Чёрный священник

4

Котёнка подкинули к воротам на следующий день после того, как Джегг прибыл в свой первый диоцез в качестве священника. Маленький, облепленный паразитами, с раздувшимся голым животом, оцелот пытался выбраться из коробки и тихо скулил. Джеггу то и дело приходилось отвлекаться от детёныша: то чтобы справиться с рекомендациями в медиакубе, то чтобы распаковать очередной контейнер из сгруженных без особой системы вещей — достать антисептик, полотенце, посуду и прочее. Каждый раз котёнок с жалобным писком трусил за ним — боялся, что снова останется один. Сначала Джегг думал, что зверь едва ли не новорожденный, но, рассмотрев крошечные лапки, решил, что это помесь с какой-то из модных городских пород, мелких по размеру.

Когда вымытый и утомлённый лечебными процедурами зверёк заснул на руках, Джегг задумался о том, как его называть. Прежде оцелоты играли в его жизни лишь эпизодические роли, но этот сопящий комочек явно претендовал на нечто большее. Перебрав с десяток вариантов, Джегг остановился на имени Уко. В одном из древних языков это означало «младший брат».

Заживало всё на Уко с удивительной быстротой. Совсем скоро живот из раздутого стал аккуратным и поджарым, оставленные паразитами проплешины затянулись. Котёнок начал обрастать жёсткой пятнистой шерстью, и Джегг решил, что его породистая родительница, вероятно, сошлась где-то с бродячим, а то и с диким оцелотом. Ничего удивительного в этом не было: диоцез состоял из трёх небольших поселений, не обнесённых даже оградой. Пространство между ними занимал лес. Дикие или одичавшие домашние животные нередко забегали вглубь поселений.

Джегг успел уже объехать свою юрисдикцию вдоль и поперёк. Самым примечательным комплексом строений в диоцезе ожидаемо оказалась церковь и прилегающие к ней постройки: особняк самого Джегга, больница и школа. Также тут имелись энергостанция, транспортная площадка, птицефабрика и россыпь домов колонистов, окружённых фруктовыми садами, огородами и мелкими мастерскими. Второе по размеру поселение могло похвастаться узловым пунктом грузового монорельса, школой и скотоводческим комплексом. Бескрайние поля третьего терялись где-то за горизонтом, но фермеров там обитало не много — комбайны управлялись дистанционно.

Однажды Джегг пришёл с вечерней прогулки с Уко на руках: маленький бандит затащил в куст чью-то зазевавшуюся несушку, даром что та превосходила его размерами. Когда Джеггу удалось разжать челюсти оцелота, рыльце Уко было уже в пушку. Птица, хотя и выглядела до крайности шокированной, покинула место битвы самостоятельно. А Джегг задумался о том, что пора уже завести для Уко ошейник и поводок — оцелот подходил к половому созреванию и проявлял всё больше агрессии. Ладно несушка — на оцелотов, имевших несчастье забрести к дому Джегга, Уко кидался с яростью берсерка, не делая скидок на опасность противника, да и на колонистов, посещавших священника, всё настойчивее шипел. В начале весны оцелот пропал на пару дней в лесу. Вернулся очень довольный, но с располосованной мордой.

Джегг выбрал самый маленький ошейник для городских пород. Уко снял его, потеревшись пару минут о ближайшее дерево. И ещё несколько часов яростно грыз.

В первый день лета в двух часах лёта от диоцеза Джегга праздновали вступление в должность новой аббатисы. Он был знаком с Энной ещё со времён послушничества и решил нанести ей визит вежливости.

— О, Джегг! Ты тоже оцелота завёл? — пристально сощуренные глаза Энны выводили вопрос из риторической плоскости — она в самом деле сомневалась в видовой принадлежности животного. Энна искренне считала, что звания «оцелот» заслуживает только зверь крупнее неё самой.

— Скорее, он меня завёл. Ошейник ни в какую не хочет надевать.

Уко вёл себя странно: всегда такой непримиримый к чужакам, он пятился от оцелота Энны (в самом деле огромного и недружелюбно шипящего, но никогда прежде Уко это не останавливало). Бедняга жался к ноге Джегга и то и дело пытался вскарабкаться по ней наверх, так настойчиво, что его пришлось взять на руки, как комнатного породистого зверька.

Энна наблюдала эту сцену не без удовольствия.

