Глава шестнадцатая

Надежда увидела их издалека. Она стояла на лестнице и подавала какой-то инструмент мужчине, сидевшему на стеклянной крыше.

— Видишь, вот она, теплицы ремонтирует.

Надя замахала им руками и быстро сбежала с лестницы.

— Антошка! — Она побежала навстречу подруге и ее спутнику, но, не встретив в ответ должного энтузиазма, на полпути остановилась, вглядываясь в лицо Тони. — Ты виделась с Мишкой?

— А ты в глаз хочешь? — тем же тоном поинтересовалась у нее Тоня.

— Но, Тато! — Отчего-то Надежда совсем не испугалась грозного вида Тони. — Ты, как всегда, предлагаешь экстрим. Ведь мы могли бы просто сесть и поговорить… — Она скосила глаз на Лавра. — Это же друг Михаила?

— Ну и что?

— Он как будто тебя конвоирует.

— Не говори глупости. Он со мной как свидетель.

— Свидетель чего?

— Того, как я превышаю пределы необходимой обороны.

— Ты говоришь прямо как Костя. Тот тоже все квалифицирует под ту или иную статью. Даже в шутках не может забыть, что он мент.

— Не заговаривай мне зубы! Я требую объяснений.

Надя состроила гримасу, мол, что с тебя возьмешь, а Тоня рассердилась еще больше, потому что опять не смогла обойтись без цветистости выражений.

— Ну хорошо, давай хотя бы присядем. В беседке. Ты хочешь говорить при нем?

— Этого человека зовут Лавр. Или Гриша.

Надя, не выдержав, прыснула и протянула ему руку.

— Меня зовут Надежда. Или Мирандолина.

— Мандолина тебя зовут!

— Я не поняла, это оскорбление или новая кличка?.. Зачем все-таки ты привела… Гришу?

— Чтобы он удерживал меня всякий раз, когда мне захочется тебя убить.

— А… Тато, не делай сама себе комплиментов. На такое ты не способна… Нет, послушай, в конце концов между нами могут быть секреты? Что же мне говорить при постороннем человеке?.. Кстати, очень красивом мужчине.

— Я тебе помогу. Видишь ли, Гриша, Надя убила своего американского мужа и теперь боится, что об этом кто-нибудь узнает.

Надя побледнела, но быстро справилась с собой, криво улыбнувшись. Потом открыла рот, и сразу стало ясно, что ее не так-то просто сбить с толку.

— Ладно, если тебе так хочется сливать меня в отстой, флаг тебе в руки! Расскажу вкратце: я встретила в аэропорту твоего мужа. Он как раз прилетел из Питера. Я вывозила из багажного отделения свой чемодан на колесах и почти нос к носу столкнулась с ним. Он мне обрадовался…

— Странно, прежде вы, помнится, не очень любили друг друга.

— А теперь он, видимо, был рад всякому, кто мог бы сказать о тебе хоть что-то. А я рада была рассказать свою беду человеку, который умеет хранить тайны… в отличие от тебя…

— Я согласна, это удар ниже пояса, но мне хотелось хоть как-то стереть с твоего лица эту ухмылку превосходства… Постараюсь впредь держать себя в руках.

— А что тут рассказывать? Увы, я не знала, что ты от него сбежала, а когда узнала, не сразу поверила. Сидела с ним в зале аэропорта и причитала, что мне негде спрятаться. Михаил и говорит: а почему бы тебе не поехать к Тато?

— Так это Михаил все придумал? А я еще удивилась, что ты, можно сказать, прямо из аэропорта и сюда.

— Я не сразу сообразила, что он на самом деле не знает, где тебя искать. Попыталась узнать, где ты, а он перевел разговор на мои проблемы. Ты же знаешь, у него это ловко получается.

— Знаю, — согласилась Тоня. — Если он не хочет что-то говорить, ни за что у него это не узнаешь.

— В общем, слово за слово, и я рассказала, что со мной случилось в Америке, а он обещал узнать, как там Грэг, ну и вообще…

— Ну и как там Грэг?

— Вроде бы умер.

— Вроде бы?!

Надя пожала плечами:

— Ты же знаешь, что я не могу верить этому на сто процентов. Михаил так сказал, но откуда он узнал? Что у него, в каждом американском штате своя служба информации?

— Да уж наверняка нет. А что он еще сообщил, какие-нибудь подробности?

— Сообщил. Якобы власти решили, будто от того, что я уехала, он покончил жизнь самоубийством.

— Вот тебе повезло!..

