Бракованный

Глава 5

Я опасалась, что Альвин продолжит упрямиться, но он посмотрел на меня с печалью в глазах и по тайному ходу повел в свою спальню. Вместе мы поднимались по темной винтовой лестнице, виток за витком приближаясь к нужной двери, и вскоре я оказалась в знакомой обстановке — среди книжных шкафов и милых сердцу вещей, в комнате, с которой были связаны мои лучшие воспоминания.

Я прислушалась. Над головой раздавались шаги — в спальне над нами кто-то ходил. Сбоку тихо и фальшиво играли на рояле. Кровать Альвина была разобрана, на тумбочке рядом с ней горел ночник и обложкой кверху лежала раскрытая посередине книга. Любимый читал перед сном, пока я не выдернула его из постели.

— Альв…

Я забыла, что хотела сказать, потому что Альвин притянул меня к себе и поцеловал. Это был грубый, глубокий поцелуй, полный душевной боли и столь непохожий на наши прежние невинные шалости. Не ласка, а попытка удержать. Вместо нежности — синяки от пальцев.

Он даже не закрыл глаза. Смотрел на меня все то время, пока целовал. И если раньше его взгляд светился спокойным, безопасным теплом, то теперь обжигал бешеным пламенем. Что-то жадное, дикое, необузданное поднималось из глубины его глаз, и объятия казались отчаянными. Тень обреченности таилась в них.

— Вель…

Мое имя Альвин произнес с каким-то надрывом. Он отстранился, но только для того, чтобы расстегнуть на себе рубашку.

— Что ты делаешь? — заволновалась я и покосилась на закрытую дверь.

Так далеко в своих играх мы еще не заходили. Даже наши скромные поцелуи в губы могли разрушить репутацию Альвина, если бы кто-нибудь о них узнал. Чопорное общество Клайна запрещало мужчинам любые добрачные связи, хотя на похождения женщин здесь смотрели сквозь пальцы.

— Может… не надо? — спросила я с сомнением, пусть и отчаянно жаждала увидеть Альвина без рубашки. Мой взгляд прикипел к его пальцам, что торопливо освобождали пуговицы из петель. Полы черной ткани расходились в стороны, оголяя все больше гладкого белого тела. — Ты не думай, я, конечно, выйду за тебя. Но не стоит ли подождать с этим делом до свадьбы?

Губы Альвина дрогнули в самой грустной улыбке, которую я когда-либо видела, а в глазах отразилась боль.

— Я хочу быть твоим, — сказал он с непонятной горечью и шагнул ко мне. — Прямо сейчас.

Рубашка полетела на кровать, и я жадно уставилась на его соски — маленькие и твердые от возбуждения. Во рту резко высохла вся влага.

Во время свадебной церемонии Альвину придется доказывать свое целомудрие, но ничего страшного не случится, если мы сейчас потрогаем друг друга без одежды. Главное, не увлекаться и не переступать черту. Мелких шалостей брачный артефакт не заметит.

Альвин взял мои руки и прижал к своей груди. Его кожа была теплой и бархатистой, сердце билось часто и гулко. Я судорожно сглотнула, основанием ладони ощущая нежность его соска.

Медленно Альвин повел мои ладони вниз — по мускулистой груди, по кубикам рельефного живота, до пояса штанов, которые красноречиво топорщились спереди.

У меня перехватило дыхание.

— Ты же не собираешься?..

Мне хотелось, чтобы он спустил исподнее и показал мне всего себя. Хотелось потрогать его в самом чувствительном месте, там, где он так уязвим и беззащитен, и где никто раньше его не касался.

А сам он? Сам он ласкал свое тело? В опустевшей ванне, когда вся вода стекла, но в чугунных стенках еще таилось тепло? А в кровати под одеялом, держа рядом полотенце, чтобы вытереть испачканную руку? О чем он думал, доводя себя до оргазма?