— Не бойся, малыш, Дашаф тебя не съест. Дашаф, сидеть!

Её оцелот как будто превратился в каменное изваяние — только глаза продолжали вращаться в орбитах, стараясь не выпускать из поля зрения мелкое пятнистое недоразумение.

— Ничего, это дело тренировки. Знаменитый Джегг Красноречивый, укротивший Усатого Лося и Кровавую Моль, без сомнения справится и со своим домашним любимцем. Немного настойчивости… — Энна не до конца скрыла покровительственную интонацию, но Джегг легко простил ей эту маленькую слабость. Он знал, что миниатюрная девушка по праву гордится своим умением дрессировать оцелотов — причём она всегда выбирала самые крупные и агрессивные породы, компенсируя собственную врождённую застенчивость.

Джегг застегнул на шее Уко ошейник и — удивительное дело, прежде такой строптивый оцелот не выказал ни малейшего недовольства. Напротив, он сам подставил карабин, как будто требуя, чтобы его взяли ещё и на поводок.

Энна жестом приказала своему питомцу следовать рядом и все четверо двинулись через парк по выложенной разноцветной мозаикой дорожке. Дашаф как по ниточке шёл рядом с хозяйкой, непрерывно глядя ей в лицо — не последует ли ещё каких-то команд. Уко часто спотыкался и путался у Джегга под ногами.

— Я так рада, что ты прилетел! Все так удивились, когда ты выбрал захолустный сельский диоцез. Почему, к примеру, не это аббатство? Только не говори, что тебе не предлагали.

— Предлагали, — не стал отпираться Джегг. — Но в аббатстве шумно. Паломники. Экспедиционный корпус. И все эти земли, которыми надо не только духовно руководить, но и формально управлять… Честное слово, Энна, я тебе сочувствую. Потому, собственно, я и здесь.

— О, — отмахнулась священница. — Но этот твой пасторальный диоцез… там же скука смертная! Никогда ничего не происходит! И ничего нет… театры, ресторации, литературные салоны… Ты ведь любил симфоническую музыку? А там даже транспортников своих нет!

— Есть транзитные. А если будет нужно, вызову из Космопорта, — Джегг сосредоточенно смотрел под ноги, стараясь не наступить на Уко. — Туда же и на симфонический концерт можно будет слетать, если захочется.

— Да? И много уже налетал?

— Нет. Мне нравится скука, Энна. Это ведь прекрасно, когда ничего не происходит. День сменяется ночью, весна летом — вот и все новости, о которых я хочу знать. Скука — это венец творения и Священная Миссия Вселенной.

— Не впадай в ересь, — Энна шутливо шлёпнула его по плечу. — Ты просто немного устал. После всех этих приключений… Но не отдыхай на лаврах слишком долго, Джегг. Твоя слава пока ещё велика, и это огромный ресурс, с которым ты мог бы… да что угодно. Ты мог бы стать священником Космопорта, как твой учитель. Ты мог бы вершить великие дела и менять мир. Но память быстротечна. Однажды настанет день, когда к тебе придёт колонист и не сможет вспомнить твоё имя.

— Это будет счастливый день. — Джегг снова взял Уко на руки. Этот разговор начал его утомлять. — Я не мой учитель. Мир устраивает меня, какой есть.

— Если бы устраивал, ты бы это не носил, — Энна подёргала рукав его чёрного балахона.

— Зато твоя белая хламида тебе очень к лицу, — ненавязчиво сменил тему Джегг. Дорогая ткань и в самом деле драпировалась на плече аббатисы живописными складками.

Энна полузастенчивым-полукокетливым движением убрала за ухо прядь волос, выбивавшуюся из канонической причёски.

— Ты не один так думаешь. Мне уже здешний комендант предложение сделал.

— Так соглашайся. Сейчас ведь не Тёмные Века, можешь себе позволить.

— Ты безнадёжен, — вздохнула аббатиса и потрепала своего оцелота, всё ещё преданно глядящего ей в глаза, между ушей. — Зачем мне муж, если есть Дашаф?

— Тоже верно, — рассеянно отозвался Джегг. Он думал уже о другом.

