Чёрный священник

2

Учеником священника Джегг стал очень буднично: он остался жить в том же интернате, ходил на те же занятия по истории и естественным наукам, разве что добавился курс местного языка баашан. В Космопорте нанимали персонал в том числе из аборигенов, так что баашан Джегг и до этого хорошо понимал, но сам употреблял с трудом. День шёл за днём, сезон сменялся сезоном… Мальчик, постепенно становившийся юношей, вечерами заходил к старику. Зашёл и теперь.

— Ты делаешь хорошие наблюдения, — отмечал священник Стил. — И недурные прогнозы. Чего тебе не хватает, так это умения влиять на события.

Джегг молчал. Он не знал, зачем ему влиять на какие-то события. Конечно, когда он только поступил в интернат, и мальчишки пытались затравить нелюдимого и физически не очень сильного новенького, пришлось приложить некоторые усилия, чтобы от него отстали. Но теперь-то?

Священник, видимо, прочёл это по его лицу, потому что лишь вздохнул:

— Я не требую от тебя великих свершений. Начни с малого. Но начать нужно. Нельзя вечно прятаться в тени, в надежде, что буря пройдёт стороной.

Джегг считал, что очень даже можно. Но снова промолчал. Спорить с учителем он не любил: спорить с чёрным священником означало довольно скоро проникнуться его точкой зрения. А Джегга полностью устраивала собственная.

— Мне прислали твой табель успеваемости, — сменил тему Стил. Джегг уже имел некоторое представление о его методах, а потому снова ничего не ответил, лишь вежливо наклонил голову, показывая, что осведомлён об этом факте. — Впечатляющие успехи. Особенно по баашану. Это очень кстати. В этом году на летние каникулы ты не поедешь к родным. У меня есть, чем занять тебя.

— Чем же? — наконец, подал голос Джегг.

Священник, знавший о его природном любопытстве, сделал небрежный жест.

— Увидишь. Но очень рекомендую к этому времени научиться раскрывать рот почаще.

— Простите, учитель, — Джегг опустил голову, понимая, что Стил разгадал причину его молчаливости.

— То, что ты до сих пор не начал доверять мне, в первую очередь моё упущение, не твоё, — тембр голоса священника приобрёл мягкость.

— Я доверяю вам, — протестующе замотал головой Джегг, но Стил остановил его взмахом руки.

— Ты опасаешься за сохранность своего внутреннего мира — и небезосновательно, Джегг, вовсе нет. Но подумай вот о чём: если бы я захотел, я мог бы прочитать тебе проповедь в любое из твоих посещений. И ты воспринимал бы каждое моё слово, как белый лист бумаги воспринимает чернила. Но я этого не сделал.

— А почему? — вырвалось у Джегга почти помимо его воли.

— Хороший вопрос. Придумай на него ответ. У тебя для этого будет достаточно времени. Мне снова нужно отлучиться из Космопорта, так что в следующий раз мы встретимся через пару недель. Если всё пойдёт хорошо.

— А куда вы летаете, учитель? — Джегг тут же мысленно отругал себя за неуместное любопытство. Но священник только улыбнулся сухими губами, отчего морщины забавно забегали у него по лицу.

— В следующий раз я возьму тебя с собой.

Весь следующий день после этого разговора Джегг провёл в смятённых чувствах: его давно интересовало, куда с такой регулярностью пропадает Священник Космопорта. Отлучки эти в последнее время делались всё чаще и длительнее. Гипотез, куда пропадает учитель, у юноши было множество, одна изобретательнее другой, но поделиться и обсудить их было решительно не с кем. Сегодняшний разговор о необходимости влиять на события подстегнул самые необузданные фантазии. Перспективы поучаствовать на каникулах в каком-то захватывающем приключении будоражили ум сверх всякой меры.

Взгляд Джегга блуждал по коридору интерната, стараясь за что-нибудь зацепиться, чтобы если не остановить, то хотя бы обуздать вихрь бушевавших в голове мыслей. Поэтому вопреки обыкновению он не обогнул по широкой дуге группу младших ребят, а, наоборот, проходя мимо, повернул голову в их сторону. И мгновенно забыл о священнике Стиле.

Несколько мальчишек стояли в явной нерешительности: кто-то нервно хихикал, кто-то испуганно озирался в поиске старших и облегчённо вздохнул, увидев Джегга. В центре же группы стояли мальчик и девочка — оба светлокожие, с немного вьющимися белокурыми волосами, они были примерно одного роста и могли бы сойти за брата с сестрой. Мальчик душил девочку.

