Ценный

Глава 11

Генри

У меня что, сейчас влажные подмышки? Я чувствую, как пот стекает по моей спине. На улице не особенно жарко, но я нервничаю как черт.

Когда я внезапно заглянул к маме, я был слишком шокирован, чтобы ощущать нервозность, но теперь, когда я намеренно пришел сюда, готовясь войти в этот дом, все эти чувства нахлынули на меня.

К счастью, Хлоя согласилась поужинать со мной. Она будет отвлекать. К тому же она мастерски ведет беседу. Если в разговоре наступит молчание, Хлоя его заполнит. Я нажимаю на звонок у двери и тут же ощущаю головокружение.

Я хватаю Хлою за руку, чтобы успокоиться, и она одаряет меня яркой улыбкой, которая говорит, что все будет хорошо. В ее улыбке легко это увидеть. Я иду в это место со своим собственным солнечным светом. Я справлюсь с этим.

— Генри, — бодро отвечает мама.

Выражение ее лица заставляет меня почувствовать себя удивительно особенным. Неужели она действительно хотела наладить со мной отношения все эти годы? Я все еще пытаюсь вспомнить те времена, когда мне было шестнадцать, чтобы посмотреть, что я могу собрать воедино обо всем, но, честно говоря, я был так сосредоточен на здоровье отца, что единственное, что я могу вспомнить, — это несколько конфликтов с мамой. Я даже не помню, что она тогда говорила.

— Это моя девушка Хлоя, — автоматически говорю я.

Мама и Хлоя пожимают друг другу руки.

— Можешь звать меня Минни, — говорит мама.

При входе в дом все оказалось именно таким, как я предполагал. Высокие потолки, мраморные полы, произведения искусства повсюду и ярко-красные стены создали ощущение, будто мама воссоздала версию моего детского дома. Если подумать, я даже узнаю некоторые из этих произведений искусства. Мама проводит нас через дом прямо на большую веранду, откуда открывается вид на великолепный задний двор с фонтаном и бассейном.

— Это так красиво, — удивляется Хлоя, оглядываясь по сторонам, чтобы все рассмотреть.

— О, спасибо, дорогая, — мама жестом приглашает нас присесть. — Мне жаль, что Маверик и Кингстон не могут быть здесь. У них сегодня срочное производственное совещание.

— Они снимаются в фильме? — спрашивает Хлоя, ее интерес явно разгорелся.

Мама кивает.

— Да. А ты?

— Я работаю на Zinc Productions. Вы слышали о ней?

— Конечно, да. Я слышала, что это очень перспективная компания.

То, как легко они разговаривают, приносит мне большое облегчение. Я все еще слишком ошеломлен, чтобы внести большой вклад в этот разговор.

— В какой продюсерской компании работают ваши сыновья? — Хлоя устраивается в кресле напротив моей мамы.

Я придвигаю свой стул рядом с Хлоей. Чем ближе, тем лучше. Возможно, я слишком привык к тому, что она — мое защитное одеяло, но сейчас не время для разногласий. Протягивая ей руку, я играю в молчаливого наблюдателя за их разговором.

— В прошлом году они основали свою собственную студию. MK Studios. Ты о ней слышала? — мама хватает стоящий на столе кувшин и начинает разливать белое вино в бокалы.

Хлоя тянется за бокалом, а на ее лице отражается шок.

— Вы что, шутите? Студия MK — это студия ваших сыновей?

— Это хорошо? — спрашиваю я, переглядываясь с ними.

Пока Хлоя издает возмущенный звук в ответ на мой вопрос, мама объясняет более непринужденно:

— Твои братья усердно работали в прошлом году, и им удалось заключить несколько крупных сделок.

— Она недостаточно хвалит их, — поправляет Хлоя тоном, полным благоговения. — Они выиграли две кинопремии «Сандэнс» и продали три сериала крупным телесетям. И все это за один год. Это неслыханно.

— Это невероятно, — пожимаю я плечами.

Много лет назад я научился не впечатляться Голливудом, хотя и испытываю некоторую гордость за то, что мои братья добились таких успехов. Мама улыбается, и это говорит о том, что она чувствует то же самое — гордится своими мальчиками.

— Не могу поверить, что ты попал на телевидение, Генри. Это был, наверное, самый большой шок в мире, когда я сидела, свернувшись калачиком с попкорном, а на экране появлялся мой собственный сын. Я и не знала, что ты живешь на Аляске.

— Правда? Я подумал, что Тэнди могла бы тебе рассказать.

— Кто такая Тэнди? — Хлоя смотрит между нами.

— Мой адвокат, — отвечаю я. — Ну, я бы сказал, наш семейный адвокат.