Я представила, как нежная девственная плоть крепнет от моих ритмичных движений и течет мне на пальцы. Как Альвин содрогается, качая бедрами, и стонет в потолок.

— Собираюсь, — хрипло выдохнул он. — Пожалуйста, Вель. Собираюсь.

Его изувеченная щека подрагивала, а вместе с ней дрожала и белая полоса шрама.

— Познай меня. Возьми все, что я хочу тебе дать.

Его красивое тело трепетало от вожделения и молило о ласке. Пальцами на поясе его штанов я ощущала, как напрягается мускулистый живот. Мои руки были так близко к запретному плоду, сорвать который мужчины разрешали только после свадьбы. Но Альвин предлагал мне все самое сладкое и желанное прямо сейчас, невзирая на последствия.

— Нет, так нельзя. Ты очень рискуешь.

— Я рискую, только если ты планируешь меня бросить. Но мы ведь собрались пожениться. Ты сказала, что выйдешь за меня. Я доверяю тебе. Так какая разница — сейчас или после свадьбы?

— Есть разница! Артефакт…

— Проверка с помощью артефакта не закон, а всего лишь дурацкая традиция, от которой ты можешь отказаться.

Я колебалась. Альвин был прав. Я могла бы вычеркнуть проверку целомудрия из свадебного обряда — тогда ни одна живая душа не узнала бы о нашем грехе.

Стоило лишь подумать о том, что мы сейчас займемся любовью, и внутри все затрепетало. Будто почувствовав, что я дала слабину, Альвин прижал мою ладонь к своему паху. Отзываясь на прикосновение, бугор в его штанах вырос, округлился, набух. Твердая горячая плоть пульсировала под тканью и льнула к моей руке.

— Эта связь докажет твою любовь, — шепнул Альвин мне в губы, — серьезность твоих намерений.

Его доверие тронуло меня до слез. Он даже мысли не допускал, что я могу его обмануть — использовать, а потом бросить.

Лишаясь девственности до брака, даже с невестой, мужчина сильно рискует.

Знавала я одного беднягу. Невеста склонила его к близости за день до свадьбы, затем расторгла помолвку, потому что жених оказался легкомысленным и поддался на ее уговоры снять штаны. Коварная соблазнительница заявила, что проверяла, насколько ее будущий муж добродетелен, а он эту проверку не прошел. Разразился грандиозный скандал. Парень превратился в изгоя. Семья отвернулась от него. Теперь, по слухам, он ходит по рукам, ибо для него это единственная возможность получить хотя бы немного женской ласки и утолить плотский голод — стать чужой постельной игрушкой, грязной тайной для какой-нибудь скучающей замужней дамы, вариантом на время, пока на горизонте нет кого-то более подходящего. Ужасная участь.

А если бы Альвин ошибся во мне и я оказалась предательницей?

Его репутация и без того подмочена, но он все еще может надеяться на семью с какой-нибудь не очень молодой, не очень богатой, не очень привлекательной леей, навроде Катрин Парет. А мужчина с клеймом шлюхи на законный брак может не надеяться. У него никогда не будет ни жены, ни детей, ни уважения в обществе.

Но я ведь не собираюсь обманывать Альвина. Ему нечего бояться. Мы можем уступить своим запретным желаниям.

Я огладила плечи любимого, упиваясь тем, какие они широкие. После с затаенным волнением скользнула ладонями по его крепкому торсу, наслаждаясь каждой линией мускулов.

Дыхание Альвина участилось. Его сильное тело отзывалось на мои ласки чувственной дрожью, хотя сам он оставался недвижим, словно боялся меня спугнуть. Он лишь наблюдал за мной с тихим ожиданием и спрашивал потемневшим взглядом: «Каким будет твой следующий шаг?»

Таким. Я привстала на цыпочки и прижалась поцелуем к его шее, ощутив губами биение пульса. Сердце Альвина сходило с ума. И оно забилось еще быстрее, когда мои пальцы взялись за тесемки мужских штанов.

