Бурная ночь

Глава 1

Городской дом на Ломбард-стрит представлял собой вполне респектабельное кирпичное строение с таким же респектабельным садом во вполне респектабельном районе.

Замечателен дом был только тем, что ухитрился легко вписаться в окружающее пространство и даже слиться с ним настолько, что казался почти невидимым.

Его владелец, мистер Даннингтон, обладал таким же свойством успешно сливаться с окружающей средой.

Даже самые близкие его знакомые признавали, что мало что знают об этом джентльмене. Точнее сказать, ничего, кроме того, что когда-то он был домашним учителем, получившим небольшое наследство, после того купил этот городской дом, который превратил в элитарную школу для мальчиков высокого происхождения, хотя и не всегда законнорожденных.

Кое-кто называл мальчиков бастардами, но им перепадало от отцов достаточно денег, чтобы обеспечить хорошее образование и возможность сделать приличную карьеру.

Кроме очевидного таланта преподавателя, мистер Даннингтон обладал, однако, скрытым талантом оставаться для всех интригующей тайной.

Конечно, никто и представить себе не мог, насколько таинственным он был на самом деле. И уж разумеется, об этом не подозревали трое джентльменов, сидевших сейчас в библиотеке вышеупомянутого городского дома.

На первый взгляд могло показаться, что между молодыми людьми мало общего. А точнее сказать, ничего, разве что все трое способны были вызвать смятение в компании самых привередливых женщин.

Рауль Шарлебуа небрежно опирался о письменный стол красного дерева и, по всей вероятности, был самым пленительным из троих.

И причиной тому была не только бледная и изысканная золотистая красота или совершенство его ладного поджарого тела. Было что-то особенное в грации его движений и неотразимой привлекательности чувств, с удивительной, почти гипнотической, легкостью накладывавших отпечаток на его классические черты. Не было ничего странного в том, что в настоящий момент он был самым знаменитым актером в Лондоне.

В противоположность ему Йен Брекфорд был темноволосым пламенным красавцем, ухитрявшимся добиться успеха во всем, за что бы ни брался. Он был лучшим фехтовальщиком и лучшим наездником, быстрее всех совершившим путешествие верхом от Дувра до Лондона, а также удачливым игроком, сумевшим заработать целое состояние за игорным столом, все женщины Лондона приписывали ему успехи Казановы.

Он был прирожденным гедонистом, которым восхищались и которому завидовали все лондонские джентльмены.

Фредерик Смит не был ни таким светловолосым красавцем, как Рауль, ни таким темноволосым и знойным, как Йен. Волосы его были цвета бледного меда и имели досадную склонность виться над ушами и на затылке. У Фредерика были тонкие черты лица – несчастье его жизни в юные, годы, Какой юноша хотел бы быть похожим на херувима? К счастью, возраст наложил на внешность Фредерика некоторый налет безусловной мужественности, сделал его лоб шире, подчеркнул угловатость скул и тонкую линию носа. Однако ничто не смогло повлиять на цвет глаз, менявших оттенок от серебристо-серого до угольно-черного в зависимости от настроения.

К тому же с годами он стал тоньше, хотя немало времени проводил в своей мастерской, стараясь развить мускулы, которые по нынешней моде подчеркивались туго обтягивающими ноги бриджами и сюртуками, сшитыми на заказ.

Фредерик неохотно признавался сам себе, что сегодняшний наряд был им выбран очень неудачно.

К примеру, он не находил ничего привлекательного в черных туфлях, поспешно купленных для похорон. Они сильно жали пальцы. Если бы он знал, что эта встреча отнимет у него добрую часть дня, он бы надел вместо них удобные сапоги.

Прошло около часа с тех пор, как маленький и раздражающе суетливый стряпчий вышел из комнаты, но потрясенное молчание все еще оставалось столь же напряженным, как в минуту, когда зачитали завещание.

Сидя возле камина и глядя на потрескивающие в нем поленья, пламя которых пыталось побороть холод последних дней января, Фредерик потягивал отличный бренди, который должен был внести ясность в его смятенное сознание.

Он предполагал, что этот день станет для него тяжким. Мистер Даннингтон был для него и двух его собеседников чем-то большим, чем учитель. Он был для них отцом, ментором и краеугольным камнем жизни. Даже после того как они покинули его дом и отправились искать счастья и удачи в мире, молодые люди не теряли контакта с человеком, давшим им нечто такое, на что они и не рассчитывали.