У мамы на лице появляется виноватое выражение.

— Хочешь верь, хочешь нет, но она сохраняет разумный уровень профессионализма. Иногда.

Я фыркаю на это.

— Она сказала, что я буду в городе на этой неделе, не так ли?

Мама отмахивается.

— Любой мог знать об этом. Это было во всех социальных сетях. Ты ведь до сих пор не выходишь в интернет, правда?

— Что именно в моем визите вызывает такой интерес? — насмехаюсь я.

Хлоя и моя мама обмениваются знающим взглядом.

— Я же говорила тебе, дорогой. О тебе все говорят в социальных сетях. Пиар-команда студии взволновала всех твоим визитом, чтобы вызвать больший интерес к интервью на этой неделе.

Мама делает глоток вина и кивает в знак согласия.

— Самый привлекательный холостяк, сказали они. Похоже, они ошиблись. Ты, наверное, радуешься, что они пока не выяснили, из какой ты семьи.

Мое сердце сильно бьется при одной только мысли об этом. Она попала прямо в точку. Меня тяготит мысль, что они могут соединить все точки. Не понимаю, как они могли догадаться, ведь меня так долго не было, и у меня нет социальных сетей. Тем не менее, всегда есть варианты. Может, кто-то из старшеклассников помнит меня и хочет нажиться. Как знать. Надеюсь, мне повезет. Это будет одна большая пуля, от которой я уклонился на этой неделе.

Мама, видимо, заметила замешательство на лице Хлои, потому что поворачивается к ней и решает ввести ее в курс дела.

— Его папа был лучшим адвокатом в сфере развлечений в Лос-Анджелесе на протяжении пятидесяти лет.

На этот раз в ее глазах больше гордости, которая меня раздражает. Почему она должна гордиться моим отцом? Это она ушла. Я делаю вдох, чтобы взять себя в руки.

— Ты шутишь? — Хлоя смотрит на меня с подозрением.

— Он был на пенсии, когда у него появился я. Я упоминал, что ему было за семьдесят, — напоминаю ей.

— Полу-пенсионер, — поправляет мама. — Он любил свою работу. Если бы он мог видеть тебя сейчас, Генри, он бы очень гордился твоей службой своей стране и тем, что ты делаешь для процветания своей общины.

Знакомый гнев снова вспыхивает, когда она говорит от имени моего отца. Я пытаюсь проглотить полный рот резких слов, но они все равно вырываются наружу.

— Ты бросила его в трудную минуту.

Черт, легкая улыбка, которая была на лице моей мамы, стерлась, сменившись жестким и хмурым взглядом. Я практически вижу, как напрягается каждый мускул ее тонкой фигуры. Большой палец Хлои слегка касается моей руки, и я опускаю взгляд на нее. Сделав вдох, чтобы успокоиться, я снова смотрю на маму.

— Прости. Я не хотел…

Она качает головой, прерывая меня.

— Нет. Нет. Все в порядке. Ты был молод, и мы никогда не говорили об этом.

Разговоры — это не то, в чем я силен. Это просто катастрофа. Я понятия не имею, с чего начать. Бедная Хлоя, она, должно быть, в ужасе. Я смело смотрю ей в лицо, но выражение у нее мягкое и заботливое.

— Я никогда не говорила тебе о настоящей причине моего ухода от твоего отца, и боюсь, что это причинило тебе много боли. Тогда многое происходило одновременно, и я не хотела отрывать тебя от него. Не тогда, когда его здоровье подводило.

На ее лице выражение глубокой скорби. Что за адскую банку я открыл. Я не уверен, что хочу слышать все это. Я хочу оставить прошлое в покое. Но с другой стороны, во мне разгорается любопытство. Что она знает?

В конце концов, я киваю, и она продолжает:

— Твои сводные братья… они не мои биологические дети.

Мое лицо искажается в замешательстве, пока я разгадываю смысл слов, сказанных ею.

— Значит, они…

— Твоего отца, — заканчивает она, кивнув.

Эта информация словно удар по моему нутру. Кажется, весь мир закружился. Я делаю единственное, что приходит мне в голову, чтобы успокоиться в этот момент. Я тяну руку Хлои к своему рту и целую ее.

Ощущение ее кожи на моих губах успокаивает, и я нахожу в себе силы продолжить разговор.

— У него была интрижка, — заключаю я.

Это не так уж и шокирует, если только я позволю себе вспомнить прошлое. Когда я был маленьким, я слышал, что мой отец был игроком. Он проводил время на вечеринках в особняке Playboy. Тогда я не понимал, что все это значит. Но теперь все стало понятно. Я не позволял себе думать об этих воспоминаниях десятилетиями, но все это всегда было рядом.

