Чайная на Малберри-стрит

Глава 41 После пожара

Бренда пошла на почту отправить письмо, хотя она была так слаба от джина и краха своих надежд, что едва могла держаться вертикально.

Мама вела себя, конечно, изумительно, и отец внезапно явился с большим букетом алых роз для мамы и белых ромашек для своей несчастной дочери. Две сестры Бренды пришли в гости и принесли кое-какую одежду.

— Огонь не пощадил ничего, — снова и снова повторяла им Бренда. — Утром я приехала с фургоном, который наняла для картин, а вместо дома лишь черное пепелище.

В это невозможно было поверить. Никто не мог в это поверить.

— Совсем ничего не осталось?

— Один пепел.

— Как же ты теперь, детка? Куда подашься?

Отец предложил отвезти ее на праздники в Дублин, но Бренда отказалась.

— У меня сейчас кризис, папа, — прошептала она. — Я должна принять некоторые кардинальные решения. Но в любом случае спасибо. Я тебе очень благодарна за приглашение.

— Какие такие решения? — спрашивали ее потом все по очереди.

Но Бренду разве поймешь! Она постоянно бормотала что-то о дурных предзнаменованиях и собственном невезении и все допытывалась, почему пожар случился именно в ту ночь, а не в какую другую.

— Я собиралась прославиться, понимаете? Как Лайэм Нисон. Представляете, заказали группу исполнять баллады, прекрасные ирландские баллады? И какие-то особые закуски. Думаю, итальянские. Кто знает, может, даже Николас приехал бы. И поэтому я купила модное платье. И туфли на шпильках.

— Какой Николас? — спросила одна из сестер.

Миссис Браун показала ей глазами — ни о чем не спрашивай.

— И я хочу знать, может, в этом и была моя ошибка? Зачем я купила эти дурацкие туфли? Много о себе возомнила?

— Бренда, ты говоришь ерунду, — возмутилась вторая сестра.

— А может, это судьба? Думаю, да, судьба. Выставке просто не суждено было случиться. — Бренда печально покачала головой. — Понимаете, на многих своих картинах на заднем плане я рисовала разбитые окна с треснувшими стеклами. И я никогда не задумывалась, почему там трещины. Я просто так чувствовала. И когда я сегодня увидела квартиру, я поняла — вот же они трещины в стеклах. Это было предчувствие, понимаете?

— Бог мой, мам, тебе не кажется, что ей нужно вызвать врача? — спросили на этот раз обе сестры одновременно.

— Теперь я пойду в свою комнату писать письмо, — сказала Бренда и тихо вышла.

В тот день телефон звонил не раз, и на каждый звонок Бренда мчалась к столику в прихожей и хватала трубку обеими руками. Конечно же, это не мог быть он. Он еще не получил письмо с номером телефона миссис Браун, но Бренда утратила всякое представление о времени.

— Николас? — умоляющим голосом спрашивала она.

Но нет, звонила очередная приятельница миссис Браун по танцевальному клубу, чтобы уточнить детали поездки в Нэшвилл. Не хочет ли Бренда поехать с ними, любезно предлагали они, узнав о несчастье. И место свободное есть.

Но Бренда скорее согласилась бы принять участие в конкурсе «Мисс Вселенная», позируя на глазах у миллионов телезрителей в откровенном бикини и с большим картонным номером на запястье, чем с подружками матери тащиться на автобусе в Нэшвилл. (Семь дней кряду с Долли Партон и Слим Витман!)

Весь день Бренда просидела в гостиной, разглядывая замысловатый узор на ковре. Она не могла ни есть, ни спать. Тысячу раз она пожалела о том, что не может повернуть время вспять и выдернуть из розетки неисправный удлинитель. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — шептала она, зажмурившись. — Господи, помоги мне. Пожалуйста». Но чуда не случилось.