Семью. Нечто столь редкое и потому особенно ценное для незаконнорожденных.

Сознание, что он покинул этот мир навсегда, оставило глубокую зияющую рану в сердце Фредерика, которую, как он понимал, исцелить будет нелегко.

Послышался громкий хлопок, в жерле камина сместилось полено. Этого было достаточно, чтобы вывести троих друзей из оцепенения: с приглушенным проклятием Рауль вскочил на ноги и сделал несколько шагов к нише окна-эркера.

– Будь я проклят! – пробормотал он.

– Похоже, это прекрасное завершение дел, – сухо заметил Фредерик.

Йен произвел какой-то гортанный звук.

– Старик всегда был немного стланным, и всем нам казалось, что в его прошлом есть тайна, но это…

Йен покачал головой, и на этот раз язвительная улыбка не появилась на его красивом лице.

– Чертовщина!

Рауль оперся об оконную раму и сложил руки на груди. Движения его утратили обычную неспешную плавность. Рауль Шарлебуа был актером, рассматривавшим весь мир как сцену. Только в обществе Фредерика и Йена он позволял себе расслабиться.

– Все это представляется маловероятным.

– Маловероятным? Слишком слабо сказано!

Йен вскочил на ноги. Беспокойная энергия распирала все его худощавое тело.

– Одно дело – иметь тайную возлюбленную, другое – пристраститься к азартным играм.

Боже милостивый! Даже известие о том, что Даннингтон посещал притоны, где курят опиум, и то было бы не таким ошеломляющим! Кто, черт возьми, мог бы подумать, что он такой блестящий шантажист и вымогатель?

Фредерик не пошевелился: в уме он методично, в деталях анализировал удивительное открытие, потрясшее их троих. Когда они получили предложение прийти на встречу с поверенным Даннингтона, то решили, что старик оставил им какие-то мелочи в память о прошлом, общем для них всех. И уж конечно, друзьям и в голову не могло прийти, что каждый из них получит по завещанию по двадцать тысяч фунтов, мало того, оказалось, что эти деньги в течение почти двадцати лет поступали мальчикам от их предполагаемых отцов.

С отсутствующим видом Фредерик выудил из внутреннего кармана сюртука маленькую записную книжку и карандаш, которые всегда держал под рукой. Он был человеком, понимавшим, что любой вопрос можно решить, если рассмотреть его во всех подробностях и к каждой подойти с умом. Вне всякого сомнения, свое качество он приобрел, учась профессии инженера.

А возможно, стал инженером из-за одержимости подробностями. Странная вещь – человеческая судьба.

И сейчас, ощутив себя чужаком, он не без грусти припоминал, как и когда начал делать памятные записи в своей книжке.

Пройдя через комнату, Йен плеснул себе в стакан бренди из запасов Фредерика.

– Что я хотел бы знать, – сказал он, – так как он это сумел? Одно дело – ухитриться разведать все о возможном скандале. Черт возьми! Не сомневаюсь, что и меня можно было бы шантажировать таким же манером. Но доить каждого из наших отцов в течение двадцати лет и получить от них по двадцать тысяч фунтов! Господи! Это замечательно!

Рауль, щурясь, размышлял над высказываниями друзей.

– Верно. И дело не в том, что наши возлюбленные отцы вели беспорочную жизнь. Мы трое – доказательство противоположного. И все же за какие черные грехи они согласны были расплачиваться такими деньжищами, только чтобы их тайны не были раскрыты?

– Должно быть, эти грехи достойны самого дьявола – сказал Йен и разразился сухим, коротким и горьким смехом.

– Проклятие! Это вселяет в меня надежду. Я полагал, что отец принудил мою мать к сожительству под дулом пистолета. Чертов бессердечный негодяй! А теперь у меня возникло подозрение, что этот его грешок был не самым худшим, что у него в запасе имелась еще парочка похлеще. А возможно, он все-таки совершил смертный грех.

– Думаю, в этом есть крупица истины, – пробормотал Фредерик, царапая карандашом по бумаге. – Какие бы тайны ни скрывали наши отцы, должно быть, скрыть их было чертовски важно.

– Что ты там карябаешь, Фредерик?

Йен сделал несколько шагов через комнату и оказался рядом со стулом друга.

– Составляешь один из своих чертовых списков? Фредерик пожал плечами:

– Мне всегда проще оценить мысли и впечатления, если я записываю их в определенном порядке.