— Отпусти её, — Джегг распихал локтями мелочь и встал за спиной у жертвы, чтобы оказаться с агрессором лицом к лицу — зрительный контакт сейчас очень пригодится.

Малолетний действительно посмотрел на него, но рук не разжал, а лишь ухмыльнулся — на миловидном личике это смотрелось жутковато.

— А то что? — он вытянул губы трубочкой и продолжил издевательским тоном. — Педагога-воспитателя позовёшь?

«…причины того, что произошло», — всплыла в памяти реплика учителя. И ещё одна: «Забудь на время о себе, почувствуй то, что чувствует он. И тогда ты поймёшь, что им движет».

В следующую секунду Джегг выбросил руку вперёд и сжал пальцами не шею, как мелкий гад своей жертве, а одно дыхательное горло. Ученик священника не был ни крупным, ни особенно сильным для своего возраста, но в такие года четыре-пять лет разницы имеют значение.

— Думаеш-шь, ты тут главный гадёныш-ш? — слова вырывались у Джегга с лёгким присвистом, напоминая шипение змеи. — А папочка слишком большая шишка, чтоб тебя приструнил персонал?

Мальчишка как кролик на удава смотрел на Джегга. Девочка, наконец, смогла глубоко вздохнуть, разревелась, отшатнулась назад, толкнув Джегга затылком в грудь, но парень не обратил на это внимания. Он продолжал сверлить мальчишку немигающим взглядом:

— Только папочка далеко.

Ярость побуждала его сжать пальцы ещё крепче, чтобы окончательно перекрыть доступ воздуха. Но где-то внутри бешено металась невнятная мысль. «Что-то ещё надо сделать… Последнее. Но что? ЧТО?» Девочка продолжала реветь и биться ему в грудь, это отвлекало, не давало сосредоточиться. Наконец, Джегг отпустил мальчишку. Тот разревелся точь-в-точь как девчонка. Она уже притихла. Остальные мальчишки разбежались по закоулкам жилого крыла. А девочка всё ещё здесь. Джегг слышит её всхлипывания за спиной.

— Чего ждёшь? — спросил он у мальчишки уже без змеиного присвиста, сам удивившись, как быстро растаял нахлынувший приступ ярости. Как и не было. — Проваливай.

Тот, спотыкаясь, полупополз-полупобежал по коридору. Противное чувство незаконченности царапалось где-то в солнечном сплетении. Джегг обернулся к девочке. На её шее остались следы пальцев.

— Врачу надо показать, — сказал Джегг, стараясь заглушить неприятное ощущение неправильности происходящего. — Знаешь, где медицинский корпус?

Девочка отрицательно покачала головой. Молча.

— Пойдём, провожу.

Она доверчиво взяла его за руку. Как будто эта рука не душила только что её сверстника.

Когда к вечеру следующего дня Джегга вызвали к директору, он даже обрадовался. Гнетущее чувство незавершённости порядком изматывало. Сам по себе инцидент с мальчишкой не стоил выеденного яйца — нравы в интернате царили не самые мягкие, и то, что не приводило к тяжёлым увечьям или смерти, не особенно привлекало внимание администрации. Но он и сам чувствовал — на этот раз что-то пошло не так.

Директор Огг был мрачным мужчиной неопределённого возраста с угловатым лицом, будто бы вырубленным кайлом из гранитной глыбы. И со столь же живой мимикой.

— Я всё понимаю, юноша, — начал он, не распыляясь на приветствия, — священник Стил положительно отзывался о твоих успехах. Однако формально ты ещё даже не послушник. Изволь держать свои проповеди при себе хотя бы до тех пор, пока учитель не вернётся и не сможет прикрыть их собственной юрисдикцией.

— Проповеди? Я и беседы ещё не тренировался проводить, — отпирался Джегг, но и сам уже не был в этом твёрдо уверен. Что если учитель уже начал закладывать в него основы профессии, просто пока не останавливался на терминологии?

— Не надо юлить, — без всякого выражения отрезал директор. — Пять человек свидетелей. Бадрик приставал к Энне, ты приходил мимо, поймал его и проповедовал, потом девочку в медицинский корпус проводил. Собственно, этим чёрные священники и занимаются, и я даже не имел бы ничего против, если бы… — Огг резко хлопнул ладонью по столу, — ты уже был рукоположен или Стил взял бы это на себя.

— Я его просто припугнул.

