Глава пятая

Однако Надя вовсе не была так по-глупому прямолинейна, как вначале казалось. То есть она решила не выказывать себя обиженной, потому Костино замечание сглотнула, не показав виду, что приняла его на свой счет.

Тут же стала говорить о том, что ей в Раздольном понравилось и она подумывает: а не поселиться ли и ей в таком уютном месте?

— А что, организуем здесь землячество беженцев…

— Беженцев? — удивился Костя.

— Ну да, беженцев. Кто от чего — или от кого. К примеру, скажи, Костя, ты почему здесь застрял?

Он пожал плечами:

— Односложно объяснить не получится. Просто я почувствовал, что здесь мне именно уютно. Вот ведь как получается. Дело в том, что накануне мне пришлось оставить любимую работу, которая прежде не давала времени даже как следует оглядеться. А как только меня отправили на пенсию, я в один момент стал никому не нужен. По большому счету не нужен. Понимаете, как будто до этого бежал куда-то вместе со всеми, а потом на очередном повороте меня взяли и вытолкнули на обочину. При этом движение остальных не замедлилось, они продолжали бежать, а я стоял и смотрел им вслед. И вдруг не в своем родном городе, а здесь, в Раздольном, я ощутил себя если не прежним бегуном, то по крайней мере таким же человеком, как и остальные. Я мог теперь не просто смотреть кому-то вслед, а тоже двигаться по дороге, планировать свою жизнь и получать от нее удовольствие и открывать те ее стороны, о которых прежде даже не подозревал…

Тоня была ошарашена. Правда, она не так уж и часто виделась с Костей, но тогда, когда виделась, не слышала от него подобных откровений. Она думала, что он просто балаболка и человек, не слишком задумывающийся о жизни. Сколько же можно учиться, и все без особых результатов! Этак по жизни будешь все время проходить мимо по-настоящему нужных тебе людей, не понимая их и потому не принимая…

— Тошка, а ты, — спросила ее как-то сразу будто пришедшая в себя Надя, — ты тоже ощущала себя бегуном?

— Нет, — как бы удивляясь про себя, покачала головой Тоня, — я ощущала себя скорее борцом, который боролся с противником, вдвое превышавшим меня по весовой категории. Понятное дело, он в конце концов меня и задавил, и я лежала в стороне от татами и могла только вращать глазами, не в силах что-то сказать. А потом собралась с духом и выползла из спортивного зала на свежий воздух.

— Вы оба как поэты, — с уважением заключила Надя, — и, надо сказать, я чувствую себя так, словно вы по сравнению со мной намного чище и мудрее… Кстати, Костя, ты видел ее парк деревянных скульптур?

— Видел. Как и будущий бассейн, — говорил он, между тем уплетая тонко нарезанное сало, которое Тоня, с подачи все той же Маши — у нее она училась хозяйствовать, — покупала на другом конце поселка у бабы Веры. Та хоть и давно приехала из Украины, пожалуй, лет тридцать назад, а сало солила все по тем же украинским технологиям, после чего оно просто таяло во рту. — Между прочим, Титова, ты мне подала идею — я тоже вырою бассейн, но без этих твоих выкрутасов — мозаики-хренаики… Плиткой его выложу, и все дела. А вот о чем ты даже не подумала, так это о том, как ты воду будешь менять. А если не менять, то в скором времени все твои дельфины мхом покроются!

— Каким мхом? Откуда мох в воде-то?

— Ну не мхом, так тиной, или чем там водоемы зарастают… Но если ты будешь кормить меня салом и поить шовгеновским виски, я, пожалуй, и тебе все сделаю в лучшем виде.

— Бассейн! — вдруг презрительно проговорила Надя. — Разве это настоящий бассейн? Так, забавы нищих. Да вы хоть представляете себе, сколько стоит хороший бассейн?!

Тоня ахнула про себя: кажется, подруга только что извинялась за свои слова. Что же это ее так раздирает? То ли злость, то ли зависть. Такое впечатление, что откуда-то снизу ее души все время поднимается грязь, и как Надя ни закрывает крышку, она все равно выбрызгивается наружу. Вот только Костя чувствовал себя достаточно спокойно, чтобы снисходительно наблюдать за расходившейся Надей.