— Итак, у оцелотов есть свои социальные игры, — рассуждал он вслух, поглаживая свернувшегося на коленях Уко, всегда засыпавшего во время перелёта. — На своей территории ты хозяин и будешь бросаться на чужаков вне зависимости от их намерений и размера. Но оцелот в ошейнике, а тем более на поводке, перестаёт восприниматься как самостоятельный индивид — он становится лишь приложением к хозяину. Поэтому ты шипишь на колонистов, которые приходят ко мне со своими оцелотами. Но и сам ты не желаешь вторгаться ни на чью территорию. А если я тебя туда затащил, то и разбираться с последствиями предоставляешь мне.

Уко никак не реагировал на этот монолог, лишь поводил ушками и тихонько урчал. Даже во сне он знал, что возвращается домой, и его это полностью устраивало.

Лето не перевалило ещё и за середину, когда медиакуб засветился лиловым — тревожным цветом вызова по внутренней связи Миссии. Джегг ненавидел визуальные сеансы. Но всё-таки позволил изображению сидящей за столом аббатисы замерцать в полумраке его кухни. Простоволосая Энна на этот раз была одета куда небрежнее и бледностью соперничала с побелкой на стене.

— Что стряслось? — задал формальный вопрос Джегг, остро пожалев, что не утопил медиакуб в озере ещё весной. Впрочем, это всё равно бы не помогло. От аббатства всего два часа лёта.

— Интернат… несколько парней раздобыли где-то айраксу.

— И? — Джегг прислонился к противоположной от проекции стене, сложил руки на груди и внимательно разглядывал паутину в углу.

— И, наверное, ещё что-то покрепче айраксы, — аббатиса облизнула пересохшие губы.

— Ближе к сути.

Притаившийся под столом оцелот тихо зашипел.

— Они перепились и требовали от охранников периметра привести им девочек, — Джегг кивнул, так и не взглянув на собеседницу. — Те, по инструкции, вызвали педагога-воспитателя.

— Женщину, — Энна вздрогнула, увидев, как скривились его губы. Джегг много раз высказывал ей своё мнение о методах белых священников. И об их инструкциях. — Она осталась жива?

— Да, — поспешно сказала аббатиса. — Пока ещё да. Джегг, если её успешно реанимируют, с восстановлением психики я помогу, — её голос дрожал, и он знал, что на ресницах у Энны сейчас блестят слёзы. — Это моя вина. Она моя послушница. И это я определила её на работу в интернат.

— Да, это твоя вина, — жёстко отрезал он, наконец, повернувшись к аббатисе лицом. Уко выбрался из-под стола и ловко запрыгнул Джеггу на плечо, начал топтаться там, устраиваясь поудобнее. — Дай угадаю — она ещё и аборигенка.

— Её родители получили посвящение в Миссии, и она с детства росла при…

— Замолчи, — Джегг закрыл глаза. Хотел бы заткнуть и уши, чтоб не слышать этот оправдывающийся тон. Её наивность причиняла ему почти физическую боль.

Оцелот косился фосфоресцирующими глазами на изображение аббатисы и враждебно шипел.

Она проглотила комок в горле и продолжила:

— Мальчики… подростки. Они все ещё дети, Джегг!

— Дети из хороших семей, — насмешливо протянул он. — Наследники благородных родов колонистов!

— Я не могу выслать их в пояс астероидов, — тихо сказала Энна. — Среди них ни одного совершеннолетнего. И все родители… Но я не могу их просто отпустить! Мне нужен чёрный священник, Джегг! Пожалуйста, — она сложила руки в молитвенном движении. — Пожалуйста, помоги мне!

«Ты не обязан это делать!» — сказал себе Джегг и провёл ладонями по лицу.

— Сколько их?

— Семеро, — тихо, почти одними губами ответила аббатиса.

Священник выдохнул неразборчивое восклицание, вмещавшее в себя удивление, саркастическую насмешку и обречённость.

— Я знаю, чего тебе это стоит, — мягко начала Энна, — но…

— Нет, не знаешь!!! — рявкнул он так, что Уко не удержался и спрыгнул на пол.

Эмпатия, которой обучают чёрных священников, позволяет творить удивительные вещи. Менять мировоззрение других. Доносить свой взгляд на добро и зло и внедрять их в сознание собеседника так, что он воспринимает их как свои. Цена за это — чужое мировоззрение и чужой взгляд надо прежде впустить внутрь себя. Семеро! Семь поединков воль. Ему придётся семь раз изнасиловать наивную молодую послушницу, наслаждаясь чувством превосходства и безнаказанности молодого родовитого шалопая над существом, которое он будет считать просто говорящим животным. А потом семь раз возненавидеть себя за это так, что захочется вырвать сердце. А потом семь раз попытаться простить.