— Юноша, — Огг смотрел на Джегга всё тем же равнодушным взглядом. — Когда маленькие засранцы пугаются, они жалуются мамочке, прячутся под одеялом, в крайнем случае ходят под себя. А Бадрик пытается себя задушить. Это ничто иное, как результат проповеди.

— Могу я его увидеть?

— Можешь, Джегг? — переспросил директор снова без всякого выражения, — Нет, «можешь» — не то слово. Ты сейчас пойдёшь со мной в медицинский корпус и вернёшь мамаше мелкого засранца в то состояние, в котором она привыкла его видеть. Или у нас всех будут крупные неприятности.

Мать Бадрика оказалась красивой женщиной с пышными, ложащимися крупными кольцами волосами, которыми она явно гордилась. Понятно теперь, в кого мальчишка такой миловидный. Зелёное платье подчёркивало фигуру и было ей очень к лицу, но показалось Джеггу весьма старомодным: высокий воротник закрывал шею до подбородка, длина же рукава доходила до середины ладони. Как в Высокий период Тёмных Веков, право слово.

Бадрик сидел в пижаме на постели, мать держала его ладони у себя на коленях и ласково гладила руки сына.

— Вы… такой молодой! — она разглядывала Джегга и забыла на время о ребёнке. Его пальцы немедленно поползли вверх — к горлу.

Джегг неловко поздоровался и сел на стул рядом с Бадриком. Директор прикрыл дверь в палату, но от двери не отошёл.

— Надо скорей исправить это недоразумение, — тараторила женщина, снова пленив руки сына. — Бадрик хороший мальчик. Он просто играл.

— Это не была игра, — Джегг сам удивился резкости, с которой произнёс эти слова. Он боялся, что голос будет дрожать.

Женщина снисходительно улыбнулась.

— Бадричек мне всё уже рассказал. Просто ему понравилась эта девочка, он хотел обратить на себя её внимание и вместе поиграть… в семью.

— Что, простите? — каменные складки на лице директора задвигались, пытаясь сложиться в гримасу интереса. — В семью?

— Я сказал, что теперь она будет моей женой, будет приносить по утрам завтрак в мою комнату и всё такое, — подал, наконец, голос сам мальчик, морщась от неприятного воспоминания. — А она только посмеялась, бормотала там что-то про своего папочку.

— И, — продолжила его мать, — как мужчина…

Джегг, всё это время переводивший взгляд с матери на сына и обратно, перебил её:

— Так это ваш муж. Он избивает и душит вас на глазах у ребёнка.

— Конечно же нет! — женщина попыталась улыбнуться, но рука предательски потянулась к собственному горлу. — Мой муж уважаемый человек, он, конечно, может иногда рассердиться, но…

— Я вызываю белого священника, — бесцветно сообщил директор и, прежде чем выйти из палаты, кивнул Джеггу: — Присмотри пока за ними.

Но парень его не услышал. Он уже держал Бадрика за руки и всматривался в красивые голубые глаза. Такие же, как у его матери.

— Ты в самом деле ещё только ребёнок, — тоска и чувство вины накатывали на Джегга приливной волной. — Тебе неоткуда было научиться всему, кроме как глядя на своих взрослых.

Бадрик, не мигая, будто загипнотизированный, смотрел в глаза Джегга.

— Я был несправедлив к тебе, прости, — тихо говорил тот, и плечи сами собой расправлялись. Только сейчас он понял, какое огромное напряжение тяготило его всё это время. Напряжение, вызванное незаконченностью, а следовательно, неправильностью его вмешательства в душу испорченного родителями мальчика. — Но сейчас всё изменится.

Учитель Стил ещё не приступил к преподаванию Джеггу искусства внушения, однако юноша инстинктивно уже понимал, что следует делать.

Бадрик зевнул и потёр кулачками глаза.

— А ну, отойди от него, демон!

Джегг нехотя обернулся к матери мальчика. Её красивое лицо искажено страхом и ненавистью. А в вытянутых руках…

— Пожалуйста, отдайте мне «пульсар». В школе они запрещены.

— Я знаю, гадёныш, — её губы постоянно двигались, то кривились, то улыбались, а руки ходили ходуном. — Отойди от моего ребёнка! Я слышала, что ты там бормотал! Хочешь сделать его такой же тряпкой, как ты!

Джегг медленно встал. Теперь маленькое сопло дамского «пульсара» смотрело прямо в его грудь. Но он видел также, что предохранитель мать Бадрика так и не сняла.

