Царский каприз

XIII ВОЛШЕБНАЯ СКАЗКА

Временная размолвка между державными братьями прошла почти незаметно. Михаил Павлович слишком горячо и преданно любил брата, чтобы долго обходиться без его присутствия, государь же тоже слишком привык к его близости и преданной, горячей любви.

С виду все пошло по-старому, но на дне души обоих остался невольный след, как бы осадок горечи на дне опорожненного бокала.

В жизни молодой княгини Несвицкой тоже оказывалось мало света и радости. Пропасть, отделявшая ее от мужа, делалась с каждым днем все глубже, холодом веяло все сильнее, и то тяжкое одиночество, на которое обрекла себя молодая красавица, было бы совсем невыносимо, если бы над нею не веяло зарею нового, неизведанного счастья горячей, разделенной любви.

Прошло порядочно времени с момента первого знакомства княгини с Бетанкуром, и хотя между ними не было произнесено решительного слова, но оба глубоко сознавали, что друг без друга жизнь для них немыслима и невозможна.

Софья Карловна всеми силами избегала полного и открытого объяснения, чувствуя и сознавая, что она будет бессильна перед горячим словом любви и страсти человека, уже давно овладевшего всею ее душой, всеми ее заветными помыслами и мечтами. Но она была слишком честна и пряма для того, чтобы, тайно отдаваясь страсти и принадлежа любимому человеку, в то же время жить под одним кровом с мужем, хотя бы и нелюбимым. Двойственная роль была ей не под силу. Она могла сойтись с человеком только при условии громкого и открытого исповедания своей привязанности и даже в положении любовницы хотела идти по жизненному пути так же прямо, смело, как шла в жизни во всем, не притворяясь, не рисуясь и ничего не пряча под маской семейного очага.

Бетанкур понимал это; он знал прямой и стойкий характер Софьи Карловны и не пробовал бороться с ней, рассчитывая на всепобеждающее время и на силу молодой, всепокоряющей страсти.

Ждать ему было не особенно трудно. Правда, княгиня Софья Карловна нравилась ему, и свое чувство к ней он согласен был даже признать серьезной любовью, но эта любовь не поглощала его всего, как поглощала она молодую женщину, не захватывала всего его существования, не порабощала его воли, не туманила разума.

Ловкий и упорный карьерист, одаренный исключительной способностью овладевать всем и умело добиваться всего, он свою служебную карьеру ставил выше всего и не поступился бы ею ни для чего в мире. Поэтому он избегал и столкновения с мужем княгини, и ничего не имел против тех платонических отношений, которые продолжали существовать между ним и княгиней, сознавая, что этот платонизм гарантирует от тех неизбежных скандалов, которыми в последнее время очень часто иллюстрировалась жизнь его товарищей по службе.

Незадолго перед тем был смертельно ранен на дуэли богач и красавец Новосильцев. Третье отделение уже в течение нескольких месяцев было усердно занято разбирательством скандального дела, разгоревшегося в семье Эбергардов. Молодой красавец Набоков застрелился на другой день после своей свадьбы. Все эти громкие скандалы вызывали не менее громкое неодобрение государя, объявившего во всеуслышание, что ни о каких столкновениях подобного рода он не желает больше слышать. В подтверждение его слов только что был временно выслан из Петербурга светлейший князь К., едва спасшийся от грозной мести мужа своей хорошенькой и до крайности ветреной возлюбленной.

Бетанкур принимал все это к сведению и спрятал глагол «любить» во всех наклонениях и спряжениях, но на этих спряжениях временно и оставался.

До государя, незаметно, но зорко прислушивавшегося ко всему, мимолетно дошел слух об усиленном ухаживании Бетанкура, и он в душе аплодировал стойкости молодой княгини, не поддававшейся искушению. Впрочем, он видел в этом, помимо сдержанности и скромности молодой красавицы, еще и доказательство того, что красный флигель-адъютант прямо-таки не нравится разборчивой княгине.

