Целого Мира Мало

Глава 21

Дина не помнила, в какой момент здравый смысл и рациональное восприятие поступков и решений изменили ей. Она словно выпала из привычного уютного мирка и окунулась в другую действительность, жестокую и мрачную, заполоненную людскими страданиями и горем. Девушка не понаслышке знала, что такое боль, как физическая, так и духовная, со всеми многочисленными ее перипетиями и обличьями, и знала, во что эта боль может вылиться, и какие разрушения в душе и мировоззрении произвести. Сильные становятся еще сильнее, еще лучше и мудрее, а слабые замыкаются в себе, и опускают руки. Она была слабой. Теперь Динара Измайлова четко поняла, как не правильно и бездарно проживала свою жизнь. Странно, что именно Влад Орлов, чье поведение и взгляды она считала аморальными и неправильными, попирающими все нормы, существующие лишь в ее воображении, открыл глаза на многие очевидные истины. Может быть, он выбрал не тот путь и средства для воплощения собственных амбиций в реальный результат, но достоин уважения за уверенность и твердость, с которыми шел вперед. Его грехи красивы, а их отрицание — лишь дань образу бессовестного человека. Сегодня Дина узнала много нового о сложном человеке — Владиславе Орлове. У него есть и душа, и совесть. Он так же боится, так же страдает и так же несет наказание, как все остальные. У него есть все, о чем можно только мечтать, но за каждый дар, каждое благо, полученное немалыми усилиями воли и благосклонной фортуной, Влад расплатился сполна. И то, как он принимал удары судьбы, вызвало в сердце девушки чувство, родственное восхищению. А сострадание и сочувствие на короткий период времени стерли пропасть между ними. Она очень боялась, что противоречивые страсти, кипящие в душе мужчины, примут отрицательную сторону и разрушат сильную и целеустремленную личность, сломают его. Но этого не произошло.

Пока она рыдала в его сильных и теплых руках, Влад полностью овладел собой. Он отпустил ее, когда Дина перестала всхлипывать, и стрельнул сигарету у медбрата, вышедшего покурить на крыльцо больницы. Сквозь туман пережитого стресса и слез, она смотрела, как Влад курит, облокотившись на колонну, и обратив взгляд мимо нее. Его лицо было сдержанным и отстраненным, неприступным для посторонних домыслов, относительно истинных мыслей и чувств этого непостижимого человека. Легкая небритость подбородка, впалые скулы, ярко-синие непроницаемые глаза, уверенность жестов, и тень усталости в уголках губ. Ни боль, ни горе, и внутренние переживания не коснулись его внешней оболочки. Он был красив, противоестественно и преступно красив. И, наверно, именно красота делала его жизнь такой легкой и такой сложной одновременно.

Она сказала ему, что следует вернуться в больницу и ждать вместе с Лерой и Костей изменений в состоянии Инги, но он решил иначе.

— Нет смысла сидеть на кушетке и вместе завывать, кусая губы, и заламывая руки. Такое проявление небезразличия и преданности ничем не поможет Инге. Облегчить ее участь может только чудо. А в чудеса я не верю с детства. — спокойно пояснил он, бросая окурок с урну. Потом повернулся к Дине и задумчиво отстраненно скользнул взглядом по дрожащей фигурке.

— Нужно отдохнуть, выспаться и привести себя в порядок. — утвердительно сообщил Влад. — Какой толк от нашего сочувствия, если мы падаем с ног от усталости. Тут недалеко есть гостиница. Остановимся там. Я не могу сейчас поехать домой. Если что-то изменится, нам позвонят.

Дина обхватила себя руками, зябко поежившись. На самом деле утро было теплым, причина ее озноба заключалась в бессонной ночи и пережитом стрессе. Смысл слов Влада дошел до нее не сразу.

— Я возьму такси, и вернусь домой…. - проговорила она. Орлов смотрел в ее глаза с настойчивой уверенностью.

— Нас там никто не ждет, и тебя тоже. Мне нужно, чтобы кто-то был рядом. — просто сказал он.

И Динара не могла отказать. Конечно, Влад очень хорошо держится и старается казаться сильным, но даже ему необходимо плечо, на которое можно опереться. Разве она имеет право отказать нуждающемуся в моральной поддержке и помощи.