— Нищих? — насмешливо повторил он. — Иными словами, надо понимать, ты богата?

— Да уж не бедная. Ваш несчастный поселок могу купить с потрохами!

Тоне стало стыдно за нее.

— Перестань, Надежда! А то я буду вынуждена…

— Что, выгнать меня из своего дома?

— Нет, всего лишь рассказать Косте, как ты разбогатела.

Надя побледнела, несмотря даже на немалое количество принятого алкоголя.

— Простите меня, — быстро заговорила она, — сама не знаю, что это на меня вдруг нашло!

— Но не судите слишком строго: война, волнения, дорога… — улыбнулась Тоня.

Она вдруг поняла, что это довольно приятно — иметь против зарвавшегося человека оружие, которое в момент превращает его в ручную зверушку. Потому она себя одернула: не будь злыдней!

— Издалека, значит, к нам ехали? — поинтересовался Костя, забыв про брудершафт. Как и про Надины рассуждения насчет мужа-американца.

— Скажем так: пришлось преодолеть не одну тысячу километров.

Надя же свой рассказ помнила и теперь всматривалась в лицо Кости: это что, он так шутит?

— Ну вот, а я и не знал. Думал, может, километров двести, не больше…

Что же он в самом деле, не знает, где Америка? Тоня решила, что он нарочно дразнит Надежду.

— …Так что это вы меня извините. Некстати заявился. Представляю, подруги долго не виделись, а тут чужой человек. Простите мужика сермяжного, необразованного, не проинтуичил. Вам надо отдохнуть с дороги… У нас ведь еще будет время для общения?

— Конечно, — охотно подтвердила Надя, — я здесь надолго.

Костя обратил взгляд на Тоню:

— Проводи меня, Титова, до калитки, не то твой зверь отгрызет у меня что-нибудь жизненно важное. Женщины Раздольного тебе вряд ли спасибо скажут.

Он с сожалением окинул взглядом стол, на котором осталось еще несколько кусочков нарезанного сала.

У двери в кухню Тоня задержалась, сказав:

— Минуточку!

И вскоре сунула в руку Кости завернутый в салфетку кусок сала.

— Я его у бабы Веры покупаю.

— Чередниченко? — удивился он. — А я, видимо, как раз ее сало вижу на столах у других, да все забываю спросить, где они его достают… Спасибо, Титова! Ты уж извини, что я тебя не по имени-отчеству. Все забываю.

— Антонина Сергеевна, — спокойно ответила она. Не иначе как в сотый раз.

— Но Титова — все-таки полегче запомнить. Так вот, я не привык в долгу оставаться. Следующий деликатес — за мной! Мы — люди Ноева ковчега…

— Чего-чего? — насмешливо переспросила Тоня. — В том смысле, что предложенное Надей слово «землячество» тебе не очень нравится?

— То есть я хочу сказать, мы — граждане, оторванные от большой земли, должны держаться друг друга.

— Томящиеся среди аборигенов Северного Кавказа, — пошутила Тоня. — Хорошо, я об этом подумаю, хотя за тебя можно быть спокойной — тебе есть за кого держаться!

— Титова, я сказал, не за кого, а кого держаться. А ты все об одном и том же! Это от того, что ты не тех держишься. Ну да что с тебя взять, глупая ты женщина!

Он хмыкнул и скрылся в ночи, наслаждаясь нешуточным смущением Тони.

Вообще они стали поддевать друг друга, едва увиделись. Костя первым делом попытался забросить удочку:

— Антонина, мы с тобой оба — жертвы жестокого внешнего мира, а если рассматривать поселок Раздольный как совмещенный женско-мужской монастырь, то мы с тобой — два монаха, ушедшие от мирской суеты…

— Во-первых, для вас я Антонина Сергеевна. — Она тогда жутко рассердилась на этот его фривольный тон и попытку приобнять ее при всех, как он обычно делал с другими женщинами. При том, что они даже не были знакомы. — Можно звать по фамилии — Титова, а во-вторых…

— Все ясно, — нарочито заторопился он, — можете не продолжать, для меня вполне хватит во-первых. Предпочитаю не утруждать себя лишними знаниями. Во многих знаниях есть многие печали, как говорят у нас в монастыре. Вы, видимо, учительница младших классов?

