Бурные страсти тихой Виктории

Глава двадцать вторая

Они уснули, обнявшись, на паласе в гостиной.

Если между ними и произошла разборка, то это была самая странная разборка из всех, которые случаются между супругами.

Санька раздраженно обошел ее, от растерянности столбом стоявшую, и скрылся в своей комнате. Вика ощущала себя потерянной оттого, что все получилось не так, как она хотела. Самое смешное, что она чувствовала себя виноватой. Как будто ударила ногой лежачего.

Оставить все как есть? Разве не этого она добивалась? Уйти к себе в комнату и привычно закрыться, и пусть он делает, что хочет. Но поступить так тоже не получалось.

Она зашла в гостиную и увидела, что Санька сидит на паласе, обхватив колени, и смотрит в одну точку.

Вика осторожно присела рядом. Господи, как трудно говорить неприятные вещи человеку, которого совсем недавно вообще берегла от всяческих нервных потрясений.

— Саш, — сказала Вика, — я думала, что у меня получится. Ну, не обращать внимания. Делать вид, будто ничего не происходит. Понимаешь? Многие так живут и ничего. Но у меня не получается. Наверное, я слишком тебя любила…

— Любила, — повторил он. — Уже в прошедшем времени.

— Может, и теперь еще люблю, — вздохнула она. — Но смириться не могу. Наверное, я просто эгоистка. Ты ведь не моя собственность, и глупо требовать, чтобы ты принадлежал только мне.

— А я хотел бы принадлежать только тебе, но у меня тоже ничего не получается. Происходит какой-то дурной гипноз. Умом понимаю, что нельзя этого делать, а веду себя как кролик перед удавом. Тот, что пищит, но лезет!

Он обнял ее за плечи, но без каких-то там намерений, а просто по-дружески, как обнимают близкого человека.

— Между прочим, я тебя понимаю. Я и сам… Когда позавчера ты где-то задержалась, я чего только не передумал, и когда представил, что ты в это время с кем-то другим, чувствовал, что зверею… И напрасно твердил: посмотри на себя, какое ты имеешь право девочку подозревать… Но и вправду ощущал какое-то первобытное чувство собственника.

— На самом деле мы встретились на кладбище, как ни странно это звучит. Я ходила на могилу к бабушке, а он… Леонид сидел возле могилы отчима, у которого в тот день была годовщина смерти. И когда он предложил меня подвезти, я не отказалась. По дороге мы заехали в садик за его сыном, а потом он помог мне открыть калитку. Я ведь и звонила, и стучала, а ты не открывал.

— А я так нажрался. Сидел с ружьем и думал, это у меня в голове звенит.

— Я ни в чем перед тобой не виновата.

— Я знаю.

— Может, давай поедим?

— Давай, — согласился он. — Ты заметила, что после того как позлишься, аппетит прямо-таки зверский?

— Заметила.

Они поели и выпили. С какой-то особой грустью неизбежности расставания. Даже в этом они были похожи, в своей реакции. Как глупо, что ничего нельзя поделать! То есть можно было бы на этой волне потребовать у Саньки слово, что он никогда больше себе такого не позволит. И он слово даст. И его нарушит. И в конце концов возненавидит Вику за то, что она заставляет его постоянно чувствовать себя клятвопреступником.

Ничего нельзя поделать.

Наверное, какой-нибудь психолог сказал бы: можно и нужно! И предложил бы кучу рецептов, а они оба вдруг в одночасье решили, что должны расстаться, и тут же смирились с этим.

Дураки! Какие дураки!

Но для начала супруги пошли на кухню, поели борща и курицу, а потом, прихватив бутылку вина и вазочку с шоколадными конфетами, устроились на паласе. Санька поставил диск со своим любимым Джо Дассеном, а Вика сняла диванные подушки, чтобы удобнее было полулежать и мирно беседовать под негромкую музыку.

— Ты решила восстановиться в университете? — спросил Вику муж.

— Решила. А ты откуда знаешь?

— Догадался, не маленький. Я думаю, давно пора… Как все совпало: ты будешь учиться, я — заниматься карьерой.

— В чем тебе поможет та женщина?

Он пожал плечами:

— Она так влюбилась в меня, даже жалко. После той пощечины она стояла передо мной на коленях, прощения просила… Я не люблю ее, но и бросить сейчас… прости, но не смогу… Уже со следующей недели я стану заместителем генерального директора фирмы. Как тебе такой расклад?

— «Каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу», — продекламировала Вика.

— Насколько я знаю, это не Высоцкий, — заметил Александр.

— Ты прав, это Левитанский. Я и не заметила, как перестала цитировать Владимира Семеновича.