Он снял одноместный номер с одной кроватью, на которую они упали прямо в одежде совершенно обессиленные и разбитые. Дина положила телефоны на прикроватную тумбочку и позволила Владу обнять ее и уткнуться колючей щекой в тонкую девичью шею. Через минуту он уже спал, а она смотрела в потолок, рассеяно и ласково перебирая пальцами его волосы. Ее сердце разрывалось от жалости к Инге, от боли и несправедливости жизни, она скорбела по Сергею Липатову, так рано ушедшему и не успевшему сделать счастливой любимую женщину. Она сочувствовала Лере, в один миг потерявшей обоих родителей, которых еще вчера не хотела признавать, и Косте…. И, конечно, Владу. Она трезво смотрела на вещи, и понимала, что шансов у Инги совсем мало. А это значит, что Орлов без пяти минут вдовец. В третий раз. Страшно представить, что твориться в его душе. Каким сильным или равнодушным нужно быть, чтобы пережить все это. И не винить себя, не искать кармические причины происходящему.

— Почему за мои грехи платят другие? — спросил он двумя часами позже. Разбудил его телефонный звонок. Лера сообщила, что ее мать только что умерла.

Он снова поехал в больницу, чтобы с другими членами семьи исполнить последний долг перед покойной. И Дина не последовала за ним. Ее миссия тоже была окончена. Кризис личности Влада, сопровождающийся слабостью, приступами гнева и полной безоговорочной апатией миновал. Он снова был собран и уверен в себе. Или просто продолжил играть привычную роль. Дина не стала вдаваться в подробности и пытаться анализировать поведение Влада. Она отправилась в особняк Тихомировых, чтобы увидеть маленького человечка, который, как и прежде, остро нуждался в ее любви и понимании.

Лера Тихомирова обвела отсутствующим безжизненным взглядом присутствующих в огромной гостиной людей в траурных одеждах. Они пришли сюда, чтобы сказать последние теплые слова об ее матери, и выразить соболезнования дочери, вдовцу и брату покойной. Без малого пятьдесят человек. Лера знала в лицо почти всех, с отдельными гостями была близко знакома. И все же ее не покидало ощущение нереальности происходящего, а слова скорбящих казались неискренними и фальшивыми. Ни один не упомянул о Сергее Липатове, ее отце, которого Лера так и не признала, пока он был жив. Сейчас она горько жалела о том, что упустила момент, и не успела сказать, что на самом деле всегда очень любила и уважала его. Боль причиняла их обоюдная ложь. Она же рождала отчуждение и неприятие в душе девушки. Почему они считали, что имеют право на тайну, а она нет? Все могло сложиться иначе. Но сейчас уже ничего нельзя изменить. Лера снова и снова возвращалась к тому вечеру, когда сказала ужасные и несправедливые слова своим родителям. Обида и горечь говорили в ней, а не истинные чувства. Ей тогда казалось, что они слишком поздно опомнились и вспомнили об ее существовании. Но «поздно» — это сейчас. Когда они оба погребены в землю, приняв поистине страшную смерть. Но даже последние минуты их жизни были опутаны клубком лжи.

Валерии сообщили, что ее мать в момент происшествия находилась в квартире Сергея Липатова, хотя должна была проводить совещания в Питере. Они спали, когда начался пожар, и не успели выбраться во время. Экспертиза покажет, что стало причиной пожара, но подозрение падало на неисправную проводку в доме. Как сказали пожарные, что в большинстве возгораний виновата именно проводка. В большинстве… Как ужасно звучит это слово. Ее мать стала одной из жертв неисправной проводки. Нелепая смерть. Страшная. Несвоевременная. Нежданная. Но другой она и не бывает.

И вот вчерашние друзья ее матери один за другим подходят к Лере со скорбными масками и влажными глазами, пытаясь сказать, что понимают ее горе. Но куда им… Разве подобное можно понять или разделить с другими. Они все только и умели, что напиваться за счет Инги и нюхать кокаин по углам ее огромного дома. Многие из мужчин побывали в ее постели, многие из женщин — ненавидели. Но никто из них не знал, какой ее мать была на самом деле. И сама Лера не знала. Она так часто обижала Ингу, злилась на нее, уходила из дома, и провоцировала скандалы, но лишь, потому что очень любила, и хотела чувствовать ответную любовь. Не все люди любят и проявляют свои чувства одинаково. Теперь Лера понимала…. Но слишком поздно, чтобы начать сначала.