— Почему? — удивилась Тоня, с ходу плюхаясь в расставленную им ловушку.

— Привыкли учить детей, вот и на взрослых переносите свои методы. А со взрослыми нужно устанавливать совсем другие отношения. Особенно здесь, в горах, вдалеке от большой цивилизации… Мы здесь, знаете ли, живем без особых церемоний: без лишнего выканья, без отдельных ножей для рыбы и для десерта, устрицы расковыриваем руками.

— Какие устрицы?

— Какие попадутся!

Мужчины, стоявшие тогда рядом с ним, обидно расхохотались.

Она и сама не понимала, почему вдруг встретила его в штыки. Настроение было не то? Так это вовсе не причина отвязываться на мужика. Гордость, вот что он задел! Костя поставил ее в один ряд со всеми остальными женщинами, а кому нравится стоять в ряду? Если ты не в армии, конечно.

Может, ей показалось, будто он ставит ее в ряд? И почему она запрезирала вдруг женщин в этом Костином ряду?

С той поры он нарочито обходил ее стороной. Правда, пару раз зашел к ней в гости. В первый — под предлогом того, что хочет посмотреть ее деревянные скульптуры, о которых по поселку раззвонила Машка. Во второй — попросил что-нибудь почитать на ночь.

— Тебе что, кроме чтения, нечем заниматься ночью? — ехидно спросила Тоня.

— Нельзя же изо дня в день заниматься одним и тем же, — фыркнул он. — Или ты считаешь, что перерывы для секса вредны?

Помнится, она тогда покраснела и вынесла ему какой-то детектив, который тот взял не глядя. Когда Тоня ездила в район, она всегда что-то покупала из книг. И со временем у нее появилась своя, пусть и небольшая, библиотечка.

Но что интересно, никто из Костиных пассий ничего ей не сказал, не потребовал выяснения отношений, как они проделывали это регулярно, когда Костя заходил на огонек к очередной разведенке. Видно, кто-то четко отслеживал, сколько времени проводил Костя у Тони дома или возле ее калитки. Таким образом, Костиной зазнобой в глазах местных женщин Титова не выглядела.

И вот сегодня Костя зашел в третий раз. С чего бы? Скорее всего ему уже доложили, что к Титовой приехала подруга, такая вся из себя крутая. Небось из-за границы. Может, сказали, из Москвы…

То-то он повеселится. Небось будет рассказывать рабочим, что подруга Титовой повисла на нем, даже не успев как следует рассмотреть.

Казалось бы, чего Тоне волноваться: скажет и скажет, — но отчего-то первоначальное раздражение от выступления Надежды опять проснулось в ней. Если та не могла ей дозвониться, то уж написать письмо в любом случае могла. Но не написала же, ни строчки. Даже открытку к Новому году или там телеграмму к Рождеству не прислала. А как жареный петух клюнул, так сразу о подруге вспомнила!

Тоня представила себе, что вот сейчас, закрыв за Константином калитку, она вернется на веранду, а там Надежда сидит в кресле и спит с открытым ртом.

Она нарочно рисовала себе подругу в таком непрезентабельном виде, потому что испытывала самую настоящую злость от того, что раньше, все время до ее приезда, вспоминала Надежду тепло, с радостью. И скучала по ней, и недоумевала: почему Надя так быстро забыла их дружбу?

От этого Тоня даже пошла по дорожке медленнее, чем обычно ходила. Пусть Надежда думает, что она до сих пор стоит у калитки и любезничает с Константином.

Джек подбежал и ткнулся в ее руку холодным носом. Точно спрашивал: ну что, пойдем сегодня с тобой гулять?

