Черный Лев

Глава 2

Ранулф окончательно растерялся. Очень долго он был почти доволен жизнью. В ней всегда были женщины, с радостью отдававшиеся ему. Но он слишком часто ощущал, что был для них всего лишь очередным завоеванием, поводом похвастаться, что побывали в постели Черного Льва.

Ранулф никогда не обманывался относительно своего положения при дворе короля Эдуарда. Из всех одиннадцати графов только два были молоды и не женаты: его друг Дейкр де ла Соне и он сам. Конечно, Ранулф знал, сколько женщин продали бы дьяволу душу, чтобы стать графиней. Но несмотря на все кокетство и заверения в вечной любви, ни одна из них не была готова рассмешить его и посмеяться заодно с ним.

Он вспомнил ясные глаза Лайонин, раскрасневшиеся на холоде щеки, ее звонкий смех и на несколько минут отрешился от реальности. Забыл, какую ответственность накладывает на него титул графа, похоронил прошлое. Призрак Изабель, чьи ехидные издевки так унижали любившего ее юношу, исчез, хоть и ненадолго.

Ранулф поглядел в серое, затянутое тучами небо. Он уже давно не юноша, но сегодня те годы словно никогда и не существовали.

– Сидишь здесь один, когда в зале ожидает настоящий пир? Клянусь, я никогда еще не был так голоден. Мы ничего не ели с утра!

Ранулф повернулся к Корбету, одному из «черной стражи»:

– Боюсь, я совсем о вас забыл.

Он выпрямился, оказавшись дюйма на два выше Корбета. Недаром говорили, что хотя Корбетсильный и красивый рыцарь, все же граф затмевает его одним своим властным видом.

– Конечно, это не Мальвуазен, но и не шатер на холодной валлийской земле. Леди Мелита – женщина добрая, а при взгляде на ее дочь кровь любого мужчины загорается пламенем, даже если на дворе разыгралась метель.

– Не смей говорить о ней так! – зарычал Ранулф и, рассерженно отвернувшись, устремился к замку.

Корбет проводил его взглядом и весело улыбнулся. Господину давно пора жениться! В отличие от других мужчин Ранулф не слишком радовался тому обстоятельству, что женщины так и вьются вокруг него, и старался их избегать. Спал с ними только при крайней нужде, хотя они бесстыдно одолевали его при дворе. Корбет гордился, что принадлежит к знаменитой «черной страже», и хотя Ранулф сохранял определенную дистанцию между собой и своими людьми, все же они знали о нем больше, чем он предполагал. Все видели, что под свирепой маской скрывается мягкий и добрый человек…

Но тут Корбет вспомнил, что голоден, и последовал за лордом в большой каменный донжон. Втайне он мечтал, что прелестная леди Лайонин вернется с ними в Мальвуазен: какая радость каждый день взирать на такую красоту! Можно только позавидовать Ранулфу!

Войдя в зал, граф узнал, что ему предстоит сидеть рядом с Лайонин, и опьянел от счастья, как зеленый юнец. Слуга полил ему на руки душистой воды из кувшина с горлышком в виде головы дракона. Другой слуга подал чистое льняное полотенце. Священник благословил трапезу, и все уселись, молча наблюдая, как мальчик отрезал толстый длинный ломоть каравая и поставил на белую скатерть перед Лайонин и Ранулфом. Подобные ломти служили чем-то вроде тарелок, и обычно из них ели двое. Зато у каждого была своя чаша. Чаши почетных гостей и хозяев были из серебра, усыпанного не ограненными драгоценными камнями.

Слуги стали разносить первые блюда: оленину, голову вепря, баранину, свинину.

– Ваши люди хорошо воспитаны. Они не чавкают за едой, чего не скажешь о рыцарях моего отца, – заметила Лайонин, кивнув на нижний стол. Оба молча наблюдали, как сидевшие там хватали огромные куски мяса и запихивали в рот, не разрезав ножом.

– У меня для каждого есть прозвище. Хотите их услышать? Ранулф кивнул.

