Царский каприз

XIV ЗАРЯ НОВОГО СЧАСТЬЯ

Время шло, почти ничего не изменяя в жизни лиц, проходящих перед читателями в этом исторически верном рассказе.

Государь, по-видимому, забыл свой минутный каприз к красавице-княгине Несвицкой, и при дворе уже громко говорили о новой царской прихоти, на этот раз угрожавшей перейти в серьезную и постоянную привязанность.

Объектом этой нарождавшейся привязанности была молоденькая и очень хорошенькая фрейлина императрицы, Варвара Аркадьевна Нелидова, серьезная и сдержанная не по годам, и сумевшая внушить всем вокруг себя строгое уважение, несмотря на то, что она была моложе всех окружавших ее.

Нелидову нельзя было назвать красавицей, еще труднее было при ее крупном росте и внушительной фигуре назвать ее просто хорошенькой, но в ней было столько стильной, плавной грации, весь ее облик дышал такой гордой уверенностью в себе, и в каждом ее движении было столько гордой самоуверенности, что вслед за ней самой в нее почти невольно верили и другие, и ее все сильнее и сильнее подчеркиваемый фаворитизм внушал к ней не зависть и зложелательство, а скорее невольное уважение и как будто легкий страх.

Императрица относилась к Нелидовой очень милостиво; Варвара Аркадьевна получала неизменные приглашения на все интимные, чуть не семейные собрания в Зимнем дворце, и при дворе под сурдинку циркулировал слух, что государыня почти покровительственно относилась к пассии государя. В Нелидовой она видела девушку умную, сдержанную, способную, не злоупотребляя своей властью над державным покровителем, удержать его от менее достойных его увлечений, а главное, способную лично горячо и беззаветно привязаться к нему.

Своей почтительной и горячей любви к императору Нелидова не скрывала, но смело исповедывала ее перед всеми, и перед этой восходящей звездою робко отступали даже Адлерберг и Клейнмихель, старавшиеся всячески угождать ей и даже не пытавшиеся отдалить от нее государя.

Княгиня Несвицкая знала и слышала об этой новой пассии государя и в душе искренне радовалась ей, видя в ней прочную гарантию для себя от всяких дальнейших попыток овладеть ее любовью и вниманием.

Ее личное увлечение Бетанкуром в это время шло все прогрессируя, и если она еще держалась на известном расстоянии от него, если не отдалась ему с той беззаветной страстью, которая овладевала ею ежедневно все с большей и большей силой, то единственно потому, что на двойственную роль жены одного и возлюбленной другого она по натуре была совершенно неспособна.

Мужа она не любила, женой ему не была, но жила с ним под одним кровом и сочла бы себя непростительно виноватой перед самой собой, изменив ему под его же кровом.

Она, конечно, давно ушла бы от мужа совсем, но ее личные средства были значительно меньше средств Бетанкура, а между тем и развод с мужем, без которого она никогда не решилась бы открыто жить с Бетанкуром, потребовал бы значительных денег, да и сам князь не отпустил бы ее «даром». Он всегда и во всем начинал соблюдать умелый и разумный расчет.

Но давно известно, что у влюбленных есть свой особый гений-покровитель, и в ту самую минуту, когда молодой княгине почти не под силу становилась ее гордая борьба, судьба послала ей помощь и спасение в лице дальней родственницы ее матери; та умерла где-то в Прибалтийском крае, и после нее княгиня явилась единственной законной наследницей.

Старушка умерла внезапно, не оставив духовного завещания, и Софья Карловна, официально уведомленная о доставшемся ей крупном наследстве, с трудом могла даже припомнить имя этой неожиданной, невольной благодетельницы.

Состояние старушки заключалось в довольно большом имении в Остзейском крае и в наличном капитале, хранившемся в Государственном банке.

Деньги были выданы княгине тотчас, а на имение немедленно явился покупатель, благодаря чему княгиня Софья Карловна, накануне получения неожиданного наследства чуть не нуждавшаяся и считавшая каждый грош, разом сделалась обладательницей крупного и солидного состояния.