Последние минуты жизни матери, она провела с ней. Говорила и говорила, пытаясь объяснить, высказать всю боль и попросить прощения. Лера отчаянно хотела верить, что душа Инги услышала ее и поняла, что ее дочь никогда не хотела ей зла. Обеспеченное детство и вседозволенность превратили Леру в эгоистичную и взбалмошную натуру, но она еще сохранила способность любить и верить в лучшее в людях. Она умела сопереживать и плакать, чувствовать боль и стыд, и поэтому сейчас было так больно. Ей казалось, что никто не сможет понять ее. Она бесконечно презирала себя за грубое и жестокое отношение к матери, и не находила оправдания собственному эгоизму и неуемному самолюбию.

Лера безумно хотела, чтобы посторонние люди, наконец, покинули ее дом, оставив наедине с горем и печалью. Даже Костя, с его попытками вывести племянницу из состояния апатии, раздражал Валерию. Она была уверена, что ему гораздо легче смириться с потерей, чем ей. Он и Инга последние годы совсем мало виделись, и их отношения нельзя было назвать теплыми и душевными. Возможно, в Лере снова говорил эгоизм, но она так чувствовала и ничего не могла с собой поделать.

Ближе к вечеру все разошлись. Костя уехал в Ярославль, пообещав вернуться к девятому дню. Лера очень холодно простилась с ним, а ведь еще вчера ей казалось, что он единственный, кто понимает и принимает ее такой, как она есть. Сплошной самообман и иллюзии. Единственный, кто не врал и не притворялся, это Влад. Он ни разу не подошел к Лере, чтобы выразить соболезнования или сказать ничего незначащие слова, но на протяжении всех этих трех страшных дней она чувствовала его молчаливую поддержку. Они оба преступники. Каждый — по-своему. Жесткие и самоуверенные дети нового времени. Жертвы деградирующего общества, ставящего финансовое процветание главной целью. Поэтому им так легко и спокойно вместе. Они на одной испорченной волне охватившего мир гламурного радио. Влад четко понимает, кто он и куда движется, и какой багаж берет с собой в нелегкий путь по реке, усыпанной золотом и разбитыми сердцами, сломанными жизнями и перемолотыми судьбами. Он знает себе цену, и не испытывает иллюзий на свой счет, не оправдывается и не лицемерит. А она только идет к признанию своих самых темных сторон души. Чтобы обрести равновесие, мало быть хорошим и справедливым, и совсем не необходимо придерживаться определенных норм и навязанных устоев, главное — принять себя самому, а потом ждать от других любви и понимания, страха или уважения, ненависти или презрения, чтобы знать причины того или иного отношения.

Лера наблюдала за Владом, когда циркулирующие от одного члена семью к другому, друзья и коллеги Инги подходили к нему. Ничего, кроме вежливой скуки не отражалось на красивом и сдержанном лице. Ему, как и ей были безразличны слова и все эти люди, как и их корректное неупоминание об еще одном погибшем в пожаре человеке. Он отгородился невидимой стеной от любопытных фальшивых лиц, и полностью абстрагировался от происходящего.

Они остались вдвоем в огромной доме. Прислуга разошлась по домам, вездесущая нянька с Кириллом была отправлена Владом в ссылку в Ярославль, даже Лика ушла, оставив горы посуды на кухне. Утром она вернется, чтобы все убрать и жизнь потечет своим чередом. Но уже без Инги и Сергея.

Лера поднялась на круглый подиум в центре гостиной, на котором располагался большой обеденный стол, окруженный десятью стульями с резными спинками и ножками. Инга заказывала гарнитур в Париже два года назад. Она всегда мечтала о теплых семейных званых обедах в гостиной и диванчике возле камина. Все это у нее было, кроме семьи. Влад сидел на одном из стульев, держа в руке бокал с вином, и устало прикрыв глаза.

— Может, поговорим? — присаживаясь рядом, спросила Лера. Он даже не шелохнулся, словно не услышал ее, не почувствовал присутствия.

— Ты уверена, что хочешь этого? — был равнодушный ответ.

— Да. Я с ума сойду, если буду молчать.

— Тогда говори. Я слушаю.

— Я должна признаться кое в чем. Не могу с этим жить. — произнесла Лера, положив руки на колени и устремив на них свой взгляд.

— Слушаю. — повторил Влад.

— Я солгала. Никто не насиловал меня.

