Бунт Хаус

Глава 15.

ЭЛОДИ

— ДЛЯ ЗАПИСИ, это ужасная идея. Ты ведь это знаешь, да?

Я хмыкаю, пряча подбородок в воротник куртки. В машине Карины очень холодно. И настроение у нее тоже холодное. Она злится, что ей пришлось оставить своего сэндвич Сэмберга без присмотра у Оскара, но это был ее выбор.

— Я же сказала тебе остаться, — ворчу я. — Я могла бы заказать такси.

— Водители Убер не везут нас в гору, — ворчит она. — Слишком много титулованных детей из Вульф-Холла блевали на заднем сиденье их машин. Нас занесли в черный список, всех до единого.

— Ну, это же чушь собачья.

— Нет, ты не смогла бы заказать Убер. Я твой единственный способ, вернуться на этот холм, и я категорически говорю тебе, что это гребаное безумие.

— Ты сама сказала, Кэрри. Эти высокомерные ублюдки сегодня вечером в Бостоне. Они вернутся не раньше завтра. Так в чем дело? Они даже не узнают, что мы там были.

— Конечно, узнают! Рэн узнает, как только увидит, что твоего телефона нет в его комнате. А что потом?

— Точно. Что потом? Он ведь не может прямо заявить, что это кража, да? Он завладел моим имуществом для неизвестных, гнусных целей. Последнее, что он сделает, это скажет кому-нибудь, что я вошла в их драгоценный дом, чтобы забрать то, что по праву принадлежит мне.

— Господи, — бормочет Карина сквозь стиснутые зубы. — Ты даже не представляешь, во что ввязываешься, девочка. Понятия не имеешь, во что ты меня втягиваешь. Ты все еще пьяна. Почему бы нам не подождать до утра, подумать и посмотреть, не сможем ли мы придумать лучший план…

— Сейчас я трезва как стеклышко, и ты это прекрасно знаешь. Слушай, я все прекрасно понимаю. На твоем месте я бы тоже не хотела принимать в этом участия. Почему бы тебе просто не высадить меня перед домом и не вернуться на вечеринку? Оставшуюся часть пути я могу пройти пешком.

— Две мили, Элли? В середине ночи? По холоду и в темноте? По извилистым, узким дорогам? Тебя же собьет машина. Они даже не увидят тебя, пока не станет слишком поздно. Ну и какой же я тогда буду друг, а?

Мне нечего сказать на это.

Ну, что я могу сказать? Поход обратно в Вульф-Холл звучит дерьмово. Без преувеличения. И она была бы дерьмовым другом, если бы оставила меня на обочине горной дороги. Я благодарна за то, что Карина обладает полностью функционирующей совестью. Тем не менее, я не хочу ставить ее в компрометирующее положение.

Мы сидим в тишине, наблюдая, как два луча фар пронзают темноту подобно мечам света, освещая пятнадцать футов асфальта перед нами.

— Гребаный кусок дерьма, — говорит Карина через некоторое время. — Я знала, что он жуткий, но не настолько. Он, вероятно, собирался загрузить в телефон шпионские программы. Подслушивал бы твои звонки и читал все твои сообщения. Он мог бы получить доступ к твоей камере в любое время... Боже, только что об этом подумала.

— М-м-м.

Я уже думала об этом. У меня есть опыт работы с клонированными телефонами и всевозможными шпионскими программами. Все это уже было загружено на мой телефон раньше. Чего Карина не знает, так это того, что мой телефон уже переполнен призрачными приложениями и фиктивными экранами, все они предназначены для того, чтобы обмануть меня, заставляя думать, что за мной не следят. Мой отец позаботился об этом.

— Мы войдем, возьмем телефон, и тогда нам не придется ни о чем беспокоиться, — бормочу я.

— Ты должна позвонить в полицию, Элли. Я серьезно говорю. Это какое-то сомнительное дерьмо.