— Пойдем, мой хороший, — ласково сказала ему Тоня; вот кто не предаст, не бросит, не забудет.

Впрочем, она тут же и устыдилась своих мыслей. Мало ли как может повести себя человек, выпивший лишнего. Да и просто уставший с дороги, отчего вроде обычная доза алкоголя чуть ли не с ног валит и башню заклинивает…

Но когда она вышла на веранду, то увидела, что на столике, где совсем недавно лежали остатки их скромного пиршества, все убрано. То есть лежит чистая салфетка и поверх нее стоит графинчик с ликером и двумя рюмочками.

— Что, разозлила я тебя? — весело сказала Надя, входя на веранду с полотенцем на плече. — Но согласись, что этот ваш Хромой Костя пришел как к себе домой. Я уж и так, и эдак, думаю, сообразит, что люди встретились после долгой разлуки, хотят поговорить, соскучились… Я, между прочим, тебе подарок привезла, а так и не удосужилась вручить…

— Так ты что, и в самом деле всего лишь разыграла пьяную? — не могла поверить Тоня.

— А ты думала, что в Америке я совсем спилась и теперь пары рюмок мне достаточно, чтобы в осадок выпасть? — Она расхохоталась. — А Костик, видимо, кобель еще тот, глазки-то сразу загорелись.

Вообще-то утверждение это было спорным, но Тоня промолчала. Не верила она Надежде. Просто та опомнилась, вот и отрабатывает задний ход.

— Но ему обломилось. Как говорится, наш девиз непобедим: возбудим и не дадим! — Она заговорщически подмигнула Тоне.

— Ты… откуда… стихи, что ли, пишешь?

— Ой, Антошка, до чего ты наивная девушка! Когда это я стихосложением занималась? Из Интернета скачала. Жалко, что ты этим не увлекалась, я бы тебе письма на электронный адрес сбрасывала. Так-то Грэг обычную почту контролировал. Не дай Бог, чтобы я кому в Россию писала. А когда он пьяный засыпал, я по Интернету шарила, во всякие дискуссии ввязывалась, чтобы по-русски хоть на бумаге поговорить.

Она вдруг заплакала громко, навзрыд.

— Надя, Надюша! — Тоня тут же простила ей все выступления, забыла о своей неприязни — горе подруги было непритворным. — Все будет хорошо, вот увидишь!

— Будем надеяться. — Надя подняла голову, ее слезы тут же высохли. — Будем надеяться, что я его не убила… Что, испугалась?

Она заметила, как Тоня невольно отшатнулась. И добавила зло:

— Не бойся, никого я не убила, таких тварей и оглоблей не зашибешь! Тем более я все сделала так, что комар носа не подточит! То есть даже если он не проснулся, никто ничего такого не подумает…

Она говорила и говорила, несла что-то как в лихорадке, и было непонятно, то ли убила, то ли не убила, но убить хотела, это точно.

Тоня обреченно уселась в кресло: этого еще не хватало! А ведь могла бы догадаться по тому, как Надя испугалась, что она Косте все про нее расскажет. Что — все? Тогда-то она ни о чем и не догадывалась. Надя сказала, что она деньги у мужа украла, а Тоня в этом ничего преступного и не увидела. По крайней мере после рассказов о том, как Грэг ее бил и отобрал документы, словно она и правда была его рабыней. И считал, что оказал ей великое благо…

— Ну что ж, давай исповедуйся. Только все как на духу. Надеюсь, больше никто нам не помешает. А то — хочешь? — мы пойдем гулять с Джеком. По пути и поговорим. Я с ним всегда гуляю перед сном. Он уже намекал.

— Пойдем, раз намекал! — улыбнулась Надя. — Да и мне надо проветриться, а то я ради своего выступления сегодня намешала питья с разными градусами. Обычно я этого не делаю. Хотя чего там, у меня и прежде бывали заскоки… Кстати, на первый взгляд между нами и американцами нет ничего общего, а копнешь поглубже… Вот представь, у них есть поговорка: у ягуара пятна не смоешь. А у нас: черного кобеля не отмоешь добела. Это все обо мне.