Орлов открыл глаза и вопросительно посмотрел в бледное лицо Валерии Тихомировой, но потом снова закрыл их.

— Некрасиво так жестоко врать, Лера.

— Я знаю. Поэтому мне тошно. Я призналась маме, но не знаю, услышала ли она меня.

— Не думаю, что сейчас это важно. Для нее.

— Но для меня важно. Я была несправедлива и обижена.

— Ты просто маленький испорченный ребенок. Я даже не удивлен. Что-то еще?

— И у меня не было отношений с ни с кем…. Здесь в Москве, кроме тебя.

— Я должен быть польщен? — Влад выпрямился и пригубил из бокала, снова открыв глаза. — А как же Алексей?

— Тоже ложь. Я хотела казаться взрослой, умудренной опытом. Когда Девид, мой преподаватель бросил меня, я обозлилась на весь мир. Не знаю, кого я наказывала больше. Может быть, саму себя. Мне казалось, что лучший способ избавиться от боли, это полное забвение.

— Или причинение боли другим? — подсказал Орлов. О да, он все знал об эгоизме и стремлении наказать ближнего за собственные страдания и неудачи.

— Мне очень стыдно, Влад.

— Если бы я помнил, что такое стыд, Лера, я сказал бы хорошо, или плохо то, что ты его испытываешь. Стыд — не оправдание и даже не следствие. Стыд — это мера, которой мы ограничиваем совершенное зло. Но настоящее зло не ведает мер и границ, и поэтому тебе нечего стыдиться. Ничего грандиозно-ужасного ты не совершила. Каждый имеет право на ошибку. Не нужно заниматься самобичеванием, этим ты ничего не исправишь и не изменишь. Живи дальше.

— Это все, что ты можешь мне сказать? — разочарованно спросила Лера. Его спокойная рассудительность обижала и расстраивала ее.

— Ты хочешь, чтобы я пожалел тебя? Выразил сочувствие? Как сказал великий классик Оскар Уайльд: «Я сочувствую всему, кроме людского горя. Оно слишком безобразно, слишком ужасно и угнетает нас. Во всеобщем сочувствии есть что-то в высшей степени нездоровое. Сочувствовать надо красоте, ярким краскам и радостям жизни. И как можно меньше говорить о ее темных сторонах».

— Ты же так не думаешь. — покачала головой Лера. — Что с тобой не так, Влад?

— О чем ты?

— Что за мистическая маниакальная закономерность в третий раз делает тебя вдовцом?

— Я сам сейчас об этом думаю. Наверно, я зря так легкомысленно отношусь к институту брака. Стоит пересмотреть свои взгляды на серьезные отношения.

— Зачем ты женился на маме? — спросила Лера. Влад выразительно посмотрел на девушку. Конечно, она все понимала….

— Мы решили сотрудничать не только в бизнесе, но и в личной жизни. С последним у нас не задалось. Но были и хорошие моменты, пока не появился Липатов, упокой Господь его душу. Я опечален смертью Инги, скажу больше — гибель других жен вызвала во мне куда меньше горечи. Я готов был отпустить ее.

— И что будешь делать дальше?

Влад пожал плечами, поднося бокал к губам.

— Жить дальше. Работать. Общаться с людьми, заниматься спортом и избегать женщин, мечтающих о свадьбе. А какие у тебя планы?

— Не знаю. Наверно, останусь здесь, поступлю с институт, как и хотела. Вы тоже можете остаться вместе с Кириллом. Это и твой дом. Ты был законным мужем.

— Не думаю, что будет уместно жить всем вместе. — иронично заметил Влад. — К тому же брачный контракт не предусматривал возможность преждевременной смерти Инги.

— Мама оставила завещание, но оно было составлено еще до того, как ты появился. Я больше чем уверена, что она все завещала мне. А я не буду против, если ты останешься здесь. Дом большой, всем хватит места. И твои права в издательстве я претендовать не собираюсь. Не знаю, кто наследует долю отца, но моя — в полном твоем распоряжении. Понимаю, что сейчас не время и не место говорить о материальном. Через пару недель мы оформим все нюансы будущего сотрудничества при адвокатах и юристах. Просто хочу, чтобы ты знал. Тебе не нужно возвращаться в Ярославль. Я ничего не смылю в делах матери, и мне нужен тот, кто разбирается в этой сфере, тот, кому я могу доверять.

— А ты можешь мне доверять? — усмехнулся Орлов.