– Дай-ка взглянуть. – Йен вырвал записную книжку у него из рук.

Рауль сделал шаг вперед. Его красивое лицо раскраснелось от негодования.

– Йен…

– Оставь, Рауль, – мягко возразил Фредерик. Он понимал Йена. За его сардонической улыбкой и беспокойной жаждой всегда и везде утвердить себя крылась благородная натура глубоко чувствующего человека. Смерть Даннингтона и будоражащее известие о его странном завещании вызвало у Йена беспокойство и желание действовать.

– Пункт первый, – зачитал Йен запись в книжке Фредерика. – Даннингтон оставляет по двадцать тысяч фунтов троим своим ученикам. Почему только троим?

– Mon Dieu!

Рауль со свистом вдохнул воздух и посмотрел на Фредерика сузившимися глазами.

– Ты, как всегда, Фредерик, взял быка за рога. За долгие годы в учениках у Даннингтона побывало не менее двадцати мальчиков. Почему ему вздумалось выбрать нас троих?

Фредерик потянулся к стакану с бренди и отхлебнул глоток.

– Мы трое были первыми его учениками. И возможно, не стоит это считать случайным совпадением, – медленно произнес он. – Возможно, у Даннингтона появилась информация о наших отцах еще до того, как он открыл школу, а когда пришло время набирать учеников, то откуда было уместнее всего изыскать троих влиятельных джентльменов, готовых пуститься во все тяжкие, лишь бы сохранить в тайне свои делишки?

Йен поднял брови:

– Ты хочешь сказать, что Даннингтон ухитрился докопаться до неких интригующих подробностей и использовал это для того, чтобы финансировать свою школу для незаконнорожденных?

– Да, – согласился Фредерик.

С минуту Йен переваривал эту идею.

– А знаешь, я думаю, он и школу-то открыл ради нас. Он был сентиментальным старым болваном. Очень похоже, что он обратил на нас внимание или услышал о нашем существовании, когда служил учителем в разных благородных домах. Если он принял решение как-то помочь нам, то ему пришлось собирать сведения о наших отцах. А уж после того, как мы оказались в его школе, было естественным продолжать прилагать усилия и помогать в нужде и другим мальчикам.

Наступила краткая пауза, пока Рауль не издал тихий отрывистый смех:

– Черт возьми, Йен! Неужели ты научился пользоваться не только тем органом, что у тебя в штанах, но и тем, что в черепной коробке?

Йен улыбнулся со свойственным ему суховатым юмором:

– Боюсь, что это не так выгодно.

Фредерик только усмехнулся, услышав это добродушное поддразнивание. Эти трое взрослых джентльменов были ближе, чем обычно бывают братья. Их связывало нечто большее, чем узы крови. Их роднили сознание того, что они оказались нежеланными, и стыд от этого сознания. И отторгли их не только семьи, но и общество, относившееся к ним с пренебрежением, как к отверженным.

Их жизнь состояла из непрерывной борьбы и стараний обрести место в мире. И, слава Богу, они обрели друг друга.

– Я полагаю, что это разумно, – сказал Фредерик, снова завладевая своей записной книжкой. – Предположим, Даннингтон решил помочь нам и сумел раскопать некие сведения о неком джентльмене, которые тот предпочел бы не раскрывать всему свету.

Рауль кивнул:

– Для домашнего учителя не столь уж сложная задача. В доме учитель занимает особое положение. Он не вполне слуга, но и не член семьи. Где-то посередине. И потому ему нетрудно подслушать кое-какие разговоры или увидеть тайные встречи.

Йен возобновил свое нетерпеливое и стремительное движение по комнате.

– Ну, какую бы информацию он ни раскопал, это должно быть нечто более серьезное, чем наличие незаконнорожденного ребенка. Ведь наши отцы никогда не отрицали нашего существования.

– Но мы оставались нежеланными детьми, – пробормотал Фредерик.

– Так-так, – пробормотал Йен, поднимая стакан, будто хотел провозгласить шутливый тост.

– Ну, мы были нежеланными для своих отцов, но никак не для Даннингтона. Он, похоже, нас ждал. Он отчаянно желал нашего появления, – заметил Рауль, и его красивое лицо смягчилось при воспоминании о человеке, изменившем их жизнь. – Ведь, в конце концов, если бы он пожелал, то мог бы удрать с шестьюдесятью тысячами фунтов и жить припеваючи.