Моя мама терпеливо ждет, кивая, пока я размышляю.

— Что случилось с их матерью?

Моя бровь изгибается в замешательстве. Выражение ее лица меняется на выражение ужаса, цвет сходит с ее кожи. Мое нутро скручивается в предвкушении.

— Я не хочу, чтобы ты думал о своем отце иначе. В этом нет ничего хорошего.

Мое сердце разрывается на две части от ее слов. Неужели все это время она жертвовала моим представлением о ней, чтобы сохранить мое представление об отце.

Словно полярность на земле сместилась, мой древний гнев переключился на отца.

— Что он сделал? — выдавливаю из себя.

— Он не признал отцовство мальчиков. Их мать была… не тем человеком, с которым он хотел публично общаться.

— Расскажи мне, — призываю ей. — Пожалуйста.

— Она была молодой моделью, когда впервые приехала в Лос-Анджелес, но когда это не помогло, она стала работать в эскорте.

Я сжимаю руку Хлои, когда болезненная информация бьет мне в грудь. У моего отца был роман с проституткой, и он ее поимел. И испортил жизнь моей маме.

— Как долго ты знала?

Мамин рот складывается в плотную линию.

— Я знала об этом сразу, когда родились все мальчики. Оба раза я была с ней в больнице. После того как мальчики появились, ей стало трудно сводить концы с концами и справляться с жизнью. Она оставила записку. После ее смерти мальчиков собирались отдать в приемную семью, потому что твой отец отказался их взять. Я сказала ему, что это моя последняя капля, и подала на развод. Через несколько месяцев его здоровье ухудшилось, как раз в тот момент, когда развод был оформлен. Это было не вовремя. Маверику было пять, а Кингстону — три, когда умер отец. Я несколько лет навещала их в приемной семье, но когда увидела, как плохо им приходится в этой семье, я усыновила их навсегда. К тому времени они уже были почти подростками. Я ненавижу, что ждала так долго.

У меня в голове крутится новая информация, которая рисует моего отца в совершенно новом свете. Все эти годы мама просто защищала меня. А я был для нее полным дерьмом.

Я отказывался видеться с ней в течение двадцати лет. Все это время было потрачено впустую.

— Ты должна была мне сказать, — прохрипел я сквозь сдавленное горло.

— Ты так любил своего отца. Ты на него равнялся. Я не хотела отнимать у вас последние годы совместной жизни. Он не был совсем уж ужасным человеком. Он был отличным отцом для тебя.

Она фыркает и вытирает нос салфеткой. После этого я встаю со своего места и иду к ней. Она встает мне навстречу, и впервые за два десятилетия я обнимаю свою маму.

Вернувшись в машину, я кладу руку на бедро Хлои.

— Спасибо тебе за все это.

— За что? — спросила она, явно смущенная.

— Это было тяжело для меня, но ты была такой замечательной. Ты сделала так, что мне было легко навестить маму, хотя мне пришлось идти и тащить за собой всю боль и обиду из прошлого.

— Рада, что смогла помочь.

Мы проехали несколько миль в тишине, прежде чем она с усмешкой проговорила:

— Тебе не нужно было говорить ей, что я твоя девушка, конечно же.

Я переплетаю свои пальцы с ее, когда сворачиваю в кафе, где подают лучшие молочные коктейли в Лос-Анджелесе.

— Мне просто показалось, что в этом есть смысл. Это то, о чем мы всем говорили.

Теперь я просто лгу. Я начинаю действительно хотеть, чтобы она была моей девушкой. Но сегодняшний день и так был достаточно тяжелым, а мои эмоции слишком сильны, чтобы как следует все обдумать.

— Не всем. Бет спросила меня об этом, и я сказал ей правду.

— Правильное решение, — подтверждаю я со стиснутыми зубами, прежде чем заказать коктейли.

Мы пьем их, пока я отвожу Хлою домой, чтобы она могла собрать свою одежду. Я настаиваю на том, чтобы пойти с ней и проконтролировать. Меня до сих пор тошнит при мысли о том, что через несколько дней мне придется оставить ее здесь навсегда. Это просто небезопасно и негигиенично, если уж на то пошло. Я хочу, чтобы она переехала, но у меня нет права давить на нее. К тому же, похоже, она действительно не может себе этого позволить и не хочет принимать от меня никакой помощи. Я давно не чувствовал себя таким зажатым и беспомощным.

Вернувшись в отель, мы чистим зубы бок о бок возле двойной раковины, а затем забираемся в постель. Как-то странно снова делать эту процедуру с другим человеком, но это успокаивает.

