Брак и злоба

Глава 15

Дьявол и Ангел

Виолетта

Его приказ прокатывается по моему телу с дрожью, которая почти уничтожает меня.

Моя душа сотрясается. Может, с Люцианом и не так, как я представляла свое будущее, но теперь, после всего, что изменилось, я не могу представить себе будущее без него.

Я слишком много пережила. Слишком много знаю. Я не могу вернуться в свой мир невредимой. Я никогда не стану прежней.

— Ты меня бесишь, — говорю я, решив, что не уйду отсюда, не зная, что будет, между нами, завтра. Я живу в состоянии неопределенности с тех пор, как меня похитили, и это гораздо худшая пытка, чем угроза его насилия. — Это не то, чего я хотела, нет… но раз уж ты позаботился о том, чтобы у меня не было выхода, удерживая жизнь моего отца в качестве выкупа, то я готова… приспособиться. — Его смех безжалостен.

— Приспособиться? Звучит неприятно, Кайлин Биг.

— Я не маленькая девочка.

Значит, она попросила Нору или Мэнникса перевести для нее. Интересно, что еще они ей сказали.

— Этого хватит на одну ночь. Если мне еще раз придется приказать тебе уйти отсюда, ты уйдешь с красной задницей.

Его предупреждение греет мне лицо. Я боюсь остаться, но также боюсь упустить этот момент.

— Посмотри на меня, Люциан.

— Продолжай давить на меня…

— Через несколько дней ты станешь моим мужем, а ты даже не смотришь на меня. Поговори со мной. Прикоснись ко мне… только убедись, что это прикосновение не лишает меня удовольствия. А если ты смотришь в мою сторону, то в твоих глазах бушует презрение, а рука — жестокий кулак. Как будто мой вид вызывает у тебя отвращение.

Он ничего не говорит. Темная тень, падающая на его лицо, скрывает его черты. Я не могу понять, о чем он думает.

— Как мы можем пожениться в таком виде? Как мы можем… — Я тяжело сглатываю, пытаясь найти в себе силы.

— Я знаю, что ты хочешь меня. И я знаю, что ты ненавидишь мою семью, но ты хочешь меня больше. — Голубое пламя его глаз разгорается, пробуждая демона.

— Ты хочешь страсти? — недоверчиво спрашивает он. — Романтики? Любви? Этого не будет. Этот брачный договор — средство достижения цели. Не более того.

— Но это брачный договор, который ты собираешься скрепить, трахнув меня.

— Заключить брак — это план, да. А трахать тебя со всей мерзкой ненавистью, скручивающей мои кости, — это лишь награда.

— Значит, я должна повиноваться каждому твоему желанию и требованию. Но при этом мне отказано в праве найти кого-то для себя.

Он шагнул в лунный свет, обнажив ожесточенные черты лица.

— Ты принадлежишь мне. Ты моя. Это кольцо на твоем пальце связывает тебя со мной, и, да поможет мне Бог, Виолетта, если ты хотя бы посмотришь на другого мужчину, я распорю его своим ножом, пока ты будешь смотреть.

Боль пронзает мою грудь, его слова — жестокий удар, не оставляющий никакой надежды.

— В этом утверждении нет ни капли логики. — Я издевательски смеюсь. — Ты хочешь меня, но не настолько, чтобы пожертвовать своей ненавистью, и все же ты не позволишь никому другому получить меня. Неужели ты никогда не хотел быть с тем, кого любишь?

С его губ срывается горький смех, едва слышный за стуком дождя.

— Не будь такой наивной.

— Я почувствовала, как сильно ты хочешь меня, — говорю я, отбросив всякий страх. — Ты боишься. Ты самый боязливый человек, которого я когда-либо видела, Люциан. Думаешь, ты меня пугаешь? Что ж, ты боишься меня не меньше.

Его эгейские голубые глаза вперились в меня, дикие и горящие злобой.

— Ты хочешь, чтобы я прикоснулся к тебе? — У меня перехватывает дыхание. Я заставляю себя произнести дрожащее:

— Да.

Какое-то тяжелое мгновение он просто смотрит на меня, и воздух вокруг нас заряжен, как атмосфера во время бури. Затем, как вспышка молнии, он двигается. Он пересекает комнату и сжимает мою шею своей сильной рукой.

Он заставляет меня опуститься на колени, и холодный мраморный пол впивается в мои коленные чашечки.

— Хочешь почувствовать, каково это — быть желанной и тронутой извергом? — Я сглатываю, борясь со спазмом в горле, и слова застревают. Я нахожусь на уровне глаз с серебряным черепом на его поясе. — Я покажу тебе, какова моя любовь. — Он расстегивает пряжку и вырывает кожаный ремешок из петель пояса. Затем он опускает молнию, и этот звук, в угрожающий тишине комнаты, заставляет меня вздрогнуть. Его брюки провисают, обнажая твердую выпуклость, сдерживаемую трусами, и между моих бедер разливается влажное тепло.