— Адвокаты помогут мне подстраховаться. Я не такая наивная, как ты думаешь. — Лера развязала на шее черный траурный шарф. Он мешал ей дышать.

— Это хорошо. — удовлетворенно кивнул Влад. — Не люблю два три типа людей — дураков, лентяев и простаков.

— Значит, остаешься?

Он прищурил глаза, посмотрев на нее, словно взвешивая про себя все за и против.

— Я подумаю. Сейчас я не готов принимать решения. В издательстве есть опытные умные люди, на которых я могу положиться. Мне необходимо время. Месяц-два, чтобы придти в себя, забыться и расслабиться. Возможно, я уеду в отпуск. Подальше отсюда. Смена обстановки благотворно влияет на душевный дисбаланс.

— А твой сын? — растеряно спросила Лера.

— Кирилл останется в моем доме в Ярославле, вместе с его няней, пока я не определюсь с планами на будущее.

— Ясно. И когда ты уезжаешь?

— Через пару недель. Завтра меня вызывает следователь. Наверно, хочет проверить версию моей причастности к смерти Инги и ее любовника.

— Но это же бред. Ты был в другом городе. И ты не знал, что она не в Питере. — возмутилась Лера.

— Лер, не будь наивной. Конечно, я мог все спланировать, нанять сыщиков, которые отслеживали бы каждый шаг Инги, и заказать ее убийство, подстроенное под несчастный случай. Только версия с крахом провалится, когда следователь узнает об отсутствии мотива. Смерть Инги мне совершенно не выгодна. Как и при разводе, я остаюсь при своих капиталах. Думаю, надолго доблестная полиция в городе меня не задержит. Но уже предчувствую восторг коллег-журналюг. Они с удовольствием обсосут и выставят напоказ эту историю, причем со всеми грязными подробностями и нелепыми домыслами. Надеюсь, что в Лондоне или Париже я не увижу ярких заголовков со своим именем, красующихся в каждом газетном киоске. Я все это уже проходил. Слава Синей Бороды и черного вдовца меня не вдохновляет.

— Я тебя понимаю. Я подготовлю необходимые бумаги. Ознакомишься, когда будешь готов.

— Спасибо. Я не ожидал, что ты примешь подобное решение.

— Ты не чужой мне человек, Влад. У меня нет здесь настоящих друзей, а дядя в другом городе. Ты — единственный кого, я хорошо знаю. Хотел ты этого или нет, но ты помог мне в сложные моменты жизни. И с тобой легко.

— Тебе так кажется, Лера. — серьезно сказал Влад. — Со мной не может быть легко. И печальная участь моих жен — прямое тому подтверждение. Ты осталась одна и ищешь опору, но я не тот, кто тебе нужен. Не в личной жизни. — пояснил он.

— Я не напрашиваюсь тебе в спутницы жизни, Влад. — обиделась Лера. — Это было бы кощунственно. Прах моей матери еще не остыл. Я говорю о дружбе, деловом сотрудничестве.

— Хорошо. — кивнул Орлов, предостерегающе глядя в серые глаза. Он надеялся, что девушка не лукавит. Ему не нужны сложности.

Я оказался прав, и интерес полиции ко мне угас, после двух посещений. Зато в прессе намечался настоящий бум. Снова трепали имена моих предыдущих жен, и искали взаимосвязь и мистические причины веренице смертей. Через неделю после похорон меня пригласили в телестудию, посвятившей целую передачу скромной персоне несчастного вдовца, преследуемого родовым проклятием. Я вежливо отказался, и передача вышла без меня. Зато умудрились «засветиться» на экране «близкие» друзья Инги, которые как оказалось, так много знали обо мне и о ней. Нашлись и те, что утверждали, что знакомы с Эвелиной Денисовой, и Лизой Котовой. Разумеется, глаголили истину гости студии не бесплатно. Я никого не осуждаю. Каждый выживает и зарабатывает, как умеет.