– Двое на самом конце – это Курица и Петух. Угадайте, кто есть кто? Следующий – Кот. Видите, как он медленно шевелит руками и жмурится? Потом идет Медведь. Однажды, когда я в детстве порезала ногу, у него на глазах выступили слезы. Дальше сидит Голубь. Замечаете, как он вертит головой? И последний – Ястреб. Он мой любимец.

Ранулф вопросительно посмотрел на нее:

– Но почему?

– Он добр, честен, прекрасно поет и хорош собой, не находите?

– Мне трудно судить, – сухо процедил Ранулф.

Она долго изучала его лицо, прежде чем покачать головой.

– А мне кажется, совсем нетрудно.

Ранулф раздраженно почувствовал, как прихлынула к щекам кровь. Сконфузившись, он украдкой взглянул на своих людей и увидел, что все перестали есть и таращатся на него. Повернувшись к лукаво улыбавшейся Лайонин, он слегка усмехнулся:

– Ах ты, плутовка! Какой мужчина последует в бой за рыцарем, который так легко краснеет?

Заразительный смех Лайонин колокольчиком прозвенел в зале. Схватившись за его рукав, она бессильно прислонилась лбом к его плечу.

Ранулф попытался игнорировать любопытные взгляды «черных стражей». Никто из собравшихся в зале не посчитал смех Лайонин чем-то необычным. Ранулф с облегчением увидел, что настал черед второго блюда: дичи, каплунов, голубей и пирогов с жаворонками.

Лайонин взяла ложку, подняла половину жирного каплуна, утопавшего в горчичном соусе, и положила на ломоть хлеба между ними. До сегодняшнего дня она еще никогда не чувствовала себя так непринужденно в присутствии мужчины, и все же ее переполняло возбуждение при каждом прикосновении к Ранулфу.

– Простите, я вовсе не хотела так громко смеяться. Отец зовет меня пустосмешкой, и, боюсь, он прав. Вы не сердитесь на меня? Я отдам вам лучшую часть каплуна.

– Не сержусь, – заверил он, широко улыбаясь. – И хорошо бы мне получить хоть кусочек каплуна, потому что ты съела все мясо, не оставив мне ничего.

– Неправда! – вскричала она и снова засмеялась, но тут же прикрыла ладонью рот. – Нельзя так шутить, Лев!

– Можно, Львица.

Он снова наклонился к ней, мечтая поцеловать полные мягкие губы с мазком горчицы в уголке. Но кончик ее языка проворно слизнул каплю, и он почувствовал себя обманутым. Может, во всем было виновато вино, но он был готов поклясться, что в зале так же жарко, как в шатре летом.

Несколько человек за столом не сводили глаз с графа Мальвуазен и леди Лайонин. «Черные стражи» еще не видели, чтобы их господин так вел себя с женщиной. Единственная, кто мог заставить его улыбнуться, была королева Элеонора, и очень редко – Джеффри или Дейкр. А эта молодая девушка мгновенно превратила рыцаря в юного пажа.

Мелита сидела рядом с дочерью: она сама рассаживала гостей и не хотела, чтобы граф ухаживал сразу за двумя женщинами. И смех Лайонин только укреплял решимость хозяйки замка.

Отец Хьюитт, здешний священник, тоже поглядывал на молодую пару. Хотя большинство браков заключалось по расчету, церковь была недовольна этим и благосклонно относилась к союзам между людьми, питавшими друг к другу нежные чувства. И сейчас он улыбнулся, глядя, как дружески обращается Лайонин с грозным воином. Впервые увидев Ранулфа и его людей, он посчитал, что они внесут смуту в мирную жизнь замка, но Лайонин сумела укротить Черного Льва настолько, что теперь он взирал на нее, как влюбленный молодой оруженосец на свою избранницу.

– Сегодня у нас нет лебедей, но кухарка обещала поджарить одного послезавтра, – сообщила Лайонин.

– Я не могу остаться на два дня.

– Неужели? – Девушка не могла скрыть огорчения. – Может, вы находите Лоренкорт слишком бедным и недостойным внимания?

– Вовсе нет. Но мой управляющий прислал гонца с просьбой вернуться. Нужно рассудить тяжбы, а кроме того, мои соседи прислали кобыл для Тая.

