пришел хирург. Его звали Джейсон Эмери, и он был огромным — выше и шире в плечах, чем Тед, и очень молод. «Суперзвезда, — называл его доктор Гарсиа, — один из лучших хирургов-пульмонологов в Коннектикуте» («А сколько их всего?» — подумала Вики). Медсестры работали быстро, словно команда автомехаников из НАСКАР, надевали хирургические перчатки и подавали хирургу инструменты. Когда он включил подсветку у себя на головном уборе, его маска растянулась, и Вики поняла, что он улыбается.

— Привет, Вики, — сказал он. — Это я, Джейсон.

Неделю назад они встречались у него в кабинете, где он разъяснил ей каждый этап операции. Джейсон Эмери понравился Вики. Как и доктор Гарсиа, он был непоколебимо оптимистичен. Но так молод! Сколько ему? Девятого октября ему исполнится тридцать три, как и Вики. Они родились в один день, они были близнецами. Это был знак: он мог ее спасти.

— Привет, Джейсон, — сказала она.

— Все будет отлично, — сказал он.

Он начал давать распоряжения, все они были непонятны Вики. Это напоминало ей футбольного квотербека, который дает указания игрокам. Каучуковая маска закрыла ее лицо. От маски пахло ванилью. Это был тот же запах, подумала Вики, что и на кухне у ее матери, когда та пекла печенье.

«Вот и все», — промелькнуло у Вики в голове. Тед сжал ее руку. Вики подумала: «Блейн! Портер!» Она представила, как сжимает их в объятиях, затем — как это делает Бренда. Ее дети целы и невредимы.

Она проснулась от боли. Ужасной, адской боли. Вики закричала.

Медсестра сделала ей укол в руку.

— Морфин, — сказала она. — В позвоночник вам вкололи дураморф.

Вики продолжала кричать. Она думала, что почувствует радость или хотя бы облегчение, обнаружив, что жива, что она каким-то образом смогла пробраться через туннель. Но каким бы изумительным это ни казалось ее мозгу, из-за боли Вики просто не могла этого прочувствовать. Она могла думать только о боли. И в этом была ирония: операция спасла ей жизнь, но заставила мечтать о смерти.

Это длилось целую вечность. Вики, которая ненавидела привлекать к себе внимание, особенно в общественных местах, среди незнакомцев, кричала часами. Вики, которая любила всегда все контролировать, не только вопила, как животное, но еще и умоляла: «Помогите! Помогите! Господи, пожалуйста, помоги мне!»

А затем тишина. Темнота. Тихий гудок. Темное лицо нависло над ее лицом. Медсестра.

— Меня зовут Хуанита, — сказала она. — Как вы себя чувствуете?

Некоторые части тела приносили Вики боль, некоторых она просто не чувствовала. У нее пересохло во рту, губы потрескались. Ей безумно хотелось пить. Хуанита вставила ей в рот соломинку. Вода была холодной, как та вода с тоненькими кусочками лимона, которую все лето ей приносила Бренда. Вики расплакалась. Вода была такой вкусной. Лето было прекрасным, несмотря ни на что. Она была жива.

Вики не хотела запугивать никого из группы, но в то же время не могла заставить себя приукрашивать события. Выздоровление было длительным и сложным (Вики хотелось использовать словно «ужасным», но она остановилась на «сложным»). Она испытывала семь миллионов колик во всех мышцах, когда ей нужно было что-нибудь сделать. Каждый раз, кашляя, чихая, смеясь, она чувствовала пронзительную боль по всей площади вокруг разреза. Ей казалось, что ее тело распахнется. Если рак и доставлял боль — Вики было тяжело дышать, то это все равно никак нельзя было сравнить с той болью, которую Вики испытывала сейчас, с тем, чего ей стоил каждый вздох. У Вики осталось только одно легкое. Даже есть, даже принимать душ, даже читать было трудно. Она спала большую часть дня. С морфина она перешла на перкосет, а с перкосета на эдвил. Вики выпивала пятьдесят таблеток эдвила в неделю. И, несмотря на это, испытывала боль. Несколько недель Тед спускал и поднимал ее по лестнице на руках. Друзья и родственники приносили еду, присылали открытки, книги, цветы; Вики слышала, как они шептали:

