Спит. Сквозь сон всхлипывает, а затем переворачивается на спину и уютно сопит. В комнату заглядывает любопытная Анна, и я хочу ее прогнать, чтобы она не мешала мне наслаждаться минутами тишины в обществе спящего сына, но молчу.
Заходит, снимает туфли и на носочках прокрадывается к кровати. Заглядывает в спящее лицо Вани, прижимает ладони к груди и улыбается. Она меня пугает.
— Такой сладкий, — шепчет она и переводит взгляд на меня. — Так бы и съела.
Я аккуратно сажусь, замираю, когда Ваня недовольно вздыхает и раскидывает руки в стороны.
— Такой зайчик, я аж не могу…
Встаю и красноречивым взглядом намекаю Анне, что нам стоит оставить Ваню наедине с его снами.
— Можно я побуду с ним? — мило улыбается.
— А как же тест на отцовство? — вскидываю бровь.
— Разрешаю по этому поводу поругаться с моим мужем, — пожимает плечами. — А я-то помню Адама в детстве.
Хочу упрямо заявить, что Ваня похож на меня, а не на Адама, но это будет глупо.
— Он также нос морщит, — Анна завороженно разглядывает Ваню. — И рыдает так же. С теми же интонациями.
— Без понятия, как рыдает Адам, — сердито отвечаю я и семеню к двери, — и знать не хочу.
— Сейчас он, конечно, не рыдает, — Анна оглядывается, — но я тебя не обманываю. Он тоже был маленьким мальчиком.
Ваня опять вздыхает, и мы с Анной испуганно замолкаем. Когда он затихает, я бесшумно выхожу.
В коридоре уговариваю себя, что я не должна испытывать, недоверие к Анне и бояться, что она навредит моему сыну. Она же бабушка.
Несколько шагов, и я возвращаюсь к двери. Прислушиваюсь к тишине и заглядываю в комнату.
Анна лежит на кровати и задумчиво разглядывает профиль Вани, накрыв его живот ладонью.
В груди неиствует ревнивая тигрица, которая требует прогнать наглую тетку. Ваня только мой! Мой! И никто не смеет прикасаться к нему!
Кто-то хватает меня за капюшон, мягко тянет за него и тащит прочь от двери. Прикусываю язык, чтобы не завизжать, разворачиваюсь и в немых криках отталкиваю Адама.
— Спокойно, — шепчет он, — это я.
— Чего тебе?
— Проверить.
— Что проверить?
— Вдруг вы тут с мамой моей схлестнулись? — пожимает плечами. — Пришел разнимать.
— Разнимать?
— А у вас все тихо, — Адам усмехается, — даже удивительно.
Я не знаю, что ему ответить. Конечно, я бы могла вступить в перепалку с его матерью, но она вела себя прилично и не нарывалась на конфликт.
— Твоя мама разрешила поругаться с твоим отцом, — скрещиваю руки на груди.
— По поводу?
— По поводу теста на отцовство.
— Оставь это своей маме, — Адам тихо смеется. — Она отлично справляется.
— Они, что, там ссорятся? — настороженно спрашиваю я. — И ты их оставил наедине?
— Не то, чтобы ссорятся, — Адам озадаченно поглаживает щеку. — Так, на грани общаются.
— А ты решил уйти?
— А зачем мне во всем этом участвовать?
— Не знаю, — сердито хмыкаю. — Меня уже в который раз называют обманщицей, которая решила тебя поиметь и нагреть на бабки сыном, который совсем тебе не сын.
— Я бы понял тебя, если бы это я потребовал тест на отцовство, — Адам раздраженно приглаживает волосы. — Хочешь что-то сказать моему отцу, иди и говори.
— А вот пойду и скажу.
Решительно шагаю к лестнице, а затем оглядываюсь, когда слышу тихий смех.
Кашляет, выдыхает и надевает маску невозмутимости.
— Что ты ржешь?
— Я бы предложил тебе переодеться…
— Стыдно за меня? Да? Какая-то нищенка в пижаме и с синяком под глазом?
Конечно! Не модель с ногами от ушей и идеальной кукольной моськой!
— Нет, не стыдно, — мягко и бесшумно шагает ко мне, а я приподнимаю подбородок, чтобы скрыть свою неловкость.
Мне лучше молчать. Мне самой за себя стыдно. Вечно у меня все через одно место, и всегда я какая-то неуклюжая и стремная. Все вокруг такие красивые, статные и преисполненные собственным достоинством, а я — потасканный жизнью единорог.
— Я думаю, все и ожидали модель с ногами от ушей, — за своими мыслями я и не заметила, как Адам оказался рядом со мной, — а я взял и всех удивил. И Ваня, как сын своего отца, решил добавить маме чуток очарования под глаз. Согласись, Мила, твое знакомство с моими родителями — запоминающееся. И никакой фальши. Мой отец лишь для порядка сказал про тест, Мила.
— Зато сколько в тебе фальши, — вглядываюсь в его глаза. — Адам, игры играми, но нам надо поговорить.
— Ты вроде шла надирать уши моему отцу за то, что он посмел тебя оскорбить, — ухмыляется, а в зрачках проскальзывает темная тень. — И раз мама дала разрешение, то грех им не воспользоваться.
— Чего ты от меня добиваешься?
— Раз ты мать моего ребенка, то будешь моей женой, — отодвигает меня в сторону и шагает прочь. — Нравится тебе это или нет, — оборачивается через плечо, — и нет, требовать от тебя супружеского долга я не буду. Любовниц никто не отменял.
— Да ты издеваешься, — с губ срывается короткий смешок.
— Я дам тебе время исправиться, — недобро щурится.
Он опять соскакивает с разговора, который бы мог нам разобраться в отношениях друг с другом.
Язвит, выплевывает гнусности, лишь бы уйти от откровений.
— Я видела твой байк и инвалидное кресло, Адам, — со лживым спокойствием говорю я.
Он закрывает глаза, медленно выдыхает через нос и вновь смотрит на меня исподлобья:
— Это тебя не касается.