– Тай – это ваш боевой вороной жеребец? Думаю, любая кобыла испугается его.

– Нравом он просто котенок, но вы правы: Тай не привык к женщинам, да и к кобылам тоже.

– Я так мало знаю о вас…

Красивое личико девушки вдруг побледнело, а брови сошлись на переносице.

– У вас есть жена?

– Нет, – осторожно ответил Ранулф. – Я не женат. Ни сестер, ни матери. Только брат.

Румянец мгновенно вернулся на щеки девушки. Конечно, ей должно быть все равно, но она рада, что он холост.

Ужин закончился, и теперь мужчины оглядывали зал в поисках места для ночлега. Лайонин вздохнула, зная, что мать надает ей много поручений. Предстояло разместить гостей в замке. Раньше она с удовольствием выполняла всякую работу, но теперь… ей так не хотелось покидать этого мужчину. Однако и остаться с ним было нельзя, не нарушив правил приличия.

– Я должен присмотреть за Таем, – нерешительно выговорил Ранулф. – Не хочешь сама убедиться, какой он смирный?

– Хочу, – кивнула девушка, отводя глаза. Ей стало стыдно собственной навязчивости. – Только я приду потом. Матушке потребуется моя помощь.

Ранулф кивнул.

Нет, сегодня Лайонин не в силах понять, что случилось с матерью. Она ничем не могла угодить леди Мелите, и та велела дочери уйти, заявив, что нельзя быть такой неуклюжей. Лайонин не считала, что этот день так уж отличается от предыдущих, но все же поспешила на конюшню, пока мать не передумала.

Ранулф ласкал густую гриву Тая, удивляясь себе, поскольку вздрагивал при каждом шорохе и постоянно поглядывал на дверь.

При виде Лайонин у него перехватило дух. Девушка торжествующе улыбалась, сверкая зелеными глазами-изумрудами.

– Я должна скоро вернуться, – заговорщически прошептала она.

Ранулф тихо свистнул, и Тай повернул к нему изящно вылепленную голову. Лайонин настороженно подошла ближе, и прекрасный вороной жеребец ткнулся носом ей в плечо. Она со смехом стала гладить его.

– Вы были правы, он милый и славный. Меня пугали его размеры и вороная масть, – выпалила она и, растерянно уставившись на Ранулфа, добавила: – Совсем как у вас. Почему он должен быть таким большим?

– Сила. Доспехи рыцаря с каждым годом становятся тяжелее, и ему нужен конь, который смог бы выдерживать его вес и не уставать. Говорят, что когда-нибудь рыцарской лошади придется только нести седока в битву: для всего остального она окажется слишком велика.

Лайонин потерла нос жеребца.

– Едва ли где-нибудь может найтись такая же большая и красивая лошадь, как Тай.

На другом конце конюшни послышались мужские голоса. Лайонин в панике вскинула голову:

– Это отец! Ему не понравится, что я здесь без Люси. Мне нужно спрятаться.

Жизнь научила Ранулфа быть предусмотрительным и смекалистым. Он схватил рыжевато-коричневый плащ с колышка в глубине стойла, набросил на плечи Лайонин и поднял капюшон, чтобы никто не заметил ее волос, поставил девушку спиной к двери и сам встал перед ней. И когда она с доверчивой улыбкой подняла глаза, не выдержал и коснулся губами ее уст.

Уильям был мгновенно забыт. Они не услышали его шагов и не заметили, когда он заглянул в стойло. Увидел, как граф целует крестьянскую девчонку, – ибо только они носили плащи такого цвета, – и удалился, посмеиваясь себе под нос. Он любил, когда его гости находили развлечения по вкусу.

При первом же прикосновении губ Ранулфа Лайонин потеряла способность мыслить здраво. Ощущая только его губы, тепло его тела, она инстинктивно наклонила голову, обняла его и притянула к себе. Он стиснул руки и прижался к ней всем телом, но она хотела большего… вот только не знала, чего именно.

Его губы раскрылись, и она последовала его примеру, смело отвечая на жаркие, требовательные поцелуи. Сердце бешено колотилось. Она не хотела его отпускать: пусть мгновение длится вечно!