— Вы не умеете из него стрелять, — Джегг шагнул к ней. Прямо на сопло, которое снова заходило ходуном.

— А вот и… — о предохранителе она всё-таки вспомнила. Но прежде, чем успела нажать на кнопку, Джегг схватил женщину за руку. Он хотел отвести сопло в сторону, но на мгновение у него потемнело в глазах, а потом юноше показалось, что вместо женщины над ним навис огромный бородатый человек, свирепо вращающий глазами.

— Я сотру тебя, как вошь, — ревел он низким голосом. — Как смеешь ты посягать на мой род и его священное право? Право сильного! С чего ты решил, что можешь решать, как мне воспитывать наследника?

— По праву сильного, — произнёс кто-то голосом Джегга. И рассмеялся. Джегг чувствовал, что этот кто-то стоит прямо у него за спиной, но оглянуться не мог, как ни пытался. — Я сильнее. Поэтому мне и решать.

Бородатый человек в момент как-то усох, сдулся, превратился с маленького, не выше Джегга, обрюзгшего мужчину с обвисшими щеками и обширной лысиной. Он грязно ругался, брызгал слюной и хватал Джегга за руки, но тот лишь с отвращением отодвинул его в сторону. Тогда перед ним снова оказалась мать Бадрика, чопорно поджимающая губы.

— Священное предназначение женщины — рожать мужчин, — заявила она. — И воспитывать их сильными и независимыми. И хранить семейный очаг. И заботиться о…

Снова раздался смех, на этот раз женский.

— Ты представляешь, Джегг! Мы это сделали! — стройная фигурка в комбинезоне экспедиционного навигатора беспечно крутится в лётном кресле. — Я это сделала! Первая в истории! Я поймала комету! Мы уже отбуксировали её на Авалон. Когда они спустят её и включат в круговорот воды, им, наконец, будет хватать собственного ресурса и они перестанут ныть!

Изображение чуть подёрнулось рябью. Так бывает, когда запись передавалась через слишком много ретрансляторов. Джегг редко видел мать в физическом теле, но она никогда не забывала отправлять ему сообщения при каждой стыковке с орбитальными станциями. Он восхищался ей. И немного завидовал. Хотел бы он однажды стать настолько свободным!

Мать Бадрика снова стояла перед Джеггом, но теперь она была подростком, не старше самого юноши. Девушка обнимала себя за плечи, глотая слёзы.

— Это так больно, мам! — и Джегг чувствовал, как ей было больно. А ещё стыдно. Страшно. Противно.

— Ты уже почти женщина, — отчеканила сухощавая дама в ещё более старомодном, но зато богато усыпанном драгоценностями, платье. — Привыкай терпеть. Рожать будет ещё больнее. И только посмей его упустить! Его папаша заведует энергосистемой космопорта, для нашей компании это портфель заказов на десятилетия вперёд. Поэтому ты будешь ласково улыбаться и делать, что он тебе говорит. Исполнять любой его каприз. Ты меня поняла?

Джегг чувствовал глубокое омерзение, как будто его изваляли в чём-то настолько грязном и липком, что нестерпимо хотелось в горячий душ — и мыться, пока с тебя не начнёт слезать кожа. Но у него больше не было кожи. И вообще какого-то тела. Он стал длинным, бесконечно разворачивающимся в далёкое прошлое свитком. Поколение за поколением, семья за семьёй, мужчины и женщины. Далеко, вплоть до Тёмных Веков. Джегг утратил способность противостоять им — разве можно найти слова, чтобы переубедить мёртвых? Но сам стал словно игрушкой в их руках — его мяли, тянули, оставляли на нём следы то острыми ногтями, то жирными пальцами. Джегга охватил ужас — что, если это никогда не кончится? Что, если он навсегда теперь…

Кто-то взял его за руку.

У него снова была рука. И всё остальное, что к ней прилагалось. Он шёл по коридору интерната. А снизу вверх на него смотрела маленькая Энна. Она больше не плакала. Джегг услышал собственный голос. Взрослый, почти менторский тон:

— Тебе не годится ходить здесь одной. Заведи подруг. Лучше двух или трёх. И каких-нибудь постарше тебя.

Это уже было. Вчера. Он тогда сердился, но не на девочку, а на себя, потому что… потому…

Джегг моргнул и снова оказался лицом к лицу с матерью Бадрика. Она больше не целится в него — руки с зажатым в них «пульсаром» бессильно опущены. На щеках явственно блестят дорожки слёз.