— Да уж! — Надя смотрела без улыбки, но Тоня отвела взгляд — ей не нравилось, как она сама себя ведет.

— Прости, я тебя перебила. Итак, вы договорились, сидя в кафе, что ты заедешь к моим родителям и возьмешь мой адрес.

— Да. Миша все-таки сказал, что вы поругались из-за какой-то ерунды и ты уехала, не сказав ему куда. Добавил, что ты уже сто раз о своем поступке пожалела, но гордость не позволяет тебе в этом признаться. Он сам меня отвез к твоим родным, и через десять минут я уже вышла к нему с бумажкой, на которой был записан твой адрес и телефон. Но телефон не отвечал, и потому мне пришлось ехать наудачу.

— На такси?

— Твой муж временно поменялся со своим знакомым машинами.

— Зачем, ну зачем ему это было нужно?! А если бы я его узнала?

— Нет, он хорошо умеет менять свою внешность. — Надя, что-то вспомнив, хихикнула, но тут же взяла себя в руки. — И потом, едва я вышла из машины, как он отъехал. Так что ты в любом случае не успела бы его разглядеть.

— Вот так нас, Гришенька, сдают те, кого мы считаем друзьями.

— Интересно, перед кем это ты распинаешься! — усмехнулась Надя. — Этот человек — кто? — ты забыла, друг твоего мужа. А ты разоткровенничалась, лапками засучила — опомнись, Тоня, уж если я тебе не друг, то тогда не он же! Вот этот перебежчик? Если, конечно, не шпион.

— Спасибо, леди, — церемонно поклонился Лавр.

— И потом… Ты думаешь, твой муж никого не убивал?

Тоня вздохнула. Она думала, что убивал. Она именно поэтому и сбежала от него, боялась, что рядом с ним и она сама не в безопасности.

— Друг, наверное, слишком громко сказано, — подал голос Лавр. — Мы скорее приятели. Но в любом случае я не побегу тотчас доносить ему, что тут услышал.

— Тотчас? В каком смысле? Он все еще в Раздольном? А мне говорил, что только на тебя взглянет и тотчас уедет.

— В Раздольном! — Тоня обреченно взмахнула рукой. — И вечером мы с ним встречаемся. Если бы ты знала, как мне этого не хочется!

— Так не ходи… Впрочем, ты права. В поселке не спрячешься, это тебе не большой город.

— А как он оказался на твоем новоселье?

— Нашел меня, приперся вместе с Костей, вот что странно.

— Ничего странного, он тоже все-таки из органов, хоть и несколько из других… Как же я его не заметила?

— А он нарочно пришел позже, когда мы все во дворе танцевали. Сидел все время за Саней Грохотовым, за которым можно спрятаться, как за старым дубом… И потом он был в гриме.

— Господи, сколько стараний, и все только для того, чтобы я его не узнала?

— Видимо, ты права. — Надя сопроводила свою фразу пожатием плеч. — Хотя все это для меня тоже загадка.

Ну да, за Тоней в этот вечер ухаживал один вдовец. Вячеслав Зеленский, замдиректора совхоза по производству. Наверное, он вдруг разглядел в ней черты будущей жены и матери его троих детей.

Тоню забавляли его ухаживания. Человек, пятнадцать лет проживший с женой и не позволявший себе смотреть на сторону, ухаживал тоже старомодно. Видимо, по его мнению, раз Тоня принимает ухаживания — то есть идет с ним танцевать, позволяет слегка прижать к себе, — это и есть ее согласие на дальнейшее развитие отношений.

Наверное, Михаил ее приревновал. Или… Вообще непонятно, что ему было нужно. Уехала Тоня из дома и уехала, ничего с собой не взяла, никому о своих подозрениях в адрес мужа ничего не рассказала. Он считал ее опасной или опять воспылал прежним чувством?

Насчет опасности скорее всего она нафантазировала. И убийство Элины связала с Михаилом… Чего бы вдруг ему убивать ее, если, пустив в ход логику, можно вполне объяснить присутствие в его тайнике Эллиной дарственной. Например, он мог дать ей денег взаймы. Чтобы она расплатилась со своими должниками. А деньги дал под залог собственности. Квартира, видимо, все, что у Элины оставалось…

Но под всем этим легким сооружением, основанным исключительно на ее домыслах, хоронилась тяжеленная чугунная плита ее понимания, точнее, озарения, что она целых пять лет прожила не только с чужим по духу человеком, но и с человеком потенциально опасным.

Ведь иной женщине и в голову бы не пришло подозревать своего мужа в том, что он может кого-то убить. Скорее наоборот, она с пеной у рта должна была бы защищать его от кого бы то ни было, и даже от себя. Утверждать: «Нет, он не мог этого сделать!»