Но Ранулф прервал поцелуй и отстранил ее, хотя истомившееся тело ныло при виде ее закрытых глаз и влажных губ.

– Иди! – резко приказал он.

Девушка кивнула и, пошатываясь, трепеща от силы захлестнувших ее чувств, побрела к выходу.

Только Мелита заметила, что дочь появилась в зале и тупо смотрит куда-то в пустоту.

– Лайонин! Ты мне нужна! – окликнула она. Лайонин была рада, что вновь вернулась в этот мир. Но голова кружилась, и все, о чем она мечтала, – это чтобы ее оставили в покое.

– Пора готовить ванны для наших гостей, так что требуется твоя помощь.

Все семеро воинов графа были из благородных семей и, следовательно, требовали соответствующего к себе отношения.

Лайонин удивленно воззрилась на мать. Отец не разрешал дочери мыть гостей.

– Я не знаю, что делать.

– Присмотрись получше к Гресси и Мег. Возьми мыло и душистых трав для воды, а также чистые полотенца для каждого гостя. Ну конечно, ты знаешь, что делать.

Для купания была выбрана одна из комнат под самой крышей донжона. Слуги принесли снизу горячей воды и бегали вверх-вниз по лестнице, наполняя и опорожняя гигантский железный чан. Лайонин чувствовала себя ужасно уставшей, когда несколько часов спустя увидела входившего Ранулфа. Она знала, что самый важный гость всегда моется последним. Ему нет нужды спешить, и сама хозяйка дома окажет честь графу, вымыв его.

Девушку так утомил этот необычный день и озадачил человек, который ворвался в ее жизнь на большом вороном жеребце и овладел ее мыслями и чувствами, что она едва держалась на ногах. Но тут к ней приблизилась Мег и, хитро улыбнувшись, прошептала:

– Скажите леди Мелите, что сэр Уильям зовет ее по срочному делу.

– Я не могу… скажи сама, Мег. Мег в ужасе посмотрела на дверь комнаты.

– Но он уже там… я боюсь.

Лайонин грозно прищурилась, и Мег как ветром сдуло. Девушка нерешительно постучалась, приоткрыла дверь, чтобы передать слова отца.

– Лайонин, ты с ума сошла! Выстудишь комнату! Немедленно входи, закрой дверь и скажи, что тебе нужно!

Старательно избегая взгляда Ранулфа, прожигавшего ее спину, она пересказала просьбу отца. Мелита поспешно схватила накидку.

– Прошу прощения, милорд, но я должна идти к мужу. Дочь поможет вам вымыться, но предупреждаю, имейте терпение, она делает это едва ли не впервые. Лайонин, будь поаккуратнее и не намочи накидку и сюрко. Я скоро вернусь, а ты поспеши: вода быстро остывает.

Мать ушла, а Лайонин по-прежнему не могла заставить себя взглянуть на него. Но тут до нее донесся его голос, такой печальный, что сердце переворачивалось:

– Мне не нужна помощь. Тебе не стоит оставаться.

Она с улыбкой повернулась и распахнутыми глазами посмотрела на сидевшего в чане Ранулфа. Широкие плечи касались краев чана, на груди и руках бугрились мускулы. Отблески огня играли на гладкой, влажной, позолоченной солнцем коже. Грудь была покрыта густой порослью черных завитков. Девушка невольно рассмеялась.

– Настоящий Черный Лев, с головы до пят! – выпалила она и тут же поспешно отвела глаза, испуганная собственной смелостью.

Ранулф весело улыбнулся, и с этого момента неловкости как не бывало.

– Вымой мне спину, – попросил он, показывая на горшочек с жидким мылом.

Шагнув вперед, Лайонин вспомнила материнское предупреждение. Сняла накидку, сюрко, кожаный пояс, вынула из маленького кожаного мешочка золотые ножницы и отпорола пришитые на живую нитку узкие рукава туники.

– Теперь я не промокну.