Князь со свойственным ему легкомыслием смело и открыто выразил свою радость по поводу такого счастливого обстоятельства и откликнулся согласием на первое же слово жены о разводе, своим практическим умом тотчас же поняв, что на его долю может выпасть немалый куш.

— Ну конечно, конечно! — торопливо шагая со своим длинным чубуком по комнате, говорил он, — давно пора было нам обоим прийти к одному знаменателю!.. Любить меня вы не любите, да и я тоже поневоле отвык от вас, а между тем мешать друг другу мы все-таки мешаем… и стесняем один другого!

— Ну, вам на это пожаловаться нельзя! — улыбнулась княгиня. — Вы не особенно стесняетесь!

Несвицкий не понял едкости этого замечания и, пожимая своими отяжелевшими плечами, проговорил:

— Ну, все-таки!.. А теперь вот все устроится прекрасно. Вы переедете к Бетанкуру или он к вам, потому что сила-то теперь вся на вашей стороне!.. C'est vous gui avez le sac!..

— Это для меня последний вопрос. Я деньгам никакого значения не придаю!..

— Напрасно, совершенно напрасно! Деньги — большая сила!.. Вот я, например. Разве так сложилась бы моя карьера, если бы маман была щедрее и давала мне больше средств?.. У меня давно и вензеля были бы, и «флигель» из меня вышел бы всей гвардии на славу!.. А теперь что я?.. Ну, да вы, конечно, поможете мне?

При последнем слове Софья Карловна подняла на него удивленный взгляд и спросила:

— Помогу? Как и чем именно?

— Как? Конечно, деньгами! Ведь вы получили много? — не унимался князь, видимо, давно готовясь к этому разговору и порешив разом исчерпать весь заготовленный материал.

— Да, у меня денег много! — как-то растерянно произнесла Софья Карловна, совершенно теряясь перед его заявлениями.

— Ну вот видите!.. А у меня так ровно ничего нет, и нет никакой надежды получить хоть что-либо от маман, так что, сколько мне удастся получить от вас, при том я и останусь!..

— А сколько именно вам нужно? — спросила княгиня.

— Да чем больше, тем лучше! — расхохотался Несвицкий, и смело приступил к выяснению суммы, не скупясь ни на доводы, ни на подсчеты, ни на просьбы.

Эта своеобразная беседа кончилась тем, что княгиня на словах обязалась выдать мужу довольно крупную сумму в тот день, когда она получит на руки полный развод, дополненный его распиской в том, что он навсегда отказывается от права под каким бы то ни было предлогом переступать порог ее дома.

— Видите, какая вы злая! — неловко пошутил он, но все предварительные бумаги подписал, веря жене на слово.

Развод шел быстро и успешно, и к концу года княгиня, от которой все прежние знакомые мало-помалу отходили и которая в числе своих неизменных друзей еще сохраняла лишь некоторых из товарищей мужа, переходила одна в богатую квартиру, нанятую на Большой Морской в доме Руадзе и обставленную с необычайной роскошью.

И размер квартиры, и аристократический квартал, в котором она помещалась, объяснялись тем, что она была не только выбрана Бетанкуром, но даже и нанята на его имя, на чем особенно сильно настаивала княгиня.

— Тебе неловко будет жить у меня, как будто ты на мои деньги живешь! — краснея проговорила она. — Да ведь все равно не в нынешнем, так в будущем году мы сумеем добиться того, чтобы нас обвенчали!

Он недоверчиво покачал головой, а затем произнес:

— Государь не позволит!

— А ему что за дело? Чем же ему наше счастье может помешать?..

— Есть вещи, которых император Николай Павлович ни забыть, ни простить не может!

Софья Карловна весело рассмеялась, а затем, крепко и страстно прижимаясь к Бетанкуру, сказала:

— Оставь! Это — древняя история!