Когда наступил вечер, Бренда решила сходить куда-нибудь выпить, чтобы прийти в себя. Она вылезла из автобуса прямо напротив бара «Корона» на Грейт Виктория-стрит и вошла внутрь. Она была одна, без спутника, но это ее не беспокоило. Она выглядела как женщина, планирующая основательно напиться, а не флиртовать с симпатичными мужчинами. Она надела длинное пальто, некогда принадлежавшее ее дедушке, садовые башмаки мамы и старый, тридцатилетней давности, костюм отца. Чтобы люди принимали ее за светскую цыпочку, а не за бездомную бродягу, Бренда подвела глаза в два раза толще, чем обычно. Она взяла с собой бумагу и конверты, так, на всякий случай. Толкнув тяжелую дверь и подходя к стойке, она поймала на себе несколько взглядов, но никто ничего не сказал и не заговорил с ней.

— Что будете пить, мисс? — спросил бармен, вытирая руки о старомодный, белый фартук.

— Двойной джин с тоником, пожалуйста.

— Хорошо, мисс. Лед и лимон?

Бренда кивнула.

Забрав свой стакан, она отвернулась и, поставив локти на стойку, стала прихлебывать ледяной джин. Какое-то время она изучала пол, а потом принялась рассматривать зал, лица других посетителей. И тут у окна Бренда увидела одну из своих бывших начальниц — Патрисию Колдуэлл, которая ссорилась с каким-то беднягой в мятом костюме. Бренда глубоко вздохнула: общее чувство досады и негодования, тихо тлевшее в ней последние два дня, вдруг обрело конкретный объект, на котором полностью сфокусировалось. Она заказала еще один джин с тоником. И еще пинту «Гиннесса». Забравшись на табурет у барной стойки, она стала смотреть на Патрисию в зеркало за спиной у бармена.

Бренду выпустили в восемь часов. Она бросила письмо в почтовый ящик и не спеша пошла по Лисберн-роуд, разглядывая витрины модных кофеен. Некоторые выглядели очень мило — изящные, респектабельные заведения, но они не шли в сравнение с чайной «У Малдуна». Не было в них той непринужденной атмосферы. Она снова пошла на Малберри-стрит и остановилась перед пепелищем. На улице стояли контейнеры, ожидая, когда их заполнят мусором, который еще недавно был жизнью Бренды.

Пенни и Дэниел чуть не погибли. Чудом спаслись и другие жильцы. Бренда была счастлива, что никто не пострадал. Пусть сама она всего лишилась, могла случиться беда гораздо страшнее. Потом в своей крохотной машинке подкатили Пенни и Дэниел, и Бренда поспешила прочь, пока ее не заметили. Но Пенни догнала ее и стиснула в объятиях.

— Все хорошо, — радостно выпалила Пенни. — Мы перестроим кафе, и оно станет намного лучше, чем раньше. У нас будет стеклянная крыша и новая кухня.

— О-о, — выдохнула Бренда. Она уж испугалась, что Пенни задушит ее прямо здесь, на тротуаре.

— И мы хотим, чтобы после открытия ты была нашим первым посетителем.

— Пожалуйста, прости меня за пожар, Пенни.

— Не за что прощать. Пожар мог запросто вспыхнуть и в нашей квартире. Между прочим, Дэниел сначала так и подумал. Все давно прогнило. Ничего, страховка частично возместит нам убытки.

— Ну что ж, я рада, что вы так стойко все восприняли.

— Да, кстати, Бренда: наши строители работают ведь и в соседних квартирах и они нашли у тебя кое-какие вещи, уцелевшие при пожаре. Они показали мне, и я решила сохранить их для тебя. Подожди-ка, сейчас принесу. Они у нас в багажнике. — И она побежала через дорогу за вещами Бренды.

— Мне сказали, что ничего не осталось, — удивилась Бренда.

— Кое-что осталось. Эти вещи нашли под кроватью, еще вчера, — сказал Дэниел.