Ранулф наблюдал, как она раздевается, и радовался, что сидит в горячей воде, гасившей всякое желание. Одетая в золотистую тунику, облегавшую ее подобно второй коже, она была очаровательна. Ни один изгиб прекрасного тела не был скрыт. Груди вздымались при каждом вздохе, а он слишком хорошо помнил их прикосновение к себе.

Девушка молча стала намыливать Ранулфа, хотя даже не знала, с чего начать. Наконец она пожала плечами и решила, что будет мыть его точно так же, как себя. И начала со спины. При первом же прикосновении все ее колебания улетучились. Она стала водить намыленной тряпочкой по перекатывавшимся буграм мускулов, поднялась выше, к плечам, и щедро покрыла мыльной пеной предплечья. Его пальцы были длинными и красивой формы, ногти – гладкими и ухоженными. Особенно приятно было ощущать загрубевшие мозоли на его ладонях, напоминавших о силе этого гиганта, который сейчас покорно подчинялся ее неловким рукам.

Ее особенно заинтересовала его шея, мышцы которой затвердели после многих лет напряженных тренировок. Она обвела кончиком пальца стальное сухожилие, сбегавшее от затылка к позвоночнику, и что было сил надавила на него, но Ранулф, похоже, этого не заметил. Лайонин улыбнулась и впервые взглянула в его лицо.

Оказалось, что он как-то странно на нее смотрит, и по какой-то причине кровь прихлынула к ее щекам. Она не понимала, что с ней. Мать попросила ее вымыть гостя, и она, как послушная дочь, повиновалась. И это ей очень понравилось. Может, она чем-то выдала себя?

– Я вам не угодила? Матушка давно хотела научить меня мыть наших гостей, но так и не успела. Может, я слишком неуклюжа?

– Нет, – едва слышно проронил он. – Если хочешь прекратить…

– Но я еще не закончила, – возразила она, стараясь не краснеть, и, не в силах больше выносить пристального взгляда, велела ему закрыть глаза.

Теперь она могла спокойно продолжать свое дело, пока он спокойно терпел ее неловкие прикосновения. Она легко погладила его щеку, ощутив тонкий шрам и не устояв перед искушением обвести его губы. Его веки дрогнули, готовые приподняться, поэтому она быстро провела по ним намыленным пальцем, не желая, чтобы он видел ее и понял, о чем она думает. Она должна помнить, что этот человек – граф, знатный придворный, и не пара простой девушке. И когда он уедет, она не желает терзаться унизительными, постыдными воспоминаниями.

Лайонин плеснула теплой водой в лицо Ранулфа, намылила густую гриву непокорных локонов и стала энергично растирать его голову.

– Скажите, если я причиню вам боль.

Он что-то буркнул, явно сомневаясь в ее способности сделать это. Она вылила ведро воды ему на голову, чтобы промыть волосы, после чего велела высунуть ногу, проигнорировав его слабые протесты. К ее восторгу, ноги тоже оказались покрытыми короткими темными волосками.

Завершив работу, она удовлетворенно взглянула на него: мышцы расслаблены, лицо счастливое, мокрые волосы липнут ко лбу. Девушка невольно рассмеялась, и он удивленно вскинул брови.

– Мой отец, мои служанки и ваши люди ходят вокруг вас на цыпочках, словно до смерти боятся, но сейчас вы совсем не выглядите страшным. Черный Лев похож на промокшего щенка!

Ранулф пронзил ее грозным взглядом. Но уголок его губ весело дернулся.

– Понять не могу, как у такой прелестной леди, как твоя мать, могла появиться столь невоспитанная дочь! Немедленно прекрати свои шуточки и принеси чистой воды ополоснуться.

Он встал спиной к ней, и она жадно вгляделась в его обнаженное тело, на котором сверкали сотни водяных капелек. Свет, игравший в них, подчеркивал силу бронзовых мышц.

Ранулф оглянулся, не понимая, в чем причина задержки. Несмотря на все добрые намерения, она вымочила тунику, которая теперь липла к телу, не оставляя простора воображению. Ранулф поспешно отвернулся.

– Лайонин, вода остывает!

Она, казалось, не заметила его резкого тона и, встав на табурет, облила его водой из кувшина. И тут же отвернулась, когда он взял одно из гревшихся у огня полотенец и стал вытираться. Лайонин не поднимала глаз, пока лукаво улыбавшийся Ранулф не предстал перед ней в короткой набедренной повязке.