От предвкушения меня трясло. Все происходящее казалось сном. Я не могла поверить, что мы это делаем — нарушаем запреты, играем с огнем, отдаемся друг другу здесь, в этой темной комнате, пока за стеной кто-то неумело бренчит на рояле.

Что, если нас услышат или родители Альвина постучатся в дверь? Хорошо, что она запирается на ключ.

— Вельма…

Альвин напрягся, когда я развязала его штаны и приспустила их вместе с бельем. Внизу он был влажным, горячим, гладким. Мои пальцы обхватили его твердую плоть, и он зажмурился, как от боли.

Мужчины так уязвимы, когда их достоинство в женских ручках.

У меня совсем не было опыта, но я приласкала Альвина, как умела, как подсказала мне интуиция. И он громко застонал, но тут же впился зубами в свой кулак. Шуметь было нельзя. Мы сильно рисковали. В соседней комнате, прямо за стеной, кто-то был, и наверху тоже время от времени раздавались шаги.

Я разжала пальцы, давая любимому отдышаться.

— Вель, я не могу, — шепнул он словно бы в отчаянии. — Это слишком… Боюсь, я не смогу держать себя в руках.

— Хочешь прекратить? — спросила я, ощутив что-то очень похожее на досаду. Еще недавно я отговаривала Альвина от этого безрассудного шага, а теперь боялась, что он пойдет на попятную.

— Нет. Нет! Просто… не торопись, ладно? Я постараюсь быть тихим.

И он с намеком подался бедрами мне навстречу.

Я снова взяла его в руку. Альвин стиснул зубы и вцепился в мое плечо.

— О Вель, — шептал он, запрокинув голову, — пожалуйста, сожми его. Делай со мной это. Трогай меня. Не останавливайся.

Моя ладонь стала влажной и липкой. Пока я качала кулаком, любимый шумно дышал и содрогался всем телом. Когда ему было особенно хорошо, он морщился и сжимал пальцы на моем плече, чтобы не стонать в голос.

— Боги, Вель, так приятно. Я хочу, чтобы ты…

Он накрыл мою ладонь и повел ее вниз, пока она не обняла тугие, наполненные мешочки плоти. Я играла с ними, такими теплыми и чувствительными, и Альвин дрожал, то облизывая губы, то кусая их. Его красивый живот с кубиками мышц напрягался и расслаблялся.

— Вель, Вель, Вель…

Он почти хныкал от удовольствия.

— А теперь головку… пожалуйста, умоляю.

Я уступила его просьбе, в тайне радуясь, что любимый направляет меня, ибо сама я слишком неопытна в этом деле.

Пряный мускусный запах разливался в воздухе. Альвин качал бедрами и закатывал глаза. Музыка за стеной смолкла.

Я прижала палец свободной руки к губам, призывая любовника к тишине. Тот кивнул, но тут же зажмурился и сдавленно простонал сквозь зубы, дернувшись от моей ласки.

— У тебя постель не скрипит? — шепотом спросила я.

Альвин оглянулся на свою кровать с видом, будто не может вспомнить, скрипит или нет, затем мотнул головой.

Через несколько секунд он уже укладывал меня спиной на матрас.

Альвин не стал раздевать меня полностью — наверное, чтобы в случае опасности, например, если кто-нибудь вдруг начнет барабанить в дверь, я могла быстренько нырнуть в шкаф. Он расстегнул пуговицы спереди моего платья и приспустил лиф, чтобы добраться до обнаженной груди. Его лицо раскраснелось, глаза потемнели. С трепетом он покрывал поцелуями мое горло, зарывался лицом в груди и прижимал их к своим щекам, ловил губами соски и лизал их, как леденцы из сахара.