— Взрослеешь. У тебя отпадает необходимость пользоваться высказываниями других людей. Своим мыслям тесно? Не обижайся, я шучу.

— А я и не обижаюсь. Что-то у меня голова кружится. — Вика положила голову на подушку.

— Может, это у тебя переоценка ценностей так бурно проходит… Черт, все пытаюсь представить себе, что мы станем друг для друга чужими людьми, и никак не получается.

Александр прилег рядом и сказал ей в самое ухо:

— Может, давай… в последний раз?

— Не надо, — качнула головой Вика, — тогда наше решение будет и вовсе трудно выполнить… Слушай, а как же твоя… пассия соглашалась на мое существование?

— Она соглашалась на все, только чтобы иметь возможность хоть редко со мной встречаться. Завтра я скажу, что перехожу к ней жить, она умрет от счастья.

— Думаешь, она согласится на твои другие связи?

В голосе Александра прозвучали хвастливые нотки.

— Согласится, куда она денется!

С одной стороны, Вику задело то, что Александр в конце концов так легко решил с ней расстаться, а с другой — обрадовало, что произошло это неприятное событие без шума и кровопролития.

Ночью пошел дождь, и на полу стало прохладно, но Александр принес из спальни теплый плед, и они опять заснули и спали не просыпаясь до самого утра.

А утром они, пока еще супруги, завтракали на кухне. Александр попросил:

— Помоги мне собраться, ладно?

— Как будто ты всего на пару дней уезжаешь, — с горечью заметила Вика.

Зачем тогда нужно было упираться, хвататься за ружье?

— Боязно мне было, — ответил он на ее молчаливый вопрос, — жить с кем-то без любви, по расчету. Если бы не наше расставание, сам бы я на такое не решился, а так… Словно судьба меня в этом направлении подталкивает. У нас все еще не принято торговать своей внешностью. То есть это, конечно, делается в сфере шоу-бизнеса, но в сфере производства… — Он невесело посмеялся. — Ладно, будем считать, что я — фотомодель. Бывают же мужчины-фотомодели? Фотомодель, которая пошла — или пошел? — работать на производство. Одна надежда, что и в голове у меня кое-что есть для того, чтобы делать успехи не только с помощью одного места.

Слышал бы кто, о чем говорит Виктория, расставаясь с мужем! На позицию девушка провожала бойца. Невидимого фронта. Отдавала в чужие руки своего первого и единственного мужчину.

Вещей получилось две большие дорожные сумки плюс пакет с дубленкой.

— Вика, — сказал Санька, оттащив вещи в машину, — а ты не будешь возражать, если машина пока останется у меня?

— Я не буду возражать, если машина вообще останется у тебя. А вот как быть с холодильником, телевизором…

— Остальные вещи пусть будут твоими. У Инессы дом под завязку забит всякой импортной техникой… Но насколько мне в нашем доме легче дышалось… — Он смутился от собственной откровенности и расцеловался с Викой. — Прощай, Тростинка, не поминай лихом своего непутевого мужа.

Он ушел, и Виктория осталась одна. С Блэком.

Информатику Виктория сдала. И получила новый студенческий билет.

— К первому сентября будьте готовы! — сказали ей в секретариате университета.

— Всегда готова! — отозвалась она.

И вышла на работу к Герману Семеновичу.

Примерно через месяц он вызвал Вику к себе и заговорил о ее намерении уйти с работы.

— Виктория, ты будешь учиться на дневном отделении, я знаю, но, может, ты сумеешь совмещать работу с учебой? Отец говорит, что ты всегда училась на пятерки. Да и я вижу, что голова у тебя светлая. Пусть твоя трудовая книжка у меня лежит, и стану я тебе платить за человеко-часы, как в старые добрые времена. Конечно, получится гораздо меньше, чем за полный рабочий день, но для простого студента деньги более чем достаточные. Согласна?

— Согласна, — кивнула Виктория. Она уже выходила из кабинета, но в дверях немного помедлила. — Скажите, Герман Степанович, а почему вы предлагаете мне такие хорошие условия? Из-за папы или…

— Или, — улыбнулся тот, — уж не знаю, что в тебе за магнетизм присутствует, но при тебе мы с англичанами три сделки обговаривали и все три прошли как по маслу. Получается, ты у нас как талисман. Легкая рука у тебя, девочка. Такое не купишь.

Она удивилась. Разве может быть так, чтобы человек по природе невезучий был для кого-то талисманом?

Вика вдруг вспомнила слова Леонида, что ее мелкие неприятности лишь плата за большое везение. За везение для других? Потому что сама для себя она ничего хорошего не ждала. Один раз ей повезло: вышла замуж за любимого человека, но и это оказалось пустым номером. Муж от нее ушел и живет сейчас с другой женщиной, которая заранее простила ему все, чего не захотела прощать Виктория.