Пока подробности моей личной жизни перебирал весь центральный округ страны, я оформлял шенгенскую визу. Весь следующий месяц буду колесить по Европе и постараюсь забыть обо все, что произошло. Конечно, выкинуть из памяти страшную гибель Инги вряд ли получиться, но моральные установки поправить я сумею. В этом можно не сомневаться. Я уже чувствую себя гораздо лучше. Психотерапевт, которого я посещаю только ради рецептов, выписал мне сильное снотворное, и я больше не вижу кошмаров. А без них мысли проясняются, и жизнь не кажется такой уж безумной и мрачной. Когда-нибудь, в глубокой старости я попробую проанализировать все, что происходило в моей жизни, и отыскать причины роковых смертей, преследующих меня по пятам. Сейчас думать об этом рано и сложно. Слишком много сложностей для одного меня. Я собираюсь хорошенько развлечься в отпуске, заполнить пустоты новыми лицами, впечатлениями и событиями, сбросить тяжесть с плеч, и вытравить из сердца сентиментальную печаль.

А пока я считаю дни до отлета и каждую ночь сажусь в свой шикарный кабриолет и гоняю по ночной Москве, чувствуя необычайный прилив адреналина и яростное желание жить, дышать, безумствовать. Смерть напоминает нам о том, как скоротечна и драгоценная жизнь, и провести ее надо так, чтобы ни один день не прошел впустую.

За два часа до вылета я позвонил в Ярославль, и сообщил Динаре, что меня не будет в стране несколько недель. Она не задавала вопросов, и, молча, выслушивала мои краткие распоряжения. Я сказал, что перевел на счет ее карты денежные средства на содержание дома и сына в мое отсутствие, а так же зарплату за два месяца вперед и премиальные, которые она заслужила. Короткие несколько фраз, что я услышал от Дины, были произнесены спокойным официальным тоном, словно и не было тех злополучных двенадцати часов, сблизивших и породнивших нас. Я чувствовал себя немного неловко во время нашего одностороннего разговора, и вздохнул с облегчением, когда Динара передала трубку Кириллу, чтобы сын мог пожелать мне доброго пути. Я пообещал, что буду звонить так часто, как смогу и мальчик поверил мне. Мы решили ничего не говорить ему о смерти Инги. Он слишком мал и почти не знал ее, чтобы снова травмировать его плохими известиями.

Уже в аэропорту я вспомнил, что забыл позвонить в магазин для уточнения сроков доставки купленного мной товара. Я знал, что не смогу лично поздравить Дину с днем рождения, так как буду в это время колесить по Елисейским полям, но купил для нее подарок, который действительно порадует ее. Я очень хочу, чтобы она правильно поняла мой поступок, и не вернула подарок в магазин. Надеюсь, у нее достаточно благоразумия, чтобы не сделать глупость. Пусть в моем доме играет музыка и слышится детский смех. Я улыбался про себя, представляя недоумение на лице Дины, когда в день ее рождения раздастся звонок в дверь и носильщики внесут в гостиную красивое дороге пианино. Она будет думать обо мне, каждый раз касаясь клавиш своими тонкими пальчиками. Мой маленький светлый ангел. Единственная святыня в сердце законченного грешника и плейбоя, последний благородный порыв. Признаюсь, что очень горжусь собой. Видит бог, я становлюсь лучше, даже просто думая о ней.

Однако благородным порывам суждена короткая жизнь. И первое, что я сделал, прилетев в Лондон…. Напился. Мертвецки. Вдрызг. До поросячьего визга. Утреннее похмелье переросло в еще один скоротечный пьяный день в полном одиночестве. Но это совершенно нормально. Длительные перелеты всегда травмируют мою психику так, что требуется определенный реабилитационный период. А лучшее лекарство против фобий — хорошая доза чистого виски.

Я беспробудно пил два дня, пропустив все экскурсии и разругавшись с гидом и всем персоналом гостиницы. А вечером третьего дня отправился в паб и подцепил хорошенькую мулатку. Она работала танцовщицей в местном клубе и плохо говорила по-английски, но мы понимали друг друга с полуслова. Для тех отношений, что мне требовались, вовсе не нужны слова. Единственное что я узнал о ней, было имя. Бьянка. Как знаменитая певица. Смуглая кожа, черные неистовые глаза и широкие крутые бедра. Бьянка оказалась настолько гибка и неприхотлива, что я взял ее с собой в Париж, но мы потеряли друг друга уже на следующий день, так как мне приглянулась очаровательная парижанка с бледным лицом и впалыми скулами. Ее имя я запомнить не успел. Утром она незаметно покинула меня, прихватив бумажник с наличными. Благо, что банковские карты я хранил отдельно, и порочная бестия не смогла до них добраться. Я долго смеялся над собственной глупостью. И целый день провел в экскурсиях по Парижу, решив передохнуть.