Фредерик улыбнулся, представив Даннингтона, худощавого мрачного джентльмена, всегда безупречно одетого и тщательно причесывавшегося, чтобы скрыть все увеличивающуюся лысину. На первый взгляд он производил впечатление невозмутимого и въедливого наставника, человека, обычно нелюбимого мальчиками. Но под этими степенными манерами скрывались незаурядный ум и редкая способность вдохновить самого нерадивого ученика. В том числе даже юного Фредерика, отличавшегося нелюдимостью и застенчивостью.

Именно Даннингтон распознал в нем дар к механике. И вложил целое состояние в необходимые для Фредерика материалы, чтобы тот мог мастерить что и сколько душе угодно. Этот долготерпеливый человек иногда пытался использовать (случалось даже с успехом) странные изобретения Фредерика, в том числе водяные часы, столь часто и обильно протекавшие, что пол под ними испортился и прогнил.

– Не думаю, что Даннингтона удовлетворяло бы общение с покладистыми учениками. Он бы страдал, если бы у него в классе не было упрямых и нерадивых, – сказал Фредерик. – И все же не сомневаюсь, что он был счастливее в собственной школе, чем в доме какого-нибудь капризного богача.

Йен остановился у камина и задумчиво посмотрел на пламя.

– Тем хуже для него. Ему бы следовало взять деньги и посвятить свою жизнь разврату.

– Не все из нас считают, что этому стоит посвящать жизнь, – заметил Фредерик.

– Уж конечно, ты не считаешь! – Йен повернулся лицом к Фредерику и, прищурившись, оглядел его. – Как ты можешь выносить, такую жизнь, когда тебе приходится коротать дни, скрючившись в мастерской и колдуя над всеми этими железками и деталями машин?! От этого у любого джентльмена разыгралась бы крапивница.

Фредерик улыбнулся. Теперь ему не приходилось скрючившись сидеть в мастерской.

Он владел несколькими большими мастерскими в разных районах Лондона, и нашего работало не менее пятидесяти человек. Для него, в начале пути вооруженного всего лишь мечтами, это было неплохо.

– Эти железки и детали машин позволили мне сколотить недурное состояние.

Теперь Йен переключил внимание на молчаливого Рауля.

– Уж по крайней мере Шарлебуа знает толк в разврате. Верно, старый приятель?

Рауль пожал плечами, как обычно, сдержанно, когда речь заходила о женщинах, согревавших ему постель. И это было странно: большинство актеров по привычке вели свои личные дела открыто и скандально.

– В этом есть некоторая приятность, – пробормотал Рауль. – Хотя должен признаться, что со временем все приедается.

Йен поднял бровь:

– А! Значит, верны слухи о том, что твой знойный роман с прекрасной Мирабеллой подошел к концу.

– Все романы рано или поздно кончаются.

– Конечно, – охотно согласился Йен. – Разнообразие, говорят, приправа к пресной жизни.

Фредерик покачал головой. Он не был чопорным педантом, но никогда не понимал непрестанной тяги своих друзей к женщинам и их готовности быть втянутыми в очередную интрижку. Конечно, и у него бывали скромные романы. Но он всегда выбирал женщин с умом и обаянием и мог предложить нечто большее, чем стремительное кувыркание в постели. Гораздо больше страсти он вкладывал в свое дело. Где-то глубоко внутри в нем таилась уверенность, что главная женщина его жизни ему еще не встретилась, та самая особенная женщина, что изменит его жизнь навсегда.

Йен называл это романтическим бредом, но Фредерик не сомневался в существовании своей единственной.

– Разнообразие придает пикантности жизни, но может стать причиной множества неприятный недугов – пробормотал он.

Йен ответил коротким смешком:

– О Боже! Я в отчаянии от тебя, Фредерик, право же, в отчаянии.

Фредерик улыбнулся, ничуть не обиженный. Йен всегда бранил его за нелепые и скучные мечты и отсутствие стиля и боевого задора. Но его поддразнивания происходили от настоящей привязанности к Фредерику. Боже милосердный! Насколько все сложилось бы иначе, если бы Фредерика оставили на попечении приемной матери и вынудили посещать обычную школу (если приемная мать вообще разрешила бы ему посещать школу). Его застенчивость и странные увлечения, несомненно, стали бы поводом для злых шуток, если не для откровенной грубости и жестокости. Даннингтон, по правде говоря, спас его, когда привез в этот маленький домик.