А она говорит: «Мог!» Тогда, когда он этого не делал.

И если Тоня спросит его: «Это ты убил Элину?», а он скажет: «Да ты что! Клянусь памятью матери, я ничего такого не делал!» — вот тогда она вернется к нему?

Что, задумалась? То-то и оно!

— Ну что? — Надя вопросительно посмотрела на нее. — Мир? Признайся, Тато, все равно бы он тебя нашел. И рано или поздно вытащил на откровенный разговор. Теперь же это почти пройденный этап…

У Тони вдруг вырвалось:

— Да пойми ты, я его боюсь!

Надя беспомощно оглянулась на Лавра, и тот сразу вклинился в разговор:

— Думаю, мне стоит находиться где-нибудь поблизости, когда вы будете разговаривать.

— Между прочим, это мысль, — подхватила Надя, — кто его знает, может, твой страх не на пустом месте растет. Или ты против?

— Нет, я не против. — Тоня посмотрела в глаза Лавру; пусть думает о ней все, что хочет, и что она трусиха, истеричка, она все снесет, если будет точно знать: в трудную минуту будет кому прийти ей на помощь.

— Вы встречаетесь у тебя дома? — спросила Надя.

— Нет, думаю прогуляться к улице Мира.

— Это та, что на краю пропасти? На ночь глядя? — удивилась Надя. — Ты что, нарочно провоцируешь его?

— На что провоцирую?

Надя запнулась, подбирая слова:

— Мало ли… Может, ты его чем-то очень разозлила. Возьмет и столкнет тебя ненароком… Боже, что я говорю!

— Иными словами, ты все-таки допускаешь, что он может причинить мне зло?

— Во всяком случае, я думаю, что мне тоже надо быть поблизости.

— Можно подумать, ты сумеешь предотвратить неизбежное.

— Девушки, — подал голос Лавр, — а вам не кажется, что вы далеко зашли? Михаил, может быть, не слишком порядочен, но то, что он не дурак, вы, по-моему, не станете оспаривать?

— Не станем, — согласилась Надя, но, кажется, осталась при своем мнении. — Извините, ребята, мне надо вернуться.

Она оглянулась на свой участок, где на стеклянной крыше сидел и не спеша покуривал какой-то мужчина.

— Ты все-таки решила со мной не откровенничать, — констатировал Лавр, когда они вдвоем возвращались к Тониному двору.

Сказал с некоторой обидой, так что Тоня даже почувствовала себя виноватой.

Она уже собиралась рассказать ему все как на духу, когда увидела мчащийся к ним на всех парах джип директора совхоза.

Водитель в машине оказался один, но при виде Тони и Лавра крикнул:

— Я вас везде ищу! Леонид Петрович приказал найти и доставить.

— Обоих? — спросила Тоня.

— Сказал: привези городского механика, а если Титова будет поблизости, захвати и ее.

— Поехали, — решила Тоня, открывая дверцу. Лавр помог ей сесть в машину, а сам обошел джип с другой стороны и сел рядом с водителем.

Обиделся, что ли?

А она никак не решалась начать разговор, потому что все события, связанные с Михаилом, постороннему человеку показались бы… неконкретными, что ли.

То есть предложи он объяснить по пунктам, в чем провинился перед ней Михаил, доказанным получится лишь наличие тайника. Все остальное — сплошные ее домыслы.

Может, Лавр вслух и не скажет, но мысленно посмеется над ней: это же надо, какая выдумщица! Нет, до разговора с Михаилом она никому о своих сомнениях не скажет!

В последнее время вокруг нее все какое-то нелепое. Даже сам Лавр. Вот чего ради его припахал для работы Леонид Петрович? Подумаешь, инженер! Да каждый второй рабочий совхоза сообразил бы, каким образом — с помощью автокрана — привезти эту Плачущую девушку!

Правда, разъяснение своему невысказанному вопросу Тоня получила, когда они подъехали к зданию администрации винсовхоза.

Леонид Петрович уже поджидал их у входа. Поодаль стояли автокран и «ГАЗ-54».

— Я потому Лавра Алексеевича к работе привлек, — сказал директор Тоне, хотя она у него ничего не спрашивала, — что это дело деликатное, несмотря на кажущуюся простоту. Наш брат рабочий не будет ощущать никакого пиетета к какой-то там каменной бабе. Скала и скала! Рванет там, где нужно поднять осторожно, бросит, уронит…

— Не очень высокого мнения вы о своих рабочих.