Жизнь, открывшаяся перед Несвицкой, была сплошным волшебным сном. Она сама не могла поверить полноте своего счастья, и, как строго раньше хранила в душе священный огонь своей горячей, преданной, беззаветной страсти к Бетанкуру, так же полно отдавалась ей теперь, еще преданнее и восторженнее любя его.

«Молодые», как шутливо все называли Бетанкура и Несвицкую, решили, проведя лето в окрестностях Петербурга, на зиму уехать за границу.

Однако последнее решение сопряжено было с формальностями и затруднениями, о которых в настоящее время никто не имеет понятия.

В то далекое время заграничные паспорта выдавались не иначе как с личного разрешения самого государя, и вообще во многих отношениях являлись вещью почти недоступной.

Для получения заграничного паспорта было необходимо особое прошение, которое и представлялось самому государю, и только с его личного разрешения получали право заграничной поездки, и то не иначе как со строго определенным сроком отсутствия за пределами России.

Государь зорко следил за всеми выражавшими желание уехать за границу, старался проникнуть в цель подобных поездок и нередко делал довольно оригинальные отметки на прошениях, представляемых на личное его разрешение.

Так, всем памятен тот случай, когда сын одного из петербургских богачей, Яковлев, только что окончивший курс в университете со степенью действительного студента, подал прошение о разрешении ему заграничной поездки и подписался: «Действительный студент Яковлев». Государь по прочтении этого прошения и по наведении некоторых справок о личности просителя собственноручно написал наверху: «Действительно, незачем».

На прошение, поданное княгиней Несвицкой, было дано немедленное разрешение, что же касается Бетанкура, то ему прямо было заявлено военным министром, что о нем даже доклад состояться не может, потому что не далее как за несколько дней перед тем государь высказал положительное желание, чтобы лица, состоящие на военной службе, как можно реже и исключительно только в случаях серьезной болезни выезжали из пределов России. Император находил такие отлучки несовместимыми с обязанностями службы, и спорить с ним и доказывать ему противное, конечно, никто не осмелился бы — слишком хорошо были знакомы всем неподатливый нрав государя и его нелюбовь ко всякого рода возражениям и указаниям.

Само собою разумеется, что и княгиня Софья Карловна при этих условиях отказалась от всякой мысли о заграничной поездке. Впрочем, ей было нетрудно сделать это. Помимо невозможности даже подумать о разлуке с горячо любимым «мужем», как она всегда называла Бетанкура, она в это время почувствовала себя матерью, и это сознание наполнило ее новым, незнакомым ей восторгом.

Софья Карловна всегда горячо желала иметь детей и даже не раз громко сознавалась, что если бы ее брак с Несвицким не был бездетен, то и с ним она примирилась бы, и никогда не оставила бы отца своего ребенка.

Теперь она ожидала ребенка от горячо, беззаветно любимого ею человека!.. Да это был рай на земле!..

Она долго не решалась сообщить об этом своему дорогому «мужу». Она боялась, что ошибается и рискует таким образом нанести горькое разочарование и ему, и себе. Но, когда после совещания с опытным медиком уже не осталось сомнения в счастливой действительности ее положения, ее охватила такая глубокая, такая полная и невыразимая радость, что она, оставшись одна с Бетанкуром и пряча свое красивое личико у него на груди, едва могла среди охватившего ее волнения поведать ему свою большую, могучую радость.

Он принял это известие без восторга. Напротив, оно как будто даже испугало его в первую минуту; но затем он крепко обнял Софью Карловну, просил беречься и на ее замечание, что он как будто не рад своей роли отца, шутя ответил, что это происходит оттого, что эта роль не из его репертуара и что он в ней является дебютантом.

Княгиня весело рассмеялась ему в ответ и охотно простила ему то, что на минуту покоробило ее. Да и чего бы не простила она ему при той безумной любви, которую она питала к нему, при новом залоге тесной, неразрывной связи, каким скрепила их судьба?..

Выезды для княгини с этой минуты совершенно прекратились. Она вся ушла в новое охватившее ее чувство, в новую отрадно открывшуюся перед ней страницу жизни.