Он сдвигает трусы вниз, чтобы освободить свой член. Твердый, покрытый венами, он выпрямляется, и его шелковисто-гладкий кончик задевает мои губы. Его рука запутывается в моих волосах и захватывает их, откидывая мою голову назад, так что я вынуждена смотреть на него сверху, а его член упирается мне в подбородок.

Его грудь вздымается, тяжелое дыхание заполняет то малое пространство, между нами.

— Возьми меня в рот, — приказывает он.

Момент изменился так быстро; я не знаю, чего хочу, боюсь потерять себя для него, но еще больше боюсь не знать, чем рискую, не узнав. Дрожащей рукой я тянусь вверх и обхватываю пальцами основание его толстого члена. Стиснув зубы, он издал шипение, заставив меня замереть в нерешительности.

— Хочешь моих прикосновений, Кайлин Биг, соси, блять, — мрачно приказывает он.

Моя грудь болит и тяжелеет от его грязных слов, соски напряжены. Я опираюсь на колени, мои бедра сжаты вместе, чтобы компенсировать болезненную пульсацию в глубине моего центра.

Я облизываю губы, и у него вырывается придушенный стон, когда я нежно прижимаюсь губами к сверкающему кончику и втягиваю его в рот.

У меня нет опыта, и я уверена, что он может это заметить, но я не позволяю этому помешать мне показать Люциану, как сильно я хочу этого, как сильно я хочу его. Я лижу языком его твердый ствол, его гладкая кожа легко скользит по моему влажному языку. Он направляет мою голову, глубоко погружаясь в мой рот.

Он так глубоко, что я боюсь, у меня начнется рвотный рефлекс, но он отступает и снова погружается в мой рот. Я подстраиваюсь под ритм, провожу языком по мягкой головке, а когда он входит глубоко, сильно втягиваю. Это похоже на танец — самый эротичный, вязкий танец между любовниками.

У меня все сжимается в груди, и, несмотря на страх перед тем, что он может подумать обо мне, я задираю ночную рубашку и тянусь между ног, чтобы потрогать себя.

Он отстраняется, оставляя меня неудовлетворенной и болезненной. От унижения у меня защемило в груди, когда он уставился на меня со смесью шока и ярости. Он опускается, и обе его руки обхватывают мои бицепсы. Затем он подтягивает меня к себе, как будто я ничего не вешу.

— Ты меня, блять, убьешь, — говорит он. — Если хочешь сосать мой член, не трогай себя. — Я быстро моргаю, пытаясь подавить острый приступ обиды, как будто я сделала что-то не так. — Мне принадлежит каждая часть твоего тела, — говорит он, отталкивая меня к стене. — Я единственный, кто прикасается к тебе. Скажи это.

Я сглатываю.

— Ты единственный.

Мои лопатки ударяются о твердую поверхность, выбивая воздух из легких. Он обхватывает рукой мою шею, его лоб прижимается к моему. Наши дыхания сливаются в электрическом токе, проходящем, между нами.

Его похотливый взгляд темнеет, когда его рука пробирается под мою ночную рубашку. Он удерживает меня на месте, не позволяя или не желая сдвинуться ни на дюйм. Грубые подушечки его пальцев прочерчивают пылающий след по моему бедру, когда он ищет нуждающуюся часть меня, и, касаясь меня, он произносит грубое проклятие.

Но я слишком возбуждена, чтобы переживать, пока он разводит влагу вокруг моего клитора.

— Это мое, — говорит он, его голос гортанный, собственнический.

По моей коже вспыхивают искры, а его пальцы разрушают мой рассудок. Я трусь о его руку, мое тело требует физически того, о чем я слишком взволнована, чтобы просить словесно. Когда его палец скользит между моими губами, я дрожу, мои нервы расшатаны и разрушены.

Он питается моей беспомощностью, вдыхая мою тоску с глубоким вдохом.

— Блять. — Грозный тенор его голоса — это жестокая ласка, когда он находит мои чувствительные складки. — Ты мокрая только для меня. Такая, блять, мокрая.

Я наблюдаю, как он впивается зубами в нижнюю губу, глаза закрываются, как будто ему больно, а кончики пальцев работают все сильнее, чтобы открыть меня для него.

Затем, без предупреждения, он опускается на колени. Он закидывает мою ногу себе на плечо, и его рот прижимается к моему лобку, потрясая воздух в моих легких. Он вылизывает горячую дорожку по моей киске, делая паузы, чтобы втянуть клитор в рот.

Отчаянно нуждаясь в поддержке, я опираюсь ладонями о стену, а нуждающаяся боль проникает в мое лоно, проникая все глубже в поясницу. Одна из его рук сжимает в кулак мою ночнушку и задирает ее выше, полностью обнажая меня перед ним.

