Открываю дверь своим ключом. Тихонечко. Повороты медленные с тихими щелчками.
— Вот, — киваю на Адама, когда мама выходи и едким шепотом добавляю, — папаша собственной персоной.
В такси молчали. Идиотская ситуация, в которой я чувствую себя стремно. Я убедила себя, что была права, а сейчас просыпается чувство вины. Часть меня согласна, что адекватный и взрослый человек объявил бы о своей беременности, а я из-за обиды и назло решила умолчать об интересном положении.
Адам по-хозяйски перешагивает порог. Мама на несколько секунд, наверное, для приличия округляет глаза, а затем окидывает его оценивающим взглядом.
— Не наркоман.
— Адам, — представляется “папаша”.
— Ирина, — мама протягивает руку.
Деловое рукопожатие, а я устало чешу бровь. Меня расстраивает, что у мамы во взгляде нет враждебности. Лишь легкая настороженность и любопытство.
— На переговоры? — спрашивает мама и едва щурится.
— А они возможны? — Адам приподнимает бровь.
— Почему нет?
Секундное молчание, и мама переводит на меня взгляд. Смотрю на нее злобной чихуа-хуа и всем видом намекаю, что никаких тут переговоров.
— Предлагаю переговорочный чай, — мама разворачивается и плывет на кухню.
Адам оглядывается и шепчет:
— Ты точно не в маму пошла, — а затем улыбается. — Тебе стоило ее с собой взять.
Поддев носками за пятки, снимает туфли, снимает пиджак и накидывает его на крючок вешалки. Отвлекается на сандалики и кроссовочки Вани, затем разглядывает его рюкзачок с мордой динозавра и скользит взором по его ярким цветным курточкам. В небольшой прихожей нашей квартирки ему тесно, а я рядом с ним я чувствую себя низкорослым эльфом.
— Я в детстве думала, что я приемная, — говорю я.
— Это вряд ли, — шагает на кухню, — вы похожи.
Я медлю несколько минут, а после бесшумной тенью заглядываю в детскую. Горит тусклый ночник-зайчик, а Ваня дрыхнет звездочкой. Как же я рада, тому что мой сын всегда отличался крепким сном. Он может спать даже тогда, когда соседи сверлят стены.
Бесшумно закрываю дверь и неохотно плетусь на кухню, где за столом вальяжно расселся Адам. Он, по его мнению, тут не гость, а биг-босс.
— Ты голодный?
— Мам, — цежу я сквозь зубы и прикрываю за собой дверь.
— Нет, — отвечает Адам.
— Я котлет нажарила, — мама игнорирует отказ Адама и подхватывает большую миску с плиты. — Смотри, какие.
Открывает крышку и хвастается румяными круглыми котлетами перед гостем, который молча поднимает взгляд.
— С пюрешечкой, — мама улыбается.
И она не заискивает и не лебезит. Она просто такой человек. Вот она решила накормить Адама котлетками и пюре и она добьется своего.
— Уговорили.
— Да вы издеваетесь, — охаю я и сажусь в углу у холодильника. — Мама, он не друг.
— Ирина ведет правильную тактику, — Адам свысока смотрит на меня. — Ты в курсе, что многие важные переговоры проходят часто не в кабинетах, а за обедами и ужинами?
— Хватит умничать.
Через минуту и передо мной стоит тарелка с котлетой и пюре.
— Меня тебя и спрашивать не надо, чтобы понять, что ты голодная, — мама улыбается.
Хочу возразить, а она хмурится:
— Ешь, а то сладкого не получишь.
Адам вскидывает бровь, и мама говорит:
— К тебе это тоже относится.
Бровь Адама ползет выше, а мама с чувством выполненного долга отправляет кусочек котлеты с пюре в рот.
— А на сладкое у нас что? — деловито интересуется Адам.
— У нас? — чуть не поперхнувшись, переспрашиваю я.
— Шарлотка, — невозмутимо отвечает мама.
Я чувствую себя будто в саду и вредной девочкой, которая хочет швырнуть в лицо Адама снаряд пюре, потому что ревную свою золотую маму с котлетками. Она должна баловать только меня и Ваню.
— Я бы хотела понять, что у вас произошло, — спрашивает мама и погружает вилку в пюре.
— Он был женат, — натягиваю на лицо улыбку. — И я была вынуждена уйти.
— Вот как, — мама приподнимаем бровь, строго глядя на Адама. — Если был, то развелся, я так понимаю?
— Год назад, — отвечает Адам и почти треть котлеты жует.
— Дети?
Качает головой.
— Почему?
— Все это не имеет, мам, значения, потому что у него и сейчас есть женщина, — утомленно вздыхаю я.
— Вот как, — мама вновь отвлекается на пюре и котлету. Две минуты молчания и мама с легким разочарованием шепчет. — Надо было чуть меньше лука.
Я медленно моргаю. Ее действительно больше волнует вкус котлет тем то, что отец ее внука — лживый козел.
— Прозрачно намекаю, что вы должны сейчас меня разубедить, — голос мамы становится недовольным. — Говорите, что всё вкусно.
— Да, мам, очень вкусно… — обескураженно отвечаю я. — Как и всегда.
— Отличные котлеты, — Адам кидает на меня озадаченный взгляд.
— Я чуток изменила рецепт, — мама расцветает улыбкой. — Люблю иногда поэкспериментировать.
— Эксперимент удался, — подтверждает Адам.
— Добавки?
А вот это коварная ловушка. Если откажется, то его комплименты станут пустыми. Мама не то, чтобы затаит обиду, но пометочку в своей воображаемой тетрадочке сделает. И, наверное, отказ от котлеты перевесит то, что Адам сейчас не свободен.
— Не откажусь, — Адам выдерживает прямой взгляд моей мамы.
Мама подкидывает ему в тарелку две котлеты и возвращается за стол, а затем сбрасывает с моей головы капюшон:
— Ты прям как пацан какой-то. Злой пацан-карманник.
— Мам, — поскрипываю зубами о вилку.
Мы все замираем, когда приоткрывается дверь и на кухню бесшумно проскальзывает сонный и босой Ваня. Косит подозрительный и любопытный взгляд на Адама, который застыл с куском котлеты у открытого рта, шлепает мимо него и неуклюже забирается на меня маленькой обезьянкой в смешной пижаме с разноцветными мышатами.
— Мама… — обнимает меня, прижимается и зевает. — Мамуля.
Сердце тает и растекается нежностью. Я целую сына висок, поглаживаю по спине и тихо спрашиваю:
— Почему не спишь?
Он такой теплый, уютный и сладкий, что хочется плакать от умиления.
— Не хочу…
Вот сейчас у мамы в круглых глазах проскальзывает паника. Ваня тянется к моей тарелке, подхватывает пальчиками кусочек котлетки, возюкает в пюре и отправляет в рот. Жует, причмокивает, облизывает пальцы и опять прижимается ко мне.
Молчание становится густым, как кисель.
Сонно и недоуменно смотрит на Адама, опять зевает и спрашивает:
— Кто это?