Она расхохоталась, приглашая и Тоню последовать ее примеру.

— Кстати, они в большинстве своем люди добрые. И мужчины среди них есть такие красивые. Вот когда я с заводчиками собак общалась, там был один — вылитый Майкл Дуглас! Если бы Грэг не дышал мне в затылок…

Глаза Нади затуманились.

— Ладно, хватит воспоминаний! — шутливо затормошила ее Тоня. — Пойдем проветримся!

Женщины вместе вышли из дома. По дороге Тоня сняла с вешалки в коридоре поводок и во дворе, щелкнув карабином, надела на Джека.

Вывела на улицу, скомандовала:

— Сидеть!

Пес послушно сел у ее ноги, ожидая, пока Тоня закроет калитку.

— Вот теперь ты его можешь погладить. Он охотно даст тебе лапу, если попросишь. Ответственная собака. На своей территории он служит и никаких вольностей не допускает, а стоит лишь выйти за калитку — добрейший пес.

Джек охотно дал лапу и спокойно сидел, пока подруги решали, в какую сторону им пойти.

— А тебе не страшно ходить здесь по ночам? — Надя поежилась и взглянула на небо — полная луна, холодная и загадочная, словно говорила: мое дело светить как умею, а насчет своей безопасности вы уж сами беспокойтесь. — У вас здесь никаких… несчастных случаев не бывает?

— Не бывает. В домах у всех ружья, собаки. Люд живет рабочий, спать ложатся рано. Молодежь ездит на дискотеку в район, и если устраивает беспорядки, то там. Ко всему прочему у нас с тобой Джек. — Потрепав собаку по загривку, Тоня решительно повернула вправо.

— И в самом деле тихо, в домах света нет… Просто-таки декорация к какому-нибудь триллеру, — тихо проворчала Надежда, идя следом. — Как будто сейчас кто-то из-за угла как выскочит…

На самом деле в поселке стояла такая тишина, точно все население вместе с собаками либо вымерло, либо просто исчезло неизвестно куда. Длинные сумрачные тени волочились за своими хозяевами. Какое-то время молодые женщины еще шли по поселку среди этой абсолютной тишины, облитые лунным светом, вдруг показавшимся зловещим. Причем Джек спокойно шел на поводке, не делая попытки вырваться или потянуть Тоню куда-то в сторону, а потом в момент все изменилось.

Всхлипнув, как от боли, завыл чей-то пес и смолк, будто захлебнувшись. Его вой, больше похожий на предсмертный, подхватили одна за другой собаки в округе, так что в домах стали зажигаться огни и то здесь, то там послышались сонные окрики хозяев: «Тихо! Фу! Рекс! Шарик! Замолчи! Заткнись!»

— Что-то случилось, — сказала Тоня, прислушиваясь.

— Наверняка случилось! — подхватила Надя. — Во мне будто все заледенело от страха. В таком глухом месте, эти мрачные горы — страшно! Не происходит у них ничего! Да ты просто не знаешь…

— Воображение у тебя разыгралось, вот что!

— Иными словами, то, что собака так страшно завыла, мне всего лишь показалось?

А Тоня, оказывается, не столько Надю успокаивала, сколько себя — вой собаки и в самом деле напоминал предсмертный. Теперь попробуй докажи, что за все десять месяцев Тониной жизни здесь в поселке ничего не случалось.

— Это в другой стороне от той, куда мы идем. Может, сходим посмотрим? Ты знаешь, неизвестность всегда пугает больше, чем знание. Мне тоже не по себе, но наш поселок и в самом деле тихий. По крайней мере, сколько я здесь живу, ни разу не случилось ни убийства, ни крупной кражи.

— А мелкие, значит, были?

— Всегда найдется кто-то нечистый на руку. Ну, решай, идем или нет? Как скажешь.

— Давай, — пожала плечами Надя, поворачивая вслед за подругой в другую сторону. — Раз уж ты говорила, что рядом с Джеком совсем не страшно…

Некоторое время они шли среди лая собак, а потом закричала женщина, теперь уже совсем близко:

— Убивают! Люди добрые, помогите!