– Это потому, что я не держу гарема? – спросил тихо Фредерик.

– Потому что ты был рожден, чтобы пребывать в оковах и на попечении какой-нибудь старой карги, которая будет измываться над тобой до тех пор, пока не сведет в могилу, – последовал ответ Йена.

– Нет, Йен.

Рауль смерил Фредерика острым, пронзительным взглядом. У Фредерика возникло желание заерзать или съежиться под этим испытующим взором. Рауль обладал почти сверхъестественным даром смотреть вглубь и разгадывать особенности личности. Он умел читать в душах. Без сомнений, это и помогло ему стать хорошим актером.

– Наш Фредерик предназначен для совсем иной судьбы.

– И что это за судьба? – спросил Йен. – Фредерик – один из тех редких удачливых людей, кто предназначен для подлинной любви.

– Ба! А это означает наличие жены и выводка писклявых отродий. Вот уж бедняга! – заворчал Йен.

Фредерик поднялся, не склонный обсуждать будущее. Он был в достаточной мере суеверен, чтобы оставить судьбу (или как бы там ее ни называли) в покое.

– Как бы ни были увлекательны твои, глубокие и обоснованные предсказания, полагаю, нам лучше посвятить себя более неотложным вопросам, – твердо сказал он.

Рауль потянулся к плечу Фредерика и слегка сжал его, стремясь выразить поддержку Фредерику в его нежелании обсуждать мечты.

– Вне всякого сомнения, ты прав, дружище, но сейчас мы можем только рассуждать о том, чего не знаем с уверенностью. Даннингтон мог вымогать деньги у наших предполагаемых отцов ради нашего спасения и ради того, чтобы основать школу, а мог и по иной причине. И нет способа узнать это.

Йен ответил гримасой:

– Даннингтон сумел унести свои тайны в могилу.

Фредерик умолк, будто внезапно его поразила какая-то мысль:

– Да, это странно, – сказал он.

– Что? – спросил Йен.

Теперь наступила очередь Фредерика мерить комнату шагами.

– Почему он не открыл нам правды, когда мы выросли? – спросил он. – Бог свидетель, в то время мы могли бы использовать такое состояние ко благу.

Они обменялись понимающими взглядами, припоминая тяжелые годы, когда каждому из них приходилось пробиваться, чтобы занять свое место в мире, не желавшем ничего им предложить.

– Божья воля! – вспылил Йен. – Как только я подумаю о годах, когда мне приходилось увертываться от сборщиков квартирной платы и жить в кишащих блохами трущобах…

– О, брось! Ты же знаешь Даннингтона, – протянул Рауль. – Он сказал бы тебе, что характер мужчины формируется страданиями и лишениями, а не успехом. Он хотел, чтобы мы научились жить своим умом. Именно это он и втолковывал нам каждый божий день.

Выражение лица Йена ясно показывало его отношение к подобной философии, но Фредерика гораздо больше беспокоил ход мыслей Даннингтона.

– Отчасти это и есть причина, – согласился он. – У Даннингтона был пунктик: он стремился научить человека прочно стоять на ногах. И все же, я думаю…

В комнате воцарилось молчание, пока Фредерик пытался сформулировать свои мысли и облечь их в слова.

– Ну, не томи же нас, Фредерик, – наконец подал голос Йен.

Фредерик поднял руки:

– Примите во внимание тот факт, что, если бы Даннингтон отдал нам наши деньги, ему пришлось бы объяснять, откуда они.

– Ты заблуждаешься, если полагаешь, что Даннингтона смутила бы необходимость признаться, откуда у него появился капитал, нужный для открытия школы, – поспешил возразить Рауль, – При всех его оригинальных воззрениях на процесс воспитания он был практичным человеком, готовым принять на себя полную ответственность за свой выбор.

– Да, я согласен с тобой, – сказал Фредерик. – Скорее, я склоняюсь к мысли о том, что он таким образом пытался защитить нас.

Йен нахмурился:

– Защитить нас? От чего?

Фредерик подошел к окну и устремил пристальный взгляд на улицу. На этой спокойной и тихой улице смотреть было не на что. Девушка-служанка, полировавшая дверную ручку в доме напротив, дрожала на пронизывающем ветру, по неровной булыжной мостовой прогромыхал угольный фургон, маленький мальчик и его няня прогуливались по саду. Все это выглядело таким же обыденным, как вид из любого другого окна в любом доме Лондона.