– Клянусь, с тех пор как я появился на свет, никто так старательно не мыл меня. Ты уверена, что не проделывала этого множество раз до меня?

– Только однажды, – призналась она, усмехнувшись. – Но тогда все кончилось столь ужасным несчастьем, что отец строго-настрого запретил мне помогать матери мыть гостей.

Ранулф уселся на табурет у огня, пытаясь отвести глаза от прозрачного платья и забыть о том, что они одни в этой маленькой комнате. Ему следовало бы одеться и идти к своим людям. Но он не мог, до сих пор ощущая ее прикосновения.

– Расскажи, что случилось.

– Все происходило в этой комнате. Только тогда мне было всего двенадцать лет.

– О, с тех пор наверняка прошло много-много времени, и ты успела одряхлеть.

Девушка с достоинством проигнорировала его шутку.

– К отцу приехал погостить старый рыцарь. Мне он казался противным глупым старикашкой, потому что часто просил меня посидеть у него на коленях, – начала она и, не заметив внезапно омрачившегося лица Ранулфа, продолжала: – Он носил берет с огромным красным пером, завивавшимся вокруг макушки и дрожавшим, когда он болтал, не закрывая рта. Я часто приходила сюда, чтобы сбежать от него. Как-то утром я принесла щенка и своего нового ястреба. Мы немного поиграли, но тут меня позвала Люси и попросила помочь в каком-то деле. Я оставила в комнате ястреба и щенка, а когда вернулась, матушка уже помогала старику мыться. Животных нигде не было видно, и я решила, что матушка выгнала их. Но тут внизу Гресси с кухаркой подняли ужасный скандал. И матушка вышла из комнаты, наказав мне помыть рыцаря.

– Совсем как сегодня, – добавил Ранулф.

Она взглянула на его полуобнаженное, исполненное скрытой силы тело и невольно подумала о разнице между обоими мужчинами.

– Потом все случилось одновременно. Я подошла к огню, а старый рыцарь почему-то выскочил из чана и стал натягивать штаны, а потом попытался наброситься на меня, но тесемка лопнула, штаны тут же спустились, он запутался в них и упал лицом в подстилку. Ястреб заклекотал, щенок выбежал из угла, где до тех пор скрывался, и кинулся к берету с красным пером, который лежал на табурете.

Глаза Ранулфа весело блеснули.

– И что же случилось? Надеюсь, ты побежала за матерью?

– Нет. Я умирала со смеху, и мне было просто не до этого. Дверь распахнулась, и в комнату ворвался мой отец, вопя, что не позволит мне оставаться наедине с мужчиной. Но, немного опомнившись, он узрел, что старик лежит лицом вниз в мыльной луже, над его лысой головой кружит ястреб, а щенок устроился на его тощей заднице, виляя хвостом и держа в зубах поломанное красное перо.

Ранулф невольно рассмеялся, представив эту сцену:

– Так и вижу его!

– Он визжал, что на него напали демоны, сотни демонов. Теперь смеялись они оба.

– Уверен, что твой смех отнюдь не улучшил настроения бедняги. Отец, конечно, заставил тебя извиниться?

– Вовсе нет! – засмеялась она. – Он молча отнес меня в мою комнату.

– Отнес? – удивился Ранулф, вытирая слезы.

– Нуда, – выдавила Лайонин, снова разразившись смехом. – Меня так разбирало, что я свалилась на пол: ноги не держали.

Мелита тихо приоткрыла дверь и увидела странную картину: мокрую Лайонин и почти голого Ранулфа, плачущего от смеха. Но Лайонин услышала легкий скрип и, подняв глаза, увидела улыбавшуюся мать.

– Я рассказывала о старом рыцаре с огромным красным пером, – пояснила она.

Мелита подошла ближе. Уголки ее губ подозрительно подергивались.