— Давай сначала посмотрим, с чем мы имеем дело. — Я просто отмахиваюсь от нее и уверена, что она это знает.

Вовлекать полицию сейчас было бы плохой идеей. Во-первых, Вульф-Холл доложит о случившемся моему отцу, а я ни за что не позволю ему прыгнуть в самолет, чтобы лично узнать, что происходит. Я бы предпочла, чтобы меня тащили по раскаленным углям, чем смотреть ему в лицо.

Мой пульс подскакивает к горлу, когда Карина выключает фары и сворачивает на подъездную дорожку, ведущую через лес к Бунт-Хаусу. По тому, как она вцепилась в руль, я догадываюсь, что она встревожена. Не уверена это из-за того, что она боится быть пойманной в доме или вообще потому, что находится здесь, но я начинаю чувствовать себя очень плохо из-за того, что заставила ее пройти через это.

В давящей темноте я вижу только деревья. Затем мы резко поворачиваем и из ниоткуда появляется дом, трехэтажное строение, такое большое и внушительное, что это чудо, что его не видно с дороги. Трудно сказать, сколько лет этому дому. Возможно, было бы легче определить, когда это место было построено в дневное время, когда намного больше света. Прямо сейчас стеклянные окна от пола до потолка на втором этаже делают его современным, но внешний вид делает его действительно очень старым.

— От одного взгляда на это место меня тошнит, — бормочет Карина. — Тебе не кажется, что это место вызвано прямо из кошмаров.

Я смотрю на дом, окутанный тенями, каждое окно погружено в темноту, и... место выглядит пустынным.

— Нет, — говорю я Карине. — Мне не снятся кошмары.

Она глубоко вздыхает сквозь сжатые губы.

— Я тебе завидую. Это должно быть очень хорошо. — Она крутит ключ в замке зажигания, заглушая двигатель. — Тогда чего ты боишься? Монстры? Упыри? Плотоядные твари?

— Нет, — говорю я ей, глядя на дом со стальной решимостью. — Я боюсь настоящей жизни. Людей, которые должны заботиться о тебе больше всего.

Карина не спрашивает, откуда я знаю, как взломать замок. Она убеждает меня поторопиться, оглядываясь через плечо на лес, словно ожидая, что Дэшил появится из ночи с топором в руке, готовый расчленить нас обеих на мелкие кусочки. Однако он не приходит, и я открываю дверь дома в рекордно короткие сроки.

Я вхожу, готовясь к лавине пустых пивных банок и гниющих контейнеров из-под еды на вынос, но внутри чисто и аккуратно. Зачеркните это. Здесь реально красиво.

Карина включает фонарик на своем телефоне, разгоняя темноту, и я поражаюсь грандиозному холлу, в котором нахожусь. Передо мной огромная, великолепная лестница, расходящаяся влево и вправо, ведущая в восточное и западное крыло дома. На первом этаже на стенах висят огромные картины — в основном классное современное искусство, которое, кажется, не имеет ничего особенного, но, когда я смотрю на них, меня поражает тревожность, исходящая от них. Все они изображают бушующие бури, вызванные к жизни в кружащихся черных, синих, белых и серых тонах. От них чувствуется ярость.

— Рэн, — бормочет Карина. — Может, он и самый большой говнюк на свете, но этот ублюдок умеет рисовать.

Я скрываю свое удивление, откладывая эту информацию на потом.

Дом имеет уникальный, головокружительный запах. Совсем не похожий на запах потных носков и немытых подростков, который я ожидала почувствовать. Воздух окрашен нотами бергамота, черного перца и розового дерева.

Всюду, куда я смотрю, лежат безделушки и маленькие сувениры, заботливо расставленные на непомерно дорогих на вид буфетах, столах и книжном шкафу, который тянется вдоль задней стены, у двери, ведущей в неизвестность.

Я задыхаюсь, когда поднимаю глаза.

— Срань господня.