Заметив все это, его чуткий сверстник и фаворит счел момент удобным для новой смелой попытки. Он, узнав, что Бетанкур, сам очень охотно посещавший маскарады, успел понемногу приучить к ним и княгиню Софью Карловну, предложил государю вновь побеседовать с пленительной и недоступной красавицей, будучи убежден в том, что она в конце концов сдастся.

Фаворит со всей свойственной ему ловкостью узнал, когда именно княгиня со своим кавалером собирается поехать в маскарад, и заранее уведомил об этом государя. Ни на какую отличительную подробность костюма княгини он на этот раз указать не мог, но для точного опознания таинственной маски указал на присутствие подле нее ее неизменного спутника Бетанкура.

— Разве это уж так обязательно? — сдвинув брови, спросил государь. — Разве она всегда и всюду так открыто показывается с ним?

— Не всюду, ваше величество, но в маскарады он всегда сопровождает ее.

По красивому и мужественному лицу императора проскользнула гневная тень. Он не мог примириться с мыслью, что кто-нибудь мог достичь удачи там, где он потерпел фиаско.

В маскарад государь приехал вместе с фаворитом, и навстречу к нему тотчас двинулось несколько, видимо, поджидавших его масок.

Всегда приветливо и охотно откликавшийся на интересную маскарадную интригу император на этот раз уклонился от всякой маскарадной беседы. Он пристально разглядывал толпу, отыскивая в ней княгиню Несвицкую и ее неизбежного спутника.

Он увидел их в амбразуре большого итальянского окна, выходившего на площадь и глубокой нишею врезавшегося между большими мраморными колоннами. Они сидели рядом, и Бетанкур, близко наклонившись к своей собеседнице, задрапированной тяжелыми складками широкого домино, смеясь, рассказывал ей что-то, но она слушала его почти невнимательно.

Это не ускользнуло от пристального взора императора, и он, обращаясь к своему адъютанту, довольным тоном заметил:

— Романом здесь не пахнет!

Тот раболепно усмехнулся. Со времени серьезной беседы государя с великим князем Михаилом Павловичем фаворит реже стал встречаться с милостивой, обращенной лично к нему, шуткой императора.

В эту минуту перед проходившим императором почтительно вытянулся во фронт Несвицкий, шедший ему навстречу с какою-то маской, громко и визгливо хохотавшей.

— И этот тут? — заметил государь. — С кем это он?..

— Тоже со своей обычной подругой… с особой, хорошо знакомой всей гвардии…

— Неужели у моей гвардии такие дурные знакомства? — пожал плечами государь.

Говоря это, он прямо направился к сидевшей в нише итальянского окна парочке и, подойдя к ней, остановился.

— Бетанкур, ты мне уступишь свою маску? — обратился к быстро поднявшемуся при его приближении флигель-адъютанту.

Тот почтительно откланялся и готовился стушеваться.

— Мне кажется, что о подобной «уступке» надо было бы спросить меня? — смело и громко заметила княгиня Несвицкая, равно недовольная и неожиданным заявлением императора, и беспрекословным подчинением Бетанкура.

— А ты протестуешь, маска, против такой перемены? — улыбнулся государь.

Но не успела Софья Карловна что-либо ответить на это, как Бетанкур почтительно стушевался, низко преклонив голову перед государем; фаворит тоже вовремя исчез, и княгиня поневоле осталась с глазу на глаз с императором.

— Теперь ты не откажешься дать мне руку, прелестная маска? — близко нагибаясь к ней произнес Николай Павлович.

— Моего согласия никто не спросил! — недовольным тоном возразила княгиня, — ни вы, ваше величество, ни мой не в меру покорный кавалер!

— И ты, маска, сдаешься, как побежденная?

— Что сейчас произошло — не победа, государь!..

— Ты непременно хочешь идти наперекор всем маскарадным законам?..

— Я ни одному из своих решений никогда не изменяю! — ответила Софья Карловна, гордо откидывая назад свою грациозную головку.

— И, что бы я ни сказал тебе, ты на все ответишь мне тем же, чем ответила в первый раз?

— Я уже имела честь сказать вам, ваше величество, что ни одному из принятых мною решений я еще никогда не изменила!