— Нормального, — ничуть не обиделся директор. — Давить виноград они умеют, ничего не скажу, а вот деликатные дела далеко не каждому удаются. Благоговение у них может вызвать разве что хорошая водка или самогонка «как слеза». А чтобы камень… Может, со временем, когда мы свой сад пополним всякими интересными экземплярами и научим созерцанию, в их мироощущениях что-то изменится…

Он смущенно прервал себя.

— Мечты-мечты! Короче, я вовсе не обязан всякий раз объяснять, почему нанимаю того или иного человека!

— Но я вам ничего и не говорила, — удивилась его наскоку Тоня.

— А то я по твоему лицу не видел! Ты у нас, Титова, штучка еще та!

— Мне тоже ехать на место, смотреть, как фигуру будут грузить?

— Не надо. — Директор взял ее под локоток. — Мы с тобой пока посидим, покалякаем… А вы езжайте, что стали?

Водители почти одновременно хлопнули дверцами, и, чуть помедлив, в кабину грузовой машины сел Лавр.

— Сидеть мы, конечно, не станем, а пойдем посмотрим на площадку под твой сад камней. Решим, где разместить нашу Девушку. У меня есть несколько вариантов, но что скажет специалист?

Тоня направилась по тропинке в сторону мастерской.

— Уже доложили! — с досадой сказал директор. — Сюрприз в нашем краю сделать невозможно. Я приказал с утра засыпать поверхность гравием…

— А подвести воду?

— Воду? — удивился он.

— Ну да, иначе как же наша Девушка станет плакать?

Тоня остановилась у края площадки и повернулась к директору.

— В самом деле, я не подумал. Прав был мой отец: поспешность нужна при ловле блох. Так хотелось поскорее завлечь вас в водоворот наших приготовлений…

— Но зачем? — удивилась Тоня. — У нас впереди целое лето. Мы много чего успеем.

— Если, конечно, вы не уедете.

— Да почему я должна уехать? — уже возмутилась Тоня.

— Логика всегда была моей сильной стороной, — сказал Леонид Петрович. — Раз здесь появился друг вашего мужа, наверняка и сам глава семьи объявится. Если он умный человек, а я надеюсь, что это так, то должен все сделать для того, чтобы увезти вас отсюда. Сам-то он жить здесь не захочет…

— Откуда вы все знаете?

— Думаю, на этот вопрос можно и не отвечать, — насмешливо проговорил он.

— Вы об этом хотели со мной поговорить?

— Торопыга! — неодобрительно заметил директор. — Ну куда вы все время спешите?.. Итак, Антонина Сергеевна, начиная с сегодняшнего числа я повышаю вам оклад до восьми тысяч.

— Ого!

И в самом деле, сумма для горожан до смешного мала, но для сельской местности очень прилична. Столько получали водители цистерн. Правда, без премии, каковая колебалась в зависимости от уровня продаж.

— Я вам очень признательна, — сказала Тоня, — хотя не понимаю…

— В отличие от нашего правительства я слежу как за притоком, так и за утеканием «мозгов» из нашей глубинки. Подумать только, в нашем небольшом поселке есть настоящий художник с высшим образованием, но его в любой момент могут переманить другие, более дальновидные, руководители хозяйств. Вот я и решил поторопиться. В свое время Ломоносов сказал, что Россия будет прирастать Сибирью. А я, перефразируя его, могу сказать, что Россия будет прирастать провинцией. Именно с нее начнется подъем культуры по всей стране. То, что происходит сейчас в обеих столицах, конечно, хорошо, но это пока на уровне Потемкинских деревень. Красиво, блестит, а зайди за забор с другой стороны — блестящая декорация, и только!..

— Что-то вы, по-моему, накрутили.

— Волнуюсь, — согласился директор. — Но у меня такие планы. Мы говорили с вашей подругой. Она сказала, что поддержит мои начинания, если я поддержу ее. То есть когда она раскрутит свое цветочное хозяйство, то начнет спонсировать нашу культуру.

— Но у нас такой маленький поселок!

— Маленький, — согласился директор, — а если к нам начнут ездить делегации, любители старины, всякого рода диковинок, включая ваши деревянные скульптуры, то мы и своим малым числом прославимся. Да и зачем непременно много людей? В том-то и прикол, как говорят молодые, что в маленьком поселке загорится настоящий очаг культуры. Вон Константин говорит, что вы хорошо поете…

— Вот трепло! Он у меня получит!

— Что значит трепло? Директор, как президент своей маленькой страны, должен знать все.