— Да, — соглашается Карина, подстраиваясь под мою позу, откинув голову назад, глядя вверх через винтовые лестницы, которые огибают то, что можно описать только как внутренний двор дома.

С того места, где мы стоим, виден весь верхний этаж дома, а за ним, на крыше высоко над нашими головами, огромное панорамное окно в крыше открывает вид на ночное небо, от которого у меня захватывает дух. Десятки сверкающих точек света, сгорающих в небесах, образуют крышу, под которой спит Рэн Джейкоби, и это одна из самых красивых вещей, которые я когда-либо видела.

— Пошли. — Карина берет меня за руку и тянет к лестнице. — Нет времени любоваться архитектурой. Нам нужно взять телефон и вернуться в академию. У меня ужасное предчувствие.

— И где его комната? Скажи мне, и я сама найду.

Карина качает головой.

— Мы пойдем вместе. Здесь легче заблудиться, чем ты думаешь.

Я сжимаю ее руку, ободряюще улыбаясь.

— Со мной все будет в порядке. Оставайся здесь и наблюдай. Если ты увидишь огни на дороге, кричи, и мы уберемся отсюда к чертовой матери. Один из нас должен быть настороже.

Неуверенность светится в ее глазах, но в них также есть облегчение. Карина рада предлогу остаться внизу, недалеко от выхода.

— Ладно. Иди, только быстро. Верхний этаж. Когда ты доберешься до верха лестницы, поверни направо на лестничной площадке. Дверь прямо перед тобой – это комната Рэна. К дверному косяку прибито черное перо. Внутри я не была. Я не могу сказать тебе, где находится его стол, но...

— Не волнуйся, успокойся, все в порядке. Это просто письменный стол. Мне ведь не нужно искать потайной люк или что-то в этом роде. Дай мне одну минуту, и мы уйдем отсюда.

Слегка дрожа, Карина кивает. Господи, она выглядит так, словно вот-вот расплачется. Я не знаю, чего она так боится, но ее эмоции оказались заразительными. Мое сердце агрессивно колотится в груди, когда я бегу вверх по первому пролету лестницы, затем оказываюсь на следующем. Легкие горят как сумасшедшие, когда я достигаю третьего этажа, а к тому времени, когда я добираюсь до четвертого, все, что я слышу, как моя кровь бьется за барабанными перепонками.

Быстро глотая воздух, я не теряю ни секунды, направляюсь прямо к двери справа, осматриваюсь в поисках пышного черного пера, которое, как сказала подруга, должно быть прибито к дереву. Оно как раз там, где и сказала Карина.

Я на месте.

Заперта ли его дверь?

Какая-то часть меня думает, что да, безусловно, Рэн - частное создание, и он, вероятно, яростно охраняет свое личное пространство.

Но с другой стороны, он еще и высокомерен. Осмелятся ли Пакс или Дэш войти в его святая святых без его разрешения? Маловероятно. И в каком мире Рэн мог бы представить себе постороннего человека, имеющего наглость ворваться в его дом, а затем нарушить уединение его спальни? Конечно, не этот мир, в котором все, с кем он соприкасается, ученики и учителя, боятся его.

Когда я кладу руку на медную дверную ручку, по спине пробегает дрожь странной энергии. Сколько раз Рэн клал свою руку сюда, на эту самую полированную, холодную медь? Тысячу раз. Больше. Сотни тысяч раз. Он прикасается к этой дверной ручке чаще, чем к любой другой вещи в этом доме, и от этого знания у меня на щеках появляется румянец. Мне кажется, что он и я здесь вместе, наши ладони покоятся на одном и том же полированном металле, как будто мы с ним держимся за руки…

Боже мой, Элоди! Да что с тобой такое, черт возьми?

Поворачиваю дверную ручку, больше не задаваясь вопросом, будет ли она открыта, зная, что будет…

Дверь действительно не заперта.

И вот я стою в спальне Рэна Джейкоби.