Наконец-то вернулся директор Огг. Он, видимо, что-то говорит — его губы двигаются, но Джегг не слышит ни звука. Цвета поблекли, будто кто-то наложил на мир чёрно-белый фильтр.

«Я теряю сознание», — догадался юноша, вытянул руку, нащупывая стену, попытался прислониться к ней, чтобы при падении не слишком сильно удариться головой. Почти тотчас же наступила темнота.

Йокин нёсся по коридору интерната и злорадно ухмылялся: пускай собственную охрану пришлось оставить за оградой, но самого его пропустили беспрепятственно — как-никак, не только родитель воспитанника, но и крупный спонсор. Секретарша вот директорская лыбится. Ну ничего, скоро перестанет… будете знать, как жену и сына от него прятать! Сейчас он тут такого шороху наведёт!

Один из охранников интерната задумчиво смотрел на монитор, на котором Ирия гостеприимно открывала перед посетителем дверь приёмной.

— Не надо было его пропускать, — сказал он напарнику. — Совсем рожа перекошенная. Только что пена изо рта не капает.

— Директор приказал не задерживать, — пожал плечами тот.

— Но откуда ему было знать, что у чувака чердак свистит?

— Приказ есть приказ, — равнодушно отозвался напарник. — Наше дело сторона.

— Надеюсь, легионеры скоро будут.

— Да через пару минут. Сколько тут от корпуса лететь?

Триада легионеров и в самом деле добралась очень быстро.

— У меня ордер на колониста Йокина, — сообщил прайм. — Он здесь?

— Да, но директор просил пока по возможности не беспокоить, — секретарша солнечно улыбнулась всем троим. — Могу я предложить вам по чашечке цитрина?

В недрах директорского кабинета что-то загрохотало и, видимо, повалилось на пол. Прайм мягко, но настойчиво, оттеснил секретаршу от двери и заглянул внутрь. Мгновенно оценил обстановку. Вернулся обратно.

— Да, не будем им мешать. Можно цитрин. Мне с сахаром, этим двоим, — он кивнул на подчинённых, — без.

Ещё не открывая глаз Джегг понял, что находится в своей постели. Авалонский шёлк приятно ласкал кожу. Удивительная по своим гигроскопическим и антисептическим свойствам ткань обладает к тому же красотой и мягкостью. Далеко не всем доступная роскошь. Мать прислала два комплекта в подарок после миссии с кометой. Постельное бельё, а также бумажное письмо с довольно игривыми намёками на возможных будущих внуков и обстоятельной лекцией о контрацепции для обоих полов. Джегг даже кое-что новое для себя почерпнул.

Лежать было приятно и удобно. Правда, на коже в нескольких местах чувствовалось лёгкое… натяжение? И левая рука онемела. В ней ощущался холодок. Джегг осторожно пошевелил пальцами. Они отозвались без боли, но слегка неуверенно. Странный звук заставил открыть, наконец, глаза и попытаться встать.

Подняться не удалось — стоило оторвать от подушки голову, потолок завертелся перед глазами. Зато выяснилась причина онемения руки — из неё торчал катетер с присоединённой капельницей. Странный звук оказался храпом человека, сладко спавшего в глубоком кресле, которого в комнате Джегга прежде не было.

Словно почувствовав на себе взгляд, незнакомец заворочался, зевнул и потянулся, просыпаясь.

— Привет, Джегг! — человека сложно было назвать красивым, но от его улыбки в полумраке комнаты словно бы сделалось светлей. Впрочем, и шторы незнакомец поднять не замедлил и деликатное зимнее солнце осветило приземистую плотно сбитую фигурку. Незнакомец явно был уже не молод, но язык не повернулся бы назвать его стариком — на его подвижном лице морщинки залегли разве что возле глаз, да и те выглядели скорее следствием привычки щуриться от смеха.

— Кто вы? — спросил юноша, осторожно приподнял голову — она всё ещё кружилась.

— Я Оле. Приятель твоего учителя Стила, мальчик мой. Он, знаешь ли, всё ещё в делах, — Оле весело переваливался по комнате, то пододвигая вазу, полную цветов, то оттягивая в сторону кресло. — Но ты должен его простить, Джегг, да, должен простить… он очень много на себе несёт, наш Стил. Много… но больше некому, Джегг. Больше некому, пока что, мальчик мой, пока что вот так вот… так вот директор Огг попросил меня пока за тобой присмотреть. Пока не вернётся Стил. Заметь, я не говорю «если», я говорю…

— Вы похожи на него, — невежливо перебил Джегг. — На директора Огга, я имею в виду. — И с удивлением добавил: — Только я не знаю, почему.

