Мне больно даже во сне.
Я иду по темной дороге, еле освещенной фонарями, а все тело ноет, и идти так тяжело. Но я понимаю, что останавливаться нельзя, иначе я сосредоточусь на этой боли. Утону в ней, начну жалеть себя и больше никогда не встану.
И я иду, иду вперед, не зная, есть ли конец у этого пути.
Я не знаю, сколько провела там. Просто меня вдруг резко выбросило оттуда, вытянуло вверх, на свет, и я очнулась в белом месте. Глаза просто неимоверно резало от него, и я слезливо моргала, пока не начала различать очертания стен, комодов, капельницы, кровати, на которой лежала. Я была заботливо накрыта белым одеялом, а вокруг — никого.
Затем до слуха донеслись звуки множества шагов за дверью.
Тело болело и в реале. Особенно левая рука, которая оказалась забетонирована в гипс. Под ним чесалось, но у меня не хватало даже сил поднять правую руку и попытаться подлезть туда.
Я начала безразлично втыкать в потолок, все еще не осознавая ничего. Обрывки воспоминаний плавали во мозгу, как будто кто-то медленно помешивал воду в кастрюле. Снова хотелось спать, но я не хочу возвращаться на эту дорогу без конца и края.
Затем меня осенило.
Данил. Что с ним?!
Я принялась шарить правой рукой по кровати, пока на краю не нащупала кнопку вызова медсестры. После небольшого ожидания двери открылись, и вместе с двумя медсестрами ко мне зашел взрослый, статный доктор, держа подмышкой папку.
— Вы очнулись, отлично.
— Где я? Где Даня?
— В лучшей частной клинике города, — не без гордости произнес, — к счастью, полиция нашла вашу сумочку с документами, и мы связались с родителями. Они в городе, ждут новостей.
— Где Данил Туманов, — членораздельно произнесла, чувствуя, что от меня скрывают эту информацию. Точнее, не договаривают. Глаза врача бегали, не встречаясь с моим взглядом.
— Ваш молодой человек сидел как раз с той стороны, куда пришелся удар и... у него было множественное внутреннее кровотечение. Вы, Наталья, можно считать, отделались легким испугом за счет сработавшей подушки безопасности. Несколько крупных швов, пара сломанных ребер, сломанная рука и сотрясение. Но из-за того, что вы потеряли много крови, сейчас не рекомендуется напрягаться.
— А он?
— Он до сих пор в реанимации, пока ничего не могу сказать.
Я подорвалась, и меня чуть не вырвало. Голова закружилась, а дышать стало неимоверно тяжело, будто кто-то сел на грудь. Сдерживая нахлынувшие слезы, я процедила:
— Мне нужно к нему.
— Туманов без сознания, вам вставать нельзя. Я не вижу в этом необходимости.
— Пожалуйста! — начала паниковать, порываясь слезть с кровати. Это было очень тяжело, я будто толкала гору, — мне очень нужно кое-что ему сказать!
— Он все равно не услышит. Сестра, — кивнул девушке слева, и она подошла ко мне.
Она, мило улыбаясь, приблизилась и попыталась уложить меня. Но я начала брыкаться, вырываясь из ее тонких, но на удивление сильных рук.
— Нет! — снова плачу, — Нет!
— Мне правда жаль, но вам нужен покой, ведь вы скоро пойдете на поправку.
Не знаю, как она вернула меня в лежачее положение, но я намерена бороться до тех пор, пока... пока...
Она покрутила винтик на капельнице, и к физраствору добавилось что-то еще. Мне жутко захотелось спать. В сон клонило так, будто я не спала неделю. И бороться с этим... оказалось невозможно...
— Просыпается... — шептались знакомые голоса.
— Слава богу, — вздохнул голос... мамы. — Такое облегчение.
Снова тяжело открывать глаза.
— Можно, наконец, приглушить этот чертов свет? — еле разомкнула пересохшие губы.
— Милый, — затем шаги, щелчок выключателя, и режущий свет пропал. Я спокойно разомкнула веки и уставилась на родителей, перепуганных до смерти. Мама держала меня за руку и тихо ее поглаживала. Отец сидел по другую сторону кровати. Немного не такой, каким я запомнила его в нашу последнюю встречу. Вместо статного, мужественного мужчины здесь сидел сгорбленный, с парой поседевших волосинок родитель. Их было видно, потому что он был шатеном. Именно в этот цвет я и покрасилась, когда меняла свою жизнь.