Если бы у меня хватило смелости, я бы включила свет и хорошенько осмотрелась, но я нервничаю больше, чем думала. Через два огромных эркера, выходящих на север, льется достаточно лунного света, чтобы я могла хорошо все видеть, и я не хочу рисковать, предупреждая проезжающих по дороге, что в доме кто-то есть.

Комната огромная, по меньшей мере, вдвое больше моей комнаты на четвертом этаже академии. Чудовищная кровать королевских размеров доминирует в этом пространстве, с резным изголовьем из цельного дерева за горой подушек, которая поражает своей замысловатостью. Поскольку все цвета в комнате приглушены и замутнены наступающей темнотой, простыни могли быть серыми, но они также могли быть и синими. Что-то внутри меня резко переворачивается, когда я вижу военные углы, которые Рэн, должно быть, сложил сегодня утром, в тот момент, когда вылез из этой огромной кровати.

Стены увешаны полками, на которых громоздятся высокие стопки книг. Здесь так много книг, старых и новых, потрепанных и изношенных, глянцевых и непрочитанных, что они втиснуты в каждое пространство, лежат на боку и впихнуты в крошечные промежутки, куда бы они ни поместились.

А что еще здесь есть? Давайте посмотрим…

Никаких фотографий в рамках, гордо висящих на стенах. Никаких фотографий вообще. Патинированное зеркало в старинной позолоченной раме прислонено к комоду слева от кровати. Кроме этого, в комнате нет настоящего декора.

Хмм. Никакого телевизора.

Стопки бумаги лежат забытые поверх ворсистого ковра, перед открытой пастью недавно использованного дровяного камина. Скомканные клочки бумаги лежат по углам, брошенные на пол и забытые. В той или иной форме повсюду валяется бумага: старые корешки билетов, засунутые под край обшивки окна; стопка старых плакатов, испачканных по краям, свернутых в трубочки и скрепленных резинками, пьяно прислоненных к дверце шкафа; пачки писем, пылящиеся на старомодном письменном столе.

Я смотрю вверх, и мое дыхание останавливается в основании моего горла. Ну, черт возьми. Это место полно чудес, особенно когда вы делаете паузу, чтобы проверить вид над вашей головой. Потолок — это не обычный потолок. Это чистый металл. Когда-то у моей бабушки в гостиной был жестяной потолок, на котором стояли штампы и тиснения еще 1890-х годов, но этот совсем не такой.

Это медь, полированная и блестящая даже в полутьме — огромное пространство полированной меди, которая поднимается в центре, образуя фокусную точку, притягивающую взгляд.

Это ошеломляюще красиво и совершенно непрактично, и я не могу себе представить, чтобы Рэн заказал что-то подобное. Я также не могу себе представить, чтобы он ссорился с другими парнями, чтобы убедиться, что он заполучил эту комнату, прежде чем кто-либо из них сможет это сделать.

Это должно выглядеть невероятно, если включен один из торшеров. Когда Рэн ложится спать каждую ночь, он смотрит на свет, играющий на бороздках и зернах прекрасного металла, и, вероятно, ему это не нравится. Его собственное великолепие, вероятно, затмевается.

Что-то в этой комнате кажется морским, как каюта капитана старого галеона. У меня нет никаких причин так думать — здесь нет никаких морских безделушек или тематических украшений. Здесь царит хаотичный беспорядок в сочетании с безжалостной организацией других аспектов внутри комнаты, что создает впечатление, что эта спальня занята самым эксцентричным умом.

— Элли! Поторопись, черт возьми! Я тут вся вспотела! — Голос Карины доносится до меня снизу, кристально чистый и достаточно громкий, чтобы напугать меня до смерти.

Она права, Стиллуотер. Ты пришла сюда не для того, чтобы глазеть на его способности к дизайну интерьера. А ну-ка шевелись!