Быстрый глубокий вдох. Очень длинный, почти минуту, выдох.

— Хорошо.

— Я сейчас пришлю транспортник, — вскочила на ноги аббатиса и тут же её изображение отшатнулось, испуганное его резким жестом.

— Не сейчас. Утром. Мне надо поспать.

— Как скажешь, Джегг, — мягко ответила Энна и завершила сеанс.

Контрастный душ. Медитация. Гимнастика. Снова контрастный душ. Он заставил расслабиться каждую мышцу сведённого судорогой отвращения тела и теперь лежал на узкой кровати, уставившись в потолок, стараясь отключить разгорячённый мозг, некстати перебиравший в памяти события, наградившие Джегга славой, так восхищавшей Энну. И ещё больше других важных встреч. Тех, о которых кроме покойного учителя никто и не узнал. К горлу то и дело подкатывала тошнота.

А потом на грудь опустилась урчащая тяжесть, от которой сразу стало легче. Уко некоторое время скрёб сорочку, устраиваясь поудобнее, пока не улёгся клубком. Джегг положил руку на шею оцелота, и вибрация его размеренного дыхания теплом разлилась по телу. Сердце, до этого метавшееся в рваной агонии, поймало нужный ритм и стало биться всё тише, дыхание выровнялось… Джегг сам не заметил, как соскользнул в блаженное небытие.

Некоторое время он верил, что таранные удары в дверь ему снятся. Потом безуспешно старался себя в этом убедить. И лишь когда к невнятным крикам «Йоруд!» и «Шалава!» добавился звук выдираемых из косяка петель, наконец, сдался.

— Чем могу…

Мужчина с ножом влетел в неожиданно раскрывшуюся дверь и по инерции пробежал ещё несколько шагов через холл.

— …помочь? — договорил Джегг, реакции которого всё ещё были заторможены упорным самовнушением о необходимости сна.

А Уко уже вцепился в ногу ночного посетителя, от которого сильно несло айраксой. Тот от неожиданности ойкнул, удивлённо поглядел на оцелота:

— Ах, ты!.. — незнакомец легко отцепил зверька от голенища сапога и… укусил около того места, откуда начинал расти хвост. Уко взвизгнул.

— Вы напугали моего оцелота, — грустно сказал Джегг. — Дайте-ка его сюда.

Ночной визитёр без сопротивления протянул ему дрожащего зверя.

— Мужик, а ты вообще кто? — спросил незнакомец, с трудом фокусируя замутнённый айраксой взгляд.

— Меня зовут Джегг. Я тут живу. Вы ожидали застать здесь некого Йоруда?

Незнакомец кивнул, перекинул нож из руки в руку и с некоторым смущением спрятал за пояс.

— Йоруд Плешивый. Я его рожу ни с кем не попутаю. Он мне штуку торчит ещё с кушака. Чел с байдана брякнул, он в эту малину залёг.

— Некто из Космопорта сказал, что Йоруд, задолжавший вам тысячу кредитов ещё на поясе астероидов, проживает в этом доме, — сам себе перевёл Джегг.

— В натуре, — кивнул незнакомец. — Насвистел? А какой ему гешефт? Сам телегу подогнал ещё… — мужчина задумчиво почесал в затылке и поморщился. — Мужик, у тебя цветнашка, может, есть? Башка трещит.

«Все, кто был на празднике в честь аббатисы, имели возможность полюбоваться, как мы с ней гуляем и мило беседуем. И не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, к кому она обратится со своим затруднением по поводу золотой молодёжи, — думал тем временем Джегг, успевший вернуть себе ясность мысли. — А моя слава — палка о двух концах. Кому хочется, чтоб твой сын и наследник записался в экспедиционный корпус и провёл остаток жизни в искупительных походах или, как Кровавая Моль, покончил с собой таким изощрённым способом, что тем, кто его нашёл, кошмары будут сниться всю последующую жизнь?»

— Айраксы нет, — сказал Джегг, проходя на кухню. — Но выпить в самом деле стоит. Мне тоже пора освежить кровь.

Он вскипятил воду. Ополоснул керамический заварочный чайник особой формы.