— Чем бы ни пришлось вам, княгиня, поплатиться за такое смелое решение? — изменяя тон, произнес император.

— Я так мало значу, государь, и мое решение так мало может интересовать лиц мне посторонних, что мне странно было бы бояться чьей бы то ни было мести! Сколько бы ни прошло времени и какие грозы ни стряслись бы над моей обреченной головой, я от того, что порешила, не отступлюсь!

Прошла минута молчания.

Государь, пройдя под руку с княгиней весь длинный зал с хорами, вышел в следующий квадратный зал и, придвинув покойное кресло своей даме, сам поместился рядом с нею, на банкетке.

— Я тоже согласен отрешиться от маскарадного инкогнито, княгиня! — начал он.

— Как тогда, в день первой маскарадной встречи, государь? — смело рассмеялась она.

— А вы помните эту первую встречу? Вы, если память не изменяет мне, сказали тогда, что у вас исключительно дурная память.

— На всякое правило есть свое исключение!.. От иных воспоминаний при всем искреннем желании бывает трудно избавиться!.. Это, если я не ошибаюсь, в медицине называется «навязчивыми идеями».

Глаза императора сверкнули сердитым огнем, но он овладел собой, улыбнулся и продолжал:

— Я буду терпелив сегодня, княгиня! Я буду до конца терпелив!.. Причина моего терпения кроется в том, что этот разговор будет последним между нами, за ним будет произнесено последнее, решающее, окончательное слово!

Софья Карловна, сложив руки на коленях, промолвила:

— Я слушаю вас, государь!

— Для начала позвольте мне рассказать вам сказку. Вы любите сказки, княгиня?

— Я обожала их в детстве, государь!

— Вернемся же к годам вашего детства. Но ведь дети любят страшные сказки!..

— Я страшного ничего не признаю, ваше величество!

— Вы так храбры?

— Cloire obliqe, государь!.. Я — дочь генерала Лешерна!..

Император, как будто не расслышав слов княгини, продолжал начатый разговор.

— Позволите начать? — спросил он.

Софья Карловна ответила молчаливым наклонением головы.

— Я попрошу вас слушать внимательно, потому что мне мало того, чтобы вы выслушали меня; мне еще нужно ваше искреннее высказанное мнение по поводу моей сказки.

— Сказка с комментариями? Это интересно!..

— Сказка-загадка, сказка-вопрос, если вы хотите!

— Все интереснее и интереснее!..

— Что же, начать? — с улыбкой произнес государь, близко склоняясь к грациозной маске.

— Пожалуйста! Я жду!..

— Начну я с обычной присказки… В некотором царстве…

— Не в вашем государстве, ваше величество?..

— Да, не в моем, прелестная и шаловливая маска, а в другом, далеком, таком далеком, что до него и идти не дойдешь, и плыть не доплывешь, жила-была молодая царевна. Красива та царевна была на диво, и умна была, и талантлива, и даже добра была по-своему. Но одна только беда была: создана она была вся изо льда и снега!.. И самой ей холодно было, и подле нее всем было холодно!.. Пришло время, выдали царевну замуж за молодого королевича. Он тоже был не из последних королевичей, и его другие царевны порой любили и увлекались им, но растопить свою ледяную супругу он не мог, и подле него она оставалась такою же холодной, как прежде. И видела ледяная царевна, как кругом нее другие живут, и ласки чужие видела, и речи чужие любовные слышала, а сама все по-прежнему холодной оставалась, и другим подле нее все так же холодно было!..

— Зачем же не шли они греться куда-нибудь дальше, если уж им так холодно подле нее было? — произнесла княгиня.

— Не перебивайте меня! Сказка тем только и хороша, что из нее слова не выкинешь.

— Я слушаю!.. Вы остановились на том, что подле вашей ледяной царевны всем скучно было.

— Не скучно, княгиня, а холодно!..

— Прошу продолжать, ваше величество!..