Другая его рука обхватывает мое бедро, пальцы безжалостно впиваются в кожу, оставляя синяки по мере того, как они продвигаются к самой нуждающейся части меня. Люциан зарывается головой между моими бедрами, и я задыхаюсь от сладострастного ощущения грубой щетины, трущейся о мою нежную кожу.

Его рот охватывает меня целиком, а дьявольский язык целенаправленно наказывает мой клитор. Я тянусь к его голове, чтобы удержаться, и зарываюсь пальцами в его волосы, когда каждая эрогенная зона на моем теле загорается.

И когда его палец погружается в меня, неуверенно нащупывая и исследуя, мои мышцы сжимаются вокруг него, умоляя его заполнить меня полностью. Я уже так близко… нахожусь на острой грани срыва.

И вдруг он замирает. Все движения прекращаются, и я так отчаянно нуждаюсь в облегчении, что в животе разрастается узловатая боль. Мои глаза остаются закрытыми, тело слишком измучено и возбуждено, чтобы найти в себе силы посмотреть на него.

— Проклятье! — Глубокий гул его голоса подводит меня к краю пропасти. Сердце заколотилось, и я, сбитая с толку, попыталась найти его взглядом. Стоя на коленях передо мной, Люциан вводит в меня еще один палец, но делает это чувственно. Все стерильно, как у врача.

Я вздрагиваю, когда он быстро извлекает их. Из его груди раздается низкий рык, когда он поднимается на ноги. Уставившись на меня тлеющими глазами и обвиняющим взглядом, он говорит:

— Ты нетронута.

Смятение и чистое страдание тяжким грузом ложатся на мои плечи.

— Что это значит?

Он ударяет рукой по стене рядом с моим лицом. Я вздрагиваю, но не смею опустить глаза или струсить.

— Ты девственница. — Неровный пульс на его шее трепещет на фоне татуировки на шее. Его челюсть напрягается, прежде чем он произносит еще одно грубое ругательство на ирландском. — И лгунья.

В красном пламени гнев сменяется унижением.

— Я не лгунья. Я никогда не говорила, что я лгунья. Ты предположил, что это так.

Жестокий блеск отражается в его глазах, прежде чем он отталкивается от стены и, повернувшись ко мне спиной, я слышу, как застегивается молния его брюк.

— Ты должна была меня остановить. — Горечь в его голосе ранит.

— Ты бы меня послушал? — Оскорбление сменяется унижением, и я теряю желание заботиться о том, насколько слабой меня воспринимает. — Раньше я была Карпелльской шлюхой. Теперь я неопытная девственница. Ничто не доставляет тебе удовольствия. Ты ненавидишь меня, а не мое имя. Ты бы трахнул меня с ненавистью, если бы не моя вишенка, так ведь?

Его плечи напряжены, руки сцеплены по бокам.

— До сегодняшней ночи ничто не доставило бы мне большего удовольствия, чем жестоко разорвать твою вишенку и уничтожить тебя.

Его слова безжалостны, но теперь в его голосе звучат мрачные нотки. Это смягчает мой гнев и придает решимости. Я подхожу к нему со спины и касаюсь его руки.

— Люциан, я не такая хрупкая, как ты думаешь.

— Я не собираюсь причинять тебе боль или осквернять тебя до свадьбы. — Это настолько нелепое заявление, что я насмехаюсь.

— Это так… архаично.

Он отстраняется от моего прикосновения и поворачивается ко мне лицом, протягивая руку, чтобы обхватить мою шею сзади.

— Поверь мне, девочка. Ты слишком невинна и невежественна, чтобы понимать, что просишь. Я прорвусь сквозь тебя, и не остановлюсь при виде твоей крови. Я буду глотать ее и требовать еще.

Воспоминания о том, как он стоит в арочном дверном проеме, пропитанный кровью другого человека, эти прекрасные голубые глаза, пустынные и потерянные, застилают мне взор. Мое тело сотрясает дрожь, когда я пытаюсь удержать его взгляд.

Наконец, стиснув зубы, с глазами, горящими адским огнем, он отпускает меня. От неожиданности я отшатываюсь назад.

Пустота охватывает меня, когда я смотрю, как он уходит вглубь своего кабинета.

Обхватив себя руками, я перевожу взгляд между Люцианом и винтовой лестницей за дверью. Одно направление означает безопасность.

Другое может уничтожить меня.

Из упрямства или по глупости я выбираю следовать за своим сердцем. Зайдя в заднюю часть кабинета, я обнаруживаю, что он откинулся в кожаном кресле, а возле его ног валяется осколок стекла. Лбом опирается на пальцы. Он выглядит… побежденным. Такую сторону этого чудовищного человека я еще не видел.