Я повинуюсь голосу осуждения, шепчущему мне на ухо, и спешу через всю комнату к письменному столу. До сих пор меня терзали сомнения. Я верила (Надеялась? Боже, какая я жалкая), что Том по какой-то причине лгал, и что моего телефона здесь не будет. Эта надежда рассыпается в прах, когда я вижу знакомый золотой футляр, лежащий на открытой книге, прямо там, в центре стола Рэна.

Я переворачиваю телефон, и экран полностью отремонтирован. Том, должно быть, сработал очень быстро; не могу поверить, что не усомнилась, когда он сказал, что на это у него уйдет целых три дня. Мудак.

Прижимаю палец к кнопке «пуск», и экран загорается, перечисляя все звонки и сообщения, которые я пропустила от Иден, Айлы и Леви. Несмотря на искушение, я сопротивляюсь желанию разблокировать телефон. На это нет времени.

— Элоди! Я не шучу! Пошли отсюда!

Я опускаю телефон в карман куртки, уже обдумывая все возможные способы причинить вред Рэну Джейкоби за этот проступок, когда мой взгляд натыкается на фразу на странице открытой книги, которая приклеивает мои ноги к голым половицам.

… дверь открыл я: никого, тьма — и больше ничего…

Я знаю эти строки.

Я откуда-то их знаю, но просто не могу вспомнить откуда…

Мягкий скрип нарушает тишину, внезапное, тяжелое молчание присутствия у меня за спиной. Мурашки бегут по коже, каждый маленький волосок на моих руках и вниз по шее встает дыбом под воздействием другого создания, входящего в комнату.

Оххххх чееерт.

— Тьмой полночной окруженный, так стоял я, погруженный…, — бормочет приглушенный голос. Голос из шелка, меда и грубого лезвия тупого клинка. Он вонзается в меня с нежной сладостью, которая наполняет меня страхом. — …в грезы, что еще не снились никому до этих пор; тщетно ждал я так, однако тьма мне не давала знака; слово лишь одно из мрака донеслось ко мне: «Линор!»

Я медленно выпрямляюсь и делаю шаг назад от стола.

— По, — произносит голос позади меня. — В последнее время он немного переборщил, учитывая его недавнее восхождение к славе хипстера, но я уже давно фанат «Ворона».

Со всей возможной осторожностью я оборачиваюсь и вижу, что в изножье кровати стоит Рэн. После того, как я так долго видела его только в потрепанной черной футболке и джинсах, я ошеломлена его видом в костюме и галстуке. Покрой блейзера очень изящен. Брюки тоже идеально скроены. Он выглядит просто невероятно, но не его одежда лишила меня способности складывать слова. Это просто... это он. Его черные волосы и то, как они вьются вокруг ушей. Очертание его полных губ и небрежный, насмешливый наклон рта вверх. Едва заметный намек на щетину на его подбородке и острые, оценивающие глаза, которые сверлят меня, как лазеры, с другой стороны комнаты.

Ох, как я ненавижу то, что мне нравится смотреть на этого парня.

Он засовывает руки в карманы своих костюмных штанов, как будто ему на все наплевать.

— У тебя есть любимый, Стиллуотер? — мурлычет он.

— Что? — Мой голос срывается на этом слове.

— Поэт. — Рэн мягко улыбается, затем оглядывает комнату, как будто он вдруг вспомнил, что пришел сюда в поисках чего-то, но никак не может вспомнить, что именно. Он подходит к книжному шкафу, проводит пальцами по корешкам. — Хорошие поэты изливают свою боль в словах. Они запечатлевают отчаяние и безнадежность жизни и переносят это на бумагу таким образом, что ты чувствуешь себя так, словно тебе только что перерезали горло. Чувствуешь это своим нутром. У всех беспокойных душ есть любимый поэт.

Что, черт возьми, происходит прямо сейчас? Почему, черт возьми, он говорит о поэтах, а не расспрашивает меня о том, почему только что поймал меня в своей комнате? Мне нужно выбраться отсюда. Немедленно.