— И вот однажды с царевной повстречался рыцарь… Он был храбрый рыцарь и к победам привык, и за морем всюду и царевны чужие, и царицы его любили, но он на их любовь не отвечал, а как подошел он и как увидал ледяную царевну, так и полюбил ее до безумия!.. И наяву о ней стал думать, и во сне ее видеть стал, и однажды через своего оруженосца открыл ей свое сердце. Он думал, что его рыцарское звание отвоюет ему сердце царевны; он надеялся, что лучами его славы растопится ее ледяное сердце!.. Он замок свой рыцарский к ее ногам положить хотел, он ко двору королевскому хотел ее приблизить… А она, вся холодная, вся ледяная, ни на что не поддавалась, и кругом нее по-прежнему было мертво и холодно от смертельной ледяной стужи!.. Думал рыцарь, что она супруга своего так горячо любит, и мирился с этим…

— Даже законного мужа позволял ей любить? Какой великодушный был рыцарь!

— Вы опять перебиваете меня, княгиня!..

— Простите, ваше величество, не буду!.. Ваша сказка делается очень интересной! Вы остановились на том, что ледяная царевна и при дворе королевском скучала, и на всех скуку наводила.

— Холод, княгиня, холод, а не скуку!

— И холод, и скука — это при всех дворах одинаково!.. В царских палатах нет и не может быть ни живой радости, ни живого веселья, ни живой любви и страсти!.. Там все это заменено этикетом… Но я опять помешала вам… Продолжайте, государь… Я давеча ошиблась, вы не на том остановились… Вы довели сказку до того момента, когда ваш великодушный рыцарь разрешил ледяной царевне своего законного мужа полюбить… И что же, полюбила она его или нет?

— Нет! — пожал плечами государь. — Нет, княгиня, она его не полюбила, потому, собственно, что она вся изо льда и снега создана была и вообще полюбить она не могла!.. Увивались около ледяной царевны и другие рыцари и оруженосцы, добивались и они ее любви, хотели и они добраться до ее ледяного сердца, но все ни с чем отходили!.. Да и куда им было! Уж чего тому великому рыцарю достигнуть не удавалось, о том им, мелким и ничтожным, и мечтать было нечего.

— Ну, и чем же кончилась ваша сказка? — спросила княгиня, когда государь умолк, откинувшись спиною на мрамор колонны, к которой была приставлена банкетка.

— Она еще не кончилась, княгиня. Моя сказка еще ждет конца, и вот об этом-то конце я и хотел спросить вашего мнения.

— Моего мнения?.. А что же я могу сказать вам, государь? Ведь я ни вашей ледяной царевны не знаю, ни храброго и самонадеянного рыцаря никогда не видела! О чем же именно вы хотите спросить меня?

— Я хотел знать ваше мнение о том, ждать ли великому храброму рыцарю удачи, полюбит ли его когда-нибудь ледяная царевна, или так и умрет она, холодная и застывшая, никого на своей груди не отогрев и сама никем не согретая?

— Вы хотите моего прямого и откровенного ответа?

— Конечно!.. Я знаю, что ни лгать, ни хитрить вы не станете.

— Благодарю вас за эту лестную уверенность, ваше величество, вы не ошиблись! — воскликнула Софья Карловна. — Я ненавижу всякую ложь и всякое притворство, и не только вам, простому передатчику чужой вам сказки, а самому рыцарю сказала бы, если бы он был живой человек и мне пришлось встретиться с ним, что его ледяная красавица, наверное, никогда не полюбит и ему около нее всегда будет так же холодно, мертво и неприветливо, как при первой встрече. Я любви не знаю или почти не знаю!.. Но мне сдается, что истинная, живая любовь вся скажется с первой минуты, разом… что понемногу она входить в сердце не может и что как ни храбр, как ни велик и непобедим ваш рыцарь, но сердце женское ему силой завоевать не удастся.