Сравнение действительно было странным: приземистый, весь какой-то круглый Оле со своей подвижной улыбкой казался полной противоположностью высокому и будто подмороженному Оггу. Но вертлявый человечек вдруг замер и пронзил Джегга проницательным взглядом, не уступавшим директорскому.

— Д-да, — протянул он, усаживаясь обратно в кресло, теперь стоящее чуть в стороне и спинкой к окну. — Стало быть, да-а… старина Стил.

Оле забавно крякнул, тряхнув круглой головой и посмотрел на Джегга, уже снова расплывшись в улыбке.

— Мы, знаешь ли, в одной комнате жили с Оггом, — Оле указал на пустую кровать у противоположной от Джегга стены. Юноша понимающе кивнул. У него тоже был сосед. Но тот появлялся в интернате исключительно в дни, когда ожидались визиты его отца. Всё остальное время пропадал в городе — нашёл себе какого-то дружка и вроде как оказался у него на содержании… Джеггу было всё равно. Одиночество его более чем устраивало, поэтому соседу он подыгрывал и при случае рассказывал интересующемуся папаше, какие они с его отпрыском добрые друзья, как вместе занимаются и прочее, и прочее…

— Огг хороший человек, — сказал Оле, внимательно разглядывая юношу. — Замкнутый, это да. Не умеет обращаться с женщинами и детьми. Но человек он хороший.

— Я знаю, — отозвался Джегг. Особых претензий у него к директору не было. Общаться с детьми и их матерями входило в обязанности преподавателей и деканов, с чем они справлялись с переменным успехом. Огг же в основном решал юридические проблемы. Насколько мог судить Джегг — решал неплохо. По крайней мере, после неприятной истории со служебным оцелотом на летних каникулах, он в самом деле ощутил, что опека Священной Миссии Космопорта — не пустой звук. Конечно, директор мог бы лучше организовать систему охраны, но «пульсары» слишком маленькие и маломощные, чтобы их уловили детекторы, а обыскивать всех входящих женщин…

— А что с Бадриком? И… как его мать?

— Всё хорошо, Джегг, — Оле мелко кивал, продолжая улыбаться. — С ними всё хорошо, не беспокойся. Побудут пока в гостевом доме Миссии. Там будет хорошо. Да-а… Да, мы с Оггом решили, что пока там будет хорошо-хорошо…

— Вы белый священник, — догадался Джегг. — Тот, которого выходил вызывать директор Огг, когда…

Юноша осёкся. Он не очень хорошо помнил, что произошло перед тем, как он отключился. Мать Бадрика целилась в него из «пульсара», но вот что было потом?

— Да, я белый священник, — подтвердил резко посерьёзневший Оле. — Ты очень рисковал, мальчик, очень-очень, нельзя так рисковать. Ты ещё… слишком молодой. Слишком юный для таких вещей. Стил слишком рано стал тебя учить. Он торопится, этот уж Стил… потому что боится не успеть. Я поговорю с ним. Вот он вернётся, ох уж я ему…

Прибор, к которому тянулась гибкая трубка капельницы, мелодично запиликал. Джегг внимательнее пригляделся к нему и понял, что прежде никогда не видел таких аппаратов. Обычные капельницы представляли собой небольшой ящик с парой кнопок и небольшим насосом внутри — легко носить за собой, если можешь ходить. Это же агрегат заменил собой прикроватный столик и даже немного превышал его размерами. Он был снабжён несколькими дисплеями, таймером и… портом управления с медиакуба?

— Давай-ка, мы это с тебя уберём, уберём-уберём, больше не понадобится нам это. — Оле колобком выкатился из кресла, ловко отсоединил трубку капельницы, струны датчиков и ещё какие-то трубки и трубочки, которыми, Джегг только сейчас заметил, он был обвешан со всех сторон. — Незачем уже теперь, теперь уже незачем…

— А что это? — спросил Джегг, разминая затёкшую руку.

— О… эта такая штука… Там всякий физраствор, витамины, глюкоза, ещё что-то, вроде бы. Ну и всё в обратную сторону тоже. Ты же спал, Джегг. Спал, тебе надо было поспать. Потому что… очень ты устал. Но пока ты спал, ты же не ел. Нельзя же одновременно спать и есть. И не пил. Вот Огг и поехал в госпиталь космопорта, взял у них эту… вещь. Взял-взял, — Оле весело рассмеялся. — Они не хотели отдавать, правда. Говорили, что им как-то нужней. Но Оггу очень сложно отказать, знаешь ли. Он очень умеет, если надо, он умеет-умеет…

— А сколько я спал? — Джегг снова осторожно попытался подняться.