Но вечером устал от праведного образа жизни. Не помню, как меня занесло в закрытый ночной клуб. Меня пропустили по просьбе нового знакомого. Молодого юриста, коренного француза из богатой семьи, напыщенного и испорченного, как я сам. Анри провел меня по всем потайным комнатам клуба, где главной религией и божеством был порок во всех его проявлениях. Правду говорят, что французы знают толк в удовольствиях. Не знаю, насчет удовольствий, но разврат в чистом виде шокировал даже мою повидавшую многое и познавшую многих душонку. Не стоит углубляться в описания, так как утром я был противен сам себе, и даже отражение в зеркале показалось сильно подурневшим. Ничего не имею против раскрепощенных отношений, но определенная грань все же должна быть. Раскаиваться не имело смысла, и опыт, пусть и печальный, но все-таки опыт. В этой жизни нужно успеть попробовать все, что дается или запрещается. Запреты сами по себе вызывают острое желание их нарушить, и именно запретные удовольствия особенного дороги. Я больше не стал встречаться с Анри, не смотря на многочисленные звонки и приглашения. Мне уже не двадцать лет и те развлечения, которые предлагал юный француз, стоили немалых физических затрат. Наверно, я становлюсь моралистом, но в полном понятии этого слова, а только частично. Предпочитаю грешить по старинке.

Впервые вернувшись в отель не глубокой ночью, почти трезвым и в одиночестве, я испытал странное, непривычное мне чувство одиночества и тоски. Я лежал на кровати в полной тишине, и смотрел в распахнутое окно. На звездное небо. Бескрайнее, черное и высокое. Я чувствовал себя маленькой песчинкой в огромном мире, до которой никому нет никакого дела. Рядом с кроватью стояла открытая бутылка виски, и налитый до краев стакан, но я не притронулся к спиртному. Не единой мысли не шевельнулось в измученном разгульными вакханалиями мозгу. Полностью опустошенный и обессиленный. Пустая голова и тяжелое чувство неуместности. Я был не там, где должен быть. И делал не то, что хочу. Удивительная штука случилась с моими желаниями. Я словно что-то потерял и никак не могу найти. Раньше каждый будущий шаг казался четким и продуманным, я твердо знал, что принесет новый день, что я хочу, чтобы он принес. А теперь завтрашнее утро казалось размытым и неясным, как туманный алеющий рассвет за окном.

Не в силах больше лицезреть загорающееся небо с одного ракурса, я встал с кровати и взяв стакан, накинул на плечи плед и вышел на балкон. Взгляд лениво скользнул по столику с остатками вчерашней бурной ночи и опрокинутыми стульями. На спинке одного из стульев висел кружевной чулок. Это возмутительно. Я плачу огромные деньги за сутки пребывания в этом отеле, а прислуга даже не удосужилась прибраться, пока меня не было в номере. Брезгливо поморщившись, я прошел к перилам и посмотрел вниз на раскинувшиеся живописные просторы Елисейских полей. С высоты двадцатого этажа вид открывался поистине фантастический. У меня дух захватило. Сколько я здесь? Неделю? Может, меньше? Я давно потерял счет времени. Но почему же я раньше не видел, какая красота окружает меня? В такие моменты в сердце любого человека, будь он отъявленным преступником или святой невинностью, просыпается самое лучшее и светлое. Благоволение и радость, которыми хочется поделиться. Рай был создан для двоих, и оказаться в земном раю в полном одиночестве кажется мне неправильным и противоестественным. Безликая вереница женщин, с которыми я провел прошлые ночи, не сгладила ощущения неполноты и душевной прострации. Я приехал сюда за новыми впечатлениями и исцелением от мрачных мыслей, но лучше не становилось. Я тосковал, бросаясь из крайности в крайность. Наверно, снова иду по неправильному пути, и вместо того, чтобы смотреть на солнце, и питаться положительными эмоциями, я все больше окунаюсь в грязь, наказывая себя за то, что не в силах исправить. Мне вновь мерещиться, что я давно мертв, и воскресить меня способно только чудо, а в чудеса, как я уже говорил, не верю очень много лет.

Я делаю обжигающий глоток виски. Тепло разливается по телу мощной волной. Рассвет все ближе, небо ярче, и воздух так чист, что впервые в жизни хочется плакать. Я закрываю глаза, чтобы не позволить себе эту глупость, и поворачиваюсь спиной к зарождающемуся солнцу.