Я вхожу в темноту комнаты. Лунный свет, оставшийся после грозы, разливается по мраморному полу. Я приближаюсь к нему медленно, настороженно, стараясь, чтобы он услышал мое приближение, мои босые ноги робко ступают по полу, избегая стекла.

Я останавливаюсь перед ним, и подол моей ночной рубашки трепещет рядом с его коленями. Он не сразу поднимает глаза. Он опускает руку и поднимает голову, его взгляд встречается с моим. В его глазах застыла ранимость, которая сокрушает меня. Все мое тело болит за него.

Протянув руку, он касается подола моей ночнушки. Затем берется за него и притягивает меня к себе. Я скольжу к нему на колени, упираясь коленями в прохладную кожу. Его руки обхватывают мою талию. Мои — на его груди, пальцы скользят под расстегнутую рубашку и касаются его теплой кожи.

— Ты не оставишь меня в покое, — говорит он.

В его словах больше, чем обвинение. Я слышу в нем нить страха: мы оба потеряли любимых людей. Мы оба остались одни в этом мире. Я не знаю, как ответить, поэтому вместо этого отдаю ему часть себя.

— Меня не воспитывали в типичных традициях, — говорю я. — Ты был прав, но и не прав. Ты называл меня привилегированной, принцессой. Но я все еще воспитывалась в этом мире, Люциан. Меня по-прежнему оберегали, запрещали иметь друзей и парней. Мой дядя управляет не только организацией, он управляет моим отцом, а значит, и мной. Мне запрещали ходить на свидания. Мое тело не принадлежало мне, из страха, что я потеряю единственное, что имело ценность для моей семьи.

— Как только мой брат был потерян, обида на меня со стороны не только дяди, но и отца… — Я качаю головой. — Моя мать решила, что лучший способ избавить меня от их горечи — это отправить меня в школу. А балет был единственной вещью — единственной вещью, которая была моей. Я была свободна, когда танцевала, поэтому я танцевала все время, пытаясь убежать от будущего, над которым у меня не было контроля.

Он ласково заправляет прядь волос мне за ухо, его пальцы становятся невесомыми, проводя по линии моей челюсти. Он обхватывает мое лицо, большой палец упирается в подбородок, чтобы удержать меня в своей надежной хватке.

— Я хочу сказать, что… — я наклонилась к нему, чтобы почувствовать его прикосновение, — я не хочу ждать свадьбы, чтобы больше мужчин имели на меня право. Я хочу, чтобы это был мой выбор.

Его большой палец проводит по моим губам, подавляя дрожь, о которой я и не подозревала.

— И я могу быть человеком, который украдет у тебя невинность, — говорит он. — Итак, мы зашли в тупик, Кайлин Биг. — Он поднимает мою руку и нежно целует мой палец, прямо над кольцом, которое он туда надел.

Мое сердце замирает. Задыхаясь, я говорю:

— Мы не обязаны играть по их правилам.

В его глазах вспыхивает вызов, пока он не обхватывает меня за талию со сдавленным стоном.

— Виолетта, — говорит он, и для меня все еще шок, когда он произносит мое имя. — Если ты станешь моей женой, я буду уважать тебя, почитать тебя. Не искушай меня жестоко отнять то, чего мужчина должен ждать.

Мой взгляд скользнул по нему. От жестокого монстра, перед которым я впервые преклонила колени на помосте, до сильного мужчины, сидящего сейчас подо мной, я вижу обе стороны Люциана — две стороны одной медали. Он защищает меня настолько, насколько позволяет его природа.

Я уже покорилась своим чувствам, но смогу ли я оставить все, что знала, — свою семью, мечты о танцах, всю свою жизнь, — чтобы рискнуть с врагом?

И еще один вопрос, который я боюсь даже озвучить: может ли мой враг когда-нибудь полюбить меня?

Я облизываю губы: растущая потребность быть ближе к нему и узнать хотя бы часть ответа заставляет меня храбриться.

— Тогда нам не обязательно проходить весь путь… — Осмелев, я провожу рукой по его груди и шее, впитывая ощущения от его шрамов и гладкой, покрытой чернилами кожи. В его объятиях я провожу большим пальцем по его нижней губе, слегка касаясь шрама, рассекающего его подбородок, того самого, на который я столько раз смотрела и гадала, каков он будет на ощупь на моих губах.

Я жду, что он выхватит мое запястье, остановит меня, но огонь в его ярких глазах провоцирует меня продолжать.

Смелость витает, между нами, заряжая воздух и притягивая нас друг к другу, как сила черной дыры, в которую нас обоих затянет. Но кто будет потерян?

— Ты так чертовски красива, что это меня убивает. — Его слова срываются с губ, прежде чем он впивается пальцами в мои волосы и прижимает мой рот к своему.