— Я местный священник, — рассказывал он, указав незваному гостю на один из деревянных стульев. — И, насколько мне известно (а в своей юрисдикции я знаю всех), никого по имени Йоруд тут нет. Плешивых тоже не припомню. Разве что Ойле. Но он, во-первых, совершенно лыс, а во-вторых, никогда не был в заключении.

Руки Джегга порхали над глиняными горшками, набирая по щепотке содержимого в каждом. Залив получившийся купаж кипятком, он перешёл к флакончикам масел.

— Чёт хаза галимая для буквоеда, — незнакомец с сомнением оглядел аскетичный интерьер. — Да и зверюга не того…

— Не самый богатый диоцез, — Джегг аккуратно, на кончике ножа, стряхнул последнюю щепотку порошка кирпичного цвета. — Вот оцелота моего не стоит недооценивать. А тот человек в Космопорте выглядел состоятельным?

— Сазан, — кивнул гость. — Арба — лялька, полный фарш. Бугаи с волынами. Чин чинарём.

— Я забыл спросить — как ваше имя?

— Сигарь я, — неохотно отозвался гость и покосился на чайник. — Это что за дурь? Если синтетика, то я пас — я только откинулся и уж теперь узелок завяжу.

— Никаких наркотиков, — священник снял оцелота с плеча, тот недовольно фыркнул и забрался под потолок по занавеске. — Я спросил не погоняло. Имя.

Сигарь беззвучно двигал губами, как будто пережёвывая пока ещё не произнесённое слово.

— Ольде… Ольдеон.

— Несущий благо, — задумчиво перевёл Джегг. — Неплохо. Что же, Ольдеон, идём.

Он собрал посуду на поднос и вышел в боковую дверь — по направлению к кованой беседке во внутреннем дворе.

— Пусть настоится, — священник поставил поднос на стол, сел сам и указал собеседнику на противоположную скамейку. — Итак. Что мы имеем. Богатый колонист в Космопорте ищет (и без труда находит) только что вернувшегося из пояса астероидов убийцу, отбывшего срок. Поит его айраксой.

— Ты почём решил, что я мокрушник? — Ольдеон разглядывал оцелота, ловко перебирающего лапами по чеканным лепесткам навеса беседки.

— А разве нет? — Джегг уже разливал ароматную жидкость по чашкам.

— В натуре так, — ухмыльнулся тот. И тут же помрачнел. — Кореша я своего завалил. Под цветнашкой вот тоже…

— Айракса кратно увеличивает склонность к агрессии, — Джегг сделал первый глоток и откинулся на спинку скамейки. Вытянул ноги.

— Но с сазаном про это базара не было.

— Купил доступ к базе Космопорта. Там есть личные коды всех транзитёров.

Ольдеон тоже осторожно отхлебнул глоток и теперь прислушивался к ощущениям.

— Раз-збирает! — признался он и смачно выругался. — Это что за чифирь?

— Просто набор душистых трав, — сказал Джегг, расслабленно созерцая пейзаж. — И некоторых других веществ, которые в этой звёздной системе довольно сложно добыть легальным путём.

— Мгм… — невнятно отозвался его визави, осушивший уже половину чашки. Жидкость была странной на вкус: немного терпкой, немного горькой, она припекала язык, как острая специя и согревала кровь, как крепкий алкоголь, но при этом освежала дыхание, будто ледяной мятный напиток. Ольдеон сделал ещё глоток и вдруг понял, что что-то странное произошло и с миром вокруг: он стал вдруг как будто более объёмным и насыщенным. Воздух приобрёл звенящую прозрачность, листья деревьев шелестели в невыразимо прекрасном союзе со стрёкотом насекомых и пением ночных птиц. Он поднял лицо к небу и чуть не упал со скамейки — голова закружилась от бездны звёзд.

— Не дурь? Отвечаешь за базар? — снова подозрительно принюхался к чашке Ольдеон.

— Нет. — Джегг закрыл глаза и подставил лицо ночному ветерку. — Тебе просто хорошо. Наслаждайся. Скоро пройдёт.

— А потом что? Ломать будет?

— Тоже нет. Но похмелье от айраксы не вернётся.

Они сидели некоторое время молча, думая каждый о своём.

— Так чего тот хмырь мне про Йоруда насвистел? — спросил Ольдеон, обратив на священника проясневший взгляд.