— Ой, нет-нет, ты пока ещё не вставай, — Оле мягко, но настойчиво вернул его на подушку, правда, приподнял её повыше, так что юноша мог полусидеть. — Подожди-подожди, не надо резко так, — и после паузы добавил: — Долго ты спал. Третья неделя пошла. Переворачивать приходилось, чтоб ничего себе не отлежал.

Дверь без стука открылась и вошёл человек, которого Джегг не сразу узнал.

— Привет, Огг, — улыбался Оле, — лёгок на помине, друг мой! А мы вот только что говорили о тебе. Только что говорили… да.

Джеггу показалось, что директор стал ниже ростом на целую голову, а то и две. Прежде высокий и несокрушимый, как скала, теперь он сильно сутулился и напоминал разъеденный эрозией холм. Если раньше его лицо было высечено из гранита, теперь это был выщербленный непогодой серый песчаник, покрытый рваными пятнами мха — небрежной щетиной. В густой шевелюре явственно блестела седина. Огг постарел так, что теперь казался едва ли не ровесником учителя Стила. Тёмные провалы на месте прежних глаз остановили взгляд на Джегге.

— Ты как? — голос звучал надтреснуто и глухо. Юноше стало его очень жаль.

— Всё хорошо, директор! — отозвался он так бодро, как только мог. — Голова немного кружится, но ничего…

— Это пройдёт-пройдёт, — белый священник похлопывал Джегга по руке. — Это всё… а ему бы бульончика бы, а, Огг? До обеда-то ещё далеко, да и вряд ли он его сможет есть. А как ты думаешь, на кухне смогли бы бульончика бы?

Огг коротко кивнул.

— Я распоряжусь.

И вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Оле проводил его взглядом и сокрушённо покачал головой. Но тотчас же снова повернулся к Джеггу, заулыбался и радостно хлопнул в ладоши:

— А смотри, какого зверя тебе принесли! Видел его, Джегг?

Оле указывал куда-то в угол кровати. Джегг вздрогнул от перспективы оказаться рядом с каким-то зверем, но оцелот, сидевший за его подушкой, оказался плюшевым. И не слишком реалистичным: с гипертрофированно большой и круглой головы на Джегга смотрели неестественно огромные и яркие глаза.

— Энна сказала, его Голубоглазик зовут.

— Гхм… — Джегг растерянно разглядывал игрушку, не зная, как на это реагировать.

— Она часто заходит к тебе, меняет вот цветы, — священник снова подвинул вазу на столе. — Сказала, зверюшку ей папочка подарил. Да, подарил… Когда кошмары ей начали сниться. Всем иногда кошмар может присниться, знаешь ли. А Голубоглазик может ловить дурные сны. И есть их. Ты первое время всё стонал и метался сильно, сильно-сильно, никакого сладу не было. Датчики срывал, срывал и трубки, вот, тоже.

— Я не помню никаких снов, — Джегг равнодушно уронил оцелота на постель.

— Значит, Голубоглазик в самом деле так хорош, как папочка Энны говорит, — произнёс белый священник на этот раз без тени улыбки. — Ты держись этой девочки, парень. Крепко-крепко держись. Таким, как ты, знаешь ли, всегда нужен рядом кто-то такой, как она. Нужен, нужен… Уж поверь мне.

Джегг попытался выдавить из себя вежливую улыбку.

— Не веришь, — Оле наклонил голову набок и рассмеялся. — Я вижу, что не веришь, не веришь… Ну это ничего, это ничего… не всё сразу. Это придёт, потом придёт. Стил расскажет тебе. Вот вернётся, и тогда расскажет. Он умеет обращаться со словами, этот Стил. Чёрные священники все должны уметь. О, вам это надо уметь. А я могу только немножко показать.

Оле сел на край кровати Джегга и легонько дунул ему в глаза. От неожиданности юноша быстро заморгал, а потом… на мир снова опустился серый фильтр. Как тогда, перед обмороком. Но всё же не совсем такой же: большая часть комнаты погрузилась в полумрак, хотя шторы всё ещё были подняты и Джегг видел за окном солнечный диск, но некоторые предметы стали испускать собственное свечение. Цветы на столе переливались радугой, и, хотя стояли они далеко, Джегг явственно стал ощущать их аромат. Неярким оранжевым светилось дерево полки — её собственноручно вытесал и собрал дед. Плюшевый оцелот, всё такой же несуразно большеголовый, выглядел почти живым, а глаза его превратились в два голубых фонаря. Мягким зелёным сиянием наполнял всё вокруг авалонский шёлк.