Тоня не успела и рот открыть, как Надежда бросилась бежать. За ней рванулся Джек, так что его хозяйка едва устояла на ногах — как нарочно, поводок ошейника она намотала на руку.

— Рядом! — в отчаянии закричала она Джеку и тоже помчалась на крик. Послушный пес затормозил и побежал рядом с ней.

Тоня увидела, как Надя бьется в закрытую калитку какого-то дома.

— Щеколда! Там должна быть щеколда! — задыхаясь, крикнула она.

Надя быстро просунула руку в щель между дощечками калитки и, опять толкнув ее, влетела во двор.

Тоня как раз тоже подбежала, чтобы увидеть, как мужчина — в пьяном угаре он был так страшен, так изменился внешне, что она никак не могла сообразить, кто это?! — схватил женщину за волосы и поднял над головой топор.

В отличие от нее Надя не раздумывала. Расстояние от калитки до дома, у которого разворачивалась страшная картина, она преодолела в три прыжка. И так же стремительно, как бежала, нанесла удар. Тоне не было видно, куда именно, но зато она увидела, что мужчина повалился будто сноп, а Надежда с остервенением бьет его ногами по ребрам.

Еще одна несуразность — на Надежду это было совсем не похоже. Уж не подменили ли в далекой Америке подругу, которую, казалось, она знала, как себя? Ногами лежачих бьют мужчины, причем не лучшие, но чтобы женщина…

Тоня подхватила топор — почему-то он был в крови — и с испугом посмотрела на сидящую на земле и стонущую женщину.

— Ира? — спросила она, потому что увидела лишь характерный наклон головы и великолепные белокурые волосы… секретарши директора совхоза, и теперь она поняла, кто мужчина. Ее муж Виктор! — Ты не ранена?

Прежде Тоня слышала, — разве могут быть в Раздольном какие-то тайны? — что Ирина с мужем часто и по-крупному ссорятся так, что соседи раздумывают, звонить участковому или нет. Но чтобы вот так, с окровавленным топором… Замах Виктора был недвусмысленным, и в самом деле, если бы Надя его не вырубила, кончилось бы это самым банальным убийством…

— Со мной все в порядке… Тоня, если бы не ты, — простонала Ира, — страшно представить! Он совсем озверел.

— Если бы не моя подруга Надя. Это она его сшибла.

Тоня помогла Ирине подняться.

— Где у тебя телефон?

— В коридоре, справа.

Теперь Надя стояла как бы в боевой стойке рядом с лежащим мужчиной, а Джек почему-то сидел рядом с Надей, бросив — впервые! — свою хозяйку. Словно понимал, что именно здесь его присутствие необходимо.

— Костя, — сказала Тоня в трубку, когда тот откликнулся, — ты еще не лег спать?

— Не успел. Телевизор смотрел, боевик со Стивеном Сигалом.

— Тогда подойди, пожалуйста, к дому Леонтьевых. Боюсь, одни мы можем не справиться.

— Хочешь сказать, Виктор опять Ирку уму-разуму учил?

— На этот раз произошло нечто похуже.

— Сейчас буду! — коротко ответил Костя и повесил трубку.

Ира теперь стояла в стороне, боясь приблизиться, а Надя так же угрожающе нависала над лежащим мужчиной.

— Ну, что делать будем? — Она подняла глаза на Тоню. — Милицию вызывать?

— Какая милиция? — усмехнулась Тоня. — Если звать участкового, то не дождешься — он живет за пять километров от поселка. Но я позвонила Косте, как ты помнишь, бывшему милиционеру, и сейчас он придет.

Мельком взглянув на Ирину, Тоня заметила, как просияло ее лицо.

— Ты-то чему радуешься? Не понимаешь, что твой муж совершил преступление и ему придется поплатиться за это?

— Вот и пусть в тюрьме сидит, — отмахнулась Ирина, — она давно по нему плачет!

Загрузка...