— Как она? Что еще мы можем сделать? — Они забирали на прогулки Блейна и Портера. Эллен Линдон в конце месяца нужно было возвращаться в Филадельфию. Бренда приходила два раза в неделю, но все остальное время она была занята: Бренда работала менеджером в «Барнс энд Ноубл» и пыталась продать свой сценарий студии, которая сняла бы по нему фильм. Жизнь Бренды, по сути, снова шла полным ходом, что было просто чудесно, но Вики все же нуждалась в помощи. «Не уходи!» К Вики вернулся голос, и она была этому очень рада и чувствовала облегчение, когда фразы, зарождавшиеся у нее в голове, плавно перетекали в речь, — но все, что она говорила, было пропитано негативом, было неприятным и враждебным. Когда Тед предложил нанять няню, которая постоянно жила бы с ними, Вики сказала:

— Я не хочу, чтобы о моих детях заботился кто-то чужой. Я хочу, чтобы это был только Джош.

На что Тед ответил:

— Сомневаюсь, что у Джоша есть на это время.

Через шесть недель Вики отправилась на послеоперационную компьютерную томографию. Доктор Гарсиа сказал, что снимки были «чистыми». Вики была «свободна от рака». Тед купил шампанское. Вики выпила немного из пластикового стаканчика. Но той же ночью Портер выпал из кроватки, а на следующий день проснулся весь в красных пятнышках: во время прогулки он заразился ветрянкой от кого-то из детей. Тед взял неделю отгулов на работе. Вики сердилась на себя за то, что не могла сама с этим справиться. Она ничего не могла сделать сама — она не могла заботиться о Портере, не могла сходить в магазин, она не могла на Хэллоуин пойти по домам с детьми, требуя угощений, она не могла помочь Мелани с купанием малышки. Вики все еще было так больно, что ее умения покинули ее. Она не владела своим телом. Ее разрезали и сшили обратно, словно тряпичную куклу. Потом Вики подхватила какую-то инфекцию, и некоторые из ее шрамов стали очень красными. Появился какой-то запах и зуд. У нее поднялась температура. Доктор Гарсиа прописал ей антибиотики.

Вики чувствовала пустоту, и она представляла настоящую пустоту у себя внутри. Она представляла, что вместе с раком доктор Джейсон Эмери удалил ее способность работать, ее удачу, ее счастье. Она снова пошла к психотерапевту.

Вики излечилась, да. У нее больше не было рака. Но она не была собой — и какой смысл ей был выздоравливать, если она потеряла саму себя? Всю жизнь ей легко все удавалось. Теперь ей легко было только лежать в постели и смотреть телевизор. Она пристрастилась к мыльной опере «Люби, но не сейчас» и возненавидела себя за это.

«Выздоровление — это длинный, тернистый путь, — рассказывает Вики участникам группы. — Но в моем случае у этого пути был конец».

Кое-как она взяла себя в руки. Несмотря на глубокое отчаяние, на затяжную боль, на неоправданные ожидания, а может, благодаря им она поправилась. Это произошло постепенно: пришла записка от доктора Олкота, Тед пошутил, и она рассмеялась, не распахнувшись при этом, потом ей хватило сил сделать сандвичи. Вики последовала совету врача и стала опираться на эти маленькие успехи, вместо того чтобы отмахиваться от них.

А сейчас посмотрите на нее: через пять месяцев после операции она здесь, в кругу, склонила голову для завершающей молитвы. Она изменилась. У нее теперь нет рака, да, но перемена заключается в чем-то другом, в чем-то более неуловимом, что сложнее заметить. Вики совершила путешествие, и она надеется, что все участники круга окажутся в том же месте, в котором оказалась она. Это место для чуда. Это место бесконечной благодарности.

— Ты не веришь в Великий план? — когда-то спросил ее Джош.

И ответ Вики — до сих пор — был:

— Я просто не знаю.

Некоторые люди из этого круга умрут, некоторые выживут. Кто может сказать, что будет дальше и почему?

— Мы ее вытащим. Мы заставим ее жить. — Могло ли все это происходить случайно?

Вики вспоминает ту ночь, когда она стояла у обрыва, а волны омывали пляж, вспоминает потрясающие богатства ночного неба над головой.

Все имеет значение. Даже мельчайшая деталь.

— Аминь, — говорит Долорес.

Завершающая молитва окончена. Вики соскучилась по ней. Или нет?