— Это просто, — Джегг подлил ему ещё полчашки. — Он надеялся, что ты меня убьёшь. Приняв за Йоруда или просто ради денег. Тебе ведь деньги были нужны?

— До ха… до дома. Мне хватило только досюда. Я знал, что Йоруд свалил к этой звезде. А Йоруд мне…

— …должен был. С его стороны глупо, конечно, было на своём транспортнике тебя везти. Но они вообще не очень умны и считают, что, если выключить сигнальные маячки, частный борт нельзя отследить.

— А чё он просто тебя не заказал?

— О. У него были причины.

К последнему, кто заказывал убийство Красноречивого Джегга, он потом заявился с проповедью. И тот раскаялся настолько искренне и сильно, что последствия целый сезон не сходили с передовиц новостей.

— А я и кореша не хотел тогда убивать, — сказал вдруг Ольдеон. Священник не удивился. После Букета Жизни часто тянет на откровения. — Он мой… это… друг был. Даже когда алюру… девушку мою, того, увёл. Я подумал, ну пусть. Любовь-морковь у них. А он…

Бывший каторжник вдруг разволновался, вскочил и стал ходить туда-сюда по газону, размахивая руками.

— А он налакался этой… айраксы, и ну мне про амар своих, одна мне то, другая это… А как же Найушка, спрашиваю, а он ржёт… Найушка сделает, что ей скажу, говорит. Захочу, ансамбль сосулек из них соберу. А захочу, подложу под кого надо, за гешефт, Найушка, она… красивая. Была. Ну я ему в морду, он за нож, я за нож. Я его в печень, а он меня только во! — Ольдеон закатал рукав и показал Джеггу длинный шрам вдоль запястья.

Священник только пожал плечами. Банальная история. Бывает и не такое.

— Ладно, я это… — за приступом откровения Ольдеона накрыл стыд. — Я пойду… Ты извини, что я дверь, того…

— Да куда ты пойдёшь?! — устало отмахнулся Джегг. — Сейчас гамак повешу и одеяло принесу.

Пока он завязывал узлы, Ольдеон теребил в руках одеяло.

— А не боишься? Ну, что я тебя всё-таки, — каторжник чиркнул большим пальцем под подбородком.

— Нет, — Джегг прикрыл ладонью зевающий рот и направился в дом.

— А почему? — крикнул Ольдеон ему вслед.

«Я полжизни прожил рядом с теми, у кого на руках кровь миллионов. А ты всего-то одного в пьяной драке завалил», — подумал священник. Но вслух сказал:

— Из-за оцелота. У тебя был нож в руке. Ты мог бы его располосовать. Я, скорее всего, не успел бы помешать тебе. Или схватить за хвост и размозжить о стену. Но ты его только укусил.

— Так он же…

— Давай спать, — Джегг поманил Уко к себе и тот длинной дугой перепрыгнул с кровли беседки к нему на плечо. — У меня завтра сложный день.

Когда бывший каторжник проснулся, священника уже и след простыл. Но на столе беседки стоял заварочный чайник, завёрнутый в одеяло и потому ещё тёплый, а под большим блюдом, повёрнутом, как крышка, лежали тарелка с бутербродами, немного денег и уже оплаченный трансферный билет на имя Ольдеона. Он не помнил, чтобы рассказывал, откуда родом, но всё было точно: и место назначения, и его личный код.

Оцелота в аббатство Джегг брать на этот раз не стал, поэтому Уко сидел на спинке скамейки в беседке и сверкал на проснувшегося глазами.

— Слышь, — серьёзно обратился к нему Ольдеон. — Ты извини, что я тя вчера за жопу укусил.

Оцелот фыркнул, лёг на сиденье и стал демонстративно вылизывать у себя под хвостом.

— Понял, не дурак, — ухмыльнулся каторжник. — Но всё равно ты нормальный мужик, хоть и оцелот. И этот твой… тоже.

— Чем я могу помочь? — спросил открывший на стук послушник в белоснежной одежде. На пороге стояли двое — уже немолодые мужчина и женщина. Она выглядела настоящей светской львицей, а в нём, несмотря на дорогой костюм и гладко выбритый подбородок, было что-то, что напомнило послушнику последний визит в неблагополучные городские кварталы. Возможно, такое впечатление создавал поросший короткой щетиной череп с едва заметными остатками татуировок. И впечатление это усилилось, как только мужчина заговорил:

— Слышь, пацан, тут священник же жил. Довольно давно… Найушка, сколько лет-то прошло?