— А кто сказал, что у меня беспокойная душа?

Рэн смотрит на меня краем глаза.

— Рыбак рыбака, Элоди. Ты и я... у нас много общего.

— Нет. — Я отрицаю это с несколько большей страстью, чем намеревалась. — Мы совсем не похожи. Я никогда никого не заставляла силой красть телефон.

Рэн постукивает пальцем по полке, медленно переходя с одного конца на другой. Его глаза сверкают весельем и когда он раздвигает губы, видна небольшая белая вспышка зубов.

— Я уверен, что есть много вещей, до которых ты опустишься, если захочешь чего-то достаточно сильно.

— Ты болен, Джейкоби. Где... О боже, где, черт возьми, Карина? — Я не слышала, чтобы она паниковала внизу и не кричала, что кто-то идет. Она молчит с тех пор, как окликнула меня в последний раз. — Тебе лучше не делать ей больно, Рэн, — рявкаю я, бросаясь к двери.

Он даже не пытается меня остановить. Тихо рассмеявшись, достает с полки книгу и с нежным благоговением проводит рукой по обложке.

— Я ее и пальцем не тронул. Не паникуй. Я могу время от времени применять силу к дурно себя ведущим ботаникам... но я не причиняю вреда девушкам. — Он проводит языком по зубам, не отрывая глаз от книги, которую держит в руках. С моей позиции у двери его лицо освещено лунным светом, льющимся через окна, подчеркивая обсидиановый оттенок его длинных ресниц на фоне абсолютной бледности кожи. — Она все еще внизу, ждет у входной двери. Я обошел сзади.

Я пристально смотрю на него, ища ложь.

Рэн пожимает плечами.

— Высунь голову из-за перил и посмотри. Ты найдешь ее прямо там, где оставила, бодрой и здоровой, делающей действительно дерьмовую работу по поддержанию бдительности.

Не веря ему на слово, я выхожу из комнаты, мое тело переполнено адреналином, яростно сопротивляясь голосу в моей голове, который кричит мне бежать. Когда перегибаюсь через перила и смотрю вниз, на первый этаж, вижу Карину, нервно переминающуюся с ноги на ногу, стоящую у открытой входной двери и всматривающуюся в ночь в поисках парня, который уже пробрался в дом.

— Если хочешь, можешь сказать ей, чтобы она возвращалась в академию, — бормочет Рэн.

Сейчас он листает страницы своей книги, его глаза быстро бегают по страницам. Как он может так беспечно стоять здесь? Как он может не выказывать ни малейших признаков раскаяния в содеянном? Он захватил мою частную собственность, планировал сделать с ней бог знает что, а теперь просто стоит спокойно, и предлагает мне отослать мою подругу и остаться здесь с ним. Как вам это нравится? Этот парень совсем выжил из ума.

— Какого черта мне это делать? — шиплю я. — Ты можешь содрать с меня кожу живьем и носить мою гребаную голову как шляпу, если она оставит меня здесь с тобой.

— Ха! — Рэн откидывает голову назад и смеется, только один раз, захлопнув книгу в своих руках.

Сухожилия и мышцы в его горле работают, когда он глотает.

— Элоди! Это ты? — окликает меня Карина. — Ты это слышала?

Я встречаюсь взглядом с Рэном, ожидая, что он скажет мне держать рот на замке, но он только снова пожимает плечами. Ему явно все равно, знает ли она, что он здесь. Его бессловесная уверенность заставляет меня лезть на гребаную стену.

— Ты понимаешь, что она вызовет полицию, если ты сделаешь что-нибудь странное, — предупреждаю я его.

— Пожалуй, да, — соглашается он.

— И тебе все равно?

— Нет. Мне не о чем беспокоиться. Я ничего тебе не сделаю, Элоди. — Эта улыбка расплывается, занимая все больше места на его предательски красивом лице.