За исключением этого разговора со своим новым начальником в жизни Виктории не происходило ничего хорошего. Или проще сказать, вообще ничего не происходило.

Она удивилась той легкости, с какой отпустила от себя Саньку, но оказалось, что ее удивление напрасно. Легкости не было, а с каждым днем становилось все хуже и хуже. На нее наваливалась не просто тоска — черная меланхолия.

Почувствовав, что с их отпрыском творится неладное, к Виктории зачастили и отец, и мать. Они притаскивали Вике сладости, дорогущие билеты на какие-то концерты, гастроли известных артистов — она исправно ходила на эти концерты. Сидела в зале и внешне реагировала на выступления звезд так же, как и остальные зрители, но в душе ее было пусто и холодно.

Чтобы отбиваться от опеки близких родственников, она цепляла на лицо дежурную улыбку, а в случае необходимости и бурную радость, но стоило им покинуть ее дом, как Виктория погружалась в привычное состояние отрешенности от мира и нежелания наслаждаться его радостями.

Как ни странно, самое благотворное влияние на нее оказывали вовсе не выходы в свет, а тихие прогулки с Блэком по пустому утреннему парку — наверное, у обоих было похожее состояние. По крайней мере Вика объясняла себе нежелание собаки бегать по парку подобно другим собакам, а вот так, не спеша прогуливаться по ее аллеям, время от времени касаясь руки хозяйки и ожидая от нее легкой ласки.

Она отвечала на его беспокойство:

— Я никогда не выгоню тебя, Блэк, слышишь, никогда!

А по вечерам они вдвоем сидели на крыльце — вернее, Блэк лежал у ее ног — и молча прислушивались: Виктория — к себе, пес — к звукам за калиткой. Она — тщетно ожидая всплеска, отзвука, пробуждения, он — неприятностей, которые может доставить этот непонятный коварный мир, который может ворваться в их жизнь снаружи.

В один из дней ее посетили супруги Стрельниковы, и с их приходом в Викиной жизни будто наметился просвет.

Ольга, как всегда, тарахтела — впрочем, особенно Вике не навязываясь. А Гоша больше помалкивал, но иногда Вика ловила на себе его внимательный взгляд.

— Чем ты занимаешься в свободное время? — спросила Ольга.

— Телевизор смотрю, — пожала плечами Вика.

— Вот еще, телевизор! От тоски он вылечить не может.

— Да с чего ты взяла про тоску-то? Я прекрасно себя чувствую.

— Оно и видно! Вот что, подружка! Тебе нужно придумать себе какое-нибудь хобби! Например, шить или вязать. В универе ты же как-то шаржи на наших преподов рисовала. И на Леопольда, помнишь? Весь курс покатывался. Правда, Гош, ты бы видел! У Витуськи куча всяких способностей, которые ей почему-то некогда реализовывать.

— Да знаю я, — смеясь, отмахнулся Гоша от непоседы жены, — ты что, забыла — мы с Викой в одном классе учились. Она всегда что-то для учителей рисовала, но в художественное училище пойти не захотела.

— Просто я понимала, что моих скромных способностей маловато для того, чтобы стать настоящим художником.

— Но достаточно для того, чтобы стать настоящим полиглотом? Оля сказала, ты все же решила университет окончить?

— Пока более-менее освоила только английский язык. Второй у меня — немецкий, — тут я в свое время дела подзапустила, придется наверстывать.

— Гошик, я скажу Вике? — Сунулась к нему под руку Ольга; она не могла терпеть, чтобы старые друзья говорили о чем-то без ее активного вмешательства.

— Ну, скажи, — согласился он.

— Так вот, Виктория, признаюсь тебе первой — Гоша не считается. У меня будет ребенок!

— Правда, Олька? Ой, как я рада! — Виктория стала ее целовать и вдруг разрыдалась.

Подруга испугалась и принялась ее утешать:

— Ты что, Витуська, тоже хочешь ребеночка? Подумаешь, не найдешь, от кого родить? Глупышка! Если хочешь знать, я и не очень хотела. И когда узнала, что залетела, сначала даже расстроилась. Как бы не пришлось бросать университет, но Гоша сказал, что он лучше еще одну работу себе возьмет, но нас с малышом обеспечит. И мама с папой тоже обещали подключиться.

Потом Вика развеселилась и до самого конца вечера охотно смеялась шуткам и анекдотам Гоши, так что окончательно усыпила их беспокойство. Но когда они ушли, почувствовала облегчение. Створки раковины, в которую она влезла, опять захлопнулись.