Пенни вернулась, держа в руках слегка обгоревшую по углам обувную коробку, заполненную красными конвертами, и портрет Николаса, чудесным образом совершенно не пострадавший от огня. Разве только по краям образовалось несколько трещинок — там, где от высокой температуры слишком быстро высохла краска. Пенни так радовалась, что именно она вернула Бренде ее драгоценные сокровища.

— Вот, — сказала Пенни. — Какая удача, что я как раз стояла и разговаривала с бригадиром, когда нашли твои вещи. Иначе они могли бы оказаться в мусорном контейнере!

Бренда прислушивалась к себе и ждала, когда внутри у нее начнут клокотать пузырьки радостного волнения, обычно заполнявшие ее при мысли о Николасе. Но внутри были холод и пустота, как в пещере, в которой она однажды оказалась, когда с классом ездила на экскурсию в Фермана. Вне стен ее тускло освещенной квартиры вся история с Николасом Кейджем показалась ей немного удручающей. Его милое лицо, толстая пачка писем, которые она сочиняла с такой страстью, больше не трогали ее. И тогда она поняла, что любовный роман, которого никогда и не было, кончился. Ей двадцать пять. Пора взрослеть.

— Знаешь, Пенни, я могу показаться тебе неблагодарной, — начала Бренда, — но мне все это теперь ни к чему. Я решила бросить живопись. Я собираюсь стать обыкновенным человеком и найти обыкновенную работу.

— Как же так, Бренда, картина ведь замечательная! — Пенни подняла портрет, чтобы получше его рассмотреть. — Ты не хочешь попробовать начать все сначала, как мы?

Дэниел положил руку на плечо Пенни и нежно ей улыбнулся. Бренда не могла припомнить случая, чтобы они раньше прилюдно обнимались.

— Ну да, я начну все сначала, только не здесь. Я уезжаю. Подвернулась работа, хочу принять предложение. А вам обоим желаю всего самого лучшего, — добавила она и серьезно пожала им руки.

Дэниел неловко потрепал ее по плечу, а Пенни поцеловала в щеку.

— Спасибо, Бренда, — поблагодарила Пенни. — Без тебя мы, возможно, никогда бы так и не поняли, в чем наше счастье.

Бренда улыбнулась и кивнула.

Медленно, очень медленно она пошла прочь, скрестив руки и поеживаясь, как будто ей было холодно. Она ни разу не обернулась.

— Что мне с этим делать? — крикнула ей вслед Пенни, поднимая портрет и коробку.

— Выброси в ближайший мусорный контейнер.

— Как можно, Бренда!

— Удачи вам.

И Бренда ушла, завернула за угол на Лисберн-роуд. Она шла назад к маме, чтобы отоспаться.

— Я ни за что это не выброшу, — решила Пенни.

— Но куда нам это девать, Пенни?

— Придумаю что-нибудь. Подожди минутку, Дэниел.

— Нам нужно пройтись по магазинам, купить что-нибудь из одежды. Нам же нечего носить во время отпуска.

— Знаю, знаю.

Пенни открыла обувную коробку, вынула пачку писем и опустила их в почтовый ящик.

— Пенни! Нельзя этого делать!

— Почему нет? Марки наклеены, все в порядке, — ответила Пенни, просовывая в щель очередное письмо.

— Она же сама сказала: с этим покончено.

— Мало ли что она сказала, Дэниел. Она просто удручена. Погоди, вот получит мистер Кейдж все письма разом — уж тогда он как пить дать обратит внимание на нашу бедную маленькую Бренду.

— Вот-вот! Еще выдвинет против нее обвинение за то, что она его преследует.

— Ничего подобного. Ему будет приятно иметь такую поклонницу.

— Не будет.

— Вот увидишь! — И она опустила в ящик последнюю партию писем.

— А картину ты тоже собираешься ему послать?

— Нет. Картину я оставлю себе и повешу в кафе. Посмотрим, может, удастся устроить Бренде несколько приличных заказов. Помочь ей снова встать на ноги. Не сомневайся, когда мы откроемся, она наверняка придет нас проведать.