Было бы так приятно сбить с него эту самодовольную самонадеянность. Я представляю себе, каково было бы сделать это, и моя правая ладонь покалывает.

— Элоди! Что за чертовщина! — кричит Карина.

— Я уже иду! — Я снова кричу ей через перила. — Одну секунду!

Рэн протягивает мне книгу, изогнув злодейскую бровь в открытом вызове. Он бросает мне вызов — подойти достаточно близко, чтобы забрать ее у него.

— «Этюд в багровых тонах». Сэр Артур Конан Дойл. Это, конечно, не поэзия, но думаю, тебе понравится, — говорит он.

— Я пришла сюда не для того, чтобы говорить о книгах. Я пришла сюда, чтобы забрать свой телефон обратно. Зачем он тебе понадобился, черт возьми? Что ты собирался сделать?

Рэн хмурится, обдумывая этот вопрос по-настоящему.

— Будет достаточно объяснений? — размышляет он. — Если я расскажу тебе о своих рассуждениях и скажу правду, это оправдает мои поступки?

— Точно нет.

— Тогда, если тебе все равно, я, пожалуй, поберегу дыхание.

Я собираюсь убить его. Я убью его на хрен, пока он не сдохнет три раза подряд.

— Да что с тобой такое! Просто скажи мне, что ты собирался сделать!

Он фыркает, — он расстроен? — делая шаг ко мне, свободно держа книгу в руках. Я замираю, застыв на месте, когда он подходит ближе. Только когда Рэн стоит в футе от меня, я понимаю, как близко подпустила его, и что он, вероятно, мог бы проломить мне череп этой книгой, если бы захотел.

— Мне надо было бежать, — шепчу я.

Вслух? Боже, я сказала это чертовски громко. Что, черт возьми, со мной не так?

— Да, наверное, так и нужно было сделать, — говорит он. — Но все в порядке. Я не психопат. Ты хоть представляешь, как ты прекрасна, когда тебя охватывает паника? — спрашивает он. — У тебя розовеют щеки, и глаза оживают. Рад, что ты не сбежала. — Он прикрепляет свое последнее утверждение в конце, как будто сам только что это понял. — Это значит, что ты меня не боишься. Я знал это, но приятно получить доказательство. Что касается твоего телефона, то я бы сказал, что это было довольно очевидно. Я хотел убрать с него все вредоносные программы твоего отца, чтобы писать тебе сообщение, зная, что за мной не шпионит один из самых воинственных людей в армии Соединенных Штатов.

— Ха! Господи, да ты просто издеваешься надо мной, да? Ты серьезно думаешь, что я поверю в это?

— Я и не жду, что ты мне поверишь.

— Тогда почему ты пытаешься изобразить себя хорошим парнем?

— Вовсе нет. Стал бы я просматривать твои фотографии? Просмотрел бы твои сообщения? Просмотрел бы твой список звонков? — Он горько смеется. — Конечно. Я не очень хороший парень, Элоди. Из многочисленных надежных источников мне сообщили, что я достоин осуждения. Но хочешь узнать мою единственную удивительную искупительную черту?

— На самом деле, нет.

— Я никогда не лгу .— Он заявляет об этом с серьезностью и искренностью, которые звучат правдиво. Абсолютно. Словно чек, который я могла бы взять прямо в банк. И я ему верю. — Я никогда не лгу, поэтому, когда я говорю тебе что-то, малышка Эль, ты можешь поверить, что это правда.

Надменный, самодовольный осел. Ненавижу.

— Ладно. Тогда давай попробуем еще раз. Попробуй сказать мне, что ты не уничтожил все мои вещи после того, как вломился в мою комнату. Давай посмотрим, как это сработает, потому что…

— Я не делал этого. — Рэн смотрит мне прямо в глаза, когда говорит, его плечи расправлены, а подбородок презрительно вздернут. И та же честность, которую я услышала в его последнем заявлении, живет и в этих его словах. — Я мог бы вломиться в твою комнату, но у меня не было для этого причин.