–Дочь не знает конца истории. После того как отец отнес ее в спальню, – продолжала она, с притворным упреком глядя на Лайонин, – старый рыцарь не пожелал ни на минуту оставаться в Лоренкорте, поэтому мы с Уильямом помогли ему собрать вещи и оседлать коня. И все это время мы не смели взглянуть друг на друга или упомянуть о случившемся. Но едва бедняга уселся на коня, тесемка его штанов снова лопнула, и они сползли до щиколоток. Мы с Уильямом хохотали еще громче нашей невоспитанной дочери. Рыцарь умчался, захлебываясь от злости и визжа, что, когда приедет в Лондон, пожалуется на нас королю. Больше мы ничего о нем не слышали.

Такой конец вызвал новые взрывы смеха, и все трое не успокоились, пока не заболели бока. Но тут Мелита напомнила, что пора идти ужинать и гостю следовало бы одеться.

Снова облаченный в идеально сидевшие на нем шоссы, тунику и плащ, Ранулф собрался уходить. Но Мелита ушла раньше, чтобы найти слуг, и он на несколько секунд остался с Лайонин.

– Я никогда еще так не наслаждался ванной, как сегодня. И, по-моему, в жизни так не смеялся. Спасибо, – прошептал он, глядя в блестящие от слез глаза, и неожиданно представил ее в Мальвуазене. Идея очень ему понравилась.

На ужин подавали блюда полегче: супы и рагу, подогретый в печи хлеб, цукаты в меду и специях и сыры. Странствующий музыкант, нанятый Уильямом, наконец прибыл в замок, и за едой все молчали, слушая длинные баллады о древних рыцарях, Робин Гуде и дворе короля Артура. Под конец он даже сочинил песню в честь красоты Лайонин и спел ее с неподдельным энтузиазмом, ибо баронские дочери, как правило, были далеко не такими хорошенькими, однако обычай требовал восхвалять незамужних молодых женщин.

Ранулф вспомнил песни менестрелей в честь Изабель, производившие сильное впечатление на шестнадцатилетнего мальчишку. Случайно взглянув на Лайонин, он увидел, что она улыбается музыканту. В приступе ревности он едва не выхватил у менестреля лютню, чтобы самому спеть песню Лайонин, но вовремя опомнился, подумав, что для этого еще будет время.

Улыбка, которая на этот раз предназначалась ему, согрела Ранулфа, и он охотно вернул ее.

После ужина столы отодвинули к стенам. На дворе было уже темно, и в замке становилось холоднее. Ранулф не хотел, чтобы вечер кончался, словно боялся проснуться и обнаружить, что это всего лишь сон.

Но Лайонин не питала подобных страхов, потому что с нетерпением ждала повторения сегодняшнего дня. Пожелав родителям и гостям спокойной ночи, она поднялась по винтовой лестнице в свою комнату. Тут явилась Люси и, не дав ей открыть дверь, затеяла спор. Женщины не слышали, как к ним приблизился Ранулф.

– Я могу чем-то помочь?

Лайонин бросила на него полный отчаяния взгляд.

– Сестра Люси, та, что живет в деревне, заболела, но Люси боится оставить меня хотя бы на одну ночь. Я объясняла, что в окружении стольких храбрых рыцарей со мной ничего не случится.

Ранулф взял пухлую руку женщины и поцеловал.

– Вам будет легче, если я поклянусь защищать даму ценой собственной жизни?

Люси фыркнула, но почтительное обращение Ранулфа возымело свое действие. Подумать только: сам граф соизволил поцеловать руку простой служанки!

– А кто, позвольте спросить, защитит миледи от красивых молодых джентльменов вроде вас? – все же запротестовала она.

– Люси! – одернула ее Лайонин.

Ранулф низко поклонился кругленькой пожилой женщине:

– Я слышал, леди Лайонин держит у себя в комнате свирепых собак и злобного ястреба, которые, как стая демонов, нападут на любого, кто посмеет без спросу войти в ее спальню.

Люси, хорошо знавшая всю историю, не смогла удержаться от смеха.

– Вы как из одного теста вылеплены. Словно дети! Тогда я ухожу и… – Она патетически воздела руки к небу. – И надеюсь, мне не придется об этом пожалеть.