Его руки тряслись, когда он задирал на мне юбку и раздвигал в стороны мои ноги в бежевых чулках. Панталоны в Клайне носили только зимой, а сейчас была осень, и мое тело под платьем дышало, свободное от белья. Наверное, Альвин не ожидал такого сюрприза, ибо глаза его округлились, а румянец стал еще гуще. Перед ним разомкнулась моя розовая женственность.

— Вель… — прохрипел он, зачарованно глядя туда, где заканчивались чулки.

Матрас прогнулся. Приспустив штаны, Альвин лег на меня. Было безумно приятно ощутить на себе его тяжесть. Любимый помог себе рукой и толкнулся внутрь. Наши тела соединились медленно, туго. Я почувствовала себя растянутой и заполненной до предела.

Дыхание Альвина, горячее, рваное, оседало на моих губах. Он двигался между моих ног, размашисто качая бедрами. Его пальцы зарывались мне в волосы. Он осыпал поцелуями мое лицо — нос, скулы, закрытые веки. И вбивался в меня, таранил мое тело, насаживал на свой член.

Платье, расстегнутое на груди и задранное до пояса, стало ловушкой. Я задыхалась в этих тряпках, будто в тисках. Мне не хватало воздуха, я вся вспотела и беспомощно цеплялась за плечи Альвина. Кровать под нами поскрипывала, но не настолько громко, чтобы этот звук был слышен в соседней комнате, тем более невидимый музыкант вернулся за инструмент, и тихая, нестройная мелодия снова просочилась сквозь стену.

Волосы Альвина упали мне на лицо. Он шумно и протяжно вздохнул.

— Вель, я…

Любимый опустил руку между нашими телами и быстро задвигал пальцами у меня внизу, нащупав какую-то особую точку. И все изменилось. Наша близость, мои ощущения окрасились в совершенно другие оттенки.

До этого момента я наслаждалась теплом Альвина, его страстью и нежностью, тяжестью его тела на мне, мигом нашего единения, самим фактом происходящего, а теперь меня захлестнула волна дикого плотского удовольствия. Это было что-то животное. Чувства уступили место голой, неприкрытой телесности.

Я замкнулась на своих ощущениях, на сладких спазмах внутри, на жаре и пульсации в месте, где пальцы Альвина танцевали, теребили, терли, пощипывали. Я выгибалась под своим любовником и комкала в руках простыню, позабыв о том, что надо вести себя тихо. Ладонь Альвина зажала мне рот.

Мир исчез. Исчезли звуки и запахи. Задница напряглась, следом окаменели бедра и свело пальцы на ногах. По голове, по плечам, по груди, по разведенным ногам бежали мурашки, и волнами накатывало тепло. Я дергалась и стонала Альвину в ладонь.

Это было что-то волшебное. То, что невозможно осмыслить, но ужасно хочется повторить.

Едва я обмякла, Альвин вышел из меня и лег рядом на постель. С легким удивлением я наблюдала, как он отворачивается и начинает суетливо двигать рукой. На его напряженной спине перекатывались мышцы. В воздухе над бедром мелькал острый локоть. Сквозь звуки рояля я слышала приглушенные стоны.

— Почему ты… не в меня? — спросила я, когда Альвин, красный, потный, растрепанный, откинулся на подушку. Его гладкая мускулистая грудь тяжело вздымалась. Он дышал ртом и осоловело смотрел в потолок. Тонкая прядка волос протянулась от виска и прилипла к уголку его губ. Рука сама собой дернулась, чтобы заправить ее за ухо, и невольно задержалась на выпуклой полосе шрама.

— Что? — переспросил Альвин, и я заметила, как он вытирает ладонь о простыню.

— Почему ты на постель, а не в меня?

Альвин заморгал. Он казался немного пришибленным, как если бы получил по голове пыльным мешком, но, когда наши взгляды встретились, его растерянность сменилась чем-то иным. Выражением затаенной боли. Любимый смотрел на меня, будто прощаясь. Словно эта близость была не началом чего-то прекрасного, а яркой финальной точкой с привкусом горечи.