— Откуда это у тебя? — спросил Оле, ущипнув и приподняв вверх краешек пододеяльника.

— От мамы, — машинально ответил Джегг, разглядывающий свою руку в этом странном, но успокаивающе-приятном зелёном свете.

— А-а-а, вот оно что! — Оле весело захлопал в ладоши, — Мама! Мама это хорошо. Мама это оч-чень-очень хорошо. Молодец твоя мама! Молодец-молодец!

Сам белый священник тоже светился. Джегг видел это периферийным зрением, но как только попытался взглянуть на Оле прямо, зажмурился от слишком яркого света, а когда открыл глаза, комнату снова заполнял обычный зимний день.

— Что это было?

— Что было? — Оле растерянно захлопал глазами. — Было-было… О, это, знаешь ли… Привязанность. Любовь. Благодарность. Забота о тебе. Всякие такие вещи, всякие. Ты очень много потратил всего. Остался совсем пустой. Пустым плохо быть. Плохо-плохо. Природа не терпит пустоты, знаешь ли. Если долго оставаться пустым, внутрь может пробраться всякая жуть, и всё! Для тебя места там уже нет. Стил бы мог помочь, если бы рядом был. Он умеет делать цепочки. Крючки. Цеплять за них людей, как рыбку. Да-а… как рыбку-рыбку! А я не мог, не мог… не умею, как он. Но я посмотрел — тут много есть всего. Твоего. Много есть. И Огг сказал, что ты и сам умеешь делать крючки. И я решил, что, если тебя сюда положить-положить, цепочка совсем-совсем коротенькая должна быть. Ма-а-аленькая совсем. Что тогда ты справишься сам. — Оле радостно закивал. — Так и произошло. Да! Ты не умер. Хотя должен был умереть, такой ты пустой был. Такой пустой, что не только хорошие сны попали внутрь. Всякие. Некстати улетел этот Стил! Некстати-некстати. Пока его в Космопорте нет, на месте, где он должен быть, тоже образуется пустота. Пустота-пустота! Он заплетает и заплетает паутиной дыру, но её постоянно кто-то рвёт. Рвёт и рвёт… Да… Ты не утонул в пустоте, нет. Нет-нет, не утонул. Ты зацепился за простыню и плыл на ней. — Оле тихонько рассмеялся. — Как тюлень. На льдине. Плыл и плыл. Но твари из пустоты не давали выбраться тебе. Они прыгали и прыгали вокруг. Я не смог их поймать. Я госпитальер, а не ловец. Стил бы сумел. У него есть крючки и для тварей, не только для людей. Ох уж эти крючки! Но потом Энна пришла. Энна… да. Хорошая девочка. И оцелот у неё хороший. Всех тварей поел. Всех-всех. Вот тогда ты сам и вылез наверх. Сам вылез. Стил хорошо тебя научил. Хотя и рано. Он не должен был. Ох, так не должен был!

— Я… — Джегг устало потёр переносицу. — Я мало что понял.

Оле лишь улыбнулся и ободряюще закивал.

— Но вы могли бы научить меня, как самому видеть эти… этот свет от предметов? Мне кажется, это важно.

— Тебя-а-а? — Оле посмотрел на юношу с таким удивлением, как будто у него выросли рога. — Нет-нет, Джегг. Тебя не могу. У тебя неподходящая голова. И совсем забитая уже. Как у Стила… он, знаешь ли, однажды показал мне, что там, у него в голове. Это же кошмар! Кошмар-кошмар! Сплошные верёвки, канаты, цепи, цепочки, замки и крючки. Всё переплетено. Всё завязано. Нет, Джегг, — белый священник на мгновение замер, погрузившись в задумчивость. — Энну могу научить. О, да-да. Энна хорошая девочка, её я научу-научу! Это обязательно. Это понадобится ей. И тебе. Но потом. Позже. Не сейчас. Сейчас принесут бульон.

С последним звуком его слов дверь действительно открылась, и в неё задом вплыла повариха, прижимающая к себе супницу, чашку и черпак, до крайности недовольная тем, что ей приходится этим заниматься.