И вижу другую реальность. Грубую и неприглядную. Стол с засохшими останками фруктов, посыпанных сигаретным пеплом, небрежно брошенные на пол бокалы и бутылки из-под шампанского, грязный след на шелковом чулке, одиноко повисшем на спинке стула и голубая подсветка сотового телефона, который, как мне казалось, я потерял. Я взял его, предварительно обтерев краем пледа с дисплея липкий след от вина или фруктов. Покрутил в руках, припоминая, что это и как им пользоваться. Проверил сообщения и неотвеченные вызовы. Как всегда, ничего важного. Звонили только из офиса издательства. Несколько сообщений от Леры, содержащие банальные фразы, типа: «Как Париж?», «Оторвись там за меня» и «Приезжай скорее, я скучаю».

Не знаю, зачем я набираю ее номер. Нет, не Леры. Я звоню Динаре, забыв о разнице во времени, и не задумываясь об истинной причине своего порыва.

После долгих гудков, мне, наконец, отвечает ее сонный хрипловатый голос. Она не кажется удивленной, не отчитывает меня за оборванный сон. Я рассказываю ей о Париже, вернувшись к перилам. Описываю красоты Елисейских полей, и просыпающегося пылающего солнца на горизонте, жалуюсь на плохой сервис и похмельный синдром. Она слушает меня, а, может быть, продолжает видеть сны. А когда я спрашиваю о Кирилле, Динара начинает говорить, и уже слушаю я. Каждое слово наполнено смыслом и чувством, и я понимаю, что из нас двоих, именно эта девушка живет, а я только существую. Пусть ее мир придуман и наивен, полон иллюзий и смешных праведных принципов, но она в нем счастлива. Для Динары нет других истин, нет грязи, растлевающей душу и тело. И ей удается на краткий миг пролить в меня теплый живой свет своей розовой реальности. Влияние этого странного человечка на мои мысли и стремления неоспоримы. Я все еще потворствую плохим привычкам, но думаю уже иначе. Совсем не так, как до встречи с ней. И мне не хочется сопротивляться. Не хочется разрывать нить, связывающую двух противоположных людей.

Мы говорим целый час о самых разных вещах, и мне кажется, что нет пропасти, разделяющей нас, нет километров и границ. Я представляю ее милое лицо, взлохмаченные со сна волосы и простую хлопчатобумажную пижаму с мишками. И мне так хочется оказаться рядом, стать частью ее жизни, научиться дышать и смеяться, как она. Пьяный бред избалованного пресыщенного миллионера? Может быть, но в данный момент только это и истинно для меня.

Весь следующий день я веду себя, как образцовый турист, а вечером снова набираю ее номер. Иногда она передает трубку Кириллу, и мы вместе смеемся над ее маленькими проделками, рассердившими Дину. Я обещаю мальчику, что привезу целый чемодан подарков, и уже через час скупаю все детские магазины, и снова звоню им, чтобы рассказать, что одного чемодана не хватит и придется нанять грузовик для встречи в аэропорту. Потом приходит ночь, и я ложусь в одинокую кровать, рядом с которой нет бутылки с виски. Я курю, глядя в потолок, и набираю один и тот же номер. Зачем я это делаю? Я бы хотел, чтобы Дина спросила меня, но она молчит. И просто слушает, словно понимает, как мне сейчас нужно говорить, просто говорить с ней. Я рассказываю ей то, что никому никогда не рассказывал. О своем детстве, школьных друзьях, первой выпитой бутылке водки и выкуренной сигарете, о родителях, и их ограниченной скудной жизни и ранней смерти, о первой любви и разочаровании, о жестокости и непостоянстве, об изменах моих жен и своих собственных, о душевной пустоте и ночных кошмарах. Я не знаю, нравится ли ей роль исповедника, но мне импонирует то, что Динара не выдвигает обвинений и не пытается судить меня. Странно, когда мы говорили с ней раньше, с глазу на глаз она частенько пыталась навязать мне свои идеалистические утопические взгляды на жизнь. А сейчас просто слушала.

До конца моего отпуска оставалось две недели, но я не видел смысла продолжать. Утром я сел в самолет до Москвы, не предупредив никого о том, что возвращаюсь. Я хотел успеть приехать в Ярославль ко дню рождения Динары. Романтические бредни стареющего ловеласа.