У меня горло горит огнем. Ни с того ни с сего мои глаза начинают щипать как сумасшедшие.

— Птица, подарок моей матери, была разбита вдребезги, Рэн. Так что... может быть, ты и не врывался в мою комнату сам. Может быть, тебе и сойдет с рук эта туманная полуправда, но ты вполне мог поручить это кому-нибудь другому. Кто бы ни вошел в мою комнату, он сломал единственное, что у меня осталось от мамы, ясно? Это было единственное, что было мне дорого. Это разбило мое сердце вдребезги. И я никогда не прощу тебе этого.

Мой голос полон непролитых слез. Я старалась не думать о маминой птичке с тех самых пор, как Харкорт сказала мне, что ее пропылесосили, но теперь это чувство обрушилось на меня с новой силой. Такое ощущение, что я пытаюсь дышать вокруг груды сломанных ребер. Рэн опускает плечи, опустив подбородок, смотрит на свои руки. Выражение его лица жесткое и непроницаемое.

— Мне очень жаль, что ты потеряла нечто столь ценное. Я знаю, каково это. Но я не имею к этому никакого отношения. Клянусь собственным почерневшим сердцем.

— Элоди! О боже, Элли! Я думаю, что он в доме! Шевелись, шевелись, шевелись! — На лестнице раздается грохот шагов. Карина поднимается на верхнюю площадку, хватаясь за поручень. Она наклоняется, тяжело дыша, и смотрит на меня широко раскрытыми глазами. — Я слышала чей-то голос. Я ничего не вижу, но мне кажется, что он... О боже! Черт! — Она подскакивает на фут от земли, ее глаза вылезают из орбит, когда она смотрит направо и видит Рэна, стоящего прямо там.

— Привет, Кэрри, — мягко говорит он. — Да, я здесь.

Карина выпрямляется во весь рост, делая хорошую работу по скрыванию в порядок свое удивление.

— Тебе должно быть стыдно за себя, — говорит она, разглаживая спереди свой фиолетовый комбинезон. — Я говорила тебе держаться от нее подальше, а потом ты идешь и крадешь ее телефон? Да ты просто с ума сошел.

Рэн скрещивает руки на груди, прислоняясь к стене рядом с дверью своей спальни.

— Боже. Остановись. С меня хватит визга на одну ночь, спасибо. Обратный путь из Бостона был ужасен. Мне пришлось идти пешком всю дорогу из города, потому что водитель Убер не хотел подниматься в гору. А потом я прихожу домой и обнаруживаю здесь двух мелких воришек, крадущихся в темноте.

Карина хватает меня за руку.

— Ты получила то, за чем пришла? — спрашивает она меня.

— Да.

— Тогда давай выбираться отсюда.

— Элоди, подожди. — Рэн отталкивается от стены. — Вот. Возьми книгу. Я хочу, чтобы она была у тебя. — Он протягивает мне книгу в темно-бордовом кожаном переплете с позолоченными краями.

— Не надо, — предупреждает Карина. — Помнишь Персефону? Она приняла эти гранатовые зернышки от Аида и обрекла себя на долбаный подземный мир.

Рэн злобно ухмыляется Карине.

— Я ценю твое сравнение, но ты слишком драматизируешь ситуацию. Это всего лишь книга. В ней нет ничего волшебного. Или... скорее, это волшебство в том же смысле, в каком волшебны все книги. Но это вряд ли свяжет ее с адом.

— Элоди... — Карина тянет меня за руку, пытаясь оттащить.

Только глупая, безмозглая девчонка, лишенная здравого смысла и заботы о собственном благополучии, могла бы принять подарок от Рэна Джейкоби. Я это отчетливо понимаю. Так почему же протягиваю руку и забираю у него книгу? И почему я не могу разорвать зрительный контакт с ним, когда Карина тащит меня вниз по лестнице?