— А насчет моих скульптур… Нашли диковинки! Знаете, что многие их делают?

— Не знаю. Но у Шовгенова точно нет. И он, узнав, наверняка слизнет нашу идею, а то и попытается завлечь к себе наших специалистов.

— А-а, тогда понятно, почему у меня увеличился оклад.

— Конечно, я не привык бросать деньги на ветер. Мне надо было сначала посмотреть, что за художницу прибил к нашим берегам попутный ветер.

— Вы поэтически выражаете свои мысли.

— Ты угадала, Титова, я и есть поэт. — Директор незаметно перешел на ты. — Одно время, в юности, мечтал даже поступать в Литературный институт, да обстоятельства не позволили. Вот послушай:

Не бывает случайных мгновений,

Все давно предопределено:

Древних мамонтов смутные тени,

Память зренья и в небо паденье,

И полеты на самое дно.

Что упало,

То, Бог с ним, пропало

И не стоит стенаний, поверь.

Может, это как раз и спасало

От совсем неоглядных потерь.

И, смиряясь,

Ну хотя б на полстолько,

Нам все плыть в свою дымку-печаль…

Что сбылось, то и ладно.

Вот только

Грустно очень.

И мамонтов жаль.[4]

— Это написали вы? — спросила ошеломленная Тоня. Уж чего она от директора никак не ожидала, так это стихов. Ей казалось, что он скорее прагматик, чем романтик.

— Между прочим, заметь, я не спрашиваю, понравились они тебе или нет…

— Понравились!

— Да погоди. Сейчас я вовсе не признания жду от тебя, а понимания. Может, и сопереживания. Я хочу сказать, что чем больше я здесь живу, тем больше люблю эту землю. И согласен с тобой: пусть я человек и небедный, но это совсем не те деньги, которые нужны, чтобы облагородить жизнь Раздольного. Да, я не стал поэтом, но я же могу сделать богатым этот край, будучи виноделом… Хотя какой я по-настоящему винодел? Чтобы производить виноматериал, много ума не надо.

— Не скажите, — заступилась Тоня за самого директора. — Вы даете работу сотням людей, содержите в порядке Раздольный, теперь вот решили народ к культуре приобщать…

Директор с подозрением взглянул на нее:

— Ты так шутишь?

— Нисколько!

— Послушай, Антонина Сергеевна, могу тебе признаться — я человек небедный.

— Догадываюсь.

— Может, ты думаешь, что я ворую?

— Ну зачем же так грубо?

— Слушай, девочка, ты, однако, себе на уме. А я думал, лопушастая…

— Какая?

— Ну, в том смысле, что обмануть тебя ничего не стоит, а ты просто не обращаешь внимания на всякие там обманы. Почему?

— Потому что больших денег на этой работе не заработаешь, а нервировать себя из-за копеек не считаю нужным. В конце концов, копейкой больше, копейкой меньше… Я считаю, это не принципиально. А философия у вас на уровне. Только я не помню, как она называется. Что-то такое было у древних греков. Путем логических доказательств они утверждали, что белое — это черное.

— Вот видишь, кто из моих рабочих мог бы так изящно стукнуть меня по носу?.. Бог с ней, с философией. Скажи, Антонина, ты хотела бы зарабатывать большие деньги?

— Зарабатывать? Да. Своим трудом. Но для этого художнику надо вначале заработать имя. Однако мы отвлеклись. А остановились на том, что вы человек небедный.

— Вот. Так я хочу сказать, что мне не все равно, как живут мои подчиненные. Что они едят. О чем думают. То есть я не мечтаю о том, чтобы захапать как можно больше, я согласен делиться.

— Отрадно слышать.

— Что такое, почему в твоем голосе мне слышится некая издевка? Ты не веришь в мои благие намерения?

— Верю.

— Не веришь!

— Леонид Петрович, чего вы от меня хотите?

— Хочу, чтобы ты не сбежала отсюда.

— Да не собираюсь я сбегать, в сотый раз вам об этом говорю!

— Кто знает… Думаешь, я не видел, какими глазами на тебя этот Лавр смотрел? Пещеры его, видите ли, заинтересовали! Знаем мы эти пещеры!.. Или в городе ты счастливей будешь?

Надо же, еще ничего не случилось. Еще даже не состоялся с Михаилом тот самый важный разговор, а директор уже почувствовал то, что было неясно пока самой Тоне.

Вернее, он почувствовал ее волнение перед неопределенностью дальнейшей жизни, которая всего сутки назад, всего неделю назад казалась ей такой простой и понятной.

Загрузка...