Но Фредерик готов был признать, что вид из этого окна всегда был для него особенным. Он остро ощутил это, когда его окатила новая волна боли. Эта картина была для него особенной, потому что этот дом он считал своим.

– Если бы Даннингтон был жив, мы бы не успокоились, пока не заставили бы его сказать нам правду о тайнах, которые он выудил из наших отцов.

– Ты чертовски прав.

Йен снова наполнил свой стакан.

– Мы имеем право знать, какие грешки совершили наши почтенные папаши.

– Возможно, право мы имеем, но не имеем желания и возможности, – тихо возразил Рауль. – Ты это имел в виду, Фредерик?

– Да.

Йен громко фыркнул:

– Пожалуйста, выражайся по-английски.

Рауль выхватил стакан с бренди из рук Йена. Актер только что отпраздновал тридцатый день рождения, он был на год старше Йена и на два старше Фредерика. И роль старшего брата воспринимал как нельзя более серьезно.

– Даннингтон чувствовал, что мы непременно потребуем, чтобы он открыл нам грязные тайны отцов. В конце концов, любопытство свойственно человеческой натуре. Но он, должно быть, считал, что прошлое лучше не трогать.

– Если он так считал, зачем сообщил в завещании, откуда эти деньги? – пробормотал Фредерик. – Не было нужды раскрывать источник этих денег и сообщать, что они от наших отцов.

Рауль испустил глубокий вздох:

– Потому что таким образом он предоставил нам выбор: настолько ли мы хотим узнать правду, чтобы попытаться предпринять собственное расследование.

– Да.

Фредерик провел рукой по волосам. О Господи! Он устал. Он находился в Портсмуте, когда получил известие о смерти Даннингтона, и тотчас же пустился в путь, чтобы вовремя прибыть на похороны. С тех пор дела сменяли друг друга непрерывно. Когда все будет сказано и сделано, Фредерик с радостью заберется в свою просторную и удобную постель.

– Одно дело – услышать о прошлом, и совсем другое – приложить усилия к тому, чтобы найти свои семьи и узнать правду. Даннингтон позаботился, чтобы правда досталась нам дорогой ценой, – едва слышно прошептал Рауль.

Йен снова завладел своим стаканом с бренди и опорожнил его одним глотком.

– То есть ты хочешь сказать, что он оставил нам в наследство ящик Пандоры.

Ящик Пандоры. Со всеми заключенными в нем несчастьями. Да, точное определение, молча согласился Фредерик.

Конечно, разумнее оставить его плотно закрытым крышкой. В конце концов, никто из них не питал иллюзий насчет близости со своими отцами. И конечно, какие бы тайны ни хранили отцы, друзья к ним не имели никакого отношения.

Гораздо важнее было то, что трое бастардов сумели построить жизнь, принесшую им удовлетворение. И только глупец рискнул бы нарушить хрупкий мир и стал бы ворошить прошлое.

Молчание нарушалось только потрескиванием поленьев в камине, все трое погрузились в свои мысли. Наконец Рауль энергично покачал головой.

– По-моему, было бы разумно взять деньги, мудро ими распорядиться и забыть, откуда они поступили.

Йен отозвался коротким смешком:

– А когда мы проявляли мудрость?

Фредерик был вынужден признать, что друг прав. Рауль посвятил свою жизнь лицедейству. Йен полагался на капризы Госпожи Удачи. А Фредерик каждый раз рисковал, вкладывая средства в новое изобретение.

– Нельзя не попытаться разгадать тайну, о существовании которой нам стало известно, – с покаянным вздохом признал Фредерик. – Ведь нельзя же не обращать внимания на занозу, застрявшую в пальце. В конце концов, ее придется удалить из опасения, что она загноится.

– Описание неаппетитное, но правдоподобное. Рауль разразился сухим коротким смешком:

– Mon Dieu, какие мы идиоты!

– Похоже, что Даннингтон, в конце концов, отомстил нам за все наши проказы, за то, что мы столько раз подкладывали ему в постель лягушек, – безрадостно заметил Фредерик.

Йен поднял пустой стакан:

– За Даннингтона, будь он неладен!

Фредерик и Рауль обменялись неуверенными взглядами.

– За Даннингтона, – ответили они в унисон.