— И вы уверены в том, что моя ледяная царевна — это вы ее «моей» назвали — никогда никого горячо не полюбит и всю свою жизнь проживет неподвижная и холодная, никого на своей ледяной груди не согревши и сама ни на чьей груди не согретая…

— Нет, этого я не сказала!.. Я сказала только, что того самонадеянного рыцаря, который так упорно и так властно добивался ее любви, царевна никогда не полюбит; но ведь в том далеком сказочном царстве, о котором идет речь, не один же властный рыцарь живет! Вы сами сказали, что там живут и «мелкие, ничтожные оруженосцы»!.. Ваша ледяная царевна — странная и капризная царевна, государь!.. Она и сама в своем ледяном покое, быть может, многого не требует и, скромно отказавшись от почетной любви и жгучей страсти высокого рыцаря, способна откликнуться на любовь одного из тех мелких и ничтожных оруженосцев, о которых вы только что упоминали.

По лицу императора проскользнула гневная тень.

— Вы считаете возможным такое… увлечение, княгиня? — спросил он.

— А разве в сказочном царстве бывает что-нибудь невозможное, ваше величество? Да и от ледяной царевны чего же можно ждать?.. На то она из снега и льда вся сделана, на то от нее и холодом веет!

Император медленно поднялся с места.

Встала и смелая маска.

— Это ваше последнее слово, княгиня? — серьезно, с расстановкой спросил государь, особенно подчеркивая слово «последнее». — Я уже предупредил вас и еще раз повторяю, что этот разговор между нами более никогда не возобновится. Подумайте серьезно, прежде чем ответить. Вы можете впоследствии раскаяться в излишней поспешности и излишней решимости.

— Я никогда ни в чем не раскаиваюсь, государь!.. По-моему житейскому катехизису, раскаяние — смертный грех!

— Я не задерживаю вас больше, княгиня! — сказал император, овладевая собой и почтительно предлагая руку своей смелой маске. — Прикажете отвести вас к вашему прежнему кавалеру?..

— Не трудитесь, государь, я сама найду его! Он, вероятно, дожидается меня где-нибудь неподалеку.

— А вы держите его в таком строгом повиновении?

— Нет, государь!.. Я и сама повиноваться не умею, и от других никогда не требую повиновения!..

— О последнем я судить не могу, но за первое смело ручаюсь! — холодно улыбнулся император, доводя княгиню до свободного кресла и вскользь замечая неподалеку действительно ожидавшего ее Бетанкура.

Тотчас после этого разговора император уехал из маскарада, а неделю спустя Софья Карловна лишилась той временной пенсии, на которую она, правда, по строгой букве закона, не имела права и которая была ей оставлена только по личному ходатайству великого князя Михаила Павловича.

Великий князь, до сведения которого тотчас же дошло об этом новом обстоятельстве, приказал единовременно выдать княгине Несвицкой из личных его средств годовой оклад ее временной пенсии, но своему августейшему брату по этому поводу не сказал ни слова. Он удовольствовался тем, что в течение нескольких дней воздержался от посещения дворца и от личных докладов государю под предлогом болезни, в подтверждение которой представил на высочайшее имя медицинское свидетельство, что до того времени никогда не делал.

Государь в свою очередь молча встретил и пропустил эту семейную бутаду.

Княгиня Несвицкая отнеслась к явно выраженной царской немилости со спокойным и как бы равнодушным молчанием и не сообщила о ней даже Бетанкуру, с которым говорила все откровеннее и откровеннее и сближение с которым шло быстрыми шагами.

Растерялся только князь Алексей Яковлевич Несвицкий, пораженный не столько тем, что у его жены была отнята пенсия, сколько тем, что непосредственно за этой заметной брешью в ее бюджете последовало существенное изменение и в складе ее жизни.

Софья Карловна убавила штат прислуги и переехала на более скромную квартиру, которую хотя и убрала со свойственными ей вкусом и уменьем, но в которой уже не было прежнего барского простора, ни прежних остатков былой барской роскоши.

Князь растерянно осведомился, «как же они теперь будут жить», невпопад предложил свое личное заступничество перед государем, хотя в своей душе глубоко сознавал, что и не послушает его никто, и сунуться он ни к кому и никогда не посмеет. Он в порыве овладевшего им бестолкового горя дошел даже то того, что принес жене только что полученную от матери повестку на небольшую сумму денег, но, наткнувшись на отказ княгини воспользоваться таким великодушным порывом, быстро сам спохватился и остался глубоко признателен ей за ее положительный и несколько резкий отказ.