Эффектная дама повела плечами.

— Стандартных? Около двадцати.

— За это время тут несколько священников сменилось, — вежливо ответил послушник. — Но у меня есть записи обо всех бывших священнослужителях нашей юрисдикции. Если нужно, контакт мультикуба найду. Как звали священника, который вас интересует?

— Как звали? — мужчина простодушным движением почесал затылок. — Как звали, я забыл. Такой, знаешь… чернявый. С оцелотом. Во таким, — он руками показал размер.

— Красноречивый Джегг, — вежливая улыбка послушника завяла, а глаза опустились в землю. — Он отправился в экспедицию. Успешно высадились, насколько я знаю. Простите! — Послушник порывисто поднял голову, посмотрел в глаза мужчине в костюме, отчего-то отчаянно покраснел и спросил: — А при каких обстоятельствах вы… то есть он…

Мужчина ухмыльнулся и указал на дверь.

— Я как-то под айраксой вломился к нему и оцелота покусал.

Послушник сначала страшно побледнел, а потом снова залился краской. Перевёл взгляд на спутницу странного гостя, с интересом наблюдавшую эту сцену.

— Но у вас же всё хорошо сложилось, да?

— Лучше не бывает, — расплылся в улыбке мужчина. — Джегг этот круто мою жизнь изменил.

— Мою тоже, — признался послушник, и застенчиво добавил: — Но аббатиса Энна помогла нам снова встать на правильный путь. Мы с моим другом Уберозом осознали, что можем посвятить себя служению Белой Миссии, помогать тем, кому был нанесён вред. Нам очень повезло!

«В отличие от троих, оскопивших себя», — мысленно добавил бывший воспитанник интерната аббатства. И это не говоря уж о несчастном Мельто, который окончательно потерялся в лабиринте собственной души, поехал в поселение аборигенов, вышел к ним голышом, крича, что он есмь искупительная жертва, и предлагая любому желающему овладеть им. Родня его теперь в дальнем поместье прячет, а что делать? Белые священники не всесильны. Вальдо… что ж, к его склепу они с Уберозом каждый год приносят цветы.

— Молодцы, чё! — мужчина одобрительно хлопнул послушника по плечу.

— А связь с экспедиционным корпусом Джегга есть? — осведомилась дама.

— Из аббатства могут отправить текстовый код. Ну… вроде как депеша, только гораздо дороже и без гербовой бумаги.

α=12h 51m 26.282s, δ=27° 07′ 42.01″

Экспедиционный корпус

Священная Миссия

Должность адресата: чёрный священник

Имя адресата: Джегг

Личный номер адресата: ***********************

Имя отправителя: Ольдеон

Личный номер отправителя: ***********************

Здаров, мужик. Я, если помнишь, дверь тебе когда-то вынес с петель. В Сельском диоцезе. Я добрался норм, и Найушку нашёл. Она сначала прооралась, а потом ничего. Я ж после чифиря твоего айраксу в рот взять не мог. И постоянно эта звенящая ясность в башке. Так что пришлось делать чёй-та. И я решил оцелочий питомник завести. Сначала не очень получалось, а потом на несколько выставок съездили и ничего. Найушка, оказалось, в презентации умеет. В общем, бабло есть теперь. Я тебе тоже котёнка привёз, подумал, что старый помер, наверное, уже. Но тут мне местный малой сказал, что ты свинтил, так что оставил ему. Он тоже, вроде, ничего.

Мы с Найушкой решили пожениться, я хотел, чтобы ты, значит, освящал. Тур купил специально досюдова, а тут вон как. К вам, говорят, регулярные рейсы только через тридцать стандартных планируют. Больно далеко. Поэтому придётся как-то здесь.

Но ничего. Сходили аббатство посмотрели. С аббатисой познакомились. (Она вроде хорошая баба, но чё-то нервная. Пока координаты набирала, реветь начала). В общем, будем думать ещё, где свадьбу играть.

И ты бывай. Тут нам намекали, что тебя в экспедиционный корпус в добровольно-принудительном порядке записали. Мол, чтоб глаза не мозолил конкретным пацанам. И что снаряги с собой не дали особо, а без приблуд этих в диких землях так тяжело, что сдохнуть можно. Но это брехня. Я был в диких землях. Вольно там. Хорошо.