— Вы... здесь...
— Конечно, мы здесь, где нам быть. Ох, как ты перепугала нас! — мама, похожая на более взрослую версию меня, но с длинными светлыми волосами, еще крепче сжала мою ладонь.
— Мы с матерью бросили все дела, отменили встречи и совещания, и сразу же выехали к тебе.
— Я рада, — прошептала, — можно воды?
Мама дернулась, как будто почувствовала вину, что сама не догадалась ее мне подать. Повернулась к тумбе и протянула мне стакан. Я взяла его слабой правой рукой, чувствуя, как с каждым глотком расправляется желудок. Ох, живительная влага.
— В общем, виновника ДТП уже держат в СИЗО. Он не был пьян, парень просто лихачил, кажется, красовался перед друзьями и не справился с управлением.
— Сколько я здесь лежу?
— Четвертый день. Ты порой просыпалась в бреду, но явно была не в сознании, поэтому с нами не разговаривала.
— А как там Данил?
— Да так, — мама увела взгляд, — кстати, в коридоре ждут твои друзья.
— Девочки здесь? — разум прояснился. Даже на душе теплее стало. Все так переживают. Но то, что они не хотят о нем говорить, меня настораживало. Что-то скреблось в душе, противно и мерзко.
— Да, хочешь их увидеть?
— Конечно, очень.
Папа приобнял маму за плечо:
— Тогда мы сходим перекусить и немного отдохнуть. Который день недосыпаем, все возле твоей постели сидим. А ты пока пообщайся. Если что говори медсестре, она нам позвонит.
Я кивнула. Мама с папой вышли за дверь, а через минуту сюда ввалилась толпа моих друзей. Катя с Олеся привели своих парней, которые, видимо, тоже переживали.
— Наташка! — девочки бросились меня обнимать, но я закашлялась, и они тут же виновато отстранились. Катя села рядом и сжала мою руку, как до этого делала моя мама.
— Мы так рады, что ты живая... — Олеся одной рукой держала небольшой беременный животик, а другой вытирала крупные слезинки. Егор тут же полез за платком, который походу таскает с собой уже на постоянке. Олеся стала довольно эмоциональной в последние месяцы.
— Ты не представляешь, как мы охренели, — кивнул Дима, развалившись в кресле у стены. — Еще и с того, что второй потерпевший — Данил.
Я увела взгляд, смотря в темное окно. Поздний вечер.
— Так, получилось... — глухо выдала.
— Он тебя насильно увозил? — Катя взволнованно вгляделась в меня.
— Да, кстати, если что скажи, мы его с Егычем добьем.
— Так он живой?! — в души упал груз. Хоть они что-то знают и не молчат.
— А надо, чтобы был мертвый?
— Нет! — чересчур эмоционально повысила голос, буквально рявкнув на парней. Дима с Егором недоуменно переглянулись.
Олеся резко успокоилась, нахмурилась и уперла руки в бока:
— Мальчики, идите погуляйте. И принесите нам чего-нибудь вкусного. А мне кофе.
— Тебе нельзя кофе, — возразил Егор своей жене.
— А вот и можно!
— Нет! И я принесу тебе сок.
Девушка накуксилась:
— Ты совсем меня не любишь?
— Люблю, поэтому и оберегаю, — вздохнул, — какой сок?
Она вздохнула следом.
— Томатный.
— Пошли, Димон, — похлопал один другого по плечу, и они удалились из палаты. Я слегка улыбнулась. Их перепалка ненадолго вернула меня в обычный мир. До произошедшего, до этой больничной палаты. И почему мне не жилось спокойно? Потянуло на приключения?
— Что с Данилом? — я сразу же уставилась на подруг, как только дверь хлопнула.
Олеся начала мяться, поэтому я стала буравить взглядом Катю. Она тоже чувствовала себя не в своей тарелке, кусала губу, будто решая, говорить или нет. Словно переживая за мою психику. Да она у меня, ха-ха, крепче, чем у них обеих взятых. Чего за меня волноваться?
— Понимаешь, его, конечно, подлатали... но они столько боролись за его жизнь. Драгоценное время ушло. И короче... Даня в коме. Никто не знает, когда он очнется. Может, когда восстановится, может, никогда.