Ранулф и Лайонин долго смотрели, как она, переваливаясь и что-то бормоча себе под нос, идет по коридору. Оба неловко молчали, не зная, что делать дальше.

– Н-надеюсь, вам понравится ваша комната и вы будете всем довольны, – пробормотала наконец Лайонин.

Ранулф осторожно провел пальцем по ее щеке.

– Я крайне доволен и Лоренкортом, и всем, что в нем есть, – сказал он, прекрасно сознавая, что не может стоять так близко к ней в темном коридоре, не заключив ее в объятия. Поэтому он коротко пожелал ей спокойной ночи и ушел.

Лайонин закрыла за собой дверь и стала раздеваться. Как хорошо чувствовать себя одинокой и свободной, без постоянного надзора Люси!

Встав перед огнем в одной камизе, она вспоминала события сегодняшнего дня: смех, улыбки, шуточное состязание в беге, историю, рассказанную ей, его смущенный румянец… поцелуй и купание…

Неожиданно ей стало очень жарко, и она поспешно отошла от очага.

Он сказал, что не может остаться еще на два дня, и она с тоской ждала минуты его отъезда.

Девушка взобралась на высокую кровать, укрылась толстым шерстяным одеялом и заснула крепким сном уставшего человека.

А Ранулф в это время мерил шагами маленькую комнатку, бесшумно ступая по тростниковым подстилкам. Прошло пятнадцать лет с того дня, как он лежал в комнате родителей девушки и мечтал о счастливой жизни. Но с тех пор он сильно изменился и уверил себя в невозможности исполнения мечты. В его окружении было очень мало счастливых браков, и он давно потерял надежду на то, что ему повезет. Король Эдуард требовал от него жениться на кастильской принцессе, очень богатой и уродливой. И Ранулф почти смирился с этой участью. Но теперь он встретил Лайонин.

Необходимо все как следует обдумать. Что он чувствует? Любовь это или всего лишь грешная похоть? Нет, он достаточно часто испытывал вожделение, но при этом никогда не думал о женитьбе. Он вдруг представил Лайонин, сидевшую в Мальвуазене перед большим очагом, с пухленьким, здоровым младенцем на ковре у ее ног. В волосах играли золотые отблески… а завидев мужа, она поднялась и с улыбкой приветствовала его.

Ранулф отмахнулся, словно отгоняя призрак, и тяжело опустился на край кровати. Он много воевал и был хорошо знаком со страхом, посещавшим воинов перед очередным сражением, но никогда еще не боялся так, как в эту минуту. Неужели он снова доверит свою судьбу и сердце молодой девушке? Сможет ли он пережить очередной удар, если Лайонин предаст его, как Изабель?

Он тихо открыл дверь и неслышно направился к спальне Лайонин. Она лежала на спине, с закрытыми глазами, ровно дыша и разметав по подушкам великолепные волосы. Одна рука спряталась под одеялом, другая лежала под щекой.

Он коснулся рыжеватых прядей, поднял длинный локон и обвил вокруг своего запястья. Ее ресницы казались крошечными крылышками, розовые губки так и манили к поцелую.

– Что, если я вложу свое сердце в твои ручки, любимая? – пробормотал он. – Сбережешь ты его или беспечно разобьешь? – Он продолжал играть ее волосами, перебирая тонкие шелковистые пряди. – Если ты будешь всего лишь добра ко мне, я стану любить тебя так, как не любил ни одну женщину, но… – Его лицо потемнело, и проснись в этот момент Лайонин, увидела бы перед собой человека, по праву носившего имя Черного Льва. – Если ты предашь меня, если всего лишь играешь со мной, узнаешь, что такое ад на земле.

Немного успокоившись, он нежно коснулся ее пальцев. Девушка вздохнула, ресницы чуть дрогнули. Ранулф затаил дыхание, боясь, что она проснется. Но она лишь повернулась на другой бок, обнажив плечо. Ранулф нежно поцеловал атласную кожу и подтянул одеяло повыше.

– Скоро только мне будет позволено согревать тебя, так что никакие одеяла не понадобятся. Помни, малышка, выбор за тобой. Ад или рай.

С этими словами он вышел из комнаты.