Я выключаю свет и закрываю глаза. Прошло уже несколько дней с тех пор, как Хлоя попросила об одолжении, поцеловав меня, но каждую ночь, когда мы спим вот так, мои мысли возвращаются к этому поцелую. С моей стороны было бы нелепо ожидать, что я снова ее поцелую.

Это была всего лишь услуга. Один раз. Почему я не могу забыть об этом?

— О чем ты думаешь? — спрашивает она в самый неподходящий момент.

— Об изменении климата, — быстро говорю я.

Она смеется.

— Серьезно?

— Нет, — признаюсь я.

— Ты думал о том, что на ужине с твоей мамой у меня в зубах было маленькое семечко, а ты так и не удосужился мне об этом сказать?

Я фыркнул от смеха.

— Прости за это. Я действительно не заметил. Сомневаюсь, что и она заметила.

— Ну да, конечно, — ворчит она.

— Мне очень жаль. Как я могу загладить свою вину?

Я переворачиваюсь. Она уже лежит на боку лицом ко мне. Кажется, она борется с улыбкой, но не отвечает.

— В чем дело? — спрашиваю я. — Очевидно, ты придумала, что я могу сделать.

— Не смей читать мои мысли, — насмехается она и накрывает голову подушкой.

Я отодвигаю подушку.

— Расскажи мне, — умоляю я, заправляя прядь шелковистых волос ей за ухо.

Она закрывает глаза от моего прикосновения и вдыхает.

— Это дерзко.

Я ухмыляюсь, опустив глаза.

— Ты? Хлоя? Просишь меня о дерзкой услуге? Теперь я должен это услышать.

Хлоя делает большой вдох, ее глаза опускаются вниз, чтобы избежать моего взгляда.

— Я тут подумала. Может быть, то, что мы такие хорошие друзья, означает, что мы можем вместе преодолевать наши страхи.

— Как мы и делали. У тебя был первый поцелуй, я встретился с мамой. Мы в ударе. Что еще у тебя на уме? Прогулка по канату? Бег через пробки? Бокс с медведем? — поддразниваю я.

Несмотря на темноту, я вижу, как по ее щекам расплывается глубокий красный румянец.

— Быть с кем-то в интимной близости.

— В смысле… — я замялся, не решаясь произнести эти слова.

— В сексуальном плане, — заканчивает она за меня.

— О, — говорю я на тяжелом выдохе.

Она переворачивается на спину.

— Это глупо. Я же говорила тебе. Я не должна была этого говорить. У тебя сегодня был чертовски тяжелый день. Я бесчувственная. Не обращай на меня внимания.

Я сдерживаю безумный смех. У меня нет ни единого шанса проигнорировать просьбу Хлои. Я слишком много думал о том поцелуе, о том, чтобы обнять ее, о том, как она чувствовала себя на моих коленях этим утром, или о том, как мне нравилось держать ее за руку, пока я боролся со своими демонами.

— Да, — говорю я прямо.

— Да. Хорошо. Не обращай на меня внимания.

— Нет. Не «да» игнорировать тебя. Я согласен на близость с тобой, Хлоя.

Ее голова запрокидывается, чтобы посмотреть на меня. Я глажу ее по щеке.

— Да.

Затем, не успев договорить, я сокращаю расстояние между нами и прижимаюсь губами к ее губам.

Хлоя придвигается ближе ко мне, что дает нам лучший угол для поцелуя. Не знаю, что она задумала попробовать, но сейчас мне уже надоело бороться с этим чувством.

Я действительно чувствую близость с Хлоей. Меня влечет к ней. Нет никаких причин, по которым я не должен выполнить ее просьбу. По крайней мере, именно так я говорю себе сейчас.

Поцелуй с ней — это что-то особенное. Может быть, и мне будет полезно немного близости. У нас есть еще три дня вместе. После этого каждый из нас сможет вернуться к нормальной жизни. Я не увижу ее снова до начала съемок второго сезона, которые начнутся через три месяца или около того.

Я должен максимально использовать то немногое время, что у меня осталось. И все же, пока я веду поцелуй, он остается целомудренным, потому что я не собираюсь торопиться с чем-то сегодня в пылу момента.

Когда мы отрываемся друг от друга, я спрашиваю ее:

— Почему бы тебе не решить, что ты хочешь сделать, и мы начнем завтра?

Она издает довольный вздох, который растапливает меня.

— Хорошо.

— А пока, может быть, мы снова пообнимаемся? — она отворачивается от меня в ответ, и я прижимаюсь к ней всем телом, обхватывая ее за талию для надежности.